Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени

Конфессиональная политика государства и церкви в отношении старообрядцев и русских сектантов Западной Сибири в первой половине XIX века

07.00.02 - Отечественная история

кандидата исторических наук

Бежан Евгения Михайловна

Омск, 2008

Работа выполнена на кафедре дореволюционной отечественной истории и документоведения ГОУ ВПО «Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского».

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор Ремнёв Анатолий Викторович

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, доцент Родигина Наталия Николаевна

кандидат исторических наук, доцент Воробьёва Наталия Владимировна

Ведущая организация: «Тюменский государственный университет»

Защита состоится 7 октября 2008 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.177.04 по защите диссертаций на соискание учёной степени доктора исторических наук при Омском государственном педагогическом университете (644099, г. Омск, ул. Партизанская, 4).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Омского государственного педагогического университета (644099, г. Омск, ул. Тухачевского, 14, библиографический отдел).

Автореферат разослан « 3 » сентября 2008 г.

Учёный секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук, доцент Т.А. Сабурова

расселение раскольник правительственный сибирь

Общая характеристика работы

Актуальность темы. Устойчивый интерес к изучению различных аспектов истории старообрядчества и русского сектантства, в том числе отношения к ним государственной власти и Русской православной церкви, проявляют исследователи различных областей знания. В настоящее время уровень развития науки, отсутствие идеологического давления подвели нас к тому, чтобы на базе как новых, так и уже внедрённых в научную разработку документов переосмыслить характер имперской конфессиональной политики в отношении старообрядцев и сектантов на примере западносибирского региона. Изучение данной проблемы позволит сравнить практическое осуществление правительственного курса в центре и на окраине империи, проследить связь между идеологией и политическим курсом в отношении раскольников.

На фоне глубоких перемен в экономической, социально-политической и духовной сферах жизни общества, произошедших в нашей стране в последние два десятилетия, различные социальные и культурные силы России всё чаще стали обращаться к проблемам «русского раскола». Многие видят в нём носителя исконных национальных традиций, способного восполнить духовный вакуум, образовавшийся после падения социалистического режима, и стать гарантом сохранения русским народом своей самобытности. Вместе с тем современные чиновники, которые декларируют своё стремление оградить Россию от иностранного влияния, занимают в отношении староверов неопределённую позицию и как будто не замечают их. Чёткая позиция у РПЦ в отношении староверов также отсутствует. С одной стороны, на Поместном соборе Московского патриархата в 1971 г. были осуждены преследования староверов; с другой стороны, в РПЦ сейчас, например, не пользуются старопечатными книгами, но и староверам их не передают. Аналогичная ситуация сложилась со старообрядческими молитвенными домами.

Таким образом, проблема строительства государственно-церковных отношений остаётся актуальной по сегодняшний день. Оглядываясь на двести лет назад, мы можем констатировать, что современные проблемы во взаимоотношениях власти и старообрядчества такие, как несоответствие правового и реального положения староверов, рассогласованность действий властей, светских и духовных, федеральных и региональных, имеют корни в процессах, происходивших в первой половине XIX в.

Степень изученности темы. Историография конфессиональной политики в отношении старообрядцев и русских сектантов обладает некоторыми специфическими особенностями. Во-первых, для некоторых исследований (прежде всего дореволюционных) характерна неразработанность категориального аппарата, что явилось следствием отсутствия единой системы терминов в официальных документах рассматриваемой нами эпохи. Поэтому в ряде случаев при анализе историографического обзора темы и далее в тексте используется терминология авторов и источников (например, в наименовании правительственного органа - «Комиссия по делам раскольников и скопцов»). В целом же, исходя из источников исследования, мы будем использовать термин «раскольники» в отношении и старообрядцев, и сектантов. Во-вторых, первыми исследователями догматических и организационных особенностей различных старообрядческих согласий и сект были чиновники Министерства внутренних дел, участвовавшие в работе следственных комиссий. С учётом предмета нашего исследования представляется вполне логичным работы чиновников, написанные при исполнении ими служебных обязанностей в период правления Николая I, рассматривать в качестве исторических источников, а сочинения, появившиеся в более позднее время, в атмосфере другой эпохи, но написанные теми же авторами в статусе учёных, публицистов, - в качестве научной литературы.

В изучении правительственной политики в отношении старообрядчества и сектантства чётко выделяются три этапа. Первый из них - дореволюционный - охватывает период с середины XIX в. до октября 1917 г. В рамках периода прослеживаются клерикальное, светское и старообрядческое направления.

