Историческое сознание и специфика исторической памяти молодежи и школьников на современном этапе: региональный аспект (на примере Красноярского края)

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования

Красноярский государственный педагогический университет им. В.П.Астафьева

(КГПУ им. В.П.Астафьева)

Факультет Исторический

Выпускающая кафедра Отечественной Истории

МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

Тема: «Историческое сознание и специфика исторической памяти молодежи и школьников на современном этапе: региональный аспект(на примере Красноярского края)»

Научный руководитель

к.и.н. доцент Л.Э.Мезит

Обучающийся К.А.Гардер

Красноярск 2016

Содержание

Введение

1. Эволюция понятий «историческое сознание» и «историческая память»

2 Основные тенденции и характеристики состояния исторического сознания и исторической памяти молодежи и школьников Красноярского края (по результатам реализации проекта "Всеобщая история")

3. Историческая память и молодежная политика Российской Федерации на современном этапе

Заключение

Введение

Изучение роли исторического знания, индивидуальных и коллективных идей и мыслей прошлого в духовной и социально-политической жизни современного общества обращает нас к вопросу о специфике и содержании малоизученного в философском и социологическом плане элемента общественного сознания - сознания исторического.

Люди социализируются в исторически сформировавшихся социальных условиях, интегрируются в существующие социальную и нормативную системы; их настоящее нередко воспринимается ими как должное. Так и отдельные социальные группы, и общество в целом, формируются в ходе исторического процесса, включающего систему ценностей, модели поведения, жизненные ориентиры, убеждения и предубеждения.

Историческое сознание включает в себя самые разнообразные факторы. Так, например, по мнению Л. Февра:«Человек - продукт и последствие тысяч и тысяч союзов, смешений, сплавов различных рас и кровей». Возможность общественного самосознания оптимальным образом реагировать на социальную трансформацию и возникновение новых реалий, подвергать анализу сущность, масштабы и значимость происходящих изменений, а соответственно объективно оценивать глубину и остроту создаваемых данными изменениями проблем, а также возможности и пути их решения в определяющей степени зависят от состояния, содержания и степени развитости исторического сознания и чувства исторической взаимосвязи. Умение аналитически подходить к историческому процессу, видеть его сложность и многомерность, чувствовать взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего особенно важно не только в период идеологических преобразований, но и в моменты «наслоения» обыденных элементов исторической памяти.

Во многом именно недостаточный уровень исторического сознания, порождает ошибочные оценки и действия. Неразвитость навыков анализа различных исторических ситуаций, понимания их сущностных характеристик, качественных сдвигов и изменений, внутренних противоречий и тенденций.

Историческое сознание нередко оказывается либо излишне обращено к прошлому, либо настоящее слишком устремлено в будущее. Если к этому добавить эмоциональное отношение отдельных социальных групп, окрашенное этническими, территориальными, религиозными и другими противоречиями, аналитическая оценка актуально существующего неизбежно оказывается искажённой.

При этом резкость, нервозность и даже истеричность колебаний массового сознания могут быть тем выше, чем ниже развитость чувства истории. Напротив, спокойная и непредвзятая историческая рефлексия позволяет извлекать из истории уроки, а значит, противостоять фрустрациям, импульсивным зигзагам и перепадам общественных настроений.

Специфике взаимосвязи исторического сознания и исторической памяти посвящена первая глава исследования. И не случайно эти два понятия все же рассматриваются отдельно.

Память во многом является не только пространством, в котором хранятся воспоминания о событиях прошлого, но, самое главное - условием формирования и поддержания индивидуальной и коллективной идентичности, неотъемлемой частью общественной жизни.

Понятие «исторической памяти» активно обсуждается и в связи со стремительным ростом различных концепций «картины мира», призванных не только объяснять историческое прошлое, но и конструировать «нужные традиции» в официальной памяти общества: «…задача историка - установить факты и пустить их в ход…». При этом, максимально индивидуализированные традиции пользуются особой популярностью, как с позиции официальной власти, так и среди населения, в силу специфики субъективного восприятия и вызываемых эмоциональных переживаний. Возрастание интереса к исследованию проблемы идеологического воздействия на память обусловлено не только научными, теоретическими предпосылками, но и практикой сознательного конструирования социальной реальности в современных обществах.

Одним из наиболее противоречивых явлений является «столкновение» памяти и реальной жизни. Причем, по мнению А. Мегилла, - во многих ситуациях люди страдают не от дефицита так называемой памяти, а от ее избытка. Наиболее отчетливо «память» о предполагаемых древних конфликтах часто инспирирует и усугубляет глубокий конфликт в настоящем. Вспомним о роли «памяти» в конфликтах израильско-палестинском, на Балканах, в Северной Ирландии - если взять только эти три примера. Когда в таких ситуациях «память» наталкивается на «память», люди часто увязают в «состязании» воспоминаний, которое не имеет однозначного решения и из которого нет выхода. Важно, чтобы историки не присоединялись к таким «состязаниям». В большинстве случаев в них нет победителей: одна группа «помнит» одним образом, другая - другим.

Ряд исследователей склонны считать, что проблематика исторической памяти также обретает особую остроту на данном этапе именно в современной России, аргументируя это предшествующим семидесятилетним периодом господства советской идеологии и возросшей проблемой самоопределения в начале 1990-х. Однако, на наш взгляд, помимо проблемы коллективной исторической памяти, проблема памяти индивидуальной не теряет своей актуальности, оставаясь значимой для каждого отдельного человека вне зависимости от исторического периода и направления поиска «национальной идеи».

