Россия на Дальнем Востоке в конце ХIХ – начале ХХ в.: борьба за выбор политического курса

В отличие от других сановников, С.Ю. Витте ещё находясь в должности министра, уделил много внимания составлению исторических справок нужного ему содержания, для которых использовался не только личный архив, как было в случае с «Прологом русско-японской войны», но и делопроизводство Министерства финансов. Так, вероятно, в 1899 г. он поручил чиновнику особых поручений при Департаменте железнодорожных дел Министерства финансов М.Г. Зельманову подготовить исторический очерк строительства Сибирской железной дороги и КВЖД. Этот текст появился в печатном виде под заглавием: «Историческая справка о сооружении Великого Сибирского железнодорожного пути» СПб., 1903. (97 с.). Примерно в это же время Д.Д. Покотилов работал над «Исторической справкой о важнейших для России событиях на Дальнем Востоке в трёхлетие 1898-1900 гг.» (СПб., 1902. 93 с.). Её продолжение - «Историческая справка о важнейших для России событиях на Дальнем Востоке в четырёхлетие от 1900 г. до 1903 г.», издано не было, оно сохранилось лишь в виде машинописного текста. Основное внимание в нём уделено безобразовцам и их деятельности. По-видимому, мы имеем дело с первым вариантом «Пролога русско-японской войны».

К сожалению, личные фонды других участников разработки и осуществления дальневосточной политики, которые содержали бы обильную информацию по проблеме, отсутствуют. Ни от Н.К. Гирса, ни от А.Б. Лобанова-Ростовского, ни от М.Н. Муравьёва не осталось значительного количества бумаг. Документы М.Н. Муравьёва в АВПРИ объединены в небольшой фонд из нескольких десятков единиц хранения и содержат лишь некоторое количество личной переписки (Ф. 340. Оп.806). Ещё меньше материалов сохранилось после Н.К. Гирса (Ф. 340. Оп.803) - всего 19 дел. Документов по Дальнему Востоку среди них нет вообще. Бесполезно искать их и в двух личных фондах А.Б. Лобанова-Ростовского (АВПРИ. Ф. 340. Оп.805, 54 дела; ГАРФ. Ф. 978, 51 дело).

Чуть лучше дело обстоит с материалами дипломатов более низкого ранга. В личном фонде И.Я. Коростовца (АВПРИ. Ф. 340. Оп.839) находятся преимущественно его объёмные воспоминания, касающиеся деятельности автора на Дальнем Востоке. Они пока опубликованы лишь частично (Международная жизнь. 1994. №4. С. 113-122; 1994. №9. С. 136-144, а также в выходившем в Торонто журнале «Россияне в Азии»). В частично сохранившихся бумагах Р.Р. Розена (РГИА. Ф. 1038, 144 дела; ОР РНБ. Ф. 647, 116 дел) представлена его личная переписка, в том числе с коллегами-дипломатами, служившими в Японии и Китае. Бумаги А.П. Извольского в АВПРИ (Ф. 340. Оп.835, 59 дел) содержат лишь небольшую, но интересную часть его переписки за время службы посланником в Токио. Много материалов о дипломатии наместника Е.И. Алексеева, в том числе по переговорам с Японией и с Китаем в 1903-1904 гг., находится в фонде его дипломатического чиновника Г.А. Плансона (ГАРФ. Ф. 818, 269 дел). Среди них - его дневник (Д.211-213), большая часть которого была опубликована в 1930 г. Там также отложились некоторые материалы в связи с Портсмутской конференцией (Г.А. Плансон входил в состав русской делегации). В частности - так и не увидевший свет пространный отчёт дипломата о ходе переговоров. Большой личный архив остался после П.А. Дмитревского, долгое время служившего консулом России в Китае и Корее (ГАРФ. Ф. 918, 24 дела; СПБ филиал Института востоковедения РАН. Ф. 14, 365 дел). В его составе - часть дневников за время службы в Корее и многочисленная переписка, но в основном лично-бытового содержания. В бумагах сотрудника Министерства финансов Д.М. Позднеева (ОР РНБ. Ф. 590. 196 дел) сохранилось несколько копийных книг его переписки по делам Русско-Китайского банка (Д.112-117), а также его дневник за 1903-1906 гг. (Д.12). Бумаги самого Д.Д. Покотилова были, по-видимому, переданы после его кончины в 1908 г. в Пекине в Министерство финансов, где и были рассыпаны среди дел канцелярии министра (Ф. 560. Оп.29).

Немалое значение имеют небольшие и разрозненные коллекции материалов, отложившиеся в фондах различных государственных деятелей, так или иначе оказавшихся связанных с дальневосточной политикой. Конечно, их не могло не оказаться в бумагах последнего российского императора. В личном архиве Николая II (ГАРФ. Ф. 601) имеются некоторые всеподданнейшие доклады С.Ю. Витте (Д.688), записки А.М. Абазы о русских предприятиях в Корее (Д.529, 718), материалы, касающиеся деятельности П.А. Бадмаева (Д.700, 792, 833, 1370), документы о политике России в Корее и о последних русско-японских переговорах (Д.514, 720, 2421, 2422) и др. Часть аналогичных бумаг находилась в библиотеке Царскосельского дворца (ГАРФ. Ф. 543). Это, например, некоторые записки А.М. Безобразова общеполитического характера (Д.12), письма Э.Э. Ухтомского (Д.171, 173), различные тексты по вопросам дальневосточной политики (Д.170, 173, 176-179, 180). Большинству этих материалов следовало бы находиться в ведомственных архивах, они лишь по стечению обстоятельств попали в императорские библиотеки.