Самой многочисленной литературой по интересующей нас теме является клерикальная. Причину противоправительственной деятельности раскольников синодальные историки искали исключительно в сфере религиозного разномыслия, отрицая социальную обусловленность раскола. Стоявшие перед ними задачи сводились к тому, чтобы представить старообрядцев невежественными религиозными фанатиками и тем самым склонить их к официальной церкви. Работы церковных авторов, посвящённые старообрядчеству Западной Сибири, появились только в 80-е гг. XIX в. с введением в Тобольской и Томской духовных семинариях кафедр по истории и обличению русского раскола и местных сект. Несмотря на конфессиональную тенденциозность, труды И.Я. Сырцова, Д.Н. Беликова и И.П. Новикова содержат ценные сведения об организационной и идеологической эволюции раскола и методах проведения правительственной политики Сырцов И.Я. Старообрядческая иерархия в Сибири // Тобольские епархиальные ведомости. 1882. № 14, 15; Беликов Д.Н. Старообрядческий раскол в Томской губернии: (По судебным данным). Томск, 1894; Новиков И. Миссионерские известия по Томской епархии // Томские епархиальные ведомости. 1898. № 4, 6, 21..

Чиновником МВД, этнографом П.И. Мельниковым-Печёрским в 1856-1857 гг. (в то время он находился на государственной службе) была издана серия художественных произведений, в которых он высказался за политику терпимости в отношении раскольников, подчёркнув отсутствие антигосударственной составляющей в движении, о которой он говорил в царствование Николая I Мельников П.И. (Андрей Печёрский). Полное собрание сочинений: В 7 т. СПб., 1909. Т. 7.. Схожие изменения со временем претерпела позиция председателя Комиссии по делам раскольников и скопцов (в 1841-1853 гг.) И.П. Липранди Липранди И.П. Дело о скопце камергере Еленском // Чтения Общества истории и древностей российских. 1867. Кн. IV. С. 63-82..

В конце 1850-х - начале 1860-х гг. проблема взаимоотношения государства и раскольников оказалась в зоне пристального внимания исследователей нового для России демократического направления, родоначальником которого считается известный историк А.П. Щапов. По мнению исследователя, религиозные принципы, отстаиваемые раскольниками, являлись всего лишь прикрытием, скрывавшим неприятие народными массами общественного и государственного порядка в России. Изучив организационную структуру бегунского согласия Тюмени и скопческой общины Томска, учёный констатировал значительную долю их автономности, в которой видел стремление демократических масс к самоуправлению Щапов А.П. Земство и раскол. Бегуны // Сочинения. СПб., 1906. Т. 1. С. 476-495.. Историографическое направление А.П. Щапова было продолжено В.В. Андреевым, Н.Я. Аристовым.

Мысль о старообрядческих общинах как демократических самоуправляющихся объединениях нашла отражение в публицистических заметках и научных сочинениях сибиреведов. Областники Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев обращались к крестьянской общине бухтарминских «каменщиков» как к образцу возможного для всей Сибири самоуправления и прототипу республиканского строя Ядринцев Н.М. Раскольничьи общины на границе Китая // Сибирский сборник. 1886. Кн. 1. С. 21-47; Потанин Г.Н. Юго-западная часть Томской губернии // Этнографический сборник. СПб., 1864. Вып. 6. С. 1-154.. Представители консервативного направления в историографии этнограф Г.И. Спасский, а также член Географического общества А. Принтц, напротив, доказывали, что факт добровольного возвращения бухтарминцев в подданство царской России свидетельствовал о невозможности нормального функционирования без опеки власти Спасский Г.И. Путешествие по южным Алтайским горам в 1809 г. // Сибирский вестник. СПб., 1819. Ч. 3. С. 67-100; Принтц А. Каменщики, ясачные крестьяне Бухтарминской волости Томской губернии и поездка в их селения и в Бухтарминский край в 1863 г. // Записки Императорского Русского географического общества по отделению общей географии. СПб., 1867. Т.1. С. 544-582..

Начиная с «эпохи реформ», интерес к изучению законодательства о раскольниках возрос со стороны правоведов и историков либерального направления, отстаивавших принципы веротерпимости и равноправия конфессий и подвергнувших критике российское уголовное законодательство в отношении раскольников Градовский А.Д. Начала русского государственного права: В 3 т. СПб., 1875-1881. Т. 1; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М., 1994. Т. 2. Ч.1 и др..

В 80-е гг. XIX в. теория А.П. Щапова о социально-политическом характере раскола была развита историками народнического направления Юзов (Каблиц) И.И. Русские диссиденты: староверы и духовные христиане. СПб., 1881; Пругавин А.С. Раскол-сектантство: материалы для изучения религиозно-бытовых движений русского народа. М., 1887 и др..

