Правила о терпимости масонства в Российской Империи в 1811 г.: источниковедческий анализ

Размещено на http://www.allbest.ru/

Правила о терпимости масонства в Российской Империи в 1811 г.: источниковедческий анализ

Дмитриев Алексей Вениаминович аспирант, Автономная некоммерческая образовательная организация высшего образования "Гуманитарный университет" 620131, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Викулова, 38А

Dmitriev Aleksei Post-graduate student, the department of History of State and Law, Humanitarian University 620131, Russia, Yekaterinburg, Vikulova Street 38A 

Аннотация

ложа масонский полиция министерство

Отношения государства и масонских лож вызывали и вызывают неподдельный многоаспектный интерес. Цель настоящего исследования - дать источниковедческий анализ приложению «лит. А» к записке особенной канцелярии министерства полиции. Автором производится 1) установление достоверности источника и точности содержащихся в нем сведений; 2) установление года, наименования, юридической силы, цели, полноты и значения источника. Основанием для такого исследования послужили работы над источником, начатые В.И. Семевским, Г.В. Вернадским и А.И. Серковым. Используются методы сравнительного правоведения, юридического источниковедения, для характеристики документа использованы приемы внешней и внутренней критики. В статье производится сравнение правил 1811 г. и указа прусского короля 1798 г. Показывается значение правил для законодательного регулирования деятельности масонских лож. В статье впервые проводится юридический источниковедческий анализ правил 1811 г. Введение правил послужило образцом русского варианта модернизации законодательного регулирования масонства.

Ключевые слова: русское масонство, терпимость масонства, Фесслер, Сперанский, Балашов, Фок, Вязмитинов, Бебер, реформа масонства, легализация масонства

Abstract

The relationship between the government and Masonic lodges have always aroused genuine multifaceted interest. The goal of this research is to provide a historiographical analysis to the enclosure “Lit. A” to the note of special clergy of the Police Ministry. The author establishes the authenticity of the source and precision of the data contained within, as well as the year, title, legal value, purpose, completeness and meaning of the source. The foundation for this study served the works on the source started by V. I Semevsky, G. V. Vernadsky and A. I. Serkov. The author compares the rules of 1811 and the Decree of Prussian King of 1798; demonstrates the meaning of the rules for the legislative regulation of the activity of Mason lodges; and provides the historiographical analysis of the rules of 1811. The introduction of rules served as an example of the Russian version of modernization of the legislative regulation of Masonry.

Тема масонства традиционно привлекает интерес широкой публики. Это и понятно, ведь масоны являлись хранителями тайны, не известной обывателю, что вызывало у последнего любопытство, подозрения и даже страх. В истории России был период, когда масонство было весьма популярно в дворянских кругах, поэтому русское масонство - это прежде всего часть наследия дворянской культуры. Обращение к историческому опыту России не может быть малозначащим для всякого культурного русского человека. Сегодня русское вольное каменщичество возродилось, открываются новые ложи, а вопросы взаимоотношения государства и масонства остаются актуальными. От того, как складывались отношения масонских лож в Российской Империи в конце XVIII-начале XIX века, зависит взгляд на проблему официального признания масонства. Беспристрастно изложить её - значит по возможности отстраниться от крайностей, сосредоточить внимание на документах. Об одном из таких документов, относящемся к вопросу легализации вольных каменщиков, и пойдет речь.

Цель исследования - дать историко-юридическую характеристику тексту, обозначенному как приложение «лит. А», расположенному в Сборнике исторических материалов 1902 года. Задачами, таким образом, будут: 1) установление достоверности источника и точности содержащихся в нем сведений; 2) установление года, наименования, юридической силы, цели, полноты и значения источника [1, с. 287]. Объектом исследования, соответственно, будет выступать текст указанного приложения, а предметом - его историко-юридическая характеристика. Объект и предмет исследования определили используемые методы исследования - дедуктивный, историко-правовой и сравнительно-правовой.

В историко-правовом ключе вопрос не разрабатывался. По утверждению А.Н. Пыпина, сделанному в начале XX века, «история масонского движения во времена импер. Александра до сих пор мало известна. По существующим в печати материалам трудно еще составить о них достаточно ясное понятие» [2, с. 320]. И сегодня в отечественной истории по этому вопросу сохраняются пробелы. Впервые исследуемый текст был извлечен из Архива Собственной Его Императорского Величества канцелярии и опубликован Н.Ф. Дубровиным лишь в начале XX века, тогда же Г.В. Вернадским был выписан текст аналогичного содержания из военно-ученого архива Главного Штаба, но не был опубликован. В.И. Семевский в статье «Декабристы-масоны» в февральском номере журнала «Минувшие годы» за 1908 г. [3, с. 19,20] излагает содержание источника. А.И. Серков в 2000 году дал краткий анализ источнику в монографии «История русского масонства XIX века».

Теоретической базой исследования послужили исторические и юридические исследования Г.В. Вернадского, Е.А. Вишленковой, Н.Ф. Дубровина, В.Ю. Захарова, С.В. Кодана, Ю.Е. Кондакова, С.А. Корфа, А.Ю. Минакова, И.В. Михеевой, Б.Э. Нольде, А.Н. Пыпина, Ф. Севастьянова, В.И. Семевского, А.И. Серкова, Т.О. Соколовской, В.М. Сырых, Г.Ф. Шершеневича, Н.К. Шильдера, В.Г. Щеглова.

Достоверность документа

В 11-м выпуске «Сборника исторических материалов, извлеченных из Архива Собственной Его Императорского Величества канцелярии», изданном в 1902 году, мы обнаруживаем после записки В.В. Мусина-Пушкина Брюса от 03 февраля 1819 г. записку о масонстве особой канцелярии Министерства Полиции (в тексте канцелярия названа «особой», речь идет об особенной канцелярии министра (с 1817 - министерства) полиции в 1811-1819 гг.) без даты и без автора [4, с. 589; 5, с. 672; 6, с. 719, 7, с. 797] и приложение к ней под литерой «А» [8, с. 311-314].

