Богдойский боярин Гантимур: рождение и развенчание мифа

Размещено на http://www.allbest.ru/

Богдойский боярин Гантимур: рождение и развенчание мифа

А.С. Зуев

Новосибирский государственный университет Новосибирск, Россия

Рассматриваются основные факты биографии одного из вождей забайкальских конных тунгусов (эвенков) Гантимура, который в 1666/67 году перешел из-под власти маньчжуров в российское подданство. Критикуется широко распространенная в исторических, историко-краеведческих и генеалогических сочинениях версия о принадлежности Гантимура к маньчжурской властной элите. Аргументированно доказывается, что эта версия не соответствует историческим реалиям и является мифом, который придумали внуки Гантимура. Делается вывод о том, что Гантимур не входил в состав маньчжурской элиты и не принимал участие в походах маньчжуров на Амур.

Ключевые слова

Гантимур, тунгусы, Забайкалье, русско-маньчжурские отношения

Abstract

Boyar Gantimur from Bogdoy Khan: Birth and Debunk of a Myth

A. S. Zuev

Novosibirsk State University Novosibirsk, Russian Federation

This article discusses the main facts about one of the leaders of the nomadic Ewenkis of Transbaikalia - Gantimur, who in 1666/67 left Qing empire and got through the process of naturalization in Russia. The author criticizes the narrative that is widespread in the state and local historical works and genealogical writings. According to it, Gantimur belonged to the Manchu ruling elite and allegedly participated in 1655 in the attack on the Russian Komarsky ostrog (fortress), located on the right bank of the Amur. Based on the analysis of a broad range of archival and published sources (petitions of Gantimur and his descendants, reports of Russian explorers and administrators, diplomatic documents drawn up during the Russian-Manchu negotiations) and historical research, it is shown, how this narrative appeared and became prevalent. The author proves that this historical myth does not correspond to real facts and was fabricated by the grandchildren of Gantimur in order to improve their status in the Russian social hierarchy and increase wealth. This article concludes by arguing that Gantimur was not part of the Manchu elite and did not take part in the Manchu campaigns on the Amur river.

Keywords Gantimur, Tungus, Transbaikalia, Russian-ManchuRelations

В исторической и историко-этнографической литературе проявлялся и проявляется повышенный интерес к личности одного из забайкальских тунгусских вождей - Гантимура. Вызвано это в первую очередь и в основном тем обстоятельством, что по его поводу во второй половине 1660-х - 1680-х гг. развернулась жаркая дипломатическая дискуссия между Россией и маньчжурским Китаем. Каждая из сторон считала Гантимура своим подданным, и вплоть до заключения Нерчинского договора 1689 г. в русско-маньчжурских отношениях проблеме его «государственной принадлежности» уделялось очень много внимания. Пожалуй, за исключением хана Кучума, никто больше из представителей властной элиты сибирских народов не оказывался главным героем такого большого количества специальных публикаций, как это случилось с Гантимуром (см., например: [Арсеньев, 1904; Серебренников, [б. г.]; Артемьев, 1992; 1995; Artemyev, 1992; Дамдинов, 1996; Элерт, 2000; Болонев, 2002; Аинчина, 2006; Хартанович, Хартанович, 2011; Григорьева, 2011; Соломин, 2016]). Однако внимательное прочтение сохранившихся источников, представленных донесениями русских землепроходцев и администраторов, дипломатическими документами, а также челобитными самого Гантимура и его потомков, показывает, что в историографии, в большей или меньшей степени освещающей биографию Гантимура, содержатся противоречивые интерпретации, неточности и ошибки. Это касается многих известных фактов из жизни Гантимура и его контактов с русскими и маньчжурами. Такая историографическая ситуация стала следствием как скудости и противоречивости тех сведений, которые отражены в источниках, так и - в большей степени - некритического и доверчивого восприятия этих сведений историками, этнографами, а также краеведами.

Наибольшее недоумение в жизнеописании Гантимура, сочиненном историками, вызывает утверждение о его службе маньчжурам и о наличии у него высокого статуса в маньчжурской властной иерархии. Это утверждение было высказано историками еще в XIX в., к концу XX в. оно прочно вошло в историографию, а в начале XXI в. было широко растиражировано краеведами-популяризаторами с помощью интернета и, по сути, превратилось в непреложный факт из биографии Гантимура. Но это утверждение, как мы выяснили, основано на сведениях всего одного документа, и оно абсолютно не подтверждается другими известными источниками, содержащими разного рода информацию о Гантимуре. Данное обстоятельство неизбежно заставляет по-новому, на основе внимательного анализа всей совокупности дошедших до нас сведений и критической оценки историографии рассмотреть «маньчжурский эпизод» в биографии Гантимура.

Впервые о Гантимуре русские (казаки из отряда Е. П. Хабарова) узнали либо в конце 1650 г., либо в начале 1651 г. Тогда он возглавлял одну из территориальных групп забайкальских конных тунгусов (эвенков) - нелюдов, обитавших в верховьях р. Шилки, в районе между устьями рек Онона и Нерчи. Первоначально отношения между нелюдами и казаками- землепроходцами имели мирный характер, и Гантимур даже без всякого принуждения, «волею своею», давал русским ясак. В конце 1653 г. казаки (отряд М. Уразова) поставили на территории нелюдов - на правом берегу р. Шилки «против устья Нерчи реки» - «малый острожек» (Шилкский острожек). Это вызвало враждебное отношение Гантимура к русским. А в сентябре 1656 г. «беглые воровские казаки Филька Полетай с товарыщи» совершили разбойные нападения на тунгусов, обитавших на реках Ингода и Шилка, в том числе «ясачных нелюдцких Гантимуровых людей погромили и скот и ясырь поимали». В результате Ганти- мур со своими нелюдами, а также еще несколько «родов» забайкальских конных тунгусов откочевали с территории, над которой русские устанавливали свою власть. В каком конкретно году прошла эта откочевка, не известно, но вполне определенно во второй половине 1650-х гг. Новым местом обитания переселенцев стал район реки Наун (Нонни, ныне - р. Нэньцзян, приток р. Сунгари), который в то время находился в процессе включения в состав цинского (маньчжурского) Китая (см. подробнее: [Зуев, 2012; 2013а]).

