Изобразительное творчество в палеолите северной Азии: методики интерпретаций (историографический аспект)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Изобразительное творчество в палеолите северной Азии: методики интерпретаций (историографический аспект)

07.00.06 - археология

Шмидт Ирина

Новосибирск - 2007

Работа выполнена в отделе археологии каменного века Института археологии и этнографии СО РАН.

Научный руководитель: Доктор исторических наук

Ларичев Виталий Епифанович

Официальные оппоненты:

Доктор исторических наук, профессор

Кирюшин Юрий Федорович

Кандидат исторических наук

Черемисин Дмитрий Владимирович

Ведущая организация: Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Проблемы, связанные с изучением палеолитического изобразительного творчества и его содержательности являются одними из актуальных в сфере наук о первобытности. Многое сделано для того, чтобы понять смысл палеолитических изображений и значимость их для первобытного общества. Чаще всего, результаты исследований рассредоточено представлены в статьях и тезисах, где многосторонне раскрыть специфику работы с таким сложным источником как изображение чрезвычайно сложно. Но главная проблема кроется не в формате изложений, а в существующей практике решения вопросов, связанных, в частности, с интерпретацией содержания изобразительных сюжетов палеолита. Чрезвычайно мало работ, раскрывающих теоретический и практический уровень их исследования.

К настоящему моменту утвердилось положение о том, что любое изображение - это сложная информационная система, своеобразный «текст», раскрытие которого возможно лишь при условии обращения к определенным правилам работы с ним. Информационные системы (любой природы происхождения - предметы, изображения, звуки, запахи) и правила их познания - в сфере гуманитарных наук этими вопросами занимается семиотика. В археологии семиотические исследования редки, и не потому, что они не интересны. Археолог умеет видеть текст, но при его «прочтении» сталкивается с массой трудностей, преодоление которых возможно при наличии специальной подготовки. И все же, выдвигаемые им «рабочие» гипотезы могут быть транслированы согласно правилам семиотического исследования, структурированы и в ряде случаев конкретизированы. Обращение к семиотике оправдывает себя и при попытках ознакомления с уже существующими интерпретациями. С опорой на предлагаемые ею правила исследования текстов легче разобраться в том, что из «художественного наследия» палеолита подверглось осмыслению, как этот процесс происходил, оценить его глубину.

Таким образом, актуальность предложенного исследования определяет:

1) отсутствие в отечественной историографии сводных работ по данной проблематике;

2) необходимость структуризации существующих исследований, что прояснит методическую стратегию предложенных на данный момент семантического плана заключений;

3) возможность выхода на новый уровень анализа давно существующих проблем интерпретации.

Объект исследования - изобразительное творчество эпохи палеолита Северной Азии.

Предмет исследования - информационность палеолитических изобразительных текстов, методические приемы её выявления характерные для отечественной науки.

Цели и задачи исследования. Цель исследования - анализ имеющихся данных по теме: «интерпретация произведений изобразительного творчества эпохи палеолита североазиатского региона» через призму семиотического структурализма, обобщение существующих результатов.

Её реализация возможна при осуществлении следующих задач:

- анализ трудов отечественных и западноевропейских авторов, предпринимавших попытки интерпретации североазиатского изобразительного материала эпохи палеолита;

- выявление методических особенностей отечественных семиотических исследований на примерах анализа определенных видов изобразительных источников (настенного изобразительного творчества, мелкой пластики, знаковых записей);

- структуризация и классификация существующих концепций относительно двух методических подходов палеолитического искусствознания: гуманитарного и естественно-научного;

- их характеристика и определение вероятных тенденций дальнейшего развития;

- проведение практического исследования в рамках данных подходов.

Территориальные рамки исследования. Исследование сосредоточено на анализе семиотической характеристики североазиатского изобразительного материала. Северная Азия - чрезвычайно обширный регион. В него включено несколько крупных культурно-археологических зон: уральская, алтайская, прибайкальская и забайкальская, западно-сибирская, восточно-сибирская, дальневосточная.

Хронологические рамки исследования. К анализу привлечены концепции, построенные на обработке верхнепалеолитического материала североазиатской территории, датируемого 34-10 т.л.н. Практические исследования связаны с изучением источников, возраст которых также укладывается в данный временной диапазон. Возраст историографических источников, привлекаемых к рассмотрению данной темы, охватывает период со второй половины XIX века по настоящее время.

Источники исследования. Исследование выполнено на основе историографических (тексты) и археологических (предметы-изображения) видов источников.

К текстам отнесены публикации (статьи, тезисы, монографии) и авторская корреспонденция (тематическая переписка с конкретными исследователями). Их необходимо разделить на отечественную и западноевропейскую группы источников. Для первой характерно «контекстовое» рассмотрение материала, для второй - более теоретическое, связанное с построением тех или иных интерпретационных матриц. Первую группу также необходимо подразделить на «русскоязычную» и «не русскоязычную». Многие интерпретационные идеи отечественных исследователей, при их подаче в зарубежных изданиях, тематически и методически заметно отличаются от «отечественного» варианта их изложения.

Для обеих групп важна характеристика их хронологической структуры: конец XIX- начало XX века, первая половина ХХ - по 1980-е гг., современная литература. В каждый из этих периодов можно отметить преобладание определенного методического подхода, тематического спектра в интерпретации изобразительного материала, присутствие или же напротив угасание интереса к интерпретационным проблемам.

