Дипломатическая переписка Ивана Грозного: проблемы авторства, хранения и бытования

Дипломатические представители Крыма и Ногайской орды, как правило, въезжали в Московское государство при сопровождении русских дипломатов. Затем они останавливались в первом приграничном городе, воевода которого отсылал гонца с сообщением о визите. Обычно его сопровождали гонцы татарского посольства. Глава русской миссии должен был дать полный отчёт о составе посольства с полным списком основных представителей РГАДА, ф. 127, on. 1, кн. 6, л. 1.. В условиях, когда из Ногайской орды стали выезжать отряды для участия в Ливонской войне, подобные списки становились более подробными Там же, кн. 7, л. 22-25.. Затем посольство под охраной начинало движение к столице, а к ним навстречу отправлялся отряд с приставом. Таким образом, татарские дипломаты двигались под неусыпным контролем. О существовании специальных проездных документов для татарских послов известно из летописей, но, возможно, выдача «опасных» грамот связана с резким обострением отношений. В момент обострения русско-казанского противостояния казанский посол Хусейн-бек Малый просил выдать для будущих казанских послов «опасную» грамоту. Просьбу удовлетворили: в Казань русский дипломат Неклюд Девочкин вёз «опасные» грамоты для казанских послов ПСРЛ. Т. XX. М„ 2005. С. 451..

Запечатывалось в Москве перед отправкой посольства только основное послание. Печати красного воска Гипотеза о сознательном выборе Иваном IV именно красного цвета в связи с «византийской традицией» высказана Л.А. Юзефовичем: Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 169. накладывались на квадратный по форме обрезок бумаги, одним углом выступавший за основное поле на обороте. В отличие от договоров и распорядительных актов, посольские грамоты подвесными печатями не скреплялись.

Государственный документальный архив в правление Ивана Грозного был местом, где постоянно хранились материалы посольской переписки, причём необязательно оригиналы. Анализ описи «Царского архива» показывает, что в его ящиках хранились первичные документы, ещё не объединённые в копий- ные дела книги -- «книги». На это указывает определение их в описи как «листы», «грамотки», «тетради». Даже использование термина «книга», как указывает Л.В. Мошкова Мошкова Л.В. Попутные мысли о «книгах» (URL: https://www.academia.edu/32349399 (дата обращения: 19 июня 2017 г.))., ещё не является свидетельством того, что перед нами уже готовая «книга» как вид копийной приказной документации сводного характера. Сам архив имел живой характер: материалы его использовались для подготовки царских посланий, летописей, заносились в посольские и другие книги. Посольские документы «Царского архива» группировались по типу и по стране. При И.М. Висковатом значительную часть дипломатических материалов обобщили в посольские книги. Во всяком случае, на такое предположение наталкивает описание ящика 139, где находились «книги посольные литовские, крымские, нагайские, казанские, неметцкие, астараханские, турские» Описи Царского архива и архива Посольского приказа 1614 г. / Под ред. С.О. Шмидта. М., 1960. С. 31.. Но при этом переписку с церковными иерархами православного Востока в книги ещё не скопировали и хранили в виде грамот, отписок и т.д. в ящике 176. Вполне возможно, что и часть переписки с Темрюком и грузинским князем Леоном из ящика 226 Там же. С. 35, 43. также связана с церковной дипломатией. При этом странным образом отсутствуют материалы русско-ногайской переписки, исключая бумаги ящика 182, в котором хранились шертные записи ногайского бия Исмаила и его сына Мухаммеда Там же. С. 36., а русско-крымские документы, сохранившиеся в составе крымских посольских книг № 10--14, фиксируются в ящиках 218 и 230 Там же. С. 42, 44; Государственный архив России XVI столетия: Опыт реконструкции / Под- гот. текста и коммент. А.А. Зимина; под ред. Л.В. Черепнина. Ч. I-III. М., 1978. Ч. III. С. 503-507, 536.. Это позволяет предполагать, что опись «Царского архива» зафиксировала не все документы, находившиеся в делопроизводстве Посольского приказа.

