Суринамские мароны: исторические особенности формирования этносоциальной группы во фронтирном обществе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Суринамские мароны: исторические особенности формирования этносоциальной группы во фронтирном обществе

Болтаевский Андрей Андреевич (a)

(a) АНО ВПО «Российский университет кооперации». Мытищи

SURINAMESE MAROONS: HISTORICAL FEATURES OF THE FORMATION OF AN ETHNOSOCIAL GROUP IN A

FRONTIER SOCIETY

Andrey A. Boltaevskiy (a)

(a) Russian University of Cooperation. Mytishchi

Abstract

The subject of this research is the historical features of the formation of the Surinamese Maroons. The arrival of Europeans in the Western Hemisphere contributed to radical socio-demographic changes, including as a result of the massive import of African slaves. Escapes from plantations became one of the common forms of resistance by slaves, during which Maroon communities arose in various regions of America (Brazil, Mexico, Suriname, Jamaica). Surinamese Maroons who managed to adapt to new conditions during the first half of the 18th century turned out to be a serious obstacle to the development of the plantation economy, forcing the slave owners to agree to compromiseagreements. The author, based on a wide range of foreign sources and research, carries out a historical and ethnographic review of the origin and active phase of the formation of the ethnosocial group of Surinamese Maroons, seeks to show the features of the socio-cultural environment, as well as the contradictions between Maroons, Indians and Europeans. The territorial and geographical features of Suriname led to a much smaller scale of hostilities by the Maroons compared to the Jamaican Maroons, who were in a limited island space. The study analyzed the distinctive features of the Maroon communities. The confrontation between the Maroons and the colonialists ended at the beginning of the 19th century as a result of the gradual creolization of the African mass of slaves, but its consequences have not been overcome until the present day.

Keywords

Suriname; maroons; slavery; Netherlands; segregation; plantation; creoles

Аннотация

Предметом исследования являются исторические особенности формирования суринамских маронов. Прибытие в Западное полушарие европейцев способствовало радикальным социально-демографическим изменениям, в том числе в результате массового ввоза африканских рабов. Одной из распространенных форм сопротивления невольников стали побеги с плантаций, в ходе которых в различных регионах Америки (Бразилии, Мексике, Суринаме, Ямайке) возникли марон- ские сообщества. Сумевшие адаптироваться к новым условиям суринамские мароны в течение первой половины XVIII в. оказались серьезной преградой на пути развития плантационного хозяйства, заставив рабовладельцев пойти на компромиссные соглашения. Автор на основе широкого круга зарубежных источников и исследований осуществляет историко-этнографический обзор зарождения и активной фазы формирования этносоциальной группы суринамских маронов, стремится показать особенности социально-культурной среды, а также противоречия между маронами, индейцами и европейцами. Территориально-географические особенности Суринама привели к гораздо меньшим по масштабам боевым действиям маронов по сравнению с ямайскими марунами, находившимися в условиях ограниченного островного пространства. В ходе исследования проанализированы отличительные особенности маронских сообществ. Противостояние маронов и колонизаторов заканчивается в начале XIX в. в результате постепенной креолиза- ции африканской массы невольников, однако его последствия не преодолены вплоть до настоящего времени.

Ключевые слова

Суринам; мароны; борьба; рабство; Нидерланды; сегрегация; плантации; креолы суринамский марон раб плантация

Если ты знаешь, как убегать, тебе также следует знать, как прятаться.

(суринамская пословица)

ВВЕДЕНИЕ

Эпоха глобализации привела к стиранию социокультурных особенностей и массовому распространению англоязычной культуры. Одновременно это породило заметный интерес к изучению различных этносоциальных групп, сохраняющих свою самобытность в условиях активного распространения западных ценностей. Среди таких практически неизвестных групп можно назвать суринамских маронов, или, как их называли в бывшей нидерландской колонии до 1960 -х гг., буш- негров Исследователи отмечают, что сегодня потомки беглых рабов в Суринаме все еще предпочитают называть себя буш-неграми, а не маронами (Foek, 2004)..

Бежавшие от невыносимых условий плантационной работы, они не только сумели адаптироваться к жизни в джунглях, но и сохранить африканскую культуру, традиции практически максимально приближенными к своим предкам. Несмотря на то, что креолы и мароны относятся к афросуринамской общине, между ними еще с колониальных времен существуют разногласия и непонимание. Если в XVIII-XIX вв. этому, прежде всего, способствовали голландские колониальные власти, проповедовавшие политику «разделяй и властвуй», то в наши дни противоречия во многом обусловлены сложившимся за сотни лет историческим недоверием друг другу и различными конфессиональными, культурными особенностями. Например, вплоть до недавнего времени мароны не отмечали отмену рабства: «Это не наша история, мы не были освобождены колониальными властями, мы сами добились свободы» (Jouve, 2003).

Такая ситуация сохранялась вплоть до середины 1980 -х гг., а этнические противоречия между маронами и состоявшей из других этнических групп, прежде всего креолов и индийцев, национальной армией стали важной причиной Внутренней войны (голл. Binnenlandse Oorlog), гражданского конфликта второй половины 1980 -х гг. Как писали очевидцы, данное противостояние во многом напоминало тактику маронских войн XVIII в.: при угрозе со стороны противника боевые группы маронов пытались слиться с местными жителями, «в случае окружения отдельных подразделений банды с легкостью растворялись в среде лесных негров» (ГАРФ, л. 13).

Тем не менее мароны сохраняют память о том времени, когда голландцы были вынуждены признать свободу. Один из капитанов

(так у маронов именуются вожди) деревни Сантигрон указывает: «Иногда мы празднуем 1 июля Рабство в Суринаме было отменено 1 июля 1863 г., иногда нет. Но 10 октября 1760 г. Дата признания маронского сообщества голландскими властями. - это день, который мы отмечаем ежегодно. Для нас это настоящий конец рабства... 10 октября мы празднуем то, что стали свободными людьми, смогли начать жить своей жизнью» (Broere, 2018).