Записка изложена составителем Н.Ф. Дубровиным (генерал-лейтенант, академик и секретарь (с 1893 г.) Академии наук) [8, с. 291-311]. Записка опубликована в разделе «К истории масонства» сразу после записки В.В. Мусина-Пушкина Брюса от 03 февраля 1819 г. [8, с. 284-291]. Характеристики приложению «лит. А» составителем сборника не дается. Приложение представляет собой текст §§64 и 65 Устава Благочиния (но номера параграфов в тексте не указаны), а также правила о том, какие масонские ложи признавать терпимыми, а какие из них следует запрещать. Текст выполнен в виде нормативного документа, состоящего из преамбулы и 13 параграфов. После приложения «лит. А» идут приложения «лит. В», «лит. С» и «лит. D». Автором сборника в 1-м выпуске, изданном ещё в 1876 году, поясняется, что составителем «имелось в виду сгруппировать, по возможности, документы однородного содержания в подлежащие более или менее самостоятельные отделы, и за тем, разместить бумаги[,] принадлежащие к каждому из них[,] в исторической их последовательности» [9, с. VII]. На основании такого «плана» был составлен Н.Ф. Дубровиным и 11-й сборник [9, c. VIII]. То есть документы должны быть, по возможности, расположены по теме масонства в «исторической их последовательности». Вероятно, составитель полагал, что записка особенной канцелярии была изготовлена позднее письма В.В. Мусина-Пушкина Брюса, то есть после 03 февраля 1819 г.

При ознакомлении с секретным архивом Собственной Его Императорского Величества канцелярии, находящемся сегодня в фондах Государственного архива Российской Федерации, мы находим тот же самый документ под названием: «Проект условий существования обществ, товариществ, братств и др. организаций, в том числе разрешенной правительством масонской ложи «Владимира к истине» (далее - «Проект условий») [10]. Разница с текстом, приведенным Н.Ф. Дубровиным, незначительна: опубликованный Н.Ф. Дубровиным вариант в преамбуле не содержит «§64» и «§65», транскрипция начала XIX века «/:» и «:/» заменена им на «(« и «)»; в §1 слово «клятвенно» заменено на «клятвою», слово «голосом» заменено на «словесно», словосочетание «следующих параграфах» заменено на «следующем параграфе»; в §4 словосочетание «или будут причиняти» изменено на «или будут причинами»; в §6 слово «непозволенность» заменено на «недозволенность»; в §7 словосочетание «не имеет» заменено на «не имел», слова в словосочетании «будут способствовать» поменяны местами; в §8 слово «естьли» заменено на «если», словосочетание «двух годичного» заменено на слово «двух-годичного»; в §9 слова «кто либо» заменено на слово «кто-либо»; в §10 слово «каждогодно» заменено на «ежегодно»; в §§8-10, 12,13 слова «Министр Полиции» у Н.Ф. Дубровина напечатаны с маленькой буквы; есть и другие редакционные правки. Это свидетельствует, что Н.Ф. Дубровин отпечатал рукописный текст «Проекта условий». Ввиду того, что Н.Ф. Дубровин никак не назвал текст приложения «лит. А», можно предположить, что данное название было критически воспринято Н.Ф. Дубровиным либо присвоено тексту позднее.

Очень похожий текст был законспектирован Г.В. Вернадским из Военно-Ученого архива Главного Штаба по каталогу, составленному Бендером [11, лл. 54-55].

Документ упоминается и в секретном отношении министра внутренних дел к начальнику главного штаба от 9 января 1826 г. за №13, которое целиком опубликовано Т.О. Соколовской [12, с. 344].

С текстом документа знакомился также В.И. Семевский и изложил его содержание в статье «Декабристы-масоны» [3, с. 19, 20].

Наименование документа

Документ не имеет названия. В секретном архиве III отделения Е.И.В. канцелярии документ именуется проектом условий существования обществ, товариществ, братств и др. организаций, в том числе разрешенной правительством масонской ложи «Владимира к истине». В самом тексте, в §§9 и 13, положения документа именуются пространно «постановлениями» [8, с.314]. А.И. Серковым данный документ обозначен как проект «постановления» [13, с. 87]. Однако вынесение постановлений в практике министерства полиции в 1811-1819 гг. отсутствовало. Практика вынесения постановлений имелась у коллегиальных органов - Сената («Рапорт обер-прокурора Сената Баранова Д. министру юстиции, записка Баранова Сенату и постановление Сената о повышении цен на узаконения, издаваемые Сенатом» [14]), Комитета министров («Переписка с военным министром о применении постановления Комитета министров о предоставлении губернаторам пограничных губерний более широких полномочий для наблюдения за населением» [15]). Может, имелась в виду принадлежность документа к правовым актам? Ведь в то время любой правовой документ именовался постановлением [16, с. 64; 17, с. 92, 98, 99, 103]. Очевидно, что «постановление» в данном контексте относится не к названию документа, а к его характеристике как документа, относящегося к разряду правовых актов.

Во-вторых, министерство полиции в то время (1811-1819 гг.) принимало инструкции, циркуляры или циркулярные предписания, которые содержатся в большом количестве в Государственном архиве Российской Федерации (в описи 3а «Секретный архив. Вопросы внутреннего положения и внутренней политики царского правительства 1820-1880 гг.» фонда 109 «Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии» [18], в описях 1 «Опись о противоправительственных выступлениях, положении крестьян, об Отечественной войне 1812 г. и др. вопросам. 1810-1826» и 2 «Опись о борьбе со шпионажем, наблюдении за иностранцами и др. вопросам. 1808-1826» фонда 1165 «Особенная канцелярия министерства внутренних дел») [19]. Однако текст приложения «лит. А» адресован не столько министерству полиции и его чиновникам, сколько определяет правила создания и деятельности масонских лож в Российской Империи. В нем не имеется соответствующих реквизитов, дат согласования и утверждения текста, установления системы отчетности и меры ответственности должностных лиц. Текст не подпадает под эту категорию актов.

