Политическая доктрина императрицы Екатерины II и "принципы правительства" великого князя Павла Петровича: опыт сравнительной характеристики "Наказа" 1767 г. и "Наказа" 1788 г.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ю.А. Сорокин

Проблемы государства и государственного управления занимали особое место в европейском Просвещении - многосложном и многомерном явлении, в рамках которого существовали и развивались весьма различающиеся по своему содержанию идеи и теории. Основополагающие воззрения европейских философов Просвещения - договорная теория происхождения государства, теория общего блага, теория естественных прав человека и некоторые другие - по-разному интерпретировались в Англии, Франции и Германии. Нередко из их постулатов выводилась необходимость нового государственного устройства - абсолютной монархии, знаменующей решительный разрыв со средневековым государством. Общей санкцией существования абсолютистского государства, помимо традиционной, становились общественный договор, идеализация монархии как всеобщей защитницы, оправдание просвещенного деспотизма Рейснер М.А. Развитие конституционной идеи // Политический строй современных государств. Т. 1. СПб., 1905. С. 59.

© Ю.А. Сорокин, 2005 и пр. Эти идеи последовательно защищали Т. Гоббс, Х. Вольф, Вольтер, Гольбах, Лейбниц и некоторые другие философы. Будучи развитыми до логического конца, они приводили авторов к убеждениям, что власть монарха неделима и абсолютна; монарх стоит над обществом и в своей деятельности не связан никакими законами. Государство персонифицируется в государе, более того, сам государь «есть народ» Гоббс Т. О гражданине // Гоббс Т. Избранные произведения. Т. 1. М., 1964. С. 372.. Закон при этом не отрицался, но одновременно признавалось, что он пишется лишь для подданных. Любое лицо в государстве в силу этого должно действовать лишь в рамках имеющихся у него прав и привилегий, определенных законом, и не может «входить в обсуждение предметов, прямому его ведению не подлежащих».

Государство, по большому счету, обладает только одним органом - государем, все прочие структуры создаются лишь его волей; общество разделяется на управляющего (т. е. монарха) и управляемых. Эти роли никогда не смешиваются. Государи должны принципиально не доверять подданным, а долг подданных - повиноваться государю, несмотря на любые, самые деспотические акты монарха. Обязанности подданного совпадают с моральным долгом. Монарх подменяет собой не только государство, но и Отечество.

Для века Просвещения характерна вера в государственный механизм, в государство, работающее как часы. Государю вменяется в обязанность корректировать ход государственной машины либо путем раздач наград, либо путем наложения взысканий. Поскольку государь обладает человеческим естеством и физические возможности его ограничены, вводится понятие «учреждение», совокупность которых составляет государственный механизм. Функционирование последнего невозможно без армии бюрократов.

Просвещенные государи вынуждены ломать и старый порядок, и старый быт, что невозможно без «своеобразной административной диктатуры» Рейснер М.А. Общественное благо и абсолютное государство // Рейснер М.А. Государство и верующая личность. СПб., 1905. С. 378-379., старое феодальное право медленно вымирает, а поскольку новое не успевает нарождаться, то главенствует не закон, а воля монарха, приобретающая силу большую, чем писаные законы. Власть всех уровней оказывается пронизанной в высшей степени личностным, т. е. субъективным началом, что порождает, в свою очередь, правовой нигилизм в обществе. По словам поэта В. Капниста: «Законы святы, да исполнители лихие супостаты». Тем не менее ход государственной машины, общественная и частная жизнь, сословные права и обязанности должны были регулироваться законодательными актами. Отсюда проистекает очевидный вывод о необходимости иметь в государстве основной или, как говорили в XVIII в., непременный закон. Создать такой закон - прямая обязанность государя.

Многие европейские монархи XVIII в. как будто разделяли вышеизложенные идеи европейских просветителей. В России самым известным «философом на троне» была Екатерина II. Ее политический режим почти единодушно трактуется в литературе как «просвещенный абсолютизм», а сама Екатерина имела претензию выступить, помимо прочего, мудрой законодательницей. Не так уж редки оценки Екатерины как самого удачливого в русской истории реформатора Рахматуллин М.А. Непоколебимая Екатерина // Отечественная история. 1996. № 6-7.. Сравнивая политический режим Екатерины с политической системой ее преемника, Павла I, подавляющее большинство современных ученых, безусловно, отдают предпочтение матери. К сожалению, многие авторы допускают досадную логическую передержку: деяния Екатерины II оцениваются ими сквозь призму ее законотворческой деятельности, отвлекаясь от реалий правительственной политики; деяния Павла I они рассматривают сквозь призму его повседневной административной политики, игнорируя, по сути, его теоретические сочинения, а после сравнивают теоретические штудии Екатерины с Павловской практикой.

Нам представляется весьма плодотворным анализ документов, вышедших из-под пера матери и сына. Мы признаем целесообразность изучения их деятельности, связанной с повседневным управлением империей. Но любые выводы из сопоставления реальной политики одного государя с теоретическими конструкциями другого будут заведомо некорректны. Увы, сегодня даже наиболее качественные исторические сочинения не свободны от подобной передержки См., например: Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 191-198..

В настоящей статье мы намерены вычленить общее и особенное в содержании основополагающих теоретических сочинений Екатерины и Павла - их «Наказах». Таким образом, мы сопоставляем их идейно-теоретические воззрения на природу государства и правительственную политику, связанную с управлением империи. При этом мы исходим из того, что теоретизирования по поводу управления и повседневная государственная практика, «святые, неотчуждаемые, неприкосновенные права» человека и жалкое своекорыстие и мелкая тирания бюрократов всех уровней находятся в кричащем противоречии между собой. Именно поэтому их не должно смешивать, реализация теоретических постулатов Екатерины и Павла, равно как и их эволюция, в последующие годы остается за рамками данной статьи.

