Антитеррористическая политика КНР в XXI веке

Что касается тюремных программ, «Закон о борьбе с терроризмом» обеспечивает правовую основу для применения методов де-радикализации в местах лишения свободы (статья 29). Они включают в себя: 1) тщательный подбор и обучение тюремных офицеров, работающих с обвиненными уйгурскими сепаратистами.Обучение в специальных колледжах «этническим теориям, религиозной политике, исламским доктринам и китайской истории» направлено на воспитание профессионально квалифицированных и опытных специалистов, владеющих как китайским, так и уйгурским языками; 2) создание специальной «Экспертной группы по де-радикализации», состоящей из политически надежных исламских ученых для предоставления консультаций заключенным с целью искоренения их экстремистских наклонностей; 3) предоставлениеюридического и психологического консультирования, а также материальной помощи семьям заключенных; 4) выступления в тюрьме успешно прошедших программу реабилитации заключенных против экстремизма и демонстрации преимуществ отказа от радикальных идей .

Программы после лишения свободы призваны помочь освобожденным вернуться к нормальной жизни. Программа под названием «Размещение и обучение» регулируется на основе статьи 30 «Закона о борьбе с терроризмом». Согласно этой программе, тюрьмы и центры содержания преступниковоценивают опасность заключенного для общества, и на основе этой оценки суд выносит решение о необходимости прохождения программы после лишения свободы или её отсутствии.

Социальные программы осуществляются общественными объединениями в СУАР , а такжеспециализированными рабочими группами, которые объединены под лозунгом«Навестить, сделать добро, собраться вместе» .

«Навестить, сделать добро, собраться вместе»- это проект, запущенный в 2014 г. правительством Синьцзяна, который ставил своей целью улучшить жизнь уйгуров, «завоевать их сердца» и сплотить население . Суть проекта заключалась в отправке 200 000 кадров во все деревни и общины СУАР. Они должны были проживать вместе с уйгурами в их домах, изучать их культуру и поведение, поддерживать религиозную гармонию и социальную стабильность. Однако на деле данный проект преследовал еще одну цель: создать обширную сеть общественного наблюдения в СУАР путем тщательного сбора информации о каждом жителе региона.

В августе 2016 г. на пост главы правительства Синьцзяна был поставлен ЧэньЦюаньго, который во время пребывания главным секретарем КПК в Тибетском автономном районе в 2011-2016 гг.эффективно реализовал политикустабилизации региона путем строительства сложной сети надзора и тотального контроля. Его главной задачей стало использование опыта для наведения порядка в неспокойном Синьцзян- Уйгурском автономном регионе, который только недавно поразил всплеск террористической активности в 2014-2015 годах. Рассматриваемая далее политика ЧэньЦюаньгонаглядно иллюстрирует, какие конкретные действия предпринимаютсякитайским руководствомдля решения проблемы терроризма в Китае.

Одной из основных инициатив ЧэнаЦюаньгов области безопасности в СУАР, которуюон впервые применил в Тибете в 2011 г., является массовое строительство нескольких тысяч «удобных полицейских участков» , которые оснащены оборудованием для борьбы с массовыми беспорядками. Основными задачами полицейских стали патрулирование улиц и пристальное наблюдение за поведением уйгуров с целью пресечения любой подозрительной активности, а также выполнение профилактических действий, таких как проверка мобильных телефонов и удостоверений личности .

В последнее время правительство КНР активно начало использовать современные технологии для контроля уйгуров. В 2010 г., после волнений в Урумчи, в городах региона, во всех общественных местах были установлены камеры видеонаблюдения высокой четкости. Благодаря этому в 2015 г.стала возможна реализация проекта комплексной системы распознавания лиц, разработанного под руководством Министерства государственной безопасности КНР.Эта система позволяетза короткое время определять личность каждого жителя региона . Одним из самых масштабных проектов Министерства Безопасности КНР является Интегрированная платформа для совместных операций , которая собирает и анализирует личные данные обо всех проживающих в СУАР из разных источников .

