Новая идеологическая концепция, заданная реформами Перестройки, реализовывалась на практике достаточно неоднозначно и противоречиво. Процесс закрепления принципа гласности имел разное представление в умах ее проводников в лице крупных деятелей партии. По мнению М.С. Горбачева, главным признаком демократизации должна выступать правда, та информация о деятельности партии и советской истории, которая позволит восстановить доверие общества и создать условия для общественно-политического сотрудничества на пути преобразований. Схожей позиции придерживался заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС «антисталинист» А.Н. Яковлев, расширив понимание гласности. Он утверждал, что свобода слова гарантируется признанием личной ответственности за исследования, воззрения, публикации, цель которых - создание серьезной и настоящей дискуссии о переоценке прошлого и взглядах на будущее: «Поднимается немало трудных, болезненных вопросов. Гласность показала, что в спорах порой не хватает политической культуры, умения слушать друг друга, по-научному анализировать общественные процессы, а то и просто не хватает знаний, аргументов <…> Почему возникают эти вопросы и что они отражают? Причин много. Кому-то тяжело расставаться с душевной леностью и спокойствием, непривычно брать на себя груз ответственности за свои действия». Принципы перестройки: революционность мышления и действий // Правда. 1988. 5 апреля. С. 2-3. С другой стороны, достаточно консервативных взглядов на Перестроечную гласность придерживался секретарь ЦК КПСС Е.К. Лигачев, видевший ее задачу в укреплении социалистических основ без вреда репутации партии и государственному авторитету путем осуществления контроля над этой самой гласностью: «Можно и нужно проявлять инициативу и самостоятельность, предлагать, решать, действовать. <…> Не брюзжать, а действовать - через партийные организации…через все институты нашей демократии». Лигачев Е.К. Избранные речи и статьи. М.: Политиздат, 1989. С. 118. Однако несмотря на разные подходы к пониманию гласности, Перестройка была принята необходимым курсом политических реформ своего времени. В условиях ниспадающей цензуры и призыва к переоценке прошлого, стало возможным начало нового этапа публичной десталинизации. В докладе «Октябрь и перестройка: революция продолжается», посвященном 70-летию Октябрьской революции, М.С. Горбачев подтверждает наметившиеся изменения в отношении к проблеме репрессий: «Но процесс восстановления справедливости не был доведен до конца и фактически приостановлен в середине 60-х годов. Сейчас в соответствии с решениями октябрьского (1987 года) Пленума ЦК приходится вновь возвращаться к этому».Из доклада М.С. Горбачева «Октябрь и перестройка: революция продолжается» на совместном торжественном заседании ЦК КПСС, Верховного совета СССР и Верховного Совета РСФСР, посвященном 70-летию Октябрьской революции // Коммунист. 1987. № 17. С.13. Кроме того, проблема реабилитации жертв террора в государственной политике памяти получает нравственное обоснование: «…и сейчас еще встречаемся с попытками отвернуться от больных вопросов нашей истории, замолчать их, сделать вид, будто ничего особенного не произошло. С этим мы не можем согласиться. Это было бы пренебрежением к исторической правде, неуважением к памяти тех, кто оказался невинной жертвой беззакония и произвола». Там же. С.15. В это же время формируется и начинает работу Комиссия Политбюро ЦК КПСС по реабилитации жертв политических репрессий, возглавленная М.С. Соломенцевым, которой в дальнейшем будет руководить А.Н. Яковлев. Известия ЦК КПСС. 1989. № 1. С. 109. Показательно, что, в рамках принципа гласности, на заседаниях комиссии было разрешено присутствовать представителям СМИ.Записка М.С. Соломенцева в ЦК КПСС «О порядке освещения в печати работы Комиссии Политбюро, постановлений пленумов Верховного Суда СССР и решений Комитета партийного контроля при ЦК КПСС по рассмотрению дел, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х годов от 29.01.1988 г. // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 21.05.2019)

Реабилитационная политика второй половины 80-х годов имела существенное отличие от времен хрущевской «оттепели». Теперь, реабилитации подлежали объявленные раннее «троцкистами, правыми уклонистами и буржуазными националистами» партийные деятели, которые также признавались жертвами сталинского произвола. Однако, хронологические рамки реабилитации охватывали 30--50-е гг., хотя репрессии начали еще в 20-х и продолжали осуществляться после смерти Сталина. В феврале 1988 на Пленуме Верховного суда СССР были отменены приговоры по политическим процессам 1938 года и прекращено дело по «Антисоветскому правотроцкистскому блоку», по которому в число реабилитированных вошли Н.И. Бухарин и А.И. Рыков. Протокол № 2 заседания Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг. от 05.02.1988. // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 21.05.2019) Также, Верховным судом СССР были реабилитированы осужденные по политическим процессам 1936-37 годов Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек. Ансберг О.Н., Марголис А.Д. Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985-1991: Сборник материалов. Спб., 2009. С.112.