При анализе текстов двух «Наказов» мы будем исходить также из следующего принципиального соображения: и Екатерина, и Павел - государи века Просвещения. Те философские начала, которые мы привели выше, безусловно, принимаются и разделяются матерью и сыном. Речь, следовательно, может идти только о различной интерпретации двумя российскими монархами одних и тех же европейских теорий применительно к российской действительности последней трети XVIII в.

Полный текст екатерининского наказа под названием «Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения» со всеми особенностями оригинального текста был опубликован Н.Д. Чечулиным в 1907 г. и неоднократно переиздавался в последующее время. Так, в 1996 г. в качестве приложения к своей книге «Екатерининские орлы» его по изданию 1907 г. опубликовали И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев.

Впервые текст «Наказа» был опубликован 30 июля 1767 г. и состоял из 20 глав и 526 статей. Позднее, 8 апреля 1768 г., текст был вновь распечатан, и к нему добавилось две новые главы. Соответственно, еще в 1767 г. появилась инструкция, согласно которой «Наказ» императрицы надлежало разослать примерно в 57 правительственных учреждений по всей империи; начальству предписывалось читать его вслух по субботам, но не давать в руки нижним канцелярским служащим и посторонним. Позднее текст «Наказа» можно было свободно купить в книжной лавке Мадариага де И. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002. С. 268.. Структура текста екатерининского «Наказа» неоднократно воспроизводилась в литературе, его содержание изучалось многими поколениями историков. Н.Д. Чечулиным подсчитано, что из 526 статей первого издания 294 статьи напрямую заимствовали из классического сочинения Монтескье «О духе законов», а еще 108 статей - из трактата Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», итого 404 статьи. Для написания оставшихся 122 статей Екатерина прибегла к широким заимствованиям из книги барона Бильфельда «Политические институты», из трудов Й.Х. Готтлоба фон Юсти, из сочинения Ф. Кене «Естественное право» Чечулин Н.Д. Об источниках «Наказа» // Журнал Министерства народного просвещения. 1902. № 4. С. 306-317.. По поводу «Наказа» современниками было высказано много восторгов, особенно европейскими корреспондентами императрицы. В письме Екатерине от 26 февраля 1769 г. Вольтер писал: «Я прочел предварительный наказ, который вы мне прислать изволили. Ликург и Солон, конечно, утвердили бы сие творение своеручным подписанием, но сами не в состоянии может быть были сделать ему подобное. Он написан ясно, кратко, истинно и исполнен твердости и человеколюбия» Философская и политическая переписка императрицы Екатерины Второй с г. Вольтером, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год. М., 1802. Ч. I. С. 51.. Текст «Наказа», работа Уложенной комиссии основательно изучены в литературе, главным образом в работах А.Г. Брикнера, А.Б. Каменского, О.А. Омельченко, М.Г. Белявского и др. политический правительство павел екатерина

Признанные авторитеты воздерживаются от толкования «Наказа» как политической программы, более склонны рассматривать его как официальную политическую теорию русского абсолютизма второй половины XVIII в. «Наказ» обладает всеми признаками политической теории и обнимает все проблемы русской жизни: политическое устройство общества, происхождение государственности и ее сущность, принципы государственного устройства, задачи и функции государственной власти, методы и формы ее осуществления, основы взаимоотношений власти и общества Омельченко О.А. «Наказ комиссии о составлении проекта нового уложения» Екатерины II. Официальная политическая теория русского абсолютизма второй половины XVIII в.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1977. С. 7.. Екатерина II много трудилась для составления своего «Наказа», проработав и переосмыслив основополагающие сочинения европейских просветителей; но исследователь А.Д. Градовский склонен видеть в ее сочинении не столько действительное желание блага народу и обществу, сколько стремление быть прогрессивной во что бы то ни стало Градовский А.Д. Высшая администрация в России в XVIII ст. и генерал-прокуроры. СПб., 1866. С. 201.. В историографии утвердилось мнение, что политический идеал Екатерины не отличался от политического идеала Петра I, который И.А. Федосов формулировал следующим образом: «…централизованная, неограниченная бюрократическая монархия, органы власти которой действуют на основе “непременных” законов» Федосов И.А. Просвещенный абсолютизм в России // Вопросы истории. 1970. №. 9. С. 40.. Подобно Петру I, Екатерина желала также не просто сохранить, а укрепить сословный строй, закрепив за каждым из сословий жестко очерченный комплекс прав и обязанностей.

Еще один общий момент в политическом идеале двух государей - трепетное отношение к полиции, которая рассматривается как надежный инструмент переустройства общества, воспитания новых людей и т. п. XXI глава «Наказа» Екатерины перекликается с петровским регламентом Главного магистрата, в котором полиция прямо названа «душой гражданства и всех добрых порядков и фундаментальным подпором человеческой безопасности и удобности», «способствует в правах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения», «воспитывает юных в целомудренной чистоте и чистых науках» См. подробнее: Развитие русского права во второй половине XVII-XVIII вв. М., 1992. С. 10..

В том случае, когда положения европейских философов противоречили этому идеалу, Екатерина либо выхолащивала их содержание, оставляя лишь словесную форму, либо отбрасывала сами принципы, как не подходящие для России. Так, ограничения «естественной вольности» для Екатерины есть только предлог для существования самодержавия. Исследователь О.А. Омельченко, более того, полагал, что в решении всех важнейших проблем «Наказ» принципиально расходился с теоретическими постулатами Просвещения, несмотря на производный характер его текста. Екатерина воздержалась от разделения властей, от «самоограничения» верховной власти, от «политических вольностей» граждан. Некоторые положения европейских просветителей прямо отвергались, к примеру, незыблемость и единство общественных прав гражданина Омельченко О.А. Указ. соч. С. 18.. По сути дела, «Наказ» Екатерины не привнес ничего нового в российскую государственную практику. Он лишь осовременил, видоизменил петровскую доктрину, приноровил ее к нуждам текущего момента, по-новому аргументировал.