Однако в последние годы самоизоляция маронов прекращается, они все активнее в поисках работы мигрируют в столичный Парамарибо, одновременно в зонах их традиционного проживания формируется бразильская диаспора, занятая золотоискательством. На Рождество 2009 г. в Альбине произошли столкновения между маронами и бразильцами: как отмечали очевидцы, мароны «считают себя хозяевами этого региона, и когда они увидели, что их авторитет ставится под сомнение, то решили дать урок, показать, кто тут главный» (Conflito no Suriname, 2009).

ОБЗОР ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

В отечественной литературе фактически отсутствуют крупные специализированные работы по суринамским маронам. Некоторые факты, изложенные на основе преимущественно англоязычных работ, представлены в трудах С.А. Созиной, публиковавшихся в конце 1960 - х - начале 1980-х гг. (Созина, 1969) (Созина, 1981), а также в отдельных энциклопедических изданиях.

Имеется ценное исследование А.Д. Дридзо, посвященное ямайским марунам (Дридзо, 1971 ) В англоязычной традиции принято наименование «маруны», применимо к Голландскому Сури-наму чаще употребляется термин «мароны».. Выдающийся советский историк и этнограф рассматривает марунов вест-индского острова, но справедливо указывает, что «существование таких групп неправильно было бы считать преимущественно ямайским явлением. Маруны известны и в истории США. Имеются данные о марронах (французское их наименование) на острове Гаити. В этой связи можно вспомнить и о “лесных неграх” Суринама. Это не удивительно - борьба против рабства принимала в сходных условиях сходные формы, велась сходными методами» (стр. 7). Таким образом, некоторые общие положения, относящиеся к общей истории маронов, зарождению и развитию данной этнической группы могут быть равным образом отнесены и к суринамским маронам.

Нельзя согласиться с мнением А.Д. Дридзо о том, что борьба маронов нигде «не достигала такого размаха, не сыграла такой роли как

на Ямайке» (стр. 7). На этом выводе, как представляется, отразились идеи О. Паттерсона, работу которого «Социология рабства» привлекает советский автор. Родившийся в Вест -Индии О. Паттерсон полагает, что на Ямайке, как нигде больше в Западном полушарии (возможно, за исключением Бразилии), происходили наиболее массовые и частые восстания рабов (Patterson, 1967) (см. также (Patterson, 1970)).

Данная позиция молодого - на момент издания работы ему было 27 лет - ямайского исследователя отразила, прежде всего, националистические искания вест-индских народов, только вступавших на сложный и тернистый путь независимости. В поисках национальной идеи креольская элита Вест-Индии почти повсеместно возвеличивала выступления рабов на территории своей страны. Например, находившиеся у власти в Гайане в 1964-1992 гг. креолы объявили главным национальным праздником не день обретения независимости, а начало выступления Коффи 23 февраля 1763 г. (Бербисское восстание рабов). Событие стало важной идеологической вехой в становлении режима Ф. Бернхема. В возвеличивании событий в Бербисе дальше всех пошел депутат от креольской партии Народный национальный конгресс Т. Астон Санчес, который усматривал в нем саму предтечу революции на Гаити конца XVIII в.: «С началом восстания Имеется в виду Бербисское. луч света проникает в царство тьмы: его свет отражаются в делах Гаитянской революции, в глазах Туссена Лувертюра и его соратников... Им указало путь Бербисское восстание» (Thompson, 2006, p. 199).

С.А. Созина полагает, что «именно в Суринаме борьба рабов против рабовладельческого ига приняла весьма высокую по тому времени форму организованных вооруженных выступлений» (Созина, 1969, стр. 106). Интересным в данной связи представляется мнение голландского историка-суринамиста Сильвии де Гроот, активно изучавшей маронское движение. В работе, посвященной маронскому племени ндюка, она солидарна с О. Паттерсоном и Т. Астоном Санчесом: «Рабы Суринама никогда не объединялись, чтобы осуществить столько масштабное восстание, как в других местах (Бербис [выделено мной - А.Б.], Гаити и др.)» (Groot, 1969). И в то же время настоящим рефреном ее многочисленных публикаций могли бы стать следующие строки: «Стремление к свободе и независимости, реализации личности и собственной идентичности было характерно не только для Суринама XX века, или особенно второй половины этого столетия, но было известно издавна. Это стремление было наиболее ярким среди первых завезенных в страну рабов. Сопротивление, мятеж и партизанские войны как выражение этих усилий не прекращались на протяжении

XVII, XVIII и XIX веков. Это было связано с самой природой колонии, плантационная экономика которой была основана на рабском труде. Беспорядки, вызванные войной, которая снова и снова вспыхивала между рабами и поселенцами, в большей или меньшей степени способствовали тому, что Суринам в течение XVIII века стал постепенно приходить в упадок. В конце концов эта страна стала настолько бедной, что ее должна была субсидировать метрополия, которая всегда пыталась сократить издержки. Суринам так и не восстановился до сегодняшнего дня, не достигнув экономической самостоятельности» (Groot, 1970, p. 291).

Таким образом, волнения среди рабов для Суринама во второй половине XVIII в. не привели к крушению этой колонии или запрету рабства, но стали важной причиной ее постепенного экономического ослабления. Несмотря на то, что на территории Суринама маронское движение не достигло такого размаха, как на Ямайке, территориально-географические особенности (континент, а не изолированный остров) наряду с существенными признаками голландского колониального этоса (сегрегация) способствовали сохранению данной этнической группы вплоть до наших дней.

Еще полвека назад шведский натуралист Б. Шенгрен писал: «Тому, кто хочет повидать этих удивительных потомков рабов, пока они еще окончательно не уподобились представителям современной цивилизации или не превратились в профессиональных актеров, не следует надолго откладывать свою поездку в Суринам» (Шенгрен, 1967, стр. 142). Данные слова вполне применимы к нашим дням: тем интереснее и ценнее изучение суринамских маронов сегодня.

В то же время указанные территориально -географические отличия Суринама от Ямайки приводили к многочисленным миграциям маронов. В частности, они проникали на территорию соседней Французской Гвианы Сегодня там проживает около 6,5 тыс. буш-негров.: именно это обстоятельство, на наш взгляд, приводило к гораздо меньшим по масштабам боевым действиям маронов Суринама по сравнению с ямайскими марунами, находившимися в условиях ограниченного островного пространства.

