Проекты по реформированию следствия в России первой половины XVIII века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проекты по реформированию следствия в России первой половины XVIII века

Введение

По мнению Михаила Михайловича Сперанского, Уложенная комиссия 1720-1727 гг. «пресеклась, не оставив по себе никаких последствий» . Столь неудовлетворительный итог он объяснял двумя взаимосвязанными факторами. Во-первых, излишней сложностью кодификационной концепции законодателя - синтез российских и скандинавских правовых норм, который по задумке Петра I должен был быть положен в основу нового Уложения, не мог быть успешным в силу «коренного несходства двух разных систем законодательства» . Во-вторых, низким уровнем юридической подготовки чиновников, ответственных за разработку законопроекта.

Указанная точка зрения оказала значительное влияние как на подходы к изучению деятельности Уложенных комиссий, так и концептуальному осмыслению истории российского права и российской юриспруденции в Новое время в целом . Однако ее справедливость применительно к законопроектным предложениям Уложенной комиссии 1720-х гг. в новейшей историографии ставится под сомнение.

Как указывает Дмитрий Олегович Серов, проект Уложения Российского государства 1723-1726 гг. являлся наиболее полным и завершенным законопроектом из числа разрабатывавшихся Уложенными комиссиями в течение XVIII в. «Ключевой новацией в составлении этого проекта явилась попытка осуществить построение единого кодифицированного акта по отраслевому принципу, композиционно обособив разделы, содержащие нормы материального и процессуального права, а также разделы, содержащие нормы гражданского и уголовного права» . При этом процессуальные наработки комиссии оказали как непосредственное, так и опосредованное влияние на практическое законотворчество. К примеру, первоначальная версия указа от 5 ноября 1723 г. «О форме суда» была разработана в Уложенной комиссии 1720-1727 гг. Предложения комиссии по ограничению применения пытки в «розыскном» процессе оказались востребованы и развиты в целом ряде законопроектов 1730-1750-х гг. и были реализованы в екатерининском указе от 10 февраля 1763 г. «О порядке производства дел по воровству, разбою и пристанодержательству» .

Стоит также указать на возможное влияние разработок комиссии на становление российской теоретической юриспруденции - составляя свое «Краткое руководство к российским правам», Генрих Фридрих Штрубе де Пирмон затребовал бумаги сенатского обер-секретаря Авраама Степановича Сверчкова, связанные с подготовкой проекта нового Уложения .

Между тем законодательные предложения комиссии, касающиеся, в частности, уголовно-процессуального права, так и не стали предметом специального исследования. Фрагментарно описывались лишь отдельные аспекты, связанные с приемами с приемами работы кодификаторов, их источниками и тем, как в указанных проектах осмыслялись отдельные следственные процедуры - главным образом применение пытки . Речь идет, однако, о первой в истории российского права попытке введения единой судебно-следственной процедуры, лежащей в русле общей процессуальной реформы, проводимой петровским правительством с 1717 г.

Законопроектную работу Уложенной комиссии 1720-х гг. также следует рассматривать в контексте трансформации традиционной модели российской государственности, происходившей в указанный период. Концепция регулярного или «полицейского» государства (как и модерного государства в принципе), от которой отталкивался Петр I, предполагала, что главным регулятором общественной и административной жизни должен стать универсальный писанный закон . Логичным следствием данного подхода стала интенсификация законотворческой деятельности, которая остро поставила проблему систематизации права. По подсчетам Евгения Викторовича Анисимова, только с 1713 по 1725 г. было принято более 7 тыс. новых нормативно-правовых актов . Основным же источником российского права продолжало оставаться Соборное Уложение 1649 г., за рамками которого оставались многие законодательные новации.

Впрочем, по данным Павла Владимировича Седова, имеются указания на то, что поиски решения указанной проблемы велись уже в 1680-е гг. - предпринимались попытки дополнить Соборное Уложение изданными после 1649 г. актами . Результаты этой работы, однако, остаются до конца не выясненными.

Еще до создания Уложенной комиссии 1720-х гг. петровское правительство предприняло ряд попыток составления обновленного кодифицированного акта. Результаты этих попыток и ход их реализации, впрочем, также понятны не до конца .

Указом от 18 февраля 1700 г. учреждалась Палата об Уложении, чьей задачей стала подготовка т. н. Новоуложенной книги - систематизированное дополнение Соборного Уложение и Новоуложенных статей нормативно-правовыми актами, изданными до 1700 г. К осени 1703 г. ею был составлен законопроект, в структурном отношении повторяющий Соборное Уложение, который, однако, не был одобрен . Следующая попытка была предпринята уже в 1714 г., когда сенатским указом от 3 июня была учреждена специальная комиссия во главе с сенатором Василием Андреевичем Апухтиным, бывшим до того членом Палаты об Уложении . Первоначальной задачей этого учреждения являлась подготовка выписок из актов, принятых «сверх» Соборного Уложения, по основным предметам законодательства. Однако данное ведомство не оставило после себя какого-либо осязаемого результата, так что само его фактическое существование является дискуссионным вопросом. Василий Николаевич Латкин высказывал предположение, что результаты его работы были переданы в Юстиц-коллегию, которая приступила к кодификационным работам в 1717-1718 гг.

К тому моменту кодификационная концепция претерпела существенные изменения. Она оформилась в ходе проведения петровским правительством судебной и административной реформ и предполагала создание нового кодекса на основе синтеза действующего российского законодательства и европейских (шведских и датских) правовых норм. Первоначально кодификационные работы выполнялись Юстиц-коллегией, однако их результаты, вероятно, не удовлетворили Сенат, так что организация законотворческого процесса была изменена - указом от 8 августа 1720 г. при Сенате учреждалась специальная комиссия, в которую были переданы кодификационные работы .

