Взаимодействие стратегий Соединенных Штатов Америки и России на Большом Ближнем Востоке: проблемы сотрудничества и соперничества

2. Администрации Дж. Буша-мл. удалось обосновать вторжение в Ирак и свержение режима Саддама Хусейна аргументами борьбы с терроризмом, что подтверждается анализом позиций основных групп политического истеблишмента и экспертного сообщества США, а также настроениями общественного мнения.

3. Доминирование принципа антитерроризма в политике США в арабском мире отчасти осложнило на непродолжительное время отношения администрации с рядом традиционных союзников США, но, тем не менее, к 2004-2005 гг. начало положительно сказываться на политике этих стран; руководство Саудовской Аравии и других нефтяных монархий Персидского залива не только заметно усилили все элементы противодействия экстремизму и терроризму внутри своих обществ (ужесточение соответствующей позиции властей, изменение информационной обстановки в результате контроля над основными СМИ, принятие ряда законов в данном направлении и т.д.), но и существенно прокорректировали свою региональную политику, что достаточно ясно проявилось во время летней войны 2006 г. между Израилем и экстремистской шиитской группировкой «Хизбалла» в Ливане.

4. Продолжая эксплуатировать мобилизационный потенциал принципа борьбы с терроризмом, администрация Дж. Буша_мл. прилагала усилия для воссоздания почти разрушенной в ходе президентской кампании 2004 г. двухпартийной платформы по Ближнему Востоку в целом и по Ираку в частности, но добиться этого не удалось из-за усиливавшегося межпартийного раскола, в том числе и в связи с расхождениями в оценках причин и перспектив развития обострившейся в 2006 г. обстановки в Ираке.

5. К началу второго срока президентства Дж. Буша_мл. стало ясно, что если принцип совместной борьбы с терроризмом срабатывает в большинстве случаев в отношениях США с их традиционными партнерами в Арабском мире, то другой принцип, провозглашенный в качестве основополагающего для ближневосточной политики США, - продвижения демократии - нередко создает проблемы для партнерских отношений; по сути администрация Буша согласилась с посылом нефтяных арабских монархий, который можно определить таким тезисом: «нарастание взаимодействия с США в борьбе с террором обусловлено ослаблением давления США в плане демократизации».

6. При том, что администрация президента Обамы провозгласила в качестве приоритета в борьбе с терроризмом усилия по нормализации ситуации в Афганистане, она не намерена вносить сколь-либо существенные изменения как принципиально (концептуально) в стратегию этой борьбы, так и менять созданные в контексте этой борьбы военно-политические структуры США и НАТО в зоне ББВ.

В том, что касается России, то в отличие от США, проблематика борьбы с терроризмом воспринималась в нашей стране со второй половины 1990_х годов как угроза внутренняя, постепенно трансформируясь и проникая в сферу внешней политики. Решающий импульс появлению и разрастанию данной проблематики был спровоцирован ситуацией в Чеченской республике и вокруг нее - на Северном Кавказе: если до 1996 г. (подписание Хасавюртовских соглашений) события в Чечне расценивались российскими властями как противостояние центра и местного сепаратизма, то последующие оценки положения вокруг этой республики изменились радикально - власть констатировала факт интернационализации внутрироссийского конфликта посредством вовлечения в него экстремистских группировок арабских исламистов; в информационном плане сам конфликт представлялся его инициаторами в ключе религиозного противостояния между мусульманами и российской властью (православной), что было призвано нарастить потенциал симпатий к так называемой «борьбе чеченских мусульман» за независимость со стороны не только экстремистских и фундаменталистских группировок и кругов, но и официальных властей ряда мусульманских государств. Таким образом, чеченская проблема вышла за рамки внутренней политики нашей страны и стала важным фактором как в отношениях между Россией и мусульманским миром (в этой плоскости она рассматривалась последним, главным образом, в религиозном ключе), так и между Россией и странами Запада (здесь преобладали оценки гуманитарного, правозащитного порядка).

Другой очаг террористических угроз формировался для России в 1990_х годах по периметру ее южных границ. Это возникновение и наращивание активности экстремистских группировок под знаменем ислама в таких бывших советских республиках, как Узбекистан, Киргизия, Таджикистан, попытки исламистов захватить власть в отдельных районах и в некоторых республиках в целом при поддержке опять же зарубежных исламистских организаций (особенно со стороны правительства Талибан в Афганистане); нацеленность военных, идеологических и бизнес-стратегий (наркотрафик) этих группировок на Россию; наконец, налаживание оперативных связей между этими силами с исламистами внутри России (особенно в Чечне). Формально этот очаг угроз относится к категории внешних, но в силу исторических и географических особенностей, в силу реальной прозрачности границ эта угроза воспринималась в России на стыке политики внутренней и внешней.