Безусловно, важен «формат» привлекаемых материалов - в монографии концепция исследователя имеет возможность быть поданной более полно, таких работ не более десятка; в статьях изложение ведется предельно конкретно; в тезисах - соответственно нормам данного изложения - чрезвычайно лаконично. Как уже было сказано, рассматриваемая тема раскрыта преимущественно в тезисах и статьях, что определенным образом характеризует, и глубину интереса к ней в науке, и степень сложности её историографического исследования. И, тем не менее, можно выделить круг работ, связанных с презентацией интереснейшего материала, и нередко с его интерпретацией. Это труды - Н.К. Ауэрбаха, Г.П. Сосновского, М.М. Герасимова, А.П. Окладникова, З.А. Абрамовой, О.Н. Бадера, Н.Н. Дикова, М.А. Кирьяк, Д.Л. Бродянского, В.Т. Петрина и мн.др.

Особо и с большим уважением нужно отметить значимость исследований Б.А. Фролова и В.Е. Ларичева, научная деятельность которых посвящена разработке методики интерпретации палеоизображений. Знакомство с их работами оказало большое влияние на формирование многих выдвинутых в диссертации положений.

Исследование не могло состояться без привлечения трудов западноевропейских ученых: Х.-Г. Банди, Х. Бозинского, Г. Кюна, А. Ламинг-Эмперер, А. Леруа-Гурана, О. Менгина, Я. Озолса, М. Рафаэля, А. Сальмони, А.М. Тальгрена, К. Хентце, американского исследователя А. Маршака. В работах этих известных археологов, историков и искусствоведов можно найти информацию по теории интерпретации, нередко сравнительную характеристику и объяснение содержания североазиатского изобразительного материала. Для многих отечественных исследователей они были и остаются методическими ориентирами в решении семиотического плана задач.

Второй источник - предмет-изображение. В данном случае были использованы археологические фонды Омского историко-краеведческого музея - коллекции памятника Черноозерье II (раскопки В.Т. Перина), Археологического ведомства Дрездена - коллекции памятника Гройч 10 (раскопки М. Руммера). Для автора диссертационного исследования бесспорна важность его ознакомления с коллекциями памятника Малая Сыя (раскопки В.Е. Ларичева), и участия в полевых работах на памятнике «Сундуки» (р. Белый Июс, север Хакасии), под руководством В.Е. Ларичева, в составе отряда экспедиции Института археологии и этнографии СО РАН в 1999 году (где произошло знакомство с памятником «Белая лошадь»).

Методология, методика и методы. Исследование базируется на общих принципах историзма, предполагающего наличие причинно-следственных связей между событиями и явлениями.

При изучении вопросов развития научного знания использована концепция Т. Куна, в основе которой:

1) понимание развития науки как последовательности кардинальных изменений ее облика, а также стандартов и идеалов научной рациональности;

2) признание роли социокультурных факторов в процессе смены тех или иных господствующих научных представлений новыми;

3) утверждение принципиальной теоретической содержательности эмпирических фактов.

В исследовании использована классическая модель историографии, сформулированная в работе А.М. Сахарова, предусматривающая выделение из текстов источников объективных сведений о методологии исследования, источниковой базе, методике и методах исследования, определение мировоззрения ученого, причастность его к определенному научному направлению.

Историографическое исследование разделено на 3 этапа. Первый этап включает критическую работу с источниками, второй - реконструкцию научных фактов, и их отдельных аспектов. Третий, дополняющий классическую модель историографического исследования этап, - практическое исследование материала, согласно тактике выявленных методических установок. Для каждого из них характерны определенные методы исследования.

На этапе работы с текстовыми источниками используется сочетание аналитических, критических методов совместно с герменевтическим «понимающим» подходом к их интерпретации, традиционный сравнительно-исторический и компаративистский, проблемно-хронологический и историко-генетический методы.

При осуществлении исследования непосредственно предмета, т.е. второго источника необходимы сравнительно-исторический, аналитический и критический методы, помогающие в презентации изделия. Нужно отметить актуальность использования прикладного семиотического, структурного, типологического, математического, метрического и календарного методов.

Научная новизна предлагаемого исследования состоит в систематизации и обобщении широкого круга источников по теме палеоискусствоведение Северной Азии. Впервые предпринята попытка рассмотрения подходов к интерпретации изобразительного материала этой огромной территорий, обнаруженного в период с конца XIX по начало XXI веков через призму семиотического структурализма.

В рамках анализа существующих концепций предлагается обзор факторов, указывающих на необходимость вывода процедуры интерпретации за рамки «прикладной археологии»; адаптируется целый ряд терминов и понятий семиотики к специфике исследований археологического материала.

Апробация. Основные положения исследования были освещены в тезисах докладов на всероссийских и региональных конференциях в Омске (2000, 2004), Новосибирске (2000), Ханты-Мансийске (2002), Алма-Аты (2004), Красноярске (2006). По теме диссертации опубликовано 14 работ.

Многие сюжеты исследования нашли свое отражение в серии спецкурсов, подготовленных и прочитанных автором в ОмГУ: «Первобытное искусство» и «Материальная культура первобытности». Сделан доклад в археологическом ведомстве Дрездена по теме: «История исследования палеолитического искусства Сибири».

Практическое применение. Результаты исследования могут найти применение при написании обобщающих работ по истории отечественной археологии и историографии отечественного искусствоведения первобытной эпохи, при подготовке современных учебных и учебно-методических пособий для высшей школы, при подготовке спец. курсов для студентов гуманитарных факультетов. Ряд узловых проблем изучения интерпретации палеоизображений перспективен для разработки в рамках междисциплинарных проектов.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложений.

II. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Во введении обоснована актуальность темы, сформулированы цель и задачи работы, обозначены хронологические и территориальные рамки исследования, определена методология и методика работы, охарактеризованы основные понятия и источники исследования, показаны научная новизна и практическая значимость.