В-третьих, текст приложения не является указом, поскольку также не обладает необходимыми реквизитами. В реквизитах высшего законодательного акта обязательно указываются дата и номер, наименование и фамилия должностного лица, которому адресован указ или высочайшее повеление, текст изложен от первого лица (например, «Главнокомандующему в С.-Петербурге, генералу от инфантерии Вязмитинову. 4 июля за №18» [9, с. 90] или «Министру полиции Балашову. 28 августа за №52» [9, с. 108]). В отдельных случаях указывается место высочайшего повеления (например, «Управляющему министерством полиции генералу Вязьмитинову. 20 Января за №51, г. Плоцк на Висле» [20, с. 25], «Управляющему министерством полиции генералу от инфантерии Вязмитинову. 24 августа 1814 г. №144, г. С.-Петербург» [21, с. 69].

В секретном отношении министра внутренних дел к начальнику главного штаба от 9 января 1826 г. за №13, опубликованной Т.О. Соколовской, документ назван «некоторыми правилами», предначертанными министром полиции масонским обществам в руководство [12, с. 344].

В.И. Семевский называет документ «проектом предполагаемого устава» и одновременно «правилами» [3, с. 19,20].

В 1917 году Г.В. Вернадский при написании магистерской диссертации на тему «Русское масонство в царствование Екатерины II» конспектировал сведения о масонстве из военно-ученого архива Главного Штаба и дал характеристику постановлению, он назвал его правилами [22, л. 3; 23, л. 13]. Правда, при переписывании текста правил в другом месте Г.В. Вернадский озаглавливает его как «записка об обществах» [11, л. 54-55]. С учетом вышеуказанных замечаний для индивидуализации документа не будет ошибкой назвать текст постановления правилами.

Ещё в 1810 году со стороны высших чиновников Александру I предлагалось установить «постоянный, но незаметный надзор» за масонскими ложами посредством «тайных сношений» с министерством полиции, причем знать о надзоре и покровительстве правительства должны лишь «начальники ордена» [24, с. 381-383]. Соответственно, в процессе принятия правил последние не должны были проходить через официальные органы и их журналы, а являлись основой для негласного, тайного надзора. Вот почему текст правил и не содержит никаких реквизитов, позволяющих идентифицировать его форму среди нормативных источников. Сравним текст правил с текстом указа Александра I о запрещении тайных обществ от 1 августа 1822 г. Текст указа начинается с обращения и преамбулы: «Граф Виктор Павлович. Беспорядки и соблазны, возникшие в других Государствах от существования разных тайных обществ, из коих иные под наименованием лож масонских, первоначально - Цель Благотворения имевших…» [25, л.1]. Текст заканчивается предписанием должностному лицу: «Вы не оставите зделать все нужные к исполнению сего распоряжения, сообща об оном и другим министрам, для Единообразного по сему предмету руководства. - и реквизитами: Подлинной собственною Его императорского величества рукою написано». Александр <…> Августа 1 1822 Года» [25, л.2]. В тексте правил таких элементов текста (преамбулы и предписания) и реквизитов не имеется. Однако сами правила налицо. Могли ли правила существовать отдельно от акта, вводившего их в силу? Могли. Существование правил в виде отдельного документа подтверждается практикой министерства полиции, которое могло утвердить правила другим актом, о чем свидетельствуют, например, «Записка Министерства полиции об утверждении правил поселения иностранных переселенцев в Бессарабской обл.» [26], «Правила, циркулярные предписания Министерства полиции и переписка с губернаторами по вопросам пропуска через границу» [27].

Время составления документа

По утверждению В.И. Семевского, «проект предполагаемого устава» был принят в 1810 году одновременно с объявлением, сделанным министром полиции масонским ложам [3, с. 19, 26].

В секретном отношении министра внутренних дел к начальнику главного штаба от 9 января 1826 г. за №13 утверждалось, что правила были предначертаны министром полиции масонским обществам в руководство в 1810 году [3, с. 344].

Согласно А.И. Серкову, в ответ на письмо 8 октября 1811 г. М.Ю. Виельгорского к гр. А.К. Разумовскому «мастера всех лож получили проект постановления о масонских ложах» [13, с. 87].

Г.В. Вернадский предположил, что правила были составлены в 1815 году, об этом свидетельствует его конспективные записи: «Правила масонских собраний, выработанные[,] вероятно[,] Министром Полиции в 1815..» [23, л. 13] и «№29 дело №114 1815? Правила для масонских лож» [22, л. 3]

Чтобы разрешить проблему такого разброса дат в осмыслении историков, обратимся к тексту правил.

В §2 правил читаем: «Изо всех масонских лож терпима в С.-Петербурге одна ложа Владимира к истине». Из этого предложения следует, что при составлении правил в С.-Петербурге существовала ложа Владимира к истине [8, с. 311,312] (в тексте, скорее всего, имелась в виду Великая ложа Владимира к порядку [28, с. 1049]). Великим мастером с 1809 (1810) по 1815 гг. этой ложи был единственно И.В. Бебер [28, с. 1050], именно ему «благоугодно было повелеть, чтобы все ложи работали под управлением великой Директориальной ложи «князя Владимира к порядку», по древним, в Россию вошедшим актам и чтобы все ложи в России не иначе существовали и заводимы были, как под единственным распоряжением сей великой ложи и управляющего оною Великого мастера Бебера» [29, с. 468].

В §10 читаем: «Начальники 4 соединенных лож Владимира к истине должны ежегодно подавать министру полиции списки…». То есть в момент составления текста в союзе было всего 4 ложи: Александра к коронованному Пеликану, Елизаветы к добродетели, Петра к Правде и сама Великая директориальная ложа Владимира к порядку.

В 1812 году, по заверению И.В. Бебера, французские ложи (Соединенных друзей, Палестины в Санкт-Петербурге, ложа Изиды в Ревеле) «примкнули к союзу Великой Директориальной ложи Владимира к порядку», приняв «шведский обряд» [30, с. 189]. Согласно А.И. Серкову, это объединение произошло в 1811 году [13, с. 88]. По мнению В.В. Кучурина, французские ложи вынуждены были это сделать, «чтобы продолжить работы» [31, с. 17]. В 1813 г. к союзу примкнула ложа Нептуна в Кронштадте [24, с. 399]. Итого с 1813 г. в союзе Великой директориальной ложи Владимира к порядку находилось 8 лож: собственно Великая директориальная ложа Владимира к порядку, Александра к коронованному Пеликану, Елизаветы к добродетели, Петра к Правде, Палестины, Соединенных Друзей, ложа Изиды в Ревеле, Нептуна в Кронштадте.