Этот особый смысл исторической памяти как идейного интегратора общества не только в рамках государства, определяющего стратегию его развития, активно используется и в позиционировании государства перед лицом других мировых держав.

В современном российском обществе в массовом формате восприятия исторической памяти можно наблюдать две основные тенденции. С одной стороны, историческая память становится особым трендом, едва ли не модным направлением, особенно используемым в вопросах патриотического воспитания и транслирования основных событий для современной истории. С другой, вышеуказанная тенденция носит достаточно узкий по смыслу характер, и часто сводится лишь к отрывочным мероприятиям, событиям, направленным на трактовку того или иного факта. И, нередко, именно в силу своей ограниченности, данные мероприятия не достигают своей цели.

Что касается подходов к определению самих понятий «историческое сознание» и «историческая память», то необходимо отметить, что они достаточно разносторонние. Исследователи, как отечественные, так и западные, по-своему расставляли акценты при изучении данных вопросов. Подробнее они будут рассмотрены в первой главе. Однако, для данной работы, хотелось бы в качестве основного определения для «исторического сознания» использовать следующее: «Историческое сознание - часть общественного сознания, система исторических знаний и методов познания, ставших убеждениями, установкой и инструментом мыслительной и практической деятельности личности, обращенных на осмысление и оценку прошлой и современной социальной действительности»,- данное исследователем методологии преподавания истории И.Я. Лернером.

Объект исследования: Историческое сознание и историческая память современной молодежи.

Предметом работы является историческое самосознание и историческая память молодежи и школьников Красноярского края на современном этапе.

Цель работы: выделить и охарактеризовать основные категории исторического самосознания и исторической памяти молодежи и школьников Красноярского края на современном этапе с учетом существующего опыта, и основных тенденций развития.

Для успешного достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

- Изучить теоретические основы, принципы классификации и трансформации понятий «историческое самосознание» и «историческая память»; исторический самосознание память сознание

- Проанализировать состояние современных зарубежных, российских и региональных исследований, посвященных историческому сознанию и исторической памяти в сопоставлении с данными анкетного метода по материалам, использованным в Красноярском крае;

- Выявить основные тенденции в состоянии исторической памяти и историческом сознании у школьников Красноярского края (в сравнительной характеристике оценки городских и сельских школьников);

- Исследовать нормативно-правовую основу, структуру перспектив развития и современного состояния исторического сознания и исторической памяти молодежи Красноярского края, с учетом стратегических направлений, установленных в Российской Федерации.

Источниковая база дипломной работы состоит из нескольких групп:

1. Официальные правовые документы;

2. Статистические материалы;

3. Материалы официальных сайтов образовательных организаций и фондов развития исторической памяти;

4. Материалы газет и журналов, а также социальных сетей, в своей деятельности использующих контекст исторической памяти.

Терминология проблематики «исторического сознания» и «исторической памяти» не является достаточно разнообразной, но нередко авторы расходятся в трактовке основных терминов. Подробнее этот вопрос рассмотрен в Главе I. Однако следует отметить, что особенно различия в понимании, оценке сути и значении данных понятий, позволяют говорить об относительно недавнем интересе (особенно отечественных) исследователей к данной проблеме.

Основная часть зарубежных исследований, посвященных исторической памяти и историческому сознанию, относятся ко второй половине XX века. Послевоенный интерес к попыткам объяснить во многом новый уклад жизни и причины «огненного смерча», пронесшегося по территории всей Европы, ставшего по-настоящему мировым для миллионов человеческих судеб, был невероятным по разным причинам: «Заниматься историей, преподавать историю, ворошить груды золы. местами остывшей, местами еще теплой - любой золы, хранившей мертвые следы чьих-то испепеленных жизней…Разве есть иные задачи более насущные, более полезные, чтобы мы отдали им остаток своих сил?».

В отечественной историографии под историческим сознанием в самом общем смысле чаще понимают совокупность представлений, присущих обществу в целом и его социальным группам в отдельности, о своем прошлом и прошлом всего человечества.

В советские времена в философских и методологических работах феномен исторического сознания, как правило, полностью игнорировался, хотя некоторые исследователи все же уделяли ему определенное внимание. Так, над этим понятием размышлял Ю. Левада. Его употреблял И.С. Кон, не отграничивая категорию «историческое сознание» от категории «историческое познание». «Историческое сознание» как отдельный вопрос был рассмотрен в работе А.И. Ракитова «Историческое познание». Однако, несмотря на заявленную проблематику, в ней фактически отсутствовал анализ самой структуры исторического сознания.

А.В. Гулыга в своих работах «Эстетика истории» и «Искусство истории», представил анализ важнейших проблем методологии исторического знания и природы исторического сознания. Автор ввел понятие «исторический образ» и особенно акцентировал внимание на важности принципа историзма при анализе основы истории как науки. Ряд идей Гулыги, высказанных в этих работах, был воспринят положительно, однако анализ структуры гуманитарного знания (особенно с упором на аксиологическую проблематику) в то время остался без должного внимания.

М.А. Барг в своих работах вышел за пределы представления исторического сознания как простого перечисления суммы фактов, их оценок и переживаний по их поводу, поскольку ставит вопрос о контексте порождения исторического сознания как такового. По мнению Барга, «историческое сознание в собственном смысле слова - это такая форма общественного сознания, в которой совмещены все три модуса исторического времени - прошлое, настоящее и будущее. Только их сопряжение (что возможно лишь на почве настоящего) в состоянии перевести статику воспоминания и созерцания в динамическую форму предвидения и целеполагания».