Подготовленный комиссией проект Уложения Российского государства 1723-1726 гг. представляет собой кодекс, построенный по систематическому плану, в основу которого положен отраслевой принцип организации материала, который сохранялся при всех изменениях, вносимых в структуру законопроекта на разных стадиях работы над ним . Как показал Клайс Петерсон, в качестве композиционного образца для кодификаторов выступало датское Уложение 1683 г. В итоговом варианте, подготовленном к осени 1726 г., проект нового Уложения состоял из четырех разделов - книг: «О процессе, то есть, о суде, месте и о лицах, к суду надлежащих», «О процессе в криминальных, или розыскных и пыточных делах», «О злодействах, какие штрафы и наказания последуют», «О цивильных или гражданских делах» . Нормам уголовно-процессуального права отводилась вторая книга проекта «О процессе в криминальных, или розыскных и пыточных делах».

Предмет настоящего исследования - законопроектные предложения Уложенной комиссии 1720-х гг. по регламентации судебно-следственной процедуры. Объект исследования - комплекс делопроизводственных материалов комиссии, включающий как проекты нормативно-правовых актов, составленные комиссией, так и подготовительную документацию к ним, составленную немецким юристом на русской службе Эрнстом Кромпейном. Подробнее состав источниковой базы исследования будет рассмотрен ниже.

Цель исследования - реконструкция процесса следствия в соответствии с законодательными предложениями Комиссии 1720-х гг. Такая постановка цели предполагает выполнение следующих задач:

1. Анализ контекста создания проекта «О процессе в криминальных, или розыскных и пыточных делах», связанный как с деятельностью Уложенной комиссии 1720-х гг. и персоналиями, включенными в процесс правотворчества, так и более широким историко-юридическим контекстом;

2. Анализ предложений по регламентации следственных действий (главным из которых является пытка), представленных в подготовительной документации проекта;

3. Реконструкция первоначальной редакции проекта, анализ содержащихся в ней уголовно-процессуальных норм в контексте действующего российского законодательства и западного влияния;

4. Анализ методов работы кодификаторов при составлении финальной редакции проекта;

5. Реконструкция и анализ основных этапов судебно-следственной процедуры и регламентации следственных действий, представленных в законопроекте.

Такая постановка исследовательских задач требует пояснения. Традиционно законотворчество рассматривается как интервенция верховной власти, которая посредством законодательства и правоприменения вмешивается в социальную реальность и структурирует ее определенным образом. Между тем данную проблему можно рассматривать через призму теории практик . Законотворчество определяется, таким образом, как одна из социальных практик, в которую оказываются вовлечены лица, непосредственно участвующие в законотворческом процессе. Они привносят в него свое видение и понимание функций законодательства, основанное в т. ч. на их социальном опыте, которые оказывают влияние как на форму, так и на содержание законопроекта . Природу такого понимания необходимо принимать в расчет, т. к. именно она задает одну из концептуальных рамок для анализа конечных продуктов законотворческой деятельности. Особенно, если речь идет об обществах, правила функционирования которых отличаются от привычных нам. В то же время при анализе содержания законопроекта необходимо отталкиваться от положений юридической теории и практики, существовавших в рассматриваемый период. В контексте критических суждений об уровне юридических компетенций разработчиков законопроекта, высказываемых в историографии, это поможет избежать ошибки постфактической критики.

Кроме того, методология настоящего исследования предполагает использование юридико-догматического и компаративного метода, а также методологии новой институциональной истории.

Структура работы обуславливается поставленными задачами. Работа состоит из трех глав, введения, заключения и приложения. Введение включает обзор источников и историографии. В приложении помещается таблица-пример структуры финальной редакции законопроекта и источников, использовавшихся при его составлении.

Первая глава посвящена контекстуальным полям, в которые вписывается анализ законопроекта. Глава состоит из двух разделов. В первом рассматриваются некоторые общие положения, касающиеся кодификации и законотворчества, а также юридической техники в исторической перспективе. Во втором - социально-юридический опыт составителей законопроекта, на котором строятся их представления о законодательстве и праве. Как представляется, это позволяет задать своеобразную систему координат для дальнейшего анализа.

Вторая глава также состоит из двух разделов. В первом анализируются основные положения, выдвигаемые в подготовительной документации законопроекта - «Процессе сочинения Кромпейнова о криминальных или розыскных делах», во втором - первичная редакция законопроекта и ее соотношение с предложениями Э. Кромпейна. Заключительная глава посвящена анализу методов работы кодификаторов и адаптации ими западных влияний при составлении финальной версии законопроекта (первый раздел) и ходу судебно-следственного процесса в соответствии с итоговыми предложениями Уложенной комиссии 1720-х гг. (второй раздел).

Обзор источников

Основой источниковой базы настоящего исследования является законопроект «О процессе в криминальных, или розыскных и пыточных делах», который задумывался как вторая книга нового Уложения Российского государства. Текст проекта хранится в Российском государственном архиве древних актов, фонд № 342 «Комиссия о сочинении Нового Уложения», дело № 33, часть вторая. Помимо непосредственно текста законопроекта (в двух редакциях) в деле помещен проект «Процесс сочинения Кромпейнова о криминальных или розыскных делах». Данный документ был составлен немецким юристом на русской службе Э. Кромпейном в 1722-1724 гг. и включал максимы организации суда и следствия в шведском, немецком и саксонском праве, а также праве Священной Римской Империи . Этот проект должен был служить отправной точкой для выработки уголовно-процессуального раздела нового Уложения.

В тексте самого законопроекта можно условно выделить две редакции - «тетрадную» и «табличную». Текст «тетрадной» редакции разрабатывался, как указано под заглавием документа, с 1721 по 1724 гг. и сохранился фрагментарно - доступны лишь наброски отдельных статей. Это может быть связано с переездами комиссии между Санкт-Петербургом и Москвой, которые отрицательно сказались на состоянии комиссионного архива . Также, возможно, что глава канцелярии комиссии А. С. Сверчков «позаимствовал» некоторые материалы для составление своего проекта «Об удержании пытки в малых делах» в 1729 г. .

