Тысячелетие вокруг Каспия

Видимо, аналогичная положительная комплиментарность должна была иметь место в Древней Руси. Так оно и было, но этот вопрос подробно будет рассмотрен в специальной работе, ибо заслуживает особого внимания.

В отличие от восточных, западные христиане - католики относились к евразийским степнякам совсем иначе. Их обращение напоминает китайское, а не персидское, греческое и славянское. При этом важно, что политические конфликты между обеими суперэтносами были эпизодичны и куда менее значительны, чем войны гвельфов с гибеллинами. Просто существовало убеждение, что гунны, тюрки и монголы - грязные дикари, а если греки с ними дружат, то ведь восточные христиане "такие еретики, что самого Бога тошнит". А ведь с испанскими арабами и берберами в Сицилии европейские рыцари воевали постоянно, но относились к ним с полным уважением, хотя африканцы заслуживали его не более, чем азиаты. Оказывается, что сердце сильнее рассудка.

И, наконец, Тибет. В этой горной стране бытовали два мироощущения: древнеарийский культ Митры - бон и разные формы буддизма - кашмирская (тантризм), китайская (чан-буддизм созерцания) и индийские: хинаяна и махаяна. Все религии были прозелитическими и распространялись в оазисах бассейна Тарима и в Забайкалье. В Яркенде и Хотане утвердилась махаяна, быстро вытесненная исламом; в Куче, Карашаре и Турфане -хинаяна, мирно ужившаяся с несторианством, а в Забайкалье симпатии обрел бон - религия предков и потомков Чингиса. С христианством бон ладил, но китайские учения и монголы, и тибетцы не принимали, даже чан-буддизм. Это не может быть случайным, так что с Тибетом у степняков комплиментарность была положительной.

Как видим, проявление комлиментарности не зависит от государственной целесообразности, экономической выгоды или от характера идеологической системы, потому что сложная догматика недоступна пониманию большинства неофитов. И все же феномен комплиментарности существует и играет в этнической истории если не решающую, то весьма значительную роль! Как же его объяснить? Сама напрашивается гипотеза биополей с различными ритмами, т.е. частотами колебаний. Одни совпадают и создают симфонию, другие - какофонию; это явно явление природы, а не дело рук человеческих.

Конечно, можно игнорировать этнические симпатии или антипатии, но целесообразно ли это? Ведь здесь кроется ключ к теории этнических контактов и конфликтов, а тем самым перспективы международных коллизий; и не только III-XII вв., которыми мы здесь ограничимся.

Тюрко-монголы дружили с Православным миром, Византией и ее спутниками - славянами. Ссорились с китайскими националистами и по мере сил помогали империи Тан или, что тоже, этносу табгачей, за исключением тех случаев, когда при импреском дворе в Чаньани брали верх китайские грамотеи.

С мусульманами тюрки уживались, хотя и образовывали химерные султанаты, больше среди иранцев, чем арабов. Зато агрессию католической романо-германской Европы тюрки остановили, за что до сих пор терпят нарекания.

На этих невидимых нитях выстраивалась международная обстановка вокруг берегов Каспийского моря черед выступлением монголов. Но и после монгольских походов констелляция изменилась лишь в деталях, отнюдь не принципиальных, что может проверить любой читатель, знакомый с элементарной всеобщей историей.

85. НЕПОЛНОЦЕННЫХ ЭТНОСОВ НЕТ!

Теперь, когда весь арсенал этнологической науки в наших руках и мы знаем о невидимых нитях симпатий и антипатий между суперэтносами, настало время поставить точки над "i" и в вопросе о "неполноценности" степных народов и опровергнуть предвзятость европоцентризма, согласно которому весь мир -только варварская периферия Европы.