В 1990-х гг. число исследований, сосредоточенных на изучении коллективных представлений о прошлом в различных исторических периодах значительно увеличивалось с каждым годом, охватывая обширный спектр конкретных тем и сюжетов. В тесной связи с проблематикой исторической памяти, но на первом этапе менее интенсивно, в западной историографии началась теоретическая разработка проблем исторического сознания, его структуры, форм и функций. Медленнее продвигаются исследования более сложного феномена исторической культуры, которая выступает как взаимодействие исторического сознания общества и совокупность культурных практик индивидов и групп по отношению к прошлому, включая в себя все случаи «присутствия» прошлого в повседневной жизни.

Особенно примечательными являются исследования современных авторов, которые склонны не просто рассматривать историческое сознание и историческую память как схожие элементы, но и выстраивать их иерархию. Так, например, по мнению П.Б. Гречухина, логику в исследовании взаимодействия исторических фактов и событий с обществом следует выстраивать именно таким образом: историческое сознание, историческая память, историческое общественное мнение, где память, таким образом является лишь стадией формирования исторического сознания.

1. Эволюция понятий «историческая память», «историческое сознание»

Сложность подходов к определению понятий "историческое сознание" и "историческая память", с одной стороны, определена их чрезвычайной междисциплинарностью. Историческое сознание - как особый феномен, приближается по смыслу к другим формам общественного сознания: сознанию политическому, философскому, нравственному, эстетическому, религиозному и правовому. По-видимому, трудности в отыскании надлежащего места для исторического сознания среди прочих форм общественного сознания определены, в первую очередь, его спецификой.

При этом, многие авторы (особенно отечественные), рассматривают данные понятия с учетом применения в какой-либо конкретной области науки (психологии, философии, педагогики, истории и т.д.). Зарубежные исследователи больше склонны рассматривать как историческое сознание, так и историческую память в тесной взаимосвязи всех проявлений данных понятий, в их тесной включенности во все сферы общественной жизни.

Нет сомнений, что данные понятия тесно связаны в своей сути и с социологией, антропологией, лингвистикой. И современные исследования (как узкопрофильные, так и междисциплинаные) в данной области - дополнительное свидетельство неоднозначности указанных понятий. Однако, при всей дифференцированности подходов, можно с уверенностью предположить, что понятие "историческое сознание" наиболее близко к отрасли философских наук, а понятие "историческая память" - к психологическим. При этом, вопрос о преобладающей роли языка либо информационных технологий, повествования, личных и коллективных эмоциональных переживаний в формировании исторического сознания и исторической памяти, - остается открытым.

Ряд исследователей считают, что историческое сознание определяется, прежде всего, сегодняшним самочувствием социума, личным состоянием субъекта, его эмоциями и переживаниями.

Совершенно неслучайно П. Рикёр, одной из ведущих тем исследований которого помимо соотношения времени и повествования, стало соотношение личной памяти, коллективной памяти и истории как научной дисциплины, опирающейся на анализ конкретных фактов и материалов, вводит понятие «справедливая память», то есть память о моральных нормах, направляющих процесс формирования справедливости в обществе. «Например, ХХ век особенно отягощён памятью насилия и страдания, и этот опыт трудно выразить адекватным образом. Одной из задач истории является открытие новых перспектив рассмотрения проблем и событий».

Однако, одним из самых важных моментов является тот факт, что некоторые ученые склонны в принципе отождествлять понятия исторического сознания и исторической памяти, другие же считают, что одно из них заменяет другое. Третьи относят их к последовательным стадиям существования исторического сознания, обладающих разными свойствами.

С точки зрения других исследователей, «историческая память» может трактоваться как однопорядковое с «историческим знанием ». Так, по мнению Н. В. Романовского, «соотношение исторического сознания (а), исторического знания (б) и исторической памяти (в) можно выразить формулой: а= б+ в».

Пожалуй, наиболее простое для восприятия определение «исторического сознания» дает известный социолог Ю. Левада: «Этим понятием охватывается все многообразие стихийно сложившихся или созданных наукой форм, в которых общество осознает (воспринимает и оценивает) свое прошлое, - точнее, в которых общество воспроизводит свое движение во времени». Таким образом, историческое сознание трактуется в качестве исторической памяти, однако в целом это более широкое понятие, так как включает память как «стихийный» феномен и одновременно научно-историографические представления о прошлом. Историческое сознание в этом случае предполагает наличие хотя бы элементов рефлексии относительно собственных представлений о прошлом.

И в этом случае, с одной стороны, под исторической памятью можно понимать способность субъекта сохранять воспоминания о пережитом опыте, который является необходимой основой для выработки исторического сознания. С другой стороны, это результат определенных операций по упорядочению воспоминаний, осуществляемых в ходе формирования исторического сознания путем переработки пережитого опыта.

