Восстановление советским правительством российского (союзного) гражданства реэмигрантов из числа участников белого движения и политических эмигрантов

До признания Советской России правительствами западных стран все созданные ими государственные комиссии по делам русских беженцев возглавляли бывшие российские послы: в Париже - В. А. Маклаков, Берлине - С. Д. Боткин, Шанхае - Н. А. Кудашев, Константинополе - А. А. Нератов, Софии - А. М. Петряев, Белграде - В. Н. Штрандман. За ними сохранялись здания посольств. В Королевстве сербов, хорватов, словенцев (с 1929 г. - Югославии) важную роль играл С. Н. Палеолог, ставленник Врангеля. Приняв на себя несвойственные дипломатическим представительствам функции, они оказывали правовую помощь эмигрантам и в этом качестве до поры до времени пользовались доверием местных властей. Однако выдаваемые ими документы не имели официального значения. Лишь три страны, Болгария, Югославия и Египет признавали официальный статус эмигрантских учреждений.

По мере признания советского правительства таких антисоветских посольств становится всё меньше, и им на смену пришли представляющие интересы Советской России посольства и консульства. Но прежние представительства сохранялись ещё долгое время в тех странах, которые не имели официальных сношений с РСФСР (СССР). Имели место и такого рода факты, вызывавшие недоумение у советских правоведов, когда президент французской республики, установившей дипломатические отношения с СССР, Думерг, мог принимать «какого-то «грузинского» посла» ^[41]. Они, в общем-то справедливо, считали, что такое поведение государств самым резким образом противоречит не только элементарным началам признаваемого всеми государствами «международного права», но и простейшей логике. Суть их такова: право посольства принадлежит главе государства, послы говорят от его имени, они - его представители. Однако профессор Шанкомуналь из Лиможа в своей статье, посвящённой положению русских за границей, в частности, во Франции, соглашался отказаться от логики, когда речь заходила о советской стране. «Юридические науки, - провозглашал он, - не допускают такого строгого метода аргументации, как науки точные; в них мы встречаемся с такими обстоятельствами, которые иногда требуют отказа от известных навыков, к каким могла бы привести узкая логика». То есть, если нужно выступать против Советов, то долой логику. Но когда замешаны собственные интересы, то логика, и юридическая, и всякая иная, опять вступает в свои права. Так комментировал подобные высказывания известный российский специалист в области международного права А. Гойхбарг. Со всей определённостью можно констатировать, что это было продолжение действия по отношению к России принципа двойных стандартов, ярко наблюдаемого, как сразу после революции, так и до сих пор, в современном мире.

После заключения РСФСР договоров 1920-21 гг. с рядом капиталистических стран местные государственные органы перестали признавать «русские посольства», что заметно осложнило положение русских эмигрантов и их возможности защищать в судах свои материальные интересы. Так, решением государственного органа Румынии - Центральной Бессарабской комиссии (ЦБК) по экспроприации от 21 декабря 1921 г., которая рассматривала иск, вчинённый известной эмигрантской организации «Союз русского народа» по поводу недвижимости, расположенной на территории этой страны, было отказано в признании документа, выданного 20 октября 1919 г. «русским посольством в Берлине». Это было удостоверение, заверенное германским министерством иностранных дел и румынским посольством в Берлине, которое гласило: «Русское посольство удостоверяет, что согласно представленным ему документам «Союз русского народа» продолжает функционировать, а его верховный совет находится в настоящее время в Берлине». Далее перечислялись лица, из которых состоял указанный совет.

ЦБК не признал доказательной силы удостоверения на том основании, что «русское посольство в Берлине», «равно как и все дипломатические власти переставшей существовать Российской империи, как эманации бывшего царского правительства, лишены в настоящее время легальной базы. Они не могут представлять собой властей с правами и полномочиями, какие признаются дипломатическими обычаями и правилами публичного международного права».

Прежняя русская монархия в настоящее время, по крайней мере, номинально, перестала фигурировать в ряду других европейских держав и в то же время её посольства давно уже потеряли право представительства и участия в голосовании по международным вопросам и делам; они даже вычеркнуты из списков дипломатических корпусов с того момента, как Англия и Германия приняли в качестве «исполняющих должность консулов» со стороны Советской России Литвинова в Лондоне и Иоффе в Берлине. Это признал прежний русский посол в Лондоне К. Д. Набоков на стр. 204 своей недавно появившейся интересной книги “Essai de diplomats”, изданной в 1921 году в Стокгольме».

Это решение было признано специалистами международного права (Генеральный секретарь Дунайской комиссии Франсис Рей) «вполне правильным». «Когда правительство перестаёт существовать в силу революции, прежний глава государства, лишившись осуществляемого им суверенитета, не может содержать посольства в иностранных государствах. С тем большим основанием это правило применимо к тому случаю, когда глава монархического государства сам перестал существовать, и сторонники старого режима по своей собственной инициативе, как это имеет место в отношении России, претендуют представлять в иностранных государствах исчезнувшее правительство».

Рей ссылается при этом на целый ряд авторитетов, в том числе на известного специалиста, профессора Ривье, его «Основы международного права». «Только настоящему главе государства, действительно правящему, принадлежит осуществление права посольства, а не лишённому трона или отказавшемуся от престола (qui actu regit). Здесь факт по необходимости устраняет право. Все государства независимы: ни одно не может стать судьёю законности или незаконности главы государства, управляющего другим государством. Владение и здесь играет важнейшую роль. За агентами, назначенными последним (свергнутым главою государства), не могут быть признаны свойства дипломатических представителей. Вопрос о законности не касается иностранных держав, они должны считаться с фактами. Если бы государство поставило себе за правило «не признавать фактических правительств, пока они не получат двойной санкции времени и закона», это означало бы с его стороны «претендовать на роль судьи и регулятора судеб иностранных государств и осуществлять давление, непримиримое с основными началами международного права». Это правило действовало на протяжении всей второй половины XIX века: «правительство павшее теряет право на посольство, как только новое правительство, вышедшее из гражданской войны или восстания, его получает».