Сама идея "отсталости" или "дикости" может возникнуть только при использовании синхронистической шкалы времени, когда этносы, имеющие на самом деле различные возрасты, сравниваются, как будто они сверстники, Но это столь же бессмысленно, как сопоставлять между собой в один момент профессора, студента и школьника, причем все равно по какому признаку: то ли по степени эрудиции, то ли по физической силе, то ли по количеству волос на голове, то ли, наконец, по результативности игры в бабки.

Но если принять принцип диахронии - счета по возрасту, и сравнить шестилетнего школьника со студентом и профессором, когда им было тоже по шесть лет, то сопоставление будет иметь не только смысл, но и научную перспективу. Так же обстоит дело в этнологии. Диахрония всегда заставляет напомнить, что цивилизованные ныне европейцы стары и потому чванливы, и гордятся накопленной веками культурой - как и все этносы в старости, но она же напомнит, что в своей молодости - они были дикими "франками" и "норманнами", научившимися богословию и мытью в бане у культурных в то время мавров.

Этнология не ставит вопросов, кто культурнее: хунны или древние греки, тюрки или немцы, ибо культурные и творческие сегодня, через триста лет вдруг оказываются равнодушными обывателями, а еще полторы тысячи лет назад и имени-то их никто не знал. Она беспристрастна, так как единственным ее мерилом является уровень пассионарного напряжения, проявляющий в частоте событий, последовательность которых образует плавную мелодию чередования эпох и, наконец, заметную смену фаз этногенеза. Можно до бесконечности выяснять, что "лучше": войлочная юрта, деревянная изба, мраморная вилла или каменный замок, и так и не прийти к выводу, ибо критерий такого сравнения отсутствует, но сопоставляя хуннов, эллинов и немцев, например, по их жертвенности и накалу страстей, легко убедиться, что в "юные лета" они одинаково горячо трепетали за свои идеалы, в зрелости -равно боролись за свободу, блистая умом и выдержкой, а в старости - одинаково остывали их чувства и ослабевали силы.

"Но как же можно сравнивать каких-то хуннов с культурными эллинами и цивилизованными немцами? - возмутится иной читатель. - Ведь хунны - это дикари, жестокие и грубые, а эллины - носители самых высоких идей, учителя всех позднейших философов, поэтов и художников?" К этой оценке мы привыкли настолько, что задумываться над ее правильностью стало казаться кощунством. А если все-таки подумать? Вспомним, как часто привычные мнения опровергались научным анализом, начиная с вопроса о форме Земли и кончая законом сохранения энергии.

Об извечной "дикости" хуннов и их сверстников степных народов мы уже достаточно сказали в основном тексте книги. Повторяться не будем. О цивилизованности немцев говорить особенного нечего. В эпоху Гогенштауфенов и "Кулачного" права" Германия была весьма не университетской страной. А какой она станет в эпоху обскурации, можно легко представить. Достаточно вспомнить 1939-1945 гг., чтобы необходимость в дополнительном анализе и споре отпала. Поэтому сравним Хунну, Германию и Элладу по возрастам, отсчитывая последние от их "рождения", как самостоятельные этно-политические системы, зафиксированные историей. Хотя мы знаем, что этим датам предшествовал инкубационный период, относительно короткий, но его мы опустим, потому что хронология в нем всегда не точна. Зато моменты выхода на арену истории всегда ярки и выпуклы. Для Хунну это 209 г. до н.э., для Германского королевства -Верденский договор 841 г. - образование на территории Священной Римской империи германской нации Арелатского, Французского, Лобардского, Аквитанского королевств, а для Эллады дата расплывчата [445] - VII-VI вв. до н.э. Это так называемая "Великая греческая колонизация" и образование государств с записанными законами. Чтобы дать уточнение, не необходимое, но желательное, изберем эталоном Афины. Тогда аналогичной датой начала становления будет 621 г. до н.э., т.е. Драконтовы законы. Спарта возникла несколько раньше, но этой неточностью можно пренебречь.