В 1970-е гг. в связи с провозглашением независимости Суринама несколько популярных очерков о лесных неграх поместил на своих страницах журнал «Вокруг света». Написанные советскими и зарубежными корреспондентами, побывавшими непосредственно в этой стране, они были насыщены интересной, полученной из первых рук информацией, однако содержали некоторые неточности. Так, например, нельзя согласиться с итальянским журналистом Д. Палоттелли, который полагает, что между индейцами и беглыми рабами не было каких-либо конфликтов (Палоттелли, 1975): многочисленные факты свидетельствуют о том, что коренные жители с недоверием относились к проникновению в привычную для них среду обитания чужаков и даже соглашались принимать участие в поисках беглых рабов.

Что касается зарубежной литературы, то длительное время исследованиями суринамских рабов в целом и движением маронов в частности занимались голландские ученые, чьи работы в силу языковой ограниченности получили слабую известность за пределами нидерландского лингвистического ареала. Среди них отметим публикации в издающемся с 1919 г. усилиями Королевского института по лингвистике, географии и этнологии в Лейдене Koninklijk Instituut voor Taal-, Land- en Volkenkunde, сокращенно KITLV. академическом журнале «Вест-Индский гид» (несколько раз менявший названия, с 1992 г. он издается под названием «Новый Вест-Индский гид»). В 1920-е гг. американский бактериолог М. Кан, несколько раз посетивший Суринам, оставил не потерявшее значение и сегодня исследование о племени ндюка, насыщенное рисунками и фотографиями (Kahn, 1931) Сделанные М. Каном около 800 рисунков и фотографий в настоящее время хранятся в Амери-канском музее естественной истории в Нью-Йорке..

Следует отметить деятельность американского антрополога М. Херсковица, который совместно со своей супругой дважды - летом 1928 и 1929 г. - провел полевые исследования среди креолов и маронов Суринама (Herskovits &Herskovits, 1934; 1936).

В 1930-1940-е гг. наметились две традиции в изучении суринам- ского рабства: первую представлял потомок рабов, один из основоположников борьбы за независимость страны Антон де Ком (Kom, 1934), вторую - представитель креольской элиты Р. Ван Лиер (Oostindie, 1988).

Как отмечает Г. Остинди, в отличие от декомовской резкой кри- тики Обратим внимание на следующее описание рынка работорговли: «Жестокий европеец хватает негра за подбородок и открывает рот, чтобы увидеть, хороши ли зубы. Раб должен показать мыш-цы рук, он должен наклониться, шагнуть и прыгнуть, чтобы показать, что с его ногами все в порядке. И повсюду вокруг выставленных товаров зрители собираются, прикасаются к телам и обсуждают их качество друг с другом, словно находясь на торгах по продаже животных» (Kom, 1934, p. 33). Труд де Кома оказался почти забыт вплоть до конца 1960-х гг., когда он оказался востребован в новых условиях антиколониальной борьбы, а в последующие десятилетия и в связи со сменой идеологического вектора в Европе., замечания Р. ван Лиера о трехвековом периоде голландского колониализма выражались «скорее в форме иронического или сухого комментария, чем в виде жестокого обвинительного заключения» (Oostindie, 1988, p. 8).

Начиная со второй половины 1960 -х гг. активно выходят как специализированные труды по истории маронских сообществ Суринама, подготовленные С. де Гроот (Groot, 1963; 1969; 1970), В. Хугбергеном (Hoogbergen, 1985), Б. Схолтеном (Scholtens, 1994) и другими авторами, так и общие работы, относящиеся к проблемам рабства и колониализма в Суринаме Г. Остинди (Oostindie, 1993), А. ван Стиприана (Stipriaan, 1995) и т.д. С 1978 г. Центр по изучению Карибского бассейна при университете Утрехта издает «Источники для изучения буш-негров» Указанная работа В. Хугбергена является 11 томом в этой серии, переименованной в 1985 г. в «Источники для изучения афро-американских сообществ в Гвиане»..

Вышеизложенное позволяет сделать вывод: интерес к маронам отмечен в первую очередь среди голландских, суринамских исследователей, а также американских и французских Внимание последних было обусловлено проникновением с конца XVIII в. части маронов во Французскую Гвиану (Fleury, 2018) (Lasserre, 1966)., что обусловлено прежде всего историко-географическими и политическими факторами. Среди специалистов из других стран следует выделить немецкого этнографа П. Науманна (ГДР) (Neumann, 1967), который собрал ценный материал по материальной культуре суринамских маронов.

Источники, относящиеся к XVIII в., имеют ряд существенных недостатков. Во-первых, их авторы стремятся скорее создать позитивный образ далекой заокеанской колонии, нежели показать имеющиеся тяготы и сложности. Я.Д. Херлейн в «Описании плантаций Суринама» (Herlein, 1718) и Я. Писториус в «Кратком деловом описании Суринама» (Pistorius, 1763) больше говорят о природе Суринама и способах возделывания сахарного тростника, лишь немного упоминая о положении ввозимых рабов. Напротив, французский врач и натуралист Ф. Фермин в «Новом общем описания колонии Суринам» Французский текст 1769 г., голландский 1770 г. не только упоминает о маронах («беглые негры, которые сбежали, чтобы освободиться от работы или от заслуженного наказания»), но и указывает, «какие бесплодные усилия предприняло правительство и что уже было потеряно в различных войнах, которые пришлось вынести против них» (Fermin, 1770, p. 113-114).

В то же время для большинства работ этого периода характерно предубеждение к рабам, обреченным на жесткие условия существования. Намного более благосклонны к невольникам английская романистка Афра Бен, побывавшая в Суринаме с неясными целями в 1663 г. в период британского владычества над этой страной (Бен, 1796), и шотландский авантюрист Д.Г. Стедман, находившейся в Суринаме в 1772-1777 г. в составе бригады полковника Л. Фуржо (Stedman, 1962).