Глава первая

Семиотические исследования в рамках гуманитарного подхода.

Первая глава раскрывает методические особенности исследования содержательности палеолитических изобразительных систем сторонниками гуманитарного подхода. Следуя методическим установкам этого направления, было необходимо разделить весь массив привлекаемых материалов по типам памятников - настенное изобразительное творчество и искусство малых форм.

В разделе, посвященном интерпретационным концепциям настенных изобразительных систем, выделено два подраздела - пещерные изображения и изображения памятников открытого типа (писаниц).

В ходе исследования источников связанных с раскрытием содержательности пещерных изображений удалось зафиксировать методическую и тематическую эволюцию взглядов ученых, обращавшихся к решению этой проблемы. Показать постепенный переход исследовательского интереса от анализа единичных изображений к оценке содержания композиций; от композиций - к факторам, напрямую с изображениями не связанными (подземная архитектура комплекса, находки из культурных слоев пещерных залов), но помогающими в их интерпретации.

Первым, кто попытался объяснить содержание пещерных изображений, был О.Н. Бадер. Перед ним стояло несколько сложных задач: обоснованно доказать палеолитический возраст рисунков Каповой пещеры, и объяснить их содержание. В их решении исследователю помогла сложившаяся на Западе традиция рассмотрения подобных вопросов.

В 1960-х гг. мировое палеоискусствоведение переживало смену интерпретационных концепций, внимание было сосредоточено на теме мифологического мышления и форм его отображения в палеокультуре (в искусстве в частности). Композиция и взаимодействие элементов её составляющих становятся основой мифологического повествования, изобразительно зафиксированного посредством сочетания геометрических форм и художественных образов. На фоне продолжающихся рассуждений о семантике отдельных изображений начинают свою историю исследования изобразительной синтактики. О.Н. Бадер пытался рассмотреть с этих позиций уральскую пещерную живопись. Но он не увидел связей между образами, и посчитал невозможным их объединение в композиции. Значимость же самой пещеры, архитектуры её пространства, оформление им были отмечены. Он дал заключение о культовости данного комплекса и всего того, что с ним связано. Следовательно, есть заключение и о характере рисунков, в нем расположенных.

Замечание об отсутствии очевидной композиционной связи между изобразительными элементами было встречено с пониманием, что выдвинуло на первый план поиск семантики единичных изображений: геометрических символов и отдельных художественных образов. Несмотря на иконографическую разницу рисунков пещеры Урала и западноевропейских пещерных комплексов, тематический спектр интерпретационных гипотез оказался почти одинаковым (но и не без вариаций) в обоих случаях. Прозвучали магическая и мифологическая гипотезы, было предложено воспринимать отдельные геометрического характера изображения символами пола и архитектурных достижений ледниковой эпохи, символами социальной стратификации палеолитического общества. Но уже с начала 1990-х гг. заметно усиление тенденции на прочтение именно композиций, а не единичных изображений. Расширено и синтактическое поле, в котором изображения стали одним из образующих смысловую атмосферу фактором. В анализируемый микрокосм пещеры, «на равных правах» были включены и единичные рисунки и композиции, и гео-архитектура залов, и содержимое их культурных слоев, и прилегающее к пещере пространство.

Не смотря на то, что данный методический ход не прояснил семантики самих изображений, на уровне гипотез он изменил прагматическую оценку памятника. Из пещеры с рисунками она постепенно превратилась в святилище.

Данная стратегия «широкого синтактического поля» реализовала себя и в объяснении изображений другой уральской пещеры - Игнатиевской. Ввиду стилистического своеобразия её росписей, по сравнению с Каповой они выполнены более схематично, иначе представлен объем (но не тематический спектр) интерпретационных идей. Сложность использования традиционных подходов для интерпретации изображений в данном случае обусловлена их, не совсем обычной для палеолита, стилистикой. Именно стилистические особенности изображений не позволили проведение прямых параллелей к известным материалам. А это, в свою очередь, затрудняло и интерпретацию рисунков. В.Т. Петрин - один из открывателей и исследователь данного памятника, изначально выстроил тактику интерпретаций его росписей через анализ сопутствующего изображениям контекста; через анализ взаимосвязей и характера включенных в пещерное пространство-текст элементов. Желая как можно полнее объяснить значение рисунков, он перевел их в статус синтактических единиц, наравне с негативами сколов и материалом из культурных слоев пещеры. Объяснив на теоретическом уровне социо-культурную значимость пещерного пространства - место для проведения инициаций, он попытался раскрыть содержание элементов, его составляющих в контексте проводившихся здесь культовых действий - инициаций. Учитывая, что кульминацией процедуры инициации является знакомство с «мифом», то и рассматривать содержание рисунков, по мнению исследователя, нужно было именно с позиций мифологической парадигмы.

Судя по анализу композиций и факторов, помогающих в раскрытии их содержания в основу мифов (или же иллюстраций к ним), запечатленных на стенах пещеры были положены элементы охотничьей магии, сюжеты, связанные с идеей плодородия.