Что касается ограничений мобильности уйгуров, то в октябре 2016 г. власти объявили, что все жители СУАР, включая ханьцев, обязаны сдать паспорта на рассмотрениеБюро общественной безопасности Китая «в целях безопасности» , а те, кто намеревался уехать заграницу были вынуждены сперва получить разрешение властей на выезд. Кроме того, в городах и между ними были созданы контрольно-пропускные пункты слежения за передвижениями уйгуров на региональном уровне и ограничения их перемещения при необходимости . В 2017 г. уйгурские студенты, обучающиеся в других странах, такихкак Турция, Франция, Австралия и США, во время учебного процесса были возвращены на родину для оценки их лояльности к китайской власти и наличия экстремистских наклонностей .

Ограничительные меры также коснулись культуры и религии уйгуров. Одной из таких мер стал запрет ношения женщинами и мужчинамитрадиционной мусульманской одежды. Женщинам запрещалось носить платок, скрывающий лицо, за отказ выполнять данные требования стали применяться штрафы и более серьезные меры наказания в виде ареста . Мужчинам запрещалось носить бороду и появляться в общественных местах в исламских религиозных одеждах с символикой звезды и полумесяца .Ограничения также коснулись исламских имен: власти выпустили список из 29 запрещенных уйгурских имен (к примеру Коран, Саддам, Ислам и др.) . Детям с такими именами в будущем будет отказано в регистрации по месту жительства, что является необходимым документом для получения доступа к социальным услугам, здравоохранению и образованию. Для ослабления влияния мусульманской религии на уйгуров власти обязали владельцев магазинов и ресторанов продавать алкоголь и сигареты , в противном случае они могли потерять бизнес . В 2016 г. китайское правительство запретило государственным служащим, преподавателям и студентам поститься во время Рамадана , посягая на священные ритуалы Ислама .

Самым резонансным сообщением за последние два года стала новость о существовании так называемых «лагерей перевоспитания» в Синьцзяне. По сведениям НКО «Проект по правам человека уйгуров», с 2017 г. правительство КНР ведет преследование представителей творческой интеллигенции уйгуров. Согласно их сообщению, по состоянию на январь 2019 г. по меньшей мере 338 человек из числа художников, учителей, музыкантов были взяты под арест . В последнее время заключение этнического населения Синьцзяна в вышеупомянутые «образовательные» учреждения получило международную огласку . По данным адвокатской группы «Китайских правозащитников» и партнерской НПО «Инициативы равных прав», до трех миллионов этнических уйгуров содержатся в «лагерях перевоспитания» или вынуждены посещать специальные «обучающие занятия» по де-радикализации в местах проживания . Самым убедительным доказательством деятельности этих лагерейв качестве своеобразных тюрем являются тендерные документы, выложенные в открытом доступе в интернете. Немецкий ученый Адриан Зенцсобрал и проанализировал официальные документы, в которых приглашаются потенциальные подрядчики и поставщики для участия в тендерах на проектыпо постройке новых сооружений, либо преобразованию уже существующих объектов в СУАР . Тендеры требуют установки систем безопасности, таких как сторожевые башни, колючая проволока, системы наблюдения и охранные помещения.По сообщению расследования BBC, в этих местах процветают религиозные репрессии, подавление этнической уйгурской культуры, издевательства, идеологическая «промывка мозгов» , другими словами, перевоспитание и де-радикализация уйгурского населения с целью привить лояльность к китайскому правительству и сделать из них послушных и примерных коммунистов происходит путем нарушения всех признанных человеческих прав. Что касается официальной позиции китайский властей по этому вопросу, посол КНР в Казахстане ЧжанСяо утверждает, что никаких так называемых «концлагерей» в Синьцзяне не существует . По его словам, существуют Центры профессионального обучения, где людям помогают избавиться от экстремистских наклонностей посредством обучения их китайскому языку, законам Китая и различным профессиональным навыкам.