«Повествование» Стедмана стало позднее рассматриваться аболиционистами в качестве примера крайней жестокости к рабам в Суринаме. Посетивший 40 лет спустя Суринам немецкий путешественник писал, что жестокость по отношению к рабам остается нормой, хотя описанные Стедманом примеры уже кажутся почти невероятными (Sack, 1821, s. 82). Показательна негативная реакция суринамского плантаторского сообщества на «Повествование» Стедмана, которая получила отражение на страницах прессы. Так, один из критиков указывал, что «книга наполнена нелепостями, противоречиями и неправдой», возмущаясь, по его мнению, преувеличенными или намеренно неверно трактуемыми жестокостями к невольникам (Surinaamsche Almanak, 1821, p. 51).

В отличие от А. Бен и Д.Г. Стедмана, «Описание Гвианы или Дикого берега Южной Америки» Я.Я. Харцинка отличается большой фактологической точностью, претендуя на роль важнейшего исторического источника. (Полтора столетия спустя А. де Ком указывал, что указанная работа может претендовать на полную достоверность, активно использовал ее при написании своего труда «Мы, рабы Суринама».) Ценность книги Я.Я. Харцинка обуславливается также вошедшими в нее документами британской и голландской колониальной администрации, хронологически относящимися к середине XVII - середине XVIII вв. Не менее значимыми представляются публикации в суринамских ежегодных альманахах, которые раскрывают взаимоотношения между маронами и белыми поселенцами (Brouwn, 1796).

Хотя аболиционистское движение в Нидерландах никогда не достигало такого размаха, как в соседней Англии, один из активных сторонников эмансипации рабов Ж. Вольберс написал обширную «Историю Суринама» и был награжден за нее орденом Нидерландского льва (Wolbers, 1970). Вольберс никогда не приезжал в Суринам, основывался исключительно на архивных и других документах, тем не менее, его труд использовался де Комом как источник по истории креолов и маронов. Раскрывая гражданскую позицию Вольберса, укажем на строчки из памфлета «Рабство в Суринаме, или Те же зверства, о которых говорится в “Хижине дяди Тома”, также существуют в наших западно-индийских колониях!»: «Стоит ли удивляться, что те несчастные, которые были незаконно лишены свободы и на которых тяжелым бременем ложится иго рабства, не оставляют попыток вернуть себе свободу?» (Wolbers, 1853, p. 11).

Идеи оправдания рабства и колониализма, «цивилизаторской миссии» белого человека прослеживаются во многих источниках Заметим, что многие архивные источники (в настоящее время часть из которых оцифрована и размещена в свободном доступе на электронных порталах) с трудом поддаются расшифровке вследствие неразборчивого почерка.. Так, британский романист и ботаник, автор нескольких трудов по истории Гвианы Д. Родвэй пишет: «Конечно, были люди, которые могли быть жестокими по отношению к своим чернокожим, так как еще есть люди, настолько низкие, чтобы жестоко пороть ценных лошадей, но считать такое обычным делом - утверждение совершенно беспочвенное. Как хорошо охраняемое животное, плантатор гордился им, кормил и наставлял, похлопывал его по спине и гордо показал его своим друзьям. Все это кажется нам очень унизительным, но ведь негр не видел этого в таком свете» (Rodway, 1896, p. 158).

Таким образом, вплоть до 1920-1930-х гг. литература о маронах была представлена крайне скупо, их масштабное научное изучение начинается в предвоенный период и особенно - начиная с 1960-х гг..

ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС

Еще А. Кеплер указывал, что «Гвиана могла быть названа самой богатой страной в мире, если бы имелась достаточная рабочая сила для эксплуатации ее плодородных земель» (Kappler, 1881, s. 3).

Хотя первые форпосты голландцы, французы, англичане основывали на побережье Суринама на протяжении всей первой половины XVII в., наиболее удачной оказалась экспедиция, посланная в 1651 г. барбадосским губернатором лордом Ф. Уиллоуби. В отличие от предыдущих поселенцев, представлявших собой искателей приключений и авантюристов, новые колонисты с учетом собственного опыта создали основанную на рабском труде плантационную экономику. Спустя десять лет британский Суринам составлял успешную конкуренцию Барбадосу: современник писал, что «наша колония ежедневно улучшается <...>. Наш сахар намного лучше и дороже, чем на Барбадосе» (Dentz, 1919, p. 3). Переоценка своих сил привела англичан к капитуляции от голландцев в 1666 г., впрочем, принятой на весьма достойных условиях. Примечательно, что голландский флотоводец А. Крийнсен пошел на хитрость, подняв английский флаг на своих судах, чем усыпил бдительность противника и добился скорой победы.

Бредский мир 1667 г. закрепил Суринам за Соединенными провинциями, передавшими в обмен англичанам Новый Амстердам, будущий Нью-Йорк. К этому времени на территории Суринама насчитывалось чуть больше 20 сахарных плантаций, которые находились по берегам рек в отдалении от болотистого и низменного побережья . Назначенный «Обществом Суринама» в 1683 г. губернатор В.А. ван Соммельсдейк не только активно привлекал новых переселенцев, но и приложил усилия к созданию целой системы дамб и дренажных каналов в прибрежной зоне, где в дальнейшем начали создаваться новые плантации.

Уже к середине XVIII в. Суринам признавался богатейшим голландским владением, отличавшимся «от американских колоний других держав обилием и качеством поставляемой продукции; кофе, какао, сахар и хлопок, которые там выращивают, превосходят по качеству аналогичные товары из других мест» (Nystrom, 1942, p. 42). Экспорт из Суринама достиг своего пика в 1770-е гг., после чего началось постепенное снижение, вызванное как наполеоновскими войнами, так и развитием европейского сахарного производства, основанного на переработке свеклы.

Практически для всех плантаций была характера единая система расселения. Главным зданием являлся окруженный садами дом владельца плантации, в непосредственной близости от которого распол а- гались дома других белых поселенцев, в частности надзирателей. На границе дворовых построек (складские помещения, перерабатывающие установки) и сельскохозяйственных угодий размещались жилища рабов. Поскольку реки являлись важнейшей транспортной артерией, то все внутренние плантации были нанизаны на них, словно гроздья винограда на куст. Еще в 1855 г. в колониальном отчете значилось, что «водный путь является единственным, по которому осуществляется вся перевозка людей и товаров» (Dusseldopr, 1963, p. 28).