Лишь частично сохранились документы, отражающие деятельность безобразовской группы. Бумаги А.М. Безобразова, скончавшегося в эмиграции в Париже, в России остались лишь фрагментарно (РГИА. Ф. 648, 122 дела). Из всех безобразовцев в России сохранилась лишь часть большого когда-то архива В.М. Вонлярлярского (основную массу бумаг он тайно вывез в Берлин в первой половине 1920-х гг. при помощи немецких дипломатов, куда затем в 1925 г. открыто выехал и сам). Оставшиеся же в России бумаги составили небольшой фамильный фонд в РГИА. (Ф. 917, 252 дела), где материалы самого В.М. Вонлярлярского представлены примерно десятком единиц хранения. Среди них - машинописные экземпляры его отчёта об экспедиции в Северную Корею, «Материалы для выяснения причин войны с Японией» (Д. 4,5,7, существующие, впрочем, не в одном экземпляре и имеющиеся и в других фондах). Они же (исключая деловые бумаги) попали в личный фонд близкого приятеля В.М. Вонлярлярского С.А. Панчулидзева (РГИА. Ф. 1652. Оп.1. Д.96-100). По-видимому, В.М. Вонлярлярский таким образом заботился об их сохранности, так как сам С.А. Панчулидзев никакого отношения к безобразовской авантюре не имел.

Большое значение для изучения деятельности безобразовцев имеют бумаги их покровителей. В частности - архив графа И.И. Воронцова-Дашкова. Он весьма велик, поделён примерно на две равные части, одна из которых находится в РГБ (Ф. 58, 5996 дел), другая - в РГИА (Ф. 919, 5381 дело). Среди прочего у графа отложились некоторые записки А.М. Безобразова и В.М. Вонлярлярского (Ф. 919. Оп.2. Д.599, 603), письма А.М. Безобразова (Ф. 919. Оп.2. Д.1371; Ф. 58. Раздел I. Папка 6. №2). Нельзя сказать, что они имеют большое значение для исследования дальневосточной политики России, но благодаря хорошей сохранности фонда в целом можно найти немало интересных деталей (в частности, ранние письма А.М. Безобразова).

В составе семейного архива Балашёвых (РГИА. Ф. 892, 3080 дел) отложились частично и материалы И.П. Балашёва, безобразовского «ястреба», управлявшего в 1903 г. их лесопромышленным предприятием на р. Ялу. Правда, их количество весьма скромно. В частности, это копии некоторых записок А.М. Безобразова (Ф. 892. Оп.3. Д.119, 126, 123) и незначительная часть переписки самого И.П. Балашёва. Он, правда, оставил обширные воспоминания, часть которых посвящена его деятельности на Дальнем Востоке. Но они составлялись без документов, содержат в основном общие рассуждения (Архив СПбИИ РАН. Ф. 115. Оп.1. №1167).

Немного осталось от бумаг П.А. Бадмаева. Часть его архива попала в ГАРФ (после того как она побывала в руках следователей Чрезвычайной следственной комиссии в 1917 г.) и образовала небольшой фонд (Ф. 713, 71 дело). Самые интересные документы были опубликованы в 1925 г. В.П. Семенниковым. Совсем недавно в ЦГИА СПб также появился маленький личный фонд П.А. Бадмаева из бумаг, переданных из архива Главного управления внутренних дел Санкт-Петербурга и Ленинградской области (Ф. 2300, 23 дела). Большинство полученных документов имеют отношение к его имуществу и судебному процессу о его наследстве (Д.18). Но есть и некоторые материалы о деятельности торгового дома «П.А. Бадмаев и Кo», о планировавшихся им железных дорогах в Китае (Д.2, 4, 7, 11) и т.д.

Среди опубликованных источников важное место занимают итоги различных обследований дальневосточных территорий, предпринимавшиеся в конце XIX - начале ХХ в. По направлениям подобных изысканий, степени их интенсивности и времени проведения можно сделать немало любопытных выводов относительно дальневосточной политики Рссии в целом.

В частности, после ввода русских войск в Маньчжурию в 1900 г. приказом по Приамурскому военному округу №666 было объявлено «высочайшее разрешение» произвести военно-статистическое описание Гиринской и Хэйлунцзянской провинций Китая (то есть, Северной Маньчжурии). Предполагалось сделать подробное описание территории, превосходящей по размеру многие европейские государства, с помощью 14 партий специалистов (каждая должна была состоять из четырёх человек: начальник (как правило, офицер Генерального шатаба), топограф и два строевых офицера). На основании семи отчётов по Гиринской провинции и пяти - Хэйлунцзянской (остались неохвачены Хайларское фудутунство и восточный Айгун) был опубликован свод данных по Гиринской провинции. Результаты же работ партий по фудутунствам также увидели свет ещё до появления обобщающей книги. Их издали в Хабаровске в серии «Материалы по военно-статистическому описанию Маньчжурии» в 1902-1903 гг. Путевые заметки выходили также и отдельными изданиями. В принципе они ничем не отличаются от «сериалов».

Большое значение имеют подборки бумаг, опубликованные в «Красном архиве» в 1920-1930-е гг., которых насчитывается несколько десятков. Особенно это касается материалов, раскрывающих политику Петербурга на окраине с середины 1890-х гг. до 1904 г. Конечно, в них невозможно было исчерпывающе представить даже основные документы, тем не менее, многие важные свидетельства впервые увидели свет. В частности, это журналы Особых совещаний 26 апреля 1888 г., 9 августа 1894 г., 20 января 1895 г., 25 января 1903 г. Официальная переписка дипломатов и сановников касалась отношения России к японо-китайской войне 1894-1895 гг., подготовки договора о КВЖД. К сожалению, А.Л. Попов, подобравший эти документы и подготовивший обширную вводную статью (С. 34-54), обозначил лишь общее место нахождения публикуемых им документов (АВПРИ, Китайский стол). Лишь по отмеченным в издании пометам на них Александра III и Николая II можно догадаться, что это подлиники. Кроме того, из дел Японского стола АВПРИ была обнародована переписка российского МИДа и некоторые всеподданнейшие доклады в связи с японо-китайской войной 1894-1895 гг. (всего 109 документов). Важное значение имеет подборка документов, касающихся занятия Германией Киао-Чао и реакция на это России (45 документов, часть из них представлена в извлечениях). К сожалению, в ней, как и в большинстве других случаев, никак не обозначены критерии отбора документов и точное их нахождение. Одна из публикаций посвящена русско-японским отношениям в 1901 г. после того, как Россия заняла Маньчжурию (это в основном переписка А.П. Извольского - всего 41 документ). Подготовивший её И.И. Ерухимович также весьма глухо заметил, что подлинники хранятся в Архиве внешней политики (С. 7). Исключение в этом отношении составила публикация Б.А. Романова «Портсмут», в сопроводительной статье к которой историк дал точные сноски на использованные дела. Важно, что в большинстве случаев документы печатались без купюр. Кроме того, специалисты, их готовившие, могли весьма откровенно выражать свои взгляды, пока в 1920-е - первой половине 1930-х гг. существовал курс на разоблачение царской политики, что давало возможность отбирать наиболее яркие и откровенные свидетельства её «антинародной сущности», не стесняясь в комментариях.