Ряд исследователей, прежде всего А.Б. Каменский, значение «Наказа» видят в том, что русская императрица создала прецедент самой работой Уложенной комиссии: она подготовила текст «Наказа», согласилась с теми правками, которые предложили люди из ее ближайшего окружения, и вынесла его на обсуждение депутатов, хотя не могла не понимать, что ее сочинение подвергнется критике и слева, и справа Каменский А.Б. Жизнь и судьба императрицы Екатерины Великой. М., 1997. С. 162-164.. И. де Мадариага в своей капитальной монографии события 1767-1768 гг. трактует как «общенациональный диалог» Мадариага де И. Указ. соч. С. 229..

Наиболее известным и последовательным оппонентом Екатерины стал в это время князь М.М. Щербатов. Он усомнился в принципиальнейших положениях «Наказа». Так, в параграфах 9-10 Екатерина пишет о том, что самодержавие наиболее подходит для такой огромной и слабозаселенной страны, как Россия «Государь есть самодержавный, ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно со пространством столь великого государства» и далее «Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая сиим правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из остальных стран принимаемых, награждала медление, отдаленностью мест причиненное». - Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения // Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Екатерининские орлы. Приложения. М., 1996. С. 226. , на что Щербатов непочтительно замечает: «Чтобы великое государство требовало необходимо самодержавную власть, сие есть проблема, еще принадлежащая к решению» Щербатов М.М. Замечания на Большой наказ Екатерины // Щербатов М.М. Неизданные сочинения. М., 1935. С. 21.. На мысль Екатерины, что гарантией следования государем непременным законам являлась личность самого государя, Щербатов отвечает следующим образом: «Если государь хорош, то и его самовластие хорошо. Но редко бывают такие государи!.. Когда государь не по установленным законам, но по своим своенравиям управляет, сие именуется деспотичество, что малое разделение с гнусным тиранством имеет. Не произведет самодержавие и скорости решений, ибо любовная страсть, охота и пр. заберут все время» Там же. С. 21-22..

А.Б. Каменский подчеркивал «умышленно декларативный характер» «Наказа», признавая одновременно, что реальная картина, существующая в сознании императрицы, была, видимо, много сложнее. «Наказ» предлагал именно «общие начала», которые и должны были воплотить в жизнь депутаты Уложенной комиссии Каменский А.Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. Опыт целостного анализа. М., 1999. С. 358-359.. Исследователь подчеркивает, что «Наказ» Екатерины ни в коем случае не должен рассматриваться как законодательный акт (сама Екатерина возражала против подобной практики). «Наказ» есть лишь изложение политической доктрины императрицы и одновременно инструкция депутатам, т. е. собственно наказ государыни, вдруг доверившей своим подданным сочинение «непременного» закона. Одновременно, по мысли А.Б. Каменского, «Наказ» содержит в наиболее концентрированном виде программу преобразований, планируемых Екатериной Там же. С. 368-371..

По справедливому мнению А.Б. Каменского, работа Уложенной комиссии дала Екатерине «предметный урок о невозможности реализации теоретических построений европейских философов на русской почве» Каменский А.Б. «Под сенью Екатерины». СПб., 1992. С. 209.. Более того, по его мнению, даже робкие попытки насадить в России идеи, легшие в основу буржуазных представлений о свободе и демократии, в 60-х годах XVIII в. потерпели крах Там же. С. 9..

Итак, по большому счету русское общество не приняло ни идей, развиваемых императрицей, ни составленную ею на их основе политическую теорию, ставшую в ее царствование официальной политической доктриной русского абсолютизма. Характерно, что и полвека спустя образованные русские люди яростно отрицали и екатерининский «Наказ», и саму работу Уложенной комиссии. В 1822 г. молодой Пушкин с юношеским задором писал: «Современные иностранные писатели осыпали Екатерину чрезмерными похвалами: очень естественно; они знали ее только по переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла путешествовать. Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная, имела в Европе свое действие; Наказ ее читали везде и на всех языках, довольно было, чтобы поставить ее наряду с Титами и Траянами; но, перечитывая сей лицемерный Наказ, нельзя воздержаться от праведного негодования. Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфе в юбке и в короне, он не знал, он не мог знать истины, но подлость русских писателей для меня непонятна» Пушкин А.С. Заметки по русской истории XVIII в. // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений. Т. 11. М., 1996. С. 17..

Похоже, императрица осознала высокую степень отторжения своей теории обществом. Ее дальнейшая законодательная деятельность будет исходить не столько из отвлеченных теоретических посылок, сколько из конкретных и очень ощутимых практических потребностей. Государыня поспешит, по словам В.О. Ключевского, заштопать наиболее резкие прорехи управления Ключевский В.О. Курс русской истории. Т. V. С. 62.. Конфликт между теориями просвещения и практикой абсолютизма был Екатериной быстро разрешен ценой отказа от просветительских идей, от масштабных реформ в России. Многие историки рассматривают подобное разрешение конфликта как безусловное благо для России. «Модель, которой пользовалась Екатерина, была заимствована на западе, хотя она и отнеслась к ней критически, не создав отдельного сословия из духовенства... Просто перенести модель на русскую почву невозможно, следует отдать должное политическому реализму Екатерины, не пытавшейся сделать это силой. Последствия были бы плачевны: либо дворцовый переворот, либо хаос. Екатерина сделала лишь то, что можно было сделать без социальных конфликтов», - писал А.Б. Каменский Каменский А.Б. «Под сенью Екатерины». С. 318-319..

Соглашаясь в целом с этим утверждением, надлежит все-таки уточнить, что Екатерина так и не смогла выдвинуть некую идею, вокруг которой была возможна консолидация страны, а «политический реализм» Екатерины может быть выражен и в иных понятиях; выбирая между насущной необходимостью реформировать страну и короной, Екатерина остановилась на последней. В этой связи заметим, что мнение А.Б. Каменского, что Екатерина «сделала лишь то, что можно было сделать без социальных конфликтов» вызывает у нас сомнение. Социальный конфликт в ее царствование был, да еще в невиданных для Российской империи масштабах. Многие политические и законодательные акции императрицы после 1775 г. - реакция на пугачевщину.