Исследование В.Т. Петриным святилища Игнатиевской пещеры, на данный момент является образцом комплексного семиотического исследования пещерных памятников. В методическом плане на него оказали свое влияние теоретики структурализма, возможно, учитывался и первый опыт исследований А.К. Филиппова, аналогичным образом пытавшегося увидеть значимость Каповой пещеры. Но в отличие от предшественника, В.Т. Петрин расширил границы семиотического текста, впервые рассмотрев семантику пещерного пространства через взаимодействие четырех (а не двух как А.К. Филиппов) синтактических составляющих: внутренняя архитектура - рисунки - сколы - анализ материала культурных слоев. Особое значение приобрел и стилистический фактор композиций игнатиевского храма (мешающий в сравнениях с территориально близким комплексом - Каповой пещерой). По мнению исследователя, он мог быть необходимым знаковым явлением сакрального пространства, в котором проходила инициация. Различным её этапам, должны были соответствовать различные «декорации», суть которых - передача важной информации о нормах социальной жизни общины. Таким образом, было предложено расширить пределы синтактического поля, до уровня нескольких комплексов. Но пока это лишь предложение, целесообразность более внимательного обращения к которому, будет отрабатываться в ходе дальнейших исследований и открытий.

В заключении данного раздела дана периодизация истории развития семиотических исследований пещерных изображений, выделены семиосферы в которых заключения археологов звучат компетентно, указаны наиболее сложные для их активности вопросы.

Следующий раздел диссертационного исследования раскрывает методические правила интерпретации изображений памятников открытого типа характерные для гуманитарного направления. Не смотря на то, что их в Северной Азии очень мало (проблема с датировкой восьми из девяти памятников, не решена) познакомиться с вариантом объяснения их изображений необходимо, потому как он демонстрирует общее направление интерпретационной линии, к которому обязательно обратятся после решения вопроса с приемами датировки этого вида памятников.

Классическим образцом семиотических исследований в данном случае является анализ содержательности древнейших изображений Шишкинской писаницы (которые, по-видимому, не древнее неолита). А.П. Окладников рассмотрел их в контексте магической обрядности. Исследование началось с оценки прагматики самих скал и закончено объяснением рисунков-знаков. Таким образом, изначально исследование было построено на оценке широкого семиотического поля - расположение скал, образность рисунков, их синтактика внутри композиции. Но главная роль в этом поле принадлежит не изображениям, а топографическим характеристикам памятника. Определившись с прагматикой скалы - место удобное для проведения охоты, автор дает семантическую интерпретацию образам, размещенным на ней.

Б.А. Фроловым границы семиотического поля были установлены на уровне композиции, т.е. сокращены. Как и А.П. Окладников, Б.А. Фролов попытался соотнести содержание шишкинских рисунков с образно идентичными этнографическими материалами и традициями обращения с ними. Подобная попытка «адоптации» семантики этнографических знаков к историческим, без учета справедливого сопоставления их стилистического, композиционного, топографического аспектов порождает множество уточняющих вопросов. Очевидно, в дальнейшем интерпретация наскальных изображений, будет вестись за счет расширения поля знакового текста. Например, в варианте, предложенном А.И. Мазиным. Выдвигая гипотезы относительно возможной значимости рисунков якутских писаниц Нюкжи и Бырки, ученый обратил внимание и на содержание культурных слоев, прилегавших к стенам писаниц, имевших явную связь с настенными изображениями, что заметно и по присутствию красителя, и по повторению образного ансамбля, но уже в скульптурной форме.

В целом же, до тех пор, пока петроглифика не решит вопрос о принципах датировки самых ранних наскальных изображений, делать прогнозы о развитии сопутствующих ему, но уже более тесно связанных с культурологическими реконструкциями проблем преждевременно.

Большой заключительный раздел первой главы посвящен рассмотрению интерпретационных гипотез образцов мобильного искусства. Это самая многочисленная группа изображений палеолита Северной Азии. Поэтому, рассмотрение целесообразнее было вести с учетом истории её формирования в хронологической последовательности главных открытий. Эти факторы сказались на восприятии некоторых материалов, и на особенностях интерпретационного процесса, в центре которого они оказались

Открывают собрание этих источников самые мелкие образцы «текстов» - бусины, пронизки, подвески. Внимание к ним в ходе археологических исследований, как и в процессе интерпретации изобразительного материала минимально. Самая многочисленная группа находок Северной Азии остается наименее обработанной. Известны отдельные попытки осознания этих изделий. В конце XIX века И.Д. Черский и А.Л. Чекановский пытаются объяснить значение предметов, найденных на памятнике Иркутский госпиталь - подвески из зубов животных, небольшого размера, выполненные из кости и орнаментированные столбики, костяной «шар». В ХХ веке появилось объяснение аналогичных изделий З.А. Абрамовой, Н.Н. Диковым, М.М. Герасимовым.

Подход к рассмотрению этих изделий З.А. Абрамовой отличается «локальностью». Исследовательница попыталась выявить их значимость через анализ расположения на теле антропоморфных статуэток. Месторасположение отдельных деталей (подвесок, бусин, плетеных повязок) проясняло и социальный статус изображенной дамы, и знаковый статус самих изделий.

Сложность гарнитуров (технический и композиционный факторы), место их обнаружения и особенности их рассредоточения в комплексах были интересны М.М. Герасимову и Н.Н. Дикову. Они отметили особый информационный статус этих изделий по фактору их включения в погребальные комплексы, которые были обнаружены на территориях стоянок.

Несмотря на то, что существующие варианты раскрывают не только прагматическую (с помощью этнографических сюжетов), но синтактическую и семантическую компоненты этих изделий, исследования их чрезвычайно редки и обобщения в данном случае преждевременны.

Скульптуры и гравировки удостоены большего внимания, и это потребовало разделения материала не только по техническому фактору, но и по образности произведений.