Впрочем, указанные наброски помещены «против» соответствующих мест кромпейновского проекта, на основании которого вносились предложения членов комиссии. Это позволяет, с одной стороны, частично реконструировать структуру и содержание первой редакции законопроекта, а с другой - судить о приемах работы кодификаторов в контексте их отношения к западным правовым нормам, одним из источников которых для них являлся текст Э. Кромпейна. Еще один важный аспект, позволяющий судить о гипотетических содержании и структуре законопроекта в этой редакции, заключается в том, что она сама стала источником для финальной версии проекта, которая сохранилась гораздо лучше и напротив отдельных статей которой ставится приписка - «из прежняго сочинения», номер главы, номер артикула. Встречается также ряд листов с выписками из различных нормативно-правовых актов - Соборного Уложения, Артикула воинского, Новоуказных статей, Прохирон, названный «Градские законы», а также шведских источников, помещенных под общим наименованием «в швецком».

«Табличная» редакция начала составляться с сер. 1720-х гг., когда заседания комиссии фактически прекратились и единственным ее постоянно действующим подразделением осталась канцелярия, возглавляемая обер-секретарем Сената А. С. Сверчковым . К осени 1726 г. проект был завершен и подготовлен к сенатским слушаниям, но так и не был рассмотрен . Текст этой редакции представляет собой, таблицу, разбитую на тематические разделы, в которой друг против друга выписаны отдельные правовые нормы из действующего российского, а также зарубежного (датского и шведского) законодательства. Последняя графа - «сочиненное», содержит новую правовую норму, выработанную на основании приведенных источников (чаще всего одного из них) или созданную с нуля. Примечательно, что под заголовком «в швецком» в отличие от предшествующей редакции не приводится примеров из собственно шведского законодательства. В этой роли выступает названный выше проект Э. Кромпейна.

Текст финальной редакции состоит из 129 артикулов, распределенных между 12 пронумерованными главами. Фактически глав в проекте 11 - 12-я глава появляется из-за многократных сбоев в нумерации, происходящих в середине текста проекта - подробнее этот вопрос будет рассмотрен в четвертной главе настоящего исследования при анализе структуры законопроекта «О процессе…».

Каждый артикул имеет заглавие, каждая глава - титульный лист, черновой и чистовой. К «табличной» части каждой главы приводится ее систематизированное изложение в соответствии с артикулами, вошедшими в графу «сочиненное». Однако больший интерес представляет именно «табличная» часть, т. к. такой способ изложение материала позволяет проанализировать методы работы кодификаторов с материалом и осмысления ими западных (кромпейновских) идей. Кроме того, относительно хорошая сохранность текста этой редакции позволяет более полно реконструировать судебно-следственные процедуры, как они мыслились в финальном варианте проекта Уложения Российского государства 1723-1726 гг.

В качестве дополнительного источника используются формулярные списки канцелярии Уложенной комиссии . Данный источник позволяет обозначить конкретные персоналии, принимавшие участие в составлении проекта. Состав же присутствия комиссии и карьерные траектории его членов широко освещены в литературе . Кроме того, привлекаются действовавшие в рассматриваемый период российские законодательные акты. Прежде всего, Соборное Уложение 1649 г., указ «О форме суда» от 5 ноября 1723 г., «Краткое изображение процессов или судебных тяжб» 1712 г., а также законодательные акты, регулировавшие работу Уложенной комиссии и ее состав, опубликованные первом томе «Законодательных актов Петра I», составленном Н. А. Воскресенским .

Обзор историографии

Как уже было отмечено выше, точка зрения М. М. Сперанского по вопросу о результатах кодификационных проектов XVIII в. и их причинах, обозначенная в вышедшем в 1833 г. «Обозрении исторических сведений о своде законов», стала определяющей для традиции изучения как деятельности Уложенных комиссий, так и истории российского права в Новое время в целом. Например, ее в полной мере воспринял Р. Уортман, который добавил к построениям М. М. Сперанского положение об авторитарном характере российского государства, отрицательно сказывавшемся на развитии в России юриспруденции и качестве законотворческой работы .

Сходное мнение по этому вопросу высказывал и В. Н. Латкин. Предметом его исследования, опубликованного в 1887 г., - «Законодательные комиссии в России в XVIII столетии», являлась, однако, главным образом «внутренняя кухня» данных учреждений. Описывая ее, исследователь отмечает как хроническую нехватку кадров и их низкий профессиональный уровень, так и тотальную нехватку ресурсов для обеспечения нормальной работы комиссии . Исходя из этого, констатация провала кодификационных проектов XVIII в. не выглядела чем-то удивительным. Данная точка зрения была пересмотрена М. В. Бабич разделе исследования «Государственные учреждения XVIII в.», посвященном уложенным комиссиям. В нем М. В. Бабич отмечает, что привлеченных к «сочинению» нового Уложения чиновников отличал высокий профессионализм и большой опыт практической юриспруденции .

В современной историографии указанная точка зрения о полном провале российских кодификационных проектов XVIII в. была подвергнута ревизии, что, однако, не означает полного отказа от старого подхода. Так, В. А. Томсинов в работе, посвященной истории российской юриспруденции в Новое время, отмечая относительно высокий уровень профессиональных компетенций российских кодификаторов (в рамках сложившейся административной системы), тем не менее негативно аттестует результаты их работы . В качестве главной причины такого исхода исследователь называет отсутствие у кодификаторов достаточной теоретической подготовки. «Неудачи работ по систематизации российского законодательства, предпринимавшихся в период царствования Петра I, были предопределены уже самой их методикой, которая в большинстве своем состояла из приемов, использовавшихся при создании Соборного Уложения (курсив мой - Е. К.)» . Создание же обновленного кодекса требовало более совершенной методологии, основанной на теоретической юриспруденции. При этом не объясняется, в чем именно состоял метод кодификаторов и в чем заключалось его моральное устаревание.