Отсутствие в тексте сведений о дополнительных 4 ложах (а ими являлись ложи Палестины, Соединенных Друзей, Изиды, Нептуна) объясняется тем, что текст был принят в качестве проекта ещё в 1810-1811 годах, то есть до увеличения числа «терпимых» лож с 4 до 7 (в 1812 г.) и до 8 (в 1813 г.).

Обратимся также к краткой характеристике приложения «лит. А», данной в «Записке о масонстве особой канцелярии Министерства Полиции» [8, с. 307]. Автор записки особенной канцелярии министерства полиции, по всей видимости, М.Я. Фон Фок, именно он в 1814-1818 гг. был правителем (с 4 октября 1818 г. - директором) особенной канцелярии министра полиции [32, с. 636; 5, с. 672; 6, с. 719; 7, с. 797; 33, с.854; 34, с. 426].

1) министр полиции (с 1810 г. им был А.Д. Балашов) «сообщил великому мастеру прилагаемый под литерою А опыт постановления о ложах, не в виде указа или закона»; 2) приложение «лит. А» было передано великому мастеру «как основание последовать имеющего на сей конец устава»; 3) автором записки приложение охарактеризовано как составленное «без нужных сведений» и весьма недостаточное для регулирования деятельности лож; 4) доказательством недостаточности приложения «лит. А» автор записки посчитал «начертание» под «литерой В» в котором «сие постановление на тех же самых основаниях пополнено и сколько можно приспособлено к настоящим обстоятельствам».

Из данных четырех простых утверждений можно заключить, что М.Я. Фон Фок именует приложение «лит. А» «опытом постановления о ложах», которое было не достаточно для регулирования деятельности масонских лож, и поэтому было принято «начертание» под лит. «В». Исходя из содержания приложения «лит. В», в котором указано на терпимость Великой директориальной ложи Астреи [8, с. 316], которая была создана 30 августа 1815 года [8, с. 309; 29, с. 474], у А.И. Серкова - 20 августа 1815 г. [28, с.1044], следует, что приложение «лит. В» было принято не ранее осени 1815 года. К записке относится и приложение «лит. D», в котором приводится текст «Основного договора союза» Великой ложи Астреи, принятого 20 июля 1815 г. [8, с. 329], и сообщается о присоединении к договору «в течение 1815 и 1816 г.» ещё нескольких лож: ложи «избранного Михаила в С.-Петербурге», ложи «Александра к коронованному Пеликану», ложи «Иордана в Феодосии» [8, с. 329]. Это ещё раз свидетельствует, что характеристика правилам как документу в записке давалась в 1817 году. Этот же год составления указывает В.И. Семевский в статье «Декабристы-масоны» [3, с. 9, 10]. Этот вывод согласуется с собственным наблюдением Ю.Е. Кондакова, который относит время составления записки к 1815-1819 гг. [35, с. 470]. А вот реформа масонства совершалась на 7 лет раньше - в 1810 г. под руководством М.М. Сперанского, А.Д. Балашова и А.К. Разумовского [8, с. 284-291, 306; 13, с. 74, 75; 24, с. 388; 36, с.124; 37, с. 260-261], именно под их руководством составлялись правила. М.Я. Фон Фок не участвовал в реформе масонства, поэтому его оценка, хотя и является ретроспективной, позволяет определить хронологический разбег времени составления документа.

Важно и то, что упомянутое в правилах министерство полиции стало исполнять свои обязанности с 1811 года, об этом свидетельствует издание «Месяцеслова», в котором список должностных лиц второй экспедиции приводится на 13 января 1811 года, а медицинской экспедиции - на 24 ноября 1810 года; штата особенной канцелярии вообще не предусматривалось [38, с. 539, 541]. Ассигнования на содержание министерства полиции стали выделяться с 1811 года, о чем свидетельствует роспись о доходах и расходах за 1810 и 1811 годы [39, с. 209]. Министерство полиции начало функционировать только с 1811 г., тогда же был предоставлена роспись о доходах и расходах на 1811 год. На 1810 г. на министерство полиции деньги не выделялись.

Маловероятно, что документ в дошедшем до нас виде был составлен в 1810 году. Дело в том, что §2 устанавливает исключение из требований §1 для союза директориальной ложи Владимира к истине, которая придерживалась шведской системы масонства. Проект И.А. Фесслера и М.М. Сперанского как раз содержал критику шведской системы. Поэтому до высылки И.А. Фесслера и критики М.М. Сперанского в 1811 г. сложно говорить о включении авторами в текст §2 «терпимой ложи Владимира к истине». Именно в 1811 году правительство, по сведениям Т.О. Соколовской, вернуло главе масонов шведской системы И.В. Беберу «просмотренные и разрешенные» «акты масонских обрядов и установлений» и предложило даже свое покровительство [40, с. 174]. Первые упоминания об исполнении правил масонскими ложами начались также с 1811 г.

Из данных свидетельств можно заключить, что текст правил в существующем виде был составлен в 1811 году, но с 1813 года не учитывал быстрое развитие союза Великой директориальной ложи Владимира к Порядку, в котором, вместо 4, в 1813 году уже находилось 8 лож. Мы не смогли обнаружить сведений о внесении изменений в правила. В 1815 г. были приняты новые правила, которые учитывали сложившуюся в ложах ситуацию (существование двух Великих лож - Великой Провинциальной ложи и Директориальной ложи Астреи). В сборнике они обозначены как приложение к письму В.В. Мусина-Пушкина Брюса под лит. В [8, с. 315-319]. Согласно наблюдению В.И. Семевского, изменения в «проект предполагаемого устава» были внесены в 1817-1818 годах [3, с. 26].

Юридическая сила документа

Вопрос об юридической силе источника является одним из малоисследованных и сложных.