Интерес общественно-политической мысли к пересмотру давнего и недавнего прошлого стал стремительно возрастать с развитием гласности. В особенности, заметную роль в переосмыслении всего советского исторического опыта сыграла вновь открытая тема сталинских репрессий. Широкое внимание общественности привлек вышедший в 1987 году на экраны фильм советского грузинского кинорежиссера Т. Абуладзе «Покаяние» (снят в 1984 г.), в котором впервые публично были представлены проблемы тоталитарного террора и ответственности за преступления режима. Фильм в игровой форме, без точных топографических и персональных отсылок, повествует о «Большом терроре» в Грузии от лица главной героини, чья семья пострадала от «рук» репрессивной машины. Движимая целью отмщения, она неоднократно выкапывает из могилы тело диктатора, за что попадает на скамью подсудимых. Весь фильм построен на рассказе героини о своей судьбе во время судебного процесса над ней. Здесь, по замыслу режиссера, история одного человека отражала жизнь и страдания граждан от тирании и репрессий не только Грузии, но и всего СССР. Однако, более широкий масштаб авторского послания был заключен непосредственно в фигуре диктатора, в его образе в фильме, который четко совместил в себе черты известных диктаторов - И. Сталина, А. Гитлера, Б. Муссолини, и даже признаки других крупных партийных деятелей, например, Л.П. Берии. Такие знакомые образы достаточно легко считывались и делали узнаваемыми уже названных личностей, что напрямую позволяло не просто поднять проблему политических репрессий, но и показать их источник. Призыв к покаянию и переосмыслению прошлого показывается в фильме через семью самого диктатора, реакцию ее внутреннего разнопоколенческого восприятия на внезапно публично оглашенную историю одного пострадавшего. Годом позже в кинотеатре «Ленинград» состоялась премьера документального фильма советского и российского кинорежиссера-документалиста М.Е. Голдовской «Власть Соловецкая» об истории Соловецкого лагеря ставшем в годы террора первым исправительно-трудовым лагерем особого назначения (ГУЛАГ). «Изменилось общество, усилия одиночек что-то переменить в нем уже не уходили в песок…рождали изменения в сознании, стимулировали перемены… Мы перестали жить в обществе, где история остановилась. Она ожила, задвигалась - ожила в самих людях» Голдовская М.Е. Женщина с киноаппаратом // Искусство кино, 1991, № 6. С. 70-77. - пишет режиссер, вспоминая о том, что ее побудило на создание этого фильма. Неравнодушие все более активных граждан к теме репрессий в контексте общего правозащитного движения в перестроечные годы побудили Голдовскую открыть тему репрессий, публично заявить о том, что «власть соловецкая и власть советская - одно и то же». Там же.

Параллельно, в печати робко, но все чаще стали появляться статьи с резко антисталинскими настроениями, ставившие в центр дискуссии вопросы сталинизма, реабилитации и восстановления справедливости. Общество стало с новой силой искать решения проблемы поиска виновных за массовые репрессии на страницах газет. Так, озабоченная недейственной государственной политикой реабилитации, советская журналистка и редактор журнала «Меркурий» Е. Зелинская призывает отказаться от сухих формальных определений преступников, как «нарушителей социалистической законности», «людей, оказавшихся у власти», «исполнителей приказов», снимающих ответственность с членов руководства, непосредственно задействованных в массовых репрессиях. Приводя в пример немецкий опыт искупления за совершенные преступления - Нюрбергский процесс, - автор определяет его заслугу в том, что «…за преступление отвечает как отдавший приказ, так и исполнивший его…». Зелинская Е. Пепел класса стучит в мое сердце // Меркурий. 1987. №4. Зелинская отмечает невозможность подобного покаяния виновников сталинских бесчинств, приводя логическую цепочку «преступление - наказание - покаяние», в которой делает особый акцент на отсутствии срединного звена в реалиях советской реабилитационной политики. В статье уже видится изменение рамок проблемного поля политических репрессий посредством призыва к открытию доступа к исторической правде всего советского периода с целью дать возможность получить «ЮРИДИЧЕСКОЕ и НАУЧНОЕ объяснение тому, что происходит в нашей стране». Зелинская Е. Пепел класса стучит в мое сердце // Меркурий. 1987. №4. Кроме того, достаточно новая и не присущая советскому сознанию аргументация, характеризующаяся проведением параллелей с немецким опытом работы с негативным прошлым, показывала насколько остро в обществе стояла проблема увековечивания памяти жертв политических репрессий. Теперь, помимо стремления к борьбе за право говорить о терроре и за восстановление справедливости в отношении жертв, появляется тенденция к поиску виновных в совершенных преступлениях с призывом их к ответу, так как история показала, что такое возможно.

Временные рамки, охватывающие период репрессий, перестали ассоциироваться только напрямую со Сталиным, определив сам «сталинизм» как результат работы советской системы, не способной к построению социализма. Переосмысление опыта прошлого, длившегося с начала Перестройки, оказало деструктивное влияние на восприятие всей советской истории, и именно в годы Перестройки в прессе стали появляться негативные статьи о прошлом. Новый взгляд иногда сопровождался отказом от целого периода существования СССР, как «черного пятна» истории, и становлением страны на прерванный путь становления демократии: «КПСС не раз продемонстрировала свою неспособность к реформам и демократическому обновлению. <…> КПСС была и остается антинародной силой, главным препятствием на пути гуманного, цивилизованного развития нашего общества». Кредит доверия исчерпан: Резолюция Координационного совета Ленинградского народного фронта «Об отношении к КПСС (по итогам Съезда коммунистов РСФСР и XXVIII съезда КПСС)» // Смена. 1990. 29 июля. Еще более радикальная позиция была выражена московскими демократическими формированиями в 1990 году на последней демонстрации в честь годовщины революции 1917 года, организованной на государственном уровне: «В этот день [25 октября] преступная организация большевиков совершила вооруженный переворот, прервав процесс демократического развития страны… С этого дня началось становление тоталитарного строя, путь преступлений против своего народа и всего человечества». 7 ноября - день национальной трагедии // Час пик. 1990. 12 ноября.