Симптоматично, что указанные исследования не основывались на анализе непосредственно законодательных проектов, разработанных Уложенными комиссиями и, в частности, Уложенной комиссией 1720-х гг. Обращение к ним позволило по-новому взглянуть на данную проблему, частично пересмотрев традиционные подходы. Однако до сих пор в историографии лишь фрагментарно описывались отдельные аспекты, связанные как с проектом Уложения в целом, так и с его уголовно-процессуальным разделом в частности.

Одним из таких аспектов является определение степени влияние различных источников права на содержание законопроекта. По подсчетам А. С. Замуруева нормы Соборного Уложения 1649 г. служили источником для 15% статей проекта, шведское законодательство использовалось при подготовке 32% статей, еще 30% базировались на российских нормативно-правовых актах, изданных после Соборного Уложения . Исходя из полученных цифр, делается вывод о достаточно среднем влиянии западной юридической мысли. Стоит, однако, отметить, что правовая рецепция является более сложной проблемой, чтобы делать выводы на основании количественных данных, т. к. в этом случае из виду упускается качественная сторона вопроса.

К схожему выводу пришел К. Петерсон. По его мнению, законопроект содержал существенный объем неадаптированных заимствований, но при этом в нем более последовательно, чем в его шведских и датских источниках соблюдался отраслевой принцип организации материала . Кроме того, А. С. Замуруевым был предпринят анализ методики работы кодификаторов. На примере глав о противоцерковных преступлениях, входящих в третью книгу проекта Уложения, исследователей отметил качественное улучшение юридической техники при переходе кодификаторов к отраслевой систематизации материала с ориентацией на европейские образцы. «Регламентация деяний против религии и церкви шла по пути более тщательной детализации ранее намеченных правонарушений с привлечением достижений европейской юриспруденции» .

Уголовно-процессуальная часть проекта отдельно анализируется в контексте дискуссии о пытке, границах ее применения и ее роли в судебно-следственном процессе. Галина Олеговна Бабкова рассматривает систему регламентации пытки, предлагаемую «Процессом…» Эрнста Кромпейна . Также законодательные предложения комиссии по сокращению области использования пытки анализируются (совместно с Евгением Владимировичем Акельевым) в контексте изменений, происходящих в осмыслении места пытки в розыскном процессе как в судебно-следственной практике, так и в законодательных актах и проектах, регулирующих этот предмет . Кратко касается уголовно-процессуального раздела проекта Уложения Е. В. Анисимов в своей книге «Дыба и кнут», посвященной политическому сыску в России XVIII в. В ней исследователь отмечает, что общий тренд законодательных предложений комиссии был направлен на регламентацию и четкое определение области применения пытки . Забегая вперед, однако, надо сказать, что судебно-следственный процесс в государственных преступлениях, согласно законодательным предложениям Уложенной комиссии 1720-х гг., подчинялся несколько иной логике, нежели в общеуголовных делах.

Также стоит упомянуть ряд работ Д. О. Серова, в которых анализируются различные аспекты, связанные как с функционированием Уложенных комиссий, так и их законопроектными предложениями . Уголовно-процессуальные предложения комиссии наиболее полно анализируются в разделе работы «Судебная реформа Петра I», посвященному систематизации процессуального законодательства в последней трети петровского правления. Содержание и структура проекта «О процессе в криминальных, или розыскных и пыточных делах» затрагиваются в контексте реформы судебной системы, будучи по мнению исследователя, ее составной частью . Отдельно отмечается достаточно высокий юридико-технический уровень исполнения проекта .

Кроме того, деятельность Уложенной комиссии 1720-1727 гг. обзорно затрагивалась в работах Олега Анатольевича Омельченко и Александра Никитича Филиппова . Александр Григорьевич Маньков в серии статей рассмотрел содержание проекта в целом (включая уголовно-процессуальный раздел), его источники, а также отдельно рассмотрел содержание глав, посвященных крестьянскому вопросу . Однако А. Г. Маньков не обратил внимание на тот факт, что под именем шведского законодательства при составлении финальной редакции второй книги проекта использовался «Процесс…» Э. Кромпейна, сделав вывод о большом внимании, уделяемом кодификаторами шведским нормативно-правовым актам .

Таким образом, несмотря на то, что отдельные сюжеты освещались в предшествующей историографии, законодательные предложения Уложенной комиссии - и, в частности, уголовно-процессуальный раздел, стали предметом комплексного анализа. Между тем, как представляется, такой анализ способен не только существенным образом уточнить имеющиеся в науке представления, но и способствовать дальнейшей корректировке устоявшуюся точку зрения о кодификационных проектах в России XVIII в. ?

1. Уложенная комиссия 1720-х гг.

Кодификационные проекты Нового времени: историко-юридический контекст

В отечественной теории государства и права традиционно выделяются следующие формы систематизации законодательных актов - учет, инкорпорация, консолидация и кодификация. В западной юридической науке предлагается более гибкое разделение на кодификацию-компиляцию и кодификацию-реформу . С этой точки зрения кодифицированные нормативно-правовые акты в том или ином виде существовали во все периоды человеческой истории, однако именно Новое время стало «эпохой кодификаций» .

Начиная с XVII в., в континентальной Европе разворачиваются масштабные кодификационные проекты, традиционно символизирующие для исследователей «наступление» модерного государства . Опыт законотворческой работы, накопленный в т. ч. при реализации указанных проектов, вкупе с рационалистической философией Просвещения обусловят качественных сдвиг в юридической технике и законотворчестве, приблизив их к современным представлениям о данных предметах . Своеобразным продуктом этого сдвига станет Гражданский кодекс 1804 г. - первый в современном смысле кодифицированный нормативно-правовой акт.

Впрочем, в рассматриваемый период подход к проблеме кодификации законодательства несколько отличался от современных представлений. Ранненововременная кодификационная концепция предполагала подготовку единого кодифицированного нормативно-правового акта, включавшего «все» право . В соответствии с этой концепцией были подготовлены, например, датский кодекс Христиана V 1683 г. и шведский кодекс Фредерика I 1734 г. Оба нормативно-правовых акта построены по систематическому плану, в основу которого положено расчленение материала по отраслевому принципу.