Противостояние России этим двум векторам террористических угроз (Чечня и ситуация в Центральной Азии) во многом определило содержание и приоритеты внешней политики нашей страны в целом на рубеже 1990-2000_х годов. В рамках данного раздела рассмотрены параметры влияния фактора антитерроризма на формирование и эволюцию внешнеполитической концепции России, основные направления и этапы реализации тех положений концепции, которые нацелены на борьбу с терроризмом и преодоление связанных с ней негативных последствий для имиджа РФ. Автор сосредоточился на а) анализе концептуальных документов, выявлении мотивов того или иного позиционирования в них фактора антитерроризма, на определении его роли и влияния на конкретные внешнеполитические акции российского руководства; б) на рассмотрении вопроса трансформации внешнеполитических структур под воздействием фактора антитерроризма; в) на определении параметров влияния этого фактора на политику России в регионах Ближнего Востока, Центральной Азии и Закавказья; г) на выявлении параметров влияния антитерроризма на двустороннюю и многостороннюю дипломатию России на международной арене в целом.

Термин же «террористическая угроза» в данном контексте следует понимать как угроза терроризма, исходящая от экстремистских исламистских группировок, прикрывающихся намеренно искаженными в своих политических целях лозунгами и призывами, основанными на интерпретации священных писаний мусульман, и пользующихся поддержкой зарубежных террористических центров. Таким образом, под фактором антитерроризма, влияющим на внешнюю политику РФ, следует понимать тесную увязку терроризм + исламизм + иностранная помощь, вынося за пределы данной работы рассмотрение других видов террористических угроз, не связанных с исламизмом и иностранной помощью.

Особое внимание автор уделил констатации расхождений между США и Россией в понятийном аппарате. Так, утверждая, что угроза терроризма является одной из важнейших для США и России, основополагающие документы в каждой из стран по данному вопросу, однако, предлагают различные интерпретации этой угрозы, из которых следуют разные по характеру наборы задач по противодействию ей.

Различия в трактовке террористической угрозы ведут к существенно разному толкованию и понятия «международный терроризм». А именно - в России «борьба с терроризмом» в основном трактуется в контексте противодействия внутренней угрозе, входит в юрисдикцию внутреннего законодательства и осуществляется сугубо собственными (национальными) силами и средствами; борьба же с «международным терроризмом» трактуется весьма расширительно, в основном аппликируется к постсоветскому пространству ЦАЗ в самых разных аспектах, но при этом обозначается только одно территориальное образование в качестве очага этой угрозы для региона - Афганистан. (Правда, в последнее время к разряду очагов террористической угрозы российское руководство начинает относить и приграничные с Афганистаном территории в Пакистане - но не это государство в целом.) Только в этой части (проблема Афганистана) российское руководство, судя по всему, рассматривает себя причастным к международной антитеррористической коалиции.

В США понятие «борьбы с терроризмом» имеет весьма ограниченное применение внутри страны. Оно практически полностью ассоциировано с антитеррористическими мероприятиями за пределами Соединенных Штатов, является де-факто синонимом понятия «борьба с международным терроризмом» и достаточно определенно увязано с территориальными образованиями - Ираком, Афганистаном и Пакистаном. В первых двух случаях (Ирак и Афганистан) условиями и целями этой борьбы была смена режима; в третьем (Пакистан) - оказание военной и финансовой поддержки правящему режиму, рассматриваемому в качестве союзника по антитеррористической коалиции.

В главе IV рассматриваются различные аспекты влияния энергетического фактора на внешнеполитические стратегии США и России в регионе ББВ. Автор видит свою задачу в следующем - сравнить, сопоставить, проанализировать и выявить как точки расхождений, так и совпадений долговременных интересов энергостратегий России и США в указанных регионах с тем, чтобы обозначить возможные пути взаимодействия наших стран в энергосфере в логике формулы подлинной энергобезопасности, предполагающей поддержание баланса интересов, рисков и потребностей между производителями углеводородного топлива и их потребителями.

Ситуация, сложившаяся в американо-российских отношениях сразу после событий 11 сентября 2001 г., высветила неожиданным ракурс проблематики взаимоотношений двух стран, а именно - при наличии доброй политической воли обеих сторон именно взаимодействие в сфере энергетики может соответствовать базовым интересам наших стран. Именно тогда получили дополнительный импульс планы проработки маршрутов экспорта российских углеводородов на территорию США, что взволновало традиционных поставщиков этого продукта для США в регионе Ближнего Востока, особенно руководство Саудовской Аравии. Вопрос о том, станет ли российская нефть альтернативой нефти арабской для США, со временем сошел на нет под воздействием опять же политических позиций и установок: отношения между Москвой и Вашингтоном заметно охлаждались на протяжении второго срока президентства В.В. Путина и Дж. Буша_мл. Одновременно явно нарастал интерес России к взаимодействию с арабскими нефтеэкспортерами как в регионе, так и на мировых рынках. Это в немалой степени озадачило американских энергостратегов: пока речь идет в основном о появлении в арабских странах российских нефтегазовых компаний в качестве возможных потенциальных конкурентов американских энергетических корпораций, но нельзя исключать, считают в Вашингтоне, что наметившееся «взаимопонимание России и ключевых арабских стран в энергосфере» может постепенно перерасти и в активное политическое взаимодействие против США.