В условиях трансформации характера взаимодействия социальной и политической сфер в жизни общества, изменения также произошли и внутри гражданской мемориальной культуры в вопросе реабилитации и увековечивания памяти жертв политических репрессий. Государственная политика реабилитации, ограничивающаяся лишь юридической стороной вопроса, оказалась малоэффективной и неудовлетворяющей тактикой решения проблемы восстановления справедливости к жертвам незаконных репрессий. Набирающая обороты общественная инициатива стала проявлять озабоченность медленными темпами государственной реабилитационной политики. Общественной инициативой вносятся такие предложения, как принятие постановления об ускорении восстановления в социально-политических правах жертв террора, о создании вспомогательной комиссии из народных депутатов СССР для работы с уже существующей на тот момент Комиссией Политбюро ЦК КПСС для ускорения реабилитации жертв репрессий. Щелканов А. Из почты журнала «Огонек» // Огонек. 1990. №19. С подобным призывом обратились к М.С. Горбачеву представители Всесоюзного общества «Мемориал» и Московской Ассоциации лиц, пострадавших от необоснованных репрессий, утверждая, что правительственная политика памяти не отвечает давно провозглашенному курсу (на XX съезде КПСС) увековечивания памяти жертв сталинского террора. Помимо просьбы по установлению памятника, авторы письма также акцентируют внимание на необходимости моральной реабилитации и экономической компенсации репрессированных и их семей.Обращение представителей Всесоюзного общества «Мемориал» и Московского объединения лиц, пострадавших от необоснованных репрессий, к М.С. Горбачеву об увековечивании памяти жертв политических репрессий от 01.06.1990 // Фонд А.Н. Яковлева Уже в мае 1989 года в газетах появляются попытки обратить внимание на тяжелое положение бывших заключенных в обществе. Ильин М. Репатриант: о судьбе военного летчика, не ставшего героем // Вечерний Ленинград. 1989. 9 августа.

Лукина Л. Да это же издевательство! Без внимания остаются люди, пострадавшие в период сталинских репрессий // Вечерний Ленинград. 1989. 30 мая.

Лукина Л. Не черствейте сердцами! // Вечерний Ленинград. 1989. 2 августа. Поступают предложения об организации сбора общественных средств на помощь пострадавшим. Соловей П. Еще одна скульптура? // Вечерний Ленинград. 1989. 22 июня. Только спустя несколько месяцев, в августе, в Совет министров СССР был внесен вопрос «социальной защиты и улучшение материально-бытового положения лиц, подвергшихся необоснованным репрессиям и впоследствии реабилитированным, а также их детей». Записка министра юстиции СССР В.Ф. Яковлева А.Н. Яковлеву о проработке вопросов возмещения ущерба лицам, пострадавшим от незаконных репрессий от 27.08.1990 // Фонд А.Н. Яковлева Итак, все более активная деятельность инициативных общественных организаций начала постепенно задавать тон общему внутригосударственному движению за восстановление справедливости в отношении незаконно осужденных жертв режима.

Провозглашенная руководством демократия в рамках советского строя позволила недавно «подпольным» объединениям и группам действовать открыто. В первые годы Перестройки на первоначальных этапах гласности уже стали активно формироваться всевозможные инициативные независимые организации, которые получили возможность выйти из «тени» общего демократического движения в СССР. По воспоминаниям Б. Беленкина, члена Совета НИПЦ «Мемориал», в начале 1987 года начинают активизироваться различные неформальные группы, инициаторами которых были «…те, кто не поспел в диссидентскую эпоху, либо были теми, кого я называю «людьми-пружинами». Такие люди в условиях несвободы были, как пружины, плотно сжаты. Никак не проявлялись... А в 1987-м эта пружина была отпущена. Многие люди моментально «разжались»». Между пружинами и фонарями. Интервью с Борисом Беленкиным // Уроки истории XX век. URL: http://urokiistorii.ru/article/53740 (дата обращения: 20.03.18) Кроме того, Беленкин тут же отмечает и разницу в диссидентских поколениях 1960-х, 70-х и 80-х годов, связывая их с быстрыми культурно-политическими изменениями: ««Новый мир» - одно дело, когда Твардовский жив, а вот в 1971-м Твардовский умер, а вместе с ним 60-е годы в каком-то смысле умерли, их больше нет. Эмиграция, высылка Солженицына, тоже некая веха». Там же. О подобных изменениях в диссидентских кругах также говорит один из активных общественных деятелей Перестройки, В. Игрунов, отмечая, что он прочувствовал эти изменения с позиции опытного диссидента: «…я-то уже был диссидентским зубром. Даже для диссидентов я был чрезмерным радикалом, а здесь были неформалы - комсомольские ребята, которые увидели обновление социализма, социализм с человеческим лицом». Интервью Вячеслава Игрунова // Мемориал. URL: https://www.memo.ru/ru-ru/biblioteka/dokumentalnyj-proekt-istoriya-memoriala/intervyu-vyacheslava-igrunova/ (дата обращения: 20.03.18). Можно заметить, что именно политические трансформации Перестройки позволили многим представителям разнородного диссидентского демократического движения проявить инициативу к созданию различных общественно-политических организаций во второй половине 1980-х годов. Однако, наметившийся курс на демократизацию советского строя также привнес новую идею о возможности сотрудничества с коммунистическим режимом в решении вопросов защиты прав и восстановления справедливости. Так, по мнению Игрунова, такие процессы стали причиной расслоения данного движения в Перестройку: «Еще в 87-м году начался раскол клуба «Перестройка», Ленинградский межпрофессиональный клуб, организованный 1987 году при областном правлении Всесоюзного экономического общества для поддержки, провозглашенной М.С. Горбачевым политики Перестройки. это был довольно большой конфликт, люди делились на «радикалов» и «умеренных». Был создан клуб «Демократическая Перестройка», а также группа «Перестройка-88», которая была более радикальной». Интервью Вячеслава Игрунова // Мемориал. URL: https://www.memo.ru/ru-ru/biblioteka/dokumentalnyj-proekt-istoriya-memoriala/intervyu-vyacheslava-igrunova/ (дата обращения: 20.03.18). Первоначальное разделение на «радикалов» и «умеренных» произошло, как утверждает Ю. Скубко, бывший участник инициативной группы основателей «Мемориала», в ходе разногласий по поводу решения вопроса о персонификации («сталинские»/«ленинские») в обращении к увековечиванию памяти жертв репрессий. Дальнейшее разногласие было усугублено неоднозначным мнением по поводу деятельности и тактических установках демократического движения: «Кто-то говорил, что нужно заниматься только исследовательской деятельностью?--?не выходить, не провоцировать власть, чтоб не мешать Горбачеву осуществлять перестройку. Были разногласия в связи с выходом на улицу, были колебания». Не считал своим призванием мемориальскую деятельность. Интервью с Юрием Скубко // Уроки истории XX век. URL: http://urokiistorii.ru/article/54589 (дата обращения: 20.03.18). Таким образом, во второй половине 1980-х годов способ обращения к вопросу памяти о жертвах политических репрессий, раскрывшейся к этому времени с совершенно разных проблемных точек, от важности публичного присутствия этой памяти до формирования подходящей модели реабилитации жертв, стал критерием для создания (иногда преобразования) соответствующих инициативных общественных организаций.