В мае 1670 г. нерчинский воевода Д.Д. Аршинский отправил в Сибирский приказ отписку, в которой сообщил, что «в прошлом... во 175 (1666/67. - А. З.) году при Ларионе Толбузине пришел из Богдойские земли Богдойской землей (царством) русские в то время называли маньчжурский цинский Китай. в Нерчинской острог под вашу великих государей царь- скую самодержавную высокую руку князец, родом тунгус Нелюдцково роду, Гантимур з детьми и з братьями и с улусными своими людьми, 40 человек. И ныне тот Гантимур з детьми и з братьеми и с улусными людьми платит вам, великим государем, ясак в Нерчинском остроге по 3 соболя с человека» НИА СПбИИ. Ф. 96. Оп. 1. Д. 3. Л. 1; РГАДА. Ф. 62. Оп. 1. Кн. 3. Л. 157 об. Аналогичную информацию Д. Д. Аршинский отправил и тобольскому воеводе П. И. Годунову в майской отписке того же 1670 г. (см.: [ДАИ, 1857. С. 41]). [АИ, 1842. С. 455; РКО, 1969. С. 275]. Об обстоятельствах ухода Гантимура из-под власти богдойского царя (богдыхана - правителя маньчжурского цинского Китая) на свои породные земли в район Нерчинска, основанного в 1658 г., достоверно ничего не известно.

После возвращения на родовые кочевья Гантимур, его сыновья и их улусные люди были обложены ясаком, записаны в ясачные книги по Нерчинскому уезду и, соответственно, стали подданными русского царя См.: РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 1388. Л. 28-29; Оп. 3. Стб. 1355. Л. 63, 66; Ф. 62. Оп. 1. Кн. 3. Л. 157 об. [АИ, 1842. С. 455; ДАИ, 1857. С. 41, 45; РКО, 1969. С. 275; Паршин, 1844б. С. 207]. Все известные нам источники свидетельствуют, что они проявляли полную лояльность русской власти. В середине 1670-х гг. Гантимур и его сын Катанай были персонально освобождены от уплаты ясака РГАДА. Ф. 214. Оп 3. Стб. 1355. Л. 66. См. также: Там же. Л. 59, 64; Оп. 1. Кн. 1388. Л. 28 об.; Ф. 1142. Оп. 1. Д. 28. Л. 4; СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 33-33 об..

В 1670 г. маньчжуры впервые поставили перед русскими вопрос о возвращении Гантимура и его «рода» в богдойские пределы. В последующем они выдвигали эти требования в 1676, 1682, 1683 и 1685/86 гг. (см.: [Журнал..., 1823. С. 37, 38, 55; Дипломатическое собрание..., 1882. С. 37; РКО, 1969. С. 16, 17, 19, 20, 21, 272, 276, 411, 441, 443, 504-506; 1972.

С.665, 774; ДАИ, 1867. С. 233, 239, 260-262, 349-350; Успенский, 2012. С. 14]). После того как маньчжуры узнали о смерти Гантимура, они стали добиваться возвращения его «родников», но русские власти неизменно отказывались это сделать. Русско-маньчжурские прения по поводу Гантимура и его «рода» обстоятельно освещены в исследовательской литературе. И хотя ряд моментов, связанных с причинами настойчивых требований маньчжуров, остаются непроясненными или дискуссионными, в целом картина представляется вполне понятной. Цинское правительство добивалось выдачи тунгусов-нелюдов как своих подданных («ясачных людей»), бежавших к русским. Оно рассчитывало на то, что их возвращение, во-первых, приведет к «экстрадиции» других беглецов-тунгусов, ушедших к русским вслед за Гантиму- ром, во-вторых, станет предупреждением тем (тунгусам, даурам и дючерам), кто намеревался уйти из-под маньчжурской власти в русские пределы. Русское правительство, со своей стороны, считало Гантимура своим давним подданным и понимало (как, кстати, и маньчжуры), что его выдача может привести к ослаблению русских позиций в Забайкалье и Приамурье: местные «иноземцы» потеряли бы веру в силу и мощь русского царя и переориентировались бы на царя богдойского, а это существенно облегчило бы маньчжурам борьбу с русскими за Приамурье. Спор по поводу возвращения гантимурова «рода» завершился в 1689 г.: при заключении российско-китайского Нерчинского мирного договора цинские дипломаты согласились с тем, чтобы потомки Гантимура остались в русском подданстве (подробнее см.: [Яковлева, 1958. С. 32-37, 109-111, 119, 133, 146, 165, 179; Внешняя политика., 1977. С. 287, 291, 299, 302-306, 310, 324; Мясников, 1980. С. 116-252; Александров, 1984. С. 87-91, 96, 98, 136, 190] Гантимур упоминается и в зарубежных исследованиях, посвященных истории русско-маньчжурских отно-шений второй половины XVII в., см., например: [Baddeley, 1919. P. 291, 426, 428; Mancall, 1971. P. 87-88, 100; Bergholz, 1993. P. 202, 203, 216; Gelber, 2008. P. 157-158].).

В июне 1684 г. Гантимур и его сын Катанай приняли «православную християнскую веру». Крещение состоялось в Нерчинске. При крещении Гантимур получил имя Петр, а Катанай - Павел. После этого они оба, а также сын Катаная Чекулай в сопровождении нерчинских служилых людей - сына боярского И. М. Милованова и казака (толмача с монгольского)

С.Г. Молодого были отправлены из Нерчинска в Москву в Сибирский приказ. В начале сентября того же года они прибыли в Енисейск, где Гантимур был расспрошен местным воеводой К. О. Щербатым. Во время путешествия Гантимур, бывший уже весьма в преклонном возрасте, скончался в Нарыме в октябре месяце. А его сын и внук, а также Милованов и Молодой прибыли в Москву в Сибирский приказ 23 февраля 1685 г. ⁶

Российское правительство щедро наградило Катаная-Павла и Чекулая. Катанай получил чин дворянина по московскому списку с ежегодным довольствием и предписанием нести службу в Нерчинске, ему также был пожалован титул князя. После 18 марта 1685 г. новоиспеченный князь в сопровождении все тех же Милованова и Молодого выехал из Москвы в Нерчинск. Чекулай был оставлен в Москве, где его крестили и также пожаловали титулом князя ⁷ [Высочайше учрежденная..., 1898. Приложения. С. 13-15]. Следует отметить, что с этого времени за потомками Гантимура с подачи русских властей закрепилась фамилия «Гантимуровы».

