Крестьянское движение в России накануне эмансипации как момент истины

Крестьяне нередко выступали против принимаемых властями мероприятий, направленных на модернизацию традиционных сельскохозяйственных институтов, усматривая в этих мерах лишь угрозу своим интересам и нарушение привычного образа жизни.

Отметим: не только крестьяне, но и духовенство, которому правительство доверило чтение и объяснение своих указов, иногда понимало и объясняло их крестьянам превратно. Немало таких случаев произошло в 1855 г. во время чтения указа и манифеста Синода о государственном ополчении. Некоторые священники с амвона объясняли его таким образом, будто поступающие охотой в военную службу крепостные люди через два года получат отставку, пенсион и свободу. Это породило массовые побеги помещичьих крестьян, которые тысячами приходили в города и просили записать их в ополчение Рахматуллин М. А. Крестьянское движение. С. 148, 149; Крестьянское движение в России в 1850-1856 гг. С. 431, 448, 500, 508-509, 513..

Л.А. Перовский (1792-1856), министр внутренних дел в царствование Николая I, писал в 1850 г. в отчете за 25 лет деятельности: «Нельзя не признать в народе некоторого расположения принимать с изумительным легковерием всякого рода толки, иногда самые дикие и нелепые, и это есть первейшая и главнейшая причина возникающих в нем по временам “волнений” и беспорядков, которым потом обстоятельства дают более или менее обширные размеры, с более или менее преступными последствиями» Крестьянское движение в России в 1850-1856 гг. С. 6-7.. О том же говорил военный министр А. И. Чернышев в 1856 г.: «Происшествия истинные, искажаясь молвой, легко становятся источником самых неосновательных и нелепых толков» Цит. по: Рахматуллин М. А. Крестьянское движение. С. 153..

Советские историки крестьянского движения полагали, что «...в основе слухов и толков всегда лежит социальный конфликт между крестьянством и дворянами, в них антипомещичья направленность проступает предельно четко» Там же. С. 162.. Предрасположенность крестьян верить слухам объяснялась тем, что положение их было невыносимо тяжелым, что помещики и государство их чрезвычайно сильно эксплуатировали, вследствие чего подневольные днем и ночью мечтали освободиться от крепостной зависимости. С иллюзиями и надеждами жить было легче Литвак Б. Г. Опыт статистического изучения. С. 7-12; Рахматуллин М.А. Крестьянское движение. С. 122-166..

На мой взгляд, во всех приведенных выше примерах нарушение адекватной трансляции намерений и приказов сверху вниз объяснялось главным образом неграмотностью крестьян, слабым развитием интеллектуальных способностей, когнитивным диссонансом и плохой работой по объяснению правительственных мероприятий со стороны помещика, церкви и коронной администрации. Нередко разъяснительная работа вообще не проводилась -- священники толковали народу далеко не все распоряжения правительства, а лишь наиболее важные и не всегда адекватно.

Если отрешиться от идеи, что крестьянин был всегда прав, то следует учесть, что слухи давали ему повод и основание не выполнять многие неприятные обязанности -- не работать на барщине, не платить оброки и налоги, не идти на службу в армию и т. п. Поведение крестьян под влиянием слухов напоминало поведение детей, которые, когда не хочется идти в школу, ищут и находят повод, чтобы остаться дома. Напомню, что на слухах мошенники зарабатывали хорошие деньги -- производство слухов для некоторых стало источником дохода и создавало мотивацию. В 1846-1847 гг. власти выявили 20 лиц, распространявших ложные слухи из «корыстных побуждений», которые увлекли до 20 тыс. крестьян. Например, в июне 1847 г. в Николаевском уезде Самарской губернии государственный крестьянин

Макарычев выдал себя за представителя наместника Кавказа графа Воронцова, якобы поручившего ему приглашать крестьян всех категорий к переселению на Кавказ. Всех желающих мошенник заносил в особый реестр, взыскивая с каждого по рублю на ходатайство. В короткое время он записал 83 крестьянина, но был задержан полицией. Аналогичным образом в октябре 1847 г. государственный крестьянин Я. Малакеев обирал помещичьих крестьян Воронежской губернии, пока не был задержан властями. Часто распространителями слухов среди помещичьих крестьян были государственные крестьяне, за бесценок скупавшие у отъезжающих скот и имущество Рахматуллин М. А. Крестьянское движение... С. 142-143, 152-153.. Интерпретировать «волнения», вызванные слухами, как классовую борьбу, по моему мнению, нет оснований.