В 90-е гг. XIX в. интерес к сектантству возник среди историков-марксистов. Яркий представитель данного направления В.Д. Бонч-Бруевич высоко оценивал сектантов как «интеллектуальный элемент низшего крестьянства» и подчёркивал, что они обладали всеми характеристиками, необходимыми для политической мобилизации Бонч-Бруевич В.Д. Сектантство и старообрядчество в первой половине XIX века // Избранные сочинения: В 3 т. М., 1959. Т. 1..

В последней четверти XIX - начале XX в. достижения различных историографических направлений и быстрое развитие источниковедения привели к тому, что грань между работами синодальных и светских исследователей стала достаточно условной. В трудах таких крупных церковных историков, как Н.Ф. Каптерев, П.С. Смирнов, Е.Е. Голубинский, отсутствует чёткое разграничение в изучении догматико-обрядовых и социально-политических воззрений старообрядцев. Так, профессор Московской духовной академии Н.Ф. Каптерев впервые доказал, что старорусские церковные чины и обряды являлись древнейшей формой, заимствованной у греков вместе с христианством, а инициатива проведения реформы принадлежала исключительно царю Алексею Михайловичу, преследовавшему геополитические цели Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович: В 2 т. Сергиев Посад, 1909-1912.. Такие выводы позволили учёному восстановить историческую правоту старообрядцев. В настоящее время концепция Н.Ф. Каптерева получила признание и развитие в научных исследованиях.

После выхода указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» возможность издания работ по собственной истории появилась у самих старообрядцев. Оценка конфессиональной политики правительства в них была негативной, хотя авторы позиционировали себя как лояльные верноподданные, считая основой движения исключительно религиозную составляющую Быковский И.К. История старообрядчества всех согласий. Единоверие, начало раскола и сектантство. М., 1906; Сенатов В.Г. Философия истории старообрядчества: В 2 вып. М., 1908 и др..

Тогда же жёсткая критика правительственной политики последовала со стороны синодальных историков, обвинявших светскую власть в том, что она оставила их один на один с некогда общим врагом. При этом апологетическая оценка государственных действий более раннего периода также стала более сдержанной Гавриил. Заметки о ненормальной общественно-государственной жизни в нашем отечестве со времени издания закона о свободах // Омские епархиальные ведомости. 1910. № 22, 23 и др. .

Таким образом, дореволюционные исследователи ввели в научный оборот значительный комплекс источников. Их работы отражают различные подходы к изучению раскола, однако изучаемая нами проблема рассматривается поверхностно, чаще в контексте другого предмета исследования.

Второй этап в изучении старообрядчества приходится на советский период. Советские историки развили линию А.П. Щапова в исследовании проблемы, рассматривая раскол как специфическую форму антифеодального протеста.

Первыми крупными трудами, в которых с подобных позиций рассматривались общины раскольников, в том числе сибирских, были работы А.С. Долотова и Н.М. Никольского Долотов А.С. Церковь и сектантство в Сибири. Новосибирск, 1930; Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1930., в 50-е гг. - П.Г. Рындзюнского, В.Ф. Миловидова, А.И. Клибанова и др. Рындзюнский П.Г. Старообрядческая организация в условиях развития промышленного капитализма // Вопросы истории, религии и атеизма. М., 1950. С. 188-248; Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем. М., 1969; Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. М., 1978 и др.

Открытие в 1965 г. новосибирского археографического научного центра явилось переломным моментом в изучении местного старообрядчества. Созданная Н.Н. Покровским в Новосибирске школа археографов, объединившая учёных различных отраслей гуманитарного знания, является одним из крупнейших региональных центров, занимающихся комплексным изучением старообрядчества и сектантства. Данное научное направление объединило целый ряд сибирских и уральских исследователей, внесших огромный вклад в изучение отдельных аспектов нашей темы (Н.Н. Покровский, Т.С. Мамсик, Н.А. Миненко, В.И. Байдин и др.) Покровский Н.Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в. Новосибирск, 1974; Миненко Н.А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII - первая половина XIX в.). Новосибирск, 1979; Байдин В.И. Старообрядчество Урала и самодержавие (конец XVIII - середина XIX вв.): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Новосибирск, 1983; Мамсик Т.С. Крестьянское движение в Сибири во второй четверти XIX в. Новосибирск, 1987 и др..

Таким образом, советские исследователи в разрешении проблем истории старообрядчества и сектантства смогли продвинуться дальше своих дореволюционных коллег главным образом за счёт значительного расширения источниковой базы. По сравнению с дореволюционным периодом, когда внимание учёных было сконцентрировано на европейской части России, в советское время произошло смещение и объекта, и субъектов исследования на Урал и в Сибирь. Вместе с тем изучение раскола с точки зрения выражения антифеодального протеста народных масс обусловило подчинение этой проблемы всем остальным, что не всегда было оправданным.