Для начала определимся с общим порядком вступления в силу правовых актов в исследуемый период. На 1810-1811 годы в Российской Империи приходится период правовых и государственных реформ. Существовало несколько вариантов порядка подготовки и принятия законодательных актов. Первый вариант предусматривал наличие в делах законодательных правительственной инициативы, которая осуществляется по общему правилу министрами и в случаях «особенных» по непосредственному Величайшему повелению (§33 Указа об образовании Госсовета от 1 января 1811 г.) [41, с. 68]. Согласно §220 Указа об общем учреждении министерств от 25 июня 1811 г., министр уполномочен «представлять» о необходимости нового закона или отмене прежнего. Как видно, министры обладали законодательным почином, порядок его применения очень широкий и отводился на министерское усмотрение (§§161, 162 Общего учреждения министерств) [41, с. 108]. Такой порядок сохранился до 1857 г. С.А. Корф критиковал его и предлагал считать «теоретическим недоразумением» [42, с. 253-254]. Современный исследователь И.В. Михеева соглашается с ним [43; 44, с. 55]. По свидетельству Б.Э. Нольде, почин высших административных учреждений осуществлялся без предварительного «испрошения Высочайших повелений» [45].

Второй вариант предусматривал концентрацию всех полномочий законодателя (в том числе права законодательной инициативы) в руках монарха. К существованию такого порядка склоняется Г.Ф. Шершеневич [46]. Однако, по убеждению И.В. Михеевой, этот период формального закрепления единства в законодательной сфере монарха и министров наступил только с 1857 года [47, с. 15].

Третий вариант предусматривал компетентностное нормотворчество министров. По утверждению И.В. Михеевой, министерства имели полномочия «по самостоятельному (без утверждения монархом) созданию правовых норм в пределах обозначенной для них сферы государственного управления» [47, с. 4]. Министерское делегированное правотворчество при этом носило развивающий характер в виде детализации, конкретизации, дополнения существующих законодательных норм [47, с. 24].

Не следует забывать, что, по словам С.В. Кодана, период с 1801 по 1825 гг. в целом являлся реформенным для русского законодательства и государственного механизма, в нем происходили поиск определения конституционных начал в государственном устройстве и модернизация политико-правовой сферы жизни страны [48, с. 7]. По утверждению И.В. Михеевой, время с 1802 по 1857 год было также периодом «практического поиска границ министерских нормотворческих полномочий» [47, с. 15].

Важно и то, что именно «личностные качества и мировоззрение носителей верховной государственной власти» определяли в этот период как принятие управленческих решений, так и законодательных актов [48, с. 8]. Отсюда вытекают многообразие и многосложность законодательных нормативных правовых актов, которые «а) не имели четкого различия по иерархии и содержанию, потому содержали в себе характеристики как собственно закона, так и подзаконного акта (уставы, положения, наказы, инструкции, указы, мнения Государственного совета и доклады, удостоенные Высочайшего утверждения, правила); б) издавались с возможностью вариативного выбора формы издаваемого акта, которая, в свою очередь, могла быть простой и сложной» (манифесты, доклады, мнения Госсовета, записки и др.) [47, с. 14].

Из указанных положений следует, что форма и порядок принятия законодательного акта в 1810-1811 годах не имели решающего значения, они могли быть любыми. А как же дело обстояло с правилами?

Основным источником, проливающим свет на это темное пятно, является записка особенной канцелярии министерства полиции. Касательно законодательного регулирования масонства автор записки считает, что масонство, существующее в России около ста лет, «никогда, сколько известно», не было явно покровительствуемо, но «никогда также не было торжественно запрещаемо» [8, с. 292].

Этот тезис записки основан на подробнейшем изучении предмета. Например, 23 апреля 1794 года все пять лож в Риге прекратили свои собрания по «воле Августейшей Монархини» Екатерины II, «до дальнейшего повеления». В Ревеле и некоторых других местах «подобного повеления объявлено не было». В 1816 году Рижским военный генерал-губернатор маркиз Паулуччи запретил собрания масонской ложи «Трех коронованных мечей» в Митаве и пытался доказать наличие законных оснований для такового запрещения в секретной переписке с управляющим министерством полиции. Маркиз ссылался на наличие указов Екатерины II и Павла I о запрещении масонских лож, однако сами указы или их копии по запросу управляющего министерством полиции С.К. Вязмитинова маркиз Паулуччи представить не смог. «Два же рескрипта на имя барона Палена, представленные маркизом», заключали в себе «объявление Всемилостивейшего благоволения курляндским масонам», которые при присоединении Курляндии к России прекратили своя собрания и принесли в дар собственные дом и библиотеку «в пользу приказа». Эти положения рескриптов маркиз Паулуччи истолковал как основание для запрещения лож в России [8, с. 303].

Надо заметить, что маркиз Паулуччи впоследствии ссылался на высочайшее повеление Александра I, который, по его словам, одобрил его действия по запрещению собраний масонской ложи в Митаве. На этот счет управляющий министерством полиции С.К. Вязмитинов ответил, что не нашел «во всемилостивейше вверенном мне Министерстве никаких сведений о помянутом постановлении, основанном, как из первого вашего по сему предмету представления явствует, на особом именном указе» [49, л. 4, 4об.] и просил переслать ему «для необходимого руководства список с оного Высочайшего указа» [49, л. 4об].

Тем самым автор записки констатирует неопределённость в исследовании вопроса законодательного регулирования масонства. По смыслу записки напрашивается вывод, что российская верховная власть относилась к масонству безразлично, санкционировав тем самым самодеятельность тайных масонских организаций. Однако если, предположим, для истории белые пятна - нормальное состояние, то для историко-правовой науки такое положение является неудовлетворительным. Она неопределенности и пробелов терпеть никак не может. И требует теоретического осмысления.

На с. 306 автор записки делает неожиданный вывод: «Из сего оказывается, что отношение лож к правительству есть следующее: они терпимы, с тем однако же, чтобы министру полиции постоянно отдаваемы были отчеты о всех их действиях и чтобы на великом их мастере лежала вся по сему предмету ответственность» [8, с. 306].

Откуда же взялись эти выводы, если факты, ранее изложенные в записке, противоречивые и неясные?

Они могли взяться только на основании документа. И автор указывает этот документ в буквально следующем предложении: «В то же время министр полиции сообщил великому мастеру прилагаемый под литерой А опыт постановления о ложах, не в виде указа или закона, но как основание последовать имеющего на сей конец устава».