Впрочем, не все ранненововременные кодификационные проекты были одинаково успешны. Например, применительно к Франции можно говорить лишь об «узких «точечных» кодификациях» . С сер. 60-х гг. XVII в. при непосредственном участии Жана Батиста Кольбера был подготовлен и издан ряд отдельных ордонансов, регулирующих уголовное судопроизводство, морскую торговлю, рабовладение в колониях и земельные отношения. В нач. XVIII ст. они были дополнены т. н. ордонансами канцлера Д'Агессо: Ордонанс о дарении (1731), Ордонанс о завещаниях (1735), Ордонанс о завещательных отказах (1747). Реми Кабрияк замечает, что исследователь может разглядеть здесь переход к более современной отраслевой форме кодификации, однако для современников провал французской законотворческой политики был в известной степени очевиден .

Выше уже отмечался качественный сдвиг в юридической технике, произошедший в рассматриваемый период и во многом определивший и современные представления о правилах составления и форме нормативно-правовых актов. Однако необходимо представлять динамику этих изменений. Как отмечает Р. Кабрияк, «философия Просвещения скорее вдохновляла, нежели непосредственно создавала» . Четкость терминологии и формулировок, простота и доступность изложения, стройность структуры - критерии качества исполнения нормативно-правовых актов, сформулированные в XVIII в., лишь постепенно входят в законотворческую практику . Более того, комплексная теория подготовки собственно кодифицированных актов разрабатывается лишь после издания Гражданского кодекса 1804 г.

Отдельно стоит коснуться вопроса о способе изложения норм. Современная теория юридической техники подразумевает, что для полноты законодательного регулирования необходимо использование абстрактного способа изложения правовых норм . Однако полноценное абстрактное изложение нормы возможно лишь при применении абстрактной юридической концепции к конкретному факту . Эта идея также формировалась под влиянием рационалистической философии Просвещения и постепенно входила в практическую юриспруденцию. В общем и целом же отмеченные качественные изменения в юридической технике начинают происходить лишь с сер. XVIII ст.

Данное обстоятельство особенно симптоматично в контексте выдвигаемого в историографии тезиса о низком уровне юридических компетенций российских администраторов, включенных в законотворческую деятельность, как одном из главных факторов провала российских кодификационных проектов XVIII в. Непосредственной причиной такого положения дел называются неразвитость юридической теории и отсутствие систематического юридического образования. Однако, как было замечено выше, в раннее Новое время юридическая теория находилась в сложных отношениях с практическим законотворчеством и юридической техникой. Относительно фактора образования, впрочем, дело обстоит чуть сложнее.

В основе формирования юридической теории и юридического образования на Западе лежала рецепция римского частного права . При этом речь идет не о механическом копировании правовых норм. Скорее следует говорить о складывании определенного способа мышления, выработке категориального аппарата для осмысления социальной действительности, но не о непосредственном формировании навыков необходимых в юридической практике. Дальнейшее становление студента как юриста происходило уже в процессе профессиональной деятельности. Такая двусоставность юридической подготовки отчасти сближает ранненововременных европейских юристов и российских «законоискуссников». За первыми, однако, остается важное преимущество - навык осмыслять социальную реальность через призму правовых категорий.

Персональный состав Уложенной комиссии 1720-х гг.: личный фактор в законотворчестве

Как уже было отмечено выше, в 1720 г. работы по составлению нового Уложения были переданы из Юстиц-коллегии в специально для этих целей учрежденную при Сенате комиссию. По указанию М. В. Бабич, комиссия - это государственный орган, «чье создание «на время» для какого-либо государственного «дела» получало официальное оформление вне уже действующих структур» . В структуре органов такого типа можно условно выделить две части - присутствие и канцелярию.

В присутствие входили администраторы, «определенные» для сочинения проекта Уложения - члены комиссии. Сенатский указ от 8 августа 1720 г. следующим образом определял ее первоначальный состав: «из ыноземцев» - вице-президент Камер-коллегии Магнус Вильгельм Нирод, вице-президент Юстиц-коллегии, Герман Бреверн и советник Юстиц-коллегии Сигизмунд Вольф, «из руских» - судья Санкт-Петербургского надворного суда и впоследствии (с 1 сен. 1720) его президент Степан Тимофеевич Клокачев, судья поместного приказа Афанасий Андреевич Кузьмин-Караваев, обер-комиссар Ефим Панкратьевич Зыбин, советник Ревизион-коллегии Федор Васильевич Наумов, ландрихтер Санкт-Петербургской губернской канцелярии Феодосий Семенович Мануков . С 28 августа 1720 г. на заседания комиссии начал присутствовать асессор Юстиц-коллегии Э. Кромпейн, автор «Процесса сочинения Кромпейнова о криминальных или розыскных делах» . Кроме того, в разное время в заседаниях комиссии принимали участие Гавриил Бужинский (как представитель Синода, с 1722 по 1724), генеральный ревизор Сената Василий Никитич Зотов (с 1723 по 1725), герольдмейстер Иван Никифорович Плещеев (с 1723 по 1724), вице-президенты и асессоры надворных судов Алексей Львович Плещеев (с 1721 по 1722 ), Иван Петрович Толстой (с 1721 по 1722) и Михаил Васильевич Желябужский (1722), советник Юстиц-коллегии Григорий Терентьевич Ергольский (с 1722 по 1724) .

По мнению Д. О. Серова, подбор кадров для «сочинения» Уложения не был случайным. Он в полной мере отвечал кодификационной концепции законодателя - в состав комиссии были включены иностранные специалисты, имевшие представление о шведском (и шире - европейском) законодательстве и российские администраторы, имеющие опыт практической юридической работы и разбирающиеся в силу этого в российском праве .