Меры, предпринятые правительством КНР с 2015 г. по отношению к уйгурам, во многом преследуют те же цели, что игосударственная антисепаратистскаяполитика с конца 1990-х гг.- наказание инакомыслия, ограничение влиянияислама и стремление ассимилировать уйгуров.Тем не менее, агрессивные способы достижения этих целей в течение последнихнескольких лет привели кполному изолированию уйгуров как в социальном, так и в географическом плане. Жесткие способы подавления уйгурского сепаратизма и терроризма отразились на каждом жителе региона. Тотальный контроль не оставляет ни одного шанса на проявление диссидентства. Нарушение таких базовых человеческих прав, как право на свободу и личную неприкосновенность, свободу мысли, совести и религии, право на свободу от произвольного вмешательства в личную жизнь, право на свободу информации вызывает беспокойство у мирового сообщества, а правозащитные организации активно пытаются привлечь внимание к этой серьезной проблеме в КНР.Антитеррористическаяполитика в Китае под руководством ЧэньЦюаньгопривела к заметному спаду террористической активности: по данным Глобальной базы данных терроризма в 2016 и 2017 гг. зафиксировано всего три террористические атаки, а за 2018 г. в СМИ не публиковались сообщения о терактах в КНР. Данная политика достигла свою главную цель - снизить уровень терроризма в стране. Таким образом, её можно охарактеризовать как успешную, если не принимать во внимание средства, которыми достигнута эта цель.

Заключение

В начале нового тысячелетия мир переживает глубокую трансформацию исторически сложившихся укладов жизни обществ и взаимодействия государств. Здесь уже нельзя говорить об изолированности процессов, происходящих в разных уголках планеты, так как на первый план выходит процесс глобализации. Эта доминирующая тенденция интеграции и формирования взаимозависимости всех сфер жизни человечества не только открывает новые возможности и перспективы перед странами и индивидуумами в частности, но и порождает новые вызовы. Одной из глобальных проблем современности стало явление терроризма, которое мало поддается контролю со стороны правительств стран и наднациональных организаций, так как это, по сути, новая «война людей против людей».

Масштабные террористические акты 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, США ознаменовали появление терроризма как глобального феномена. После данных событий, вопрос терроризма встал достаточно остро в КНР, так как один из регионов страны, Синьцзян-Уйгурский автономный район, являлся очагом сепаратизма со времен присоединения этой территории к государству. С 2001 г. КНР, примкнув к начатой Соединенными Штатами «Глобальной войне против терроризма» стала рассматривать любыепроявления сепаратизма со стороны уйгуров в качестве террористической деятельности.

За последние двадцать лет многие западные ученые предпринимали попытки сформировать свои подходы к изучению термина «терроризм», однако в научной среде все еще нет согласованного определения. Тем не менее, общепринятыми компонентами концептуализации терроризма, наличие которых отличает этот феномен от других актов насилия, являются: насилие, угроза насилия, нацеленное психологическое воздействие и политический мотив. В китайской научной среде до 2001 г. наблюдается полное отсутствие интереса к теме терроризма, однако после вышеупомянутых террористических актов наблюдается активизация исследования этого феномена. В целом, рассмотренные работы китайских ученых предлагают схожий с западным подход к определению «терроризма», используя тот же набор критериев, характеризующих эту деятельность. Специфика китайского подхода раскрывается в определении, официально закрепленном в «Законе о борьбе с терроризмом» 2015 года. В нем присутствуют обобщенные формулировки действий, которые четко не разграничивают проявление любого акта насилия, агрессии и террористического акта. Китайское определение термина позволяет причислить практически любое нападение к акту терроризма, таким образом, все рассматриваемые в работе атаки попадают под китайское определение терроризма, что не гарантирует их соответствие западному подходу к определению террористической деятельности.

Исследование динамики террористических нападений в КНР с 2001 г. по наши дни основывается на данных из Глобальной базы данных терроризма. В течение этого периода определены два крупных всплеска террористической активности, которые пришлись на 2008 и 2014-2015 гг.Подробная характеристика наиболее резонансных террористических актов позволила сделать выводы о превалирующих трендах террористической активности в Китае, которые включают в себя увеличение случаев суицидальных атак, ужесточение нападений и увеличение количества жертв, смена цели нападения с полицейских на гражданское население, а также выход террористической деятельности за пределы СУАР.