М.А. Барг считал появление развитого исторического сознания вехой эпохальной важности в истории мировой культуры. В нем, по его мнению, засвидетельствовано осознание общественным индивидом того факта, что его существование возможно только в преемственной памяти истории, посредством которой он получает содержание и способ жить и мыслить. Это наследие передается от поколения к поколению не каким-либо «естественным образом», а исторически, посредством механизма воспитания. Из этого он делает вывод, что всякое знание есть в конечном счете знание историческое. А продуктом истории является и способ, посредством которого общественный индивид овладевает накопленным опытом, содержанием исторической памяти. С этой точки зрения исторический процесс -- это процесс созидания человеком своей исторической, социальной природы. Мысленно воссоздавая прошлое, наследником которого он является, общественный индивид в действительности воспроизводит процесс собственного становления. А историческое сознание таким образом, по мнению М.А. Барга, выступает как фундаментальная мировоззренческая характеристика культуры любой эпохи (2). И это верно не только в силу того, что сама культура -- продукт истории, что она развертывается во времени, благодаря чему, обращаясь к ней, мы всегда сталкиваемся с определенной эпохой, но и потому, что формирующим ее элементом выступает социальная практика и складывающийся на ее основе исторический опыт. В своем развитии, историческое сознание -- это становление различия и связи времен в материальной и духовной культуре каждой данной человеческой общности, которая является в то же время условием исторической устойчивости носителя этой культуры.

При этом, одной из основных характеристик исторической памяти, которая не вызывает вопросов у большинства исследователей, является ее избирательность, которая неразрывно связана с ее эмоциональной окрашенностью. При этом, чрезвычайно интересным кажется именно механизм "вспоминания", в котором срабатывают не только знания, полученные о том или ином событии, но и образы, сформированные с учетом личных эмоциональных переживаний или вызываемого чувства сопереживания; в котором большую роль играет имеющееся у человека представление о линейности времени и пространства и других факторах. При этом, сами воспоминания не являются статичными и транслируются между поколениями с постоянными изменениями. Нередко именно воспоминания о наиболее значительных исторических событиях, часто трагических для их участников, за достаточно небольшой промежуток времени подвергаются деформации. И либо дополняются «новыми» деталями, либо «сжимаются» и унифицируются, упрощаясь для восприятия более широкого круга людей. В этой ситуации воспоминание всегда наслаивается на специфику происходящей ситуации и другие факторы. «Воспоминание - это всегда плюс воспоминание о том, как его вспоминали, поэтому разговоры о коллективно пережитых ключевых событиях обладают необычайно сильным воздействием на индивидуальные воспоминания каждого».

Однако, на наш взгляд, не совсем верным является тот факт, что историческая память отличается от исторического сознания тем, что является только сохранением человеком результата взаимодействия человека и событий, происходящих в его городе, стране и т.д., событий, которые уже на следующий день после их совершения становятся историческими. И результаты проведенного исследования подтверждают данный факт.

Избирательность делает историческую память тем фильтром, сквозь который проходят лишь те события, факты, которые имеют значимость для исторического сознания. Эмоциональность памяти в этом случае является фактором, способствующим формированию сознания сверху. Однако, это не означает, что данные эмоциональные переживания всегда лишь напрямую связаны с субъектом и историческим событием. Напротив, воздействие художественно-культурных средств, подача специально подобранных фактов может искажать историческую память, постепенно отражаясь и на историческом сознании.

При этом, на наш взгляд недостаточно изученным остается аспект, связанный с влиянием на субъекта различных социальных групп, в которые он включен, - особенно семьи. Тот факт, что согласно результатам исследования, вторым по популярности ответом на вопрос о наиболее лично важном событии в отечественной истории, стал ответ о распаде СССР, косвенно подтверждает данный факт. В этой части исследования принимали участие школьники 1998-2000 гг. рождения, и можно предположить, что такой отпечаток на формирование личностных «мест памяти» оказали именно их родители, принадлежащие к предыдущему поколению.

На это воздействие данного фактора на формирование исторической памяти указывает в своих трудах французский социолог М. Хальбвакс, который рассматривает историческую память в двух ее проявлениях - коллективная и личная (индивидуальная) память. Коллективная память является, с точки зрения исследователя, гарантом идентичности общества. Предлагая свою концепцию памяти, он исходит из того, что индивиду доступны два вида памяти - индивидуальная и коллективная. Хальбвакс, таким образом, переносит рассмотрение памяти в окружающий индивида социальный контекст.

С одной стороны, воспоминания человека вписываются в рамки его личной жизни, с другой ? он ведет себя как член группы, обращаясь в памяти к воспоминаниям, затрагивающим его группу. Эти две памяти часто проникают друг в друга, но не всегда обязательно смешиваются. Индивидуальная и коллективная память развиваются по собственным законам. Первая может опереться на коллективную, когда необходимо уточнить какое-либо воспоминание. При этом, по мнению Хальбвакса, если индивидуальные воспоминания попадают в коллективную память, они меняются и уже не являются сознанием личности. «Наши жизни расположены на поверхности обществ, они повторяют их движение и испытывают на себе последствия их сотрясений. Но то или иное событие занимает свое место в ряду исторических фактов лишь через некоторое время после того, как оно происходит. Стало быть, мы можем привязать различные фазы нашей жизни к событиям национального масштаба лишь задним числом».