В среднем размеры плантаций составляли 4 км в длину и 600 м в ширину, располагаясь меньшей стороной по берегу реки или ручья. Примечательно, что уже к 1737 г. в верховьях рек наблюдались заброшенные плантации, что выступало странным противоречием с увеличивавшимся вывозом колониальной продукции. К этому привели не только истощение почв (как уже говорилось выше, первые плантации были заложены вдали от низменного побережья), но и регулярные нападения маронов.

Уже во времена Уиллоубиленда в Суринаме насчитывалось около 4 тыс. рабов. И хотя после перехода колонии под контроль Нидерландов начался настоящий исход англичан, продолжавшийся до 1680 г. , усилия В. Соммельсдейка привели к резкому увеличению числа плантаций и рабов (см. таблицу 1).

Таблица 1. Население и плантации Суринама (Groot, 1969) (Keijser, 1985)(Linden, 2015)

ОСОБЕННОСТИ СУРИНАМСКОГО ОБЩЕСТВА

При рассмотрении суринамского общества XVIII в. следует обратить внимание на его несколько особенностей. Во-первых, со времен Д. Стедмана принято считать голландцев основателями самой суровой системы рабовладения в Новом Свете (Johnston, 1910) (Tannenbaum, 1947). Ч.Р. Боксер полагает, что «бесчеловечность и жестокость достигли своих пределов в Суринаме» (Boxer, 1963, p. 241). В то же время практически все авторы опираются в своих выводах на те факты, которые показывает Д. Стедман, в ряде случаев игнорируя собственные аргументы.

Так, Г. Джонстон пишет, что «в голландской Гвиане в течение XVIII века, как и в Южной Каролине, Джорджии и Теннесси в XIX веке, рабы в своем отчаянии часто совершали самоубийства, чтобы избежать нестерпимых пыток» (Johnston, 1910, p. 120). Джонстон сравнивает положение в Суринаме и южных американских штатах в разных столетиях: при этом забывая, что если в Суринаме в XIX в. отношение к рабам стало значительно мягче, то в южных штатах США, согласно его мнению, ситуация даже ухудшилась. Это не мешает ему называть именно голландский Суринам страной наиболее варварского отношения к рабам. Напротив, выходец из Барбадоса Ч. Лесли пишет о Ямайке как месте самого жестокого обращения с рабами (Leslie, 1740).

Таким образом, вряд ли можно говорить о принципиально худшем или лучшем положении невольников, но в то же время следует учитывать такие показатели, как место труда рабов, характер сегрегации и т.д.

Важным фактором является большая по сравнению с Ибероаме- рикой сегрегация голландского Суринама. Этим можно объяснять и более суровое отношение к невольникам, практиковавшееся на плантациях страны. В рабской среде, например, запрещались разговоры на голландском. Путешественник, посетивший Суринам в 1693 г., отмечал: «Основали эту колонию англичане, и на английском в основном все еще говорят рабы» (Alphen, 1962, p. 307).

В конечном итоге сложился суринамский язык креолов (негро - инглиш, или сранан-тонго), 77 % словоформ которого и сегодня созданы на базе английского языка (Berg, 2013). При этом в конце концов негро-инглиш стал использоваться не только для общения с невольниками, он все активнее проникал в повседневную жизнь белых поселенцев. Давид Насси приводил примеры того, как жены плантаторов, привыкшие к общению на негро -инглиш со служанками, терялись и смущались при разговорах в светских компаниях (Nassy, 1974).

В отличие от Ибероамерики, в Суринаме рабов не христианизировали («небеса не созданы для всех черных, те, кто верен дьяволу, должны работать на плантациях» (Voorhoeve &Lichtveld, 1980, p. 46)). Когда в 1785 г. власти разрешили проведение католических служб, одним из важнейших условий стало повторение этого запрета (Abbenhuis, 1954, p. 120).

Добиваться послушания плантаторы долгое время стремились путем низведения невольников до уровня контролируемого страхом наказания животного. Важным признанием данной порочной практики является высказанное в 1827 г. мнение генерального комиссара Й. ван ден Боша о необходимости «религиозного воспитания» в рабской среде (Stiprian, 1993, p. 130).

В. Букхудт, живший в Суринаме в 1840 -х гг., приводит следующий пример отношения владельцев к невольникам: «Иногда раба по какой-то причине привлекал к ответственности его хозяин, и он начинал свои извинения с обычных слов: “Я так думал”, получая в ответ: “Негр не может думать!”» (Boekhoudt, 1874, p. 105]. Эти «разговоры» были характерными для XIX в., века просвещенного и цивилизованного, в течение которого рабство было запрещено во всех европейских колониях: тем более суровым в этой связи видится предшествующее столетие. Запрет на ношение обуви, шляп, золотых украшений, несмотря на отдельные послабления, существовал вплоть до отмены рабства. Эти ограничения вытекали из самого понимания раба не как человека, а как движимого имущества: исходя из понимания «вещи не могут владеть другими вещами», они в принципе не могли владеть собственностью (Boekhoudt, 1874).

До 1784 г. сексуальные контакты между белыми и неграми были запрещены, однако в условиях серьезных гендерных диспропорций данные связи имели место, что привело к последующим послаблениям. Тем не менее, такого массового слоя мулатов, как в соседней Бразилии, в Суринаме не сложилось: А. Стиприан на основе изучения 20 плантаций начала XIX в. приходит к выводу, что не более 3 % рабов были записаны как мулаты (Stiprian, 1993).

В-третьих, в отличие от испанцев и португальцев, запрещавших прибытие в Новый Свет иудеев и марранов, голландцы одобряли и даже предоставляли определенные привилегии еврейской общине. Уже экспедиция Уиллоуиби столкнулась с первыми еврейскими поселенцами, чьи исключительные права были подтверждены и после перехода колонии к Соединенным провинциям. Перечисляя дарованные евреям возможности, Д.Г. Стедман писал, что не слышал ни о чем подобном ни в одной другой части света.