Администрация Дж. Буша_мл. во внешнем аспекте энергетической политики стремилась сосредоточиться на двух основных направлениях: первое - снизить зависимость США от импорта ближневосточной нефти; второе - объединить международные усилия в выработке механизмов влияния на ценовую политику ОПЕК. По мнению самого Дж. Буша, задача географической диверсификации импорта нефти всегда стояла в повестке дня его администрации, поскольку сохраняющиеся весьма значительные поставки нефти в США странами ОПЕК остаются главной проблемой для американской экономики, а также угрозой, о чем Дж. Буш заявил еще в радиообращении в феврале 2001 г. Практически так же формулирует цели своей администрации и Барак Обама.

Администрация Дж. Буша-мл. оказалась непосредственно связанной с энергетикой (сам Дж. Буш, вице-президент Д. Чейни, советник по национальной безопасности К. Райс и др.) и в борьбе за энергоносители была готова действовать с использованием всей мощи государственной машины. Автор рассматривает и лоббистские усилия энергетических компаний США на избирательный процесс в стране. Имеющие свой основной интерес в странах Ближнего Востока, американские нефтяные компании традиционно оказывают существенное влияние на политический истеблишмент США. Они остаются одними из крупнейших спонсоров американской политики. Американский исследовательский Центр реактивной политики (Center for Responsive Politics - CRP), изучающий финансовые потоки пожертвований политическим структурам, подсчитал, что в 2004 г. нефтяные и газовые компании предоставили 7 274,5 тыс. долл. кандидатам и политическим партиям, участвовавшим в выборах в Палату представителей, 5 748 тыс. долл. из данной суммы было предназначено для кандидатов Республиканской партии. Демократам досталось намного меньше - 1 525 тыс. долл. Средняя величина пожертвований в пользу республиканцев составила 25780 долл., в пользу демократов - 9301 долл. Кандидатам, претендовавшим на место в Сенате в общей сложности было выделено 2 493,7 тыс. долл. Республиканцы получили 1 638,5 тыс. долл., демократы - 850 тыс. долл. Средняя величина пожертвований республиканцам составила 35619 долл., демократам - 25023 долл. Таким образом, большая часть пожертвований фирм, вошедших в «первую десятку», досталась республиканцам.

Истеблишмент Республиканской партии в основном делает ставку на традиционные источники энергии, в то время как демократы активнее выступают за поддержку нетрадиционной энергетики и поиск альтернативных источников топлива. Тем не менее, ряд компаний, не вошедших в число крупнейших спонсоров, выделили большие суммы и демократам. Среди них, например, компания «Shell» (235,5 тыс. долл.), которая выделила 58% своих пожертвований Демократической партии. «Phoenix Oil & Gas» перечислила в копилку демократов 100% своих пожертвований (219 тыс. долл.). Барак Обама официально отрицал свои связи с энергетическими компаниями. Однако есть информация, что немало жертвователей-индивидуалов в действительности вносили суммы из касс именно этих компаний. В любом случае эти суммы, ставшие достоянием гласности, относительно невелики.

Анализ практических шагов по реализации энергетических стратегий США и России свидетельствует о том, что элементы соперничества между двумя странами в этой сфере начинают существенно доминировать над элементами сотрудничества. Наиболее ярко это соперничество проявляется на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, что связано не только с разнонаправленностью самих энергетических стратегий Москвы и Вашингтона, но и с тем фактом, что в значительной степени формирование этих стратегий (особенно в США) происходит под заметным воздействием групп частных интересов в виде нефтегазовых компаний и их лоббистских структур. Сказалось на взаимодействии России и США в энергетической сфере и общее охлаждение отношений между двумя странами после 2004 г., особенно события августа 2008 г. в Южной Осетии и признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии.

Вместе с тем не следует недооценивать как потенциал взаимного сотрудничества в энергетике между США и Россией, так и полезность механизмов, созданных в первые годы после событий 11 сентября 2001 г. Важнейшим каналом общения представителей политических и профессиональных кругов обеих стран стал российско-американский энергодиалог, который и сегодня рассматривается в наших странах как потенциально перспективное направление двустороннего сотрудничества. В октябре 2002 г. в Хьюстоне прошел первый российско-американский деловой энергетический саммит, на котором обсуждалась реальная возможность увеличения доли России на американском рынке нефти до 10% в течение 5-7 лет, в том числе с помощью широкомасштабных американских инвестиций в российский ТЭК. В ходе второго энергосаммита, состоявшегося в Санкт-Петербурге в сентябре 2003 г., был достигнут ряд договоренностей. По словам бывшего министра энергетики США Сэмюеля Бодмана, энергодиалог между Россией и США сейчас находится далеко не на том высоком уровне, как это было еще несколько лет назад. Сам министр подчеркнул, что «не очень оптимистичен» по поводу ближайшего будущего. По его словам, «это вопрос предоставления возможностей американским концернам, которые в последнее время испытывали в России проблемы».