Все три этноса прошли фазу пассионарного подъема и вступили в фазу перегрева (акматическую) за период около 250-300 лет. Хунну - от создания родовой державы в 209 г. до н.э. до 46 г. н.э. - распада на Северную и Южную державы. Германия - от 841 г. до 1147 г. - неудачных крестовых походов императора Конрада III в Малую Азию и герцога саксонского Генриха Льва против вендов (полабских славян). Афины с 621 г. до н.э. до 449 г. до н.э. - конца греко-персидской войны. В фазе перегрева хунны, составлявшие с Сяньби единую суперэтническую систему, с 46 г. по 181 г., хотя и воевали между собой, но одерживали победы над всеми соседями, империей Хань, усунями, динлинами и аланами. В Германии Гогенштауфены в борьбе с папами держатся до 1268 г. и гибнут, оставив страну в полном распаде. Зато война за Прибалтику выиграна. Афины и Спарта, растратив силы в Пелопонесской и Фиванской войнах, стали жертвой Македонии, в 337 г. до н.э. входившей в суперэтническую систему греко-римского мира. В фазе надлома, которая в Азии была осложнена Великой засухой III в., происходит распад степной империи на мелкие химерные государства. В Германии - Междуцарствие и "Кулачное право", нажим чехов, вылившийся в гуситские войны, и блестящее "Возрождение" на фоне всеобщего вырождения. И так тянулось до 1436 г., т.е. до конца гуситских воин. А в Элладе, благодаря господству Македонии, идет распыление греков вплоть до Индии, сооружение Александрии и Антиохии, расцвет эллинизма. Но сами эллины и македоняне завоеваны жестокими римлянами. Последний оплот эллинства - Коринф разрушен в 146 г. до н.э. В инерционной фазе хуннов приветили тюркюты, воссоздавшие степную империю (546-745 гг.). В Германии навели порядок Габсбурги (1438-1918 гг.), а эллинистические государства были завоеваны Римом: Пергам - в 130 г., Понт - в 63 г., Сирия - в 62 г. и Египет в 30 г. до н.э. и переживали эту фазу вместе с ним так же, как и следующую - фазу обскурации. Последние хунны - тюрки-шато - в обскурации еще совершили последние подвиги и вышли в гомеостаз как реликт - онгуты или белые татары.

Грекам и римлянам это не удавалось. Удастся ли немцам, покажет недалекое будущее.

Даже при очень беглом сравнении, которое можно при желании провести с еще большей точностью, чтобы обнаружить сходства и в отдельных деталях, видно, что повода считать хуннов неполноценнее европейцев, как современных, так и древних, нет.

Скорее, наоборот, надо отдать должное уму и такту хуннов, табгачей и тюрков. Они относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. Идеологии периферийного варварства они не создали. И благодаря этому, при неравенстве сил, они устояли в вековой борьбе, и победили, утвердив, как принцип, не истребление соседей, а удержание своей территории - родины - своей культурно-исторической традиции - отечества. И потому они просуществовали свои 1500 лет и оставили в наследство монголам и русским непокоренную Великую степь.

86. МИФ ПРОТИВ НАУКИ

Творчество людей многолико. Наука - только один из его вариантов, и далеко не самый популярный. В науке цель -эмпирическое обобщение, в литературе - вымысел, в мифотворчестве - вымысел, выдаваемый за истину: это-то наиболее понятно и близко массовому восприятию. То, что ценой жизни устанавливается ученым исследователем, обывателю непонятно и неинтересно. А то, что выдумано с расчетом на уровень читателя -легко усвояемо. Поэтому нет ничего удивительного, что древний европейский, а точнее - аккадийский или шумерский миф о Каине и Авеле, земледельце и скотоводе, воскресает в интерпретации истории Азии и Северной Африки. Меняется лишь оценка сторон, автор книги "Бытия" сочувствовал скотоводу Авелю, а наши историки и их читатели - земледельцу Каину, но ни те, ни другие не утруждают себя доказательствами своих тезисов. Им они просто не нужны.