Огромное значение еврейской общины для Суринама наглядно показывают цифры: к 1730 г. евреи были владельцами трети сахарных и кофейных плантаций страны (Israel, 2001). Посетивший Суринам в 1805 г. немецкий естествоиспытатель А. фон Сак писал: «В этой колонии евреев упрекают в жестоком обращении с рабами, а негры боятся больше всего, как если бы их в наказание за плохую работу не продали еврею» [Sak, 1821, s. 82]. А. Сак мог повторять антисемитские стереотипные высказывания (тем более что в условиях начавшегося в 1770-е гг. экономического кризиса в Суринаме подобные настроения только усиливались), в то же время его мнение основывалось, помимо прочего, на собственных впечатлениях.

Исследовательница из Университета Торонто Н. Земон Девис полагает, что в Суринаме «некоторые еврейские владельцы, повторяя “египтяне плохо обращались с нами, они заставляли нас страдать”, возможно, решили не поступать так же с рабами на своих землях» (Davis, 2016). Мы думаем, что истина, как всегда, находится посередине, а жестокость рабовладельцев в Суринаме скорее определяется общими сложившимися условия колониального хозяйствования, нежели определенной национальной принадлежностью. Так, не меньшей суровостью отличались шотландские рабовладельцы: многие из них после эмансипации 1838 г. в Британской империи были активными противниками аболиционизма в голландских владениях (Alston, 2018).

В целом Суринам, равно как другие голландские владения в Гвиане (Бербис, Демерара, Эссекибо), отличался смешением различных народов, среди которых встречались немцы, шведы, швейцарцы и др. Это было типично и для голландских поселений в Южной Африке.

В-четвертых, в голландском Суринаме (впрочем, как и во всех других голландских колониях в Южной Америке) не было создано специализированных рабских правовых кодексов, как в испанских, португальских и французских колониях. В течение ХУП-ХУШ вв. законодательство в Суринаме было основано на Constitutio Criminalis Carolina 1532 г. с некоторыми добавлениями колониальных властей. По этим законам раб являлся собственностью господина. Хозяин имел право наказывать невольника за различные проступки, но ему не разрешалось убить его. Владелец был обязан обеспечить раба едой, одеждой и жилищем. Как отмечают исследователи, надзор за соблюдением некоторых имевшихся прав рабов (например, штраф за убийство, предельное количество ударов кнутом и т.д.) фактически не осуществлялся.

Более того, в 1762 г. плантаторы решительно выступили против применения в отношении к ним более серьезных наказаний: «Хотя ни один владелец не должен присваивать власть над жизнью и смертью над своими рабами, тем не менее, крайне важно, чтобы рабы продолжали верить, что их хозяева обладают этой силой. Нам не удержать их под контролем, если они узнают, что их хозяева могут получить телесное наказание или быть казнены за смерть раба в результате чрезмерных наказаний» (Lier, 1949).

Говоря о суринамском населении XVIII в., следует прежде всего указать на глубокий антагонизм между белым и черным населением. В общественном восприятии чернокожие по умолчанию воспринимались в качестве рабов. Немногочисленные свободные африканцы и их потомки упоминаются в различных исторических документах через выражения «freynegers»или «vrijnegers»(«свободные негры»), а также «vrij gemaakte neger»(«освобожденный негр») и «vrij geborenneger» («свободнорожденный негр»). Последние два выражения характеризовали, как правило, процессы манумиссии, то есть акт освобождения невольников своим владельцем. Примечательно, что на протяжении длительного времени миссионеры моравских братьев использовали слово «freyneger»исключительно по отношению к маронам (Phaf- Rheinberger, 2008, p. 77). Что касается колониальных чиновников, то они предпочитали именовать маронов «wegloopers»(«беглецы») или «boschnegers»(«кустарники-негры»). После подписания мирных договоров между «Обществом Суринама» и несколькими группами маронов членов этих групп стали называть « bevredigde boschnegers» («умиротворенные буш-негры») или «vrije boschneger»(«свободный буш-негр») (Berg, 2013, p. 740). В дальнейшем родившиеся в колонии рабы получили наименование креолов, термин, который редко использовался и для обозначения местного белого населения Сегодня под креолами в Суринаме понимаются исключительно потомки африканцев..

Для демографической панорамы современного Суринама характерно выделение так называемых bevolkingsgroepen(популяционных групп), далеко не всегда совпадающих с этнорасовыми группами. Так, африканское происхождение имели и креолы, и мароны, но под последними понимаются потоки бежавших с плантаций рабов, сохранивших африканскую культуру и до недавнего времени слабо подверженные ассимиляции. Ввозимые в результате трансатлантической работорговли в Суринам негры относились к различным этническим и языковым группам западного побережья Африки.

Подробный анализ географического происхождения суринамских рабов на основе архивных источников представлен в работе голландского историка Я.М. Постма (Postma, 1990). В соответствии с приводимыми им данными выделяется три следующих периода:

1) 1650-1720 гг.: в это время можно отметить два крупнейших района происхождения суринамских рабов, 50 % из них были ввезены из района с говорящим названием Невольничий берег (совр. Того, Бенин), 40 % из области Лоанго (совр. Республика Конго и Демократическая республика Конго). Слово « лоанго» стало нарицательным и прочно вошло в суринамскую среду в первой половине XVIII в.: под таким названием, в частности, фигурируют несколько маронских поселений (Berg, 2013, p. 741). Что касается Невольничьего берега, то в массовом количестве оттуда привозились «попо», или «папа», под которыми понимались современные эве. Судебные архивы того времени содержат имена людей, в состав которых входит слово « папа»: Папа Квасси, Бэтти Папа и др.

2) 1720-1740 гг.: подавляющее большинство рабов в этот период было доставлено из Золотого берега (Гана). Здесь наиболее часто в источниках встречается наименование «короманти», или «короман- тин». Именно так назывался построенный англичанами в 1638-1645 гг. на Золотом береге форт (сегодня он относится к Центральному региону Ганы), которой в 1665 г. после захвата М. де Рюйтером перешел к голландцам под названием форт Амстердам.

3) 1740-1815 гг.: наветренное побережье (область, простирающаяся от Сьерра-Леоне до Кот-д'Ивуара).