Некоторое количество документов, важных для изучения дальневосточной политики России, появилось в различных сборниках. В частности, материалы из дневников А.Н. Куропаткина и Н.П. Линевича, опубликованные в 1925 г., сопровождались приложением из ряда писем (9) и записок (5) А.М. Безобразова Николаю II, 3 писем его же В.Н. Ламздорфу, 3 писем А.М. Абазы царю и нескольких материалов А.Н. Куропаткина и Н.П. Линевича. К сожалению, никакого археографического предисловия к изданию предпослано не было. Б.А. Романов к своей большой статье «Лихунчагский фонд» приложил текст всеподданнейшего доклада С.Ю. Витте «О предприятиях Общества Китайской Восточной железной дороги» 14 марта 1903 г. и справку о выдачах из «лихунчагского фонда» до 1914 г.

Иначе дело обстояло с дневниками. Они печатались как правило, со значительными купюрами либо частями, причём пропуски в тексте не оговаривались. Пример такого рода - записи Е.А. Плансона, опубликованные А.Л. Поповым. То, что дневник представлен не полностью, можно узнать лишь сопоставив упоминание о двух тетрадях с записями «за период 1904-1905 гг.» и публикацию, в которой текст обрывается 2 ноября 1904 г. Для читателя остаётся также неясным принцип, по которому из текста удалялись его части: далеко не всегда это были личные либо бытовые записи, не представлявшие интереса в политическом отношении. В общем, это не только упрёк публикаторам и издательской культуре того времени, сколько констатация грустного факта: по большому счёту, все издания 1920-1930-х гг. нуждаются в сверке с оригиналом (там, где это возможно). Иногда дневники публиковались целиком, но это были счастливые исключения. Один из таких примеров - записи И.Я. Коростовца, секретаря русской делегации, о переговорах в Портсмуте, опубликованные сначала в «Былом», а затем - отдельным изданием).

Важным, хотя и не первостепенным источником для исследования явились воспоминания. Условно их можно разделить на две группы. Первая - это мемуары людей о Дальнем Востоке. Помимо ярких бытовых зарисовок их отличает высокая степень достоверности и критичности, особенно в бытовом плане. Они позволяют точнее понять многие обстоятельства и ярко оттеняют сведения официальных источников. Очень интересны воспоминания русских людей, живших или бывавших в Китае или в Маньчжурии. Они также весьма выразительны и рассказывают о многих явлениях и событиях глазами русских, но с «той» строрны. Пример таких мемуаров - записки врача В.В. Корсакова о его жизни в Китае, написанные хорошим литературным языком. Но по части политики там содержится лишь случайная и фрагментарная информация.

В отдельную группу следует выделить мемуарные свидетельства тех, кто непосредственно участвовал в политике или близко наблюдал её. Они, как правило, носят совершенно иной характер: автор составлял их, прежде всего, чтобы объяснить свои действия и оправдаться, обвинив в ошибках или даже очернив других. Яркий пример таких мемуаров - воспоминания С.Ю. Витте. Имея под рукой обширный архив, он постарался представить свою дальневосточную политику как всегда правильную, найдя причины русско-японской войны в ошибочных действиях М.Н. Муравьёва, А.Н. Куропаткина, Е.И. Алексеева и безобразовцев. Антиподом С.Ю. Витте стал один из лидеров безобразовской группы В.М. Вонлярлярский, который с большим опозданием, в 1939 г. опубликовал свои воспоминания, где главную вину за конфликт с Японией взвалил на С.Ю. Витте. Естественно, к таким мемуарным свидетельствам следует относиться с большой осторожностью.

К сожалению, немногочисленны оказались записки дипломатов. Прежде всего, надо отметить очень интересные воспоминания И.Я. Коростовца, долгое время служившего на Дальнем Востоке (В Пекине, Порт-Артуре, Урге). Они написаны в эмиграции, имеют весьма значительный объём, опубликованы лишь частично. Щедрый на различные сочинения «дважды» посланник в Японии Р.Р. Розен, покинув Россию, издал свои мемуары в двух томах на английском языке. Они составлялись дипломатом без привлечения документов. Да и авторский стиль предполагал не рассказ о жизни и местах службы, а в большей степени о встречах и международных проблемах. Дальневосточным делам в них уделено немного места. Книга Р.Р. Розена читается без особого интереса, его служебные материалы содержат куда больше важных сведений. Ещё один дипломат - Ю.Я. Соловьёв, служивший в Пекине в 1895-1898 гг. секретарём миссии, опубликовал книгу воспоминаний в Советской России. Очень живо написанные, они рассказывают о жизни и людях русской миссии в Китае при А.П. Кассини.

Остались в рукописи значительные по объёму мемуары, начальника штаба Квантунской области перед русско-японской войной. Они также составлялись в эмиграции, в 1929 г., исключительно по памяти, поэтому содержат в основном бытовые зарисовки и запомнившиеся эпизоды службы.

Если исключить китайские и японские источники, для использования которых требуется знание соответствующих языков, то доступных материалов остаётся очень немного. В первую очередь, надо упомянуть многотомную японскую публикацию дипломатических документов конца ХIХ - начала ХХ вв. «Ниппон гайко буншо», изданную большей частью в 1950-х гг., в которой представлена корреспонденция, передававшаяся по телеграфу на английском языке (вероятно, это было связано с шифровкой телеграмм). Известный интерес представляет японская Белая книга, предъявленная депутатам японского парламента уже в марте 1904 г., в которой представлены некоторые материалы по переговорам с Россией в 1903-1904 гг. Они публиковались, разумеется, выборочно, с целью оправдать развязывание войны и возложить ответственность за провал переговоров на русскую сторону. В 1905 г. она была переведена с английского на русский язык и опубликована безобразовцами в России вместе с английской Синей книгой, посвящённой переговорам о выводе русских войск из Маньчжурии в 1901-1904 гг.