Новые политические условия несмотря на опасения самих активистов поспособствовали появлению нового способа публичного выступления - митинги. Однако, такой метод общественного волеизъявления изначально для власти представлялся слишком рискованным. При попытках проведения в 1987 году митингов в Москве и Ленинграде в День политзаключенного в СССР в обоих городах собрания были пресечены и разогнаны полицией. Ансберг О.Н., Марголис А.Д. Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985-1991: Сборник материалов. Спб., 2009. После предотвращения полицией несанкционированного митинга «Демократического союза» у Казанского собора в 1988 году, управлению поступила резолюция от Ленинградского отделения Советского фонда культуры, в которой ленинградские власти обвинялись в своем консервативном и антиконституционном подходе к организации и проведению массовых мероприятий. Авторы резолюции требовали расследования незаконных актов применения насилия к собравшимся у собора группами. Резолюция общего собрания Совета по экологии культуры при Ленинградском отделении Советского фонда культуры // Вестник Совета по экологии культуры. 1988. №12.

В таком сложном и неоднородном процессе трансформаций внутри демократического движения в СССР предстает важным и интересным именно контекст Ленинграда как второго после Москвы по величине общественно-политического центра на территории Советского Союза, где были достаточно сильно развиты и активны множественные гражданские (демократические, и не только) объединения. К тому же, не менее важным является вопрос природы этих активистских групп, а также характера их деятельности и взаимодействия как «пространства» для функционирования памяти о жертвах сталинских репрессий.

В 1987 году, в рамках культурно-демократического движения (КДД), по инициативе Е.М. Прошиной, М.Г. Жженовой, Е.Ф. Майоровой, А.Н. Новиковой, Б.Г. и Г.Б. Венусов и др., начинает складываться ленинградское общество «Мемориал», унаследовавшая собранное раннее огромное количество материалов руками предшественников - редколлегии сборника «Память» (1976-1981 гг.). Подробнее см.: Мартин Б., Свешников А. Исторический сборник «Память». Исследования и материалы. М.: Новое литературное обозрение, 2017. Центры данной организации уже существовали не только в Москве, но и в других городах СССР. Уже на ранних этапах работы ленинградского отделения его задачи и решительность на пути их исполнения были хорошо заметны: в сентябре 1987 года открылся сбор подписей для обращения в Верховный Совет СССР с просьбой о создании памятников жертвам сталинских репрессий, результат которого наметился годом позже. Практически параллельно, в московском отделении «Мемориала» также формируется и реализуется идея проведения конкурса на лучший проект памятника жертвам репрессий. В ходе первого удачного массового митинга, прошедшего 14 июня 1988 года в Юсуповском саду, посвященного памяти жертв политических репрессий, было провозглашено объявление о формировании ленинградского отделения «Мемориала», базой которого стал ДК им. Ильича, где прошло его первое собрание, на котором сразу же была организована группа по поиску мест массовых захоронений расстрелянных. Ансберг О.Н., Марголис А.Д. Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985-1991: Сборник материалов. Спб., 2009. С. 116. Разногласия в идеологическом и тактическом вопросах стали видными даже в решении проблемы увековечивания памяти о жертвах политических репрессий на уровне социальных формаций. Параллельно с «Мемориалом» в 1989 году начинает свою деятельность организация «Ассоциация…». Член объединения репрессированных Л. Беляков, резко противопоставив данное объединение «Мемориалу», утверждал, что «Ассоциация…» ставит своей задачей защиту жертв репрессий только 30-40-х годов, «…жертв партийных чисток», и стремится к аполитичности, с которой, по мнению автора, невозможно «…содействовать искоренению тоталитаризма…». Беляков Л. Кому это надо / К вопросу об Ассоциации // Вестник «Мемориала». 1989. С.5. В этом же году советский и российский политолог, бывший активист «Мемориала», В. Гельман в обращении к членам ленинградской организации писал о нарастающем идеологическом кризисе внутри самого сообщества: «…тот, кому собственные интересы дороже идеалов «Мемориала»,…- тот не может и не должен состоять в наших рядах; есть другие общественные организации, неформальные группы - не стоит, по крайне мере, мешать нам работать… И мы не допустим дискредитацию наших идей кем бы то ни было…». Гельман В. Открытое письмо членам ЛО «Мемориал» и всем заинтересованным в его судьбе гражданам // Архив НИЦ «Мемориал». 1989. То есть, различность подходов к коммеморации жертв репрессий делала необходимым для тех или иных объединения выделять себя на основе теоретических и практических подходов к решению данной проблемы. После долгой борьбы за право говорить о массовых репрессиях, образовался внутренний конфликт взглядов на пути к выстраиванию определенной модели памяти о жертвах террора.