Возросший с начала 1990-х гг. (третий период в историографии) интерес общества к духовной истории привёл к активизации научных исследований по истории «старой веры».

Внимание учёных привлекли особенности вероучения отдельных течений старообрядчества и сектантства, взаимодействие их последователей друг с другом, институтами светской и духовной власти Среди исследователей данной проблематики: Е.Е. Дутчак, А.И. Мальцев, Т.С. Мамсик, Н.Н. Покровский, Н.Д. Зольникова, П.И. Мангилев, Ю.В. Клюкина, Н.А. Старухин и др..

Правовой аспект конфессиональной политики государства был изучен О.П. Ершовой, институциональный - Е.А. Вишленковой Ершова О.П. Старообрядчество и государственная политика России в области вероисповедания во второй половине XIX - начале XX вв. М., 2000; Вишленкова Е.А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002.. Миссионерской деятельности РПЦ среди западносибирского старообрядчества и сектантства посвящена одна из глав докторской диссертации тобольского историка В.Ю. Софронова Софронов В.Ю. Миссионерская деятельность Русской Православной Церкви в Западной Сибири в конце XVII - начале XX вв.: Автореф. дис. … докт. ист. наук. Барнаул, 2007..

Вопросы государственной политики в отношении западносибирского старообрядчества в той или иной степени стали предметом диссертационных исследований К.Ю. Иванова, Л.Н. Сусловой, В.Н. Ильина Иванов К.Ю. Старообрядчество юга Западной Сибири второй половины XIX - начала XX в.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Кемерово, 2001; Суслова Л.Н. Старообрядчество и власти в Тобольской губернии в конце XVIII - начале XIX вв.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 2002; Ильин В.Н. Политика государственной власти и официальной церкви в отношении старообрядцев на территории Томской губернии в 1832 - 1905 гг.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Барнаул, 2007.. Несмотря на то что исследования основаны на обширной источниковой базе местных архивов, историки не вполне смогли учесть специфику сибирского региона.

Новый ракурс исследования проблемы был намечен учёными, занимающимися проблемами имперской истории Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше. М., 1999; Ремнёв А.В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX - начала XX веков. Омск, 2004 и др.. Не ставя перед собой цели изучения конфессиональной политики самодержавия как таковой, они рассмотрели данную проблему в плоскости «империя-окраина», что позволило увидеть региональные особенности конфессиональной политики, её многовариантность. Так, профессор Университета штата Огайо Н. Брейфогл доказал, что прогрессивно мыслившие представители местных властей стремились уже не столько уничтожить «вредоносные секты», сколько сделать их проводниками имперской колонизации Nicholas B. Breyfogle. Heretics and Colonizers: Forging Russia's Empire in the South Caucasus. L., 2005..

Высокую адаптационную способность и колонизационный потенциал раскольников наряду с их устойчивостью к ассимиляции в иноэтнической среде подчёркивают этнографы, исследовавшие материальную и духовную культуру раскольников как конфессиональной группы русского старожильческого населения Сибири Липинская В.А. Русское население Алтайского края: Народные традиции в материальной культуре (XVIII - XX вв.). М., 1987; Аргудяева Ю.В. Старообрядцы на Дальнем Востоке России. М., 2000 и др.. Основываясь на результатах данных исследований, империологи смогли обосновать разницу в отношении к раскольникам центральных и местных властей, светских и церковных.

Таким образом, несмотря на определённые успехи в изучении заявленной темы, её исследование далеко от завершения. Недостаточная изученность регионального аспекта, предполагающего определение роли местных властей, неучтённость экономических, социальных особенностей региона, его административной специфики, наличие в литературе спорных точек зрения - всё это свидетельствует о необходимости дальнейшей разработки темы.

Объектом исследования является конфессиональная политика государства и Русской православной церкви в отношении старообрядцев и русских сектантов на территории Российской империи в первой половине XIX в.

Предмет исследования - конфессиональная политика государства и Русской православной церкви в отношении старообрядцев и русских сектантов Западной Сибири в первой половине XIX в. Под конфессиональной политикой понимается система действий государства в сфере религиозной жизни общества, включающая регулирование государственно-конфессиональных и межконфессиональных отношений, при этом реализация политического курса предполагает акцент на управленческих и юридических процедурах в регионе Соколова М. К вопросу о методологии изучения конфессиональной истории // Режим доступа: http://autary.iig.pl/sakalova/art_histariarh_vopros.htm.