В своих работах Хальбвакс также рассуждает о разграничении памяти - как больше социального явления, и истории - как науки. По его мнению, если память утверждает сходство между прошлым и настоящим, то история, напротив, устанавливает различия между прошлым и настоящим. Если память оживляет прошлое под воздействием эмоций, то история должна стремится передать прошлое так, чтобы его связи с настоящим были лишены эмоционального участия. Память связывает себя с обычными событиями, история - с исключительными. Согласно представлениям Хальбвакса, история имеет дело с прошлым, очищенным от живой памяти. Однако, он признавал взаимное проникновение памяти и истории. Он называл такую память автобиографической. «Таким образом, в самом деле, существуют основания различать две памяти, одну из которых можно, если угодно, назвать внутренней, а другую - внешней, или же первую личной, а вторую - социальной. Говоря еще точнее - автобиографическая память и историческая память. Первая использует вторую, поскольку, в конце концов, история нашей жизни является частью истории. Но вторая, естественно, шире первой. К тому же она представляет нам прошлое лишь в сокращенной и схематичной форме, в то время как память о нашей жизни представляет гораздо более непрерывную и густую картину». История, считает Хальбвакс, - это наука, документальные свидетельства которой, собранные в течение столетий, воплощают более объективный образ прошлого. Память же не только создает искаженный образ прошлого; она упорно цепляется за этот образ перед лицом меняющейся реальности. При этом, история - это, прежде всего, - наука, документальные свидетельства которой, призваны воплощать объективный образ прошлого. Его контуры становятся более ясно очерченными по мере того, как наполняются большим числом фактических деталей. Главной целью историка, по его мнению, было стремление показать, как ненадежна память в качестве проводника к реальностям прошлого.

В философских взглядах М. Фуко идеи о противоречиях между историей и памятью, во многом, совпадают со взглядами Хальбвакса. Одно из основных положений в позиции Фуко состоит в том, что исследователь имеет дело почти исключительно с памятью в виде репрезентации. Другими словами, он подчеркивает момент воспоминания и фактически игнорирует момент повторения, или стереотипы мышления. Его значение в теории исторического знания определяется его отрицанием традиции в качестве основания исторического исследования. Он утверждал, что, обращаясь к традиции, историки связывают ее с отдельными концепциями прошлого. Традиции создают иллюзию единства и направленности интеллектуального поиска, повторяя и модифицируя предшествующий интеллектуальный ориентир. По мнению Фуко, история является изучением коммеморативных форм, а ее главный интерес лежит в области политики, имеющей дело с памятью. Фуко формулирует три типа исторического чувства: пародирующий и разрушающий реальность (противостоящий теме истории как воспоминанию и узнаванию); разрушающий идентичность (противостоит истории как традиции); жертвенный и разрушающий истину (противостоит истории как познанию); «...необходимо использовать историю таким образом, чтобы навсегда освободить ее от модели памяти, модели одновременно метафизической и антропологической. Необходимо сделать из истории контрпамять - и, следовательно, развернуть в ней иную форму времени».

С точки зрения понимания обширности и функциональности понятий «историческое сознание» и «историческая память» следует в качестве примера привести следующие определения: «историческое сознание - совокупность представлений, присущих обществу в целом и его социальным группам в отдельности, о своем прошлом и прошлом всего человечества».

Историческая память, согласно Ж. Т. Тощенко, - это «определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим». Историческая память, при этом, является выражением процесса организации, сохранения и воспроизводства прошлого опыта народа, страны, государства для возможного его использования в деятельности людей или для возвращения его влияния в сферу общественного сознания».

Ж.Т. Тощенко подчеркивает, на наш взгляд, одну из основных функций исторической памяти. Она удерживает в сознании людей основные исторические события прошлого, превращая их в различные формы мировоззренческого восприятия прошлого опыта.

Что касается содержательного соотношения между исторической памятью и историческим сознанием и мнений о «подвижности» данных понятий, то большая часть исследователей сходится во мнении, что если историческое сознание - категория относительно статичная, то исторической памяти, даже с учетом ее сосредоточенности на себе самой, присуща большая гибкость. В этом состоит одно из основных ее свойств, так часто переходящее в одну из наиболее спорных функций по формированию социально-культурных ценностей, исторических традиций и нравственных норм. Особенно это проявляется с учетом течения времени, когда под влиянием новых фактов и обстоятельств происходит либо смещение центра тяжести, либо отрицание и признание неверным раннее устойчивого образа, представления о том или ином событии; либо, напротив - полное оправдание чего-то ранее осуждаемого и неприемлемого. При этом образы прошлого, составляющие важную часть коллективной идентичности, могут служить легитимации существующего порядка, выполняя функцию позитивной социальной ориентации, или же, наоборот, противопоставлять ему идеал утраченного «золотого века», формируя специфическую матрицу негативного восприятия происходящего. Однако посредством трансляции накопленного опыта, как позитивного, так и негативного, обеспечивается связь между поколениями.

Нередко принято считать, что действие исторической памяти распространяется только на обыденный уровень, так как профессиональный уровень призван сводить к минимуму как избирательность, так и эмоциональность. При этом государство, формируя сознание таким образом, может на какое-то время добиться поставленных перед собой целей. Однако само сознание более дисциплинировано и самокритично. Оно "...может быть объектом манипуляций до известного предела. Вместе с конструированием идет объективный познавательный процесс, накапливаются неопровержимые факты, наступает момент прозрения. Это и придает устойчивость историческому сознанию, является залогом самостоятельного существования.

Отдельно хотелось бы остановиться на характеристике подхода, наиболее близкой для автора исследования с точки зрения функциональной необходимости изучения памяти. Последняя треть XX в. отмечена поворотом части исследователей в сторону активного изучения и трактования настоящего. Сближению истории и памяти способствовало воскрешение Пьером Нора и его единомышленниками понятия «коллективная память», введенного в 1920-е гг. Морисом Хальбваксом. Нора задумал примирить память и историю, он решил превратить изучение коллективной памяти в своеобразный аналог истории ментальностей, предназначенный для исследования Новейшего времени. Нора предложил изучать топографические, монументальные, символические, функциональные «места», с которыми общество связывает свои воспоминания, и создавать историю этих своеобразных «мемориалов». Он предложил переосмыслить само понятие памяти. Она, по словам Нора, перестала быть «совокупностью элементов прошлого, которые следует запомнить, дабы приготовить почву для желанного будущего; она становится способом осознать собственное настоящее». По мнению Пьера Нора и его единомышленников рассказ о создании историй, а также о формировании других национальных символов должен вестись с точки зрения и в интересах настоящего, ради того, чтобы лучше понять и объяснить это настоящее. Для этой цели необходим активный процесс превращения памятника в место памяти, в мемориал, в котором память должна оживать. Это и есть тот процесс, который можно назвать «настоящим использованием прошлого».