Потерпев неудачу в своих попытках широкого переустройства общества с помощью мудрых законов, Екатерина объяснила это «испорченностью нравов» и отсталостью «умоначертаний» русского народа, отсюда ее стремление, вполне в духе просвещения, создать «новую породу» людей, все педагогические опыты, литературные сочинительства, желание осмеять частные пороки, журнал «Всякая всячина» и т. п. На это справедливо обратил внимание еще дореволюционный историк А. Лютш Лютш А. Русский абсолютизм XVIII в. М., 1910. С. 43..

Сказанное выше позволяет нам сделать следующий вывод: мы готовы признать «Наказ» Екатерины II политической теорией, от реализации которой в полном объеме на практике воздержалась сама императрица, мы готовы считать его политической декларацией, сделанной накануне созыва Уложенной комиссии, собственно наказом или инструкцией, наконец, но у нас нет никаких оснований считать «Наказ» ее политической программой, если строго толковать сам термин Обычно термин «программа» толкуют в двояком смысле: 1) план намеченной деятельности; 2) изложение основных задач и целей, намеченных правительством, партией или отдельным деятелем. - См.: Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. II. М., 1994. С. 69. Ни один из этих смыслов не применим к тексту екатерининского «Наказа»..

О.А. Омельченко, исходя из интерпретации теорий европейских просветителей на русской почве, полагал, что «всенародные» или «естественные» законы всегда рассматривались как производные от «божеских»; соблюдение последних превалировало над соблюдением первых. «Гражданские» законы понимались лишь как регулятор взаимоотношений между подданными; но взаимоотношения между монархом и подданными могут регулироваться только по заповедям Божьим. Такого рода построения, по мнению О.А. Омельченко, были не только политической теорией, они и становились «по сути, по форме и по своей роли положительной догмой публичного, государственного права абсолютной монархии». Носителем же ее являлись чаще всего манифесты и именные указы, которые с 60-х гг. XVIII в. превращались «в известной степени в совершенно конкретные нормы вполне правового характера» Омельченко О.А. К проблеме правовых форм российского абсолютизма второй половины XVIII в. // Проблемы истории абсолютизма. М., 1983. С. 31-34.. Разумеется, историк признает, со ссылкой на Ф.В. Тарновского, что при абсолютизме имеет место «особенно резкое расхождение права и факта в области государственных отношений… Норма оставалась недействующей». Но сама догма положительного права стала правовой формой существования абсолютной монархии в России, хотя законами закреплена не была, отсюда стремление к «фундаментальных законам», к «конституции» абсолютизма, дополняемое преобразованиями всей системы государственных учреждений. В 60-х годах ХVIII в. Екатерина ставила перед собой совершенно конкретные цели - улучшить законодательство, причем ее «Наказ», по мысли О.А. Омельченко, становился исходной основой «для всех положений той законодательной программы, которая в нем была намечена» Омельченко О.А. Кодификация права в России в период абсолютной монархии. Вторая половина XVIII века. М., 1979. С. 31, 34..

Наш комментарий к такого рода построениям сводится к следующему. Надлежит помнить, что в XVIII в. законы и так называемые высочайшие указы не различались и для законодательства не существовало никакой определенной, отличительной формы Коркунов Н.М. Указ и закон. СПб., 1894. С. 309.. Записки сугубо частного содержания, резолюции на конкретных документах имели ту же юридическую силу, что и фундаментальные законодательные акты, лишь бы они были подписаны монархом. При изучении законодательной и законотворческой деятельности Екатерины (как и любого другого абсолютного монарха, разумеется) надлежит помнить, что создать закон в формальном смысле при абсолютизме вообще невозможно; любой законодательный акт есть не что иное, как фиксация воли монарха на настоящий момент; в законодательстве царит настоящий хаос, так как никто не отменял законодательные акты Петра, Елизаветы, даже Алексея Михайловича, а попытки кодификации законов еще только собирались предпринять. Попытки же создать новое «Уложение» на основе «Наказа» Екатерины, как известно, провалились.

В этих условиях происходит отождествление государства с монархом, служение которому приобретает вид культа. Приватная жизнь монарха вырастает в факт политической важности для всей страны, дворец заслоняет собой правительство, личные симпатии и династические виды становятся архиважными для решения общегосударственных вопросов См. подробнее: Лютш А. Указ. соч. С. 29-31.. При Екатерине «процесс поглощения государственной машины личностью государя» не просто имел место, а развился до превосходных степеней. Именно при ней, как замечал еще Н.М. Карамзин, фаворитизм стал нормой государственной жизни, а «фаворит» - своеобразной государственной должностью Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. С. 43-44.. М.М. Щербатов прямо писал о фаворитах: «Сии двор почитают своим отечеством» Щербатов М.М. Письмо к вельможам, правителям государства // Русская старина. 1872. Т. 5. С. 2..

Видный современный исследователь И. де Мадариага весьма точно, на наш взгляд, трактует «Наказ»: как свод отобранных из трудов лучших авторов XVIII столетия общих принципов, на которых зиждется хорошее правительство и упорядоченное общество Мадариага де И. Указ. соч. С. 250.. Цель Екатерины при этом - создание «легитимной монархии». Однако главнейшим, так сказать, фундаментальным законом для такой монархии Монтескье считал закон о престолонаследии. Сохранились отрывки из собственноручного чернового проекта манифеста Екатерины II о престолонаследии, из которых следует, что императрица оказалась совершенно беспомощна в своих попытках соединить такого рода законодательный акт с законностью своих прав на престол Русская старина, 1875. Т. XII.. В силу этого государыня очень скоро оставила всякие попытки на этот счет, т. е. воздержалась от разработки закона, в первую очередь насущно необходимого империи, игнорируя ясно выраженное требование философов - просветителей на этот счет. Именно поэтому важнейшее требование «Наказа» - создание «справедливого законодательства» - сильнейшим образом отдает демагогией.