Изложенное выше дает в целом точное представление об известных фактах из биографии Гантимура. Однако в эту биографию усилиями ряда историков был вписан один, но очень важный эпизод, касавшийся пребывания Гантимура в Маньчжурии. Описание и трактовка данного эпизода основывались на грамоте Сибирского приказа от 30 декабря 1710 г., посланной нерчинскому воеводе Ф. Р. Качанову. В ней пересказывалась челобитная внуков Гантимура, детей Катаная-Павла - Лариона и Лазаря, поданная ими Ф. Р. Качанову в том же 1710 г. В этой челобитной излагались заслуги Гантимура и Катаная перед «великим государем», в том числе содержалась следующая информация: «В челобитной их написано: в прошлых де давных годех дед их, Гантимур, служил богдойскому царю четвертным ⁸ боярином, и был владетель, и имел под собою воины, и от богдойского царя с братом его царским ⁹ послан был на службу красным воеводою особым полком под Комарский острог на русских людей с войною; и будучи де дед их, Гантимур, под тем Комарским острогом, узря, что русских людей житье доброе, и поревновав доброму тому житью, похотел нам, великому государю, служить и под Комарским острогом с русскими людьми бою не дал, и как отступили полки, и он, дед их, с детьми своими и с родом своим, которыя под ним были, из державы Богдойского государства отошел и пришел в Нерчинск с детьми своими и со всем родом, поклонился нам, великому государю, больши пятисот человек; и многия за ним, дедом, от богдойского царя погони были, и от тех погонщиков отбился и многия раны принял <...> он, дед их Гантимур, как служил в Китайском государстве и брал жалованье по тысячи по двести лан серебра да три коробки золота» [Высочайше учрежденная., 1898. Приложения. С. 2021]. Поскольку грамота являлась официальным документом, данным, пусть и формально, от имени царя, то и изложенная в ней информация приобретала официальный характер, к тому же высочайше утвержденный.

К сожалению, оригинал грамоты, равно как и челобитной Лариона и Лазаря, обнаружить не удалось. Но грамота хранилась в нерчинском архиве, а для Гантимуровых с нее была сделана копия. Об этом убедительно свидетельствует периодическое, по крайней мере на протяжении XVIII в., обращение к ней как местной администрации (Нерчинской воеводской, Удинской и Иркутской провинциальных канцелярий), так и потомков Лариона в тех случаях, когда возникал вопрос о служебной карьере этих самых потомков. В результате с грамоты делались очередные копии, включавшиеся в делопроизводственные документы ¹⁰. В 1735 г. копия была сделана для Г. Ф. Миллера ^п, который, будучи в Нерчинске, общался с сыновьями Лариона - Андреем и Алексеем, и изложил в своем путевом дневнике информацию о службе Гантимура богдойскому царю [Элерт, 2000. С. 417, 419]. Эта же информация, извлеченная из упомянутой грамоты, была представлена в 1792 г. в «Топографическом описании Иркутского наместничества, собранном из разных достоверных сведениев, присылаемых в наместническое правление» [Описание..., 1988. С. 117-118] и в «Дипломатическом собрании дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792-й год», составленном Н.Н. Бантыш-Каменским на основе документов московского архива коллегии иностранных дел (опубл. в 1882 г.) [Дипломатическое собрание., 1882. С. VII, IX, 14-15], а в 1822 г. - в сочинении Г. И. Спасского «Исторические сведения о сибирских тунгусах вообще и о забайкальских в особенности» (копию грамоты автор получил от Гантимуровых [Спасский, 1822. С. 343-345]. Копии грамоты хранились и у Гантимуровых (см.: [Дамдинов, 1996. С. 1718]). В 1891 г. во время путешествия по Забайкалью наследника престола, будущего императора Николая IIони подали ему «адрес», в котором помимо прочего упоминалось о службе Гантимура «четвертым боярином богдойского царя» [Ухтомский, 1992. С. 10]. Наконец, в 1898 г. полный текст одной из копий грамоты, извлеченной из архива Забайкальского областного управления, был опубликован А. П. Щербачевым в материалах комиссии А. Н. Ку- ломзина [Высочайше учрежденная., 1898. Приложения. С. 20-22].

В конце XIXв. некоторые из Гантимуровых были причислены к российскому дворянству, после чего в 1901 г. им был пожалован герб, включенный в 17-ю часть «Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи» [Общий гербовник., С. 7-8; Указатель., 1910. С.31] моты, обнаруженная В. А. Туголуковым, хранится в архиве Русского географического общества (НА РГО. Р. 55. Оп. 1. Д. 13. Л. 258-261) [Туголуков, 1975. С. 100]. См.: СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 37 - 39 об. См. также: Справка о дворянах Гантимуровых (РГИА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 10. Л. 1-10) // URL: http://www. vostiitmfo/Texts/Dokumenty/Russ/Burjatia/XX/1900-1920/Gantimurov/texthtm(дата обращения 06.06.2014).. На гербе, явно по просьбе Гантимуровых, помимо прочего были изображены иероглифы. В комментарии к гербу сказано, что эти «манджурские знаки» означают слово «хан». Маньчжуры, как известно, использовали китайскую письменность. С китайского же эти иероглифы с большой долей сомнения можно транслитерировать как «хан ду му ла» или «хан те му ла» Транслитерация надписи на гербе Гантимуровых по нашей просьбе сделана профессором кафедры востоко-ведения НГУ, китаеведом С. А. Комиссаровым., а саму эту надпись интерпретировать либо как «хан Тимур», либо как «Гантимур». Но что бы ни означали китайские иероглифы на гербе, их присутствие там однозначно говорит о том, что Гантимуровы стремились зафиксировать маньчжуро-китайский след в своей родословной биографии.

Многие исследователи полностью доверились челобитной Лариона и Лазаря Гантимуровых о службе Гантимура маньчжурам, но при этом по-разному расшифровывали загадочное звание «четвертной боярин»: «четвертной (четвертый) боярин» [Трусевич, 1882. С. 21; Александров, 1984. С. 86; Дамдинов, 1996. С. 15-18; Элерт, 2000. С. 419, 420; Самбуева, 2003. С.28], «боярин 4-го класса» [Любимов, 1910. С. 48; Иванчик, Кононенко, 2016. С. 10], «четвертый воевода» [Паршин, 1844а. С. 134], «ближний сановник богдохана» [Спасский, 1822.С.343] При издании этой работы Г. С. Спасского на английском языке звание «ближний сановник богдохана» было переведено как «премьер-министр богдохана» («primeministeroftheBogdoKhan») [SomeAccountoftheTungousians..., 1824. P. 594]., «четвертый сановник в Китайском государстве» [Русская родословная книга, 1873.С.50; Лобанов-Ростовский, 1895. С. 127], «известный сановник Поднебесной империи» [Кар- нович, 1885. С. 152], «ближний советник богдыхана» [Шумахер, 1879. С. 173-174], «мандарин» Мандаринами европейцы называли китайских чиновников высокого ранга.[Серебренников, [б. г.]. С. 3; Perdue, 2005. P. 165], «большой государственный пост» [Аинчина, 2006. С. 94], «высокий чин цзолина» [Мелихов, 1974. С. 67; 1982б. С. 82-83; Тихвинский, 1977. С. 321; Artemyev, 1992. P. 8; Артемьев, 1992. С. 8; 1995. С. 48; Хартанович, Хартанович, 2011. С. 74; Соломин, 2016. С. 25] ¹⁶, «чин командира ниру» [Мазуров, Пастухов, 2009. С. 194], «четвертый чин» в служилой маньчжурской иерархии [Александров, 1984. С. 86; Уварова, 2004. С. 48]. Некоторые историки просто отмечали, что Гантимур «служил китайскому императору» [Дипломатическое собрание..., 1882 С. 548; Щеглов, 1993. С. 86], получал от него «чиновничьи звания» [Беспрозванных, 1986. С. 51; Попов, 2004. С. 71] и занимал «видные воинские должности в маньчжурской армии» [Сладковский, 1957. С. 19]. В публикациях по генеалогии высказывалось даже утверждение (без каких-либо доказательств) о ближайшем родстве Гантимура с маньчжурским богдыханом [Русская родословная книга, 1873. С. 50; Карнович, 1885. С. 152; Лобанов-Ростовский, 1895. С. 127; Соломин, 2016. С. 25; Гантимуровы, 1892. С. 96].