Иностранные специалисты, привлеченные к составлению нового Уложения, помимо опыта работы в шведских административных и судебных учреждениях имели также и юридическое образование. Например, Г. Бреверн два года изучал юриспруденцию в Лейпцигском университете . До этого в 1683-1686 гг. он обучался в университете Альтдорф-Нюрнберга, где защитил диссертацию по риторике, совершил образовательные поездки в Прагу, Вену, Флоренцию, Рим, Париж. В 1703 г. помощник судьи (с 1704 г. - судья) Лифляндского апелляционного суда, расположенного в Риге. После занятие города российскими войсками перешел на русскую службу. С 1717 г. - вице-президент Юстиц-коллегии .

С. Вольф имел опыт судейской работы в Дерптском ландгерихте. После перехода на русскую службу занимался (с 1718) переводами шведских нормативно-правовых актов при Сенате. В 1719 г. назначен советником Юстиц-коллегии . Из общего ряда несколько выделяется карьерный путь М. Нирода. Если остальные иностранные специалисты, участвовавшие в работе комиссии, имели опыт гражданской службы, то М. Нирод до перехода на русскую службу имел звание полковника шведской армии . В 1717 г. петровским указом он был назначен президентом Камер-коллегии.

Среди иностранных членов комиссии особо стоит отметить Э. Кромпейна, сыгравшего ключевую роль в разработке уголовно-процессуальной части Уложения. Уроженец Тюрингии, он обучался в университетах Йены и Лейпцига . В 1690 г. имел адвокатскую практику в Ревеле, которая была прервана его вступлением в шведскую армию на должность полкового аудитора. В 1710 г. попал в российский плен при взятии Выборга. С 1713 г. вернулся к юридической практике в Ревеле . В 1720 г. был назначен асессором Юстиц-коллегии. Еще до «определения» в Уложенную комиссию Э. Кромпейн имел опыт законотворческой работы - в 1712 г. им было составлено «Краткое изображение процессов…», также он принимал участие в подготовке Артикула воинского 1714 г.

Российские администраторы, как можно заметить уже из приведенного выше списка, были представлены в комиссии преимущественно людьми, имевшими опыт административно-судебной деятельности. Так, например, И. Н. Плещеев в 1715-1719 гг. возглавлял особую следственную канцелярию при Правительствующем Сенате. В 1719 г. он был назначен судьей Московского надворного суда .

С. Т. Клокачев начал свою карьеру еще в допетровскую эпоху - в 1678 г. он был пожалован в стольники . С 1705 по 1709 г. занимал пост коротоякского воеводы. Санкт-Петербургский вице-губернатор с 1714 г. В 1720 г. был назначен судьей Петербургского надворного суда, а позднее, осенью того же года, стал его вице-президентом . Уже будучи «у сочинения» Уложения, в 1721 г. он был назначен советником Юстиц-коллегии. Похожим образом сложилась карьера Ф. С. Манукова - начиная с 1680 г., он 32 года проработал в Поместном приказе. Являя «собой настоящего законоискусника старомосковской закалки», он последовательно занимал посты ландрихтера и товарища воеводы Санкт-Петербурга .

До «определения» в Уложенную комиссию Г. Т. Ергольский занимал с 1719 г. должность асессора Московского надворного суда, а затем, в 1721 г., был назначен советником Юстиц-коллегии. Уже после окончания его работы над новым Уложением он был назначен вице-президентом Санкт-Петербургского надворного суда (1725) и вторым вице-президентом Юстиц-коллегии (1727) . И. П. Толстой до Уложенной комиссии успел побывать советником Юстиц-коллегии (1719) и вице-президентом Санкт-Петербургского надворного суда (1721). Весной 1725 г. он был назначен президентом Юстиц-коллегии . Аналогичным образом карьера Ф. В. Наумова началась в 1708 г. в Судном приказе .

Иными словами, по выражению М. В. Бабич, в составе присутствия Уложенной комиссии 1720-х гг. преобладали специалисты по «ведомству» юстиции . При этом в сравнении с Палатой об Уложении 1700 г. уровень юридической специализации здесь был гораздо выше .

В канцелярии комиссии первоначально сосредотачивалась предварительная подготовка законопроектных предложений - выписки выписок из нормативно-правовых актов и переводов западных источников законодательства . При этом, как уже отмечалось выше, канцелярия оставалась единственным постоянно действующим подразделением комиссии на момент разработки законопроекта. Следовательно, роль ее персонала в разработке законопроекта также была достаточно значительна.

За переводы иностранных источников для составления нового Уложения непосредственно отвечал Исаак Павлович Веселовский, который был назначен к «своду того Уложения» сенатским указом от 19 августа 1720 г. С 1703 по 1706 г. И. П. Веселовский обучался в немецкой школе в Москве. С 1707 г. он служил переводчиком в Посольском приказе. Сопровождал российские посольства в Пруссию (1709) и в Данию (1710) и зарубежную поездку Петра I 1716-1717 гг. В феврале 1720 г. назначен секретарем Коллегии иностранных дел, в апреле того же года переведен в Берг-коллегию, откуда и был отправлен в Уложенную комиссию . Кроме того, с 1722 по 1724 г. при комиссии состоял еще один переводчик, швед Я. Рыхерт .

Состав канцелярии также формировался не произвольным образом. Упомянутый сенатский указ 19 августа 1720 г. предписывал перевести в канцелярию комиссии приказных служителей, которые ранее «были в Юстиц-коллегии у своду того Уложения» . «По силе» этого указа в комиссию были направлены канцеляристы Петр Ижорин, Иван Смирнов, Лев Малыгин, Семен Нечаев и Яков Сковцов. Кроме них «для вспоможения письма» были «взяты» пять копиистов «из других колегей и канцелярей» . В дальнейшем состав канцелярии неоднократно менялся и пополнялся. К «сочинению» Уложения отправлялись служители как из административных, так и административно-судебных ведомств - из Вотчинной и Военной коллегий, Святейшего Синода, Герольдмейстерской конторы, Главного магистрата, канцелярий Московской губернской и Тверской провинциальной, а также из Юстиц-коллегии и надворных судов .