Для исследования русской дальневосточной политики определённое значение имеют мемуары Т. Хаяши, служившего посланником в Пекине, Петербурге и Лондоне и стоявшим за подготовкой англо-японского союза 1902 г. К сожалению, основное место в них уделено именно службе автора в Британии. К тому же они отражают, в первую очередь, желание дипломата изобразить удобную для себя версию событий. В 1913 г. в Лондоне увидели свет так называемые «воспоминания» Ли Хунчжана. «Так называемые» - потому что автор вёл дневниковые записи на китайском языке, после его кончины в конце 1901 г. родственники предоставили их для перевода и публикации. Составители весьма вольно обошлись с текстом, поэтому английская версия «воспоминаний» содержит много неточностей и по жанру скорее ближе к их художественному пересказу, чем к историческому источнику. Конечно, относиться к ним следует с удвоенной осторожностью. Однако и без того книга отражает в основном личные эмоциональные впечатления китайского сановника.

Методология исследования

Автор диссертации считает необходимым придерживаться в научном исследовании общих принципов историзма и объективности. Для выявления и использования максимально возможного количества источников большую роль играет архивная эвристика, позволяющая находить нужные для работы данные. В основу построения текста положен метод установление причинно-следственных связей между различными фактами и событиями (детерминизм). На основе этих связей, а также сравнения в процессе дальнейшего синтеза делаются более общие выводы. Большое значение для диссертации, где исследуется государственная политика, имеет личностный подход, требующий учитывать персональные качества и психологические особенности действующих лиц. Используются приёмы политологического анализа (в частности - системного), позволяющие давать качественную характеристику политической системы на разных моментах её развития. В частности, это теория элит. Для изучения «мирной экспансии» С.Ю. Витте с помощью финансовых рычагов использованы методы, традиционно присущие экономической истории.

Научная новизна исследования

Диссертационное исследование предлагает выводы, сделанные на основе изучения значительной источниковой базы преимущественно архивного происхождения не только из отечественных, но и зарубежных хранилищ, из которых в конечном итоге складывается оригинальная картина российской политики на Дальнем Востоке в конце ХIХ - начале ХХ в.

Практическая значимость исследования

Материалы и выводы, представленные в диссертации, возможно использовать для дальнейшей разработки вопросов внешней политики Российской империи второй половины XIX - начала ХХ в., исследования проблем функционирования самодержавной власти, а также при подготовке учебников, учебных пособий, курсов лекций соответствующей тематики. Хотелось бы надеяться, что диссертация сможет стимулировать аналогичные исследовательские проекты в Китае, Японии и Корее, что в будущем привело бы к появлению как общей, основанной на взглядах национальных историографий картины международных отношений в регионе, так и более глубокого и комплексного взгляда на происхождение русско-японской войны 1904-1905 гг. и последовавшей за ней в ХХ веке других вооружённых конфликтов на Дальнем Востоке.

Апробация работы

Основные положения исследования, его выводы, а также текст опубликованной монографии обсуждались на заседаниях Отдела Новой истории России Санкт-Петербургского института истории РАН, а также представлялись на международных конференциях и семинарах в Саппоро, Токио, Ничинане (Япония), Гановере (США), Санкт-Петербурге (Россия).

Структура исследования

Диссертация состоит из введения, характеристики источников и общей по теме литературы, 12 глав, заключения, списков использованных архивных фондов, опубликованных источников и литературы.

Основное содержание работы

экономический колониализм витте власть

Во введении обосновывается научная актуальность и новизна диссертации, поставлены её цели и задачи, определены предмет и объект исследования, его хронологические и территориальные рамки, исследовательские приёмы, возможности использования полученных результатов. Два последующих раздела представляют характеристику использованных источников, как архивных, так и опубликованных, а также основной литературы по проблеме в целом (историография отдельных вопросов рассматривается в соответствующих главах).

В первой главе «Сибирская железная дорога и КВЖД» исследуется история проектирования и сооружения железной дороги через Сибирь до Владивостока. Власть видела в ней прежде всего стратегическую трассу, призванную обезопасить дальневосточные владения России. Но с самого начала будущая железная дорога будоражила фантазии относительно её экономического использования и в первую очередь - для развития торговли с Китаем.

В частности, это вызвало к жизни проект спрямления трассы через территорию китайской Маньчжурии, разработанный во второй половине 1880-х гг. вице-адмиралом Н.В. Копытовым, а также план сооружения железной дороги в Китай, представленный в начале 1893 г. известным в столице «доктором тибетской медицины» П.А. Бадмаевым. Этот план, подготовленный не без участия С.Ю. Витте, впервые ставил совершенно новую задачу - не только проникновения с помощью магистрали на китайские рынки, а завоевания там господствующих позиций. Несмотря на то, что проект этот представлял собой пока что лишь общие рассуждения, он получил одобрение императора Александра III и отразил начавшееся формирование у министра финансов его плана широкой экономической экспансии России в Китае. Однако вскоре дороги С.Ю. Витте и П.А. Бадмаева разошлись.

Надо признать, что все надежды на роль Сибирской железной дороги как транзитного транспортного пути, соединяющего Европу и Дальний Восток, оказались безосновательны. Стоимость провоза грузов в несколько раз превышала морские тарифы, а выигрыш по времени оказывался не слишком велик. Да и технические возможности однопутной магистрали были рассчитаны на пропуск всего трёх пар поездов в сутки. Однако дорога играла важную роль в местном товарообороте.