В заключении изложены основные выводы диссертационной работы. Важным, с точки зрения автора, является характеристика регионов Ближнего Востока и ЦАЗ как самостоятельных систем международных отношений, являющихся объектами воздействия стратегий США и России.

В том, что касается традиционного Ближнего Востока, то, по мнению автора, следует говорить о двух типах сорганизации системы в военно-политическом отношении - формальном и неформальном. При этом формальный тип сорганизации остается традиционно неизменным, сохраняя ограниченные возможности для функционирования (в рамках ЛАГ, САМ и т.д.); неформальный же тип сорганизации в виде группы умеренных арабских государств плюс Израиль и Ирак после свержения режима Саддама Хусейна уже достаточно сформировался и утвердился как самостоятельная подсистема общей ближневосточной системы, демонстрируя максимальную функциональность в силу совпадения взглядов, интересов и подходов. Речь идет, прежде всего, о восприятии общей угрозы в виде терроризма, экстремизма и радикализма, генераторами которой являются Иран, спонсируемые им группировки «Хизбалла» и ХАМАС, а также сетевая террористическая структура «Аль-Каида». На функциональном уровне эта новая - неформальная - подсистема существенно подавляет формальную систему. Новые угрозы существенно поколебали прежнюю статическую стабильность ближневосточной системы, которая начала приспосабливаться к новым условиям через переход к динамическому состоянию. Ее результатом и стало возникновение неформальной подсистемы, функционирующей достаточно эффективно при неполном преодолении базового для региона арабо-израильского конфликта (на его палестинском направлении). Здесь мы имеем достаточно яркий пример динамической модели стабильности системы, в которой верх берет логика умножения совпадающих. Ее создание стало зримым выражением успешности взаимодействия США и России в регионе, частичным подтверждением установок большинства аналитиков на то, что только такая кооперативность этих двух стран может обеспечить реальную перспективу выхода региона из состояния перманентных кризисов и устойчивых конфликтов.

Автор предлагает следующую трактовку базовых интересов США и России в регионе традиционного Ближнего Востока через призму их восприятия руководящими группами в обеих странах и, соответственно, изложения этих интересов в документах концептуального характера.

Так, применительно к США можно говорить о высокой степени устойчивости и преемственности (сменяющих друг друга администраций) восприятия этих интересов в регионе, прежде всего, в плане обеспечения энергобезопасности США и их глобальных геостратегических позиций (на стыке с Южной и Центральной Азией). Этим обусловливается высокая степень мобилизации США на сохранении сложившейся в последнее время вышеизложенной системы, которая выстроена на совпадении базовых интересов всех ее составляющих. Задача обеспечения выживаемости этой системы диктует необходимость жесткого противодействия угрожающим ей факторам дестабилизации (исламистский терроризм, экстремизм, распространение ОМУ), а также необходимость в достаточно высокой затратности в финансовом и военном отношениях. Важно, на наш взгляд, подчеркнуть, что устойчивость подходов США к данной проблематике обусловливается тем фактом, что они разделяются всем политическим классом этой страны с минимальными расхождениями в тактическом аспекте. Более того, можно, на наш взгляд, говорить о том, что каждая новая администрация США не только подтверждает приверженность политике предыдущей администрации в регионе, но и делает новые логичные шаги в направлении укрепления и развития сложившейся умеренной ближневосточной системы через устранение возникающих в отношении нее угроз (ликвидация режима Саддама Хусейна, изоляция Ирана, Сирии и ХАМАС). Администрация Обамы явно переходит к новой - логичной после администрации Буша - тактике постепенного налаживания ограниченного политического взаимодействия с Сирией, а также, возможно, и с Ираном.

Что касается формулирования основополагающих интересов России на традиционном Ближнем Востоке, то здесь, в отличие от США, нельзя говорить о высокой степени устойчивости их восприятия правящими кругами в России. Интерпретация этих интересов варьируется как в зависимости от характера политического режима в Москве, так и набора внешних и внутренних факторов. Важно подчеркнуть, что в правящих кругах СССР/России - в силу отсутствия прежде всего энергетической зависимости от этого региона - Ближний Восток неизменно в последние десятилетия и во многом сегодня воспринимается как периферийная зона противостояния с США, а также - зона потенциальной угрозы исламского экстремизма, а не зона реализации жизненно важных и долговременных интересов самой России. Одним словом, регион Ближнего Востока воспринимается прежде всего как зона потенциальных угроз для России - как вследствие чрезмерного влияния США, так и исламского экстремизма и терроризма.