Широкая культурная деятельность, развернутая ленинградским «Мемориалом», в контексте памяти о сталинских репрессиях начинает концентрировать в себе множество коллективных воспоминаний различных социальных групп, выделяющих себя на основе определенного признака. Например, в декабре 1988 года в Доме писателя им. В. В. Маяковского прошел вечер «Поэзия тюрем и лагерей», на котором свои стихи смогли прочесть не только бывшие репрессированные, но и не равнодушные к этой теме люди. Брошюра «Поэзия тюрем и лагерей» // Архив НИЦ «Мемориал». 1988. А в ноябре 1989 в ДК Железнодорожников был организован вечер «Репрессированная церковь», посвященный разрушению храмов и преследованиям церковнослужителей в 1917-30-х гг. Брошюра «Репрессированная церковь» // Архив НИЦ «Мемориал». 1989. Программа мероприятия включала доклады на соответствующую тему, демонстрацию документального фильма советского кинорежиссера Б. Головня «Сон Совести», а также выставку. В апреле 1991 «Мемориал» совместно с ленинградским латышским обществом, ленинградским фондом культуры и научной ассоциацией «Латыши в России» провел вечер, посвященный памяти деятельности латышского культурно-просветительского общества «Прометей» (1929-1937 гг.) в Ленинграде. Приглашение // Архив НИЦ «Мемориал». 1991. Данный процесс свидетельствовал о наличии разнообразия мемориальных культур с их потребностью по-своему говорить о травме и осуществлять собственные коммеморативные практики. Появление и работа памяти на институциональном уровне позволяли тем или иным культурам памяти принимать устойчивую форму и выходить в публичное пространство посредством организации различных мероприятий - площадок для трансляции этой самой памяти.

В 1989 также году прошли первые организованные дни памяти жертв политических репрессий 4-7 июня на Соловках, с совместной работой Соловецкого музея и делегации ленинградского «Мемориала» была подана заявка на проведение панихиды по жертвам репрессий 1923-1939 гг. на Соловках с закладкой «Аллеи памяти», которая была одобрена и разрешена к проведению. Вестник Ленинградского общества «Мемориал». 1989. №3. Позднее, решением Исполкома Ленсовета Мемориальным кладбищем жертв политических репрессий признается Левашовская пустошь, где также была проведена заупокойная служба по захороненным там жертвам. Лукина Л. За забором с глухими воротами. Место захоронения жертв сталинских репрессий в районе станции Левашово признано мемориальным кладбищем // Вечерний Ленинград. 1989. 27 июль.

Решение «О благоустройстве места захоронения жертв репрессий 30-40-х и начала 50-х годов от 18.07.89 № 544 //Ленинградская панорама. 1989. №10. Вскоре общественный совет ЛО «Мемориал» публикует обращение с предложением воздвигнуть в Ленинграде мемориальный комплекс, увековечивающий память жертв сталинских репрессий: «Ленинградцы, помните: от вашего активного участия в опросе и пожертвованиях зависит, куда и когда мы принесем цветы нашим матерям, отцам и дедам в День памяти жертв сталинского террора!» Вестник Ленинградского общества «Мемориал». 1989. №3. Теперь, коллективная память, долгое время формировавшаяся путем создания связей между многообразием форм опыта переживания травматического прошлого, стала испытывать потребность приобретения телесного воплощения. В декабре 1987, в рамках реализации политики борьбы с проявлениями «культа личности», Верховный Совет СССР принял решение об упразднении имен Л.И. Брежнева и К.У. Черненко в наименованиях предприятий, учебных заведений, названий улиц и населенных пунктов. Данное решение послужило в дальнейшем толчком к индивидуальным и коллективным инициативам возвращения прежних имен городам, улицам и зданиям. Письмо С. В. Блохина к А. А. Громыко о восстановлении старых наименований населенных пунктов и активизации процесса реабилитации от 07.01.1988. // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 15.05.2019) Уже после образования в 1988 году при Ленинградском отделении Советского фонда культуры Совета по топонимике, сразу же стали поступать первые инициативы по восстановлению исторических названий улиц. В это же время в Ленинграде формируется и приступает к работе организация «Возвращение исторических названий», деятельность которой изначально была направлена на избавление городов и зданий от насажденных «культоличностными» воззрениями наименований. Участились мероприятия по возвращению исторических названий районам, улицам и зданиям Ленинграда. В особенности ярко прошла акция избавления от имени А.А. Жданова: в 1989 году у кинотеатра «Максим» прошел организованный Ждановским райисполкомом и поддержанный неформальными движениями митинг о снятии его имени с названия района. Яковлева И. Убрать это имя! // Вечерний Ленинград. 1989. 16 января. Данная акция стала протестом против «палача», принимавшего участие в массовых репрессиях, и своего рода актом его осуждения и призыва к ответственности общественностью. Как замечает журналист «Ленинградской правды» И. Сидоров, «…впервые увидел я митинг, на котором по главной обсуждавшейся проблеме царило такое согласие между общественностью, представителями официальных органов, неформальных движений». Сидоров И. Общественное согласие: репортаж с митинга в районе, который не хочет носить свое нынешнее имя // Ленинградская правда. 1989. 17 января. Немногим позже издается постановление ЦК КПСС, в котором Жданов объявляется одним из организаторов массовых репрессий и обвиняется в нарушении социалистической законности. Власть признала Жданова ответственным «за допущенные в тот период [30-40-е гг.] преступные действия». Так, имя Жданова было снято с Ленинградского государственного университета, а Ждановский район возвращает свое прежнее название - Приморский.