Как видим, все государства, считал Гойхбарг, которые допускали и допускают до признания Советского Правительства «русские посольства», посольства несуществующего правительства, попирают ногами «основные начала международного права». «Но уже во всяком случае по отношению к государствам, признавшим правительство Советского Союза, наши власти обязаны принять все меры к тому, чтобы президенты республик не принимали в качестве послов как представителей самозванцев или тени, ничего не отражающие».

Тем не менее, в отдельных странах, не признававших советское правительство, как, например, Югославии или Швейцарии (последняя установила дипломатические отношения с СССР только в 1946 г.), продолжали действовать и старые российские консульства. Но выданные ими документы могли иметь хождение только вместе с нансеновскими паспортами, в известной степени разрешившими правовые проблемы русских беженцев. Нансеновские паспорта - это изобретение известного международного учреждения - Лиги Наций, созданной в 1919 г. державами-победительницами, Великобританией и Францией и их главными союзниками, под прикрытием которой был произведён передел колоний в форме раздачи мандатов этим державам. Провозгласив своей главной целью развитие сотрудничества между народами, Лига Наций заявила о себе как о гаранте «мира и безопасности». Однако можно смело утверждать, что на первом плане в её деятельности стояли интересы её организаторов, составлявших Совет Лиги Наций (в него кроме двух указанных стран входили ещё Италия и Япония). В отношении большевистской Советской России эта деятельность с самого начала носила открыто враждебный характер.

По инициативе МККК, озабоченного проблемами бедственного положения выходцев из России за границей, в Лиге Наций был организован Комиссариат по делам русских беженцев, призванный определить их правовое положение, решить вопрос о возвращении их в Россию или о трудоустройстве вне России, и объединить усилия по организации им помощи. Верховным комиссаром по беженским делам 20 августа 1921 г. был назначен уже исполнявший обязанности Верховного комиссара по борьбе с голодом в России известный полярный исследователь, норвежец Фритьоф Нансен. Считавшийся сторонником большевиков, открыто ратовавший за предоставление России странами Запада правительственных кредитов для борьбы с вызванными революцией и войнами голодом и разрухой, Нансен не устраивал ни российскую эмиграцию, ни европейские страны. Российские эмигрантские организации (РЭО) жаждали видеть на этом посту американского полковника Ольдса, возглавлявшего европейский отдел Американского Красного Креста. Но США запрещали кому-либо из своих граждан принять назначение Лиги Наций, устав которой они не ратифицировали. В обращении к Лиге Наций РОЭ в Лондоне в сентябре 1921 г., опубликованном в берлинской эмигрантской газете «Руль» говорилось: «Интересы, стремления и мораль русских эмигрантов так диаметрально противоположны целям и моралям советского правительства, что нельзя с равной симпатией сотрудничать с этими двумя враждующими лагерями. Вот почему мы считаем себя обязанными привлечь Ваше внимание к практической и моральной невыгодности совмещать в лице д-ра Нансена обязанности Верховного комиссара, работающего с советским правительством» ^{[16, c. 9]}. В течение всего времени деятельности Верховного комиссара Нансена правые силы РОЭ будут «вставлять палки» в её колёса.

В Советской России деятельность Нансена, в том числе и на путях решения беженской проблемы, будет высоко оценена. После того как Ассамблея (общее собрание Лиги Наций), по сути дела, отвергло его предложения о конкретных практических действиях капиталистических стран по борьбе с голодом в России, IX Всероссийский съезд Советов принял специальное обращение, в котором говорилось: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого учёного исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробившего путь через вечные льды мёртвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран» ^{[3, т. IV, c. 594]}. Голод в Советской России они пытались использовать в своих антисоветских целях. Как издевательство было встречено в России решение Верховного совета Антанты прислать международную комиссию экспертов по изучению положения дел на местах для определения объёма международной помощи, главой которой был назначен бывший французский посол при Временном правительстве Жозеф Нуланс. Это был тот самый Нуланс, который открыто призывал в 1918 г. страны Запада к вооружённой интервенции в Россию и принимал участие в её организации, субсидировал белогвардейские организации внутри России. Он так ненавидел большевиков, что картина произвола и беззакония, которое они, якобы творили в России, и которую он нарисовал на одном из заседаний Совета десяти Версальской мирной конференции в январе 1919 г., вызвала своей неправдоподобностью такое замечание премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа: «Нуланс проявляет склонность к помпезности, он сентенциозен и плохо информирован, повторяет сплетни и слухи парижских журналистов крайне правого направления об ужасах большевизма» ^{[4, c. 272]} Советское правительство в своё время лишило его дипломатического иммунитета и потребовало его отзыва из России. Нуланс был, кстати, и открытым противником Нансена в вопросе о кредитах для России.

С первых шагов своего пребывания на должности Верховного комиссара Нансен поставил вопрос о снабжении россиян-апатридов паспортами, которые обеспечили бы им действенную правовую защиту и законное право на труд и проживание наравне с подданными государств-рецепиентов. Для введения беженских паспортов требовалось провести перепись всех российских беженцев в Европе, определить их профессии, страны расселения и трудоустройства в соответствии с их трудовыми потребностями, привлекая к расходам по перевозке и размещению беженцев денежные средства правительств и организаций. Этим занялись представители Верховного комиссара в европейских странах, был создан специальный комитет по подготовке паспортов (сертификатов), в состав которого вошли российские юристы.