Происходящие в регионе процессы трактуются в политическом классе России в контексте прежде всего взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном; соответственно, и подход к ближневосточным делам во многом определяется в зависимости от характера отношений между Россией и США. Весьма заметное влияние оказывают на процесс имплементации стратегии России в регионе определенные лоббистские группы, выражающие интересы как крупных коммерческих компаний, так и определенных околовластных группировок, мотивированных идеями политико-стратегического соперничества между Россией и США на Ближнем Востоке. В целом же политическую стратегию России в регионе в последнее время можно определить как направленную на усиление своего влияния во многом с целью обеспечения сдерживания и возможного ограничения поля влияния Соединенных Штатов. В этом смысле (в параметре Россия - США) эту линию можно определить как «стратегию сдерживания» или «стратегию соперничества» с элементами мягкой конфронтации при сохранении всех формальных атрибутов взаимодействия с США (например, в рамках «ближневосточного квартета»), а, следовательно, и сохранения самой России как элемента третьего уровня ближневосточной подсистемы. Эта «стратегия соперничества» с США проявляется и в тактике умиротворения деструктивных (радикальных) элементов, противостоящих ближневосточной системе (Иран, Сирия, ХАМАС, «Хизбалла»), которая - в случае гипотетического перехода России к их открытой поддержке и дальнейшему усилению антиамериканской направленности своей политики - сохраняет потенциал превращения в альтернативную подсистему в регионе с элементами радикализма, жестко противостоящую ныне доминирующей (умеренной) системе. Подобное раздвоение стратегического позиционирования, как представляется, способно скорее повысить степень недоверия к России с обеих сторон (умеренных и радикалов) с прогнозируемыми негативными последствиями для имиджа и роли России в регионе.

В этой связи представляется важным сопоставить точки совпадений и расхождений в подходах России и США к проблематике традиционного Ближнего Востока.

Задачи продвижения экономических интересов России «по всему фронту», включая арабские нефтяные монархии, диктуют для России необходимость сохранять имидж и статус «системного игрока» в регионе (то есть партнера США и умеренных арабских режимов), что предполагает активное участие в урегулировании региональных конфликтов - палестино-израильского, вокруг Ирана, Ирака, Судана, а также отчасти и в Ливане. Именно так и стремится позиционироваться российская дипломатия. О стремлении России сохранить имидж «системного игрока» свидетельствует и фактический отказ Москвы от контактов высокого уровня с представителями ХАМАС и «Хизбаллы». Таким образом, устойчивой точкой совпадения интересов России и США является стремление обеих стран сохранять статус конструктивных элементов ближневосточной системы. Это предполагает значительную степень кооперативности прежде всего в урегулировании региональных конфликтов, что формально соблюдается (Москва и Вашингтон взаимодействуют в подходе к конфликтным ситуациям), но на уровне реализации миротворческих инициатив во многих случаях проявляются тактические расхождения. При этом, однако, шаги российской дипломатии не направлены явно против США, а могут расцениваться как проявление соперничества в достижении совместно провозглашенных целей или в отдельных случаях - в соперничестве за статус лидера в миротворчестве. Общий интерес США и России состоит в стремлении к недопущению перерастания острых ситуаций в регионе в масштабные конфликты, тем более с применением любых видов оружия массового уничтожения, так как предвидеть всю полноту последствий мощных военных взрывов крайне сложно - как в военно-стратегическом, так и политическом отношениях. Иными словами, российское руководство, судя по всему, согласно с необходимостью поддержания существующего стратегического статус-кво в регионе с внушительным американским присутствием, но стремится обладать определенными рычагами воздействия с тем, чтобы не допустить нарушения сложившегося баланса в результате «чрезмерного» усиления военно-политических позиций США. Одним из этих рычагов призваны стать «особые отношения» Москвы с радикальными группировками, Ираном и Сирией.

Другой точкой совпадения США и России на Ближнем Востоке остается борьба с терроризмом и противодействие экстремизму. Эта задача соответствует глубинному интересу обеих стран, что отражено в соответствующих основополагающих документах сторон. Однако на уровне имплементации этой стратегической задачи Россия опять же стремится дистанцироваться от США - главным образом для того, чтобы избежать обострений с радикальными и экстремистскими группировками в результате открытого противостояния с ними. Здесь мы наблюдаем факт совпадения стратегических целей России и США и расхождений в средствах их достижения, что во многом объясняется и различиями концепций антитерроризма, которые лежат в основе внешней политики обеих стран, в частности, на Ближнем Востоке. Следовательно, совместная борьба с терроризмом остается в значительной степени декларированной точкой совпадения интересов США и России на традиционном Ближнем Востоке.

Третья точка совпадения интересов России и США в данном регионе - стремление не допустить появления и распространения ОМУ, особенно ядерного оружия. Это относится прежде всего к Ирану. Данная задача в качестве общей, совместной с США и Евросоюзом, декларируется Россией достаточно ясно. Однако, как и в предыдущем случае, то есть с антитеррором, налицо различие в оценках перспектив возможного появления ядерного оружия у Ирана, на основании чего Россия придерживается иной, чем США и Евросоюз, тактики взаимодействия с Ираном - скорее кооперативной, чем санкционной. Нередко эта тактика приводит к противостоянию с США в вопросах ужесточения санкционного режима в отношении Ирана. Но и эти расхождения по Ирану не критичны для взаимодействия России и США. Более того, в отдельных случаях американская сторона признает полезным наличие такого канала потенциального воздействия на Иран, как «особыe отношения» между Москвой и Тегераном. Максимально задействовать этот канал намерена администрация Барака Обамы. Этого нельзя исключать, если Россия и США договорятся рассматривать проблему Ирана в комплексе с проблемой размещения в Восточной Европе третьего позиционного района ПРО США.