Я.Я. Харцинк дает описание различных ввозимых в Суринам африканцев, приводя не только их наименование, но и оценивая их пользу и значение для плантаторов (Hartsinck, 1770, p. 918-922). Не все приводимые им наименования африканских народов удалось идентифицировать современным исследователям. Так, одни их них относят «або» к территории современного Камеруна, другие связывают происхождение данного термина с Абомеей, столицей королевства Дагомея. Под «ардрой» и «фидой» подразумеваются лица, поставляемые из форпостов Ардра и Вида Голландской Вест -Индской компании в Западной Африке, «фон» относится к народу, населявшему Дагомею, и т.д.

Представляет интерес данная Я.Я. Харцинком характеристика отдельных групп африканцев, исходя из критериев трудолюбия и выносливости. Про малле он пишет, что это «сильный народ, который в состоянии выполнять достаточно охотно самую тяжелую работу». Относительно фида, полагает, что они склонны к воровству, хотя во всех других случаях «активны и послушны своим хозяевам» [39, blz. 919-920]. Легко иметь дело и с папой. Короманти, напротив, несмотря на огромную физическую силу, отличаются вспыльчивостью и склонностью к мести. Худшими по характеру и отношению Я.Я. Харцинк считал лоанго. Примечательно, что схожими характеристиками наделяет «папу», короманти и др. автор одной из первых работ о ямайских марунах Б. Эдвардс [69, p. 70-92].

Переходя к непосредственному рассмотрению положения рабов, укажем на их различные классификации: юридически они разделялись на домашних и плантационных. Домашние рабы чаще всего были личной собственностью свободного человека, иногда даже независимо от его цвета кожи (к моменту отмены рабства 1863 г., по данным Э. Несло, в Парамарибо 3 % небелых имели одного или нескольких частных рабов (Neslo, 2015, p. 194), но могли быть и собственностью фирмы. Большинство из них являлись личными слугами или ремесленниками.

Другую категорию составляли рабы, принадлежавшие плантации. Хотя положение домашних рабов, как правило, было легче плантационных (особенно занятых на считавшихся самыми тяжелыми сахарных плантациях), принадлежавшие плантациям рабы обладали определенной правовой защитой: для перемещения рабов с одной плантации на другую, например, требовалось разрешение, как властей, так и самого раба (Hoogbergen, 1985, p. 47).

Еще одним вариантом классификации суринамских рабов было разделение на основе занятости и местоположения (см. таблицу 2).

В течение первой половины XVIII в. суринамские плантации стали огромными предприятиями, поставлявшими в Европу сахар, кофе, какао, хлопок. Полевые рабы жили в крайне суровых условиях.

Сестра Хартман, представлявшая миссию моравских братьев, оставила такой отзыв о плантации Берг-ен-Даль: «Как будто я прибыла в Содом. Все, что вы слышите здесь, это обиды, ругательства и хвастовство. Люди стоят на самом низком уровне цивилизации, ходят обнаженными, пока не станут взрослыми <...> они едят нечистых животных: крыс и обезьян и все остальное, что находят <...>. По правде говоря, в их домах обитают змеи и крысы. Если вы пробыли здесь недолго, вы ничего не сможете узнать. Вы должны жить среди них. И вы должны быть осторожны, потому что эти семьи держатся друг за друга, как словно корни... Если вы вступите в драку с одним из них, они будут все против вас» (Post, 2017, p. 21).

Таблица 2. Классификация рабов (Lier, 1949)

Белое население на плантациях было немногочисленным. Во второй половине XVIII в. вообще наблюдается отток владельцев плантаций в Нидерланды: в 1786 г. собственные владельцы проживали не более чем на 90 плантаций из 500 насчитывавшихся (Lier, 1949).

Непосредственное управление плантациями осуществлялось директором, администратором и белыми надзирателями. Администратор занимался всеми финансовыми вопросами и большую часть времени находился в Парамарибо. Хотя отношения между директорами и администраторами могли иногда доходить до конфликта, в общем -то, директор находился на положении принца в своем собственном княжестве (Stiprian, 1993).

Рабам предоставлялась определенная свобода передвижений: «На каждой плантации были участки земли, которые не использовались для выращивания рыночных культур; на этих маленьких площадях рабы разбивали свои огороды. Некоторые из этих участков находились в джунглях за пределами плантаций. Рабы охотились в этих джунглях, они ловили рыбу в болотах. У рабов также были небольшие

каноэ, в которых они гуляли по ручьям и болотам. Их белые хозяева никогда не ходили в этих путешествиях, так что рабы знали гораздо больше, чем их хозяева, об окружающей местности. Рабам, как правило, было несложно ускользнуть от плантации незамеченным» (Linden, 2015).

Если раб был до предела измотан своим положением, у него оставалось два выбора: бежать в джунгли, где он в большинстве случаях мог неплохо ориентироваться, и присоединиться к маронам либо отправиться в Парамарибо с жалобой на своего владельца. Подавляющее большинство рабов выбирали первый путь, не надеясь на справедливость властей. Однако имеются данные и о тех рабах, которые рискнули обратиться к судебным органам в Парамарибо.

Известно, что в течение 1732 г. не менее 15 рабов пожаловались на плохое обращение со стороны своего хозяина. Он пренебрегал своими рабами и давал им слишком мало еды, на его плантации рабов пороли без видимых причин, а некоторых даже забивали до смерти.

Как отмечает М. де Бир, отношение колониальных властей к таким жалобам было противоречивым. С одной стороны, они поддерживали практику нормального обращения с рабами, чтобы предотвратить возможное недовольство среди невольников, с другой - полагали, что наказание плантатора могло создать прецедент и уменьшить «послушность» рабов. Тем не менее, в ходе начатого расследования рабов допросили (несмотря на то, что их показания против белых были недействительными), а плантатор получил приказ нанять подходящего директора для своей плантации. Только после выполнения данного требования рабов возвратили своему владельцу. Какие-либо меры к осуждению ответственных работников плантации так и не были приняты (Beer, 2010).

Затрудненность подобных процедур и возвращение к прежнему владельцу вряд ли могли способствовать распространению подобных случаев. В то же время в течение XVIII в. ежегодно с суринамских плантаций убегало в общей сложности до 300 рабов, из которых ²/₃ через некоторое время по собственной инициативе возвращались к своим хозяевам, не выдержав, в первую очередь, сложных условий жизни в джунглях (Hoogbergen, 1985). Стабильно растущее число маронов приводило к регулярно увеличивавшимся наградам за поиски беглых рабов и их возвращение (Wolbers, 1970).