Процесс интерпретации антропоморфных статуэток начался сразу же после обнаружения первых экземпляров. Но детальной проработки в свете обозначенной проблемы удостоилась лишь часть материала. Статуэтки Мальты и Бурети прошли тщательные исследования, все остальные - нет, часто ввиду уникальности своей формы, либо - аналогичности мальтинско-буретским изображениям. Характерная особенность процесса интерпретации сибирских статуэток заметна в том, что в отличие от восточноевропейских, они «появились» в то время, когда наука осознала важность комплексного подхода к изучению этого феномена, и преимущество работы с «ансамблями». Таким образом, основная масса существующих интерпретационных гипотез касается группы мальтинско-буретских изображений, и ввиду стремлений полнее раскрыть содержательность этих символов, данные рассуждения лишены какой-либо генеральной, хронологически дифференцированной тематической линии. Если же обратиться к методической аргументации предложенных концепций, то можно отметить заметное преобладание метода иллюстративного сравнения (в археологии он больше известен, как метод этнографических параллелей). В результате его активного и продолжительного использования, семантическая и прагматическая составляющие этнографического знака-символа были полностью перенесены на факты археологические. Справедливость использования методов в диссертации не обсуждалась, но не отметить отсутствие позитивной отдачи от этих исследований невозможно. Несмотря на многообразие интерпретаций, антропоморфный образ в статусе знака культуры остается самой большой загадкой. Многие из высказанных предположений требуют детальной аргументации и обоснования, а иные исключают друг друга. Так, формально-стилистические различия европейского и североазиатского материалов не сыграли особой роли при выявлении содержательного колорита изобразительных текстов двух заметно удаленных друг от друга регионов. Оказались абсолютно неважными многие знаковые факторы, например, каких пропорций «богиня плодородия» или «мать прародительница», худощавых или же тучных; изображена она в одежде или же обнаженной, где она была обнаружена, возле стенки жилища или же возле очага, и почему в условиях перекочевки, столь ценный предмет был оставлен его владельцами. Не рассмотрен вопрос о содержательной эволюции этой универсальной изобразительной формы; как менялась её информативность на протяжении двадцати тысячелетий - это вопросы для дальнейших исследований. Но на уровне символа эпохи (лишенного четкой структуры) это изображение раскрыто достаточно хорошо и с заметным разнообразием тем: магия, культ, мифология, шаманизм, повседневная реальность («портреты»). палеолитическое искусствознание североазиатский

Практически в таком же тематическом и методическом спектрах представлена содержательность пластических изображений зооморфов, рептилий, орнитоморфов. Но заметно стремление увидеть их персонажами мифологических циклов (космологического и космогонического характера), а не элементами магических культов. При этом анализу охотнее подвергается мифологический или же этнографический аналог, а не археологический артефакт. Можно отметить и меньшее внимание к контекстовому сопровождению этих изделий, по крайней мере, при объяснении их содержательности к нему исследователи обращались редко.

Малоинтересными контексты оказались и при рассмотрении композиционно сложных скульптур (Ушки, Малая Сыя, Новая Сыда), присутствие которых выделяет североазиатское собрание в рамках мировой коллекции. Величина синтактического поля в данном случае была обусловлена естественными пределами камня-композиции. Это говорит о повышенном внимании к мельчайшим деталям данных текстов. Композиционно-пространственная «замкнутость» позволила прочтение многих сцен и сюжетов, связанных, по мнению исследователей, с мифологией палеолита и даже с хореографическими правилами её изложения.

Аналогичного внимания к деталям потребовало и объяснение композиционных гравировок. Их обнаружено немного (и появились они в коллекции сравнительно недавно), но каждая из них обладает характерными особенностями. Ввиду этого объяснение их в одном тематическом ключе оказалось невозможным. Выявлены - пейзаж (Ушки), пейзаж-карта (Подзвонкая), и полные магического подтекста (Сохатино IV, бивень из Северска) композиции. Во всех случаях семиотическое поле было ограничено «изобразительным полотном», а внимание исследователей сосредоточено на поисках вариантов прочтения знаков-символов, объяснении их синтактики и семантики. Содержание данных композиций, вероятно, связано с темами «охотничьей магии», и «магией приручения животных»; как карты они могли использоваться при перекочевках; как эстетический компонент воспринимались в повседневной реальности.

Заканчивается раскрытие данного подраздела рассмотрением существующих предположений относительно значимости оформления предметов «неопределенного назначения»: жезлов, пластинок, плиток. Лишенные определенной образности, что обычно является отправной точкой в интерпретационных рассуждениях, они не привлекают к себе исследовательского внимания. Ввиду оригинальности форм, неясности прагматической значимости они остаются малодоступными для восприятия в традиционном методическом ключе.

В заключении главы подведены итоги относительно выявленных методических установок исследований содержательности изобразительных текстов палеолита. Если в 1930-70-х гг. палеоизображение рассматривалось в качестве важного элемента в магических культах, либо как изобразительный мифологический архетип, что неоправданно сближало его с этнографической первобытностью и классической мифологией, то в настоящее время идет его «возвращение» в контексты первобытной культуры. К рассмотрению привлечены характерные для него взаимосвязи: пещерного изображения с пещерной, статуэток с культурным пространством поселений и жилища, нередко и погребений. Общий характер текста, уловимый «извне» благодаря знакам хорошо понятным археологу (особенности сырья и его обработки, топография находок, индустриальный контекст и т.д.), распространяется и на мало понятные ему знаки, помогая в их объяснении. Тенденции в выявлении характера «изобразительного» текста связаны с дальнейшим расширением синтактического поля, в которое он включен; чем оно шире и для археолога понятнее (это вопрос о том в каких «направлениях» ведется расширение), тем обоснованнее объяснение составляющих его знаков.

Глава вторая

Семиотические исследования в рамках естественнонаучного направления.