В ходе многочисленных обсуждений, выяснения разногласий и разночтений (нужно иметь в виду, что вопрос о паспортах носил не просто юридический, но скорее политический характер) были выработаны принципы беженского паспорта, получившего название «нансеновский паспорт». Документ этот носил субсидиарный (факультативный, вспомогательный) характер, он должен был помочь решить конкретный вопрос в той или иной стране, независимо от её общего отношения к беженцам. Получение паспорта основывалось на добровольном волеизъявлении беженцев, компенсировало отсутствие у них удостоверений личности, облегчало получение виз и трудоустройство. Но наличие такого паспорта отнюдь не связывало правительства стран, принявших беженцев, и не налагало на них никаких дополнительных обязательств. Имеющее такой паспорт лицо считалось «лицом русского происхождения, не приобретшим никакой другой национальности». Тем не менее, как считал известный русский правовед Нольде, такой паспорт не давая никаких особых привилегий, всё же обеспечивал не меньше прав, чем национальный русский паспорт» ^{[16, c. 15]}.

Нансеновские паспорта признавались странами-рецепиентами при условии, что беженец выполнял все требования, предъявлявшиеся к постоянным жителям страны, платил за паспорт, его возобновление, имел бумаги, подтверждающие, что он эмигрант, а также документы, удостоверяющие его личность (паспорт, выданный царским или Временным правительством, либо не возобновлённый советский). Нансеновский паспорт, заменявший эмигрантам национальные и международные паспорта, терял силу, если эмигрант отправлялся на территорию Советской России, и не мог быть выдан лицам, легально выехавшим из неё. Паспорт выдавался не Лигой Наций, а правительством стран-рецепиентов и должен был ежегодно возобновляться.

Система нансеновских паспортов была утверждена на Женевской конференции Лиги Наций 5 июля 1922 г. и к сентябрю 1923 г. принята 30-ю государствами. Не присоединились к ней только три страны, Бельгия, Канада и Эстония, которые выдали русским беженцам собственные документы. Но принятие этой системы не устранило многих трудностей, которые возникали у беженцев при переезде из одной страны в другую, при получении разрешений на работу, не давали прав на получение пособия по инвалидности, болезни, безработице. Правовую проблему они решали лишь частично, поскольку признавались странами отнюдь не в обязательном порядке. Социальное и правовое положение беженцев в значительной степени зависели от доброй воли правительств тех государств, которые их приняли. На практике нансеновские паспорта лишь подчёркивали бездомность их обладателей. Писатель В. В. Набоков считал, что иметь нансеновский паспорт значило то же, что быть преступником, отпущенным под честное слово, или незаконнорожденным ^[42].

Итак, у русского беженца за границей были всего две альтернативы обустроить своё правовое положение: получить нансеновский паспорт, признававший «русскость» лица, или, отказавшись от права быть «русским», получить от правительства страны, где он проживал, удостоверение личности (иностранный паспорт). Советская Россия, как мы видели, предоставила ему ещё одну альтернативу: получить советский паспорт и возвратиться на родину.

Следует признать, что для Нансена, как, собственно, и для Лиги Наций, «полным и окончательным разрешением вопроса, поставленного присутствием в Европе 1 500 000 беженцев, - было бы возвращение их к их очагам». Эту мысль он высказал уже в сентябре 1921 г., приняв к исполнению свою новую должность. Однако он, прекрасно зная о состоянии внутренних дел в России, о голоде и эпидемиях, и не имея средств для борьбы с этим злом, не ставил вопрос о репатриации как об актуальнейшей задаче. Против репатриации выступали тогда и лидеры белой эмиграции, считавшие вредной и «ослабляющей фронт борьбы за благосостояние и право убежища русских беженцев» саму идею репатриации. Принятые советской властью нормативные акты начала 20-х годов, о которых шла речь, о лишении эмигрантов собственности, с их точки зрения, подтверждали выводы съезда русских юристов об отсутствии в Советской России правового строя и каких-либо гарантий личности. Деньги же, требуемые для репатриации, надо было потратить, считали они, на помощь беженцам.

Правительство Советской России через НКИД активно сотрудничало в вопросах репатриации с Верховным комиссаром и его командой. Совместно, в результате интенсивной переговорной работы, были разработаны главные принципы, на которых репатриация должна была основываться и которые должны были исполняться при её проведении. Во-первых, требовалось волеизъявление беженца: ни один из них не мог быть ни возвращён на родину, ни оставлен за границей против своей воли. Второе требование касалось государств, взявших беженцев на своё иждивение. Они должны были и впредь оказывать им материальную помощь без всякого сокращения её объёма. Российское советское правительство, в свою очередь, обязывалось предоставить репатрианту, кроме декларативной амнистии, гарантии, «совместимые с его достоинством и суверенностью» ^{[16, c. 24]}.

Основное соглашение о репатриации между Лигой Наций и РСФСР было подписано в Берлине в июле 1922 г. российским послом Николаем Николаевичем Крестинским и уполномоченным Верховного комиссара Эриком Фриком. Стороны руководствовались при этом теми договорными условиями, которые были обговорены Нансеном и народным комиссаром Чичериным и запечатлены в памятной записке, сохранившейся в ГАРФе. Согласно договору, Нансен от лица Лиги Наций, действуя через подведомственные ему учреждения и организации, брал на себя организацию репатриации, а равно все связанные с нею расходы. На первых порах подлежали репатриации только уроженцы Дона, Кубани и Терека, областей, экономическое и социальное положение которых было признано благополучным. Русское правительство подтверждало полную амнистию уроженцам этих областей, рядовым участникам Гражданской войны. Служившие на ответственных должностях должны были исходатайствовать себе личную амнистию. При высадке в Новороссийске репатриантов принимал представитель НКВД и уполномоченный Нансена Горвин. Надзор за действительным осуществлением амнистии возлагался на высшего представителя Народного комиссариата внутренних дел в Ростове.