Точки расхождения. «Особо дружественные» отношения России с упомянутыми негативными элементами (Иран, Сирия, ХАМАС, «Хизбалла»), угрожающими устойчивости ближневосточной системы, становятся чувствительной точкой расхождений между Москвой и Вашингтоном, повышающей степень недоверия американского истеблишмента к партнерству с Россией в данном регионе. В большинстве случаев, однако, эти расхождения не носят критического характера, поскольку представляются российским МИД как проявление иной, чем американская, тактической линии в рамках общего с США курса на нейтрализацию негативных факторов, то есть через общение с ними (ХАМАС, Сирия, Иран в части ядерной программы). И все же, критически оценивая попытки России установить каналы общения с «ближневосточными изгоями», в Вашингтоне в отдельных случаях склонны рассматривать эти каналы связей России как полезные - как комплекс мероприятий, которые Россия проводит на свой страх и риск (в ущерб своему имиджу и отношениям с системными игроками в регионе).

Что касается государств - радикальных факторов в регионе - Сирии и Ирана, то расхождения между Россией и США в отношении них все больше трансформируются в форму соперничества за потенциальное влияние на руководство этих стран. Глубина этих расхождений в отношении каждого из двух государств различна. Реальную угрозу для стабильности региона США и Израиль видят в поставках российского вооружения этим двум странам. В этом Россию упрекают открыто и официально. Что же касается политических и дипломатических контактов и маневров вокруг этих государств, то США не только в этом не упрекают Россию, но и сами резко активизировали такого рода мероприятия в отношении Дамаска и Тегерана.

Точкой же явных расхождений в подходах США и России к Ближнему Востоку остается сфера энергетики. Формально главными агентами-операторами в ней считаются энергетические компании обеих стран, но в действительности вопрос продвижения этих компаний на арабских рынках давно выведен на политический уровень. Суть расхождений во многом связана со статусом обеих стран: США - как потребителя арабских углеводородов; России - как экспортера этой продукции. Соответственно, США стремятся удержать энергетические процессы в арабских странах в рамках рыночных отношений, во-первых, и содействовать сохранению преимущественных позиций своих компаний на арабских энергорынках, во-вторых; Россия же стремится обеспечить условия для экспансии своих компаний на арабских энергорынках, соответственно, в ущерб остальным, в том числе американским компаниям, во-первых, и убедить соответствующие арабские страны перейти к более жесткой координации действий с Россией на мировых рынках сбыта углеводородов, во-вторых, что воспринимается в США как усилия по созданию в перспективе новых картельных соглашений. Для противодействия этой тенденции Конгресс США принял в последнее десятилетие ряд соответствующих законодательных актов.

Подводя итог соотношению точек совпадения и расхождения России и США на традиционном Ближнем Востоке, подчеркнем следующее:

1. Формально-декларативные оценки и подходы США и России к основным конфликтным зонам Ближнего Востока совпадают практически полностью (палестино-израильское урегулирование, Иран, Сирия - Ливан, Судан - Дарфур), но на политико-дипломатическом уровне имплементации этих совпадающих позиций часто проявляются расхождения, продиктованные различным восприятием либо природы того или иного конфликта, либо способов его решения (силовой - несиловой).

2. Точки совпадения проистекают в основном из устойчивых геополитических интересов обеих стран и, следовательно, имеют, на наш взгляд, долговременный и статичный характер. Расхождения же пребывают в динамической фазе и чаще всего предопределяются субъективным фактором (взглядами и позициями групп, доминирующих в истеблишментах обеих стран на определенном отрезке времени).

3. Тенденция к взаимодействию обеих стран в регионе имеет шансы доминировать над временными расхождениями в силу: а) заинтересованности США в обеспечении повышения степени устойчивости нынешней ближневосточной системы (умеренных арабских стран и Израиля), чему может способствовать Россия ; б) заинтересованности России в сохранении статуса «системного игрока» в регионе совместно с США (игрока так называемого «третьего уровня»), а не перехода к статусу «инициатора создания контрсистемы» на базе радикальных государств и группировок.

4. Важнейшим фактором преодоления зоны разногласий в регионе, скорее всего, может стать фактор субъективный, связанный с повышением степени взаимопонимания и взаимодействия между двумя странами на глобальном уровне. Речь может идти, например, о смене или существенном обновлении правящих групп в Москве и Вашингтоне, а также об усилении степени кооперативности двух стран в других регионах, что в значительной мере может симметрично сказаться и на кооперативности на Ближнем Востоке.

5. Важным пунктом расхождений США и России в регионе остается разнонаправленность энергетических стратегий, которые в значительной степени формируются под воздействием групп частных интересов в виде нефтегазовых компаний и их лоббистских структур. Ставка на энергетический рычаг как элемент внешней политики особенно характерен для России. Снятие остроты обозначившегося в последнее время противостояния в этой сфере России с США и Евросоюзом (например, проект создания «Газового ОПЕК») возможно путем дополнительных согласований общих правил поведения (например, согласия сторон на недопущение картельных сговоров), а также более четкого определения энергетики как сферы рыночных, коммерческих отношений, роль государства в которой могла бы быть достаточно ограниченной (например, оказание финансовой или инфраструктурной поддержки). Иными словами, не допускать ситуаций, при которых проблемы конкуренции тех или иных компаний на арабских рынках становились бы элементом внешней политики России или США.