Широко ныне распространенное понятие «историческая память» по-разному интерпретируется отдельными авторами: как одно из измерений индивидуальной и коллективной /социальной памяти; как исторический опыт, отложившийся в памяти человеческой общности (или, вернее, его символическая репрезентация); как способ сохранения и трансляции прошлого в эпоху утраты традиции; как часть социального запаса знания, существующая уже в примитивных обществах; как коллективная память о прошлом, если речь идет о группе, и как социальная память о прошлом, когда речь идет об обществе; как идеологизированная история, более всего связанная с возникновением государства-нации; в целом - как совокупность донаучных, научных и вненаучных знаний и массовых представлений социума об общем прошлом; наконец, нередко как синоним исторического сознания.

Проблемы формирования и содержания представлений о прошлом в разных сообществах и культурах привлекают внимание представителей гуманитарных научных школ, и, несмотря на продолжающиеся дискуссии вокруг таких понятий как историческая память, историческое сознание, масштабы проведенных с их использованием исследований, как и полученные в них результаты, впечатляют, причем последние красноречиво свидетельствуют о самой тесной связи восприятия отдельных исторических событий, целостных образов прошлого, а также отношения к нему в исторической памяти, с социокультурным контекстом актуального настоящего.

Однако, на наш взгляд, одно из центральных мест в проблематике исследований, посвященных исторической памяти и историческому сознанию, должен занимать вопрос об их функциях и воздействии, оказываемом на общество.

Проблематика изучения подходов к определению, трактовке функций и свойств исторического сознания и исторической памяти также является примером чрезвычайной междисциплинарности - как неотъемлемой характеристике социально-гуманитарных дисциплин в последние десятилетия. Анализ разнообразных исследовательских практик, опирающихся на междисциплинарные подходы, и многочисленных теоретико-методологических дискуссий об эффективности и границах их применения в разных областях исторического знания показывает, что само понятие междисциплинарности, отражая смену практических ориентиров, также меняет свое содержательное наполнение.

Количество исследований, относящихся к политологии, философии, социологии, психологии, напрямую связанных с проблематикой исторического сознания и исторической памяти, в отечественной историографии особенно увеличилось в последние десятилетия. Несмотря на то, что нередко у исследователей возникают трудности с формулированием предмета и объекта исследования в силу чрезвычайной взаимозависимости изучаемых явлений. По мнению Б.Г. Могильницкого, здесь необходима критическая дистанция, предостерегающая историка от отождествления своей позиции с какой-то одной социальной теорией. Так как, история - это самостоятельная научная дисциплина, решающая на основе своей методологии собственные исследовательские задачи. Но эффективность их решения зависит от сотрудничества с другими дисциплинами, привлечения их методологического инструментария. Чем стремительнее расширяется исследовательское поле истории, тем шире и многообразнее ее сотрудничество с другими дисциплинами, и не только социальными.

Особо примечателен тот факт, что о необходимости совокупного изучения не только исторической памяти и сознания, но и их связи с такими категориями, как "время", "пространство" и другими, относящимися к категории фундаментальных наук, говорят и исследователи, не относящиеся к гуманитарным и общественным наукам. Так, в своей статье "Об ускорении исторического времени" С.П. Капица указывает на необходимость преодоления междисциплинарных границ между областями знания, разделенными как традицией образования, понятийным аппаратом, так и методами исследований. Диалог между ними оправдан прежде всего тем, что никогда ранее эти проблемы не имели такого общенаучного и методологического значения, как в наше время. Дальнейшие рассуждения автора, на наш взгляд, чрезвычайно ценны именно для характеристики исторического сознания - как более емкой категории.

Первый, если не самый главный вопрос, который должен быть, по его мнению, поставлен, - в чем же состоит различие понятия времени в естественных науках и времени в истории, где оно воспринимается субъективно человеком в процессе его жизни или обществом в целом, а также историком при изучении развития общества. Первое понимание времени определяет его как внешний фактор, никак не связанный с происходящими процессами, будь то движение небесных тел, колебания молекул в атомных часах или биение сердца и другие физиологические процессы. Второе понимание времени связывает его с длительностью, с протяженностью тех или иных процессов в развитии общества или человечества, которые зависят от того, что происходит в самих системах.

Не во всем можно согласиться с автором, с точки зрения его утверждения о том, что путь от общего к частному полностью неправилен.

Однако, автор приводит весьма недвусмысленные примеры о невозможности простого линейного измерения времени. В развивающихся странах, где доход на семью составляет несколько долларов в день, рождаемость высокая. В то же время в развитых странах, с доходом на семью в сто раз больше, число детей, приходящихся на одну женщину, - меньше двух. Получается, что "богатое" общество демографически не состоятельно, и сам собой напрашивается вопрос: можно ли только материальными мерами исправить положение с рождаемостью? Тем не менее самая простая, но нелинейная модель развития человечества уже помогает понять и пояснить трудности, возникающие при описании процессов воспроизводства населения, с которыми сталкивается политик. Линейные же модели, учитывающие, казалось бы, все возможные факторы, не состоятельны при анализе поведения сложных систем.