Наконец, мы совершенно разделяем мнение А.Б. Каменского, согласно которому теоретические взгляды императрицы в первые годы ее царствования были «эклектичны, противоречивы и в какой-то мере поверхностны» Каменский А.Б. От Петра I до Павла I… С. 359.. Лучшим подтверждением этому мы считаем следующую историографическую ситуацию.

Принято считать, что тексты, вышедшие из-под пера Екатерины, а также ее законодательство и законотворчество, какие бы споры не шли в литературе об их интерпретации, носят либеральный характер. Наиболее последовательно эту точку зрения отстаивал еще В.В. Леонтович, автор капитального труда «История либерализма в России». По его мнению, в век Екатерины вообще имело место торжество либерализма, точнее, ею была разработана и во многом реализована широкая либеральная программа, охватившая социально-политическую и экономическую сферы и проявившаяся в религиозной терпимости, гуманизации уголовного права, развитии частной инициативы и предпринимательства, законодательном закреплении личной свободы дворянства и городов. Екатерина пыталась также облегчить положение крестьянства, усилить самоуправление на местах, провести в жизнь принцип разделения властей и т. п. Екатерина, по В.В. Леонтовичу, признавала принцип частной собственности, преимущество гражданских прав перед государственными, по крайней мере в некоторых областях пыталась создать «новое среднее сословие». Историк признавал, конечно, что Екатерина II и не помышляла об ограничении абсолютной власти монарха, но подчеркивал, что абсолютная монархия может быть «реакционной», «антилиберальной», а может быть «прогрессивной», «либеральной». Политический режим Екатерины был именно таковым, в то время как политический режим Павла I есть «реакция» с «государственной химерой в роли всеобщего провидения» (дорогая В.В. Леонтовичу мысль К.Ф. Валишевского). Весьма характерно, что заговор и цареубийство 11 марта 1801 г. В.В. Леонтович с «либеральной точки зрения» расценивает как «положительный оборот истории», положивший конец «патриархальной деспотии» Павла.

В 2000 г. была опубликована коллективная монография «Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика», подготовленная В.Я. Гросулом, Б.С. Итенбергом, В.А. Твардовской, К.Ф. Шацилло и Р.Г. Эймонтовой. Редактор монографии В.Я. Гросул написал главу о зарождении российского политического консерватизма, в которой весьма оригинально интерпретировал многие сюжеты XVIII в. С его точки зрения, русский консерватизм отнюдь не чужд просвещению и заботе о благе Отечества и основывается, во-первых, на признании незыблемости социальных и экономических устоев общества, во-вторых, на принципах морали и идеях патриотизма. Анализируя с этих позиций деяния Екатерины II и созданный ею политический режим, В.Я. Гросул приходит к парадоксальным выводам: не должно в лице Екатерины видеть «либерала на русском престоле». Историк отрицает тезис о «последовательном либерализме» Екатерины, подчеркивая, что она никогда не поддерживала сторонников «существенных преобразований» в России (среди них названы Н.И. Новиков, Ф.В. Кречетов, А.Н. Радищев). В.Я. Гросул убедительно показывает, что в основе работ самой Екатерины и законодательства ее эпохи лежат не только либеральные идеи просвещения. Так, в основу «Учреждения для управления губерний» положен классический труд английского юриста В. Блэкстона, «консервативного интерпретатора английских учреждений». Конец же правления Екатерины, по В.Я. Гросулу, есть переход к неприкрытой реакции.

Соответственно, политическая система Павла I для данного историка есть «олицетворение самого реакционного, деспотического курса правления», дополнявшееся душевной болезнью императора.

Таким образом, В.Я. Гросул допускает возможность интерпретировать политический режим Екатерины II как консервативный по своей сущности, что не исключает признания усилий императрицы по модернизации страны. Стало быть, и эволюция российского абсолютизма в XVIII в. понимается им не как последовательно сменяющие друг друга модели: либерального развития («просвещенный абсолютизм») и консервативной реакции («непросвещенный абсолютизм»), но как модификации различными государями одной и той же модели консервативного развития, колеблющиеся от просвещения, морали и реформ в век Екатерины до казарменного деспотизма в век Павла.

Подчеркнем, что и историки, чьи взгляды восходят к труду В.В. Леоновича, и группа авторов, работающих под руководством В.Я. Гросула, для обоснования своих взглядов используют одни и те же источники, по-разному их интерпретируя, в том числе и «Наказ» Екатерины. При этом научная логика, качество внешней и внутренней критики источников у двух групп авторов выше всяких похвал, как и выстроенная ими система аргументов, подтверждающая сделанные ими конечные выводы.

Принимая вышеизложенное за установленный факт, мы вновь возвратимся к текстам, либо вышедшим из-под пера императрицы, либо созданным при ее участии, либо поправленным ею (знаменитые екатерининские «ремарки»), прежде всего к тексту ее «Наказа». Приходится признавать, что сформулированные государыней в «Наказе» положения излишне общи, лишены сколько-нибудь заметной самостоятельности, не имеют видимой привязки к российским историческим и политическим реалиям, что только и может позволить историкам интерпретировать их так широко: от последовательного либерализма до неприкрытой консервативной реакции. Подобный вывод укрепляет нас во мнении, что ни «Наказ», ни ряд других документов эпохи Екатерины не могут считаться политической программой, но являются лишь общей политической декларацией, от реализации принципиальных положений которой в полном объеме сама Екатерина очень скоро отказалась. Из политической декларации Екатерины, как выразился по другому поводу немецкий юрист XVIII в. Циммерман, можно с одинаковым успехом сделать и святого для поклонения, и сшить себе сапоги.