Второе принципиально слабое место в изучении крестьянского движения состоит в том, что методика оценки силы крестьянского движения не соответствует научным критериям. Исследователи не смогли договориться о том, что следует принимать за единицу учета социального протеста, и использовали по своему усмотрению в качестве таковой «выступление (волнение)», «селение», «уезд/губерния», «число участников», иногда все сразу. В результате возникла, по словам Б. Г. Литва- ка, «непреодолимая преграда» на пути обобщения данных Литвак Б. Г. Крестьянское движение. С. 138..

Неправильно об интенсивности и динамике социального протеста судить по абсолютному числу «волнений». Это все равно что оценивать уровень преступности в Китае и Люксембурге по абсолютному числу преступлений. Число «волнений» надо взвешивать, т. е. соотносить с той совокупностью (протестующих, крестьян или селений), которая их произвела: если единицей счета является число участников, то взвешивать на общем числе крестьян; если число селений, охваченных «волнениями» -- взвешивать на общем числе селений; если уезд -- то взвешивать на числе уездов и т. д. Однако сделать это практически невозможно из-за отсутствия адекватных задаче источников. Если само социальное действие фиксировано, то число селений и участников учитывалось редко, непоследовательно и разными способами. Обобщить указанные данные можно только механическим суммированием разнородных и разноценных действий, которые все стали называться «волнениями» (именно называться, а не логически и содержательно подводиться под понятие «волнение»!), создавая иллюзию их однородности и возможности суммирования.

Некоторые исследователи это сознавали и пытались с помощью всяких предположений, интерполяций и догадок сделать обобщение наукоподобным, что лишь отчасти спасало положение. Вот пример из монографии М. А. Рахматуллина: «За 1826-1857 гг. в 20 великорусских губерниях произошло 1359 открытых массовых выступлений крестьян. Было охвачено не менее 2704 селений. Данные о количестве жителей в имениях, охваченных теми или иными формами протеста, выявлены в 616 (45,3 %) случаях. В них проживало 353 977 крестьян, в среднем 574 человека в каждом. Если условно принять эту цифру достоверной, то общая численность взрослых крестьян (м. п.) -- потенциальных участников борьбы за весь рассматриваемый период составит 429 тыс. душ, или около 7,1 % от общей численности крепостных крестьян в указанных губерниях, т. е. 0,22 % крестьян в год» Рахматуллин М. А. Крестьянское движение. С. 46..

В своем расчете автор сделал три допущения: 1) число селений определил приблизительно -- не менее 2704 селений (на самом деле их было больше); 2) число проживающих в 1360 имениях (включавших 2704 селения) оценил по выборке, включавшей 45,3 % имений, принимая, что в каждом имении проживало по 574 человека, а значит, в каждом селении -- 287 человек; 3) за потенциальных участников выступлений принял всех взрослых мужчин. Эти допущения преувеличивали число участников выступлений.