И тут мы наталкивается на новое явление: подмену исследования декларацией, тщательного изложения причинных связей во временной последовательности - живописными описаниями личных впечатлений авторов произведений, написанных столь талантливо, что они заслоняют собой историческую действительность. Литературные образы Роланда или Вильгельма Телля ничего общего не имеют со своими прототипами, но вымышленные, а не действительные герои становятся образцами для потомков, а когда проходят века, то начинаются поиски Атлантиды, Шамбалы и Эльдорадо. Места для научного анализа прошлого не остается. Соблазнительность вымысла отметил даже сам А.С. Пушкин, заявивший, что "... низких истин мне дороже нас возвышающий обман". Прав ли он? Чем является миф для человечества: благом или злом?

Сначала уточним значение термина "миф" как источник информации. Значение это двояко: 1) по-русски "миф" - это вымысел, искажение фактов, несоответствие рассказа реальности; 2) "миф" - это древняя литературная форма-сказания о богах и героях [446]. Приведенные понимания встречаются одинаково часто, хотя по смыслу противоположны друг другу. Соответственно и отношение к мифу возможно двоякое: либо это разновидность лжи, сознательной или бессознательной, либо "миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая вещественная реальность" [447]. Если это верно то "призыв" создать новую мифологию - "мифологию разума", выдвинутый Гегелем как "первая программа системы немецкого идеализма" [448], основателен и перспективен. Примирить эти два значения невозможно. Значит, надо сделать выбор.

А.В. Гулыга, в цитируемой статье, кратко и точно отмечает особенности мифа. "Миф не знает категории времени, жизнь в мифе - вечное повторение" [449]. Отсюда вытекает, что история -наука о событиях в их связи и последовательности - антипод мифа; это подкрепляет первый тезис - миф лежит в сфере лжи.

"Миф не знает различия между естественным и сверхъестественным", причем под последним понимается нечто, находящееся в воображении, но формирующее и подчиняющее силы природы при помощи воображения. Под природой понимается "все предметное, включая общество" [450].

Это последнее утверждение поясняет механизм воздействия мифа на действительность. Воображенное, хотя само по себе не субстанционально, но влияет на характер поведения людей, на выбор решения в альтернативных ситуациях, на направление творческих усилий. Но коль скоро так, то решения могут быть и ложными, а творческие усилия - губительными. Поэтому миф не так уж безобиден, и обращаться с ним следует осторожно, как с неразряженной бомбой, тем более что "в мифе есть своя логика, разрешающая противоположные высказывания. Формальная логика с запретом противоречия - антитеза мифа". Но ведь это право на безответственность и беспочвенность суждений, т.е. на ложь, пусть бессознательную; но от бессознательности и искренности лжеца ничуть не легче. Да, "миф - это форма мысли, свойственная человеку, как другие формы. Разрушение мифа ведет не к победе рациональности, а к утверждению другого мифа. Демифологизация невозможна!" [451]. Если это верно, то невозможна наука, а ведь она существует и приносит кое-какие результаты, от которых не стоит отказываться.

Но коль скоро так, то мифология и наука связаны не прямой, а обратной пропорциональностью; значит, мифотворчество - противник науки, тем более грозный, что оно просочилось в некоторые разделы науки и, в частности, в концепцию физического времени как четвертого измерения в пространственно-временном континууме. Но при занятиях историей, географией, геологией, зоологией и т.п. время рассматривается как "дление" [452], ибо оно необратимо, а потому поддается фиксации. Континуум же пригоден для мифов, порождающих призраки, неразвивающиеся по ходу реального времени.

Однако мифы, несмотря на призрачность своей природы, совсем не безвредны. Они норовят подменить собой эмпирические обобщения наблюдаемых фактов, т.е. занять место науки и заменить аргументацию декларациями, подлежащими принятию без критики. Проверить данные мифа невозможно. Когда миф торжествует, то наступает подлинный упадок науки, да и всей культуры.

иста: пространство и время в неживой и живой природе. М. , 1975, стр. 44-45.)