Цель диссертационного исследования состоит в определении основных направлений и выявлении региональной специфики конфессиональной политики государства и Русской православной церкви по отношению к старообрядцам и русским сектантам Западной Сибири в первой половине XIX в. Поставленная цель предполагает решить следующие исследовательские задачи:

1) установить численность, социальный состав и географию расселения раскольников по материалам официальной статистики, рассмотреть механизм сбора сведений и доказать взаимозависимость правительственного курса и количественных данных о расколе;

2) выделить этапы и основные направления законодательной политики в отношении раскольников;

3) выяснить правовое положение старообрядцев и русских сектантов Западной Сибири;

4) выявить факторы, влиявшие на реализацию правительственного курса в отношении раскольников на территории Западной Сибири.

Хронологические рамки исследования охватывают периоды правления Александра I и Николая I (1801-1855 гг.) и выделены нами потому, что они составили цикл от умеренно-либеральной политики верховной власти в отношении раскола, апогей которой, на наш взгляд, пришёлся на начало царствования Александра I, к консервативно-охранительному направлению, выразившемся в существенном ограничении гражданских и религиозных прав старообрядцев и русских сектантов. Первая половина XIX в., таким образом, представляет многообразный спектр политических инициатив государства и церкви в отношении староверов и русских сектантов.

Территориальные рамки исследования соответствуют границам двух западносибирских губерний, Тобольской и Томской, и Омской области (в 1822-1838 гг.) применительно к административно-территориальному делению первой половины XIX в. К началу XIX в. территория Западной Сибири превратилась в крупный центр старообрядчества как в количественном, так и в качественном отношениях, а, следовательно, в регион, привлекавший особое внимание имперских властей, где местные чиновники и духовенство должны были осуществлять правительственный курс.

На защиту выносятся следующие положения диссертации:

1. Статистические данные о раскольниках, ежегодно доставлявшиеся в МВД из губерний, находились в прямой зависимости от изменения правительственного курса. Такая «конъюнктурность» статистики наряду с несовершенным механизмом сбора сведений не позволяла центральным властям разрабатывать курс, учитывавший региональную специфику, и оперативно отслеживать адекватность и эффективность принятых ими решений.

2. Законодательство первой половины XIX в. в случае со старообрядцами и сектантами устанавливало зависимость между гражданским (сословным) статусом подданного и его вероисповеданием. Факт принадлежности к расколу ограничивал сословные, имущественные, общественные, семейные, религиозные и другие права человека. Вместе с тем обращение к официальной церкви не только ставило раскольников в один ряд с православными, но и предоставляло ряд преимуществ перед последними.

3. Рассогласованность в действиях разветвлённого бюрократического аппарата, занимавшегося вопросами раскола, прецедентный характер законодательства, его секретность, расплывчатость формулировок привели к одновременному сосуществованию новых и старых, официально не отменённых, юридических норм, предоставлявших местной администрации право выбора тех из них, которые соответствовали её пониманию государственных задач; сохранение Св. синодом своих полномочий в сфере законодательства приводило к автономности действий на местах епархиального начальства.

4. Невозможность сопоставления местных разновидностей раскола с официальной общероссийской классификацией, вызванная слабой информированностью низшей региональной администрации в этом вопросе, предоставляла сибирским властям возможность применять законы, предназначенные для одной группы раскольников, в отношении другой и тем самым нарушать один из главных законодательных принципов, заключавшийся в применении более жёстких мер в отношении «вреднейших» сектантов.

5. Реализация конфессиональной политики в отношении западносибирских раскольников значительно отличалась от декларируемого правительственного курса, что было обусловлено окраинным положением региона, спецификой сибирского аппарата управления, разницей позиций духовных и светских властей. В целом реализация правительственного курса в Западной Сибири представляла собой более мягкий вариант конфессиональной политики, поиск компромиссных, взаимовыгодных отношений раскольников и властей.

Структура и основное содержание диссертации

Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Во введении обоснованы актуальность, научная новизна и практическая значимость диссертации, показана степень изученности проблемы, определены цели и задачи исследования, его территориальные и хронологические рамки, охарактеризованы методологическая основа и источниковая база.

Первая глава «Численность, социальный состав и география расселения старообрядцев и русских сектантов Западной Сибири по материалам официальной статистики» посвящена проблеме учёта раскольников местными властями и их расселения на территории региона. Необходимость изучения ежегодных данных светской статистики, с одной стороны, продиктована предметом исследования, с другой, отсутствием иных сведений о расколе. Церковная статистика первой половины XIX в. содержала лишь информацию о православных, бывших и не бывших у исповеди и св. причастия, а с 1841 г. - только данные о раскольниках, присоединившихся к официальной церкви.

При выяснении этого вопроса пришлось столкнуться с рядом трудностей как общероссийского, так и местного характера - несовершенством системы учёта и отсутствием надёжных критериев для определения принадлежности к различным религиозным течениям, разошедшимся с официальной Русской православной церковью.