США и Россия как акторы становления системы ЦАЗ. С точки зрения системного подхода, ситуацию в Центральной Азии и Закавказье можно определить как стадию динамичного формирования региональной системы отношений. Она далека от устойчивой, что не позволяет ее характеризовать как сложившуюся систему. Внешние формально интеграционные рамки в виде Содружества Независимых Государств практически уже стали пресловутой «формой развода». Относительно слаженно функционируют более ограниченные и селективные форматы объединения государств функционального характера (ОДКБ в сфере безопасности, ЕврАзЭс в экономической сфере, ГУАМ в политико-экономическом плане, ШОС - в сфере безопасности и экономики и т.д.). Основные характеристики формирующейся региональной системы ЦАЗ, на наш взгляд, проистекают из а) динамического состояния выработки внешнеполитических ориентиров стран региона, что происходит в значительной степени под б) конкурентным влиянием трех крупных акторов - России, Китая и США, и в) недостаточной устойчивости внутриполитических процессов в самих странах региона.

В том, что касается взаимодействия России и США в этом регионе, то его важнейшей, на наш взгляд, характеристикой следует считать достигающий пределов допустимого разрыв между декларированными интересами обеих стран применительно к ЦАЗ (а именно: обеспечение безопасности региона в целом; стабильности экспорта энергоресурсов оттуда и концептуальным наполнением этих установок, из чего проистекают и действия антагонистического характера. Так, если США понимают под «обеспечением безопасности ЦАЗ» перспективу укрепления степени самостоятельности новых независимых государств и снижение уровня террористической угрозы в регионе (прежде всего с территории Афганистана), то в Москве доминирует установка на создание блоковых объединений, в которых нивелируется степень самостоятельности отдельных их составляющих посредством принятия «коллективных решений», а противодействие террористической угрозе воспринимается, скорее, в контексте недопущения масштабов присутствия США и НАТО в регионе (то есть установка на противодействие террористической угрозе из Афганистана подчинена, в понимании российских стратегов, задаче минимизации масштабов западного присутствия в регионе). Реализация второго базового интереса также трактуется в Москве и Вашингтоне антагонистическим образом: в рамках базовой установки на ослабление энергозависимости от России в США делают ставку на проекты транспортировки углеводородов в Европу с помощью альтернативных существующим трубопроводам (главным образом российским) маршрутов; российские энергостратеги стремятся «завязать на себя» практически все маршруты западного направления из ЦАЗ.

Применительно к региону ЦАЗ ситуация, благоприятная для достижения компромиссных договоренностей и повышения уровня кооперативности между США и Россией, сложилась с конца 2008 г. Она связана с «благоприятным» в этом контексте совпадением двух факторов (падением цены на углеводороды, ослабляющим степень конфронтационности подходов сторон в энергетическом аспекте, и усилением террористической угрозы из Афганистана, что подталкивает стороны к повышению кооперативности). В достаточно благоприятном ключе эволюционирует и «субъективный фактор», в частности, со стороны США, где новая администрация Барака Обамы расширяет поле для политических маневров в отношениях с Россией (пресловутая «перезагрузка» в этих отношениях предполагает возможность отказа от ряда установок предыдущей администрации). В преддверии же процесса согласования интересов и выработки компромиссов на новом этапе российская сторона предприняла ряд жестких ходов с целью фиксации своих преимущественных позиций в регионе (признание независимости Абхазии и Южной Осетии, создание там военных баз; вытеснение американской базы «Манас» из Киргизии, формирование сил быстрого реагирования ОДКБ в качестве альтернативы натовским силам). Общая модель перехода к компромиссному взаимодействию США и России диктуется «кооперативным фактором» подавления террористической угрозы из Афганистана и формируется вокруг «афганской оси». Энергетический фактор сохраняется как долговременный стратегический интерес, оказывающий на данном этапе больше фоновое воздействие.

Исходя из доминирующих в Москве и Вашингтоне концепций и вышеизложенных тезисов, автор предлагает несколько наиболее вероятных сценарных подходов России и США к проблематике ББВ. Основой формулы повышения кооперативности России и США на Большом Ближнем Востоке могли бы стать, на взгляд автора, те из изложенных в работе сценарных подходов, которые основаны на принципе отказа сторон от поведенческих стереотипов «игр с нулевой суммой». Реализация моделей политики, понимаемой в теоретическом плане как «игра с ненулевой суммой», в ходе которой отрабатываются как совпадающие интересы двух стран, так и интересы несовпадающие, базируется на рациональности действий сторон. Применительно к России принцип рациональности предполагает сохранение статуса системного актора на традиционном Ближнем Востоке и актора важного, во многом определяющего, но не тотально доминирующего на пространстве ЦАЗ. Поле конструктивного взаимодействия России и США на Ближнем Востоке представляют конфликтные зоны (палестино-израильское урегулирование, Ливан, Судан - Дарфур, Иран); на пространстве ЦАЗ - Афганистан. Это взаимодействие, как показала практика последних лет, не исключает и тактических расхождений между Москвой и Вашингтоном в оценках состояния того или иного конфликта и способов его урегулирования. америка россия восток война

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ИЗЛОЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

1. Шумилин А.И. США против «стран-изгоев» на Ближнем Востоке: кто под прицелом? // Международная жизнь. - 2003. - № 7. - С. 58-74 (1 а.л.).