Признавая факт службы Гантимура маньчжурам, историки, соответственно, не сомневались в том, что он был послан богдыханом «на русских людей с войною». Правда, наряду с теми, кто вслед за упомянутой челобитной в качестве объекта нападения указывал Комар- ский (Кумарский) острог [Спасский, 1822. С. 343; Паршин, 1844а. С. 132; Шумахер, 1879. С. 173-174; Трусевич, 1882. С. 21; Серебренников, [б. г.]. С. 3; Яковлева, 1958. С. 35; Мелихов, 1974. С. 67; Artemyev, 1992. P. 8; Артемьев, 1992. С. 9; 1995. С. 48; Элерт, 2000. С. 419, 420; Самбуева, 2003. С. 28; Хартанович, Хартанович, 2011. С. 74; Хазанкович, 2008. С. 172] (см. также: [Мазуров, Пастухов, 2009. С. 121, 167, 195; Максимов, 1871. С. 302]), были и те, кто под этим объектом видели Аргунский острог [Князь Гантимур, 1885. С. 3; Гантимуровы, 1892. С. 96], некие «Аргунский остров» [Русская родословная книга, 1873. С. 50; Карнович, 1885. С. 152; Лобанов-Ростовский, 1895. С. 127], «Аргутинский остров» [Думин, 1996. С. 215; Богуславский, 2004. С. 305] или в целом - весь Амур [Александров, 1984. С. 87; Беспрозванных, 1986. С. 51].

Заметим, правда, что ряд историков, затрагивая в своих исследованиях вопрос о пребывании Гантимура в Маньчжурии, вообще не упоминали о каком-либо его маньчжурском чине. Однако при этом они никак не комментировали версию, изложенную в челобитной Лариона и Лазаря, несомненно, им известную, просто обходя ее молчанием [Яковлева, 1958. С. 35-36; Мясников, 1980. С. 114; 1996. С. 79, 83; Туголуков, 1975. С. 79-80; Болонев, 2002. С. 2830]¹⁷. Единственным, кто обратил на нее внимание, был П.А. Словцов, который еще в 1838 г. заметил, что можно считать «тунгусской сказкой» «будто бы Гантимур-отец, когда жил при Науне, считался у богдохана четвертым боярином» [Словцов, 1995. С. 185].

Челобитная Лариона и Лазаря Гантимуровых, поданная ими в 1710 г., - единственный введенный в научный оборот источник, содержащий информацию о службе Гантимура богдойскому царю и об его участии в походе на Комарский острог. Но насколько эта информация достоверна и можно ли вообще ей доверять? Как ни странно, никто из историков никогда не пытался подвергнуть ее критическому анализу, хотя все известные на сегодняшний день документальные и нарративные источники (русскоязычные и переведенные на русский язык маньчжурские и китайские), заставляют сильно усомниться в ее правдивости.

В 1670-1680-х гг. в посланиях богдыхана русскому «белому царю» и речах цинских дипломатов Гантимур обозначался как «звероловец солон» ¹⁸, «соболий промышленник», «тунгус», «мужик», «человек», «беглец», «перебежчик», «подданный бугдыханов» или же просто по имени [Журнал., 1823. С. 38, 43, 44, 52, 53, 55, 58, 59, 60, 61, 62; Ивановский, 1888. С. 200, 202, 205-207, 211-215, 220; Некоторые маньчжурские документы., 1912. С. 84-87; РКО, 1969. С. 272, 276, 380, 381, 385, 411, 414, 433, 441, 443, 446, 448, 449, 454, 498, 504, 506; 1972. С. 139, 140, 548, 665, 669, 683, 685; РМО, 2000. С. 53, 62; Успенский, 2012. С. 14] См. также: РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 973. Л. 103. П. Т. Яковлева явно ошибалась, когда писала, что «цин-ские представители доказывали, что князь Гантимур... пользовался... доверием (китайского богдыхана. - А. З.) и был в большой милости, занимая высокие посты» [Яковлева, 1958. С. 33]. Заметим, что первым, кто обратил специальное внимание на наименование Гантимура в маньчжурских документах, был П. А. Словцов [Словцов, 1995. С. 185].. Два раза в информации, исходящей с маньчжурской стороны, Гантимур назван «князцом»: в 1674/75 г. - «князьцом тунгуским» [РКО, 1969. С. 475], в 1688 г. - «богдойским князцом» [РКО, 1972. С. 392]. В обоих этих случаях на русский язык было переведено какое-то маньчжурское слово, являвшееся по значению аналогом русского слова «князец» и, соответственно, идентифицировавшее Гантимура как вождя-предводителя невысокого ранга. При этом в первом случае уточнялось, что он является представителем властной элиты тунгусов, а во втором случае указывалось на его принадлежность к подданным богдыхана. И лишь один раз (в докладе богдыхану будущего главы маньчжурского посольства на переговорах с русскими в Нерчинске в 1689 г. Сонготу) имя Гантимура упоминается рядом с маньчжурским чином: «мы требуем, чтобы русские вернули нам наших перебежчиков - Гантимура и других трех цзолинов, а также несколько человек, перебежавших позднее» [РКО, 1972. С. 685] Три цзолина - это, по сведениям Г. В. Мелихова, предводители дауров Туйдохунь, Баодай и Вэньду [Мели-хов, 1982б. С. 83].. Именно это упоминание и позволило некоторым историкам, как говорилось выше, приписать Гантимуру «высокий чин цзолина». Однако, во-первых, приведенная формулировка из доклада Сонготу не увязывает прямо этот чин с Гантимуром, ее можно трактовать и следующим образом: чин цзолина имели только три других перебежчика, но не Гантимур. Во-вторых, чин цзолина не являлся высоким, он относился к низшим разрядам 4-го класса маньчжурской военной чиновной иерархии [Маньчжурская хрестоматия, 1895. С. 240] и присваивался командирам небольших воинских подразделений маньчжурской армии - нюру (условно роты) численностью в 300 воинов. Этим же чином (равно как и другим низшим чином - сяоцисяо) цинские власти награждали лояльных им предводителей этнотерриториаль- ных групп Приамурья, которые признавали свое подчинение маньчжурам. При этом им вручались специальные мандаты на управление подвластным населением [Мелихов, 1974. С. 61, 72, 82; 1982а. С. 45; 1982б. С. 83; Внешняя политика..., 1977. С. 55; История..., 1987. С. 120; Мазуров, Пастухов, 2009. С. 62]. Соответственно, если даже предположить (с крайне низкой степенью вероятности), что Гантимур был цзолином, то он никак не мог принадлежать к маньчжурской элите.