Подробное исследование антитеррористической политики КНР включает в себя изучение как внутренней политики государства, так и внешней, которая, главным образом, фокусируется на кооперации со странами Центральной Азии в рамках ШОС. Сопоставление временных периодов внутренней политики КНР, направленной на противодействие терроризму, ограничение влияния ислама на уйгуров, контроль их культуры и повседневной жизни позволяет определить причины главных вспышек терроризма: 1) влияние политики «Жестоко удара», проводимой в начале 2000-х гг., катализатором недовольства уйгуров стало усиление мер безопасности в КНР в 2008 году в связи с проведением Олимпийских игр в Пекине и фактическое изолирование уйгуров из жизни общества; 2) последующее ужесточение превентивных мер и ограничений в различных сферах жизни уйгуров после восстания в Урумчи в 2009 году.

Важным поворотным моментом в сфере борьбы с уйгурским терроризмом в КНР является введениеантитеррористического законодательства в 2015г., в котором зафиксирована официальная стратегия по противодействию этому социально опасному феномену. Кроме того, после назначения нового главы правительства Синьцзяна ЧэньЦюаньго ужесточились конкретные действия, предпринимаемые властями КНР по регулированию и ограничению всех сфер жизни уйгуров. Несмотря на то, что подобные жесткие меры нарушают базовые права человека, их введение, в отличие от более мягких мер предшествовавшего периода, вызывавших вспышки недовольств и конфликты,оказало желаемый эффект в рамках антитеррористической политики. С 2016 г. террористическая активность в Китае пошла на спад, показывая почти нулевые показатели.

Список использованных источников и литературы

I. Источники

Официальные документы и материалы

1. Amnesty international. Anti-terrorism legislation and repression in XUAR. 2002. Retrieved from: https://www.amnesty.org/en/

2. Amnesty International. People's Republic of China Uighurs fleeing persecution as China wages its "war on terror". 2004. P. 3. Retrieved from: https://www.amnesty.org/en

3. Concept of cooperation of SCO member states in combating terrorism, separatism, and extremism. 2005. [Электронный ресурс].URL: https://www.fidh.org/en/issues/terrorism-surveillance-and-human-rights/Concept-of-Cooperation-Between-SCO (дата обращения 19.02.2019)

4. Convention of the Shanghai cooperation organization against terrorism. 2009. Retrieved from: http://eng.sectsco.org

5. Declaration of the establishment of the Shanghai cooperation organization. 2001. Retrieved from: http://eng.sectsco.org

6. East Turkestan terrorist forces cannot get away with impunity'. 2002. [Электронный ресурс]. URL: http://www.china.org.cn/english/2002/Jan/25582.htm (дата обращения 19.02.2019)

7. Human rights watch. China: big data fuels crackdown in minority region. 2018. [Электронный ресурс].URL: https://www.hrw.org/news/2018/02/26/china-big-data-fuels-crackdown-minority-region (Дата обращения 20.01.2019)

8. The Shanghai convention on combating terrorism, separatism and extremism. 2001. Retrieved from: http://eng.sectsco.org

9. Terrorist activities perpetrated by "Eastern Turkistan" organizations and their links with Osama bin Laden and the Taliban. 2001. [Электронный ресурс].URL: http://www.china-un.org/eng/zt/fk/t28937.htm(дата обращения 19.02.2019)

10. Uyghur Human Rights Project. Persecution of Uyghurs in the era of the “War on Terror. 2007. P. 4. Retrieved from: https://uhrp.org

11. Uyghur Human Rights Project. Uyghur language under attack: the myth of “bilingual” education in the People's Republic of China. 2007. P. 1. Retrieved from: https://uhrp.org

12. Uyghur Human Rights Project. A “life or death struggle” in East Turkestan: Uyghurs face unprecedented persecution in post-Olympic period. 2008. Retrieved from: https://uhrp.org