2. Шумилин А.И. Эволюция политики администрации Буша на Ближнем Востоке: от дистанцирования к активному вмешательству / Монография: Политика США в меняющемся мире. - М.: Наука, 2004. - С. 262-275 (1,2 а.л.).

3. Шумилин А.И. Террор без границ. «Двоюродные братья» или смертельные враги? - М.: АСТ, 2004. - Часть I. - Гл. 2-3; Часть II. - Гл. 1-3 (15 а.л.).

4. Шумилин А.И. Политика администрации Буша на Ближнем Востоке: «кнута и пряника» / Сборник: США на Ближнем Востоке: «доктрина Буша» в действии. - М.: ИСКРАН, 2004. - С. 1-6 (0,8 а.л.).

5. Шумилин А.И. Исламский фактор после войны в Ираке: новые тенденции для России и Запада / Сборник: США на Ближнем Востоке: «доктрина Буша» в действии. - М.: ИСКРАН, 2004. - С. 53-66 (1 а.л.).

6. Шумилин А.И. Механизмы взаимодействия России и США на Ближнем Востоке / Сборник: США на Ближнем Востоке: «доктрина Буша» в действии. - М.: ИСКРАН, 2004. - С. 66-72 (0,8 а.л.)

7. Шумилин А.И. Внешняя политика США: между Дж. Бушем и Дж. Керри / Сборник: Антитерроризм - системообразующий фактор внешней и оборонной политики США. - М.: ИСКРАН, 2005. - С. 4-21 (1,5 а.л.).

8. Шумилин А.И. Отношения России со странами зоны Персидского залива в 2004 г. / Сборник: Антитерроризм - системообразующий фактор внешней и оборонной политики США. - М.: ИСКРАН, 2005. - С. 74-80 (0,7 а.л.).

9. Шумилин А.И. Проблема двухпартийности во внешней политике США // Мировая экономика и международные отношения. - 2005. - № 5. - С. 10-22 (1,5 а.л.).

10. Шумилин А.И. Палестина после Арафата (Материалы конференции) // Мировая экономика и международные отношения. - 2005. - № 7-8 (0,5 а.л.).

11. Шумилин А.И. Проблема Ирака в американо-российских отношениях (2002-2006 гг.) // США Канада: экономика, политика, культура. - 2006. - №10 (442). - С. 35-46 (1,5 а.л.).

12. Шумилин А.И. Проблема нефти и перспективы вывода американских войск из Ирака // США Канада: экономика, политика, культура. - 2007. - № 12. - С. 37-54 (1,5 а.л.).

13. Шумилин А.И. Тройной кризис на Большом Ближнем Востоке (материалы конференции) // Мировая экономика и международные отношения. - 2007. - № 4 (0,5 а.л.).

14. Шумилин А.И. Энергетическая стратегия России и США на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. - М.: Международная жизнь, 2008. - 168 С. (14 а.л.).

15. Шумилин А.И. Большая игра в Центральной Азии // Свободная мысль. - 2008. - № 12 (1595). - С. 19-34 (1,5 а.л.).

16. Шумилин А.И. Перспективы и последствия принятия Закона о нефти в Ираке // Россия и Америка в ХХI веке. - М.: ИСКРАН, 2007. - Вып. 3 (0,8 а.л.)

17. Шумилин А.И. Проблема Ирака и противостояние законодательной и исполнительной власти США // Россия и Америка в ХХI веке. - М.: ИСКРАН, 2008. - Вып. 1 (0,8 а.л.)

18. Шумилин А.И. Особенности подхода Барака Обамы и Джона Маккейна к проблемам Большого Ближнего Востока до и после кризиса в Грузии // Россия и Америка в XXI веке. - М.: ИСКРАН. - 2008. - Вып. 2

19. Шумилин А.И. Антитерроризм и внешняя политика России // Свободная мысль. - 2009. - № 4 (1599). - С. 47-60 (1,5 а.л.)

20. Шумилин А.И. Фактор антитерроризма во внешней политике администрации Обамы // США Канада: экономика, политика, культура. - 2009. - № 7. - С. 55-68 (1,2 а.л.).

21. Shumilin A. Gulf Yearbook 2004 / GCC-Russian Relations / Dubai: Gulf Research Center, 2005. - P. 241-247 (0,7 а.л.).

Размещено на Allbest.ru