О сознательном утаивании маньчжурами высокого статуса Гантимура не может быть и речи. Вышеупомянутыми «номинациями» («звероловец», «тунгус», «мужик» и т. п.) они обозначали его не только в разного рода обращениях к русской стороне, но и в документах внутреннего делопроизводства. Когда русский дипломат Н. Г. Спафарий пытался выяснить у маньчжурских представителей, почему цинское правительство так настойчиво добивается выдачи Гантимура, то те отвечали, что сам Гантимур как таковой их особо не интересует. В 1676 г. маньчжурский чиновник на переговорах в Букее (ныне - Цицикар) говорил Спафарию: «что про мужика Гайтимура что и воспоминать, то дело небольшое, лист (в Нерчинск в 1670 г. - А. З.) послан был не только для Гайтимура, а наипаче которого государя люди» (здесь и далее курсив наш. - А. З.) («Статейный список» посольства Н. Г. Спафария) [РКО, 1969. С. 381-382], «что бугдыхан просил казаков не для того мужика Гайтимура из Нерчин- ского острогу, потому что про такого мужика только таких великих государей ссылатись непристойно. А наипаче для того казаков призвали и лист к великому государю писали, чтоб проведали, какие люди живут в Олбазинском, в Нерчинском и в Селенгинском и во иных острогах - великого государя люди или нет?» (отписка Спафария в Посольский приказ) [РКО, 1969. С. 505-506]. В том же году, уже в Пекине, Спафарий доверительно беседовал с иезуитом Ф. Вербистом, участвовавшим в переговорах с маньчжурской стороны в качестве переводчика. «И езуит же говорил втайне посланнику под клятвою <...> и не так им (маньчжурам. - А. З.) нужно Гайтимура взять, как видеть намерение царского величества какое <...> и буде царское величество отдаст Гайтимура, которой начальник всех иноземцов, тогда и иноземцы или за ним пойдут, или порозну разбегутца <...> Посланник ж спрашивал у езуита: для чего так крепко спрашивают взяти от нас одного мужика Гайтимура, и какая им от него прибыль? И езуит говорил: для того они спрашивают Гайтимура, потому что они ведают, что вы не отдадите ево, и тогда они сыщут причину, бутто правдою воюют, и станут разорять ближние места Нерчинской и Албазинской, потому что они часто говорят, что они руских людей по Амуру трижды разорили до остатку, и так чают они, что и ныне могут их разорить» («Статейный список» посольства Н. Г. Спафария) [РКО, 1969. С. 433, 449]. Таким образом, Гантимур сам по себе никакой ценности для маньчжуров не представлял. И такое отношение к нему было бы весьма странным, если бы он занимал какой-то важный пост в маньчжурской властной иерархии. Единственный статус, который маньчжуры могли признавать за ним, - «начальник» иноземцев, конечно, не «всех», а лишь подвластных ему. Но это вполне соответствовало действительности: Гантимур возглавлял тунгусов-нелюдов. И именно в этом качестве он, по сути, стал для цинского правительства «разменной монетой» в решении вопроса о государственной принадлежности территорий и подданстве населения.

В русских документах внутреннего делопроизводства 1650-х - начала 1680-х гг. Гантимур титуловался изредка князем, но чаще - князцом. И это вполне соответствовало практике титульной номинации, применявшейся русской властью в то время в отношении глав разноформатных этно-территориальных объединений, существовавших у сибирских народов (см.: [Зуев, Игнаткин, Слугина, 2017. С. 353-374]). Сам Гантимур ни в своей (совместной с сыном Катанаем) челобитной, поданной в июне 1684 г., с просьбой о крещении и отправке в Москву ²¹, ни в расспросных речах перед енисейским воеводой К. О. Щербатым осенью того же года ни единым словом и даже намеком не упомянул о наличии у него маньчжурского чина, да и вообще о службе богдыхану. А когда Щербатый задал Гантимуру вопрос: «преж ясачного <...> великим государем платежа где он жил и в чьем подданстве», тот ответил: «прежде ясачного <...> великим государем платежа в подданстве он <...> и в ясачном платежу ни под кем не бывал и ясаку он никому не плачивал» ²³. Таким образом, Гантимур по сути полностью отрицал какие-либо свои отношения с маньчжурскими властями. Хотя, казалось бы, ему как раз было выгодно дать информацию о своем маньчжурском чине (тем более высоком), поскольку это резко повысило бы его престиж в глазах русских.

Наличие у Гантимура маньчжурского чина было бы выгодно и русской стороне: под власть «великого государя» переходил бы не очередной мелкий сибирский князец, а более-менее значимый подданный другого государства. На этом вполне можно было, выражаясь современным языком, попиариться. Однако ни нерчинские воеводы Д.Д. Аршинский и И.Е. Власов, ни енисейский воевода К.О. Щербатый, общавшиеся с Гантимуром, ни нерчинские служилые люди И.М. Милованов и С.Г. Молодой, сопровождавшие в Москву Гантимура, Катаная и Чеку-лая, ни дьяки Сибирского приказа, готовившие документы о пожаловании Катаная и Чекулая титулами князей, ничего не знали о каком-либо маньчжурском чине Гантимура [РКО, 1969. С. 275] ²⁴. При этом особо заметим, что упомянутый выше И. М. Милованов был активным участником событий, разворачивавшихся в Забайкалье во второй половине 1650-х - 1680-х гг., и среди прочих ответственных служб выполнял поручения по контактам с маньчжурами: в 1670 и 1675 гг. он возглавлял русские дипломатические миссии в Пекин [Мясников, 2006. С. 282-294], и, соответственно, имел представление и о Гантимуре, и о его перемещениях из российских пределов в маньчжурские и обратно. Однако в Сибирском приказе Милованов вместе с Молодым «в роспросе сказали», что «Гантимур с родом своим и со всеми своими улусными людьми до сего времени служили и ясак платили им, великим государем, многие годы, а ни у кого в подданстве не бывали» РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 1355. Л. 139-140..