Принимая на себя ответственность перед общественным мнением Европы за выполнение данных советским правительством обещаний, Нансен считал крайне необходимым принятие «строжайших мер» к недопущению агентов-провокаторов, подосланных Врангелем, в состав репатриантов. У военного руководства эмиграции имелись явные стремления сорвать выполнение договора. Руководителям (отправки Коллинсу и высадки с судов Горвину) предлагалось допускать к посадке и высадке только лиц, получивших от компетентного русского представительства визу на въезд. Таким представительством становилось РОКК, которое выдавало визы и составляло подробные регистрационные ведомости на всех репатриантов, входивших в состав отправляемой партии. Экземпляры этих ведомостей доставлялись заблаговременно в Верховный комиссариат в Женеве, а также представителям Нансена в Болгарии - Коллинсу и в Новороссийске - Горвину. Лица, не значащиеся в списках, подлежали возвращению обратно.

Каждой отправленной партии разрешалось при высадке выбрать из своей среды небольшую делегацию (не более пяти человек на одну тысячу) для оповещения об оказанном приёме, о соблюдении основных правил отправки репатриантов, в том числе о даче подписки о непринудительном выезде. Эти бумаги относились к внутреннему делопроизводству миссии Нансена ^{[16, c. 63]}. Позднее эти условия дополнялись Чичериным и Нансеном. Уже к лету 1922 г. Новороссийск, пропускавший еженедельно по 2,5 тыс. бывших врангелевцев (при пропускной способности в 500 человек), принял 20 тыс. бывших солдат Врангеля ^{[16, c. 24]}.

В ряде стран, откуда шла репатриация, активно действовали отрывшиеся к этому времени советские представительства, дипломатические (посольства и консульства) и допущенные к проведению репатриации миссии Красного Креста. С их помощью создавались временные лагеря репатриантов, в которых все поступавшие сюда лица находились на полном довольствии, неимущим выдавалась обувь, обмундирование и др. Здесь начинали формироваться очередные эшелоны для отправки на родину.

К этому времени относится активная нормотворческая деятельность НКИД по вопросу о том, кого именно из бывших русских подданных, находящихся за границей, можно признать гражданами РСФСР, и, в связи с этим, кому можно выдать русские заграничные виды на жительство или разрешить въезд в Россию. Ряд циркуляров разъясняли, главным образом, постановления декретов 28 октября и 15 декабря 1921 г. «О лишении прав гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей».

В апреле 1923 г. на заседании Совещательного комитета в Женеве произошло резкое размежевание между двумя главными эмигрантскими организациями, РОКК (старым) и Земгором. Представители последнего к этому времени уже признали, что репатриация, исходя из бедственного положения беженцев во многих странах, стала бы для большинства из них наилучшим выходом. Они потребовали прекратить запугивание желающих вернуться репрессиями, которые их ожидают на родине. Они считали, что отъезд этой категории беженцев освободил бы эмиграцию от ненужного балласта, а России обеспечил приток новых сил, которые будут ей чрезвычайно полезны. При этом были выявлены факты, когда в ряде стран (Румынии, Польше, отчасти Германии и др.) власти стали прибегать к насильственному выселению русских беженцев со своих территорий. Сама жизнь, считали представители Земгора, выдвинула репатриацию на первый план, и теперь требовалось направить её в нужное русло, обставив возможно лучшими условиями и гарантиями. Они призвали Верховный комиссариат по делам русских беженцев активнее заниматься этой проблемой ^{[16, c. 21]}.

Возвращение амнистированных российских граждан в Советскую Россию происходило подчас вопреки «бешеной» агитации против возвращения, которую вели радикальные эмигрантские организации. Яростное сопротивление оказывали процессу возвращения власти некоторых стран, прибегавших к террору в отношении российских граждан, как это было, к примеру, в Польше, чтобы сдержать их отъезд в Россию. Применялись издевательства разного рода, побои, аресты, угрозы расстрела. Только вмешательство Комитета Нансена и советских дипломатов (Н. Н. Крестинского, в частности) помогло разрешить проблему российских репатриантов в Польше ^[43].

Репатриация и восстановление российского гражданства белых эмигрантов продолжались все 1920-е гг. Так, действовавшие на территории Китая советские консульские учреждения, существенно упростив для эмигрантов процедуру въезда в СССР, сделали репатриацию легальной и законной. Созданная в стране законодательная база по восстановлению в советском гражданстве амнистированных лиц позволяла без помех проводить репатриацию военнослужащих и гражданских лиц, перемещённых в годы гражданской войны за пределы страны. С середины 1920-х гг. поток реэмигрантов из Китая существенно увеличился и исчерпал себя почти полностью за два года ^[44]. Большинство бывших рядовых белых армий вернулись на родину, за ними последовала и интеллигентская эмиграция, «сменовеховцы», рассказ о которой, однако, не входит в планы авторов.

Последовательной была также и политика предоставления всем лишавшимся советского гражданства лицам возможности восстановить его при желании. Практика не знала случаев отказа со стороны представительств РСФСР оптировать советское гражданство через их посредство. К тому же, по просьбе Нансена, ВЦИК не применял этот декрет (1921 г.) к репатриированным в Россию беженцам ^[42].

Некоторые послабления были введены также в отношении возвращения части конфискованного имущества. Так, в 1925 г. ВЦИК объявил все конфискованные ранее строения не конфискованными, а муниципализированными, и передал «фактически» незанятые строения в ведение старых хозяев в виду их добровольного возвращения ^[45].

Новый сводный закон от 28 марта 1927 г. сохранил возможность конфискации имущества только в отношении лиц, бежавших за пределы республики из политических соображений и не вернувшихся к моменту конфискации. Конфискация имущества лиц, эвакуированных насильно или принудительно, была запрещена (ст. 13) ^[46].

Данные о численности эмигрантов из России в разных источниках сильно разнятся: американский Красный Крест насчитывал 1 194 тыс. человек (на 1 ноября 1920 г.), Лига Наций - более 1,4 млн. (на август 1921 г.) ^[47]. По данным П. Поляна в 1922 г. численность российских эмигрантов составляла 863 тыс. чел. ^[48] Встречаются, правда, и утверждения о «миллионах» эмигрантов, ставших жертвами советской власти.

Данные о количестве вернувшихся на родину в результате амнистии эмигрантов тоже весьма разрозненны. Вот некоторые из них. В течение 10 лет (1921-1931 гг.) в РСФСР и другие республики СССР возвратились 181 432 эмигранта, из них только в 1921 г. - 121 843 чел. ^[49]. Из русской эмигрантской колонии в Маньчжурии и Китае, составлявшей почти 400 тыс. чел., не менее 100 тыс. получили в 1922-1923 гг. советские паспорта, не менее 100 тыс. чел. репатриировались за эти годы в РСФСР ^[50]. П. Полян упоминает случай возвращения на родину в 1922 г. целого военного соединения из 122-х тыс. казаков во главе с генералом Слащевым.

Что касается возвращения на Родину военных, солдат и офицеров бывших белых армий, оказавшихся в эмиграции, то более или менее полные данные о них можно получить из третьего тома многотомного издания сборника материалов «Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов». Большинство документов, которые вошли в том, извлечены из центральных российских архивов, в том числе архива ФСБ, и публикуются впервые. Они проливают свет на многие ранее неизвестные факты, касающиеся взаимоотношений правительства Советской России с Лигой Наций по проблеме возвращения русских граждан на Родину, деятельности комиссии Ф. Нансена, работы (ВЧК) ГПУ по беженскому вопросу в 1921-1924 гг. ^[51]

Исследователи истории русской эмиграции считают совершенно не изученным вопрос о судьбе репатриированных на родину белых эмигрантов. Появляющиеся же время от времени публикации совершенно не отражают истинной картины и чрезвычайно политизированы ^[16]. Очевидно, что возможность преследования амнистированных за выявленные против советской власти преступления, не указанные в анкетах, имела место, как и судебная практика по преступным деяниям в годы гражданской войны. Но всё же остаётся совершенно очевидным заинтересованность советского государства в поддержании международного авторитета и престижа, которая делала невозможным применение репрессий против возвращающихся на родину соотечественников. Здесь на страже закона стоял Народный комиссариат по иностранным делам во главе с Чичериным, который вместе с НКВД видел свою задачу в том, чтобы защищать интересы репатриантов, проявлял заботу об их благоустройстве. ОГПУ, в свою очередь, стоявшее на страже государственной безопасности и видевшее свою задачу не только в организации репатриации, но и в том, чтобы не допустить в страну идеологически опасных элементов, врагов советской власти, иногда вступало в противоречие с руководством НКИД. Однако до поры до времени побеждал разум. Так было с недопущением высылки российских граждан в кандалах из Турции, с организацией специальных приютов для солдат белой армии, завербовавшихся во французский иностранный легион и бежавших оттуда и т. д.

К середине 1920-х гг. в Советской России (СССР) сложился из образованных классов прежнего дореволюционного гражданского общества определённый слой культурной, научной, правовой и экономической советской элиты. Перейдя на сторону новой власти, частью добровольно, сообразно со своим мировоззрением, частью под влиянием независящих от них внешних обстоятельств, они продолжали служить не столько новому правительству, сколько новой России, своему отечеству, и делали всё от них зависящее ради его процветания. Могу с уверенностью говорить, в частности, о весьма компетентных, обладавших серьёзной научной основой юридических кадрах, формировавших законодательную базу Российского государства в ХХ веке.

Вряд ли можно согласиться с уже набившим оскомину утверждением, что с изгнанием «цвета русской интеллигенции», вывезенного «принудительно», «по распоряжению Ленина, Троцкого и Политбюро», на «философском пароходе» летом 1922 г. в составе 200 человек (по другим данным 188), российское общество лишилось своей интеллектуальной элиты и оказалось отброшенным на несколько десятилетий назад ^[52]. Во-первых, получившая возможность творить на Западе, находясь в «свободном обществе», философская элита могла и дальше оказывать идейное воздействие на Россию. И, во-вторых, возникает вопрос, неужели всего 200 человек и были единственными носителями и творцами дореволюционной российской культуры и духовной жизни? А куда мы денем тысячи профессоров, доцентов и других преподавателей российских университетов и институтов, школьных учителей, инженеров и конструкторов, научно-технический персонал, врачей, актеров, писателей, журналистов, каждый из которых на своём месте делал свою повседневную работу, не думая о том, что этим делает одолжение государству, своей родине.

Именно на неё рассчитывали и западные экономические эксперты, исследуя возможные перспективы нэпа как средства возведения в России новой общественной системы, в которой значительную роль должны были играть «небольшевистские буржуазные слои». В будущей России, считали они, не было места белой эмиграции, ибо её новая политическая система мыслилась не как результат свержения большевиков, а как результат медленной трансформации советской системы в ходе реализации нэпа. В одном из своих донесений министру иностранных дел от 10 декабря 1921 г. экономический эксперт германского МИД Карл Грапп писал из Москвы: «Русские интеллигенты, которые сумели при существующей системе правления сохранить за собой положение, не становясь тем самым слепыми идеологами, и которых ни в коем случае нельзя упрекнуть в национальном предательстве или личной трусости, представляют основу будущей России. Они яснее, чем эмигранты за границей, поняли, что немедленная смена правления или падение теперешнего правительства будет несчастьем не только для России, но и, возможно, для всей Европы» ^[53].