Специальное внимание в главе уделено порядку финансирования и стоимости строительства как Сибирской железной дороги, так и КВЖД. К 1904 г. в эти трассы было вложено около 1,135 млрд. руб., а к 1914 г. эта сумма увеличилась до 1,5 млрд. руб. Далеко не все деньги оказались израсходованы производительно, на строительстве (особенно - КВЖД) процветали хищения и приписки. Такая магистраль была конечно же нужна России, в первую очередь - в стратегических соображениях. Но конкретный план её строительства оказался заложником огромной по масштабу и крайне слабо разработанной мечты С.Ю. Витте захватить рынки Китая для быстро развивавшейся российской индустрии. Министр финансов не смог ни точно расставить приоритеты, ни трезво соразмерить свои желания и возможности экономики Российской империи, ни правильно оценить международную обстановку. Все это сопровождалось ненужной тратой огромных средств, особенно на КВЖД. Вложенные деньги до 1914 г. не только не были окуплены, но и вообще не приносили отдачи. Это означает, что в качестве экономического проекта Сибирская дорога и КВЖД оказались несостоятельны.

Во второй главе «Экономическая политика России на Дальнем Востоке: радужные надежды и разочаровывающая реальность» анализируется содержание виттевской экономической экспансии. Даже общий взгляд на торговлю России со странами Дальнего Востока показывает, что размер её был незначительным, позиции русских товаров за отдельными исключениями (ткани, керосин) и то временно, не занимали видного места, постоянно проигрывая конкуренцию продукции из Англии, США, Японии. Казалось бы, что возможным решением этой проблемы могло бы стать развитие производства на русских землях. Вместо этого Министерство финансов ничего не делало для промышленного развития окраины, а отмена в 1900 г. порто-франко имела на первых порах явно отрицательный эффект. Борьба же за концессии в Китае осложнялась отсутствием значительных свободных средств для этого в русской казне. Даже специально созданное для этого в 1902 г. «Маньчжурское горнопромышленное товарищество» не преуспело. Оно сумело получить порядка полутора десятков концессий, из которых серьёзное значение имели лишь две-три. Ошибочной оказались надежды на частный капитал: он совершенно не шёл на Дальний Восток, наоборот, местные предприниматели предпочитали выводить свои средства в Европейскую часть России. События после русско-японской войны показали, что отечественная индустрия оказалась не в состоянии контролировать даже российские территории, не говоря уж о том, чтобы успешно соревноваться с другими державами в Китае.

В третьей главе «Русско-Китайский банк в 1895-1904 гг.» исследуется деятельность этого кредитного института за первое десятилетие его существования. Распределение акций банка с самого начала позволяет сделать вывод, что с момента его учреждения Министерство финансов могло рассчитывать на большинство голосов в собрании акционеров, а в 1898 г. оно приобрело полный контроль над ним. Тем не менее, С.Ю. Витте поддерживал баланс в деятельности банка: он вёл себя как обычное кредитное учреждение, стремящееся к получению прибыли. И лишь в ряде важных случаев он выполнял политические заказы министра финансов. Такая почва придала банку устойчивость и видную роль одного из главных кредитных учреждений на Дальнем Востоке.

Четвёртая глава «Русско-китайский союзный договор 1896 г.» посвящена истории подготовки и заключения этого важного документа. Договор - первый для Китая равноправный союз с европейской державой - стал следствием поражения Пекина в войне с Японией 1894-1895 гг. Если Пекин искал себе союзника против Японии, то Петербург был заинтересован получить согласие правителей Поднебесной на строительство железной дороги в Маньчжурии и получить незамерзающий порт на Жёлтом море. Переговоры, которые велись с 1895 г., шли долго и трудно. Вопреки распространённой версии, взятка, обещанная главе китайского посольства, приехавшего на коронацию Николая II, Ли Хунчжану, вряд ли сыграла важную, и, тем более, решающую роль. Конечно, согласие Китая на русскую железную дорогу в Маньчжурии следует признать значительным успехом С.Ю. Витте. Но получить незамерзающий порт он так и не сумел.

Пятая глава «Корейская политика России и отношения с Японией» посвящена курсу Петербурга в отношении этого королевства. Среди исследователей нет единодушия в оценке российской политики в Корее. Отечественные авторы (Б.Д. Пак, Б.Б. Пак, Ю.Н. Розалиев и др.), как правило, подчёркивают миролюбивый характер действий России, отсутствие планов её аннексии и борьбу с Японией за сохранение независимости королевства. Наоборот, в современной корейской историографии Петербург предстаёт как один из главных агрессоров, соревнующийся с Токио за захват полуострова.

В основе корейской политики России, которая появившаяся в 1880-х гг., лежал принцип поддержания status quo в регионе. У России всегда имелось в Корее лишь два самостоятельных интереса - это приобретение в южной или западной части её побережья незамерзающего порта и опасение того, что королевство, находящееся рядом, может стать плацдармом для агрессии против российского Дальнего Востока. Петербург, даже имея хорошие возможности усилить своё влияние в королевстве, к чему его подталкивали и Сеул, и Пекин (усматривая в России противовес японским амбициям), не выказывал намерений воспользоваться ими. Наоборот, политика России носила очень сдержанный характер. Неоднократные обращения корейского короля о помощи чаще всего оставались без ответа, так как Петербург опасался поссориться из-за Кореи с Японией. Однако с такой линией были не согласны дипломатические представители России в королевстве. К.И. Вебер, А.Н. Шпейер и др. полагали, что Корея должна стать российской и что им следует всеми силами стремиться к упрочению в ней русского влияния. Даже после государственного переворота 8 октября 1895 г., устроенного японцами с целью укрепить собственное влияние, и бегства короля в русскую дипломатическую миссию 11 февраля 1896 г. (где он провёл целый год) Россия не воспользовалась представившимися для неё возможностями. Вместо этого 2 (14) и 28 мая (9 июня) 1896 г. были подписаны два соглашения Вебер-Комура и Лобанов-Ямагата, значительно ограничившие размах японской активности на полуострове. При этом Россия не выговорила для себя никаких преимуществ.