Вторая глава посвящена рассмотрению естественнонаучного варианта объяснения изобразительных текстов палеолита. Его основные признаки (как и гуманитарного) были раскрыты во введении к диссертации, и здесь представим лишь основное отличие и координирующие изложение моменты:

«вектор познания» предмета в гуманитарном направлении ориентирован преимущественно на окружающий его контекст, что заметно в стремительном расширении пределов интерпретируемого текста (самим предметом не ограниченного). При естественнонаучном подходе внимание нацелено на предмет-изображение, что сужает границы его семиотического поля нередко до пределов отдельного знака, его «оформляющего».

В отличие от гуманитарного направления, естественнонаучное представлено трудами исследователей, которые последовательно раскрывают свои концепции, демонстрируют постоянство интереса к подобного рода исследованиями. Поэтому принцип деления главы был изменен. В её основу положено рассмотрение авторских концепций, а не типологическая матрица предметов-изображений и их толкование.

Первый раздел главы связан с раскрытием методики интерпретаций, предложенной Б.А. Фроловым. Проведена структуризация его методической концепции и порядка работы с артефактом: выделен объект и предмет исследований, цель; сказано о выводах, к которым пришел исследователь, о значимости для палеоискусствоведения второй половины ХХ века полученных им результатов

Объяснение содержания знаковых записей палеолита - это лишь один из этапов, последовательно раскрываемого Б.А. Фроловым вопроса об интеллектуальном потенциале палеолитической кульутры, об истоках изобразительной деятельности древнего человека. Цель, выбранная исследователем, была не нова, и в мировой науке к тому времени можно было найти варианты её достижения. Но необычность выбора и подхода к источникам, приемы работы с ними обратили внимание представителей различных научных направлений на исследования советского ученого.

К началу 1960-х гг. в мировом палеоискусствоведении утвердилось мнение о «верхнепалеолитическом Рубиконе» в истории развития человеческой культуры - считалось, что именно в верхнем палеолите появились изобразительные тексты, достойные внимания исследователей. Попытки их прочтения уже были известны. Было заметно и разделение внимания исследователей между «художественными» и «знаковыми» повествованиями эпохи палеолита; искусственность разведения их истоков. Приступая к решению этих проблем, молодой исследователь увидел возможным обратиться к «текстам» более ранних, чем верхний палеолит эпох. Он попытался определить природу их происхождения, и причины развития в знаковые, количественные и геометрические структуры. Оставаясь на позициях эволюционизма и материализма, Б.А.Фролов рассуждает о важности трудовой и производственной деятельности в процессе становления абстрактного сознания первобытного человека. Первые примеры материального выражения зарождающихся абстракций, как считал исследователь, нужно было искать, обратившись к материалам нижнего палеолита. Знаковыми текстам в данном случае были признаны шелльские рубила. Постепенно, как считает автор, абстрагируясь от предметности ряда процедур, связанных с количественным фактором операций необходимых для создания какого-либо предмета или же их продолжительностью, сознание древних людей начинает вырабатывать простейшие представления о форме, о соотношении частей, о мере, и о числе. Тогда же человек столкнулся с задачей напрямую не связанной с производством и обеспечением естественных жизненных потребностей - упрощенной фиксацией количественной информации. Для этой процедуры подходили не только «наглядные пособия» (сами рубила), и части собственного тела - пальцы на руках и ногах, а так же находящиеся всегда под рукой предметы - камни, кости, палочки. Неудобство вторых очевидно, и уже в эпоху мустье они были заменены человеком - появились первые знаковые записи на поверхности различных предметов, которые могли выполнять роль «коротких и мобильных памяток» о количестве необходимых предметов, о времени горения костра, о продолжительности пути и т.д.

Итак, необычна изначальная посылка его исследований. Они начинаются с уверенности в то, что орнамент, покрывающий тела статуэток и предметов неопределенного назначения не является их декоративным дополнением. Палеолитическому человеку, как считает исследователь, было присуще математическое осознание числа и способность к календарному наблюдению за природой. Именно этого характера информация и была зафиксирована в орнаментальных текстах. Поэтому понимание предмета, его роли в культуре необходимо вести через анализ узора, расположенного на его поверхности. «Узор» рекомендовано было воспринимать как полновесный знаковый «текст», прочтение которого возможно лишь после осознания семантики составляющих его знаков - «точек», «каверн» и характера их синтактики. Как на уровне символического, так и на уровне знакового осознания эти элементы мало доступны постороннему наблюдателю, не принимавшему участия в создании текста. Но выход был найден. Проникновение в семантику этих единиц проведено через анализ их синтактических взаимосвязей - их количества, групповых динамик (порядок чередования объединенных в группы знаков) и специфики архитектуры записи (как построена запись, напоминает ли её форма некий символ и т.д.). Б.А. Фроловым выявлены утилитарная и календарная подосновы знаковых изложений. Им подробно рассмотрены сферы формирования, причины развития и правила использования этих разнохарактерных приемов фиксации информации.

Несмотря на необычность методического подхода, и выводов, к которым пришел исследователь, представленные им результаты получили положительные отклики в научной среде. В отечественной археологии впервые отчетливо была заявлена проблема иного, «не внешнего» подхода к изучению обнаруженного предмета. Информационную ценность получили невзрачные, до того момента неинтересные гуманитариям предметы: стержни, пластины, пуговицы… - они были названы «документами». Образно невыразительные знаки перестали быть только свидетельствами случайности и развивающегося чувства эстетики, они приобрели статус информационных единиц, не менее значимых и весомых, чем художественный образ. И вместе с этим палеолитическая культура обнаружила черты рационально функционирующей системы.