На этом можно было бы ставить точку и считать правила проектом, не получившим юридической силы. Однако, продолжая логически мысль составителя записки, получается, что масонство было терпимо правительством на основе лишь «опыта постановления о ложах»? И лишь на основе проекта Великий Мастер взял перед правительством ответственность за деятельность масонских лож и регулярно отчитывался перед министром полиции? И министр полиции посмел отдать без высочайшего повеления проект постановления о ложах великому мастеру? Может быть, министр полиции советовался с великим мастером, какие пункты изложить в правилах терпимости масонства перед их передачей на высочайшее утверждение?

Ответов в записке мы не находим, одно противоречие наслаивается на другое, выводы записки носят предположительный характер. Поэтому необходимо обратиться к истории составления записки, а также к другим источникам, чтобы проверить, как законодательно регулировалось масонство на самом деле.

Во-первых, вспомним, что записка особенной канцелярии министерства полиции была изготовлена лишь 1817 году, когда правила 1811 года, в связи с принятием новых правил в 1815 году, уже утратили силу. Какую оценку должен был дать составитель записки М.Я. Фон Фок правилам, которые морально и юридически устарели? Правильно, ретроспективную. И емкая фраза «Сей опыт начертан без нужных сведений и весьма недостаточен» [8, с. 307]указывает как раз на несоответствие правил в 1817 году изменившимся фактическим обстоятельствам. Во-вторых, понятно, почему С.К. Вязмитинов как управляющий министерством полиции обосновал свой запрос государю Александру I, со слов М.Я. Фока, отсутствием «постоянных правил». С.К. Вязмитинов, как видно, не был разработчиком правил (поскольку принял управление министерством в 1813, то есть после составления правил в 1811 году), поэтому правила вызывали у него вопросы, однако он был масоном и, очевидно, должен был иметь их под рукой [28, с. 208, 1070, 1084, 1092, 1093, 1110]. Однако при передаче дел в 1813 году никаких бумаг по масонству (никаких указов, уставов, правил, записок и т.п.) в министерстве не оказалось: «Сей бумаги, равно как и прочих по сему предмету, не оказалось между делами принятыми управляющим ныне министерством полиции» [8, с. 306]. Дело в том, что, согласно новому порядку управления, введенному учреждением министерств [41, с. 92-134], министр при вступлении в управление министерством обязан был: «собрать и составить самые верные сведения о настоящем положении его части о законах, уставах и учреждениях, к ней относящихся, так, чтоб все предметы, в состав ее входящие, содержимы были в точной известности» (§62). А после составления записки о состоянии дел «министерство обязано стараться о дополнении его уставов и учреждений» (§65) и необходимыми «по течению дел» постановлениями (§66). Вопросы управления министерством министр разрешал сам на основе единоначалия и лишь в случае затруднений мог обратиться к государю императору за особенным высочайшим разрешением. Подобный порядок установлен в §223 Общего учреждения министерств: «Не прежде, как с точностию удостоверясь в недостатке или неудобствах закона или учреждения прежнего, министр должен приступать к предложению нового» [41, с. 114]. §235 общего учреждения министерств установил перечень дел, при котором требуется особенное высочайшее разрешение: «к делам исполнительным, требующим особенного высочайшего разрешения, принадлежат вообще все предметы управления, предполагающие новый распорядок или дополнение правил, также ограничение, распространение или отмену мер, прежде правительством принятых и высочайше утвержденных» [41, с. 117].

Таким образом, С.К. Вязмитинов для прояснения ситуации обратился запросом к Александру I, так как имел затруднение, упомянутое в §223 общего учреждения министерств. Согласно §235, ни управляющий министерством полиции, ни министр полиции не имели возможности отменять ранее высочайше утвержденные постановления.

Поскольку сам современник - правитель особенной канцелярии министерства полиции М.Я. Фон Фок начал традицию демонстрации двух точек зрения, мы будем излагать каждую из них.

Какие фактические обстоятельства подтверждают позицию, согласно которой правила не получили юридической силы?

Во-первых, документ в секретном архиве так и называется - «проект условий существования обществ, товариществ, братств и др. организаций, в том числе разрешенной правительством масонской ложи «Владимира к истине». Из названия вполне понятен статус документа: это был проект. В.И. Семевский объясняет, что масоны с передачей «проекта предполагаемого устава» будут «под давлением опасения, что в случае каких-либо недоразумений с администрацией проект этот получит силу закона» [3, с. 19]. А.И. Серков подтверждает правомерность такой точки зрения, именуя его «проектом постановления о масонских ложах» [13, с. 87].

Во-вторых, масонская реформа, затеянная И.А. Фесслером и М.М. Сперанским, не удалась. Об этом свидетельствует А.Н. Пыпин, Е.А. Вишленкова и другие ученые [2, с. 307; 19, с. 89; 31, с. 11, 12; 36, с. 124, 126, 429; 50, с. 169, 170]. Ложа Полярная звезда не стала великой, лидеры реформы высланы в провинцию, усилилась шведская система масонства. Почему же если реформа не удалась, то должен был быть принят продукт этой реформы - проект правил, содержащий кальку с указа прусского короля 1798 г. и во многом повторяющий доклад И.А. Фесслера и Г.А. Розенкампфа? Проект дискредитированных братьев, по логике событий, должен был остаться под сукном.

В-третьих, несмотря на свою секретность, правила должны были всё равно содержать реквизиты по требованиям секретного делопроизводства - даты, гриф «секретно», подписи. Раз их нет - значит следует усомниться в существовании правил.

В-четвертых, Александр I боялся повторить участь отца Павла Петровича и поэтому был приверженцем создания тайных комитетов (высшей политической полиции) и негласных методов работы для предотвращения измены. Настоятельной нужды в гласных правилах, которые могли бы возмутить масонское сообщество, очевидно, не было.