Число раскольников в Западной Сибири неуклонно росло с 1825 по 1839 г. Максимальное их число в обеих губерниях, Тобольской и Томской, зафиксировано в 1839 г., далее отмечен медленный спад, а с 1842 г. - резкое снижение. Падение числа раскольников с 1839 г. произошло по нескольким причинам. Во-первых, усилилась карательная политика государства, начатая в 30-е гг. XIX в. и давшая к этому времени свои плоды. В результате часть раскольников стала скрывать своё вероисповедание и записываться в единоверческие ведомости или даже формально относить себя к числу православных. Во-вторых, раскольников старались записать в единоверцы представители местной полиции, преследовавшие свою цель - показать успехи в борьбе с «ересью». В-третьих, сибирские старообрядцы, пытаясь избежать преследований со стороны государства, в конце 1830-х - начале 1840-х гг. начали переселяться дальше на восток в поиске свободных земель и сохранения старой веры. Таким образом, можно констатировать как реальное уменьшение числа раскольников, так и формальное, существующее только на бумаге. Установить соотношение этих величин на основании имеющихся в нашем распоряжении источников не представляется возможным.

Хотя бы частично разрешить проблему достоверности статистических сведений, собранных полицией, могла бы их верификация, например, с помощью тех же данных, но собранных церковными властями. Осуществить эту задачу на практике было крайне сложно как минимум по двум причинам: из-за несоответствия церковного территориального деления административному и плохой информированности духовенства о различных старообрядческих и сектантских учениях, вызванной в свою очередь нежеланием раскольников вступать в контакт с православными священниками. Последний факт находит подтверждение в деловой переписке церковных иерархов и западносибирских генерал-губернаторов.

В конце 1830-х гг. в обеих западносибирских губерниях обозначилась тенденция к преобладанию беспоповцев, что объяснялось нехваткой беглых православных священников, которых переманивали к себе поповцы, распадом единой поповской урало-сибирской организации, а также привлекательностью беспоповщины своей максимально упрощённой обрядностью и религиозно-философской догматикой.

Анализ поселенческой структуры показывает, что наибольшее число раскольников проживало в южных земледельческих округах - Ялуторовском, Курганском, Ишимском (Тобольская губерния) и Бийском, Барнаульском (Томская губерния). Эти же округа являлись регионом сплошного расселения раскольников по волостям, в то время как по остальным округам их размещение было более разреженным, очаговым. В общей сложности расколом было охвачено 78 % волостей и 24 % селений от их общего числа в Тобольской губернии, в Томской губернии - 81 % и 22 % соответственно.

Социальный состав старообрядчества был неоднороден и объединял представителей крестьянского, мещанского, купеческого и казачьего сословий. Большинство раскольников относилось к числу государственных крестьян, при этом доля крестьян среди сектантов и беспоповцев была значительно выше, чем в поповских общинах, во главе которых стояли богатые купцы или мещане. Большинство купеческих династий Западной Сибири, представители которых прошли сложный путь от мелкого кустарного до крупного мануфактурного производства, были старообрядческими, что объяснялось крепостью семейно-родовых традиций, особым отношением к труду и взаимовыручкой. Число раскольников в Сибирском линейном казачьем войске было незначительным.

Размещение старообрядческих молитвенных домов и часовен по волостям соответствовало концентрации раскольников в этих районах. Резкое уменьшение количества моленных происходит с 1848 г., что в первую очередь было связано с предоставлением министру внутренних дел права «распечатывать» раскольничьи молитвенные дома для обращения их в единоверческие церкви.

Во второй главе «Законодательная политика в отношении раскольников в первой половине XIX века и её западносибирская специфика» выделяются этапы и направления законодательной политики правительства, рассматривается правовое положение различных течений старообрядчества и сектантства, выявляются особенности правового положения западносибирских раскольников.

Мероприятия центральных властей в отношении раскольников были неразрывно связаны с идеологией и общим внутриполитическим курсом. В рамках правительственной политики в первой половине XIX в. можно выделить три этапа.

I этап (1801-1820 гг.) характеризуется относительной религиозной терпимостью, что во многом было связано с мистическими настроениями, царившими в обществе, а также увлечённостью императора реформационными идеями. Правительство воспринимало раскол исключительно как религиозное течение, не содержавшее в себе антигосударственных начал. Раскольникам были предоставлены некоторые гражданские права и свобода отправления богослужения. Молокане и духоборы даже получили привилегии при переселении. Правительственные предписания Сибирскому генерал-губернатору не предусматривали особых, отличных от общероссийских, санкций в отношении западносибирских раскольников. Старообрядцы и сектанты преследовались только за нарушение законов, обязательных для исполнения всеми подданными империи независимо от их вероисповедания.