В 1857 г. в Европейской России (без Польши и Финляндии) насчитывалось 245 тыс. сплошных и 87 тыс. мелких и одиночных поселений, в них проживало 534, 5 тыс. населения, в среднем по 161 человек в каждом. У Рахматуллина населенность одного поселения -- 287 душ обоего пола, т. е. в 1,8 раза выше среднероссийской. Это могло быть следствием либо недоучета числа волновавшихся селений (как указывает автор, «...не всегда по документам можно точно установить количество селений в имениях, в таких случаях их число принималось за единицу» Рахматуллин М. А. Крестьянское движение. С. 46.), либо неточности исходных данных (как указывает автор, «.число ревизских душ не всегда соответствует числу жителей» Там же. С. 9.). Уже только указанное допущение преувеличило число участников в 1,8 раза, поскольку их число высчитывалось по средней населенности поселения. Кроме того, автор признает, что в коллективных выступлениях не могло принимать участие все взрослое мужское население по причине имущественного расслоения деревни. К этому необходимо добавить, что большинство имений состояло из двух и более селений, располагавшихся в различных уездах одной или разных губерний, и что находившиеся в них крестьяне могли проживать в разных условиях и под управлением разных управляющих. Следовательно, маловероятно, что они обязательно выступали совместно. Наличие солидарности требует доказательств. Как показывают «Хроники крестьянского движения», поджоги, покушения и убийства помещиков совершали, как правило, один или несколько дворовых из мести Крестьянское движение в России в 1857 -- мае 1861 г. С. 570..

Наконец, нередко одно выступление М. А. Рахматуллин учитывал несколько раз: «В тех случаях, когда в одном выступлении сочетались несколько форм борьбы, учитывались все без исключения» Рахматуллин М. А. Крестьянское движение. С. 10. Другими словами, если крестьяне во время одного выступления отказались: а) подчиниться помещику и его управляющим;

б) выполнять повинности; в) признать новых владельцев; г) подчиниться местным властям, то оно будет учитываться четырежды. Это допущение существенно преувеличивает число участников выступлений, потому что редко крестьяне выступали с одной просьбой, жалобой или требованием.

Как и другие исследователи крестьянского движения, М. А. Рахматуллин был вынужден все проявления недовольства механически суммировать под названием открытые формы протеста, разделив их на 9 групп: 1) отказ подчиниться помещикам и его управляющим; 2) отказ выполнять повинности; 3) отказ признать новых владельцев; 4) отказ подчиниться местным властям; 5) «волнения», вызванные слухами о воле, пожарами, эпидемиями, голодом; 6) убийства, покушения на убийства, физические наказания помещиков и их управляющих; 7) требование освобождения от крепостной зависимости; 8) требование перевода в казенное или удельное ведомство; 9) требование сменить вотчинные власти Рахматуллин М. А. Крестьянское движение... С. 54.. Как показывает сравнение данных, приводимых М. А. Рахматуллиным, со сведениями «Хроник крестьянского движения», на которые он преимущественно опирался Там же. С. 9., автор принимает прошения, жалобы и отказы за требования, благодаря чему включает их в открытые формы протеста. Открытых коллективных выступлений всегда намного меньше, чем всех «волнений», а у М. А. Рахматуллина оказалось больше: «Хроники» зафиксировали во всех губерниях всего 1374 «волнений», автор -- в 20 губерниях 1359 открытых выступлений Там же. С. 54. -- Читателю остается неясным, почему в тексте монографии фигурирует 1359 протестов (с. 46), а в табл. 10 лишь 1160 (с. 54).. Этот парадокс, вероятно, объясняется именно тем, что прошения, жалобы и отказы признаны им как открытые формы протеста.

Итак, предпринятую М. А. Рахматуллиным попытку объективно оценить размах крестьянского движения нельзя признать удачной. Похожий расчет с аналогичными допущениями, сделанный В. А. Федоровым для центрально-нечерноземных губерний за 1800-1860 гг., имеет те же недостатки Федоров В. А. Крестьянское движение в Центральной России. С. 43.. Подчеркну, что ни М. А. Рахматуллин, ни В. А. Федоров, ни другие исследователи не имели намерения фальсифицировать данные, хотя тенденция к некоторому преувеличению числа «волнений» и масштаба протеста налицо. Проблема заключается в том, что имеющиеся источники в принципе не позволяют правильно оценить размах крестьянского движения. Специального учета крестьянских выступлений правительство не проводило (как вело, например, учет рабочего движения в 1900-1913 гг.). Историкам приходится использовать самые разные источники, имеющие какое-то отношение к крестьянским выступлениям.