К сожалению, информация о карьерных траекториях всех приказных служителей, направленных в Уложенную комиссию, или хотя бы значительной их части, позволяющая судить об уровне квалификации приказного персонала, отсутствует. Возможно, однако, привести один, как представляется, красноречивый пример.

Осенью 1737 г. после переезда Уложенной комиссии, продолжавшей после 1728 г. разработку нового проекта Уложения, из Москвы обратно в Санкт-Петербург была составлена о канцелярских служителях, входящих в штат комиссии . Всего на тот момент канцелярия комиссии насчитывала шесть человек (не считая ее главу, сенатского обер-секретаря А. С. Сверчкова). Один из них - канцелярист Игнатий Иванов, который «обретался» «у сочиненья Уложенья» с 1720 г. Свою канцелярскую карьеру И. Иванов начал в 1713 г. В 1717 г. он состоял при Военной канцелярии и Казенном патриаршем приказе «для обучения пищиков» . В 1719 г. переведен в Санкт-Петербург копиистом Юстиц-коллегии. В этой должности он и был откомандирован в канцелярию Уложенной комиссии. «В штрафах и наказаниях не был» .

Косвенным свидетельством высоких приказных компетенций И. Иванова может служить тот факт, что, находясь у «сочинения» Уложения, он продолжил делать карьеру. В 1724 г. он был повышен до подканцеляриста, в 1736 г. «при том же Уложенье определен канцеляристом» . К этому можно добавить замечание М. В. Бабич о том, что скромность размеров канцелярского персонала была общим местом российских комиссий в рассматриваемый период . Недостаток «рабочих рук» компенсировался высоким профессионализмом служащих, отбираемых для работы в комиссиях. При отборе в канцелярию Уложенной комиссии эти условия соблюдались особо .

Руководство канцелярией было возложено на обер-секретаря Сената А. С. Сверчкова. Приказную карьеру он начал в Расправной палате Сената, в 1713 г. он стал подьячим средней статьи, затем в 1718 г. был переведен в Юстиц-коллегию в ранге старшего подьячего . В феврале 1719 г. получил звание коллежского секретаря. Упомянутым сенатским указом от 19 августа 1720 г. А. С. Сверчков был назначен в канцелярию Уложенной комиссии. В следующем году он получил чин обер-секретаря .

Роль канцелярии в работе комиссии была тем более значительной, что присутствие Уложенной комиссии не отличалось постоянством состава как глобально, так и в контексте отдельных заседаний. В этих условиях стабильное функционирование учреждение и проведение законопроектных работа в большой степени зависели от работы канцелярии и ее главы . Косвенно это подтверждается тем фактом, что с 27 августа 1722 г. присутствие А. С. Сверчкова на заседаниях начинает фиксироваться в протокольных записках комиссии . При этом важно отметить, что деятельность присутствия постепенно затухает к сер. 1720-х гг. - последнее заседание, имевшее кворум, состоялось 26 октября 1724 г. Дальнейшая доработка проекта, продолжавшаяся до осени 1726 г., производилась в условиях, когда единственным постоянно функционирующим подразделением комиссии была ее канцелярия.

Таким образом, подготовку проекта Уложения Российского государства 1723-1726 гг. можно рассматривать в контексте общеевропейского тренда на реформирование правовой системы посредством создания единого кодифицированного нормативно-правового акта, включающего «все» право. При этом разработка законопроекта проходила в условиях, когда общая теория законотворческой деятельности и юридической техники не была еще в полной мере артикулирована и усвоена практической юриспруденцией (в общеевропейском контексте).

В отсутствии развитой юридической теории и системы юридического образования, утилитарности традиционной системы российского права большую роль играли практические навыки «законоискусника», приобретенные им за время работы в административно-судебной системе - личный фактор . В рамках данной парадигмы можно признать, что чиновники, отобранные для составления проекта нового, Уложения являлись высококвалифицированными профессионалами в практической юриспруденции. Симптоматичен и тот факт, что карьерный трек руководителя канцелярии комиссии А. С. Сверчкова был непосредственно связан с «ведомством» юстиции. Однако фактическая смена команды разработчиков проекта, произошедшая в сер. 1720-х гг. позволяет также ставить вопрос об изменениях в характере самого законопроекта.

Как видно из предшествующего изложения, данный факт широко освещается в литературе. Из него, однако, не устанавливалось связи с характером разработанного комиссией законопроекта. Между тем можно с достаточно высокой долей вероятности утверждать, что практики, воспринимающие право как инструмент, поставят во главу угла практическую применимость и эффективность. Такой подход разработчиков необходимо учитывать при анализе содержания проекта и методов работы составителей -в особенности уголовно-процессуального раздела, с которым административно-судейский опыт разработчиков оказывался связан непосредственно.

2. Проект «О процессе…» в его первоначальной редакции

«Процесс сочинения Кромпейнова о криминальных или розыскных делах»

«Процесс Кромпейнова сочинения о криминальных или розыскных делах» был составлен в 1722-1724 гг. асессором Юстиц-коллегии Э. Кромпейном и представлял собой систематизированную выборку из иностранных источников права, суммировавшую принципы организации судебно-следственных процедур в шведском, немецком, саксонском и «цесарском римском» законодательстве . Проект был подготовлен в соответствии с указанием Петра о синтетическом характере будущего кодекса и должен был служить отправной точкой для законодательных предложений Уложенной комиссии.

«Процесс…» вносил предложения по регламентации всех стадий судебно-следственного процесса от процедуры возбуждения уголовного дела до приведения приговора в исполнение. Текст подразделялся на главы и артикулы, сгруппированные по систематическому принципу. Такой способ изложения крайне важен, т. к. в данном случае проект транслировал не только собственно правовые нормы, но и особый (юридический) способ мышления, определенным образом членя и структурируя материал. В то же время это позволяет рассматривать его как предварительный вариант законопроекта.