Эта политическая линия резко изменилась в 1897 г., когда С.Ю. Витте потерпел неудачу в переговорах с Пекином о предоставлении России незамерзающего порта. Внимание министра финансов переключилось на Корею, со второй половины 1897 г. там резко усиливается активность русских. Корейские финансы передаются в руки бывшего чиновника Министерства финансов К.А. Алексеева, учреждается Русско-Корейский банк, призванный стать главным кредитным учреждением в королевстве, а в Петербурге решают предоставить заём королю в 5 млн. иен. Однако эта активность так же быстро оборвалась: после захвата Порт-Артура в декабре 1897 г. и подписании договора об аренде Ляодунского полуострова в марте 1898 г. Петербург потерял всякий интерес к королевству. Но единодушия в российском руководстве не наблюдалось: если С.Ю. Витте был готов уступить Корею японцам как компенсацию за Ляодун, то моряки по-прежнему желали приобрести себе незамерзающую гавань на корейском побережье, а военные видели в Северной Корее важный стратегический заслон, обеспечивающий безопасность русских дальневосточных владений и арендованной у Китая территории. Такая неопределённость создала благоприятную почву для развития «вневедомственных влияний»: в начале 1898 г. к Николаю II обратилась группа лиц во главе с отставным гвардейским полковником А.М. Безобразовым, предлагавшая не оставлять, а, наоборот, усиливать российские позиции в Корее с помощью концессий. «Концессионеры» встретили у царя понимание и поддержку, а российская политика в королевстве с этого времени раздвоилась на царскую официальную и царскую же, но неофициальную. Ситуация ещё раз поменялась в 1900 г. после того как Россия ввела свои войска в Маньчжурию. В Токио полагали, что «естественной» компенсацией за это должна стать уступка Японии Кореи. Но Петербург мялся, колебался, был согласен лишь допустить на полуострове доминирующее японское влияние, что уже не устраивало Страну восходящего солнца. Разрешить эту ситуацию японское руководство решило с помощью визита в Россию Х. Ито. Маркиз, не занимавший на тот момент официальных должностей, провёл в Петербурге несколько неофициальных встреч, на которых он хотел бы добиться, чтобы Россия уступила Корею в одностороннем порядке. Разумеется, он услышал твёрдый отказ. Неудача миссии Х. Ито резко подстегнула англо-японские переговоры, завершившиеся заключением англо-японского союза в январе 1902 г. Его образование стало одним из важнейших просчётов российской дипломатии, так как именно этот союз сделал для Токио возможной войну с Россией.

Корейская политика оказалась весьма сложной и одной из самых неудачных для Петербурга. Имея колоссальные возможности, Россия так и не приобрела практически ничего в королевстве, ни преобладающего влияния, ни незамерзающего порта. Зато именно Корея стала главной причиной русско-японской войны 1904-1905 гг.

Глава шестая «Как и зачем Россия захватила Порт-Артур: события конца 1897 - начала 1898 гг.» призвана по-новому посмотреть на причины приобретения Россией этого китайского полуострова. При обращении к теме Порт-Артура историки (Б.А. Романов, Ф.А. Ротштейн, А.В. Игнатьев и Г.В. Мелихов и др.), как правило, следуют схеме, изложенной в мемуарах непосредственного участника тех событий - министра финансов С.Ю. Витте. С точки зрения графа, инициированное им мирное, экономическое проникновение в Китай было грубо нарушено силовым захватом Ляодунского полуострова, на чём настоял министр иностранных дел М.Н. Муравьёв. Сохранение прежних отношений с Пекином стало невозможным, его курсу был нанесён непоправимый удар, явившийся также «первым шагом» к русско-японской войне. На самом деле появление российских кораблей на рейде Порт-Артура 4 (16) декабря 1897 г. с согласия Пекина ещё не означало, что Россия нацелилась на захват китайской территории. Решение занять гавани было продиктовано боязнью Петербурга, что её может опередить Англия. Однако позднее именно С.Ю. Витте впервые поставил вопрос о приобретении Россией Ляодуна, предложив в середине января 1898 г. увязать этот вопрос и заём Китаю, за который ожесточённо боролись Петербург и Лондон. Отказ от займа в пользу Англии Пекину следовало компенсировать передачей России навечно Порт-Артура и Далянваня. Именно эта комбинация и легла в отснову дальнейших действий России, в результате которых 15 (27) марта 1898 г. было заключено русско-китайское соглашение об аренде Ляодунского полуострова и о строительстве железной дороги к нему. Оно действительно ухудшило отношения Петербурга и Пекина, но справедливости ради, надо признать, что они и до этого не были блестящими. Этот договор также не привёл к обострению отношений с Токио: в Японии полагали, что за ним последует уступка Кореи, что их вполне устраивало.

Вместе с тем действия М.Н. Муравьёва в конце 1897 г. показали, что монополии С.Ю. Витте на дальневосточные дела пришёл конец. Но едва ли не самым важным стал фактический крах виттевской мирной экономической экспансии и тот тупик, в который она зашла к концу 1897 г.: после японо-китайской войны 1894-1895 гг. правители Поднебесной пришли в себя от страха и перестали отступать. По сути М.Н. Муравьёв оказался прав - чтобы добиться от Китая дальнейших уступок, нужны были новые, силовые рычаги давления. Наконец, обстоятельства захвата Порт-Артура и Далянваня не подтверждают справедливость обвинений С.Ю. Витте в адрес М.Н. Муравьёва: «славу» и ответственность за договор об аренде Ляодунского полуострова министру финансов следует разделить с главой внешнеполитического ведомства как минимум пополам.

Глава семь «Англо-русские переговоры о Китае 1898-1899 гг.» посвящена всё ещё недостаточно изученному соперничеству Лондона и Петербурга в Срединной империи. Советские историки (Б.А. Романов, Ф.А. Ротштейн) подозревали Англию в нечестной игре, в том, что она симулировала желание договориться с Россией. Такое предположение вызывает большие сомнения. С другой стороны, Д. Лензен и Я. Ниш полагали, что британское правительство действительно стремилось к соглашению с Россией по широкому кругу международных вопросов.

