Положение польских земель в составе Российской империи во второй половине XIX века

2.1 Причины перехода к вооруженной борьбе за независимость

К 1863 г. Польша восстанавливалась после своего упадка, но уже в рамках Российской империи. Важно отметить, что некоторые европейские политики называли Польшу колыбелью гражданской свободы, но отмечали, что она решила осуществить идеал свободы слишком рано, когда в Российской империи царил “грубый деспотизм”. Свободолюбивая Польша и деспотичная Россия не могли на протяжении долгого времени мирно сосуществовать в рамках единого государства. В Царстве Польском вновь началось брожение, которое стало очевидным к 1860 г. К этому времени относится брошюра, изданная в Париже под названием “Polska w 1860 roku”1. В ней отмечалось, что у поляков повысилось национальное чувство, укрепилось сознание единства Польши, Литвы и Руси, но им в своих проявлениях рекомендовалась осторожность, и указывалось, что поляки должны основывать свои требования на Венском трактате 1815 г. Примечательно, что подобные брошюры и воззвания печатались именно в Париже, где антирусски настроенные польские эмигранты нашли покровительство у принца Наполеона. Сам принц не только всячески поддерживал поляков, но и содействовал пропаганде в России. Из Парижа революционные листовки переправлялись в Варшаву, где все больше усиливалось польское движение.

1861 г., ознаменованный в России отменой крепостного права и перевесом идей в правительстве о необходимости перемен, начался в Варшаве битьем стекол у аристократов, дававших балы, несмотря на запрещения. Также народное недовольство коснулась тех поляков, которые считались преданными России и сторонились начавшегося брожения.

А.А. Сидоров в своем труде “Польское восстание 1863 г.”1 описывает данные события следующим образом: “Устраивая эти мелкие скандалы, они готовились организовать “концерт над концертами”, т.е. большую демонстрацию, которая привлекла бы множество народа, и для того, чтобы произвести возможно сильное впечатление на низшие слои варшавского населения, решили придать этой демонстрации религиозный характер”. Революционно настроенные поляки надеялись, что вызванное таким образом столкновение низших слоев населения с властями озлобит варшавскую городскую массу против властей и войска.

А.А.Сидоров выделяет несколько причин, из-за которых Россия позволила окрепнуть и развиваться вооруженному противостоянию в Царстве Польском в 1860-е гг., а именно:

- В Царстве Польском ремесленники и рабочие были оторваны от труда, находя более приятным занятием участие в демонстрациях, за что им платили и их угощали;

- К демонстрациям приобщилась городская чернь;

- Непросвещенные поляки поверили в убеждение, что русские “кресты ломают”;

- Полиция и чиновничество (особенно в привисленских и западных губерниях) были деморализованы и частью активно способствовали революционерам, а частью из страха не противодействовали им.