В-пятых, если бы правила существовали, тогда М.Я. Фон Фок писал бы о них явно определенно в записке особенной канцелярии министерства полиции. Более того, управляющий министерства полиции в ситуации отсутствия правил вынужден был искать у Государя Императора высочайшего повеления относительно открытия новой ложи в Кронштадте в 1814 г., а в 1816 г. по-прежнему не имел никаких правил под рукой, запрашивая у военного генерал-губернатора маркиза Паулуччи именной указ о запрете масонской ложи в Митаве.

В-шестых, несмотря на узаконение только одного союза директориальной ложи Владимира к порядку, в Санкт-Петербурге тайно существовали и другие масонские ложи: П.И. Голенищева-Кутузова, А.Ф. Лабзина и др. В масонской реформе участвовала не вся масонская братия, а её значительная часть. И они, вероятно, не поддержали бы введение правил, ограничивающих масонскую свободу.

В-седьмых, правила буквально должны были регулировать деятельность масонских лож исключительно в Санкт-Петербурге, а не по всей империи: «Изо всех масонских лож терпима в С.-Петербурге одна ложа Владимира к истине» (§2). Следовательно, правила могли иметь ограниченный круг действия, локальное значение. Эти правила не имели бы силы ни в Москве, ни в Митаве, ни в Кронштадте, что говорило бы об акте губернского уровня и требовало бы за пределами Санкт-Петербурга дополнительной регламентации. Для сравнения: в §3 текста постановления под лит. В указано на терпимость только двух масонских лож. При этом подразумевается уже другой масштаб - общеимперский. Об этом говорит буквальное толкование фразы: «изо всех масонских лож терпимы только две главноуправляющие: 1) Великая директориальная ложа Астрея в С.-Петербурге, 2) Великая провинциальная ложа в С.-Петербурге, со всеми зависящими от них дщерями ложами» [8, с. 316].

В-восьмых, никакой правоприменительной практики на основе правил обнаружить не удалось. Да и зачем нужны правила, когда существует Устав Благочиния, установивший в §§64, 65 общие критерии существования масонских обществ, товариществ и братств? Правила могли бы представлять собой пример избыточного нормотворчества.

В-девятых, правила во многом повторяют мысль немецких законодателей: установить критерии запрещенных обществ, прямо указать разрешенное правительством масонское общество, установить порядок надзора и ответственность всех и каждого, предусмотреть имущественную ответственность масонской ложи. Однако в России не развиты были соответствующие правовые механизмы и процедуры, юридическая наука и законодательство не были готовы к рецепции западноевропейских институтов. Не существовало свода законов, над которым пока ещё трудились Г.А. Розенкампф, М.М. Сперанский и многие другие. Бюрократический полицейский аппарат еще не приобрел необходимой силы и власти - просто некому было бы исполнять правила терпимости масонства. Разве могло только что созданное министерство полиции эффективно надзирать за масонскими ложами? Не говоря уже о том, что в России начала XIX века не было разработано понятия имущественной ответственности организации. И уж тем более не могло быть масонской ложе предоставлено право выступать истцом и ответчиком в суде.

Другая позиция заключается в том, что правила были утверждены Высочайшим повелением и переданы министром полиции великому мастеру разрешенной правительством директориальной ложи Владимира к порядку для исполнения, которое вскоре последовало. Об этом по порядку.

Первым аргументом в пользу этой позиции является предыстория. В 1810 году по указу Александра I был создан особый комитет по реформированию масонства в Российской Империи, в который входили государственный секретарь М.М. Сперанский, министр полиции А.Д. Балашов и министр просвещения А.К. Разумовский [13, с. 71-86; 24, с. 389; 35, с. 454-465; 36, с. 122-133; 51, с. 149-155]. В нем производилась выработка правил терпимости масонства в соответствии с проектом М.М. Сперанского, И.А Фесслера и Г.А. Розенкампфа о реформировании масонства. В следующем разделе мы увидим, что первый параграф правил практически полностью повторяет проект масонской реформы. В 1810 году М.М. Сперанским на утверждение Александра I было передано 2 указа (их содержание приблизительно передано Ф.М. Гауеншильдом): 1) закрыть все ложи в России; 2) принять план М.М. Сперанского или прекратить деятельность лож [52, с. 253, 254]. В том, что так и произошло, у современных исследователей сомнений не возникает [13, с. 74].

В объявлении министром полиции Высочайшего повеления масонским ложам содержались требования о приостановлении принятия ложами новых членов, о рассмотрении масонских актов, об установлении тайных отношений начальников лож с правительством [24, с. 383, 384]. В научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки сохранился текст «От начальника полиции начальникам масонских обществ в СПб.1810» [53]. Историки не сомневаются, что первый указ был подписан. Акты были отобраны на рассмотрение. С данного указа официально началась реформа масонства. А подписание второго указа было отложено. Особым комитетом были предложены меры второго указа: 1) установить за ложами тайный надзор министерства полиции; 2) «установить масонство во всей его первоначальной чистоте»; 3) основать в столице «ложу-мать», так чтобы «всякая другая ложа в империи, не учрежденная этою ложей-матерью, не должна бы быть терпима» [24, с. 382, 383]. Если сравнить предлагаемые меры и содержание правил, то можно заключить, что меры, рекомендованные Его Императорскому Величеству, были реализованы де юре в правилах и де факто на самом деле.

Вторым аргументом является то, что название документа «проект условий существования обществ, товариществ, братств и др. организаций, в том числе разрешенной правительством масонской ложи «Владимира к истине» [10] было критически воспринято Н.Ф. Дубровиным, а он, безусловно, знал, что это был не проект, иначе бы опубликовал это наименование. Ещё раз: опубликованный им документ названия не имеет [8, с. 311-314]. Г.В. Вернадский, законспектировавший и исследовавший источник, прямо назвал документ «правила для масонских лож», что предполагает наличие у документа юридической силы, однако сомневался в датировке (Г.В. Вернадским документ датирован 1815 годом со знаком вопроса) [22, л. 3] и авторстве правил (Г.В. Вернадский предположил, что составителем был министр полиции) [23, л. 13]. Т.О. Соколовская также считает документ «правилами», предначертанными министром полиции масонским обществам в руководство [12, с. 344].