Обратимся теперь к исследованию текста Павловского «Наказа», оговорив, что Павел Петрович вовсе не был сторонним наблюдателем, как не был он и участником екатерининской реформаторской деятельности. Цесаревич пытался выработать свое понимание путей разрешения насущных проблем, стоявших перед Россией. 4 января 1788 г. он, готовясь участвовать в шведской войне, написал три письма жене, письмо старшим сыновьям, завещание и особый наказ, или, по выражению Павла, «предписание» о порядке управления империей. Они были опубликованы и качественно прокомментированы М.И. Семевским Вестник Европы. 1867. № 3.. Из этих бумаг видно, что Павел вполне трезво определял место, занимаемое им в государственной иерархии, и не считал нужным приукрашивать свое положение. «Богу угодно было на свет меня произвесть, - пишет Павел Петрович во втором письме к жене, - для того состояния, которого я хотя и не достиг, но не менее во всю жизнь свою тщился сделаться достойным» Там же. С. 306.. Не случайно и завещание, адресованное Екатерине II, Павел подписывает не как цесаревич и наследник престола, а лишь как великий князь.

Павел Петрович предваряет свой «Наказ» общеметодологической установкой: «Предмет каждого общества блаженство - каждого и всех». Однако теория общего блага, на которую ссылается цесаревич, им серьезно переработана. Европейские философы принципиально считали (Христиан Вольф), что права каждого отдельного человека могут и должны ущемляться, исходя из общего блага. За каждым подданным признаются естественные права, однако чем больше граждан, тем меньше прав у каждого, ибо чем больше граждан, тем они хуже. Более того, содержание прав могло быть только отрицательным, т. е. подданному предписывалось, что именно ему «не дозволяется». Цесаревич во всех своих сочинениях, в том числе и «Наказе», принципиально желал иметь дело с отдельной личностью. Блаженство каждого - вот истинная цель и только это обеспечит общее благо. Екатерина, напротив, рассчитывала сконструировать «общее благо», которое обеспечит счастье для каждого. Таким образом, Павел Петрович поднимается до собственной интерпретации теории общего блага.

По Павлу, лучший образ правления для России - самодержавие. Екатерина также полагала, что самодержавие есть оптимальная форма правления для России, во-первых, из-за огромных пространств империи (исследователи указывают на явное влияние Монтескье), во-вторых, потому, что лучше повиноваться законам под одним господином, чем угождать многим. Павел полагал, что самодержавие обеспечит «скорость власти одного» и силу законов. Отсюда безусловное требование цесаревича: «Для того положить закон, кому именно быть государем». Пока такого закона нет, невозможна, по мысли Павла, и законная монархия. Великий князь признает, что в империи законы есть, но порядка в них нет. Его предложения на сей счет таковы: новых законов (исключая закон о престолонаследии) не принимать, не «сообразив старые с государственным внутренним положением». Наследник, стало быть, ставит проблему кодификации законов. Разница с подходами матери-императрицы очевидна: Екатерина предлагает, мечтая о славе, новое Уложение и только будущие законы и указы могут быть отвергнуты, если «указ противен Уложению» (ст. 21).

Павел, в отличие от Екатерины, разводит понятия «указ» и «закон», подчеркивая: «указы почитать просто учреждениями, а не законами», т. е. не любая воля государя, даже получившая соответствующую юридическую отделку, является законом для подданных. Павел Петрович ясно и холодно понимает, что законы, даже оптимальные, сами по себе не приведут к блаженству всех и каждого, если оно не будут качественно исполняться; следовательно, необходимо обеспечить строгий надзор за их исполнением. Только государь обеспечить действенный контроль не в состоянии, надобны правительства (т. е. государственные учреждения). К таковым Павел относит прежде всего Сенат и прочие судебные места. Павел, подобно своему великому прадеду Алексею Михайловичу, полагал, что монарх не в силах уследить за всеми государственными структурами. Предписание европейских философов государю лично следить за ходом государственной машины Павел Петрович не понимал буквально. Надобно облегчить, по его мнению, ум и совесть государя, для чего необходимо создать при его особе Совет. Государев Совет, как называет его Павел, должен заниматься делами «государственного правления», поэтому в состав его входят люди, занимающие совершенно определенные должности: канцлер юстиции, канцлер иностранных дел, вице-канцлер юстиции, вице-канцлер иностранных дел, военный министр, морской министр, финанс-министр, коммерц-министр и государственный казначей. Екатерина, как известно, в подобные структуры назначала персоны, сообразуясь с их личными качествами, а не их чинами и должностями. Бюрократическое начало в управлении у Павла явно превалирует, что призвано обеспечить большую стройность и строгость в управлении, ограничив личностное, т. е. произвольное, начало.

Затем в «Наказе» определяются место и роль основных сословий империи. Дворянство - «подпора государства и государя», ему надобно «придать уважения», для чего необходимо, во-первых, не допускать в дворянство «лишних членов или недостойных», во-вторых, дворянство должно «иметь с государем равный интерес служить». Павел не оговаривал свое отношение к дворянской свободе от обязательной службы, но он настаивал на том, что государство заинтересовано в службе дворян - и это само по себе достаточное основание к тому, чтобы дворянство «непременно» служило.

Государство обязано покровительствовать «промыслам, торговле и рукоделию», а о мануфактурах, фабриках, ремеслах - «пещись отменно, а особливо у нас, где сия часть запущена». Цесаревич признавал, что коронная монополия на торговлю вином «развратительна для нравов» и доходы от виноторговли нужно стремиться уменьшить, «заменяя прилежанием в других отраслях».

В отличие от Екатерины, Павел в своем «Наказе» не выразил отношения к крепостному праву; он лишь заметил, что крестьянство «особого уважения достойно и утверждения состояния, не подверженного никаким переменам». Как известно, Екатерина не решилась реализовать жалованную грамоту государственным крестьянам. Павел, как мы видим, считал это упущением и настаивал на необходимости такого закона. Цесаревич намеревался также судьбу приписных крестьян «переменить и разрешить», а доходы, получаемые с экономических крестьян, он предполагает тратить на монастыри и богоугодные заведения, а что останется - «на прямые государственные необходимости» Вестник Европы. 1867. № 3. С. 317, 318-319..

Осмысление опыта екатерининского царствования позволило Павлу Петровичу сделать вывод, что только лишь хорошими законами и строгим контролем за их исполнением достичь «блага общества» невозможно, ибо его «члены развратны». Отсюда делается вывод о необходимости создать школы и училища с тем, чтобы образовать людей, привить уважение к законности.