Скопления недовольных поляков были сосредоточены в двух местах: на Гороховом поле (которое являлось символом победы поляков над русскими) и на Старом месте. В это время из находящегося на Старом месте костела вышла процессия, у участников которой было знамя. В тот момент, когда процессия запела: “Jeszcze Polska nie zginкіa” , толпа, стоявшая на Старом месте, взволновалась, подхватила мотив. Постепенно это действо перерастало в народную истерию, что привели к столкновению с жандармами. Народ бросился защищать знамя, сопротивляться жандармам. В итоге город взволновался больше прежнего, ходили толки о нападении войск на безоружную толпу. Но реакция поляков находилась в привычной для них политической плоскости - было решено выбрать делегацию, которая принесет наместнику жалобу на действия полиции. Подобные делегации стали образовываться по варшавскому образцу и в других городах Царства Польского. Правительство организовало “стражу безопасности” как альтернативу полиции. А в дни траура по погибшим на Старом месте абсолютно все полицейские получили распоряжение оставаться в казармах, чтобы не раздражать население. Что особенно значимо, русские, находившиеся на территории Царства Польского, были предупреждены о том, что им лучше не покидать своего жилья в траурные дни из-за угрозы агрессии со стороны поляков. Сами же поляки, встретив русских на улице, просили их удалиться из людных мест, для того, чтобы не пришлось применять физическую силу. Польское население объясняло эти просьбы тем, что резня не нужна ни польской, ни русской стороне. По прошествии траурных дней в польских газетах появлялись статьи благодарности всем за соблюдение общественного порядка: русским - за то, что избегали людных мест, полякам - за участие в траурной процессии. Весьма известное “Письмо княгини Янины Четвертинской” содержало следующие строки: “Скорбь нашу, милые братья, разделяет весь Париж. И мы носим печальные ризы, и мы совершаем торжественные богослужения. Величие печали вашей можно сравнить только с величием души вашей, ибо мы имеем право озариться блеском, отражающимся от самого имени поляка. Императорский дом поражает какою-то необыкновенной пасмурностью и благоприятствует нашему делу, и даже императрица является среди блестящего двора в траурной одежде. Поляки же все ходят не иначе как в трауре. А три дня тому назад Наполеон написал собственноручно письмо к императору Александру”1. Эффект, произведенный данным письмом, оказался неожиданным для русского правительства. Поляки восприняли сочувствие французской стороны как мотивацию для совершения крупномасштабного вооруженного восстания. В русской среде отмечали, что предпосылок для восстания нет - народные и религиозные чувства польского народа никем не затрагивались, Привислинье в 1860-е гг. находилось в экономически благополучном положении, крестьянство было спокойно и успело сжиться с русскими. Изначально восстание 1863 г. было вызвано искусственно, оно шло не из недр польского общества, а инициировалось фанатизмом латинского духовенства, политическими планами Наполеона III, властолюбивыми намерениями революционеров. Все вышеперечисленное принималось за движение, вытекающее из народного чувства национальной свободы. Петербургская интеллигенция не знала о том, что польские крестьяне вовсе не думали о восстании, что поляки в большинстве своем стремятся к воссоединению Польши с Литвой и Русью. Но, с течением времени, искусственно созданное революционное настроение в Царстве Польском постепенно перерастало в масштабное вооруженное недовольство. Так, Англия и Франция, желая ослабить Россию, поддерживали национальные чувства поляков, а Австрия и Пруссия, опасаясь единения славянских земель, по возможности ухудшали русско-польские отношения.

Нужно подчеркнуть, что вооруженный метод борьбы польскому обществу не присущ и является исключительным примером специфических политических действий. Даже в самых неоднозначных ситуациях польский народ предпочитал высоко сознательные политические поступки, тогда как вооруженный метод был характерен в большей степени для русского, европейского менталитетов. Восстания второй половины XIX в. можно рассматривать, как желание поляков сместить центр силы из России в Европу и организовать свою политическую и общественную жизнь сообразно польским представлениям. Но с другой стороны восприимчивость польского населения к европейским тенденциям также в немалой степени оказывало свое воздействие на Царство Польское на протяжении второй половины XIX в.

Вооруженное противостояние можно считать чуждым методом борьбы для поляков, чей менталитет отличался высоким гражданским самосознанием. После подавления восстания 1863 г., по мнению видных польских мыслителей того времени, Польша «проснулась» другой. Так, А. А. Корнилов1 приводит два взаимодополняющих мнения. Мнение А. Свентоховского (1881 г.): “Если правда, что человек может поседеть в одну страшную минуту, то наш народ поседел 17 лет назад. С этой минуты мы изменились до неузнаваемости”. Мнение Я. Гемпеля (1868 г.): “Очевидно, что наше общество призвано жить на совершенно новых основах. Старые стены его обратились в развалины, и, каковы бы ни были мнения различных мыслителей об этом разрушении, все мы обязаны смело и трезво смотреть на это разрушение и приняться общими усилиями за постройку нового здания общественной жизни”. Проанализировав два вышеприведенных мнения, можно сделать вывод, что в польских землях под влиянием вооруженной борьбы, а также под влиянием поражения произошел идейный перелом. С одной стороны, польское общество вследствие уступок российской власти, приобрело развитую сеть железных дорог, основы для промышленной деятельности, а с другой стороны, разочарование в религиозно-политической пропаганде позволило полякам эффективно развиваться в индустрии фабрик и заводов, на непродолжительное время, сконцентрировав свое внимание исключительно на данном вопросе, забыв о политической зависимости.

С момента подавления восстания и до 1880-х гг. у русского правительства было время изменить свою политику в отношении польских земель с диктаторской на демократическую. Очевиден тот факт, что после восстания Польша преобразовалась, разорвала связи с прежними сентиментально-романтическими грезами и нуждалась в поддержке своего пути развития российским монархом. В Царстве Польском постепенно формировалось направление, отрицательно относившееся к русскому правительству не потому, что оно русское, а потому что поддерживало существовавший самодержавный строй. Для России ослабить свои позиции в польских землях и отпустить польское общество в демократическое русло было невозможным по причине нестабильности внутриполитической обстановки. Покушения на Александра II, деятельность народников, отсутствие конституции - всё это усугубляло положение империи, а если предоставить полякам демократию и свободу, то того же стали бы добиваться и другие регионы Российской империи, а значит, это напрямую вело к гибели государства. Такая политика в отношении поляков вела к росту напряженности в Царстве Польском, особенно, если учитывать формирование в 1880-х гг. класса рабочих в результате развития промышленности.