Литовская корреспонденция хранилась в ящиках 18, 21, 22, 64, 135. В ящике 22, к примеру, содержалась посольская переписка: «Книги, и списки, и грамоты при великом князе Иване Васильевиче всеа Русин з Жигимантом королем» Государственный архив России... Ч. I. С. 136.. По всей видимости, эти слова скрывают переписку с королём Сигизмундом I Старым (оригиналы или копии) великого князя Ивана IV до получения им царского титула Там же. Ч. I. С. 136; Ч. II. С. 297.. Последующие документы, включая грамоты, откладывались отдельно и, по всей видимости, намеренно обособлялись от материалов великокняжеского периода.

В Великом княжестве Литовском к хранению посольской документации были причастны одновременно канцлер, подканцлер и король. До смерти Сигизмунда II Августа переписка с Москвой являлась одновременно государственным и семейным делом. Копии писем и договоров направлялись королю и канцлеру М.Я. Радзивиллу Черному, а затем его двоюродному брату и шурину короля М.Ю. Радзивиллу Рыжему. Где хранились оригиналы, сказать трудно. В августе 1568 г. Сигизмунд II писал канцлеру Великого княжества Литовского М.Ю. Радзивиллу о необходимости ответить на послание великого князя московского. Ответ обсуждался королем не только с литовским канцлером, но и с епископом Виленским Валерианом Протасевичем, однако Радзивиллу недоставало копии письма Ивана IV, и он обратился к королю. Тот отговорился, что при нём нет литовского подканцлера О.Б. Воловича, а он «тот лист московъского з собою завез». Король посчитал выдачу оригинала в Литву опасной и отдал Воловичу приказ, «абы чим наборзде слово от слова списавыпи копею с того листу московского, до твоей милости послал» Listy krbla Zygmunta Augusta do Radziwilldw / Oprac., wslcp, komentarzel. Kaniewska. Krakow, 1999. S. 546-547.. Обсуждаемый здесь «лист» царя Ивана -- по всей видимости, его послание Сигизмунду Августу от 16 июня 1568 г. Книга посольская... T. I. С. 285-286; Сборник ИРИО. Т. 71. С. 568-569. Обстоятельства обмена мнениями между Короной и Литвой были экстремальными: царь продолжал «опалу» на гонца Ю. Быковского и прислал лишь купца Игната Оршанина, требуя вернуть заложника -- Василия Онучу. Царь грозил продолжением войны «в земле» короля Сигизмунда Августа. Этим во многом объясняется чрезвычайный режим подготовки дипломатического ответа со стороны короля и литовского канцлера. В ответном письме царю говорится, что «мужика» Василия в государстве Сигизмунда II нет, а захват королевского посланца и купцов на «так долгий час» нарушает международные нормы («над звыклость всих господарей хрестьянских учинилося») Vilniaus Universiteto Biblioteka. Rankrascii} skyrius. E 48. b. 32877; РГАДА, ф. 79, on. 1, kh. 7, л. 1125 (текст не скопирован, для него оставлено место). Публикация письма содержит многочис-ленные ошибки и неверную датировку «июль 1562 г.»: Археографический сборник документов, от-носящихся к истории Северо-Западной Руси. Т. 4. Вильна, 1867. № 4. С. 3--6.. Письмо было отправлено с А. Букрабой, но царь Иван IV его не принял. Оригинал письма хранился в Вильнюсе, а содержимое даже не скопировали в московскую посольскую книгу.

Связь короля с Москвой через руководство Великого княжества Литовского сохранялась и после объединения Литвы и Короны в единое государство -- Польско-Литовскую республику. Когда к Стефану Баторию вернулись из Москвы его первые гонцы Ю. Грудинский и Л. Буховецкий, в начале января 1577 г. он оповестил литовского канцлера М.Ю. Радзивилла о получении «глейтов» на посольство в Москву и прислал ему списки с писем Ивана Грозного, рассчитывая на обсуждение с канцлером целей готовящейся миссии. В начале августа того же 1577 г. король отправил литовскому канцлеру свой «лист» Ивану Грозному, который вёз царю М. Полуян Ferenc М. Mikotai Radziwill «Rudy» (ok. 1515-1584): Dzialaliiosc polityczna і woiskowa. Krakow, 2008. S. 555-556..