Никакими сведениями о наличии у Гантимура маньчжурского чина не располагал и Н. Г. Спафарий, общавшийся с маньчжурскими чиновниками разного ранга, иезуитом Ф. Вербистом, а также с самим Гантимуром. Более того, после нескольких раундов переговоров в Пекине в 1676 г. с представителями Лифаньюаня (учреждения, управлявшего внешними провинциями Цинского Китая) он записал в своем «статейном списке»: «а Гантимур никогда у них в подданстве не был, кроме того, что приезжал к ним на время и опять возвратился в Нерчинской» [РКО, 1969. С. 416]. Заметим также, что в ходе дипломатических споров с маньчжурами по поводу Гантимура русская сторона называла его «иноземцем», «тунгусом», «мужиком», «князцом», «владельцем» или просто по имени, но никогда даже не намекала на наличии у него какого-либо чина [РКО, 1969. С. 271, 381, 382, 385, 416, 449, 454, 498, 505; 1972. С. 315, 404, 405, 432, 551; РМО, 2000. С. 104-105]. И вряд ли бы русская дипломатия упустила шанс использовать в свою пользу статусное положение Гантимура в маньчжурской иерархии, если бы такое было.

Наконец, пожалуй, самый главный аргумент: до 1710 г. потомки Гантимура, в том числе упомянутые выше Ларион и Лазарь, подавая на имя царя челобитные с просьбами о различных пожалованиях, ничего не сообщали об его маньчжурском чине, да и вообще о какой- либо его службе богдыхану См. челобитные Чекулая-Василия 1685 г. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 1355. Л. 102), Павла Гантимурова и его детей конца 1690-х гг. (Там же. Стб. 1325. Л. 38-39), жены Катаная-Павла Марьи Ивановны, его детей Ла- риона, Лазаря и Авдотьи 1700 г. (Там же. Оп. 1. Кн. 1388. Л. 29 об.; см. также: СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 36 - 36 об.), детей Катаная Бишенги и Андрея 1705 г. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 1388. Л. 84; см. также: СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 43-44; ОР РНБ. Ф. 532. Оп. 3. Д. 84. Л. 5 об. - 6 об.), Лариона 1705 г. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 1388. Л. 28 об.; см. также: СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 36 об. - 37) и 1707 г. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 5. Кн. 1214. Л. 5-6).. Нет об этом сведений даже в челобитных 1710 г., поданных внуками Гантимура - Бишенгой, Цоктой и Данжилом РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 483. Д. 21. Л. 1-2; СПбФА РАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 29. Л. 44-45; ГАРБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 165. Л. 29 - 29 об., 41-42, 55-56.. Лишь после 1710 г., как говорилось выше, информация из челобитной Лариона и Лазаря о службе Гантимура богдыхану получила «путевку в жизнь».

В известных нам русских документах лишь два раза применительно к Гантимуру упоминаются «титулы», которые, казалось бы, открывают возможность для рассуждений о наличии у него какого-то статуса в маньчжурской иерархии.

Первое упоминание относится к марту 1651 г., когда приведенные казаками с р. Шилки и допрошенные Е. П. Хабаровым «даурские языки», в том числе шурин Гантимура Тыгичей, назвали нелюдского князца «уланом»: «в верх де Шилки реки есть неясачной князь Гантимур улан» РГАДА. Ф. 214. Стб. 508. Л. 29, 30. Опубл.: [Исторические акты..., 1840. С. 112, 114; Допросы..., 1840. С. 81, 84; Красноштанов, 2008. С. 270-272].. Это «титулование» Гатимура (в вариантах: «князь Гантимур улан», «Гантимур улан князь», «князь Тимур улан») повторили Е. П. Хабаров и якутский воевода Д. А. Францбеков в своих отписках 1651 г. РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 508. Л. 21, 27. [Исторические акты..., 1840. С. 112, 117, 118; АИ, 1842. С. 75], казаки-хабаровцы Ф. Самсонов и С. Андреев в «распросных речах» в 1652 г. [Красноштанов, 2008. С. 366], дьяки Сибирского приказа в наказе 1655 г. А. Ф. Пашкову, отправленному на воеводство в Даурскую землю [Наказ..., 1894. С. 2] ³⁰.

В.А. Туголуков высказал предположение, что приставка «улан» к имени Гантимура указывает на то, что еще до прихода русских в Забайкалье нелюдский князец имел связи с маньчжурами: «На монгольском языке это слово означает “красный”. Красный цвет, вероятно, символизировал временную принадлежность Гантимура к маньчжурской армии, степени различия в которой определялись цветом знамен. “Красным воеводой” Гантимур именуется в указе Петра I нерчинскому воеводе Федору Качанову (1710 г.)» [Туголуков, 1975. С. 100] ³¹. С данным предположением, безусловно, нельзя согласиться.

Во-первых, дауры (обитатели верховьев Амура), которых в начале 1650-х гг. расспрашивали казаки-землепроходцы, совершенно ничего не говорили о каких-либо контактах Гантимура с богдойцами (маньчжурами). Хотя, когда в неоднократных переговорах с хабаровцами речь заходила о них самих, дауры постоянно твердили, что общаются с богдойцами и дают им дань (см., напр.: [Исторические акты., 1840. С. 112-113; ДАИ, 1848. С. 347, 360; Наказ., 1894. С. 5; РКО, 1969. С. 135] ³²; см. также: [Мазуров, Пастухов, 2009. С. 60-63, 67-70, 89-93, 100-101, 182]).

Во-вторых, все редкие «титулования» Гантимура «уланом» восходят к одному источнику - упомянутому выше допросу дауров, причем в изложении Хабарова. Казаки же, участвовавшие в походе на р. Шилку и доставившие к Хабарову «языков», в своей челобитной 1653 г. сообщали, что когда они в декабре 1650 г. вели переговоры с «даурскими тунгускими мужиками», в том числе с Тыгичеем, те рассказали о Гантимуре без всякого упоминания о его «уланстве»: «И сверх тово де с верх Шилки Гантимур князь будет же де он давать ясак с нелюдов, своих родников. А он де нам, Гантимур, зять. Мы дево призовем, Гантимура» [Красноштанов, 2008. С. 263; Полевой, 1995. С. 34]. Таким образом, приставка «улан» к имени Гантимура, если и употреблялась, то не всегда, и, соответственно, имела значение скорее прозвища, а не стабильно утвердившегося титула или звания.

В-третьих, допрошенные Хабаровым «языки» были монголоязычными даурами. В связи с этим встает вопрос: не исказили ли дауры какое-либо тунгусо-маньчжурское слово, являвшееся прозвищем Гантимура, и не было ли оно вдобавок адаптировано казаками для своей артикуляции, в результате чего тунгусское прозвище превратилось в уже известное русским землепроходцам тюрко-монгольское слово «улан»? Таким прозвищем вполне могло быть тунгусо-маньчжурское слово, созвучное для русских слову «улан», например, `олан' - способный, талантливый человек, мастер своего дела, или `олани', `алаца' - лук-самострел (см. подробнее: [Зуев, 2013б. С. 245-246]).