На II этапе (начало 1820-х - начало 1830-х гг.), когда во внутренней политике возобладало консервативное направление, раскол стал восприниматься как явление, опасное в общественном и политическом плане и потому подлежащее искоренению. При этом отсутствие качественных сведений о различных направлениях старообрядчества и сектантства и дефицит количественных данных, не позволявший в данный период выявить динамику распространения течения, ограничивали правительство изданием законов, направленных на искоренение «ереси» в будущем. На данном этапе циркулярные распоряжения о раскольниках, присылавшиеся в Западную Сибирь, также не выходили за рамки общероссийского законодательства. Вместе с тем в это десятилетие основным наказанием за совращение в раскол становится ссылка в Западную Сибирь.

На III этапе (начало 1830-х гг. - 1855 г.), напрямую связанным с утверждением в качестве идеологической программы теории «официальной народности», государственный взгляд на раскол остался политическим. Полученные недостающие сведения привели правительство к выводу о неэффективности проводимого ранее курса, его чрезмерной мягкости. Ограничительно-запретительный и карающий характер законодательства данного этапа был направлен на искоренение уже существующего раскола через его интеграцию в систему официального православия. Анализ административных нормативных актов данного периода свидетельствует о том, что правительство пыталось учесть специфику сибирского управления, обусловленную географическими характеристиками региона, затруднявшую деятельность местной администрации по контролю за населением (большая площадь волостей и приходов, неудобство путевых сообщений и т.д.). Сравнительный анализ законодательных и административных нормативных актов показывает, что права западносибирских раскольников, численность которых в этот период значительно увеличилась, ограничивались в большей степени по сравнению с правами этой же категории подданных во «внутренних» губерниях.

Основные направления законодательной политики самодержавия в борьбе с расколом сводились к следующему:

1) перераспределению полномочий между светскими и церковными, центральными и губернскими органами власти. Духовной власти была предоставлена исключительно религиозная сфера деятельности (вразумление, наставление на путь истинный); светская - занималась государственными вопросами (сбор информации, сыск, расследование преступлений, суд и т.д.). К концу царствования Николая I все дела о расколе оказались сосредоточены в ведении МВД и второй экспедиции III Отделения собственной е.и.в. канцелярии. При этом были созданы многочисленные секретные комитеты, отделения, временные управления при МВД и другие органы власти, занимавшиеся различными аспектами конфессиональной политики. Региональной власти по закону отводилась исключительно исполнительная роль;

2) установлению особых, более жёстких, мер и наказаний в отношении «вредных» и «вреднейших сектантов». В 1836 г. были ужесточены меры в отношении западносибирских духоборов и молокан. В 1839-1840 гг. вышла серия указов, определявших суровые наказания за заключение «сводных» браков на территории Пермской, Оренбургской и Тобольской губерний (т.е. в отношении беспоповцев). В 1850 г. были введены особые секретные правила в отношении скопцов, увеличены сроки ссылки на крепостных каторжных работах в Сибири за распространение «вреднейших» течений раскола и т.д.;

3) регламентации гражданских прав раскольников (также с учётом принадлежности к группе официальной классификации). Были ограничены их имущественные и сословные права, право выбора места жительства, рода занятий, свободы передвижения и заключения «сводных» браков, право на занятие общественных должностей в органах городского и крестьянского самоуправления, получение почётных званий, медалей, других знаков отличия и т.п.;

4) регламентации их религиозных прав. Были запрещены строительство новых и ремонт старых молитвенных зданий, не разрешалось печатать, продавать и ввозить из-за границы старообрядческую литературу, запрещалась деятельность беглых попов.

В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных», введённом в действие с 1 мая 1846 г., за нарушение законов, регламентировавших гражданские права раскольников, были назначены уголовные наказания (лишение всех прав состояния, соединённое с каторгой или ссылкой), за нарушение законов, регламентировавших их религиозные права, - исправительные (заключение в крепости, тюрьме, кратковременный арест), что в современной терминологии соответствует разделению дел на уголовные и гражданские.

В третьей главе «Реализация правительственного курса в отношении старообрядцев и русских сектантов на территории Западной Сибири» выявляются факторы, определившие специфическое проведение конфессиональной политики на территории региона, а также рассматриваются основные направления деятельности местных властей, регулировавших религиозную и гражданскую стороны жизни раскольников.

Конфессиональная политика государства и церкви в отношении раскольников Западной Сибири имела ряд характерных черт, связанных в первую очередь с окраинным положением региона и спецификой сибирского аппарата управления. Значительная удалённость Западной Сибири от центра страны фактически приводила к административной деконцентрации, что осложняло централизованное управление регионом. Недостаточная информированность центра о положении дел в регионе препятствовала выработке правительственной политики, учитывавшей местные особенности, и эффективной реализации курса самодержавия. Осложняло задачи управления, а, следовательно, и деятельность местных органов власти существование помимо общего административного деления специальных ведомственных территориальных образований, границы которых не совпадали с границами генерал-губернаторства, губерний и округов. Речь идёт о наличии церковных епархий, Колывано-Воскресенского (с 1834 г. Алтайского) горного округа, Сибирского линейного казачьего войска.