Поводом к началу англо-русских переговоров по Китаю стал вопрос о предоставлении Пекину займа в 100 млн. лан (примерно 140 млн. руб.), возникший летом 1897 г., в соревновании за него обе стороны не хотели уступать. С инициативой англо-русских переговоров в разгар соперничества двух стран по поводу китайского займа выступил Лондон, предложив двум империям договориться по широкому кругу спорных вопросов на Дальнем и Ближнем Востоке. С.Ю. Витте, к которому первым обратился английский посол в Петербурге Н. О'Конор, предложил раздел сфер влияния в Китае, по которому за Россией признавалась бы свобода действий в центральных и северных его областях, а за Англией - в бассейне Янцзы. Однако это была его личная точка зрения, а не российского руководства в целом. Вскоре выяснились главные пункты противоречий: Министерство иностранных дел решило ограничиться лишь Дальним Востоком, полагая необходимым закрепить за Россией лишь Северный Китай. Кроме того, простой обмен сферами не выглядел выгодным для Петербурга: если российская сфера влияния в Маньчжурии признавалась другими державами, например, Францией и Германией, то британская в бассейне р. Янцзы - нет. С.Ю. Витте же категорически настаивал включении в русскую сферу центральных областей Китая. Если М.Н. Муравьёв предлагал провести черту по линии Пекина, то Министерство финансов располагало её южнее, «приблизительно около Хуанхэ» из-за «успехов» Русско-Китайского банка там (совершенно неизвестных в МИД).

Неожиданно в конце 1898 г. С.Ю. Витте изменил свою точку зрения, вернувшись к идее общего договора. В Англии без труда раскусили истинные цели министра финансов: заключить какое-нибудь соглашение, чтобы успокоить англичан и облегчить выход на лондонский финансовый рынок (в преддверии мирового экономического кризиса делать займы в Париже становилось всё труднее). Чтобы не создавать препятствий проникновению Русско-Китайского банка в бассейн р. Янцзы, министр финансов был готов допустить англичан в русскую сферу - Маньчжурию (т.е. севернее китайской стены), невзирая на очевидный риск такого шага. Позиция С.Ю. Витте вызвала энергичный протест со стороны военного министра А.Н. Куропаткина, не понимавшего, зачем ради интересов одного коммерческого учреждения (Русско-Китайского банка) открывать англичанам Маньчжурию. М.Н. Муравьёв также вынес категорический вердикт: «ради выгод частных железнодорожных компаний и кредитных учреждений императорское правительство едва ли может жертвовать политическими интересами первостепенной государственной важности», намекая на необходимости сосредоточить усилия на закреплении за Россией Маньчжурии. Тем неожиданнее оказался финал: в последний момент С.Ю. Витте отступил и заменил в тексте документа слово «не препятствовать» применительно к железнодорожным концессиям в сфере другой стороны на «не домогаться» согласно царской воле. По справедливому заключению Б.А. Романова, это означало, что министр финансов фактически отказался от железнодорожных предприятий южнее Великой стены, что он категорически не хотел делать ранее. Таким образом, идея общего договора России и Англии по делам Востока выродилась в малозначительный обмен нотами о разделе сфер железнодорожного влияния в Китае (территория севернее китайской стены - бассейн р. Янцзы, состоявшийся 16 (28) апреля 1899 г. Не удивительно, что соглашение не удовлетворило обе стороны.

Разумеется, ответственность за неудачу в англо-русских переговорах 1898-1899 гг. ложится на обе стороны, но Россия не прошла свой путь до понимания необходимости урегулировать спорные вопросы с Британской империей на Дальнем Востоке, прежде всего, из-за амбиций С.Ю. Витте. Продолжение этой фантастической политики явилось громадной ошибкой, так как Англия начала искать себе других путей для решения собственных проблем в Поднебесной. Через несколько лет это завершилось англо-японским союзом.

В главе восемь «Россия и Китай в 1900-1903 гг.: конец экономической экспансии» анализируется политика Петербурга в отношении Китая во время и после боксёрского восстания. Народное движение, нацеленное против иностранного засилья, инспирируемое также официальным Пекином, привело к масштабным военным действиям в Центральном и Северном Китае, вводу русских войск в Маньчжурию, походу объединённого военного отряда на Пекин, чтобы освободить дипломатов, осаждённых в посольском квартале. Новые обстоятельства вызвали значительные изменения в политике Петербурга в Срединной империи. Несмотря на официальные заверения, что ввод войск не являлся объявлением войны пекинскому правительству и обещаний не аннексировать китайской территории, вся власть в маньчжурских провинциях попала в руки военных, которые не намеревались так просто уходить оттуда. Это вызвало сначала большую тревогу, а затем и недовольство С.Ю. Витте. С другой стороны, китайское руководство, напуганное как размахом восстания, так и ответом держав, было готово обещать значительные уступки и преференции лишь за сохранение территориальной целостности Срединной империи. Уже в августе - сентябре 1900 г. начались русско-китайские сепаратные (отдельно от «консорциума» держав-победителей) переговоры об условиях освобождения Маньчжурии. Хорошо знакомый российскому руководству Ли Хунчжан обещал сначала совершенно необъятное - свободное предоставление русским любых концессий и прав в Маньчжурии. Однако этим старый китайский сановник лишь начал свою игру - обещать и ссорить, постепенно забирая свои уступки назад. Удивительно, что российское руководство попалось на эту удочку. Ему пришлось постепенно проделать путь от радужных иллюзий до осознания того, что войска придётся выводить без всяких особых условий, не получив практически ничего от Пекина. Не помогло и очередное обещание взяток китайским должностным лицам. Трудность ведения переговоров объяснялась ещё и разногласиями внутри российского руководства: если военный министр А.Н. Куропаткин настаивал на сохранении там некоторого количества армейских частей, мотивируя это интересами защиты российских рубежей, то С.Ю. Витте был готов очистить Северный Китай от войск за экономические привилегии. По большому счёту стремление С.Ю. Витте подкрепить договорными преимуществами желание экономически доминировать в Маньчжурии недвусмысленно свидетельствовало: министр финансов отдавал себе отчёт в том, что он не имел возможностей добиться этого иным путём. Все прежние рассуждения о том, что Китай должен быть «наш» в смысле экономическом оказались не более чем мечтами. Своевременное признание их невоплотимости позволило бы избежать большого числа ошибок. К сожалению, этого не произошло. С.Ю. Витте лишь ограничил размах своей активности Северным Китаем и перестал делать ставку на экономическую экспансию, так как у него не имелось достаточно денег. Министр финансов также был готов отказаться в случае необходимости от всего, кроме КВЖД.