В-четвертых, даже если признать, что Гантимур имел в начале 1650-х гг. монгольское прозвище / титул «улан» (улаган, улаан, монг. `красный, алый, румяный'), то это может свидетельствовать лишь о высокой степени монголизации забайкальских конных тунгусов и соответственно их предводителей (см. об этом: [Туголуков, 1975. С. 87-88, 100-110]). Какое конкретно значение монгольская приставка «улан» могла иметь применительно к имени Гантимура, мы не знаем. Но укажем на то, что Гантимур не был единственным «уланом» среди тунгусов. Упомянутый выше воевода А. Ф. Пашков в одной из своих отписок в Сибирский приказ сообщил о столкновении летом 1657 г. его отряда с «мунгальскими тунгусами» на р. Хилок. В ходе боя казаки взяли в плен «лутчево начальново человека улана красново шу- ленгу» ³³. Упоминание «улана красново» свидетельствует о том, что это «звание» встреча лось у конных тунгусов, которые по своему образу жизни и хозяйственным занятиям сильно напоминали монголов-кочевников. Поэтому Пашков и назвал их «мунгальские тунгусы».

Наконец, в-пятых, в документах, исходящих от землепроходцев после 1651 г. и русской администрации после 1655 г. приставка «улан» к имени Гантимура уже не встречается. Не употребляли ее и сам Гантимур и его дети и внуки в своих челобитных.

Второе упоминание «титула» Гантимура в русских документах встречается в показаниях казаков Ф. Усольца и И. Коркина, прибывших в Москву из Забайкалья и допрошенных в январе 1681 г. в Сибирском приказе. Рассказывая о тунгусах, подведомственных Нерчинскому острогу, и о Гантимуре, они поведали следующее: «А китайского де богдыхана лутчей человек, по-руски боярин, Гайтимур живет от Нерчинского острогу в ближних местех» РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 720. Л. 22. Заметим, что упомянутый в «Книге записной» Мунгунчей был маньчжуром Монготу. Он не был зайсаном, а имел маньчжурский чин фудутуна [РКО, 1969. С. 558].. Но наименование Гантимура «боярином» не должно вводить в заблуждение. Русские люди того времени, в большей или меньшей степени общавшиеся с маньчжурами, нередко номинировали представителей цинских властей, а также вождей местных народов, подвластных маньчжурам, понятными себе самим чинами и званиями: бояре, воеводы, дьяки, сотники, пятидесятники, служилые люди. Боярами называли тех, кто, по представлению русской стороны, пользовался в каждый конкретный момент наибольшим почетом и уважением у самих маньчжуров. Но такой «боярин» мог и не принадлежать к политической элите Цинской империи (см., например: [ДАИ. 1859. С. 325; 1867. С. 227, 228, 280, 283; РКО, 1969. С. 283-287, 290, 475, 500]). Так, в «Книге записной» (самой ранней редакции Сибирского летописного свода), составленной в 1687 г. в Тобольске, по поводу прибытия в 1670 г. в Нерчинск маньчжурских переговорщиков записано: «присылал из Китайскаго царства китайский царь в Дауры, в Нерчинские остроги <...> послов своих, зайсана имянем Мунгунчея, а по нашему зайсан рекше боярин» [ПСРЛ, 1987. С. 167]. Эта запись явно сделана на основе информации, поступившей в Тобольск от нерчинского воеводы. И в ней примечательно то, что монгольское (не маньчжурское!) звание «зайсан» было растолковано как соответствовавшее русскому чину «боярин».

Все наши замечания по поводу русских наименований маньчжурских чинов и званий позволяют заключить, что Ф. Усолец и И. Коркин, несомненно зная о повышенном интересе цинских властей к Гантимуру, посчитали его значимым («лутчим») человеком для богдыхана, поэтому и назвали его боярином, не имея, однако, при этом никакого реального представления о маньчжурской властной иерархии. В связи с этим обратим внимание на то, что служащие Сибирского приказа, весьма обстоятельно расспрашивавшие Усольца и Корякина о положении дел в Забайкалье и на Амуре, в том числе о Гантимуре, численности подвластных ему тунгусов и размере взимаемого с них ясака, не проявили абсолютно никакого интереса к его «боярству» у богдыхана Полную запись распроса Ф. Усольца и И. Коркина см.: РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 720. Л. 15-43.. Можно уверенно полагать, что они прекрасно понимали, что чин боярина, употребленный казаками по отношению к тунгусскому предводителю, является явным преувеличением, обозначением какого-то незначительного звания.

Что касается сведений Лариона и Лазаря об участии Гантимура в походе на Комарский острог, то исследователи в отношении их были, как правило, избирательны. Одни из них считали, что Гантимур ушел от маньчжуров сразу же, как только получил от них приказ воевать против русских, относя это событие к 1667 г., и, соответственно, участия в осаде Комарского острога не принимал [Спасский, 1822. С. 343; Шумахер, 1879. С. 173-174; Артемьев, 1992. С. 8-9; 1995. С. 48; Artemyev, 1992. P. 8; РМО, 2000. С. 407; Константинов, Константинова, 2002. С. 65; Константинова, 2003. С. 224; Самбуева, 2003. С. 28; Мазуров, Пастухов, 2009. С. 195; Хартанович, Хартанович, 2011. С. 74]. Другие, придерживаясь в целом этой же версии, полагали, что Гантимур ушел не сразу после получения приказа, а какое-то время спустя [Яковлева, 1958. С. 35; Александров, 1984. С. 87; Беспрозванных, 1986. С. 51; Уварова, 2004. С. 48]. А. Х. Элерт, опираясь на информацию, собранную Г. Ф. Миллером, предположил, что Гантимур принял участие в маньчжурском походе на Комарский острог, но не в 1660-х гг., а в 1655 г. По его мнению, ответственность за провал этого похода маньчжурское правительство возложило на Гантимура, «и он имел все основания опасаться за свою судьбу», поэтому, когда его в 1667 г. вызвали к цинскому двору, он «решился бежать к русским» [Элерт, 2000. С. 419-420] (см. также: [Серебренников, [б. г.]. С. 3; Хазанкович, 2008. С.172]. Наконец, Х.И. Трусевич утверждал, что Гантимур «был полководцем китайских войск перед Камарским острогом в 1655 г.» [Трусевич, 1882. С. 21].