Разумеется, существовали и другие способы мести рабов своим хозяевам. В 1690 г. отмечен первый факт убийства невольниками владельца плантации у реки Коммевейне (Davis, 2016), нередкими были

умышленные поджоги - не только усадьб, но и городской застройки в Парамарибо (Teenstra, 1842).

Огромное численное превосходство рабов порождало чувство неуверенности и беспокойства у белого населения. С. Де Гроот пишет, что, «несмотря на свою идеологию и вынужденное чувство превосходства, рабовладелец жил в постоянном страхе перед восстаниями рабов, который ни в коем случаев не был беспочвенным» (Groot, 1963,p. ⁶⁾.

МАРОНСКИЕ СООБЩЕСТВА

Распространение термина марон Исп. симаррон, от cima- «верхушка, вершина горы». Французский исследователь Л. Пейтро полагал, что симарронами называлось племя в Панаме, которое после восстания было обращено испанцами в рабство (Peytraud, 1897). Подробный анализ этимологии проведен Ж.-П. Тардье (Tardieu, 2006). по Западному полушарию отразило степень его присутствия в колониальных владениях европейских держав.

Сразу после начала работорговли в Новом Свете появились и первые беглецы с плантаций. Уже в 1503 г. губернатор Эспаньолы Н. де Овандо просил не присылать больше негров, потому что они «бежали и присоединились к индейцам, научили их вредным привычкам и их невозможно поймать» (Herrera, 1726). Как справедливо отмечает французский исследователь, «это было начало маронажа» (Scelle, 1906).

К середине XVI в. слово «симаррон», под которым понимались беглые рабы, постепенно входит в язык испанской колониальной администрации. Мароны нанесли заметный урон Испанской империи в Панаме, особенно между 1540 и 1570 гг., когда поддерживали связи с британскими и, возможно, французскими корсарами. Одним из крупнейших маронских сообществ стала республика Палмарес в Бразилии, которая в конце XVII в. насчитывала до 20 тыс. жителей, а ямайские мароны явились первыми, с кем европейцы оказались вынуждены вступить в равноправные отношения Подробнее см.: (Хазанов, 1958).. Как пишет М. Кэмпбелл, «ма- ронские общества были основаны на африканских социальнополитических и военных традициях, приспособленных к условиям Нового Света» (Campbell, 1992).

Однако различные территориально-географические условия и отношения колониальных властей обусловили, наряду со сходными, отличительные черты суринамского маронства. Первые беглые рабы в Суринаме появились еще в период британского владычества; в ходе столкновение голландцев и англичан в 1666-1667 гг. число их увеличилось. Известна информация о существовании деревни маронов, относящаяся к 1680 г. (Davis, 2016).

Знаковым стало нападение французского корсара Ж. Кассара в 1712 г.: плантаторы, спасая невольников, спрятали их в лес, откуда не менее 700 решили позднее не возвращаться, сформировав в дальнейшем племя сарамакканцы. После целого ряда нападений маронов на плантации в 1730 г. было совершено несколько ответных рейдов, в результате которых обнаружили и уничтожили два маронских поселения на реке Сарамакка (Almanak voor Suriname, 1925). 26 негров погибли в ходе столкновений, а 11 были казнены с особой жестокостью. Некоторых из них привязали к шесту и сожгли заживо, отрубленные после пыток головы других водружали на кол и т.д. [39, blz. 765]. Подобное варварство, помимо психопатологий самих плантаторов, было обусловлено еще и стремлением устрашить невольников. Как пишет Я.Я. Хартсинк, с «ними обошлись слишком строго, в надежде, что такой пример испугает их сподвижников и уменьшит склонность рабов к побегам» (Hartsinck, 1770).

Однако попытки запугать маронов не увенчались успехом: в 1749 г. власти заключили первое соглашение с ними, одним из пунктов которого была выдача новых беглецов (Surinaamsche Almanak, 1821) (этот пункт стал неотъемлемой частью всех последующих соглашений с маронами). К середине XVIII в. наблюдается консолидация маронов вокруг нескольких общин: несомненно, что самыми влиятельными в этот период являлись ндюка.

В ряде случаев мароны, происходившие с разных плантаций, негативно относились друг к другу, дело доходило даже до прямых вооруженных столкновений. В результате маронские сообщества формировались на основе региональной идентичности, вплоть до настоящего времени они представляют собой шесть племен (или групп): ндюка, сарамакканцы, бони, матуари, коффимакка, парамак- канцы. Каждое племя, возглавляемое гранманом, делилось на отдельные кланы (ло), руководимые вождем, или капитаном (Stiprian, 2016). Не менее важную роль играли жрецы: это были «философы», носители знаний, защитники, специалисты по народной медицине (Velthuizen, 2017).

Со временем стало считаться, что все члены ло происходят от изначального отряда беглецов и (или) от изначальной прародительницы, что подразумевало родственную связь внутри клана (Bilby, 1996). Известно, что у рабов помимо родственных связей важную роль играли также формировавшиеся социальные связи между прибывавшимина одном корабле, а затем работавшими на одной плантации («братство по кораблю», «братство по плантации») (Дридзо, 1993). Схожие связи сохранялись некоторое время у маронов. Власть лидеров не была беспредельной: ежедневно в деревне все взрослые мужчины собирались для обсуждения спорных вопросов. Нередко споры длились по нескольку часов, а иногда за консультациями приходилось обращаться и к пожилым женщинам.

Каждый клан селился в собственной деревне, состоящей от нескольких десятков до нескольких сотен жилищ. Нередко деревни обносились частоколами с примыкавшими к ним сторожевыми башнями. Жилища маронов были простыми хижинами, покрытыми пальмовыми листьями или соломой, как правило, разделенные на спальное место и место приема пищи. Наиболее важными источниками пищи маронов выступали охота и рыболовство. Мароны использовали как опыт индейцев, так и африканские традиции. Добыча не всегда употреблялась в пищу: хвосты некоторых обезьян использовались в качестве веников, перья определенной несъедобной птицы для очистки ушных раковин и т.д. (Price, 1991).