Третий аргумент. Александр I знал и читал масонские уставы и законы, внутреннюю масонскую переписку, распоряжения и др. И не мог не знать правила терпимости масонства, которые сам же инициировал. В записках Я.И. Де Санглена опубликован текст записки Александра I, в которой он официально разрешил масонство, но требовал представлять «труды и протоколы всякой ложи, которые доставят мне надлежащие разъяснения относительно законодательства, поддержания порядка и управления делами. В случае беспорядков мне необходимо знать[,] кого следует в них винить» [54, с. 42]. В записке, опубликованной А.Н. Пыпиным, сообщается о намерении Верховной власти принять меры «для устройства масонства» [24, с. 381]. Такое намерение предполагает наличие у императора прекрасного знакомства с предметом. Об этом, в частности, свидетельствует список документов, оставшихся в его кабинете после смерти: «К управляющим надзирателям», «Переписка Герцогов Брауншейгского и Ессен-Кассельского - К Российским братствам», «Циркуляр ко всем Директорам», «Перечень тайной инструкции Директорам» [55, л. 2об], Выдержка из уголовного кодекса, похищенного у Сейма в 1818 году (о тайных обществах), Записка «О параллеле между принципами статута о единении и новой конституцией масонского ордена в Польше» [56, л. 5а-7а].

Поэтому предположить, что министерство полиции занималось правотворческой самодеятельностью, а Александр I не знал о существовании правил, невозможно. Александр I, по свидетельству В.Г. Щеглова, был поборником закона, обладал высоким уровнем правосознания [57, с. 156]. Поэтому разумно предположить, что правила были соотносимы с волей Александра I, который стремился всю жизнь, чтобы управление в государстве было по закону. В 1810 году это желание Александра I в отношении масонства было особенно сильно.

Четвертое. Правила должны были иметь гриф «секретно», так как предусматривали негласный механизм их исполнения. Свет на это проливает авторитетнейший источник - личное донесение Я.И. Де Санглена, бывшего директора особенной канцелярии министерства полиции, сделанное 5 июля 1826 г. Императору Николаю I. На его существование указывает В.И. Семевский в статье «Декабристы-масоны» [3, с. 21]. Приведем документ полностью. «Арх[ив] Главн[ого] Штаба Секретн[ая] Опись 1826 года д[ело].№ 343. Всепод[аннейшее] Донесение Десанглена 5 Июля 1826 года Всемилостивейший Государь. Высочайшим ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛЧЕСТВА рескриптом к управляющему Министерством Внутренних Дел повелено: по долгу присяги и совести объявить не только все то что известно о ложах, но и самое принятие в оные. ВЫСОЧАЙШЕЕ сие повеление требует чистосердечия, откровенности; молчать о предметах[,] даже сокровеннейших[,] казалось мне преступлением.

Я вступил в С-Петербурге в ложу Peter zir Wahrheir без предварительных испытаний и обрядов, быв директором особенной канцелярии Министра полиции, дабы наблюдать, чтобы ложи доставлены были через меня начальству; члены[,] найденные в противном расположении духа[,] по повелению Государя ИМПЕРАТОРА высланы в отдаленные губернии. Сие продолжалось по 1812 год[,] в который Государь Император с тайной инструкцией ВЫСОЧАЙШЕ соизволил отправить меня в армию. С сего года прерваны все сношения мои с ложами.

Объявить все вышеозначенное через местные начальства казалось мне неприличным, утаить - преступным.

В сем затруднительном положении, дав требуемое обязательство местному начальству, осмеливаюсь повергнуть к стопам ВАШИМ истинную причину понудившую меня вступить в ложу. Убежденным остаюсь, что обнаружа сие ныне с чистосердечием и откровенностью лишь перед священным лицом В.И.В. не нарушаю и моей верности[,] коею обязан и памяти в Бозе почивающего ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА, благодетеля моего, коего воля была сокрыть настоящую цель моего вступления в ложи, не только от всех, но даже от бывшего моего начальника Министра полиции.

С глубочайшим благоговением повергает себя и многочисленное свое семейство к стопам Вашим[,] Всемилостивейший государь[,] ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА верноподданный Яков Иванов Де-Санглен[,] числящийся при герольдии не у дел[,] Военный Советник и кавалер с жалованьем по 4000 рублей ежегодно. Клинского уезда Сельцо Короваево Июля 5 дня 1826 года» [58, л. 1].

Первое, что бросается в глаза, это то, что Я.И. Де Санглен лично отчитывался перед Александром I обо всём, что происходит в ложах. Более того, он выполнял его задание по наблюдению за ложами, а также по поиску и высылке членов лож, найденных «в противном расположении духа». Второе, немаловажное замечание - это период, в течение которого Я.И. Де Санглен выполнял данное ему Высшей властью поручение: с 1810 г. [28, с. 1084] по 1812 год, «в который Государь Император с тайной инструкцией ВЫСОЧАЙШЕ соизволил отправить меня в армию». Третье замечание, объясняющее многое: донесение является секретным, задание, выполняемое Я.И. Де Сангленом, было тайным даже для бывшего его начальника - «Министра полиции». В донесении, экземпляр которого содержится в фонде ГА РФ, слова «ложах», «ложу», «ложи», «ложами», «лож» были изначально удалены, а затем вписаны карандашом и ручкой с черной пастой.

Пятый аргумент. Подтверждением того, что Александр I утвердил правила, служит секретная записка Е.А. Кушелева, которая сохранилась в кабинете Александра I после его смерти [29; 59]. В ней Е.А.Кушелев критикует уничтожение в 1815 году Великим Мастером Директориальной ложи Владимира к порядку. По логике Е.А. Кушелева, Великий Мастер Великой ложи Владимира к порядку «никакого права не имел» уничтожать единственную разрешенную в Санкт-Петербурге ложу и тем более создавать новую Великую ложу, не получив высочайшего соизволения от Е.И.В. Действительно, правила предусматривают, что «из всех Масонских Лож терпима в С.Петербурге одна Ложа Владимира к истине» (§2). и имена «ослушников» доводятся до сведения Государя Императора, который сам принимает решение о наказании виновных (§4). То есть Е.А. Кушелев ссылался на обязательность механизма, содержащегося в правилах терпимости 1811 г.