Факт полного игнорирования большинством исследователей сведений Лариона и Лазаря об участии Гантимура в осаде Комарского острога вызывает недоумение. Во-первых, оно не подкреплено критическим анализом источника (челобитной Лариона и Лазаря) в сопоставлении с другими известными документами. Во-вторых, это игнорирование выглядит явно странно на фоне безоговорочного признания теми же исследователями сведений Лариона и Лазаря о службе Гантимура маньчжурам и о наличии у него маньчжурского чина / звания. Получается, что из одного и того же документа исследователи доверяют одним сведениям и игнорируют другие, причем в обоих случаях не пытаясь даже проверить их правдивость.

Приведенный выше текст челобитной Лариона и Лазаря дает совершенно однозначный вариант его трактовки: Гантимур был под Комарским острогом, но его люди в бой с русскими не вступали, а ушел он после того, как маньчжуры сняли осаду. Насколько это описание соотносится с известными фактами из биографии Гантимура и с известными событиями, происходившими в Приамурье в 1650-1660-х гг.?

Осада маньчжурами Комарского (Кумарского, Усть-Кумарского) острога, располагавшегося на правом берегу Амура при впадении в него р. Хумаэрхэ, шла с 13 марта по 4 апреля 1655 г. [Артемьев, 1999. С. 97]. Руководитель обороны О. Степанов в своих отписках в Сибирский приказ и якутскому воеводе М. С. Ладыженскому, отправленных не ранее 4 апреля 1655 г., со слов пленных, сообщил, что в богдойском войске были «люди розных земель: бо- гдои, мунгуты, никаны, жучеры, дауры и иных многих розных земель, которые иноземцы под ево богдойскую областию» ³⁷ [РКО, 1969. С. 207]. Тунгусов он не назвал. Но, может быть, они были среди «иноземцев» «многих розных земель»? Возможно. Но были ли под Комарским острогом Гантимур и его нелюды?

По сведениям И. Э. Фишера (который опирался на отписки землепроходцев), Гантимур со своим родом после строительства М. Уразовым Шилкского острожка ушел из русских пределов за р. Аргунь и обосновался в районе между реками Гана (совр. Гэньхэ) и Хайлар (верхнее речение р. Аргунь). М. Уразов послал к нему казаков, которые «принесли оттуда с собою несколько маловажных подарков, кои ясаком назвали» [Фишер, 1774. С. 567-568]. Согласно ясачным книгам П. Бекетова, этот «ясак» («четыре соболя с пупки и с хвосты») был взят с Гантимура и его сына Катаная в январе 1654 г. ³⁸. В марте того же года Бекетов, прибыв к устью р. Нерчи, пообщался там с шурином Гантимура тунгусом Болдоноем, который сообщил, что его зять хочет встретиться с Бекетовым. Бекетов послал к Гантимуру и «к иным многим князцам и к улусным их людем» двух казаков с приглашением «быть к нему, Петру, на усть Нерчи реки» ³⁹. До стойбища Гантимура и других князцов казаки должны были добраться за пять дней, а значит, они располагались в относительной близости от Шилкского острожка. Посланцы, однако, по сведениям Бекетова, были убиты. А в июне на отряд Бекетова напали тунгусы. Кто они были, точно не известно. В июньских и августовских 1654 г. отписках Бекетова енисейскому воеводе А. Ф. Пашкову они идентифицированы как «воровские неясачные тунгусы» ⁴⁰, а в коллективной челобитной того же Бекетова и его казаков, составленной в апреле 1655 г., по их поводу сообщалось (надо полагать, на основе какой-то дополнительной информации, полученной казаками): «преже тово те изменники тебе, великому государю, с себя и с своих улусных людей твой государев ясак платили» РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 556. Л. 44.. В обоих документах родовая принадлежность тунгусов не уточнялась, не назывались и их предводители. По мнению В. Г. Изгачева, на отряд Бекетова напал Гантимур [Изгачев, 1959. С. 94, 98]. Это представляется вполне вероятным. Шилкский острожек был поставлен на территории нелю- дов, и именно они во главе со своим вождем Гантимуром могли быть наиболее заинтересованы в его ликвидации и изгнании казаков. Но последним удалось отбиться.

Какие действия после неудачной осады Шилкского острожка предпринял Гантимур (независимо от того, принимал он участие в нападении или нет), не известно. В отписке от 18 декабря 1656 г. начальник человек Шилкского острожка казачий десятник К. И. Полтинин поведал следующее: «и баргуцкие, государь, люди и тунгусы к нам в острог не ездят и служилым людем к себе в улусы ездить не велят, а нелюцкой, государь, князец Гантимур <...> на прошлой 164-й год (т. е. с сентября 1655 г. по август 1656 г. - А. З.) государева ясаку с себя и с своих улусных людей не дал» Там же. Стб. 508. Л. 341.. Тринадцатого июня 1656 г. К. И. Полтинин отправил к Гантимуру «служилых людей десятника казачья Ивана Болотова с товарыщи <...> для государева ясачново соболиново збору». «И он, Гантимур, - писал Полтинин, - дал с себя и с своих улусных людей государева ясаку дватцать три соболя, а з достальных людей не- люцких он, Гантимур, сулил государев ясак, хотел дать в нынешнем во 165-м (1656/57) году <...> А Гантимур князец с своими улусными людьми прикочевал к острогу ближе на Нерчю реку». Случилось это во временной промежуток между июнем и сентябрем 1656 г. Там же. Л. 342.

Приведенные сведения из отписки Полтинина позволяют заключить, что по крайней мере со второй половины 1655 г. казаки из Шилкского острожка пытались восстановить мирные контакты с Гантимуром, и эти усилия закончились успехом. Разумеется, можно предположить, что до этого Гантимур и его нелюды в составе богдойского войска приняли участие в осаде Комарского острога. Но это предположение весьма сомнительно. Оно потребует признать, что Гантимур на какой-то срок (во второй половине 1654 - первой половине 1655 гг.?) оказался под контролем маньчжуров и вынужден был исполнять их приказы. Но такого не могло быть. Известные нам источники в своей совокупности позволяют уверенно полагать, что в 1654-1655 гг. Гантимур со своими людьми, отказываясь платить ясак, кочевал где-то относительно недалеко от «родовых» владений, располагавшихся в районе между устьями рек Онона и Нерчи. Стремясь избежать уплаты ясака и подчинения русским, он уходил туда, где еще не появлялись казачьи отряды, а именно к югу за р. Аргунь, в междуречье Гана и Хайлара. С этой территории он мог оперативно следить за развитием ситуации на своей «породной» земле и при необходимости быстро туда вернуться. Но эта территория в 1650-х гг. была неподконтрольна маньчжурам [Мелихов, 1982а. С. 20-47], соответственно, они не могли отдавать распоряжение вождям обитавших здесь этно-территориальных групп. Принять же по собственной инициативе (или по уговору маньчжуров) участие в осаде Комарского острога Гантимур также не мог, так как никаких интересов на Амуре у него не было, и его ничто не связывало с местным населением (см.: [Зуев, 2012. С. 346-349]).