Проект состоял из 12 глав и предисловия, носившего декларативный характер:

Раздел Наименование

Предисловие -

Глава 1 О испытании злодеев

Глава 2 О пытке, что она есть и кто оной подлежит

Глава 3 Зачинать ли процес пыткою, тако ж о признаках, к пытке принадлежащих

Глава 4 О признаках, которые особливо касаются некоторым злодействам, из которых некоторые важны и некоторые легки суть

Глава 5 Каким образом признаками поступать и как их надлежащим образом доказывать

Глава 6 О народном слухе

Глава 7 О именовании и показании тех, которые в каком злодействе воспомоществовали и причасны есть

Глава 8 О самой пытке и о градусах ее

Глава 9 Ежели судья меру пытки преступит и более пытать будет, нежели надлежит

Глава 10 О действии пытки и повинении

Глава 11 -

Глава 12 О ексекуции

Таблица 2. «Содержание «Процесса…» Э. Кромпейна»

Деятельность государства по раскрытию и наказанию преступлений связывалась Э. Кромпейном с «общенародной пользой» . Важной функцией уголовного преследования называлось не только воздаяние за содеянное, но и устрашение других потенциальных «злодеев» - то есть, превентивная борьба с преступностью . Проект предлагал и регламентировал процесс «розыскного» типа, при котором в основе механизма установления судебной истины лежит признание подозреваемого . Соответственно, центральным следственным действием, направленным на получение признания, становилась пытка.

Э. Кромпейн рассматривал пытку как необходимое зло, применение которого должно быть поставлено в жесткие рамки - «и хотя не без основания есть, что ничто так быть не кажется ужасно и противно человеческой натуре, как когда человек, которой по образу и по подобию Божию сотворен пыткою замучен быть имеет, но понеже злость человеческая так велика есть, что хотя они довольные улики против себя (курсив мой - Е. К.) и видят <…> ни чрез какия благоденственныя способы не хотят Богу и суду честь воздать, чтоб сами повинилися» . То есть, применению пытки должна была предшествовать процедура доказывания.

Данная процедура выстраивалась в проекте на основе концепции «признаков». «Признак есть ознамение учиненного какого дела, которой основание правды показует» . Наличие «признаков» совершения преступления подследственным в отсутствии его признания являлось основанием для использования пытки.

«Признаки» делились на общие и особые. К общим «признакам» Э. Кромпейн относил свидетельские показания из первых уст, прямо касающиеся обстоятельств дела («хотя, впротчем, один свидетель свидетелем не почитаеца»), обнаружение на месте преступления вещи, принадлежащей подозреваемому, или его следа «в мягкой земли», угрозы подозреваемого в адрес жертвы и попытки уладить дело во внесудебном порядке . Принимался во внимание и играл в логике рассуждений Э. Кромпейна важную роль институт репутации. Правдивыми могли считаться показания лишь «доброго» свидетеля. «Подозрительной и бездельной человек», проживающий недалеко от места совершения преступления, автоматически становился главным подозреваемым и первым кандидатом на пытку .

Особые «признаки» определялись как «признаки» «которые не всем злодействам, но токмо некоторым приличны» . Так, например, «признаком» для пытки в деле об убийстве могли являться свидетельские показания, что подозреваемый находился на месте преступления или неподалеку «с обнаженным оружием или в кровавом платье», или обнаружение у него вещей убитого . В деле о детоубийстве - сообщение женщины о мертворождении вкупе с тайными родами и утайкой беременности . В деле об отравлении - покупка подозреваемым яда, если он не мог доказать, что приобрел его для законных целей .

При этом предполагалось ввести ограничения по применению пытки в отношении некоторых категорий лиц вне зависимости от наличия у судьи достаточных для ее проведения оснований. От пытки «изымались» лица старше 70 лет, дети, не достигшие возраста 14 лет, а также беременные женщины, которые могли быть подвергнуты пытке лишь через 40 дней после родов. В первом и третьем случаях речь шла о возможности нанесения пыткой тяжкого вреда здоровью подозреваемого, во втором об ограниченной дееспособности малолетних . Кром того, от пытки предлагалось освободить глухих и немых - если они не грамотные и их нельзя «роспросить» письменно, слепых - за исключением случаев, когда обстоятельства дела затрагивали период, когда те еще не были слепыми, а также слабоумных. Однако даже при наличии указанных разрешающих оговорок применение пытки к указанным категориям подозреваемых настоятельно не рекомендовалось.

По общему правилу предполагалось освободить от пытки и свидетелей. Исключение являлись ситуации, когда свидетель давал судье основания подозревать его в пособничестве «злодею» . Например, менял свои показания или вовсе отказывался от их дачи, хотя было установлено, что обстоятельства дела должны были быть ему известны. При этом для появления подозрений было необходимо, чтобы свидетель изменил свои показания «в главном деле или в главном пункте», а не в отдельных малозначительных деталях .

Вводилось также ограничение категорий уголовных дел, в которых могла применяться пытка - данная процедура могла применяться только в делах о «тяжких и великих», а также государственных преступлениях . При этои предлагалось введение тройкой процедуры возбуждения уголовного дела - «(1) доноситель или мститель крови о таком злодействе ищет и о суде просит, (2) или фискал, которой к тому определен, о том доносит или (3) судья по должности чина своего в таких злодействах розыскивает, понеже народная польза и безопасность требует, чтоб такие злодейства без наказания упущены не были» . То есть предполагалось сочетание как частного, так и публичного способов возбуждения дела. В первых двух случаях судье следовало «поступать по ординарной процессной форме с челобитьем, отвествованием, доказательством и уликами, как в процессе о гражданских делех изображено» . Между тем действующее российское законодательство (как и законодательство большинства европейских стран раннего Нового времени) предполагала преимущественное использования частного порядка возбуждения дела. Переход инициативы возбуждения дела к государству может рассматриваться в данном контексте как шаг по серьезному расширению круга его полномочий. Возбуждение уголовного дела также требовало под собой достаточных оснований .