В свою очередь, стандартный статистический метод взвешивания не решает полностью проблемы по той же причине. Вот какие результаты дает попытка взвешивания «волнений», как они учитывались в «Хрониках крестьянского движения», и числа их участников на численности крестьян (табл. 5).

Число участников определено путем умножения числа «волнений» на среднюю людность сельских поселений. В этом расчете предполагается, что каждое «волнение» охватило всех крестьян того поселения, в котором оно зафиксировано. С 1796-1800 по 1857-1860 гг. абсолютное число «волнений» возросло в 3,8 раза, а на 100 тыс. крестьян -- в 2,6 раза. На столько же -- в 2,6 раза -- увеличилось и число участников. Значительное увеличение интенсивности «волнений» за весь период объясняется весьма низким его начальным уровнем. Абсолютное число «волнений» и число их участников было ничтожно мало, учитывая пространство страны, число поселений и крестьян. В 1857 г. в 50 губерниях Европейской России насчитывалось 332 тыс. сельских поселений. Значит, в 1857-1860 гг., в момент наивысшего подъема крестьянского движения, в среднем в год «волнениями» было охвачено самое большое 206 селений из 332 тыс. -- одно из 1612 селений. В указанных 206 «волнениях» приняло участие самое большое 21 896 крестьян, т. е. один из 2189 человек. Это капля в море. Учтем, что около половины всех «волнений» состояли в том, что крестьяне обратились к помещикам и властям с прошениями и жалобами, совершили порубки леса или уголовные преступления, не имевшие ничего общего с классовой борьбой, что 80 % «волнений» закончились миром и лишь в 20 % случаев приходилось вводить небольшое воинское подразделение. Подобные «волнения» и такое их количество не могли представлять никакой угрозы существующему строю.

Таблица 5. Число крестьянских «волнений», участников и преступлений в 1796-1913 гг.

Для наглядности сравним число «протестовавших» крестьян с числом совершивших преступления, которые действительно нарушали общественный порядок и спокойствие. В 1851-1860 гг. по всей стране ежегодно фиксировалось 320 тыс. пре- ступлений Миронов Б. Н. Российская империя... Т. 3. С. 118-119., следовательно, совершивших преступление было, по крайней мере, 320 тыс. человек (так как бывали и коллективные преступления) -- это в 15 раз превышало число участников крестьянских «волнений». Девиация такого уровня также не представляла угрозы общественному порядку.

Из приведенных данных следует, что крестьянское движение в России с конца XVIII в. и до 1860 г. включительно оставалось слабым, в силу чего не могло создать революционную ситуацию и служить значимым фактором крестьянской реформы. Существенный -- в 9 раз -- рост числа участников «волнений» в 1861 г. сравнительно с 1851-1860 гг. был не прелюдией к Крестьянской реформе, а реакцией на нее. Ожидание крестьянами воли и земли без выкупа и отрезков не оправдалось, что и стало причиной кратковременного взрыва негативных страстей. Но и апогей «волнений» 1861 г. нельзя признать девятым валом -- в них самое большое могли принять участие 304 тыс. крестьян -- 0,006 % от их общей численности.

Проведенный анализ статистики крестьянских «волнений» ставит под сомнение еще одно аксиоматическое положение историографии, согласно которому отмена крепостного права в России была давно назревшей реформой и произошла с большим опозданием, что послужило важнейшим фактором обострения социальных противоречий в российском обществе к середине XIX в. Раскрепощение на Западе является тому подтверждением.