Эта новая советская элита, разруганная и оплёванная в условиях «демократизации» советского (российского) общества, и формировала общественное мнение по отношению к возвращающимся на родину соотечественникам, бывшим идеологическим и политическим противникам. Известно, что даже отношение к бывшим врагам, военнопленным мировой войны, размещённым в российских лагерях, со стороны местного населения отличалось доброжелательством и сочувствием. Приведём несколько оценок. Так, члены делегации шведского Комитета Красного Креста, изучавшие в октябре 1915 - феврале 1916 гг. положение военнопленных в сибирских городах, характеризовали отношение местного населения к ним как «хорошее». «Пленные ходят по улицам, - говорилось в докладе, - заходят в лавки, не вызывая ни малейшего недоброжелательного замечания. В деревнях отношения между пленными и крестьянами превосходны. Русский народный характер, полный сердечности и добродушия, совершенно исключает возможность какого-либо насилия над побеждённым и безоружным врагом» ^[54]. После февраля 1917 г. положение военнопленных бывших вражеских армий стало в России явлением из ряда вон выходящим. «Работающие на некоторых фабриках и частных предприятиях военнопленные находятся в совершенно исключительном положении, - гласит документ. Они живут свободно, одеты в цивильное платье, причём некоторые имеют по нескольку пар сапог. На руках у них находятся довольно крупные суммы денег, доходящие иногда до 1-2-х тысяч рублей» ^[55]. Совсем иным было положение русских военнопленных в немецких лагерях, где они испытывали голод, отсутствие какой-либо медицинской помощи и постоянные унижения человеческого достоинства.

Особый вклад в формирование интеллектуальной советской элиты был внесён той частью русской интеллигенции, которая известна под именем «сменовеховцев» и которая рядом наших либеральных проповедников, руководствовавшихся идеями «непримиримых», окрещена «предателями» белого движения. Среди них фигурирует имя Юрия Вениаминовича Ключникова, писателя, профессора права, редактора журнала «Смена вех», выходившего в Париже в 1921-1922 гг. Бывший кадет, друг министра иностранных дел в правительстве Колчака Н. В. Устрялова, автор книги «На великом историческом перепутье», изданной в Берлине в 1922 г., он выпустил 20 номеров журнала, а затем основал в Берлине ежедневную газету «Накануне». Названия статей, вышедших из-под его пера показательны: «Международное значение России», «Вашингтон и Москва», «Признание советского правительства» и др. В 1922 г. по предложению В. И. Ленина он был приглашён в качестве эксперта советской делегации по вопросам международного права на Генуэзскую конференцию, а две его статьи были приняты к печати в газете «Правда». В июне 1922 г., в качестве спецкора газеты «Накануне» Ключников вместе со своим помощником Юрием Потехиным приехали в Москву, проехали по стране с лекциями, побывали в Петрограде, Харькове, Полтаве, Киеве. После возвращения из эмиграции, он занялся научно-педагогической деятельностью (преподавал в Коммунистической Академии), печатался в журнале «Международная жизнь», принял участие в известном диспуте «О судьбах русской интеллигенции». В СССР Ю. В. Ключников стал соратником другого специалиста в области международного права, Андрея Владимировича Сабанина, возглавлявшего Экономическо-правовой отдел Народного Комиссариата по Иностранным Делам (НКИД), вместе с которым он в течение всей второй половины двадцатых годов издавал собрание актов международной политики (договоры, ноты, декларации). Оба попали в 1937-38 гг. под каток сталинского террора и были репрессированы.

А. В. Луначарский, народный комиссар просвещения, относил сменовеховцев к одной из самых сознательных групп русской буржуазной интеллигенции, которая «занималась контрреволюционной работой, но додумалась до настоящей широкой общественной и государственной мысли». Они потому хватали винтовки против нас, большевиков, писал он, что принимали нас за губителей России как великой державы. Они «облекли свою веру в великодержавность, свой до мистики доходящий государственный патриотизм в различные психологические и философские краски». Но Луначарский считал, что значительная часть этой интеллигенции уже в ноябре 1917 г. приходила на первый митинг, собранный поэтом Ивлевым «для объяснения между новой властью и интеллигенцией». Не менее 15 тыс. человек собрал осенью 1918 г. митинг интеллигенции, организованный Зиновьевым в Таврическом дворце (толпа запрудила весь Таврический дворец, включая Екатерининский зал, прилегающий двор и прилегающие улицы). Но тогда яростной борьбы с новой властью избежать не удалось. Теперь же у новой власти в лице сменовеховцев появились «союзники, ядро которых состоит из наших недавних врагов, открытых, активных, беспощадных». «Мы узнаём из статьи Снесарёва, что он с винтовкой в руках боролся против нас во время ярославского мятежа. Мы знаем, что самый глубокий и интересный из веховцев - Устрялов был министром у Колчака. Мы знаем, что Бобрищев-Пушкин был одной из интеллектуальных сил врангелевщины». (Юрист и политический деятель Александр Владимирович Бобрищев-Пушкин после возвращения в Россию займётся адвокатской практикой в составе ленинградской коллегии защитников).

«Перемену фронта» у этих людей Луначарский считал вполне обоснованной и совершенно естественной. Первое, чего они жаждут - прочной государственности. Они пришли в ужас уже при керенщине. Присмотревшись к лику наших эсеров и наших меньшевиков, они убедились, что эти партии - болтушки в состоянии только совершенно растасовать все силы народов бывшей Российской империи. Они убедились, что попытки контр-революции (типа колчаковщины, врангелевщины и т.д.) представляют собой продажу России иностранцам и, кроме того, являются свидетелями полной бедности и духовной государственной нищеты правящих классов. Они должны были бы прийти в отчаяние, но тут они заметили, что пока они боролись с большевиками, большевики создали государственность, создали прочный политический строй, создали большую и прекрасную вдохновенную Красную армию, что они не только не растранжирили Россию, но за совершенно ничтожными исключениями объединили территорию бывшей империи в виде свободного союза, отнюдь не противоречащего величайшей концентрации сил, законченной концентрации. Они убедились, что советская конституция не противоречит великодержавности. Присмотревшись к тактике Коминтерна, они (правда, криво, ошибочно), убедились, что эта тактика идёт на пользу великодержавности России, создавая ей на Западе и Востоке друзей среди миллионов угнетённых»… Они поняли, что сейчас именно и произошла глубокая демократизация России, правда, гораздо более яркая, чем та, которой они хотели бы». (Статью А. Луначарского. «Смена вех интеллигентской общественности» можно найти по адресу: http://www.magister.msk.ru/library/politica/lunachar/lunaa004.htm. (дата обращения 08.09.2009).

