История русской армии

Акцент, делавшийся Михневичем на военном планировании как на воплощении человеческого элемента в военном деле, нашёл сочувственную аудиторию среди военных историков, принадлежавших к русской школе. Историк А. К. Байов со своей позиции ординарного профессора русского военного искусства подчёркивал, что военное искусство представляет собой порождение военной мысли, взаимодействующей с течением времени с другими родами человеческой деятельности во всех её проявлениях.

Более конкретный характер имели представления Александра Александровича Незнамова, который отчасти разделял интерес Байова к истории, и в большей степени -- поглощенность Михневича военным планированием.

Что касается сферы тактики, принципы генерала Драгомирова требовали систематического пересмотра в свете появления нового оружия и соответствующей потребности в его более гибком применении и новом акценте на сочетании действий различных родов войск, особенно пехоты и артиллерии. Смертоносность оружия, использующего бездымный порох, призывала к фундаментальной переоценке взаимоотношений между огнём и ударным воздействием и в наступательном, и в оборонительном сражении.

Незнамов был одним из самых видных представителей «младотурков», чьи взгляды нередко интерпретируются как диаметрально противоположные ционалистическим, хотя различия зачастую носили лишь количественный характер и были связаны с подходом, а не с сутью или программой.

Незнамов развивал идеи Михневича, создавая современную теорию военных операций, в которой планирование и подготовка увязывались с реальным ведением операций и сражений. Как и у Михневича, ключевое место в его представлениях занимал военный план. Подобно Михневичу, Незнамов полагал, что исход современной войны не может определяться результатом единственного решающего сражения.

Военное планирование в изложении Незнамова представляло собой цельную концепцию, призывавшую к полному вовлечению нации в современную войну. В этой концепции неявно присутствовала принципиальная приверженность определению Клаузевица о войне как о продолжении политики другими средствами, со всеми сопутствующими требованиями единства военно-гражданской воли. Необходимость в истинном единоначалии означает, что прежде чем втягиваться в современную войну, нация, помимо чисто военных факторов, должна учесть ряд иных соображений, включая экономические, политические, нравственные и культурные. Сражения, как считал Незнамов, станут неотъемлемым компонентом будущих операций, проводящихся не только одной армией, но и группами из двух-трёх армий, что, в свою очередь, создаст необходимость в дополнительных организационных и интеллектуальных связях.

Благодаря этим заявлениям Незнамов в 1911-1912 гг. оказался в самом центре бурных дебатов, развернувшихся по поводу концепции «единой военной доктрины». Неясности современного сражения и акцент, отныне делавшийся на войне на «манёвр--массовость--огонь», вели к тому, что при подготовке и ведении современных сражений и операций жизненную необходимость приобрело единство перспективы.

При всех своих преимуществах и недостатках сухомлиновскому военному порядку предстояло нести всю полноту ответственности за воссоздание армии, поскольку все прочие усилия в этой области окончились крахом. Владимир Александрович Сухомлинов, кавалерийский офицер и вдумчивый исследователь драгомировской системы, был человеком интеллигентным, но совсем не интеллектуалом. На самом глубинном уровне программа Сухомлинова была нацелена на достижение большего соответствия между бойцами и их частями. Хотя основой для всеобщей воинской повинности оставался закон о призыве от 1 января 1874 г., демографические процессы в сочетании с изменившейся дислокацией сил и новыми требованиями к подготовке войск влекли за собой необходимость модификаций в призывной системе. Изменения в организации и структуре.

С целью исправить эти недостатки Сухомлинов, по-прежнему заимствуя идеи у Палицына и Алексеева, предложил на их основе крупную перестройку системы, которая не приводила ни к усилению бремени службы, ни к повышению расходов. Император одобрил рекомендации военного министра, которые были воплощены в жизнь во второй половине 1910 г. В свете низкого уровня подготовки кадровых резервных формирований Сухомлинов простонапросто упразднил 26 резервных бригад наряду с крепостными частями. Благодаря реформам Сухомлинова численность армии Российской империи мирного времени накануне войны достигала 1 423 000 офицеров и нижних чинов. Они распределялись по 37 армейским корпусам, включая 27 в Европейской России, три на Кавказе, два в Туркестане и 5 в Сибири. Корпус представлял собой крупнейшее постоянное общеармейское формирование, включавшее две дивизии, каждая из которых состояла из двух пехотных бригад двухполкового состава. Организационное расписание армии демонстрировало побочную выгоду сухомлиновской реформы: упрощение системы, что сократило число различных типов рот и войск в рамках более крупных частей. В то время как дополнительные «скрытые кадры» офицеров и унтер-офицеров увеличили численность полевых частей мирного времени, их наличие способствовало более равномерному распределению преподавательской и учебной нагрузки.

Другая серьёзная скрытая издержка была связана с вопросом дислокации войск. Изменение в 1910 г. одной схемы дислоцирования на другую привело всего лишь к замене одних проблем другими и резервные силы, предназначенные для их пополнения, отныне более равномерно распределялись по Европейской России, мобилизация в случае европейской войны требовала дополнительного времени и нового расписания перевозок.

Из этого не следует, что русские игнорировали опыт, взывавший к использованию дополнительных типов артиллерии, включая тяжёлую; однако прецедент 1904-1905 гг. в некоторых отношениях либо неверно воспринимался, либо недооценивался. На отсутствие пригодной горной артиллерии внимание было обращено ещё в 1907 г., а два года спустя ГАУ заказало на Путиловском заводе 214 трёхдюймовых горных пушек модели 1909 г. С пулемётами дела у русских обстояли несколько лучше, чем с тяжёлой артиллерией. Пулемётные команды по 8 пулемётов в каждой были приданы пехотным полкам и кавалерийским дивизиям. Как правило, каждый батальон поддерживался двухпулеметным отделением, хотя командир пулемётного отделения сохранял существенную «свободу действий в рамках своей задачи». Такое насыщение оружием, не слишком значительное по последующим стандартам, было весьма серьёзным по меркам армии, в которой адаптивным способностям никогда не уделялось широкого внимания.

В период 1910-1914 гг. также наблюдались существенные усовершенствования в сфере управления и контроля за вооружёнными силами в случае войны. Опыт 1904-1905 гг. ясно свидетельствовал о необходимости внести исправления в полевой устав 1890 г. Комиссия под руководством генерала Н.С. Ермолова пришла к выводу о том, что дальневосточная война выявила неспособность высших эшелонов командования справиться с задачей подготовки и ведения войны на театре, столь удалённом от центра страны.

В то время как в Уставе много внимания уделялось природе современной войны и боя, в более практическом плане он был посвящён полевой армейской организации.

В число серьёзных недостатков нового устава входили отсутствие в нём чего-то большего, помимо предписания взаимоотношений между новыми формированиями, и весьма поверхностное освещение вопроса о верховном командовании.

Что же касается единства при проведении операций, то оно в значительной степени зависело от компетентности и профессиональной подготовки командных и штабных кадров на высшем уровне.

ДИЛЕММЫ ЗАМЫСЛА И ВОПЛОЩЕНИЯ, 1905-1914

Русское военное планирование после 1905 г. определялось четырьмя основными факторами: способностью армии к восстановлению своей силы, внутреннему перераспределению частей, требованиями военного союза с французами и сменой стратегических приоритетов самого Петербурга.

В первые четыре года после русско-японской войны финансовые соображения, внутренние волнения и потребности реорганизации препятствовали резкой смене общего акцента на оборону, по необходимости принятого на вооружение после 1904-1905 гг. Однако к 1910 г. ситуация изменилась вполне достаточно для того, чтобы в среде планировщиков наметился заметный уклон к переоценке традиционного баланса между обороной и наступлением, намечавшегося на грядущую войну. Кроме того, и французы начали предъявлять Санкт-Петербургу всё более серьёзные требования.

Вплоть до 1909 г. русские были едва ли способны на что-то большее, нежели размышления о возможных новых подходах к вопросу о боеготовности и военных планах.

Однако такое состояние дел не препятствовало стратегическим переоценкам. Уже в 1906 г. генерал-майор М. В. Алексеев и полковник Сергей Добровольский подали начальнику ГУГШ Ф. Ф. Палицыну доклад, в котором подвергали пересмотру русские стратегические приоритеты в свете изменившихся обстоятельств на Дальнем Востоке.

В свете состояния армии и насущных потребностей страны план Алексеева-Добровольского был весьма разумным. Единственный потенциально противоречивый момент заключался в неожиданном возврате к стратегическим приоритетам покойного генерала М. И. Драгомирова: Алексеев и Добровольский утверждали, что основные усилия России следует направить на победу над Германией, поскольку эта страна является «душой и связующим звеном» враждебной коалиции на западной границе.

На этом фоне император 3 февраля 1909 г. поставил свою подпись под реанимированным вариантом Мобилизационного расписания № 18, которое называло в числе вероятных противников Германию, Австро-Венгрию и Румынию, признавая, что каждая из этих стран может мобилизовать и сосредоточить свои армии быстрее России.

Начиная с 1910 г., союзнические обязательства неизменно играли все более важную роль в русском военном планировании. После произведённого Сухомлиновым передислоцирования воинских частей французы требовали от русских принять необходимые меры для того, чтобы убедить Германию в неизбежности русского наступления через 15-30 дней после начала мобилизации.

Трудно избежать вывода о том, что неспособность перевести теорию в убедительные практические шаги в значительной степени являлась следствием институционального дрейфа. Николай II за пределами своих традиционных и узко понимаемых представлений о государстве и монархии не был способен внушить военному руководству ощущение общей цели, которое бы стало основой для "единой военной доктрины".

А как ясно демонстрирует Расписание № 19 (А), компромисс и коллегиальность представляют собой плохую замену чёткому и целеустрёмленному руководству, осуществляемому вождём.

В какой-то степени основаниями для оптимизма русских планировщиков, несомненно, служили признаки повысившейся компетентности полевого командования армии. Хотя на Западе распространено мнение о том, что русское командование той эпохи отличалось медлительностью и некомпетентностью, в реальности русские добились значительных успехов по сравнению с ситуацией на Дальнем Востоке накануне русско-японской войны.

Подчинявшиеся им командующие армий также отнюдь не отличались ни некомпетентностью, ни неопытностью. Генерал П. К. Ренненкампф (1854 г. р.) командовал кавалерийскими частями в Маньчжурии, а с 1911 г. являлся командующим Виленским военным округом, где начинала развёртывание его 1-я армия. Командир 2-й армии генерал А. В. Самсонов (1859 г. р.) на русско-японской войне командовал бригадой, а до Первой мировой войны служил начальником штаба Варшавского военного округа.

В контексте предполагавшихся назначений и различных вариантов армейской карьеры можно указать на несколько источников потенциальных проблем. Одним из них служил тот факт, что почти все вероятные командиры двух русских фронтов родились в 1850-е гг. Из этого следовало, что они, как правило, прошли крещение огнём в 1877-1878 гг. и завершили своё военное образование до 1900 г., т. е. до того момента, когда ветры перемен начали проникать и на высшие уровни военного командования с его традиционным мышлением. Вторая проблема неявно присутствовала в системе назначений, при которой слишком мало офицеров Генерального штаба исполняли роль военно-интеллектуального клея, связующего различные уровни штабной иерархии. Третьей проблемой стало отсутствие верховного главнокомандующего, которого император так и не назначил до начала фактической мобилизации. По закону и новому полевому уставу военного времени главнокомандующим являлся сам император -- при условии, что он пожелает лично руководить вооружёнными силами. Однако в данном случае Николай предпочёл сохранять за собой свободу действий, не назначая главнокомандующего вплоть до 19 июля 1914 г., когда под нажимом со стороны политических кругов он был вынужден поставить во главе армии своего дядю, великого князя Николая Николаевича.

Чуть меньше головной боли в период 1905-1914 гг. вызывали проблемы уставного использования артиллерии. Наряду с ПУ-1912 в России было издано и новое артиллерийское Наставление. В первую очередь оно отличалось упором на необходимость проведения тщательной разведки до и во время боя, тем значением, которое придавалось наблюдению и связи, и чётко определёнными границами полномочий и обязанностей различных командиров.

В целях проведения разведки командир каждой восьмиорудийной батареи получал под своё начало 11 конных и 18 пеших разведчиков, наблюдателей и сигнальщиков.

Обозреватели последующих эпох, особенно советские военные историки, отмечали, что русская военная доктрина накануне Первой мировой войны представляла собой серьёзный шаг вперёд по сравнению как с прежней русской, так и с современной ей европейской доктриной. Но, как всегда, вставал вопрос -- насколько успешно русские смогут применить эту доктрину на практике перед лицом тех вызовов, которые ставит современный бой?

Те представители российского Генерального штаба, в обязанности которых входило отслеживать соответствующее развитие германской доктрины, явно полагали, что германская армия отстаёт от русской в том, что касается соответствия между пониманием современного боя и тем, как оно отражено в эффективной тактической доктрине.

В течение полувека, разделяющего реформы Д.А. Милютина и В.А. Сухомлинова, армия Российской империи и её военное искусство претерпели ряд существенных преобразований. Армейская организация, теория и полевые уставы давали ответ -- пусть недостаточный -- на многие военные вызовы, присущие эпохе индустриальной революции. Армия, старавшаяся приспособиться к меняющимся военным реалиям, была вынуждена учитывать также и новые обстоятельства -- сперва пореформенной России, затем России консервативной и России революционной. После 1861 г. русской армии пришлось участвовать в двух крупномасштабных войнах, причём боевой опыт других крупных европейских держав в этот период ограничивался колониальными войнами.

Размещено на Allbest.ru