Следующий подраздел диссертационного исследования связан с раскрытием методической концепции интерпретации В.Е. Ларичева. В отличие от Б.А.Фролова, сконцентрировавшего свое внимание на причинах происхождения знаковых записей, пытавшегося найти ответ на вопрос «как этот феномен культуры мог состояться», исследования В.Е. Ларичева являются примером научной деятельности основная цель которой - интерпретация художественно выполненного и орнаментально оформленного материала; он ведет поиски ответа на вопрос - «что есть этот культурный феномен». И так как к теме диссертационного исследования данный вопрос намного ближе, а также ввиду большого количества публикаций, раскрывающих детали проводимых этим ученым исследований, внимания раскрытию его концепции было уделено заметно больше. Весь массив его трудов может быть разделен по типам источников: мобильные изображения, изображения писаниц и пещер; по хронологическому и территориальному принципам. К рассмотрению были привлечены те из его работ, которые затрагивают проблемы интерпретации именно палеолитического материала, обнаруженного в пределах Северной Азии.

Особенность исследований В.Е. Ларичева заключена в том, что исследователь считает недопустимым интерпретировать обнаруженный материал исходя только из его визуального анализа, а объяснение семантики изображения предположением - недостаточным. Иначе видеть художественную форму и знак, объяснять увиденное, он учился по работам Буше де Перта и А. Маршака. Разделяя многие положения их иследований, он тщательно работал над этапом проверки полученных результатов, стремясь уменьшить в нем долю предполагаемого и сделать вывод констатируемым. Итог - появление своеобразной методики исследования различных знаковых текстов первобытности, «каркас» которой отличается структурной гибкостью. Дело в том, что порядок и методические составляющие анализа одного вида изображений, например, мобильного искусства, не представляют собой строго заданной последовательности определенных методов - для анализа статуэток используется одна методическая последовательность, для текстов «неутилитарных предметов» несколько иная, «пластины» требуют уже другого подбора-последовательности методических приемов раскрытия их содержаний. Таким образом, своеобразие каждого предмета, либо орнамента отражено и в программе его исследования. Но в каждом отдельном случае можно говорить о «методическом активе», к которому постоянно обращается исследователь: анализ материала, из которого изготовлен предмет, анализ геометрии предмета и знакового текста, возможность диалога между «геометрией» и «иконографией» текста, иконографические закономерности построения знаковых композиций, снятие точных графических копий знаковых и геометрических текстов, поиск логики прочтения текстов, интерпретация знаковой записи изделия, проверка полученных данных, определение логики сопричастности информации запечатленной в знаках и образности предмета, на котором данная запись выполнена, прагматическая оценка текста (и знакового, и образного), историческая и культурологическая реконструкция статуса выявленной информации.

Начало формирования новой методики требовало корреляции традиционной, характерной для отечественных исследований методологической позиции. Она заключалась в отказе от представлений о предельной «хозяйственности» интересов и всего мировоззрения первобытного человека; от предположений о его интеллектуальной ограниченности. Программа же исследования предметов мобильного искусства заключала в себе следующие важные позиции:

осознание отсутствия «случайностей» в построении художественных и знаковых изображений, а, следовательно, необходимость соблюдения предельной строгости в анализе любых «мелочей» .

Группы насечек и лунок должно воспринимать своего рода «подписями» к предметам-носителям, а их комбинации полновесными «текстами».

Доказательство - важный этап в рамках семантических исследований, и для этого может быть полезен метод календарной накладки.

Отработка методики состоялась в ходе исследования трех предметов - ачинского жезла, мальтинского «идола» и мальтинского ожерелья, подобранных для того не случайно. Все они являются образцами продолжительных по количеству знаков записей, включающих в себя трехлетний годичный цикл счисления, двухлетний и годовой. Наблюдается их (записей) определенная структурная идентичность, совпадает характер выявленной в них информации (все они календари), одинаково может быть представлена и семантическая емкость знаков этих различных текстов (они могут обозначать сутки, месяцы, годы). Рассматривая результаты и порядок исследования данных предметов, можно отметить высокую работоспособность методики предлагаемой В.Е. Ларичевым, её специфику, и присутствие момента внутреннего развития. Если попробовать обозначить программы «минимум» и «максимум» в его исследованиях, то программа «минимум», связанная с доказательством глубокой значимости знаковых текстов, их календарности, безусловной важностью в интерпретации образов-носителей можно считать достигнутой уже на уровне анализа этих трех предметов. «Максимум», к которому стремится исследователь - доказательство отображения в оформлении произведений «искусства» планетарных циклов, всевозможных астрономических данных, реализация интерпретации малознаковых записей и образов лишенных текстовых пояснений - сложнее и в реализации, и, безусловно, этот уровень не достижим на примере анализа записей всего лишь трех изделий. Стремление к обоснованию многих выдвинутых при изучении этих предметов предположений заметно в следующих многочисленных работах, раскрывающих содержание малознаковых и нарушенных текстов. Их изучение подтвердило верность методической установки и выводов, полученных ранее. Возникшие при ознакомлении с результатами вопросы и анализ некоторых спорных методических сюжетов вынесены в приложение.