До реформы М.М. Сперанского вопросы, касавшиеся раскола, находились в ведении третьего отделения канцелярии Сибирского генерал-губернаторства, а с 1822 г. - в третьем, исполнительном, отделении канцелярии Главного управления Западной Сибири. Для указанных институтов и органов светской власти «раскольничьи дела» являлись, хотя и важной, но одной из многочисленных обязанностей. Попытка учреждения в Тобольске в 1847 г. Секретного совещательного комитета по делам раскольников, призванного сфокусировать внимание местной администрации на данной проблеме, оказалась неудачной. Входившие в состав комитета жандармский штаб-офицер и епархиальный архиерей значительно ограничивали власть губернатора, потому и не заинтересованного в работе нового органа. Кроме того, отношение местных властей к раскольникам было более лояльным, чем в центре, и в значительной степени определялось добросовестным исполнением последними своих гражданских обязанностей. Следовательно, наличие комитета, по сути вневедомственного судебного органа, не воспринималось сибирскими чиновниками делом первостепенной важности.

Местные власти обратили внимание на своеобразие культуры и стереотипов поведения раскольников, выделявших их из остальной массы русского населения. В условиях инокультурного окружения они умели контактировать с другими конфессиональными, этническими общностями и при этом благодаря мощным механизмам самосохранения не утрачивать элементы традиционной культуры русских. Староверы и русские сектанты приносили в Сибирь устойчивую систему традиций, стереотипов в отношениях с государством и таким образом невольно закладывали основу российской государственности, неся в своей организации модель «мини-государства». Причём в большей степени эти черты аккумулировали последователи рационалистического сектантства, самые «вредные», согласно правительственной классификации, категории раскольников - духоборы и молокане.

Различие взглядов центра и региона на раскол в наибольшей степени проявлялось в вопросах колонизации, выборов в органы городского и крестьянского самоуправления, «сводных» браков. Так, несмотря на правительственные распоряжения о поселении раскольников в отдалённых и малонаселённых местах, ссыльные сектанты на практике размещались на жительство по всей Сибири. Окраинные власти не только не опасались «вредного» влияния раскольников на православных, но даже пытались с их помощью укрепить традиционные национальные черты как переселенцев, которые вдали от родины могли утратить верноподданнические чувства и поддаться влиянию инородцев, так и старожилов, отличавшихся определённым религиозным индифферентизмом.

Местным властям приходилось обходить законодательные ограничения на занятие раскольниками общественных должностей, требовавших материальных и временных затрат. Юридическая грамотность и деловые качества объективно выделяли староверов среди православных. Кроме того, в Сибири существовали районы с чрезвычайно высокой концентрацией раскольников, поэтому установленные государством квоты на занятие православными определённого процента мест иногда физически невозможно было исполнить.

Отсутствие эффективного контроля центра за деятельностью чиновников сибирской администрации приводило к тому, что личное отношение губернатора и окружавших его лиц являлось значимым фактором, определявшим фактическое положение раскольников независимо от правового. Примером лояльного отношения к раскольникам является деятельность тобольского губернатора Х.Х. Повало-Швейковского (1836 - 1839 гг.); его антиподом можно назвать томского губернатора С.П. Татаринова (1840-1847 гг.).

Значительную долю самостоятельности местному начальству предоставляло отсутствие региональных вариантов общероссийской классификации раскольников. Задача создания региональных классификаций, при попытке её осуществить, осложнялась бы, во-первых, многочисленностью старообрядческих толков и сект, отколовшихся от более крупных течений в результате изменения элемента обряда, пункта вероучения и т.п., во-вторых, наличием уникальных региональных разновидностей раскола, которые также в течение короткого времени могли эволюционировать в ту или иную сторону, образуя переходные формы между одной и другой группой раскольников. Сопоставление догматических и организационных установок местных религиозных общин с жёсткими рамками универсальной классификации возлагалось на земских исправников, и без того обременённых другими делами. Фактически это сводило на нет все усилия по созданию классификации, поскольку местная администрация сознательно, преследуя собственные цели, или бессознательно, в силу некомпетентности, могла переносить законы, предназначенные для одной группы раскольников, на другую. Подобная практика, помимо прочего, могла оттолкнуть от власти лояльно настроенные по отношению к ней толки и согласия и способствовать их радикализации.