Цесаревич позволял себе кольнуть императрицу, когда замечал, что «доходы государственные - государства, а не государя», - Екатерина частенько их путала. Павел резко критикует эмиссию бумажных денег, обесценивание монеты. По его мнению, «монета должна, вступив однажды в свою пропорцию, никогда не переменяться», т. е. выступает за постоянный курс рубля, что позволит, во-первых, обеспечить дешевый и постоянный кредит, а во-вторых, решить проблему долгов, как государственных, так и партикулярных. Наследник выступает также за сбалансированный бюджет с тем, чтобы «расходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственными», имея при этом некоторый запас в казне на случай непредвиденных больших расходов. Пополнение казны - принципиально важный для Павла момент - не должно «никак не отягчать земли», ибо надлежит соразмерять «возможности с надобностью» Вестник Европы. 1867. № 3. С. 319-320.. Реализация этих экономических мер позволит, как считал наследник, добиться «тишины и блаженства каждого и всех и достижения цели закона Божьего, предмета первейшего».

Для Павла, в отличие от Екатерины, закон Божий - не пустой звук и не пустая формальность. Цесаревич - человек очень искреннего и теплого православия. Православная модель власти прекрасно ему известна и вызывает не меньше симпатий, чем модель абсолютизма, основанная на теориях просвещения. Отсюда и проистекает декларация наследником старорусского идеала - «тишины». Появление этой цели всего комплекса государственных мероприятий в «Наказе» не случайно - Павел нашел его много ранее 1788 г., по крайней мере, в его «Рассуждении о государстве вообще» (1774 г.) уже наличествует требование «тишины». Достижению «тишины» будут посвящены многие и многие начинания Павла в бытность его императором. Можно сколько угодно подробно изучать политический идеал Екатерины, но стремления к «тишине» найти так и не удается. Вот еще одно заметное расхождение между взглядами и идеалами просвещенной Екатерины и «непросвещенного» Павла.

В области внешней политики цесаревич предлагал воздержаться от поспешных союзов, поскольку «нам большой нужды нет в чьей-либо помощи. Мы довольно сильны сами собою, если захотим пользоваться своею силой». Павел понимал, что вечных обязательств перед союзниками быть не может «и для того их никогда не делать»; внешняя политика России должна изменяться, но исходить при этом надлежит из прямого государственного интереса, а не из соображений родства или личных интересов. Наследнику очень близка идея политического равновесия, баланса сил в Европе, что только лишь и может обеспечить всеобщую безопасность и «прямое политическое благосостояние». Если же международные проблемы придется решить посредством войны, Россия никогда и нигде не должна входить «в дело преждевременно и за других». В «Наказе» Павел возвращался к своей давней идее разделить вооруженные силы империи на четыре части; войска должны быть полностью укомплектованы людьми (архиважная для екатерининского правления проблема; списочный состав армии катастрофически не совпадал с фактической численностью, особенно в офицерском корпусе); России - морской державе - необходимо иметь флот в каждом из морей. Павел требует также вещи, совершенно немыслимые в екатерининскую эпоху: «войска и флоты учить, а государю смотреть» Вестник Европы. 1867. № 3. С. 321-322..

Ранее мы склонны были трактовать «Наказ» Павла Петровича как конкретную, развернутую, основанную на идеях «Рассуждения о государстве вообще» программу дальнейшего развития России, пускай и очень лаконично оформленную Сорокин Ю.А. Павел I. Личность и судьба. Омск, 1996. С. 39., поддерживая высказанное впервые еще в прошлом веке положение о наличии у Павла своеобразной программы будущей его практической деятельности в качестве императора (А. Чарторыский, Н.А. Саблуков, Д.А. Милютин, В.И. Семевский, М.В. Клочков и др.). Однако в настоящей статье мы готовы внести коррективы: по нашему мнению, следует считать «Наказ» 4 января 1788 г. «принципами правительства», как выражался на этот счет Павел еще в 1772 г., т. е. «началом и вместе с тем основанием власти». Наследник изложил принципы, которыми надлежит руководствоваться, и не более того. Заметим при этом следующее: политические идеалы Павла сформировались очень рано, к его совершеннолетию; в его позднейших политических сочинениях мы находим лишь уточнение, конкретизацию, дополнительные аргументы и развитие юношеского идеала, но не смену идеалов. «Принципы правительства», декларированные в 1788 г., Павел Петрович положил в основу своих конкретных политических акций, став императором. Оставаясь на почве европейского просвещения, Павел смог предложить реальные меры, направленные не корректировку хода государственной машины, заметно отличающиеся от екатерининских правительственных начал. Павел знал, что нужно делать «в принципе», в то время как Екатерина реагировала на прецеденты. Павловский «Наказ» не претендовал на какие-либо теоретические обобщения, он содержит лишь систему мер, направленных к стабилизации империи. Перед нами сбалансированный, достаточно логичный, систематизированный и очень конкретный подход к разрешению острейших проблем, вставших перед Россией в последние десятилетия XVIII в. При этом павловский «Наказ» вовсе не радикален; «Наказ» Екатерины предполагает куда более решительные меры; Павел хотел не столько создать новое, сколько заставить работать старое.

А.Б. Каменский также не склонен считать «Наказ» Павла его политической программой, хотя историк и признает, что документ дает представления о важнейших вопросах государственного устройства и отражает его видение насущных проблем империи. В отличие от многих других авторов, А.Б. Каменский признает, что Павловские рецепты решения этих проблем в основе имеют идеи европейского просвещения, пусть и ставшие к концу 1780-х гг. «общим местом». По мнению ученого, проблемы, затронутые великим князем, лежат на поверхности, а решения их «достаточно банальны» Каменский А.Б. От Петра I до Павла I… С. 488.. Очевидно, что под банальностью исследователь понимает именно заурядность, отсутствие оригинальности.