В западноевропейских странах -- Франции, Англии, Италии, Испании, Нидерландах и некоторых других -- не потребовалось специального государственного акта об освобождении, оно произошло там стихийно и постепенно в течение двух-трех и более столетий под влиянием прежде всего экономических факторов и, что особенно важно, по обоюдному добровольному соглашению крепостных и патронов без вмешательства и посредничества государства. Франция дает яркий пример такой эмансипации. С конца XII в. между сельской общиной и сеньорами стали заключаться хартии следующего содержания. Лично-наследственная зависимость и, соответственно, все лично-наследственные повинности ликвидировались. Отменялись ограничения в выборе брачного партнера и в наследовании имущества. Оброк (талья) заменялся фиксированным платежом. Строго определялся размер воинской повинности, торговых пошлин, судебных штрафов и т. п. За крестьянами признавалась свобода отчуждения собственности и ухода с земли. Община получала право участвовать в выборе судей (вместе с сеньором), распоряжаться общинными угодьями, а иногда и решать судебные споры между крестьянами по делам низшей юрисдикции. Все жители общины, прожившие на ее территории год и один день, приобретали единый правовой статус и уплачивали одинаковые поземельные (или подворные) платежи. Барщина либо вовсе не включалась в обязанности крестьян, либо ограничивалась небольшими извозными работами и помощью в страду. Подобных грамот сохранились сотни. В некоторых частях Северной Франции они были составлены, по-видимому, во всех крупных сеньориях, и во многих из них речь шла об одновременном освобождении нескольких сотен крестьян. Составлялось много грамот и об освобождении отдельных семей. Сеньоры заключали хартии, руководствуясь материальной выгодой, а крестьяне -- желанием стать свободными. Крестьяне соглашались в течение определенного срока выплачивать выкупные платежи, величина которых определялась методом капитализации прежних доходов из расчета 5-8 % годовых. Большинство крестьян освободилось в течение ХШ-ХУ вв., но процесс продолжался вплоть до 1789 г. -- накануне революции около 1,5 млн крестьян сохраняли еще статус крепостных (сервов). Аналогичным образом происходило освобождение от крепостного права и в других западноевропейских странах История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма: в 3 т. М., 1986. Т. 2. С. 108-111; Т. 3. С. 3263, 105-126..

В России стихийный процесс раскрепощения также имел место, но проходил, вследствие недостатка инициативы со стороны помещиков и крестьян, так медленно, что потребовалось вмешательство государства. До начала XIX в. отпускать на волю крепостных целыми селениями законом запрещалось, а индивидуально было затруднительно. В 1803 г. указом о вольных хлебопашцах помещики получили право освобождать целые деревни по договору со своими крепостными. Указ 1842 г. позволил помещикам по согласованию с сельскими общинами предоставлять крестьянам личную свободу и передавать им в вечное пользование надельную землю за установленные по обоюдному согласию повинности, т. е. фактически освобождать без земли, поскольку вся земля оставалась в собственности помещика. В 1844 г. правительство разрешило отпускать на волю дворовых по договору. В 1847 г. владельческие крестьяне получили право перейти в казну, расплатившись за помещичьи долги, когда имение продавалось на аукционе. Но предоставленными законом возможностями воспользовалось мало крестьян и помещиков. К 1858 г. в Европейской России насчитывалось 22,7 млн помещичьих крестьян обоего пола, вольных хлебопашцев -- около 324,4 тыс. и освобожденных по указу 1842 г. -- немногим более 50 тыс. Кабузан В. М. Крепостное население России в XVIII в. -- 50-х годах XIX в. (численность, размещение, этнический состав). СПб., 2002. С. 141-145, 159. Следовательно, от крепостного права по коллективному договору, наподобие хартии между французскими сеньорами и сервами, освободилось лишь 1,7 % крепостных.

Более быстрыми темпами происходило раскрепощение в индивидуальном порядке по договору или безвозмездно, по доброму согласию помещиков, а также в результате конфискации их имений. Если в XVIII -- начале XIX в. вольноотпущенников насчитывались единицы, то за 39 лет, с 1816 по 1854 г., свободу получили 957 тыс. мужчин, что составляло 8,4 % от общего числа помещичьих крепостных мужского пола в 1857 г. Таким образом, всего за первую половину XIX в. коллективно и индивидуально от частновладельческого крепостного права освободилось около 10 % помещичьих крестьян. Параллельно через каналы военной службы за 1796-1858 гг. из состава помещичьих крестьян вышло 1017,1 тыс. мужчин. Благодаря всем названным процессам доля помещичьих крестьян в населении с 1719 по 1857 г. сократилась в 1,5 раза -- с 59,6 до 39,2 % (табл. 6). Стихийный процесс раскрепощения набирал силу.