После восстания 1863 г. и промышленного подъема 1880-х гг. последовало развитие идеи защиты национальных интересов. Это нельзя назвать красивыми сентиментально-романтическими мечтаниями, призывами, скорее это был результат развития общества. Так, орган национально-демократической партии “Всепольское обозрение” писал: “Нет сомнения, что будущая независимая Польша возникнет не в тех границах и не в той исторической форме, в какой существовала Речь Посполитая в XVIII в. В каких бы формах, в каких бы границах не возникла Польша, хотя бы она была маленьким государством или автономной частью большого целого, она должна будет, если окажется жизнеспособным организмом, стремиться возвратить те пространства, которые составляют ее естественное достояние, очерчены естественными границами и соответствуют ее национальным и экономическим интересам”1 . Данный текст подразумевал вероятную угрозу борьбы освобожденной в будущем Польши с Россией за западный край.

Прежние идеи об установлении шляхетской республики казались польскому народу уже невозможными. Восстание 1863 г., крестьянская реформа повлияли на просвещение крестьянства, но не в той степени, которая позволила бы немедленно сделать крестьянство опорой новых политических сил.

В итоге, нехарактерный для поляков метод вооруженного противоборства повлек за собой непредсказуемые перемены в развитии польского общества и обновленное понимание поляками выхода из кризиса польско-русских отношений. В новом свете представлялись стремления сохранить исконно польскую культуру в противодействие насильственному обрусению населения, а также промышленное развитие подтолкнуло польское общество к идеям об автономии и собственном пути развития на имеющейся промышленно-финансовой базе. Здесь возникает вопрос патриотизма и понимания данного термина в польском и русском обществе.

2.2 Влияние Римско-Католической Церкви и зарубежных стран на русско-польские отношения

Взгляды русского правительства на политику, которую стоит проводить в польских землях, с течением времени менялись1. Соответственно, это напрямую влияло на деятельность правительства и на настроения поляков. Так, 20 лет между разделами Польши, а именно с 1772 г. по 1793 г. и 1795 г., происходило установление русских порядков на малозначительных территориях, что изначально не вызывало неодобрения со стороны поляков, т.к. польский элемент в данных провинциях был крайне немногочисленным. Те поляки, которые были недовольны своим новым положением, свободно могли переселяться в другие польские земли. Впрочем, поляки, перешедшие в российское подданство, не имели большого количества поводов быть недовольными.

Отношения между Царством Польским и метрополией в XIX в. стали осложняться, в том числе и за счет иностранного влияния. В XIX в. во Франции действовала оппозиционная партия, а поляки по французскому образцу создали в Варшавском сейме свою оппозиционную партию, именуемую “Kaliska”. Она оппонировала правительству лишь ради оппозиции, чем нередко препятствовала проведению полезных реформ. Таким образом, обостренный польский вопрос мешал эффективному развитию политического своеобразия Польши. Правительство Царства Польского нередко получало авансы от русского императора, но денежными средствами распоряжалось не всегда конституционно, хотя и во благо своему краю. Такие непонятные для русского правительства действия казались полякам вполне оправданными и естественными, что только укрепляло противостояние русского и польского менталитетов и накладывало отпечаток на специфику политической жизни Польши.