Остановимся на этом суждении А.Б. Каменского. Его мысль, саму по себе совершенно верную, можно выразить и иными словами. Павел, будучи реалистом, вовсе не склонен был ни идеализировать российскую действительность, ни заменять реалии фантазиями, ни подменять практику теорией. В силу понятных обстоятельств цесаревич мог не ориентироваться на общественное мнение и суд потомков, о чем Екатерина, готовя свой «Наказ», никогда не забывала. Именно поэтому в своем «Наказе» Павел рассматривает проблемы наиболее важные, наиболее злободневные для империи. Они у всех на слуху, если угодно - лежат на поверхности. Именно этой осознанной приземленности так, на наш взгляд, не хватает тексту Екатерины. Решения же, предлагаемые Павлом, вытекают из философии европейского Просвещения и в рамках данной парадигмы действительно не оригинальны, хотя и предельно конкретны.

Отметим еще одно обстоятельство. Императрица тяготеет к лишним словесам, широким обобщениям, даже социальной демагогии, именно поэтому многие положения екатерининского «Наказа», по признанию самого А.Б. Каменского, трудно-, а то и вовсе невыполнимы Каменский А.Б. От Петра I до Павла I… С. 371.. Принципы правительства, изложенные в «Наказе» цесаревича, не только выполнимы, но и выполнены Павлом I, Александром I и Николаем I См. подробнее комментарий М.И. Семевского к «Наказу» Павла I. - Вестник Европы. 1867. № 3. С. 322-330; Сорокин Ю.А. Российский абсолютизм в последней трети XVIII в. Омск, 1999.. Россия управлялась в XIX в. по-павловски, а не по-екатеринински. Теоретические конструкции Павла куда жизненнее аморфных екатерининских построений. Во всяком случае, Павел дал империи фундаментальный закон в духе Монтескье, чего Екатерина сделать не смогла. 5 апреля 1797 г., в день своей коронации, Павел обнародовал акт о престолонаследии, дополнявшийся «Уложением об императорской фамилии», досконально определившим права и обязанности членов дома Романовых ПСЗ-I. Т. ХХIV. № 17906.. Акт о престолонаследии определял вопросы первостепенной важности: «дабы государство не было без наследника», «дабы наследник был назначен всегда законом самим», «дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать» и т. п.

На наш взгляд, эти законы надлежит толковать как действительно основополагающие для неограниченной монархии. Они являются таковыми в гораздо большей степени, чем «Жалованная грамота дворянству» или «Учреждения для управления губерний»; по крайней мере, акт о престолонаследии не менялся до тех пор, пока в России существовала монархия. Юридическая подкладка дворцовых переворотов, имевшая место на протяжении всего XVIII в. - указ о престолонаследии Петра I - решительно уничтожалась. Заметим, что Павел устроил такой порядок престолонаследия, который полностью укладывается в самодержавную модель власти, оказавшуюся чуждой не только Петру I, но и Екатерине. Последняя допускала передачу престола по женской линии, корону не мог получить юноша, не достигший 21 года и т. п. Подобная акция укрепила и государство, и положение государя, ибо закон не позволял уже заговорщикам, помышлявшим о дворцовом перевороте, узурпировать право решать, кто же получит корону. И события 1801, и события 1825 гг. подтверждают это.

Весьма существенным представляется следующее обстоятельство. Один из самых авторитетных специалистов по павловской эпохе, Д.Ф. Кобеко, считал твердо установленным тот факт, что «Акт о престолонаследии» был разработан Павлом Петровичем 4 января 1788 г., в момент написания «Наказа», тогда же с ним познакомилась Мария Федоровна Кобеко Д.Ф. Цесаревич Павел Петрович (1754-1796). СПб., 2001. С. 238.. Текст «Акта о престолонаследии», на наш взгляд, следует рассматривать в неразрывном единстве с текстом «Наказа».

Таким образом, система управления империей, предложенная в «Наказе» Павла, отношение к закону и законодательной деятельности, проявившееся в бытность его императором 30 декабря 1796 г. именинным указом государя учреждалась Комиссия для составления законов, в обязанность которой вменялась собрать из всех архивов издания узаконения и образовать три книги законов: управления, гражданские и казенные. - ПСЗ-I. Т. XXIV. № 17643. Речь шла, таким образом, не о разработке нового Уложения, а о кодификации законов Российской империи. Комиссия состояла из восьми человек и возглавлялась генерал-прокурором, при ней имелся солидный штат служащих. Как свидетельствуют журналы заседаний Комиссии, ее работа была весьма интенсивной. - РГИА. Ф. 1259. Оп. 1. Д. 1., убеждают нас в жизненности Павловских теоретических рассуждений. Именно в этом смысле они были банальны и лежали на поверхности. Напрасно А.Б. Каменский вкладывает в эти характеристики негативное содержание.

Е.В. Анисимов высказал мысль Власть и реформы… С. 191-198., что Павел Петрович, разделяя конституционные идеи Н.И. Панина, совместил их с идеями типично «самодержавно-централизаторскими», а к 1796 г. великий князь «растерял все свои прекраснодушные проекты конституционного устройства». Став государем, он начал строить не царство «разума и закона», а грубое «экзекутивное» государство. Наши возражения маститому историку сводятся к следующему: факт наличия у цесаревича желания ограничить самодержавие конституцией, в том числе и в 1773-1774 гг., и в начале 80-х гг., доказать невозможно, но очень легко доказывается обратное: Павел - убежденный адепт самодержавия и признание им необходимости «непременных» законов нисколько этому утверждению не противоречит. Если же под понятием «конституционные идеи» понимать стремление Павла придать русскому самодержавию новую, соответствующую потребностям времени форму, огранить его законами, не ущемлявшими, однако, власти монарха, то тогда Павел - конституционалист до мозга костей, ибо все, что он ни делал, делалось им во имя этого. Бюрократизация и централизация - основы павловской правительственной политики - есть в то же время столбовое направление развития русской государственности, и вовсе не деяния Павла, а именно деяния Екатерины смотрятся исключением, а не правилом в русской истории.