13. Uyghur human rights project. The Persecution of the Intellectuals in the Uyghur Region Continues. 2019. Retrieved from: https://uhrp.org

14. Zhonghuarenmingongheguofankongbuzhuyi fa [АнтитеррористическийзаконКНР]. 2015. [Электронный ресурс]. URL: http://www.npc.gov.cn/npc/xinwen/2018-06/12/content_2055871.htm (дата обращения: 17.11.2018)

Материалы информационно-новостных агентств

15. Синьхуа Новости. Посол КНР в Казахстане рассказал о так называемых «лагерях» в Синьцзяне. 2019. [Электронный ресурс].URL: http://russian.news.cn/2019-04/16/c_137980590.htm(Дата обращения 21.01.2019)

16. BBC. China'shiddencamps. 2018. [Электронныйресурс].URL: https://www.bbc.co.uk/news/resources/idt-sh/China_hidden_camps (Дата обращения 21.01.2019)

17. BBC. Xinjiang attack: China sentences three to death. 2013. [Электронный ресурс].URL: https://www.bbc.com/news/world-asia-china-24075807 (Датаобращения 19.01.2019)

18. Independent. Ramadan 2016: China bans civil servants and students from fasting in mainly Muslim region. 2016. [Электронныйресурс].URL:https://www.independent.co.uk/news/world/asia/ramadan-2016-china-bans-civil-servants-and-students-from-fasting-in-mainly-muslim-region-a7068481.html (Дата обращения 21.01.2019)

19. Radio free Asia. Chinese authorities order Muslim Uyghur shop owners to stock alcohol, cigarettes. 2015. [Электронный ресурс].URL: https://www.rfa.org/english/news/uyghur/order-05042015133944.html (Дата обращения 21.01.2019)

20. Radio free Asia. Uyghur student missing, believed detained after return from Malaysia University. 2018. [Электронный ресурс].URL: https://www.rfa.org/english/news/uyghur/student-05292018134031.html (Дата обращения 21.01.2019)

21. Radio free Asia. Survey: Three million, mostly Uyghurs, in some form of political `re-education' in Xinjiang. 2018. [Электронный ресурс].URL: https://www.rfa.org/english/news/uyghur/millions-08032018142025.html?searchterm:utf8:ustring=+uyghurs (Дата обращения 21.01.2019)

22. Radio free Asia. Xinjiang city bans beards, Islamic dress from public buses. 2014. [Электронный ресурс].URL: https://www.rfa.org/english/news/uyghur/karamay-08062014182306.html?searchterm:utf8:ustring=+terrorist+attack (Дата обращения 21.01.2019)

23. South China morning post. Xinjiang's police hiring binge comes from party boss's Tibet playbook. 2017. [Электронный ресурс].URL: https://www.scmp.com/news/china/policies-politics/article/2106346/xinjiangs-police-hiring-binge-comes-party-bosss-tibet (Дата обращения 20.01.2019)

24. South China Morning Post. Passports taken, more police... new party boss Chen Quanguo acts to tame Xinjiang with methods used in Tibet. 2016. [Электронный ресурс].URL: https://www.scmp.com/news/china/policies-politics/article/2053739/party-high-flier-uses-his-tibet-model-bid-tame-xinjiang (Дата обращения 21.01.2019)

25. The Guardian. China bans religious names for Muslim babies in Xinjiang. 2017. [Электронный ресурс].URLhttps://www.theguardian.com/world/2017/apr/25/china-bans-religious-names-for-muslims-babies-in-xinjiang (Дата обращения 21.01.2019)

26. The telegraph. China launches massive rural 'surveillance' project to watch over Uighurs. 2014. [Электронный ресурс].URL: https://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/asia/china/11150577/China-launches-massive-rural-surveillance-project-to-watch-over-Uighurs.html(Дата обращения 20.01.2019)

27. Xinhua. Only one suspect in Guangzhou knife attack. [Электронный ресурс]. URL: http://en.people.cn/90882/8619049.html (Дата обращения 19.01.2019)

II. Литература

На русском и английском языках:

28. Руденко А. А. Сущность определений «терроризм» и «международный терроризм» // Теоретические и практические аспекты развития юридической науки. Сборник научных трудов по итогам международной научно-практической конференции, Вып. 3. Ростов-на-Дону, 2016. С. 78-93.