Другим иностранным влиянием, вредно сказавшимся на русско- польских отношениях, являлось развитие тайных обществ по западноевропейскому образцу. Впервые тайные общества в Польше появились в студенческой среде в стенах Виленского университета. Они носили литературно-мечтательный характер, но российские чиновники не сумели вовремя пресечь деятельность обществ до того, как студенты сформулировали собственные политические требования. Эту особенность политической жизни Польши можно рассматривать лишь во взаимосвязи с европейскими тенденциями. Деятельность тайных обществ обострилась в Варшаве, после того, как в Париже вспыхнула революция, лишившая Бурбонов французского престола. Члены тайных обществ по всему миру поддерживали отношения, поэтому и Польша подхватила революционный вирус, который неоднократно выплескивала на протяжении всего XIX в. Изначально цель поляков не была столь радикальна, как в других странах, т.к. первые восстания в Польше были отчасти подражательной акцией. Поляки не желали свергнуть монархическую власть, физически устранить Великого Князя Константина Павловича. Польское общество требовало расширения льгот для своей территории и устранения произвола полиции, а также следственных комиссий по политическим делам. На протяжении всего XIX в. поляки демонстрировали умение решать подобные вопросы мирным путем, чаще всего концентрируясь на политике на местах. Поэтому особенное внимание русскому правительству стоило обратить на восстание как нехарактерную для поляков меру. Также поляки надеялись на присоединение к Царству Польскому западных губерний, а их надежды казались возможными для реализации, т.к. русский император сохранял за собой право «даровать по своему благоусмотрению внутреннее распространение сему государству». После взрыва революции 1830 г. Временное Польское Правительство, образовавшееся в Варшаве, только об этом и ходатайствовала перед государем1. Эта идея настолько укоренилась в умах польского народа, что всяческое промедление с российской стороны вызывало негодование. Но Временное Правительство не успело развернуть активной политики в направлении присоединения западных губерний, т.к. один из ветеранов польской армии генерал Хлопицкий объявил себя диктатором. Польша отреагировала политически грамотно, высоко сознательно: был составлен манифест с перечислением всех обид, нанесенных польскому народу. В это время в Варшаве узнали, что во французской палате произносятся сочувственные речи в адрес поляков, что еще больше повлияло на рост патриотических настроений. 6 октября 1831 г. Николай I в Высочайшем Манифесте утвердил свои планы относительно дальнейшей судьбы Польши: «Россияне. С помощью Небесного Промысла, мы довершим то, что начато Нашими храбрыми войсками. Время и попечения Наши истребить семена несогласий, столь долго волновавших два соплеменных народа. В возвращенных России поданных Наших Царства Польского вы также будете видеть лишь членов единого с вами великого семейства. Не грозою мщения, а примером верности, великодушия, забвения обид вы будете способствовать успеху предначертанных Нами мер, теснейшему и твердому соединению сего края с прочими областями Империи. Сей Государственный Союз, к утешению Нашему, ко славе России да будет всегда охраняем и поддерживаем чувством любви к одному Монарху, одних неразделенных потребностей и пользе и общего никаким раздором не возмущаемого счастья»2. Еще до оглашения данного Манифеста император объявил амнистию жителями западных губерний и Царства Польского. Эта амнистия не распространялась на зачинщиков революции и на офицеров корпусов, удалившихся в Австрию и Пруссию. Для осуждения и наказания лиц, не попавших под амнистию, русский император учредил особый суд, который рассматривал обвинения против значительного числа лиц, присутствующих в крае и 265 отсутствующих. Некоторым приговор был смягчен, но 262 человека были приговорены к высшей мере наказания, а именно, к смертной казни. Как следствие приговора были конфискованы имения осужденных, хотя еще в 1825 г. закон о конфискациях был упразднен и не должен был никогда возобновляться. Несогласные с проводимой политикой были вынуждены эмигрировать во Францию. Французское правительство назначило субсидии тем эмигрантам, кто был лишен средств к существованию, а таких было большинство.

После окончания суда над виновными Конституция Царства Польского была уничтожена и заменена так называемым «Органическим статутом 1832 г.». Были упразднены сеймы, но польская шляхта имела возможность устраивать собрания, хотя, что примечательно, ни одно из них никогда не было организовано и созвано. В западных губерниях у шляхты было отнято право избрания многих административных чиновников. Для разбирательства политических дел вводились военные и административные суды. Принудительно из западных губерний вглубь России было переселено на постоянное место жительства около 45 тысяч семей мелкой шляхты, против которой имелось подозрение в политической неблагонадежности1. Польская же эмиграция, наблюдавшая со стороны за действиями русского правительства в отношении Польши, высказывали протест. Эмигранты имели такое же влияние на настроение поляков, как в шестидесятых годах имел Герцен и «Колокол». Более того, польские эмигранты, занимавшие видное положение, использовали свои связи для того, чтобы во французском и английском парламентах вызвать единодушное порицание политики Российской империи. Поляки при данных обстоятельствах взрастили в себе надежду на то, что под иностранным давлением рано или поздно российское правительство признает права польского народа, тем более, что они были гарантированы трактатом 1815 г. Польские эмигранты, влачащие за границей скудное существование, пытались вдохнуть в свой народ дух борьбы против России. За этим следовали суды, аресты. Приговоры, чаще всего, не смягчались, нередко революционно настроенных личностей привлекали к высшей мере наказания в качестве смертной казни. В лучшем случае осужденный отправлялся в ссылку. Безусловно, подобная обстановка в первой половине XIX в. привела к росту антирусских настроений в Польше. И во вторую половину XIX в. Царство Польское вступило с четкой целью получить независимость от России.