Но, возвращая в страну своих бывших политических противников и военных, сложивших оружие борьбы с советской властью, государство продолжало политику лишения российского гражданства и гражданства СССР лиц и организаций, продолжавших вести борьбу с ней в различных формах. Положение о союзном гражданстве СССР от 29 октября 1924 г. подтвердило действие декрета 1921 г. и тем ввело его в союзное законодательство ^[56]. Лишёнными гражданства признавались лица, выехавшие за пределы территории Союза (не важно, с разрешения властей или без него), и не возвратившиеся в него «по требованию соответствующих органов власти».

В 1925 г. действие Положения о союзном гражданстве 1924 г. было распространено на другие категории бывших российских граждан. Новый закон признал лишёнными гражданства бывших военнопленных и интернированных военнослужащих царской и Красной армий, находящихся за границей и пропустивших установленные законодательством союзных республик регистрационные сроки. Постановление касалось и амнистированных лиц, служивших в белых армиях и принимавших участие в контрреволюционных восстаниях. Однако закон разрешал им всем ходатайствовать о принятии их в гражданство СССР наравне с иностранцами в случае, если сроки были пропущены в силу отсутствия в стране их пребывания советского дипломатического или консульского представительства или в силу независящих от их воли причин (лишение свободы, тяжкая болезнь и пр.) ^[57].

Дети лиц, лишённых советского гражданства, могли по достижении 16-летнего возраста ходатайствовать о восстановлении их в гражданстве ^[58]. Не возбранялось обращаться в советские представительства и тем лицам, которые выехали нелегально уже после вступления в силу декрета от 15 декабря 1921 г. о лишении российского гражданства, и желали вернуться в Россию. Они могли сделать явку с повинной или возбудить ходатайство о применении амнистии в силу ст. 49 Конституции РСФСР, которая давала право ВЦИКу разрешать вопросы о приобретении и утрате прав гражданства и проводить общие и частичные амнистии. Амнистированные и признанные военнопленными возвращались теперь на родину за свой счёт ^[59].

В 1928 г. Положение о гражданстве СССР было дополнено специальной статьёй о сохранении советского гражданства за детьми граждан СССР, усыновлёнными иностранцами ^[60].

Что касается остававшихся за рубежами России (СССР) российских эмигрантов-апатридов, то занимавшиеся изучением их правового положения исследователи пришли к однозначному выводу: ни цельной международной концепции, ни отработанного и продуманного механизма реализации их прав, получения нансеновских паспортов, не было создано. Страны-рецепиенты относились к беженцам как к обузе и стремились соблюсти исключительно собственные интересы. Наилучшим выходом для эмигранта оставалась одна перспектива - натурализация. Так, во Франции с 1926 по 1936 гг. число натурализовавшихся русских возросло более чем в два раза, т.е. с 8 % почти до 18% от общего числа российских эмигрантов в стране. Наибольший процент натурализовавшихся в 1920 - 1930-х годах выходцев из России был в Англии (примерно из 15 тыс. беженцев - 9428) ^[61].

В 1930-е гг. положения о возможности возврата утраченного российского (советского) гражданства не исчезли из законодательства. Более того, в закон были внесены поправки относительно того, кого следует считать утратившим гражданство, которые сделали его более демократичным. Так, в 1934 г. последовало разъяснение Верховного суда СССР в отношении советских граждан, самовольно, без надлежащего разрешения и документов выбывших за границу после издания декрета 1921 г., которые признавались «утратившими советское гражданство только в том случае, если они лишены этого гражданства особыми о том постановлениями правительственных или судебных органов Союза ССР или союзных республик» (курсив мой - Л. Б. ) ^[62]. Все остальные сохраняли возможность оставаться гражданами СССР. Главной действующей нормой становится лишение союзного гражданства по приговору суда ^[63]. Она вытекала из смысла п. «а» ст. 32 Уголовного кодекса РСФСР 1922 г., устанавливающего в качестве одной из мер наказания за особо тяжкие преступления «изгнание» из пределов РСФСР на срок или бессрочно. Новая редакция УК РСФСР 1926 г. окончательно утвердила этот вид лишения советского гражданства с объявлением лица «врагом трудящихся» и «изгнанием из пределов Союза ССР навсегда» (ст. 13) ^[64]. Такая мера наказания действовала до 1956 г.

Начавшаяся в СССР борьба с троцкистами и бухаринцами в годы первых «сталинских» пятилеток привела к принятию, кажется, последнего акта, который касался «отдельных лиц», выехавших из страны, проживающих за границей в качестве эмигрантов, но сохраняющих советские паспорта. За свою «контрреволюционную деятельность» они лишались союзного гражданства с запрещением им въезда в СССР по документам иностранных государств ^[65].

Окончательная точка в отношении «бывших российских подданных, выехавших за границу до 25 октября 1917 г. и принявших иностранное гражданство или подавших заявления о принятии их в иностранное гражданство» была поставлена в 1933 г. Не признававшее института двугражданства советское государство объявило о том, что они более не считаются гражданами Союза ССР ^[66]. Закон о гражданстве СССР 1938 г. установил возможность лишения гражданства СССР по двум основаниям: по приговору суда, в случаях предусмотренных законом, и в силу особого в каждом случае указа Президиума Верховного Совета СССР (ст. 7) ^[67]. Лишение гражданства становилось чрезвычайной, исключительной мерой. Таким образом, можно присоединиться к выводам О. Е. Кутафина в том, что законодательство РСФСР (СССР) по вопросу о гражданстве «бывших российских подданных» 1920-1930-е гг. определялось революционными событиями, происходившими в стране, последствиями мировой и гражданской войн ^[68].

Политика советской власти нацеливалась на борьбу с контрреволюционными организациями, занимавшимися активной антисоветской деятельностью и жаждавшими вернуть утраченную собственность. Только по отношению к ним власть активно использовала в качестве средства укрепления своих позиций и как способ защиты от внутренних и внешних врагов ограничения и лишения прав гражданства. Но советское государство сделало всё возможное, чтобы сохранить в гражданстве россиян, изъявивших желание участвовать в строительстве нового общества и государства, не знающего эксплуатации и угнетения.

Библиография

1.Приказ Народного комиссара по иностранным делам от 26 ноября (ст. стиля) 1917 г. отстранил от своих постов без права на пенсию и поступления на какие-либо государственные должности российских послов в Японии, США, Италии, Испании; посланников в Англии, Китае, Швеции, Португалии, Бельгии, в южно-американских государствах, в Египте, Румынии, Сиаме, Греции, поверенных в делах во Франции, Голландии, Швейцарии и др. должностных лиц // СУ РСФСР. Отдел первый. № 4. Ст. 63.

2.Фельштинский Ю. К истории нашей закрытости. М., 1991. С. 25, 54.

3.Документы внешней политики СССР. (Далее ДВП) Т.1. С. 29-30.

4.История дипломатии. Т.III. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы. М., 1965. С. 65.

5.Слова Локкарта приведены советским наркомом Г. В. Чичериным. Чичерин Г.В. Статьи и речи по вопросам международной политики. М., 1961. С. 260.

6.Постановление СНК о реэмигрантах-рабочих из Америки. 1 марта 1921 г. Примечания редакции // Декреты советской власти. Т. 13. М., 1989. С. 167.

7.Документ о положении российских граждан в США после победы Октябрьской революции // Историчесий архив. 1957. № 5. С. 269-272.

8.Постановление СНК о реэмигрантах-рабочих из Америки. 1 марта 1921 г. Примечания редакции // Декреты советской власти. Т.13. М., 1989. С. 167.

9.С Германией такой договор был заключён 19 апреля 1920 г., с французским правительством - 20 апреля 1920 г. 28 марта 1921 г. РСФСР и Турция приняли Конвенцию о репатриации во исполнение статьи XIII договора о дружбе и братстве от 16 марта 1921 г. Подобные соглашения были достигнуты с Литвой, Польшей, Чехословакией и другими странами. См. подробнее: Белковец Л.П., Шерстобоев О.Н. Иностранцы в России. Историко-правовое исследование. Новосибирск, 2013. Глава 6.

10.Циркуляр НКИД № 21 от 11 августа 1921 г. // Правовое положение граждан и юридических лиц СССР за границей / сост. В.В. Егорьев, Г.Н. Лашкевич, М.А. Плоткин, Б.Д. Розенблюм. М., 1926. С. 26.

11.Конституция (основной закон) Российской Социалистической Федеративной Советской Республики. Принята V Всероссийским Съездом Советов в заседании от 10 июля 1918 г. // СУ РСФСР. 1918. № 51. Ст. 582. Раздел первый, глава вторая.

12.История международных отношений и внешней политики СССР (1917-1960 гг.). М., 1961. Т.1. С.28.

13.О'Коннор Т.Э. Георгий Чичерин и советская внешняя политика 1918-1930. М., 1988. С. 117-118.

14.Декрет ВЦИК от 21 января 1918 г. «Об аннулировании государственных займов» // Декреты советской власти. Т.1. М., 1957. С. 386-387.

15.Материалы Генуэзской конференции. М., 1922 .

16.Гуль Р. Я унёс Россию // Россия в Германии. М., 2001. Т. 1. С. 157; См. также: Русские беженцы: Проблемы расселения, возвращения на Родину, урегулирования правового положения (1920-1930-е годы): Сб. док. и мат-лов / сост. З. С. Бочарова. М., 2004, C. 19. (Далее Русские беженцы).

17.Гессен И.В. Годы изгнания. Париж, 1979. С. 166.

18.Романский А. Круговорот эмиграции // Международная жизнь. 1922. №15. С. 46-51.

19.Peter Borowsky. Sowjetrussland in der Sicht des deutschen Auswдrtigen Amts und der Reichswehrfьrung 1918-1923 // Gottfried Niedhart (Hrsg.). Der Westen und die Sowjetunion. Einstellungen und Politik gegenьber UdSSR in Europa und in den USA seit 1917. Pagerborn: Schoeningh, 1983. S. 30.

20.Чему свидетели мы были… Переписка бывших царских дипломатов 1934-1940 годов: Сб. документов в двух книгах. М., 1998. Кн. 2. С. 375.

21.Цит. по: Kristof K. Boris I. Nicolaevsky. The Formative Years // Rabinovich. A&J Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory of B. Nicolaevsky. - Indiana University Press. 1972, p. 27.

22.Постановление СНК РСФСР от 10.11.1920 г. // Декреты Советской власти. М., 1977. Т.ХI. С. 245-246.

23.Декрет СНК от 28 марта 1921 г. // СУ РСФСР. 1921. № 21. Ст. 134; СУ РСФСР. 1921. № 18. Ст. 111.

24.«Об истребовании предметов домашнего обихода бывшими собственниками от их фактических владельцев» // СУ РСФСР. 1922. № 36. Ст. 283. См. также: Русские беженцы: Проблемы расселения… С. 20, 62.

25.ГК РСФСР. Принят 31 октября 1922 г. 4-й сессией ВЦИК // СУ РСФСР. 1922. № 71. Ст. 904.

26.Декрет ВЦИК от 27/14 апреля 1918 г. «Об отмене наследования по закону и по духовному завещанию // СУ РСФСР. 1918. № 34. Ст. 456. [11]

27.«Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых её законами и защищаемых судами РСФСР». Декрет ВЦИК от 22 мая 1922 г. // СУ РСФСР. 1922. № 36. Ст. 423.