Впервые в отечественной историографии значительное внимание уделено переговорам российских должностных лиц и местной китайской администрации. Последняя оказалась более покладиста, чем Пекин, так как находилась целиком в руках военных. Однако значительных результатов эти соглашения (первое из которых было заключено в октябре 1900 г.) не принесли: число концессий, полученных от цзянь-цзюней, оказалось невелико (несколько десятков) и они, как правило, не представляли большой ценности (в основном это были разрешения на разведку и добычу золота).

История подготовки сепаратного соглашения стала первым крупным провалом прежде всего для С.Ю. Витте, который чаще всего играл в этих переговорах ключевую роль. В ходе обсуждений также явственно проступили изменения во взглядах министра финансов на цели и методы дальневосточной политики. Сначала он отказался от движения в Центральный и Южный Китай, сосредоточившись на его северных окраинах, позднее С.Ю. Витте также признал, что чисто экономические рычаги не приносят желаемых результатов и сделал ставку на закрепления экономических преимуществ с помощью договоров - путь, который также не принёс результата. Весьма показательны были серьёзные расхождения во взглядах на цели и методы русской политики на Дальнем Востоке, которые выявились между С.Ю. Витте, А.Н. Куропаткиным и В.Н. Ламздорфом. Если министры финансов и иностранных дел всё-таки без особых затруднений находили общий язык, то военный министр не был склонен к компромиссам и стремился настоять на собственных решениях. После 1902 г. Петербург так и не мог решить, что именно он хочет и возможно ли этого добиться. Всё тонуло в соперничестве сановников, к которым к тому же подключились безответственные личности.

В главе девятой «Безобразовцы: царская «неофициальная» политика на Дальнем Востоке в 1898-1904 гг.» впервые в историографии исследуется деятельность «безобразовского кружка» (А.М. Безобразов, В.М. Вонлярлярский, Н.Г. Матюнин и др.). Он сформировался в начале 1898 г., поводом для его появления стала «концессия Бринера» - право на лесоразработки в бассейне корейской реки Ялу, полученное владивостокским купцом и лесопромышленником Ю.И. Бринером. Для освоения столь масштабной концессии у него не было денег и предприниматель приехал в Петербург с намерением продать концессию. У безобразовцев денег также не было, но они надеялись получить их из казны, придав предприятию политическое значение: «в руках компании <…> должно сгруппироваться всё влияние на общий ход дел в Корее». Благодаря содействию И.И. Воронцова-Дашкова «концессионеры» сумели попасть к Николаю II и царь одобрил идею. На личные средства он направил на полуостров две секретные экспедиции для обследования королевства и приобретения других концессий. Руководство операцией было возложено на великого князя Александра Михайловича. Однако идее резко воспротивился С.Ю. Витте, так как возобновление российской активности в Корее противоречило его политике. Его вмешательство привело к тому, что безобразовцы так и не получили значительных казённых средств для своего предприятия.

И далее, до конца 1902 г. министр финансов не давал развернуться «вневедомственным влияниям» в Корее. Безобразовцы отвечали резкой критикой всей политики С.Ю. Витте, но особого успеха не имели. Положение дел резко изменилось в конце 1902 г., после того как министр финансов официально отказался от прежних своих целей в Китае, предложив свернуть всякую активность России на Дальнем Востоке. Для царя, ещё продолжавшего грезить Тибетом, «освобождением» Индии от англичан и т.п., такое изменение курса явилось сильнейшим ударом по амбициям. Естественным стало разочарование в С.Ю. Витте и обращение к рецептам безобразовцев, которые, наоборот, предлагали всячески усиливать русское влияние на Крайнем Востоке.

Первая половина 1903 г. прошла под знаком острого соперничества лидеров «неофициального курса» и «триумвирата» С.Ю. Витте - В.Н. Ламздорф - А.Н. Куропаткин, выступавшего за умеренность и осторожность. Борьба шла с переменным успехом. Если на Особом совещании 26 марта, созванном по настоянию безобразовцев, большинство участников отвергло возможность государственной поддержки их предприятия, то 7 мая верх одержали «вневедомственные влияния» благодаря прямой поддержке Николая II. Тем не менее, потребовались ещё совещания в Порт-Артуре 18-28 июня и в Петербурге 1 августа, после которых Николай II окончательно принял сторону своих неофициальных советников, а главный их оппонент С.Ю. Витте получил отставку. Однако торжество «нового курса» обернулось новыми колоссальными проблемами в дальневосточной политике России. Её ведение было изъято из компетенции МИДа и передано наместнику Дальнего Востока Е.И. Алексееву, близкого во многих вопросах безобразовцам. Утрата единства в управлении сказалась самым негативным образом на русско-японский переговорах по Корее второй половины 1903 - начала 1904 гг. Деятельность же безобразовского лесного предприятия на р. Ялу получила скандальную известность не столько «заготовкой» леса, сколько сосредоточением в усте под видом лесной стражи нескольких сотен переодетых русских солдат и хунхузов, нанятых руководством предприятия. Она служила удобным поводом для Англии и Японии, чтобы обвинять Россию в агрессивных шагах в регионе.

Лесная концессия на р. Ялу была аннулирована корейским королём в мае 1904 г. Всего на авантюру по подсчётам самого А.М. Безобразова, ушло 2,58 млн. руб. Сколько стоили политические последствия - учесть практически невозможно. Дальневосточная политика России перед войной и появление безобразовцев стали одним из важных симптомов кризиса имперской власти в начале ХХ века. Безобразовцы, с одной стороны, отразили неспособность официального бюрократического аппарата действовать новыми методами, используя предпринимательскую деятельность, концессии и т.п. С другой, они показали, что бесконтрольная опора на личный фактор приводит к вовлечению в высокую политику совершенно не пригодных к этому людей. Применительно к дальневосточной политике России следует признать, что именно безобразовцы внесли решающий вклад в изменение её курса в 1903 г., в провал русско-японских переговоров и, таким образом, содействовали началу войны.