Помимо поиска гражданской памятью своего места в пространстве города, набирала обороты тенденция индивидуальных способов визуализации памяти о репрессиях, говорить о которой в особенности было важно для бывших узников лагерей. Так, в Музее истории Ленинграда открылась персональная выставка бывшего заключенного художника С.Я. Лапицкого, посвященная ГУЛАГу. Кроме того, в апреле 1989 года в рамках «Недели совести» памяти жертв политических репрессий в ДК железнодорожников, увидели свет выставки «Сталин вчера, сегодня…завтра?» и «Стена памяти» в виде серии стендов с фотографиями и документами, рассказывавшими о судьбах репрессированных. Само название мероприятия снова отражает уже знакомую идею о всеобщем покаянии, о пропуске через сознание каждого отдельного человека проблемы репрессий, как бы с целью прикоснуться к собственной совести и присоединиться к борьбе с рецидивами «культа личности». Важность и заслугу таких мероприятий отмечала журналистка Е. Богословская: «Все это необходимо для того, чтобы процесс десталинизации, который происходит в нашем обществе, был необратим». Богословская Е. Неделя совести: имена, лица, судьбы… // Ленинградская правда. 1989. 6 апреля. В 1989 году в Музее Великой Октябрьской социалистической революции была открыта организованная сотрудниками музея Костюшевой Е.К., Кукулевской Е. Ю., Кругловым Г.В. экспозиция «Сталинизм в судьбах людей». Костюшева Е. Сталинизм в судьбах людей // Ленинградская правда. 1989. 23 мая. На выставке были представлены документы, копии следственных материалов, отдельно принадлежащие заключенным вещи, отражавшие быт в лагерях и тюрьмах. Результат таких мероприятий отразился в виде слов благодарности от жителей Ленинграда в редакционной почте газет, среди которых особую ценность представляли отклики бывших репрессированных: «Спасибо им [сотрудникам музея - Ахмедова С.А.] от всех нас, репрессированных и ныне реабилитированных жертв сталинского террора, проживающих в Ленинграде». Мартыненко Н. Спасибо за выставку // Вечерний Ленинград. 1989. 13 июня. В 1991 году постановлением Верховного Совета РСФСР 30 октября объявляется Днем памяти жертв политических репрессий. Постановление Верховного Совета РСФСР «Об установлении Дня памяти жертв политических репрессий» от 18.10.1991 // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 21.05.2018) После вступления в этом же году в действие первого закона СССР, предусматривающий новый демократический порядок образования и регистрации общественных объединений, наконец официально был зарегистрирован научно-информационный центр (НИЦ) «Мемориал» во главе с В.И. Иофе, продолжающий свою работу и по сей день.

Процесс институционализации многообразных культур памяти о жертвах политических репрессий, резким толчком к формированию которых послужили политические изменения Перестройки, оказался в равной степени неоднородным и многоуровневым, как и сама память. Преобладающие «мягкие» формы памяти о репрессиях, в большинстве своем инициированные именно гражданскими объединениями, чем индивидуальными побуждениями, проявлялись во всевозможных публикациях, издательской деятельности, выставках, организованных тематических вечерах, в попытках диалога с партийными структурами по поводу решения проблем коммеморации жертв и т.д. Такой широкий набор способов говорения о травме и организации публичных дискуссий по соответствующей теме свидетельствовали о том, что структура памяти о жертвах репрессий, долго искавшая выхода «наружу», во второй половине 1980-х гг. все еще оставалась «жидкой». Множественные коммеморативные практики, принадлежащие той или иной группе носителей памяти, достаточно скоро начинают искать себе материальное воплощение, например, в монументе, однако ввиду своей «горячести», такая идея предстала довольно непростой к воплощению.

Глава 3. Материальность памяти в монументе: дискуссии об установке памятника жертвам политических репрессий в Ленинграде

«Твёрдые» воплощения памяти являются лишь молчаливой репрезентацией, которая открыта для множества индивидуальных интерпретаций. Поэтому, для того чтобы послание монумента было понятным, необходимо наличие слов, отсылающих к определенному нарративу. Как замечает Эткинд, «...без слов нельзя понять значение камней». Эткинд А. Кривое горе: Память о непогребенных / Александр Эткинд; авториз. пер. с англ. В. Макарова. 2-е изд. - М.: Новое литературное обозрение, 2018. С. 230. Однако, плюрализм памяти подразумевает присутствие множества отличных друг от друга нарративов, создаваемых той или иной культурой памяти, которые как бы концентрируются в монументе и продолжают в нем функционировать: «Параллельное существование различных видов памяти не стоит считать постмодернистским релятивизмом; скорее здесь имеет место система сдержек и противовесов (checks and balances), взаимодополнений и обоюдного контроля». Ассман, А. Новое недовольство мемориальной культурой / Алейда Ассман; пер. с нем. Б. Хлебникова. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 22. Довольно многообещающая инициатива Ленинградского «Мемориала» возведения памятника жертвам советских политических репрессий очень хорошо отражает присутствие проблемы многообразия мемориальных культур и их взаимодействия. Однако, представление о памятнике жертвам репрессий было довольно разным. Зачастую присутствовали мнения, что это не обязательно должен быть монумент или же памятник вовсе не должен быть материальным. Так, Н. Огородникова писала, в подражание А.С. Пушкину, что «…гораздо важнее воздвигнуть памятник нерукотворный - в душах и умах людей, нежели на площади». Огородникова Н. Памятник? - Да! Но какой? // Вестник «Мемориала». 1988. 16 июня. С. 1. По ее мнению, прежде всего необходимо собственными силами добиться демократизации всех сторон общественной жизни, что, по ее мнению, возможно, например, путем упразднения Комитета государственной безопасности СССР (КГБ): «В подлинно правовом государстве, строго стоящем на принципах законности, вряд ли, понадобится особый аппарат тайной полиции». Там же. С. 2. Другим средством демократизации она выдвигала публикацию книг А.И. Солженицына, «…пригвоздивших сталинизм к позорному столбу». Там же. Идея того, что гарантия невозвращения режима личной диктатуры сталинизма заключена в непосредственно индивидуальных и общественных началах, хорошо отражает настроения, рожденные стремительными политическими трансформациями Перестройки. Призыв Огородниковой к пропуску проблемы сталинских репрессий непосредственно через сознание каждого отдельного человека как бы стремился побудить к переоценке прошлого, к политической активности через понимание сути репрессий.

Подобный конкурс на лучший проект памятника жертвам репрессий был утвержден и проведен уже в 1988 году в Москве в рамках мероприятия «Недели совести», также посвященного репрессированным. Память в проекте: каким видели мемориал жертвам политических репрессий тридцать лет назад [Электронный ресурс]/ Барышникова Н., Бондаренко С., Кожанов К., Ломакин Н., Макаров А. (Дата обращения: 30.03.2019). Как и в Ленинграде, основоположником и организатором конкурса также стала инициативная группа «Мемориал», которая начала сбор подписей под обращением в Верховный Совет СССР еще в 1987 году. Уже в июле 1988 года Политбюро ЦК КПСС издает постановление «О сооружении памятника жертвам беззаконий и репрессий». Там же. Правда, официальная часть этого мероприятия состоялась в 1989 году.