Таблица 6.

Доля помещичьих крестьян в населении России в 1719-1857 гг. (%)

Примечание. * Увеличение доли помещичьих крестьян в 1795 г. связано с присоединением Западной Украины и Белоруссии к России после разделов Польши.

Вторым показателем готовности крестьян к освобождению может служить приобретение ими земли в личную собственность. Результаты реализации этой привилегии были еще скромнее, чем самоосвобождения. За 1802-1858 гг. 400 тыс., или 3 %, казенных крестьян приобрели 1,6 млн дес. в собственность, что составляло 2,5 % от всей земли, находившейся в их пользовании к 1861 г. (65 млн дес.). Если допустить, заведомо преувеличив, что помещичьи крестьяне купили столько же земли (1,6 млн дес.), это составит лишь 4,5 % от всей земли, находившейся в их пользовании к 1861 г. (35,8 млн дес.) Военно-статистический сборник. Вып. IV. Россия / под общ. ред. Н. Н. Обручева. СПб., 1871. С. 200.. Как видим, с 1803 по 1861 г. возможностью раскрепощения воспользовалось только около 10 % помещичьих крестьян. С такими темпами освобождение всех завершилось бы примерно через 400-500 лет -- на такое время растянулось самоосвобождение французских крестьян.

Итак, крестьянские «волнения» первой половины XIX в. были немногочисленными, стихийными и неорганизованными; их участники не выдвигали политических требований, не выступали против верховной власти и существовавшего социально-экономического строя. Большинство крестьян в принципе довольствовались наличием средств в объеме прожиточного минимума, которые давали им возможность удовлетворительно питаться и обеспечивали минимально необходимым набором материальных и нематериальных благ. Их желания и требования редко выходили за границы улучшения материальных условий повседневной жизни -- побольше земли, поменьше повинностей и налогов, полиберальнее управление. При этом уровень жизни крестьянства в первой половине XIX в. повышался, что являлось важным фактором относительного социального спокойствия в аграрной стране Миронов Б. Н. Благосостояние населения... С. 343-396..

Анализу крестьянского движения в 1861-1917 гг. будет посвящено специальное исследование.

References

Anfimov A. M. Economic Situation and Class Struggle of the Peasants of European Russia. 1881-1904. Ed. by K. I. Shabunia. Moscow, Nauka Publ., 1984, 232 p. (In Russian)

Bairau D. Agrarian Structure and Peasant Protest: Towards the Conditions for the Emancipation of Russian Peasants in 1861. Noveishiepodkhody k izucheniiu istorii Rossii i SSSR vsovremennoi zapadnoevropeiskoi istoriografii. Yaroslavl, Yaroslavl State Pedagogical University Press, 1997, pp. 3-51.

Fedorov V. A. The Peasant Movement in Central Russia, 1800-1860: (According to Materials from the CentralIndustrial Provinces). Moscow, Moscow University Press, 1980, 167 p. (In Russian)

Fedorov V. A. The Russian Peasant on the Eve of the Revolutionary Situation of 1859-1861: According to the Materials of the Central Industrial Provinces of Russia. Revoliutsionnaia situatsiia v Rossii v 18591861 gg. Vol. 6. Ed. by M. V Nechkina. Moscow, Nauka Publ., 1974, pp. 23-90. (In Russian)

Fedorov V. A. The Requirements of the Peasant Movement at the Beginning of a Revolutionary Situation (until February 19, 1861). Revoliutsionnaia situatsiia v Rossii v 1859-1861 gg. Vol. 3. Ed. by M. V. Nechkina. Moscow, Nauka Publ., 1963, pp. 133-148. (In Russian)