Исследование дипломатической переписки с применением методов источниковедения, культурной антропологии и теории коммуникации нацелено на создание максимально полной картины посольского обмена, в котором послание суверена всякий раз выполняло ряд задач. Прежде всего оно представляло, называло и возвеличивало фигуру самого суверена, не только отражая, но и улучшая его международный статус. Язык послания был частично непереводим на заграничные языки -- ключевые статусные маркеры в нём соблюдали престиж правителя за счёт умолчаний, благоприятных неточностей в переводе и искусственных прецедентов. С их помощью московская посольская служба пыталась внедрить имперский статус России в международные отношения и доказать законность венчания Ивана IV на царство. Впрочем, не только царский титул, но и великокняжеский, как и правление на территории «всей Руси», и ряд других маркеров, опирались на традиционные полемические приёмы. В правление Ивана Грозного посольским служащим приходилось испытывать на переговорах самые неожиданные идеи, призванные укоренить и возвеличить верховную власть. Среди прочего -- идеи о правах на царский титул и все русские земли, на всё Поволжье, на все ордынские земли, на орденские и имперские владения, о прямом родстве с римской имперской семьёй, о происхождении ряда ордынских улусов от древнерусских центров, о правах на Великое княжество Литовское, Швецию, весь «Север». Динамичная переписка с татарскими улусами менее богата на аргументы, почти лишена тезисных обоснований и развёрнутых претензий и лишена тем имперского главенства и религиозного доминирования.

В случае, если посольские иерархии заметно нарушались или требовалось подчеркнуть переход дипломатии в конфликтное состояние, задействовались риторические ресурсы, которые традиционно принято считать показателями авторского стиля Ивана Грозного. Сравнение язвительной риторики в посланиях царя Ивана с ответными письмами европейских монархов показывает, что существенных стилистических расхождений в острой полемике между монархами не было. «Стиль Ивана Грозного» в большинстве случаев -- это приемлемый для самих же его адресатов эмоциональный градус, который в ответных письмах, как правило, поддерживался. Следовательно, причастность посольских служащих к работе над посланиями Ивана Грозного и в этих случаях не исключена. Тем не менее в отдельных случаях можно говорить об использовании нестандартных риторических ходов и сознательном выходе за пределы неписаного этикета литературно-дипломатического боя. Последнее, по всей видимости, было бы невозможно без личной санкции царя. Набор словесных уловок и устоявшихся приёмов в достижении максимально благоприятного статуса для Ивана Грозного варьировал от страны к стране, зависел от статуса самого контрагента в представлениях, сложившихся у царя, его окружения и посольских служащих. В целом, на статус царя оказывала влияние и религиозная риторика, она существенно отличалась в обращениях к мусульманским и христианским монархам. С другой стороны, прагматизм посольского дела вносил поправки в богословские формулы. Радикальные заявления о борьбе с «мусульманской рукой» и призывы к христианским союзникам осуществить совместный поход или поддерживать друг друга в религиозной войне не оборачивались никакими конкретными шагами и к середине 1570-х гг. превратились в формальное обозначение добрых намерений и готовности к сотрудничеству. Сравнение оригиналов дипломатической корреспонденции с чистовыми копиями писем, сохранившимися в книгах Посольского приказа, а также со списками и переводами, выполненными в других странах, показывает, что письмо воспринималось как важнейший атрибут посольской миссии, доступный в канцелярии, способный долгие годы сохранять свою силу и играть определяющую роль в вопросах войны и сотрудничества.

посольская переписка дипломатический иван iv

Размещено на Allbest.ru