В 1990 году инициатива ленинградского «Мемориала» стала реальностью - был проведен Всесоюзный конкурс на лучший проект памятника жертвам сталинских репрессий. Но, прежде чем опуститься и посмотреть непосредственно в сам процесс дискуссии и выбор победителя, необходимо обратить внимание на то, как конкурс был организован и через какие структуры проходило присвоение ему официального статуса, и кто был вовлечен в принятие решений.

Первое решение о проведении конкурса было принято 27 марта 1990 года Исполнительным комитетом ленинградского городского совета народных депутатов. Согласно документу, конкурс был инициирован Главным управлением культуры совместно с ленинградским отделением всесоюзного историко-просветительского общества «Мемориал» и общественным советом ленинградского фонда «Мемориал». Распространение программы, условий и итогов конкурса возлагались на редакции местных газет, таких как «Ленинградская правда», «Вечерний Ленинград», «Ленинградский рабочий», «Смена». Решением четко был определен состав жюри, из которого видно, какие профессиональные группы оказались востребованы для данного конкурса:

Таблица 1

ЦГАЛИ. Ф.105. Оп. 6. Д. 488. Л. 4-5.

Помимо обозначенных профессиональных сообществ, в состав жюри также вошли члены ЛО «Мемориал» (Лебедев Г.С., Муравский В. Т., Пятницкий В.И., Прошина Е.М.), а также сотрудники Академии Наук, Академии художеств, председатель Ленинградской организации Совета ветеранов войны и труда, директор ленинградского филиала Центрального музея Октябрьской революции, директор государственного музея Ленинграда. По итогам конкурса предполагалось наградить победителей и участников поощрительными денежными премиями.

Организацию выставки проектов было решено провести в здании Государственного музея истории Ленинграда (ул. Красная, 45, ныне - Галерная ул.), а контроль за исполнением решения передать Главному управлению культуры. Первоначальная формулировка названия конкурса, «…на лучшую идею, место установки и проектное предложение памятника жертвам сталинских репрессий», предполагала, что участники должны были предоставить, помимо идеи, также и место для будущего памятника, с оговоркой «в исторической части города». Документы к вопросу об открытии конкурса на лучший проект памятника жертвам политических репрессий в Петрограде-Ленинграде (решения, протоколы, стенограммы) // ЦГАЛИ. Ф.105. Оп.6. Д.488. Л. 2. Однако, одним из вариантов прописывалась площадь Революции (ныне - Троицкая площадь), предложенная научно-исследовательским центром «Мемориал». Главной задачей конкурса ставилось «…средствами монументального искусства отразить горькие и трагические страницы истории советского государства, увековечить память тех, кто стал жертвой беззакония и репрессий в период 30-40-х и начала 50-х годов». Там же. Временной охват террора, видимо, наследовал традицию XX съезда КПСС, что было достаточно нередким способом обозначения рамок массовых репрессий. Решение от 27.03.1990 вскоре было отменено ввиду того, что предложенное «Мемориалом» потенциальное место для монумента - сквер на площади Революции - носило статус памятника истории и культуры местного значения и требовало согласования с государственной инспекцией по охране памятников. Новое постановление Исполкома, однако, потерпело еще одно очень важное изменение: конкурс отныне назывался «…на лучший проект памятника жертвам политических репрессий в Петрограде-Ленинграде». Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 10-13. Смещение фокуса на территориальный признак позволило сильно расширить хронологические рамки репрессий до 1917 года и исключило такие проблемные вопросы, как «когда репрессии имели место быть?» и «кого по праву считать жертвой террора?».

К анализу московского конкурса обратилась К. Смит, чья работа дает возможность рассмотреть в сравнительной перспективе процессы формирования общей модели памяти в двух крупных общественно-политических центрах страны. С точки зрения Смит, в Москве идея коммеморации жертв репрессий возникла не на партийных съездах, а среди молодежи, побуждения которой были форсированы независимым сообществом «Мемориал». Она утверждает, что содержание и форма будущего мемориала были тесно связаны с политическими и индивидуальными взглядами носителей памяти о терроре. Это разнообразие концептов заставило московских инициаторов конкурса сфокусироваться на таких главных вопросах, как «кого помнить?» и «кому посвятить будущий памятник?». По ее мнению, в головах советских людей все еще присутствовало разделение так называемых «чистых» и «нечистых», основанное на идее отношения и преданности жертв террора к коммунизму. Smith K.E. Remembering Stalin's Victims: Memory and the End of the USSR. Ithaca: Cornell University Press, 1996. С. 154. Как заметила Нина Брагинская, советский и российский историк, а также бывший член московского «Мемориала», многие люди вставляли слово «невинные» перед «жертвы репрессий» в петициях на вступление в «Мемориал». Цит. по: Smith K.E. Remembering Stalin's Victims: Memory and the End of the USSR. Ithaca: Cornell University Press, 1996. С. 154. В отличие от этого, в случае Ленинграда, в заявках на вступление в «Мемориал» акцент делался на виновниках преступлений режима, борьба с которыми и ставилась как главная преследуемая задача будущих членов сообщества. Например, нередки были такие фразы: «хочу всемирно содействовать десталинизации нашего общества», «хочу бороться за реабилитацию жертв сталинских репрессий и со всеми проявлениями сталинизма», «за очищение общественного сознания от сталинизма насаждаемого административно-командной системой». Архив НИЦ «Мемориал» в Санкт-Петербурге. Кроме того, некоторые из заявителей также упоминали о своем желании участвовать в активной реабилитации и организации материальной поддержки бывших репрессированных и их семей. Там же.