При этом в линейном измерении времени совершенно все равно как собственно считать это время - от рождества, даты рождения любого деятеля, время не зависит от религии и убеждений. Только мы люди, отмечаем наступление нового года звоном колоколов, пальбой из оружия и т.д.

Наша эпоха отмечена пределом сжатия исторического времени, что приводит к серьезным последствиям, поскольку затрагивается главный и, казалось бы, незыблемый временной остов нашего исторического бытия и мышления. Именно поэтому нашу эпоху следует считать временем демографической революции, подобной которой не было в истории человечества. Выше упоминалась неолитическая революция. Она заняла почти 10 тыс. лет и сопровождалась не только миграцией, обменом и развитием производительных сил, но также и ростом населения. В рамках модели этот период выделен своим срединным расположением в развитии человечества. Возможно, с усовершенствованием модели такая особенность получит свое объяснение.

Справедливо называемое демографической революцией, наше время заслуживает такого названия в еще большей степени потому, что, во-первых, оно занимает всего около 100 лет - в 100 раз короче неолита, а его течение очень стремительно; во-вторых, при этом наблюдается коренное изменение скорости роста и ограничение численности человечества. Наконец, в-третьих - налицо глубокое изменение производственных сил и до сих пор не осознанное изменение экономических отношений и ценностей общества. Сам же ход исторического времени уже не может более ускориться. В этом смысле именно изменение времени становится критерием перемен, и потому проблема времени истории приобретает такое важное значение.

М.А. Барг также подчеркивает зависимость форм восприятия времени от свойственного данной эпохе типа культуры. Однако не менее важна и вторая сторона этого взаимодействия, именно влияние форм восприятия исторического времени и пространства на складывание данного типа культуры. О важности этой стороны анализируемого взаимодействия свидетельствует столь же длительный, сколь и мучительный, процесс формирования способности культуры осознавать себя в своих отличительных особенностях, т. е. постигать себя посредством пространственно-временной ориентации в мире истории. Ведь только в этом случае происходит смена форм исторического сознания собственно исторической его формой.

Одна из важнейших отличительных черт общественного индивида заключается, как известно, в его способности к целенаправленному накоплению во всех продуктивных областях его жизнедеятельности: в сферах как материального производства (на основе совершенствования каждым поколением унаследованных средств производства, технологии и т. п.), так и производства духовного (на основе преемственности результатов интеллектуальных усилий сменяющих друг друга поколений, совершенствования средств общения, знаковых систем и т. п.).

Стремительность перемен, характерная для нашего времени, привела к кризису и стрессу на уровне личности, семьи и общества, что выражается и в инфантильности, и в потере ориентиров, и во многих проявлениях общественного сознания, в искусстве и литературе - т.е. в сфере, которая должна быть предметом изучения обществоведов. Причем искать причины подобных явлений следует не столько в дефектах общественного устройства или в недееспособности правительств и их руководителей, а в тех более общих процессах, которые переживает мир.

В последние десятилетия «историческая память» стала рассматриваться, с одной стороны, как один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, а с другой - как важнейшая составляющая самоидентификации индивида и фактор, обеспечивающий идентификацию политических, этнических, национальных, конфессиональных и социальных групп, формирующегося у них чувства общности, так как оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конституирования и интеграции социальных групп в настоящем. Зафиксированные коллективной памятью образы событий в форме различных культурных стереотипов, символов, мифов выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и в конкретных ситуациях: «Все историческое показывает человеку различные возможности. То, что когда-то было действительным, теперь, в качестве того, что он знает, является для него разнообразием путей, имеющих место порядков, основных подходов».

Именно поэтому формирование в обществе новых ценностных ориентиров не только отражается на исходных предпосылках историка и постановке им научных проблем, но и во многом определяет результаты его познавательной и исследовательской деятельности. Особенно при работе с историческим сознанием и исторической памятью. Специфика научного знания вообще и исторического знания в частности заключается в том, что на всех стадиях своего развития оно в той или иной форме включало рефлексию, т. е. процесс самообоснования--способность «посмотреть на себя со стороны», внутреннюю критику самого процесса получения знания. Здесь будет уместно привести в качестве примера высказывание А. Про «…в конце концов историк создает тот тип истории, который требует от него общество; иначе оно от него отворачивается… Но с другой стороны, нет такого коллективного общественного проекта, который был бы возможен без исторического воспитания его участников и без исторического анализа проблем».

2. Состояние исторического сознания и исторической памяти молодежи и школьников Красноярского края (по результатам реализации проекта "Всеобщая история")

"...вспоминать что-либо означает

одновременно вспоминать самого себя".

В первой главе мы уже обращались к пояснению узкой направленности исторической памяти - внутрь самой себя. С одной стороны, в этом и состоит особая "прочность" данного явления. Однако, сама история всегда направлена во вне - на расширение известной информации, выявление новых фактов и точек зрения. И существует немало примеров исторического прошлого, когда, именно под научно-аналитическим влиянием истории, исчезали те или иные "места памяти" и возникали новые. Именно в такой ситуации историческая память нередко превращается в технологию достижения необходимой цели для отдельных социальных групп, государства, общества.

Кроме того, чрезвычайную силу этой "технологии" придает ее личностная ориентированность. Вне зависимости от того, рассматривается ли индивидуальная или коллективная историческая память.

Механизм "вспоминания" практически всегда сопряжен с попыткой вспомнить события и факты, относящиеся к каждому отдельному человеку. Однако, по мнению Л.П. Репиной, для формирования исторической памяти важны три процесса:

1) "забвение прошлого";

2) различные интерпретации фактов и событий;

3) актуализация (воспроизведение и узнавание) прошлого, связанная с текущими проблемами.

Следует отдельно отметить позицию Мазур Л.Н., о том, что механизмами трансляции исторической информации являются:

1) система образования;

2) средства массовой информации;

3) устные коммуникации;

4) "места памяти".

Особый интерес по итогам реализации данного исследования, представляет тот факт, что чаще всего, когда участникам задавались или формулировались вопросы с конкретной датой (не связанной с какими-либо традиционно запоминающимися датами) - уровень абстрагирования был максимальным: участники старались вспомнить конкретную дату практически по аналогии с таблицей умножения без какой-либо привязки к собственному пониманию линейности времени и восприятия хронологии. При этом, если в формулировке вопроса присутствовало указание на определенный длительный период (например - "что случилось 10 лет назад?") - уровень интерактивного восприятия был максимальным. 94% участников указывали, что изначально старались провести параллель между собой и личностно важными событиями, и лишь затем проецировали их на личную модель исторического времени.

Начало изучения исторической памяти в личностно ориентированном формате, которое достаточно условно можно назвать индивидуализированным, в отечественной науке относится к середине 80-90-хх гг. Тощенко поясняет, что именно в эти годы социологи столкнулись с необходимостью трактовки и феномена понятия "историческая память". Попутно его теоретическому обоснованию появились первые опыты самостоятельного социологического анализа исторического сознания, особенностей функционирования исторического знания.

Нельзя не согласиться с ним в том, что важно изучение именно функционирующего сознания, выраженного в позициях отдельных людей. И каждая группа представляет особое сочетание представлений об истории в целом истории России, истории своего края, села, семьи.

Особо значимой представляется специфика историко-социологических исследований, реализованных в России в 80-90-е гг. - большая часть их них имеет схожие черты, а также вполне объяснима историческими реалиями того времени.

По результатам проведенного в мае-июне 1990 гг. исследования "Историческое сознание: состояние, тенденции развития в условиях перестройки" (2196 человек) наиболее значимыми событиями были представлены:

эпоха Петра I (72% опрошенных)

ВОВ (57%)

Великая октябрьская революция и гражданская война (50%)

годы перестройки (38%)

борьба с татаро-монгольским игом (29%)

период Киевской Руси (22%)

годы после отмены крепостного права (14%)

НЭП, индустриализация, коллективизация и культурная революция (12%)

время царствования Ивана Грозного 11%

правление Екатерины II - 11%

первая русская революция - 11%

Тощенко отмечает, что в общих чертах этот порядок сохранялся и в последующие годы, хотя и имел свои особенности.

Исследование Российский независимый институт социальных и национальных проблем, 1996г.:

эпоха Петра I - как предмет национальной гордости населения - 54,3%

реформы Екатерины II - 13,1%

период освобождения крестьян и правление Александра II - 9,2%

период застоя - 17/%

хрущевская оттепель - 10,4

Уже из этих данных Тощенко делает вывод, о том, что все это сохранилось несмотря на колебания в официальной политике и значительные попытки пересмотреть историю России.

С другой стороны, оценку событий ХХ века, прежде всего, связывает с краткосрочной памятью, когда многие ее реальные участники живы, события являются частью личной жизни и еще не лишены индивидуального восприятия, объяснения. Кроме того, накладывают отпечаток официальное трактование события, бытовые и литературные оценки деятелей.

Поэтому Тощенко считает, что основные параметры массовых установок по отношению к важнейшим событиям ХХ века остаются без сомнения. Считает, что историческое сознание проявляет относительную устойчивость, последовательность и что на нее мало повлияли колебания в различной пропаганде. Полагает, что попытки воздействовать на историческую память в угоду политическим и идеологическим интересам не удаются.

В исследованиях начала 90-х важнейшим событием признается ВОВ (57%), Октябрьская революция (50%). Этот порядок в основных исследованиях не изменился и в последующие годы. Поэтому автор считает, что нет автоматической зависимости между общественной ситуацией и общественным сознанием и приводит в обоснование материалы исследований ВЦИОМ 1989-1994 гг., которые показали, что ВОВ - наиболее значимое событие, потому то затронуло каждую семью. Личную жизнь многих людей. Это событие определило не только будущее нашей страны, но и всего мира на многие годы вперед. Не только осознанное, но и интуитивное осознание важности для всей истории.

Великая отечественная война - "символ, который выступает важным элементом позитивной коллективной идентификации, точкой отсчета, мерилом, задающим определенную оптику оценки прошедшего и отчасти понимания настоящего и будущего" - Л.Д. Гудков, д.и.н., зав.отделом ВЦИОМ. Значимость этой войны для истории народа, всех его слоев и групп отметили 70% юношей и девушек в возрасте до 25 лет и 82% людей старше 50 лет. Возможно, поэтому Тощенко полагает, что данный опыт может спокойно трансформироваться и приобретет одинакову значимость для последующих поколений.

Не предается сомнению, что в условиях современной политической и идеологической невнятности победа в ВОВ стала практически единственной позитивной опорной точкой национального самосознания нынешнего российского общества.

Однако, Тощенко считает, что само историческое сознание способно защититься от нападок, которые могут унизить национальное самосознание.

...