29. Chung C.P. China's Uyghur problem after the 2009 Urumqi riot: repression, recompense, readiness, resistance // Journal of policing, intelligence and counter-terrorism. 2018. Vol. 13(2). Pp. 185-201.

30. Grose T.A. The Xinjiang Class: education, integration, and the Uyghurs // Journal of Muslim Minority Affairs. 2010. Vol. 30(1). Pp. 97-109.

31. Klimeљ O. Advancing “ethnic unity” and “de-extremization”: ideational governance in Xinjiang under “new circumstances” (2012-2017) // Journal of Chinese Political Science. 2018. Vol.23. Pp. 413-436.

32. Millward J. Violent separatism in Xinjiang: a critical assessment. Washington: East-West Center Washington, 2004. 72 p.

33. Richards A. Defining terrorism. // Routledge Handbook of Terrorism and Counterterrorism/ Ed. by A. Silke. NY: Routledge, 2018. Retrieved from https://books.google.ru/books

34. Roberts S.R. The biopolitics of China's “war on terror” and the exclusion of the Uyghurs // Critical Asian Studies. 2018. Vol. 50(2). Pp. 232-258.

35. Schmid A. Terrorism - the definitional problem // Case Western reserve journal of international law. 2004. Vol 36(2). Pp. 375-419.

36. Trйdaniel M., Lee P.K. Explaining the Chinese framing of the “terrorist” violence in Xinjiang: insights from securitization theory // Nationalities Papers. The Journal of nationalism and ethnicity. 2018. Vol. 46(1). Pp. 177-195.

37. Tschantret J. Repression, opportunity, and innovation: the evolution of terrorism in Xinjiang, China // Terrorism and Political Violence. 2018. Vol. 30(4). Pp. 568-588.

38. Wallace T. China and the regional counter-terrorism structure: an organizational analysis //Asian Security. 2014. Vol. 10(3). Pp. 199-220.

39. Zenz A. `Thoroughly reforming them towards a healthy heart attitude': China's political re-education campaign in Xinjiang // Central Asian Survey. 2019. Vol. 38(1). Pp. 102-128.

40. Zhou Z. Chinese strategy for de-radicalization // Terrorism and political violence. 2017. Pp. 1-23.

На китайском языке:

41. DongKegu, QiGangli. Kongbuzhuyidingyikaobian. [Критическое исследование определения терроризма] // Shijieyanguang [Взгляд на мир]. 2003. №2. Pp. 36-37.

42. FildesA., LuNan. “Cong “chuantongkongbuzhiyi” dao “xinkongbuzhuyi”: Gemingyihuoyanbian?” [От “традиционного терроризма” к “новому терроризму”: революция или эволюция?] // Dangdaishijieyushehuizhuyi [Современный мир и социализм]. 2009. №6. Pp. 106-111.43. LiShaojun. “Kongbuzhuyidejiding” [Определение терроризма] // Guojizongheng [Вдоль всего мира]. 1995. Pp. 13-14.

44. LinZhonghao. “Lunwoguomianlindekongbuzhiyiweixiejiduiceng” [К вопросу о терроризме в Китае и контрмерам по борьбе с ним] // Jilingong'angaodengzhuankexuexiaoxuebao[Журнал колледжа общественной безопасности Цзилинь]. 2002. №1. Pp. 13-16

45. Wang Yanwen. Xiandaikongbuzhuyi de lishigenyuan [Истокисовременноготерроризма] // Anyang shifanxueyuanxuebao [ЖурналпедагогическогоуниверситетаАньяна]. 2002. Pp. 80-82.

Приложения

Динамика террористической активности в КНР(1970-2017гг.)

Террористические акты в КНР (2001-2017гг.)

Таблица террористических актов (1992-2017гг.)

Размещено на Allbest.ru