В ходе дальнейших исследований ученый приходит к осознанию необходимости расширения спектра памятников. К анализу были привлечены изображения писаниц и пещерных комплексов. И с точки зрения характеристики методического направления нужно отметить, что синтактическое поле было расширено только в случае анализа изображения, расположенного на открытой скальной поверхности. При наблюдении микробарельефа лошади Черной Горы, невозможным и ошибочным было бы игнорирование окружающего ландшафта, помогающего в наблюдении пунктов восхода и захода светил в календарно значимые промежутки времени; конструкции святилища и места расположения самого изображения, освещаемого Солнцем после дня зимнего равноденствия. Таким образом, в прочтении данного текста полезными оказались многие факторы, выявление которых в случае исследования других типов памятников объективно невозможно. Полученные результаты позволили скорректировать прагматическую оценку комплекса. Площадка у подножья поверхности с изображением лошади являлась не только пунктом, в котором палеолитический жрец получал сведения о начале приближения весны, но и своего рода обсерваторией, где проводились наблюдения важных для культуры астрономических явлений. Информация, добытая в ходе подобной практики, в дальнейшем обобщалась и фиксировалась на поверхностях мобильных изделий.

Иначе рассмотрено содержание изображений пещерных комплексов. Здесь внимание исследователя было сконцентрировано на прочтении наиболее ярких из сохранившихся композиций. Синтактическое поле каждой из них было установлено в пределах выявленных В.Т. Петриным границ. Не смотря на то, что попытки к поиску «глобального» текста (как это пытался сделать А.К. Филиппов) не предпринимались, каждый из его фрагментов продемонстрировал присутствие содержания календарно-астрономического характера. Итак, два фактора - семантическая самодостаточность каждой, отдельно взятой композиции, и общность их содержания скорректировали ранее предложенную прагматическую оценку всего памятника. В.Е. Ларичев видит возможным рассматривать его как своеобразное хранилище знаний, как библиотеку и Академию палеолитической эпохи. При этом значимость объекта как места для проведения инициаций не отрицается. Именно здесь неофиты получали важную для развития культурной жизни общины информацию.

Таким образом, благодаря предложенной методике оказалось возможным рассмотреть содержательность различных типов изображений в одном информационном ключе. Предложенные исследователем выводы, не принимаются научным сообществом однозначно, но их безусловная важность для дальнейшего развития науки о первобытности никем не отрицается. Вкратце повторим их:

1. семиотический аспект выводов. Орнаменты изделий и орнаментальное оформление скульптурных изображений, знаковые дополнения к пещерным изображениям должно воспринимать как запись-пояснение к их содержанию. Информационная глубина знаков может быть чрезвычайно емкой, поэтому к прочтению текста нужно приступать непредвзято и после специальной подготовки по дисциплинам с археологией не связанным.

Любой орнаментированный и не орнаментированный предмет, настенное изображение располагают особого характера повествовательными «стратами». Можно выделить геометрический пласт, знаковый собственно, образно-символический в рассматриваемом тексте-изображении. На объективность выводов можно надеяться лишь тогда, когда удалось прочесть их соответственно полноте предложенного (т.е. объяснить значение каждой, сопровождающей их детали, указать на возможные правила, которыми пользовался автор изложения и т.д.). Эта работа, занимающая большое количество времени, требует подготовки по материаловедению, текстологии, в зависимости от защищаемых положений - по астрономии, календаристике, математике, антропологии и зоологии, эмбриологии и мн.др. Таким образом, все внимание исследователя оказывается сосредоточенным на предмете, а не на контексте, в котором предмет-изображение был найден.

2. Искусствоведческий аспект. Исследователи искусства палеолита должны отказаться от принципов внешних оценок образности и семантики изображений. Эпоха гносеологической безвыходности должна быть закончена. Поддерживающая культурологические теории XIX века, она не проясняет специфики структур и основ палеокультуры. Мифологические, космологические, космогонические представления палеолита, наличие которых сегодня просто констатируется, имеют естественнонаучные основы и строго заданный порядок своего знакового и образного воплощения.

3. Плеоэтнологический и культурологический аспекты. Высокого уровня знания эпохи палеолита, на первый взгляд не связанные с «насущными проблемами», могли быть возможны лишь в условиях заметной дифференциации общества. Для обеспечения развития естественно-научного характера знаний внутри палеообщины, по-видимому, сформировалась группа из отдельных её представителей, жизнь которых была посвящена интеллектуальным штудиям, практическим наблюдениям за жизнью звезд и планет, теоретизации полученных знаний, их сохранению. В различных экологических зонах эта информация могла обладать своеобразием стилистического воплощения (она могла быть выражена «различным языком»: художественным или же знаковым) и иметь различные подтексты. Таким образом, предложен новый взгляд не только на содержательность изображений первобытности, но и на структуру общества, в котором эти тексты создавались; на те социальные условия, в которых они могли быть созданы.

В заключении диссертационного исследования представлены основные результаты, подведены итоги развития двух методических направлений ярко заявивших о себе в отечественной науке. Охарактеризовано состояние развития каждого из них, сказано о возможных перспективах их дальнейшего развития.

К результатам проведенного исследования относится выявление:

структур интерпретаций, характерных для отечественной археологической мысли;

условий, в которых они развивались, и благодаря которым приобрели соответствующую форму;

выводов, которыми на данный момент обладает отечественная наука;

перспектив развития выявленных методических направлений;

первоочередных задач, с которыми должна справиться археологическая наука для успешного развития интерпретации накопленного ею материала.

В результате комплексного рассмотрения заявленной темы, мы можем выделить специфические каналы, из которых археолог получает информацию о значении палеоизображения. К ним относятся:

- впечатления, которые оказывает на него обнаруженный предмет;

- заключения о подобном изображении более авторитетного в сфере науки лица;

- сравнения его с аналогичным предметом-изображением из этнографической культурной среды;

- контексты, и их интерпретация;

- анализ предмета непосредственно.

Первые четыре «способа познания» соответствуют гуманитарному (традиционному) направлению интерпретации, последний - характерен для естественнонаучного.