Kabuzan V. M. Changes in the Distribution of the Population of Russia in the 18^th -- First Half of the 19^th Century. Moscow, Nauka Publ., 1971, 190 p. (In Russian)

Kabuzan V. M. The Serf Population of Russia in the 18^th century -- 50s of the 19^th century (Number, Location, Ethnic Composition). St. Petersburg, Russko-Baltiiskii informatsionnyi tsentr “BLITs”, 2002, 272 p. (In Russian)

Kabytov P. S., Kozlov V. A., Litvak B. G. The Russian Peasantry: Stages of Spiritual Liberation. Moscow, Mysl', 1988, 122 p. (In Russian)

Litvak B. G. The Experience of the Statistical Study of the Peasant Movement in Russia in the 19^th Century. Moscow, Nauka Publ., 1967, 127 p. (In Russian)

Litvak B. G. On Some Features of the Psychology of Russian serfs of the First Half of the 19^th Century. Istoriia ipsikhologiia. Ed. by B. F. Porshneva. Moscow, Nauka Publ., 1971, pp. 199-214. (In Russian)

Litvak B. G. The Forgotten Source on the History of the Peasant Movement in Russia in the Second Half of the 19^th -- the Beginning of the 20^th Century (Code of Statistical Information on Criminal Cases, 1872-1914). Ezhegodnikpo agrarnoi istorii Vostochnoi Evropy, 1970. Riga, Zinatne, 1977, pp. 258-264. (In Russian)

Litvak B. G. On the Periodization of the Peasant Movement in Russia. Voprosy istorii, 1986, no. 3, pp. 64-76. (In Russian)

Litvak B. G. The Peasant Movement in Russia in 1775-1904. Moscow, Nauka Publ., 1989, 256 p. (In Russian)

Mal'tseva N. A. On the Number of Peasant Uprisings during the Stolypin Agrarian Reform (June 3, 1907 -- August 1, 1914). Istoriia SSSR, 1965, no. 1, pp. 128-129. (In Russian)

Mints I. I. The History of the Great October Revolution. In 3 vols. 2^nd ed. Moscow, Nauka Publ., 1977, vol. 1, pp. 338-339, 724. (In Russian)

Mironov B. N. “God Sent the Work, Let the Devil Take Away the Hunt”: Work Ethic of The Russian Workers in the Post-Reform Time. Sotsial'naia istoriia. Ezhegodnik. 1998/1999. Moscow, Politicheskaia entsiklopediia Publ., 1999, pp. 243-286. (In Russian)

Mironov B. N. The Welfare of the Population and the Revolution in Imperial Russia: 18^th -- early 20^th Century. 2^nd ed. Moscow, Ves' mir Publ., 2012, 848 p. (In Russian)

Mironov B. N. Intellectual Abilities of Russian Peasants of the Pre-industrial Era. Vestnik of Saint Petersburg University. History, 2018, vol. 63, iss. 4, pp. 1047-1081. (In Russian)

Mironov B. N. The Russian Empire: From Tradition to Modern. In 3 vols. Vol. 1. St. Petersburg, Dm. Bulanin Publ., 2018, 896 p. (In Russian)

Mironov B. N. The Russian Empire: From Tradition to Modern. In 3 vols. Vol. 3. St. Petersburg, Dm. Bulanin Publ., 2018, 992 p. (In Russian)

Rakhmatullin M. A. The Peasant Movement in the Great Russian Provinces in 1726-1857. Moscow, Nauka Publ., 1990, 303 p. (In Russian)

Ryndziunskii P. G. About some Controversial Issues of the History of the Peasant Movement in Russia. Voprosy istorii, 1987, no. 8, pp. 79-87. (In Russian)

Senchakova L. T. The Peasant Movement in the Revolution of 1905-1907. Moscow, Nauka Publ., 1989, 262 p. (In Russian)

Troitskii N. A. Russia in the 19^th century. Moscow, Vysshaia shkola Publ., 1997, 431 p. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru