Польско-литовская демократия глазами московской шляхты XVI — середины XVII в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Польско-литовская демократия глазами московской шляхты XVI -- середины XVII в.

Polish-Lithuanian Democracy in View of the Muscovite Gentry of the 16^th and First Half of the 17^th century

Константин Ерусалимский

Московское государство и Речь Посполитая формировались во взаимном притяжении и отталкивании, и в историографии принято изучать влияние московской угрозы, военные конфликты между двумя государствами и, в целом, российский фактор в политических тенденциях Короны Польской и Великого княжества Литовского. Противоречия оформлялись в устойчивые взаимные клише, носившие всё более выраженные этнические формы. В Речи Посполитой ко времени московской Смуты сложился образ воровского государства на Востоке, представляющего опасность одним фактом своего существования. Историческая память с конца XV в. пестовала образ особого московского народа, отличного от других русинов, а в хрониках второй половины XVI -- начала XVII в. предпринимались попытки представить московитов как шляхетный народ, равный по своим правам с польским и литовским и даже более древний.

Обособленность московитов во всех версиях печатных хроник польско-литовских авторов представлена как этнический факт, тогда как триумфальная литература и визуальные репрезентации закрепили представление о победоносном сокрушении московских противников¹. Второй Литовский Статут 1566 г. на юридическом уровне закрепил образ неприятеля нашего великого князя московского, лишь отчасти сглаженный в Третьем Статуте 1588 г. Выезд за пределы Великого княжества во Втором Статуте разрешался во всех случаях, кроме оскорбления величества господаря («ображенья маєстату») и не считая © 2020 г. К.Ю. Ерусалимский

Работа выполнена в рамках проекта Российского научного фонда № 19 48 04112. Благодарю за замечания, высказанные участниками дискуссии 11 июня 2019 г. на семинаре, организованном редакцией журнала «Российская история» в Институте российской истории РАН.

MaliszewskiК.ObrazRosjiі Rosjanwkultuizepolskiejdobypoznegobaroku// Mi^dzyZachodemaWschodem. StudiazdziejowRzeczypospolitejwеросе nowozytnej. Torun, 2002. S. 143--152; NiewiaraA. Moskwicin-Moskal-Rosjaninwdokumentachprywatnych. Portret. Lodz, 2006; KrzywyR.Wst^p// GtuchowskiJ.WtargnieniewMoskiewskikrajMikolajaRadziwillawroku 1568. Warszawa, 2017. S. 17--28. Репрезентации триумфа над Москвой и образ свергаемой московской тирании в XVI--XVII вв. изучались в книгах: ZawadzkiК.PrasaulotnazaZygmuntaIII. Warszawa, 1997; PfeifferB.Caelumetregnum: Studianadsymbolikqpanstwaі wladcywpolskiejliteraturzeі sztuceXVIі XVIIstulecia. Zielona Gora, 2002; Kqkolewski I. Melancholia wladzy: Problem tyranii w europejskiej kulturze politycznej XVI stulecia. Warszawa, 2007. О литературных и визуальных репрезентациях «присяги царей Шуйских» в польской культуре см. статьи Д. Хемперека, В. Тыгельского, Ю.-А. Хрощчицкого и А.-Я. Ямского в сборнике: HoldcarowSzujskich. Warszawa, 2014. Колониальные дискурсы в отношении Москвы дискутируются в работах: FranczakG.Moskwa-- polskieIndieZachodnie. Оpewnym mirazu kolonialnym z poczqtku XVII wieku // Nel mondo degli Slavi. Incontri e dialoghi tra cultue. Studi in onore di Giovanna Brogi Bercoff. Firenze, 2008. S. 163--171; Grata H. Rzeczpospolita Szlachecka -- twor kolonialny? // Perspektywy kolonializmu w Polsce, Polska w perspektywie kolonialnej. Warszawa, 2016. S. 275--299.

Московского государства («выймуючы земли Московские»)СтатутВялікага княстваЛітоускага 1566 г. // Вялікае княстваЛітоускае: энцыклапедыя. Т. 3. Дадатак. А--Я. Мінск, 2010. С. 482 (арт. 7). В Статутах Первом 1529 г. и Третьем 1588 г. говорится более обобщённо о побеге в «землю неприятельскую» (Там же. С. 436 (арт. 2, 4), 555--556 (арт. 6, 7)). См. также: Лаппо И.И. Великое княжество Литовское за время от заключения Люблинской унии до смерти Стефана Батория (1569--1586): Опыт исследования политического и общественного строя. Т. 1. СПб., 1901. С. 533--554. Третий Статут не имел юридического приоритета на землях, вошедших в состав Короны Польской по Люблинскому договору 1569 г., где до начала XVIII в. сохранял юридическое значение так называемый Волынский -- Второй Литовский Статут 1566 г. См.: Довбищенко М.Українська адвокатура Волині литовсько-польської доби (XVI--XVIII ст.). Київ, 2019. С. 79-91.. Образ «неприятеля московского» вновь возник в актах Люблинской унии 1--4 июля 1569 г. в ознаменование обязательств суверена Речи Посполитой вернуть их прежним владельцам «замки, имения, посессии и владения», захваченные неприятелем AktauniiPolskizTitwq 1385--1791. Krakow, 1932. S. 346, 361, 370; Помнікі права Беларусі XIV--XVIст.: агульназемскія прьівілеі і акты дзяржауных уній: крьініцазнаучьі дапаможнік. Мінск, 2015. С. 278, 299, 314.. Влияние военной угрозы со стороны Москвы на короля в его поисках объединительной схемы для Короны Польской и Великого княжества Литовского отмечали и современники JanuskevicA.UniaTubelskaawojnaInflancka: wzajemnawspolzaleznoscnatiepolitykiwewn^trznejTitwy// UniaTubelskaz 1569 roku: ZtradycjiunifikacyjnychIRzeczypospolitej. Torun, 2011. S. 45--54.. Во время выборов 1573 г. при помощи образа лукавого захватчика-великого князя московского, волка в овечьей шкуре, французская делегация готовила общественное мнение в пользу Генриха Валуа KqkolewskiI.Melancholiawladzy... S. 252--285.. Полоцкие привилеи были захвачены московитами -- отвоёванный замок был восстановлен в правах в 1580 г., однако «вси листы, прывилея и твердости на права и волности всей земъли Полоцкое належачые, на он час в том замъку Полоцьком в церкви Светое Софии... суть побраны» Пазднякоу B.C.Помнікі права Беларусі XIV--XVIстст.: абласныя прьівілеі. Крьініцазнаучьі дапаможнік. Мінск, 2018. С. 179--191.. В королевском привилее Витебску 1592 г. прозвучало, что воры («злодеи») украли старые привилеи из храма Пречистой Богородицы, «пришедши... з Великого Навагорода» Там же. С. 102.. Важно было подчеркнуть, что в потере привилегий виноваты преступники из Московского государства. В эти же годы началось формирование образа московского православия как потенциальной угрозы для православных подданных короля HodanaТ.Mi^dzykrolemacarem. MoskwawoczachprawoslawnychRusinow -- obywateliRzeczypospolitej (napodstawiepismiennictwakoncaXVI -- polowyXVIIstulecia). Krakow, 2008. S. 19-62., а также образ казака, разрушающего Речь Посполитую в сговоре с Москвой TomkiewiczW.О skladziespolecznymі etnicznymKozaczyznyUkrainnejnaprzelomieXVIі XVIIwieku// PrzeglqdHistoryczny. 1948. T. 37. S. 256--257; Rostankowski P. Luber S. Die Herkunft der im Jahre 1581 registrierten Zaporoger Kosaken // Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. Bd. 28. H. 3. Wiesbaden, 1980. S. 368--369; Брехуненко В. Козаки на Степовому Кордоні Європи: Типологія козацьких спільнот XVI -- першої половини XVII ст. Київ, 2011. С. 127--129, 325--327, 333--335; Флоря Б.Н.Россия и восточнославянские земли Польско-Литовского государства в конце XVI -- первой половине XVII в. Политические и культурные связи. М., 2019. С. 73--75..

Сказывались эти представления и на том, как в моменты обострения локальных конфликтов звучали инвективы в адрес местных московитов, однако, в целом, на всём протяжении существования унии Короны и Литвы московская нация и её представители на службе короля и Речи Посполитой воспринимались как законный свободный народ в ряду других народов. Л. Дзялынский в своём дневнике передаёт речь московского стрелецкого головы Микулы, взятого в плен в Велиже во время Великолуцкого похода в августе 1580 г. Речь была произнесена в кругу шляхтичей и перед родными пленника, которым разрешили вернуться к царю. Она отражает военную доблесть и сожаление московита, что он не погиб за царя. Микула знал, к кому он обращается, но не выказал ненависти, а, наоборот, ссылался на общность ценностей воинов с обеих сторон, вызвав в шляхтичах сочувствиеДневники Второго похода Стефана Батория на Россию (1580 г.): (Яна Зборовского и Луки Дзялынского). М., 1897. С. 25.Wisner Н.Wielkie Ksi^stwo Litewskie a Moskwa. Okres Smuty // Napis. 2006. Seria 12. S. 99--108; Bukowski J. Magnateria Rzeczypospolitej wobec dymitriad і wojen mterwencyjnych z Rosjq // Scripta minora. T. 4. Poznan, 2006. S. 199--313.. Сочувственный портрет московита в эмиграции В.С. Заболоцкого рисует в своих записках начала XVII в. новогрудский шляхтич Ф. Евлашевский. Записки шляхтичей начала XVII в., побывавших в Москве и Московском государстве, изображают недоверие со стороны московских соратников в отношении «ляхов» и «литвинов», однако это отношение требовало внушений и дискуссий, которыми запестрели тексты. Объединительные проекты с Москвой обсуждались на высшем уровне. Последний из них в канун Смуты был выдвинут Л. И. Сапегой и допускал приход к власти над общей Польско-Литовско-Московской республикой представителя Москвы. При этом завоевательные планы в отношении Москвы и в период Смуты вызывали у магнатов и шляхты Короны и Литвы настороженное отношение вплоть до открытого сопротивления, несмотря на поддержку идеи интервенции теоретиками справедливой войны¹¹.

Москва была крупным и к середине XVI в. в целом открытым центром притяжения служилых людей, а в их числе и шляхты-русинов и «литвы», однако образ западных соседей складывался в памятниках местной исторической и военной культуры нелицеприятный. Бесы являлись святому Сергию в островерхих литовских шапках, и этот сюжет в XVI--XVII вв. был во множестве списков жития святого доступен московским читателям. Побег «в Литву» в родословных книгах, Дворовой тетради и в крестоцеловальных грамотах середины XVI в. отмечался как преступление, ставящее крест на карьере и равнозначное прекращению местной ветви рода бежавшего. Высшая власть позволяла себе насмешки над правами соседних монархов на свои владения и ставила под сомнение права Пястов и Ягеллонов на «русские» земли и связанные с ними территории, в конечном счёте -- на Корону и Литву. В этом ряду унизительное обращение царя к королю и Г.А. Ходкевичу летом 1567 г. от имени кн. И.Д. Бельского как князя «Литовского и Бельского», полноправного наследника всего Великого княжества Литовского по происхождению. Польское происхождение и долгое нахождение на коронных землях являлось показателем чуждости. Московские служилые люди читали в разрядных книгах и о детях боярских по прозвищу «Лях», вызывавшему, по всей видимости, насмешку. Заточение «литовских» элит в Москве в 1534 г. после побега кн. С.Ф. Бельского и Ляцких, а также следственные дела против кн. И.Д. Бельского и Воротынских в 1562 г. и против кн. П.М. Щенятева, возможно, имели и более популярные формы, которые до нас дошли лишь глухими отзвуками. Скажем, упомянутое в «Истории» Курбского убийство «ляховицы» Марии, по прозвищу Магдалина, или события в Москве 17 мая 1606 г., имевшие выраженные религиозно-этнические очертания, как и перекрещивание «белорусцев» и преследование книг «литовской печати» при патриархе Филарете. Тем не менее вряд ли может вызывать сомнение, что задолго до реформ царя Фёдора Алексеевича в московском обществе имелись знания о «ляхах» и «литве», облегчавшие московской беглой шляхте интеграцию в польско-литовское общество.

Невзирая на обилие мобилизационных и ненавистнических дискурсов во взаимных отношениях между двумя dejureвоюющими сторонами, московские элиты и привилегированный класс не только видели у соседей близкий по типу общественный строй, но и пользовались его благами, заимствуя его идеалы, интегрируя себя в общество Короны и Литвы и рассуждая о возможном слиянии в одно государство. В отдельные исторические периоды такая перспектива казалась насущной и неизбежной, и это не могло не отразиться на самосознании и политической культуре московского общества. В настоящей работе предпринята попытка проследить влияние польско-литовских социально-политических представлений, шляхетского «сарматизма» и тенденций федеративного развития в Короне и Литве на московский служилый класс, который можно по аналогии с зарубежным образцом и вне зависимости от позднейших преобразований царя Фёдора Алексеевича условно обозначить как московскую шляхту.

Характер политической унии Короны Польской и Великого княжества Литовского и их слияния «в единое тело» требовал сложного обоснования на языке российской политической культуры и, конечно, не был в полной мере понятен в МосквеОпринятииуниисм.: Halecki О.Przylqczenie Podlasia, Wolynia і Kijowszczyzny do Korony w roku 1569. Krakow, 1915; Ferenc M. Mikolaj Radziwill «Rudy» (ok. 1515--1584): Dzialalnosc polityezna і wojskowa. Krakow, 2008. S. 287--397; Камінський СулимаА. Історія Речі Посполитої як історія багатьох народів, 1505--1795. Громадяни, їхня держава, суспільство, культура. Київ, 2011. С. 55--80; Падалінскі У. Прадстауніцтва Вялікага Княства Літоускага на Люблінскім сойме 1569 года: Удзел у працы першага вальнага сойма Рэчы Паспалітай. Мінск, 2017; Праблемы інтзграцьіі і інкарпарацьіі у развідці Цзнтральнай і Усходняй Еуропы у перыяд ранняга Новага часу: Матэрылы міжнар. навук. канферзнцьіі (Мінск, 15--17 кастрьічніка 2009 г.). Мінск, 2010; UniaLubelskaz1569 roku: ZtradycjiunilikacyjnychIRzeczypospolitej. Torun, 2011; Liublinounija: idejairjost^stinumas. Tarptautinesmokslineskonfereneijos, vykusios 2009 m. lapkricio 19--20 d. Vilniuje, Taikomosiosdailesmuziejuje, pranesimijpagrinduparengtasmoksloniijstraipsniijrinkinys. Vilnius, 2011.. Идея государственного «тела» была малоизвестна в московском православии, хотя она и звучала в сочинениях Максима Грека и из уст митрополита Макария во время суда над Иваном Висковатым. Позднее Андрей Курбский выразил её уже в своих эмигрантских сочинениях, испытавших влияние европейского республиканства. Впрочем, в Российском царстве были известны основные политические термины польско-литовской унии. Понятие dominium,охватывающее государственные образования, объединённые Кревкой унией и употребляемые как в единственном, так и во множественном числе, точно соответствует моек.-рус. господарствои его однокоренным понятиям. В нём, возможно, не так выражен принцип, позволяющий различать coronaregniи regnum,как в унии Короны Польской и Великого княжества ЛитовскогоЗдесь я ориентируюсь на интерпретацию уний 1386--1569 гг.: FrostR.Ograniczeniawladzydynastyeznej. Rzeczpospolitapolsko-litewska, Szwecjaaproblemmonarchiizlozonejwеросе Wazow (1562--1668) // Праблемы інтзграцьіі і інкарпарацьіі у развіцці Цзнтральнай і Усходняй Еуропы у перыяд ранняга Новага часу: Матэрылы міжнар. навук. канферзнцьіі (Мінск, 15--17 кастрьічніка 2009 г.). Мінск, 2010. S. 155--173; Frost R. Oksfordzka historia unii polsko-litewskiej: Powstanie і rozwoj 1385-1569. T. 1. Poznan, 2018. S. 31-108.. Однако в московской деловой риторике сохранялось различие между понятиями наше господарство,выражающим личную власть суверена во всех своих владениях, и наши господарства,указывающим на разноликие территориальные пределы московских правителей. Федеративное понимание территориального объединения Великого княжества Литовского, выраженное в кревской и радомско-виленской формуле Littwaniaetcaeteradominia,было близко к формуле, в которой московские цари перечисляли свои Московские господарства,присоединяя к ним обособленно Казань, Астрахань, Ливонию, Сибирь и Кавказ, как позднее Белую и Малую России -- к Великой России. Форма объединения государств вокруг Москвы с середины XVI в. -- а во многом уже с конца XV в. -- мыслилась как имперская, однако это была в своём роде империя adhoc,и её фактические границы могли разрастаться и съёживаться, не переставая быть единством царств под скипетром православного, или белого, царяЧернявский М. Хан или василевс: один из аспектов русской средневековой политической теории // Из истории русской культуры. Т. II. Кн. 1. Киевская и Московская Русь. М., 2002. С. 442--456; Трепавлов В.В. «Белый царь»: Образ монарха и представления о подданстве у народов России XV--XVIII вв. М., 2007; Halperin Ch.J. Russian and the Steppe in Medieval and Early Modern Russia. Bucure^ti, 2007. P. 293--313..

Русские земли в польско-литовской унии 1569 г. могли быть лишь частью уже существующего двуединого целого. Как показали Я. Пеленский и Н. Яковенко, «русский» вопрос вытеснялся в объединительной формуле Короны и Литвы благодаря понятию «stany» («общества» или «страты») в отношении региона, тогда как «старина» в русских землях поддерживалась вплоть до конца XVI в. структурами общей памяти, высоким статусом княжеской власти и локальными культурно-правовыми традициями Pelenski J. Inkorporacja ziem dawnej Rusi do Korony w 1569 roku. Ideologia і korzysci: proba nowego spojrzenia // Przeglqd Historyczny. 1974. № 65. Zesz. 2. S. 248--262; ЯковенкоH.M.Українська шляхта з кінця XIV -- до середини XVII ст. (Волинь і Центральна Україна). Київ, 2008; Брехуненко В. Московська експансія і Переяславська рада 1654 року. Київ, 2005. С. 36--43.. Сходной точки зрения придерживается Н. Старченко, говоря об особых территориальных правовых традициях в Речи Посполитой, где не только народы, но и воеводства сохраняли правовую специфику Старченко Н. Люблінська унія як ресурс формування концепту політичного «народу руського» (1569--1648 рр.) // Український історичний журнал. 2019. № 2. С. 4--45.. На политико-терминологическом уровне данный феномен изучали К. Мазур и Т. Амброзяк, говоря о «республике» как подвижной форме, в различных дискурсах и контекстах меняющей смысловое наполнение от региональной «отчизны» до идеи сословного представительства и парламентской республики в целом Ма^иг К.W strong integracji z Koronq. Sejmiki Wolynia і Ukrainy w latach 1569--1648. Warszawa, 2006. S. 226--255; Амброзяк T.Партикуляризм в парламентской жизни Великого княжества Литовского 1587--1648 гг. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2018. С. 130--163.. Исторические взгляды на Русь, отразившиеся в польских хрониках конца XV -- середины XVI в., были заметно переработаны в пользу той версии истории, которая превращала право на присоединение «всей Руси» (ср. в Киевском акте Люблинского сейма от 5 июня 1569 г.: «ruskaziemiawszystka») к Короне в право «общего дела» LitwinН.Kijowszczyzna, Wolynі Braclawszczyznaw 1569 roku. Mi^dzyшщainkorporacjq// Праблемы інтзграцьіі... S. 200--203; ChorqzyczewskiW., DegenR.Przylqczenieczyprzywrocenie? (NamarginesieaktowinkorporacyjnychPodlasia, Wolyniaі Kijowszczyznyz 1569 roku) // Велікае Княства Літоускае: палітьїка. зканоміка, культура. 36. навук. арт. У 2 ч. Ч. 1. Мінск, 2017. S. 201--208..

Для литвинов и русинов концепция общего дела звучала в ряде случаев угрожающе, поскольку предполагала, что, например, походы польских королей на русские земли, а следовательно и эксклюзивное право Короны на Русь означают необходимость «возвращения» юго-восточных земель Великого княжества Литовского в состав Короны Польской вне зависимости от условий унии. Предыстория республики, рассказанная тогда же и позднее М. Стрыйковским и А. Гваньини, допускала больше возможностей для унии между русинами, поляками, литвинами, крестоносцами и даже московитами, однако строилась на той же идее общего дела. Таким образом, лишь отчасти хроникальный канон, созданный Длугошем, являлся commonstockпольско-литовской истории. Непосредственным фактором нового объединения 1569 г. стало, наоборот, переосмысление этого канона и критика в адрес Яна Длугоша с позиций республиканского естественного права, неминуемо и из глубокой древности объединившего народы Короны и Литвы. По всей видимости, и в Москве, где около 1567 г. было прервано официальное летописное дело, вёлся поиск формы, аналогичный тому, который способствовал в Короне и Литве новой концепции политической унии. Вряд ли в окружении Ивана IV не понимали, что «общее дело» поляков и литвинов в формуле Люблинских соглашений предполагало, по меньшей мере, согласие объединившихся народов стоять вместе за «всю Русь» Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. С. 129--136..

В Российском царстве к началу и в год проведения Люблинского сейма в Короне Польской острота политического выбора достигла небывалого накала. Ещё никогда ранее у верховного суверена в русских землях, в том числе ранее в правление Ивана IV, не возникало желания полностью упразднить многообразие политических форм в своих владениях. Суверены, которые не подчиняются, но «смотрят» в сторону Москвы, «служат» великому князю московскому или потенциально могут наследовать верховную власть, испытали тяжелейшие потрясения. Система «служилого» княжения, сложившаяся в отношениях Москвы с северо-восточными княжествами, к началу правления Ивана Грозного выродилась в номинальное привилегированное подданство Зимин А.А. Россия на пороге Нового времени (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972. С. 402--404; Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России. М., 1985. С. 137--138, 157--158; Назаров В.Д. Рюриковичи Северо-Восточной Руси в XV в. (о типологии и динамике княжеских статусов) // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и Раннее Новое время). Сборник статей памяти академика Л.В. Черепнина. М., 2010. С. 426-427.. Статус князя- «слуги», которым ещё в середине XVI в. были наделены князья «литовского» происхождения И.Д. Бельский и М.И. Воротынский, отражал это промежуточное положение, уже в опричнину уничтоженное Шмидт С.О. Исследования по социально-политической истории России середины XVI века. Дис. ... д-ра ист. наук. М., 1964. С. 338; Беликов В.Ю., Колычева Е.И. Документы о землевладении князей Воротынских во второй половине XVI -- начале XVII в. // Архив русской истории. 1992. Вып. 2. С. 93-121.. Статус князя-слуги исчез одновременно с последним независимым удельным князем и его матерью, был восстановлен после отступления войска крымского хана Девлет-Гирея от Молодей и погиб вместе с его носителем кн. М.И. Воротынским в 1573 г. после таинственного «чародейского» дела, о котором, помимо «Истории» Андрея Курбского, сохранилось крайне мало информации. Для князя-эмигран- та казнь видного политика и воеводы была личной трагедией, но он донёс и важный аспект отношений между царём и прославленным воином. Пыткам предшествовал оговор слуги, и за колдовством, как и в ряде подобных случаев в XVI--XVII вв., скрывалось подозрение в crimenlaesaemaiestatis,которое

Воротынский, по словам Курбского, отказывался признавать. Этот факт находит неясную параллель с казнью в конце 1567 г. шляхтича И.П. Козлова, которого по злобной иронии (или намекая на какие-то сегодня неизвестные факты) Иван Грозный считал слугой Михаила Воротынского. Возможно, именно через Воротынского вело тайные переговоры литовское руководство, направив в Москву к лету 1567 г. письма от лица короля и магнатов.

Накануне и непосредственно на фоне разворачивающегося в Люблине сейма Иван IV присоединил к опричнине титульные земли князей, помнивших о своих родовых вотчинах и пользовавшихся на них церемониальным правом в московском посольском деле (часть Белозерского уезда, Ростов и Ярославль) Курукин И.В., Булычев АЛ. Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного. М., 2010. С. 57.. Владимир Старицкий был убит по инициативе Ивана IV в конце 1569 г., вскоре после объединения Короны и Литвы. И одним из обвинений, предъявленных князю Владимиру Андреевичу, Новгороду Великому и Пскову, было отступничество в пользу Сигизмунда II Августа Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 348--393; Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 2009. С. 255-270.. Как мыслилось в Москве возможное объединение этих «отступников» с новой польско-литовской унией, невозможно сказать, и показательно, что никакие источники в самих Короне и Литве не донесли сведений на этот счёт. Архиепископу Пимену вменялось стремление отдать Новгород и Псков «литовскому королю», покушение на царя и приведение на московский престол Владимира Старицкого. На фоне унии между Короной и Литвой данный проект означал бы, по меньшей мере, сближение с унией западных соседей, а как максимум -- готовность Москвы к заключению «вечного мира» с королём и вхождение в состав Речи Посполитой. Следы подобных тревог видны в речи Ивана IV, сказанной Ф. Зенковичу Воропаю уже после смерти Сигизмунда II Августа, когда обсуждались условия возможного вступления царя на троны Великого княжества Литовского и Короны Польской: «Что касается Ливонии, то если Господь Бог захочет, чтобы я был у Панов господарем, тогда пусть Ливония, Москва, Новгород и Псков будут заодно» HistoricaRussiaeMonumenta. Т. I. Sankt-Peterburg, 1841. P. 229--232 (в польской версии: «Со si^ dotyczeо Inflantskiejziemi, wtejmierze, kiedybyPanBogchcial, zebyPanowiemniesobiezahospodaramieli, tedybyInflanty, Moskwa, Nowogrodі Pskowzajednobylo»). Cm.: LulewiczH.Gniewowо uni^: ciqgdalszy. Stosunkipolsko-litewskiewlatach 1569--1588. Warszawa, 2002. S. 109--110. Przyp. 90. Как представляется, не вполне точно М. Ференц описывает эти слова царя как обещание объединить названные земли. Скорее речь должна идти о требовании Ивана IV, которое литовской стороне следовало соблюсти, чтобы получить московского правителя себе в господари. Ср.: Ferenc М. Mikolaj Radziwill «Rudy»... S. 418.. Возможно, этот же источник приоткрывает связь между «делом» Владимира Старицкого и проектом Ливонского королевства под управлением вассала Москвы короля Магнуса.

К моменту заключения унии между Короной и Литвой относится уникальный в своём роде «королевский» проект Ивана Грозного, служивший на протяжении нескольких лет прикрытием для российского правления царя в Ливонии. Эрцгерцог Магнус на рубеже 1569--1570 гг. получил корону из рук царя, но был окружён чиновниками из Москвы, регулярно доносившими царю о поведении вассала, «Божьей милостью короля Ливонии, государя эстов и леттов» Angermann N. Studien zur Livlandpolitik Ivan Groznyjs. Marburg; Lahn, 1972. S. 39--40, 52, 59, 65--68, 92 (немецкийтитул«Magnus von Gottes Gnaden, Konig von Livland, der Estnischen und Lettischen Eande Herr», позднеетакжетитул «избранногокороля» «Erwahlter zum Konig in Livland»).

Весть о переговорах царя с Магнусом и «прочими немцами» по ливонскому вопросу быстро дошла до Варшавы (ArchiwumGlowneAktDawnychwWarszawie. Archiwum Radziwillow. Dz. V. Rkps 5019. S. 1-3).. При всей призрачности королевского статуса Магнуса в Ливонии, его опыт показывал тенденцию Москвы к расширению политического лексикона. На заре государственной унии между Короной и Литвой это был важный знак, позволявший представить правление царя как открытое для полусвободных союзов. Физическое уничтожение удельного князя, взятие в опричнину ряда титульных княжеских городов, пресечение служилых князей и князей-слуг в московском политическом языке было, как представляется, реакцией именно на события в Короне и Литве, а не результатом каких-то долгосрочных тенденций в повестке московских великих князей и царей. Уделы существовали и позднее, полунезависимые княжества -- тоже. Пограничное противостояние между Россией и Речью Посполитой за Трубчевск, отчину «служилых» князей Трубецких, закончилось в 1644--1657 гг. (после смерти кн. Петра Юрьевича и выезда в Москву его сына Юрия) Grala//. «Ex Moschouia ortum habent». Uwagi оsfragistyce і heraldyce uchodzcow moskiewskich // Rocznik Polskiego Towarzystwa Heraldycznego. NowejSerii. T. 4(15). Warszawa, 1999. S. 115--120; Флоря Б.Н. О родовом землевладении князей Трубецких во второй половине XVI -- начале XVII века // Архив русской истории. Вып. 7. М., 2002. С. 102--106; Кулаковський 77. Чернігово-Сіверщина у складі Речі Посполитої 1618--1648. Київ, 2006; Сліж 77. Псторыя роду Трубецкіх у Вялікім княстве Літоускім // Архіварьіус. Мінск, 2007. № 5. С. 137--159; Павлов А.П.Думные и комнатные люди царя Михаила Романова: просопографическое исследование. В 2 т. Т. 2. СПб., 2019. С. 25--33.. Однако для Москвы было важно продемонстрировать, что никаких федеративных поползновений в самой России не потерпят. Люблинская уния не вызвала паники в Москве, и официальный посольский церемониал отразил даже уверенность в обыденном течении дел, а также готовность к сотрудничеству, однако и в этом отношении в конце 1560-х и в начале 1570-х гг. произошли почти незаметные сегодня перемены в московской дипломатии.

Прежде всего, после ряда мирных инициатив со стороны Вильно царь в 1570 г. пошёл на перемирие, вряд ли выгодное с военной точки зрения Москве и не потребовавшее даже созыва Земского собора, что внешне вступало в противоречие с практикой, наметившейся четырьмя годами ранее. Литвины, судя по всему, по тайной договоренности короля с канцлером Великого княжества Литовского, с 1568 г. неоднократно выказывали готовность вести переговоры о признании царского титула Ивана Васильевича, что достигло своего пика в переписке царя с Я.Я. Глебовичем. Известны два письма последнего в Москву от 1574 г., где он обращался к «Его Царской Милости». Это было бы фактом государственной измены, если бы возникли сомнения в том, что Панове рада принимали участие в этой переписке РГАДА, ф. 79, on. 1, реестр 2, д. 1, л. 7 об.--10, 19 об.--21 об.; ОР РГБ, Троицкое собр. II, д. 17, л. 193 об.--198, 209 об.--212 об.; ф. 235, папка 3, д. 21, л. 12--15 об., 22 об.--25. Вопрос о причастности Я.Я. Глебовича к московской разведке обсуждался на Люблинском сейме, однако исход этих споров говорит сам за себя. Обвинения в адрес Глебовича со стороны М.Ю. Радзивилла и его сторонников возобновились в канун конвокации в конце 1572 г., однако канцлер при помощи подобных слухов манипулировал репутацией Глебовича в момент борьбы кн. Ю.Ю. Слуцкого за «княжеское» место в Сенате Речи Посполитой. Вряд ли к 1574 г. на фоне подобных обвинений Глебович мог незаметно для литовской политической верхушки вести секретные переговоры с Москвой, совершая государственное предательство и в формуляре своих посланий, и в их содержании.. Полоцкий пленник Глебович и был отпущен царём в надежде на привлечение сторонников своей милостью в Великом княжестве Литовском, о чём говорят сохранившиеся фрагменты мемуаров Глебовича в «Гербовнике» Бартоша Папроцкого. Кроме того, царь проводил политический эксперимент в Москве, испытывая на подопытных полоцких шляхтичах литовскую форму управления прямо в Кремле: литвинам было разрешено создать подобие замкового суда и принимать законные решения, сообщая их через посыльных в Литву, как если бы полоцкие уряды были просто перенесены в МосквуStraszewicz М.Testament Anny z Korsakow Rahoziny z 1563 roku. Przyczynek do dziejow jencow polockich // Przeglqd Historyczny. 2005. T. 96. Zesz. 3. S. 449--458. Данныефактынеучтеныприподготовкесборника: Urz^dnicy Wielkiego Ksi^stwa Litewskiego. Spisy. T. V. Ziemia Polocka і wojewodztwo Polockie XIV-XVIII wiek. S. 146. № 438; S. 164. № 551; S. 167. № 563; S. 180. № 657; S. 193. № 724..

Уничтожая пленников и политических противников в своём царстве, а также унижая шведских послов после заключения Люблинской унии, Иван Васильевич демонстрировал одновременно готовность к союзу с Литвой и к подавлению любого сопротивления своей власти. Возможно, царь действительно верил, что показательными убийствами и пытками, получившими наглядное воплощение для европейцев благодаря рассказам посольства Я. Кротоского, М. Талвоша и А.И. Харитоновича Подробнее о составе посольства и задачах миссии см.: Радаман АЛ.Клієнти і «прьіяцелі» Астафея Багданавіча Валовіча у Наваградскім павеце ВКЛ у 1565--1587 гг. // Unusproomnibus: Валовічьі у гісторьіі Вялікага княства Літоускага XV--XVIII стст. Мінск, 2014. С. 293--294. и «Запискам» А. Шлихтинга GrataН.Wokoldzielaі osobyAlbertaSchlichtinga (Przyczynekdodziejowpropagandyanty- moskiewskiejwdrugiejpolowieXVIw.) // StudiaZrodloznawcze. 2000. T. 38. S. 35--52; Горшков ИД. Опричнина Ивана Грозного в описаниях современников-иностранцев: на примере сочинений Альберта Шлихтинга. Дис. ... канд. ист. наук. Ярославль, 2005; Старостина И.П. Иван Грозный в изображении Шлихтинга -- Стрыйковского // Восточная Европа в древности и средневековье: X Чтения памяти В.Т. Пашуто. Материалы конференции. М., 1998. С. 112--117; Дубровский И.В. Латинские рукописи сочинений Альберта Шлихтинга // Русский сборник. Исследования по истории России. Т. XVIII. М., 2015. С. 74-217., он предстаёт во всём величии перед лицом своих союзников и будущих подданных. Такой взгляд на законную государственную власть Иван ІУ неоднократно выражал в канун Люблинского сейма в переговорах с Елизаветой Тюдор, Юханом III и даже рассылая с английскими купцами послания от Антверпена до Южного Ирана. При этом мира с Литвой царь придерживался и дальше, вплоть до подтверждения сведений о победе Стефана Батория на выборах короля в 1575--1576 гг. Как раз на эти годы пришлись экстравагантные политические формы управления в Москве, до сих пор, пуще опричнины, ставящие в тупик историков, ищущих в них внутриполитический смысл.

Царь сохранял открытость дипломатии перед Литвой даже в ущерб отношениям с Коронным Сенатом, о чём свидетельствует следственное дело посланника от Сената Речи Посполитой (из Короны Польской) Л. Дубровы или включение в посольскую документацию секретного письма Григория Остика. Даже объявляя войну Стефану Баторию и готовя удар по литовским замкам в Ливонии, в конце 1576 -- начале 1577 г. царь сохранял мирные отношения с Литовской радой. Он пошёл на уступки перед литовскими сенаторами и обязался удовлетворить претензии литовских купцов. Наконец, и это наиболее интересный аспект отношений с новой унией, царь согласился на обсуждение прав и свобод литовской шляхты, гарантий для соблюдения всех неотъемлемых прав, действующих на территории Великого княжества Литовского. Впрочем, говорить о веротерпимости в России не приходилось ни до постановлений Варшавской конфедерации в конце января 1573 г., ни после них. Не согласился царь и на прощение изменников в случае своего избрания на троны Речи Посполитой.

В науке преувеличена замкнутость российских политических элит. Конечно, они до царя Петра Алексеевича по своей воле не ездили за границу на учёбу, и крайне редки были в Москве браки с европейскими партнёрами. Однако проекты отмены этого пережитка известны со времён Ивана Грозного, тогда как сами правители предпринимали попытки выехать из страны, причём неоднократно декларируя свои намерения подданным. В приписках к Лицевому своду прозвучало обращение царя к верным боярам, где он допускал побег своего сына из Московского царства: «Не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где Бог наставит»ПСРЛ. Т. XIII. М., 2000. С. 531.. По предположению С.Б. Веселовского и Б.Н. Флори, эти слова отражают настроения царя времён опричнины («в опричном угаре») Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 283; Флоря Б.Н. Иван Грозный. С. 78--79.. Впрочем, приписки в недоработанных томах Лицевого свода не могли возникнуть ранее 1576-- 1577 гг., когда завершались работы над огромной иллюстрированной летописью. Настроение этих приписок ближе к периоду, когда победы в Ливонской войне сменились непоправимыми поражениями и у царя усилился страх мятежа в пользу одного из наследников или Стефана Батория Поздняя датировка Лицевого свода, уводящего окончание работ над ним в период правления царя Фёдора Ивановича, поддержана в работах А.А. Амосова и В.В. Морозова, а также отчасти в статье С.О. Шмидта 2011 г. (Морозов В.В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М., 2005; Ерусалимский К.Ю. Лицевой летописный свод в дипломатии Ивана Грозного // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2017. № 6. С. 24--33)..

Стремление бежать из государства было в конце 1560-х -- 1570-х гг. тем особым настроением, в котором концентрировались и страхи, и чаяния московских элит. А этот исторический момент был одним из самых успешных в реализации интегративной идеи по отношению к московским подданным, а особенно к московской шляхте, опиравшейся на Второй Литовский Статут 1566 г. и конституцию Варшавского сейма 1578 г., пользуясь равными правами с местным рыцарством Пример того, как московский «выросток» на службе Волынского шляхтича ссылается на конституцию Варшавского сейма, см.: Старченко Н. Честь, кров і риторика: Конфлікт у шляхетському середовищі Волині: Друга половина XVI -- початок XVII століття. Київ, 2014. С. 114--115.. Московские переселенцы влились в политический народ Короны и Литвы и составили его неотъемлемую часть Понятие политического народа применительно к шляхте Великого княжества Литовского разработано Ю. Кяупене. Исследовательница отметила, что литовский политический народ придерживался своего видения политической причастности на заре Люблинской унии. Сплочение происходило благодаря общей военной опасности, клиентарным связям, сознанию своей обособленности от коронной шляхты и европейским тенденциям в общественной мысли (KiaupieneJ. «Mes, Lietuva». Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes bajorija XVI a.: (viesasis ir privatus gyvenimas). Vilnius, 2003; KiaupieneJ.Политический народ Великого княжества Литовского в системе политических структур Центрально-Восточной Европы в XV--XVI веках // Сословия, институты и государственная власть в России... С. 586--591). В дискуссии вокруг тезиса о самобытности литовского политического народа затрагивался вопрос об отношении литовских магнатов к «шляхетской демократии» и проблема вырождения демократии в олигархию (Niendorf М.Wielkie Ksi^stwo Litewskie. Studia nad ksztaltowaniem si^ narodu u progu epoki nowozytnej (1569--1795). Poznan, 2011. S. 49--70; Вилимас Д. К вопросу о характеристике государственного строя Великого княжества Литовского после Люблинской унии: демократия versusолигархия // Праблемы інтзграцьіі... С. 149--154).. Близкой им была и «российская» идентичность украинского казачества, местной шляхты и всего политического «русского народа» в составе Речи Посполитой в конце XVI -- первой половине XVII в.Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI -- начала XVIII в. СПб., 1999. С. 74--105; Плохій С. Наливайкова віра: Козацтво та релігія в ранньомодерній Україні. Київ, 2005. С. 192--229; Яковенко Н.Дзеркала ідентичності: Дослідження з історії уявлень та идей в Україні XVI -- початку XVIII століття. Київ, 2012. С. 9--43; Брехуненко В. Козаки... С. 111--146; Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М., 2017. С. 93--105. Шляхта Короны и Литвы после смерти Сигизмунда II Августа считалась и с возможностью слияния с Московским государством и избрания на трон Речи Посполитой московской кандидатурыZakrzewski А.В.Wielkie Ksi^stwo Litewskie mi^dzy Wschodem a Zachodem. Aspekt polityczny і prawno-ustrojowy // Miedzy Zachodem a Wschodem... S. 23--36..

На королевской службе оказались представители едва ли не всех крупнейших фамилий, окружавших московский тронЗдесь и далее использованы материалы наших исследовании по истории российской эмиграции в Речи Посполитой (Ерусалімскі К. Маскоуцы у польски-літоускі асяроддзі у XVI -- перший палове XVII стст. Транзітьіуная ідзнтьічнасць, гендэр і дыскрымшацыя // Arche. 2012. № 3. С. 68--95; Ерусалимский К.Ю. На службе короля и Речи Посполитой. М.; СПб., 2018).. Дальними родичами московских удельных князей были Ярославовичи. К боярскому роду Захарьиных принадлежали Иван Васильевич Ляцкий и его сын Иван. Сигизмунду I Старому служил брат высших московских политиков кн. С.Ф. Бельский. Суздальская знать в лице кн. И.Д. Губки-Шуйского и его потомков утвердилась в Брестском повете Великого княжества Литовского. Ярославские Рюриковичи были представлены Андреем Курбским и позднее его потомками. Тверские -- кн. В.И. Телятевским, по своему поместному праву в Московском государстве претендовавшим даже на ярославский титул, посягая на прерогативу Курбского и его потомков в Речи Посполитой и князей Сицких в Москве. Смоленских воплотил Владимир Заболоцкий, вспомнивший в эмиграции о своём княжеском происхождении. Предполагаемые черниговские князья были представлены кн. М.А. Ноготковым-Оболенским. Впрочем, последние трое умерли, не оставив потомства «по мечу».

Это далеко не все, кто хотел бы перейти на службу Сигизмунда I Старого, Сигизмунда II Августа и их наследников. Вместе с братом великой княгини, матери Ивана Грозного, Михаилом Глинским собирался выехать кн. Иван Турунтай-Пронский -- он был бы встречен своими дальними родичами из рода великих князей пронских, давно служащими литовским монархам. Не удалось бежать в июле 1554 г. кн. С.В. Звяге-Ростовскому. Пытался прорваться в Литву кн. Ю.И. Горенский, но был схвачен и казнён. В начале мая 1581 г. бежал ближний родич опричных выдвиженцев царя Д.И. Бельский, сумевший уйти от преследования во главе небольшого отряда. Вскоре после смерти Ивана Грозного бежал М.И. Головин, позднее убитый в Литве И.И. Бунаковым, мстившим за смерть своего отца.

Среди шляхтичей, близких к ведущим московским родам, были Колычевы, Бутурлины, Тетерины, Сарыхозины, Кашкаровы, Голохвастовы, Бунаковы, Остафьевы, Зверевы, Измайловы... Не все названные роды испытали потрясения в России. Часто неясно даже, в какой именно хронологической связи находятся казни в России с побегом представителей их родов. Традиция интерпретации, идущая от С.Б. Веселовского, в целом позволила установить корреляцию между казнями и «выездами», однако во многих случаях выводы самого исследователя и последовавших за ним авторов не подтвердились.

Неясно, когда именно были уничтожены «всеродне» Тетерины и Сарыхозины. Нельзя исключать как то, что царь подозревал перебежчиков в заговоре против своей особы, в результате чего были убиты их родичи, так и то, что казни охватили род ещё до их побега или несколько позже (например, как месть за Изборскую кампанию). На стороне короля в небольшой исторический промежуток около конца 1563 -- начала 1564 г. оказались одновременно не менее пяти мужских представителей Тетериных и Сарыхозиных. Трое из них на рубеже 1568--1569 гг. приняли участие в Изборской кампании князей Александра и Ивана Полубенских и привели пленных на Люблинский сейм. Одного из изборских пленников получил в подарок от кн. А. И. Полубенского Курбский. Возможно, от этих же людей князь Андрей Михайлович узнал что-то новое о казнях и других событиях первых лет опричнины, о чём рассказал в мартирологах своей «Истории». Это были заметные события в Короне и Литве. Они вызвали не только энтузиазм у хронистов и поэтические реплики Хорошкевич А.Л. Захват Полоцка и бегство кн. А.М. Курбского в Литву // Swiatpogranicza. Warszawa, 2003. С. 117--120; Каппелер А. Латинские поэмы о победах литовцев над московскими войсками в 1562 и 1564 гг. и о побеге Курбского // Adfontem/ У источника. Сборник статей в честь чл.-корр. РАН Сергея Михайловича Каштанова. М., 2005. С. 318--325; Некрашевич- Короткая Ж.В. События и лица российской истории второй половины XVI -- первой половины XVII в. в памятниках латиноязьиной поэзии Великого княжества Литовского // StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2012. № 2(12). C. 26., но и настоящие триумфы в Варшаве и Люблине. Пленным и эмигрировавшим московитам выплачивали пожалования из казны в знак торжества над противником и милости короля Скрынников Р.Г. Царство террора. С. 360--361; Ерусалимский К.Ю. Московско-литовская война 1562--1566 гг. и введение опричнины: проблемы демографии и земельной политики // Российская история. 2017. № 1. С. 3--31.. На объединительном сейме прозвучали даже упреки в адрес короля, что он заботится больше о приезжих московитах, чем о собственных пленниках в Москве. Этот голос звучал из уст одного из полоцких пленников, выпущенных, чтобы призывать шляхту и короля к выкупу затворников. Впрочем, как можно полагать, царь видел в захваченной полоцкой элите своего рода заложников, позволявших, как ему казалось, манипулировать ими в переговорах с королём и панами радой. Конечно, впечатление эти действия царя производили прямо противоположное, но всё же Ивана Васильевича окружали подданные, видящие в литвинах скорее собратьев, чем врагов.

Что роднит всех шляхтичей московского происхождения на королевской службе и что позволяет говорить о перспективе унии Литвы и Короны с Москвой? Имена перебежчиков в источниках говорят о том, что они носили типичный для ренессансной книжности национальный идентификат -- они были московитами, москалями, москвитинами. К 1560-м гг. он перестал означать прямую связь с Москвой как городом или Московским княжеством, а в подавляющем большинстве случаев имел расширительное значение, охватывая все земли, находившиеся под властью московских великих князей. Эта нация просуществовала в лице своих представителей в Европе вплоть до начала XIX в., когда была преобразована в сознании европейцев в особый стереотипный образ, в чужака («Другого») для своей национальной культуры. Наличие своего идентификата не оставляет сомнений, что польско-литовское общество было готово видеть в эмигрантах особый народ, но не стремилось создавать никакой диаспоры или культурной основы для восприятия эмигрантов в качестве меньшинства в самой Короне, Литве, а затем в Речи Посполитой. Московиты прямо ассоциировались с Московским государством, пока носили это прозвище, и должны были, потеряв его, потерять и свою причастность к московскому обществу. Во-вторых, правовые ситуации, в которых фигурируют в Речи Посполитой московские шляхтичи, позволяют судить о том, что сразу или вскоре по прибытии они пользовались всеми привилегиями военного сословия нового отечества. Реестры присяги Короне Польской винницкой и брацлавской шляхты 1569 г. показывают, что московиты и их жены принесли присягу на верность королю и Короне Польской вместе с остальными своими собратьями по оружию. Впрочем, феодальная лестница была открыта для московитов, как правило, не вся. Их первые пожалования -- хлебокормленье или выживете, состояли чаще из средств на пропитание и натуральных выплат. Земельные пожалования до воли и ласки господаря не могли быть переданы по наследству, нельзя было также распоряжаться ими как-либо без согласия на то короля. Наиболее частой формой ленного держания было доживоте -- т.е. право пожизненного владения имением, иногда расширяемого до двух и трёх поколений.

Участие в войне именно против неприятеля московского не было обязанностью шляхтичей-московитов, однако считалось частью их военной повседневности. Иван Ляцкий и кн. Семён Бельский прямо декларировали перед началом Стародубской войны готовность отвоевать свои отчины в Московском государстве. Князь Семён с 1536 г. осуществлял проект создания буферного государства из Рязани и Белой, где сам готовился стать сувереном. Допускал он и установление дружественного по отношению к королю Сигизмунду Старому, Сулейману Великолепному и крымским Гиреям правительства в Москве. Пытались решительно повлиять на Ливонскую войну Курбский в 1564--1567 гг. и связанные с ним дружбой и общими целями его соотечественники из отряда кн. А.И. Полубенского в 1568--1569 гг.

О московитах на королевской службе в их новом отечестве в королевских пожалованиях говорилось, что они бежали от московского тирана, бросив свои владения, взамен которых их и награждали. Временный статус феодальных держаний нигде не был представлен в связи с необходимостью отвоевать имущество перебежчиков в Московии. Такая задача больше не стояла. Как будто вычёркивая эту же перспективу, в Москве в ряде случаев уничтожались родовые гнезда «изменников», благодаря чему исчезал существовавший ещё в первой половине XVI в. статус разделённого рода, в котором находились многие крупные роды Московского государства и Великого княжества ЛитовскогоНеполный список разделившихся между Москвой и Литвой брянских и смоленских фамилий см.: Кром М.М. Меж Русью и Литвой: Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV -- первой трети XVI в. М., 2010. С. 264--287..

Коллизии поджидали московитов не только в землях покинутого отечества, но и во владениях короля. Так, в имении Г.А. Ходасевича Спасове после Ульской битвы 1564 г. на московитов напали местные жители, видимо, приняв отходящую с поля боя роту за наступающего неприятеля. Развернулся бой, о чём Луцкий гродский суд рассматривал иск ротмистра. Вплоть до окончания Ливонской войны реестры Королевской казны из Варшавского архива древних актов позволяют проследить службу особой роты из 50 московитов, которыми командовал какое-то время с 1563 г., видимо, Владимир Заболоцкий, а позднее также Умар Сарыхозин и Агиш Сарыхозин. Агиш при Сигизмунде III выдвинулся на лидирующие позиции среди московитов-эмигрантов. Это положение после него не сохранилось, даже когда в Литву переезжали высокопоставленные в Москве Салтыковы, Трубецкие и В.А. Ордин-Нащокин Кошелева О.Е. Побег Воина // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. М., 1997. С. 55--86; Граля X. Возрождение из небытия: Смута и Потоп на перепутьях национальных мифологий // Смута в России и Потоп в Речи Посполитой: опыт преодоления государственного кризиса в XVII столетии. Материалы российско-польской научной конференции. Москва, 24-- 26 октября 2012 г. М., 2016. С. 10-48..