На протяжении второй половины XIX в. становились все более явными различия в специфике политической жизни России и польских земель. С. Кутшеба1 связывает эти различия с усиливавшимся иностранным влиянием, но также отмечает, что полякам было чуждо безоговорочное следование европейским примерам и, беря европейские идеи за образец, они вдыхали в них польский дух, наделяли особенностями, которые вырабатывались в течение всей истории Польши. Но также С. Кутшеба отмечает, что польская история закончилась в 1795 г., не выдержав нагрузки, в первую очередь внутриполитических проблем (таких как моральное разложение дворянства), а дальнейшее является рядом попыток создать иное общество, сохранив при этом польскую специфику. Такая точка зрения идет вразрез с выводами Н. Дэвиса,2 который считает упадок Польши трагедией, спровоцированной в большей степени внешнеполитической обстановкой. В связи с этим он перечисляет аллегории, которыми некоторые европейцы, а также сами поляки называли ту эпоху: “The Sojourn in the Wilderness”, “the Journey though the Hell”, “the Time on the Cross”3. Используя вышеперечисленные выражения, поляки подчеркивают свое специфичное восприятие политической обстановки и роль своего государства в ней. Так, в понимании поляков их страна оказалась безвинно растерзана на куски более мощными державами, и также, здесь прослеживается отсылка к религиозным корням польского народа. Поляки позиционируют себя как претерпевающие страдания от внешних врагов, сохраняя свою веру и спасаясь благодаря ей. Ассоциирование религиозных формулировок с политическими в польском вопросе крайне негативно влияет на восприятие поляками русских. Эта «игра терминами» постепенно внедряется в сознание религиозных поляков, которые начинают видеть в Российской империи не только агрессивного врага, который насаждает свои чуждые польскому населению порядки, но и осквернителями духовных ценностей, верований. Использование религии в политической пропаганде также является особенностью польского движения за независимость.

Ю.Ф.Самарин в 1863 г. углубился в изучение религиозного фактора в польском вопросе. В статье “Как относится к нам Римская Церковь”1 он описал деятельность Римско-Католической Церкви в польских землях, показал ее политику в отношении русского правительства и проанализировал церковную политику в свете польско-российских противоречий. С точки зрения Римско-Католической Церкви, русские тесно соприкасались с католиками лишь в Польше, которая столетия назад завоевывала русские земли. В результате население Российской империи возненавидело латинство. Церковь ставила перед собой задачу наладить отношения с русским правительством и подчеркивала, что поляки сами по себе, а латинство само по себе и именно деятельность поляков в прошлом разлучила католицизм и Россию. Но, как подчеркивает Ю.Ф.Самарин, в свете польского вопроса Римско-Католическая Церковь сначала попустительствовала, а затем и начала активную антирусскую пропаганду в Польше. “Бедная нация! Не тогда ты кончилась, когда израненный свалился с лошади и взят был в плен один из лучших твоих сынов; ты теперь кончаешься, и не от чужой, а от своей руки: чужие руки могли тебя изрубить, но ты одна могла запятнать себя…”1. По мнению Самарина, поляки позволили развиться религиозной антирусской пропаганде, восприняли ее, а Церковь в свою очередь на многое закрывала глаза, многое позволяла, не осуждала насилие, предпочитая его не замечать. Такая политика Римско-Католической Церкви разнесла антирусский вирус по всем польским землям, позволяя убивать женщин с русскими именами, спящих солдат, заживо сжигать сопротивляющихся. В конце статьи Ю Ф. Самарин приходит к выводу, что союз России с Латинской Церковью невозможен, нужно лишь отстраненно наблюдать за ее попытками выстроить грамотную политику в Европе, которая и так уже разочарована в ортодоксальном католицизме.

А.А.Корнилов2 выделяет еще одну специфическую черту русско- польских политических противоречий. Главным направлением деятельности русского правительства в Царстве Польском он называет крестьянское дело. Именно вмешательство русских в основополагающий (аграрный) сектор и преобразование его по новому закону для защиты крестьян от произвола помещиков вызывало наибольшее негодование в 1850-х гг. Поляки считали собственные порядки традиционными и право менять их оставляли исключительно за собой. Сельскохозяйственный же сектор - яркий пример укоренившихся порядков, вмешательство в которые поляки сочли верхом политической бестактности. А.А.Корнилов приводит мнение А.И.Герцена, выраженное в статье последнего “Поляки прощают нас” от 1853 г. Вместе с уверенностью в возможность полного примирения русских порядков с польскими и широкого развития русско-польских отношений А.И.Герцен серьезно критиковал деятельность российского правительства на польской земле. Обращаясь к русским военным, он писал, что в случае польского восстания просит не поднимать оружие для его подавления. А.А.Корнилов комментирует позицию А.И.Герцена как сентиментально-романтическую, преисполненную славянофильским оттенком. Тем самым А.А.Корнилов высказывает мысль о том, что подобные воззрения далеки от реалий и непригодны для решения польского вопроса и понимания специфических черт польских политических убеждений.

Одной из наиболее важных особенностей русско-польских противоречий стоит назвать отношение к освободительным реформам 1860-х гг. В отечественной историографии данный период времени нередко характеризуют как эпоху великих реформ. Когда речь идет о Польше, то в успешности реформ Александра II можно усомниться. Освободительные реформы поставили под угрозу сословное устройство общества и, как отмечает О.Р.Айрапетов в статье “Царство Польское в политике Империи в 1863-1864 гг.”1, продемонстрировали бесперспективность дальнейшего взаимодействия с местным дворянством. Дух освобождения воспринимался польским дворянством как толчок к осуществлению “Великой национальной мечты”.

Таким образом, по мнению О.Р.Айрапетова, борьба за свободу нередко теряет смысл под влиянием политической ослепленности идеей, особенно в условиях, когда крестьянам был интересен лишь земельный вопрос, и они оставались равнодушны к антирусским призывам дворян.

2.3 Результаты борьбы за независимость польского государства

Важно понимать, что патриотизм бывает двух видов. Один из них способствует интеллектуальному, нравственному, духовному развитию. Происходит повышение национального самосознания, желание разобраться в причинах и результатах многих исторических событий, стремление оправдать собственный народ в тех или иных критических ситуациях. Другого рода патриотизм характеризуется практичным взглядом на вещи и подразумевает примыкание к сильной власти для установления определенных жестких рамок в обществе. Такие ограничители позволяют имеющим власть укреплять ее за счет угнетения основной части общества. Следует обратить внимание на то, что для польского общества характерны оба проявления патриотизма. Так, в свете вооруженного противостояния поляков Прудон высказывает свое мнение о свойствах патриотизма в данной ситуации: “Как прежде, так и теперь, вы остаетесь народом дворянским и хотите владычествовать, эксплуатировать. Для этого вы хотите ниспровергнуть исторический порядок, создав вместо исчезающих государственных тел, новые тела, которые будут с большей жадностью поглощать все вокруг себя, оставаясь по духу своей национальности и по гордости самой враждебной кастою… Или логика ничего не значит в человеческих делах, или таковы будут последствия восстановления Польши. Разве двадцать три миллиона крепостных, освобожденных царем, представляют нам подобные опасности?”1

Патриотизм, несмотря на “дворянский элемент”, должен оставаться патриотизмом. В польском варианте во второй половине XIX в. он начинает превращаться в чувство особенности и избранности своей нации, когда в собственном бессилии обвиняется другое государство. Настоящий патриотизм все же должен основываться на определенных объективных предпосылках. Здесь же патриотизм выступает в качестве прикрытия для достижения таких целей как создание государства за счет территорий, принадлежащих другим государствам и на основе экономического положения, созданного средствами других государств. В “Сборнике статей, разъясняющих польское дело по отношению к Западной России” приведено мнение Гильфердинга: “Сила истории требует от поляков в отношении к Русской земле жертвы действительно тяжелой, одной из самых тяжелых жертв, какая когда-либо требовалась от человеческого общества беспощадною властью исторического развития. Небольшой народ польский, воспитанный в принципах католицизма и аристократии, во имя этих принципов приобрел господство над огромным пространством славянских земель, населенных народом другого наречия, другой веры, других общественных начал. Несколько столетий он наслаждался этим господством! Он привык считать его законным и вечным. И что же? Теперь сила исторического развития требует, чтобы поляк отказался от мысли властвовать над русским народом, чтобы он, шляхтич и католик, признал себя гостем, терпимым по милости в стране, где предки его были хозяевами. Поймите всю тягость требуемой жертвы; поймите, что с этим поставлен вопрос: быть ли полякам небольшим 5 или 6 миллионным народом или властителями значительной части европейского материка, и вы поймете, за что, собственно, идет современная нам борьба”.1 Исходя из данного рассуждения, вряд ли можно оценивать отсутствие власти над большими территориями и чувство национального превосходства как угнетение и страдание польского общества. Патриотизм здесь играет крайне второстепенную роль и не имеет никакого отношения к захватническим тенденциям. Но остается непонятным вопрос о том, как поляки, желающие независимости, поддерживали угнетателей мадьяр в 1847 г. в противостоянии с хорватами, сербами, русскими, а затем вступали в ряды турецкой армии. В 1854 г. поляки выступали за турецкое мусульманство против России. В 1862 г. поляки были на стороне турок в кампании по завоеванию Черногории. Выступающие против панславизма, поляки тяготеют к Западной Европе, стараясь зарекомендовать себя в глазах европейцев как оплот западноевропейской мысли в Восточной Европе. Вооруженное восстание 1863 г. явно продемонстрировало данное противоречие польского менталитета.

Также немаловажно подчеркнуть, что поляки черпали силы для разрешения “польского дела” извне. Духовное, интеллектуальное, материальное брожение охватило в XIX в. всю Европу, а Польша намеренно прибегла к вооруженному методу борьбы для того, чтобы продемонстрировать России тот факт, что европейская революционная буря не подвластна жесткому государственному контролю и российской стороне не удастся снизить градус напряжения. Патриотизм превратился для поляков в демонстрационный материал, которым они рассудительно пользовались на протяжении всего существования Царства Польского.

Стоит обратить внимание и на польские земли в составе Австрии. Большое значение в решении “польского дела” принадлежит австрийской стороне. Россия всячески пыталась призвать Австрию на помощь в усмирении польских мятежников, особенно в приграничных территориях. В Европе подобные призывы Российской империи воспринимались не иначе как подавление воли поляков. В этом отношении Европа была практически единодушна. Дипломатически Лондон и Париж имели гораздо больше доводов против успокоения польского общества. Представителей всех европейских держав объединяло понимание, что внутриполитически сильная Россия может играть важнейшую роль на международной арене, а, кроме самой Российской империи, это ни одному государству выгодно не было. Как отмечает А.Б.Широкорад в книге “Давний спор славян. Россия. Польша. Литва”1, важной в Европе была позиция Пруссии. По сравнению с политикой русификации в Царстве Польском, польские территории Пруссии были подвержены более жесткой политике принудительной германизации. Если Россия старалась угодить своим польским подданным и воспринимала Польшу как особую территорию с особыми правами и учреждениями, то для Пруссии был важен лишь факт наличия подданных и территорий вне зависимости от их национальной принадлежности - поляк в данных землях был в первую очередь прусским подданным. В понимании Бисмарка русские своей политикой лишь усугубляли польский вопрос и любые попытки, предпринимаемые российским императором, шли во вред русско-польскому союзу. Действительно, повышенное внимание русской интеллигенции к событиям в Русской Польше, политика уступок и усмирений Александра довели польский вопрос до точки невозврата, когда были упущены абсолютно все возможности дальнейшего разрешения польского вопроса с выгодой для русской стороны. Пруссия предпочитала ожидать окончательного разрыва России и Польши, а затем провести в освобожденной от русских территории германизацию.

Тем ни менее, 27 января 1863 г. произошло подписание русско- прусской конвенции. Данный документ закреплял возможности как прусской, так и русской стороны пересекать границы друг друга для борьбы с польскими мятежниками. Документ неоднозначен по своей сути, т.к. с одной стороны относится к внутреннему делу России и внутреннему делу Пруссии, а с другой приобретает форму международного формата, чем и воспользовались Париж и Лондон.

Европейское давление на Россию вызвало международные дискуссии о сферах ответственности России, Австрии и Пруссии за ухудшавшееся положение в польских землях. Наиболее острый характер дискуссии приобретали не только в вышеперечисленных странах, но и в Испании, Италии, Португалии, Швеции. Воспользовавшись повышением градуса напряжения в международных отношениях, папа Пий II не упустил возможности напомнить русскому правительству о существующем религиозном факторе польского противостояния. С Римско-Католической стороны было выдвинуто требование освободить отношения Церкви и поляков от русского государственного контроля. Но даже удачно выбранное время для подобного требования не помогло осуществить папе римскому цель, а именно, получить возможность идейно вдохновлять польское население на дальнейшую вооруженную борьбу. Отказ Александра II папе Пию IX еще более обострил международную напряженность.

Франция и Великобритания со своей стороны пытались подключить к дипломатическому давлению на Россию как можно большее количество государств. Так, предложение присоединиться к европейскому конфликту получили США. Известен факт отказа Соединенных Штатов от вмешательства в европейские противоречия, несмотря на возможность укреплять свое влияние на страны Старого Света. Возможно, именно отказ США побудил европейские державы направить ряд нот России с требованиями разрешить польский вопрос. Прослеживаются шесть основных позиций, на исполнении которых настаивала Европа:

- Амнистия;

- Народное представительство, основанное на хартии 1815 г.;

- Создание администрации с должностными лицами исключительно польского происхождения;

- Освобождение католической веры от любых притеснений;

- Польский язык признать официальным, осуществлять на нем образовательный процесс, делопроизводство;

- Усовершенствовать систему рекрутского набора.

Исполнение в полной мере даже одного пункта из выше перечисленных означало бы отторгнуть польские земли от Российской империи в ближайшем будущем. Амнистия повлекла бы за собой еще более ожесточенные вооруженные столкновения с русской властью. На свободе оказались бы сотни людей, озлобленных на русское правительство. Народное правительство тяготело бы к “освобождению” из-под русского начала.

Польская администрация способствовала бы расширенной агитационной деятельности антирусской направленности. Отсутствие контроля над идейными вдохновителями вооруженных восстаний - католическими духовными лицами - могло привести к увеличению числа восстаний и жертв, как с российской, так и с польской стороны. Иная система рекрутского набора тоже могла бы повредить российской власти, т.к. армия - институт, реформа которого требует время и значительные финансовые ресурсы, а также не всегда дает положительный результат. Практиковать изменения в армии во времена вооруженных восстаний означает лишиться контроля над данным регионом, ослабить свою власть над ним. Единственным пунктом, который не столь однозначен - признать польский язык официальным. С одной стороны, язык - это важнейшая часть культуры и бытия любой народности, подвергать ее притеснениям значит притеснять всю культуру и особенность народа. Но есть и другая сторона данной проблемы: Россия старалась создать максимально комфортные условия для Русской Польши, а обучение на русском языке можно рассматривать как обогащение польской культуры за счет приобщения к многонациональной и богатой культуре Российской империи.

И.С.Аксаков в работе “Польский вопрос и западнорусское дело. Еврейский вопрос”1 высказывает мысль о том, что недовольство вмешательством иностранных государств в польский вопрос имело окрас недоумения всего русского народа, но Европа не восприняла это всерьез, т.к. не ожидала народного участия в государственных делах. И. С. Аксаков перечисляет действия, которые европейские державы ожидали от российской стороны:

- Россия инициирует перемирие с тайным “Польским национальным правительством”;

- Россия созовет конференцию;

- Россия безоговорочно примет шесть позиций, на которых настаивает Европа и сделает их основой русско-польских переговоров.

Российская империя со своей стороны считала бессмысленным вступать в любые отношения с “Польским национальным правительством”, т.к. сам факт переговоров с ним означался бы факт признания данной тайной организации полноправной политической фигурой. И.С.Аксаков считает, что польский вопрос - лишь небольшая часть славянского дела, которое возможно разрешить лишь в том случае, если каждое славянское государство будет предано идее славянства, а Россия возьмет на себя роль предводителя всего славянского мира в борьбе с Европой и будет достойной этой чести. Утверждение И.С.Аксакова о том, что русский народ стремился решить польский вопрос, достаточно спорно - основная часть населения России была недостаточно образована, а интеллигенция составляла лишь небольшую часть общества; сложно полагать также, что абсолютное большинство образованного населения Российской империи интересовалось русско- польскими противоречиями. Также мысль об особенной роли России в славянском мире вызывает сомнения: возможно, именно такая позиция России отталкивала другие страны от желания сотрудничества. Абсолютно каждое государство стремится к тому, чтобы решать собственные проблемы самостоятельно, лишь в крайних случаях прибегая к помощи извне. Россия же лишь обостряла международную обстановку стремлением к ведущей роли во многих международных и внутриполитических вопросах славянских государств, что не всегда было оправдано. Россия же со своей стороны совершала многочисленные попытки доказать, что ее значение преуменьшают. С дипломатической точки зрения данный острый момент для европейцев использовался в качестве эффективного инструмента для российско-европейского конфликта.