Другая важная проблема состояла в том, и как ее обозначает Смит, как помнить тех, кто был репрессирован, но также в прошлом являлся частью системы, которая убивала? Согласно официальной концепции памяти о репрессиях, закрепившейся в 1950-60-е годы, партия хотела почтить память «особенных» жертв - честных коммунистов, и назвать палачей, остановив на этом всю идею коммеморации жертв репрессий. Согласно отчетам работы Комиссии Политбюро ЦК КПСС по реабилитации жертв политических репрессий, созданной в 1987 году и возглавленной М.С. Соломенцевым, а в дальнейшем А.Н. Яковлевым, Постановление Политбюро ЦК КПСС об образовании Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х годов от 27.09.1987 // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 23.04.2019) наиболее знакомые имена и фамилии, а также отличившиеся члены партии всегда стояли в начале очереди на посмертное оправдание. Так, уже в январе 1988 года были реабилитированы Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, а в марте посмертную реабилитацию получили члены партии, проходившие по делу «правотроцкистского блока» и «ленинградскому делу». Протокол №2 заседания Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг., с приложениями от 05.02.1988 // Фонд Александра Н. Яковлева (Дата обращения: 24.04.2019);

Здесь же: Протокол №3 заседания Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг. от 05.03.1988 (Дата обращения: 24.04.2019) Такая выборка во многом была вызвана стремлением использовать тактику очищения советской государственности от темных страниц прошлого, которая строилась на попытке отделить преступления от государственной политики. Здесь представлялось очень «удобным» сконцентрировать всю вину в фигуре Сталина, и соответственно выделить эпоху «сталинизма» как чуждую и вредящую настоящей идеологии.

Проблема дизайна будущего мемориала во многом отсылал к вопросам, которые заключались в том, каким репрессиям он должен быть посвящен и память о каких группах репрессированного гражданского населения должна быть в нем отражена. Так, одна из выступающих, Сергеева (имя неизвестно), член образовавшейся в декабре 1989 года ленинградской ассоциации жертв необоснованных репрессий, 29 октября 1991 организация была официально зарегистрирована, в 1992 году вошла в состав Российской Ассоциации жертв необоснованных политических репрессий в качестве региональной организации. Первый председатель - А.А.Сновский (ныне - Л.А.Барташевич). вносит идею установки памятников каждой отдельно взятой группе репрессированных: «…диссиденты брежневского режима, жертвы колхозов, сталинские репрессии 34-37 гг.». Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 33. Данное высказывание говорит о том, что для многих носителей той или иной культуры памяти о терроре, репрессии не ограничивались только сталинизмом. Хронологические рамки в таком случае раздвигались до периода существования всей советской системы. Однако, здесь же, она отмечает очень расплывчатое значение надписи на будущем памятнике, где, по ее мнению, под жертвами объединяются все репрессированные без разбора. Подобное возмущение высказал и Кисленко Ю.М., также член ленинградской ассоциации жертв необоснованных репрессий, изъявивший необходимость установить временной промежуток для репрессий, «чтобы четко обозначить незаконно убитых, так как без дат в число увековеченных войдут разные группы убитых, включая полицейских и предателей Родины и т.д.». Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 20. Иногда, ввиду самой формулировки «жертвам репрессий», могла отрицаться вся идея установки памятника. Например, Д.С. Лихачев, советский и российский филолог и культуролог, а также председатель Советского (Российского) фонда культуры, отказал ленинградскому «Мемориалу» в просьбе возглавить жюри ленинградского конкурса на лучший проект памятника жертвам репрессий: «К сожалению, не могу. Считаю, что памятники должны быть на могилах, но общего памятника «жертвам репрессий» не следует ставить. Мой мерзавец-следователь тоже «жертва» (расстрелян) и многие другие «доблестные чекисты». Не хочу чествовать Тухачевского, убившего тысячи крестьян. Д. Лихачев». Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 14.

Вопросы смысловой нагрузки будущего мемориала и возможного задаваемого им нарратива основали достаточно многоуровневую систему мнений, в которой оказалось сложным прийти к общему, или, наверное, даже среднему итогу. Многие участники дискуссии на ленинградском конкурсе ставили в приоритет важность подчеркивания в будущем памятнике полезности и нужности осуждения политических репрессий, во многом через осуждение политического режима, в рамках которого репрессии совершались. К примеру, при выборе лучшего проекта вдова расстрелянного военнослужащего руководствовалась тем, что понравившейся ей памятник «…отражает не только жертв, но и систему, которая этих людей уничтожила.» Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 31., а уже выступившая ранее Сергеева утверждает, что «…мы ставим памятник жертвам коммунистического режима. У каждого режима свой палач». Документы к вопросу об открытии конкурса... Л. 34. Отсюда, заданные временные рамки, расширившиеся до промежутка «1917 - настоящее время», как бы самостоятельно исключили вопрос четкого разграничения репрессий по социальному и временному признаку. Все чаще отмечавшаяся во время дискуссии регулярность данного процесса также лишила смысла использования формулировки «сталинские репрессии», а соответственно, сильно раздвинула границы определения ответственности за совершенные преступления.

Во второй половине 1980-х все чаще начал вставать вопрос будущего, а именно заключенный в проблеме репрезентативности возможного монумента для будущих поколений. Интересный эксперимент провел режиссер Добряков В.В., пригласивший на ленинградский конкурс проектов своих студентов Театрального института в возрасте 19-20 лет для того, чтобы выбрать лучший проект памятника сквозь призму их поколенческого восприятия. Миссия передачи травматического опыта потомкам, сконцентрированная в идее «чтобы сталинизма больше не повторилось», была сопряжена с общим контекстом противостояния режиму и его «привычкам», так как в сложном процессе определения виновников репрессий и их жертв, размытым образом палача все-таки была политическая система: согласно уже выступавшей ранее Сергеевой (имя неизвестно), «Пусть будет больше памятников...Чем больше будет памятников, тем больше режим будет чувствовать свою вину». Документы к вопросу об открытии конкурса… Л. 33.