Взаимосвязь глобальных и региональных политических процессов (на примере Центральной Азии)

Многовекторность внешних политик приводит к тому, что центральноазиатские государства имеют очень существенный интерес в вовлечении в регион разнообразных внешних сил, которые бы позволили им решить комплексные задачи выживания и внутреннего развития. Однако они не готовы сделать выбор в пользу какого-то одного ключевого партнера. Поэтому в настоящее время они пытаются «втянуть» в регион как можно больше разнообразных глобальных сил.

Такая многовекторная политика центральноазиатских стран, направленная, по преимуществу, вовне, сохраняет геополитическую «размытость» региона. Ведь ключевые партнеры ищутся новыми независимыми государствами во всех возможных географических направлениях. Парадокс при этом заключается в том, что сохраняющееся пока единство региона создается в результате не работой центростремительных сил, а взаимным уравновешиванием сил центробежных.

Данный анализ конкретизируется в разделе 2.2. "Участие современных государств Центральной Азии в международных организациях и интеграционных проектах", где последовательно рассматривается членство государств Центральной Азии одновременно в четырех группах международных организаций, представляющих, соответственно, интересы четырех групп ключевых глобальных игроков (представляющих Запад, Китай и страны АТР, Россию, исламский мир). В подразделе А. исследуются международные региональные организации постсоветского пространства (СНГ ЕврАзЭС, ШОС, ОДКБ), в подразделе Б. азиатские организации (ШОС, Азиатский банк развития, Центральноазиатское региональное экономическое сотрудничество), в подразделе В. организации исламского мира (Организация «Исламская Конференция», Исламский банк развития, Организация экономического сотрудничества (ECO)), в подразделе Г. европейские и евро-атлантические организации и институционализированные формы сотрудничества с ними (Европейский банк реконструкции и развития, Организация по сотрудничеству и безопасности в Европе, Совет евро-атлантического партнерства (СЕАП) и «Партнерство ради мира» (ПМ) НАТО, институционализированные формы взаимодействия с ЕС. В результате демонстрируется, что страны Центральной Азии одновременно интегрируются в совершенно противоположных друг другу направлениях и принимают противоречащие друг другу обязательства. Этот анализ обобщается в приведенной ниже таблице 1.

глобальный региональный центральная азия

Таблица 1. Векторы интеграции Центральной Азии

В главе 3. "Специфика взаимосвязи региональных и глобальных международно-политических процессов в Центральной Азии", в целом, обобщаются результаты проведенного ранее анализа субъективных и объективных аспектов региональной структуры. Неуспех внутрирегиональных интеграционных процессов привел к тому, что структура регионального порядка начинает конструироваться извне. Внешние силы одновременно борются за идентичность региона и за присоединение его к интеграционным проектам той или иной части Евразии (постсоветское пространство, исламский мир, Европа, АТР). Частью этой борьбы является их политика в области развития транспортных и энерготранспортных маршрутов. От «Большой игры» XIX в. ситуация отличается значительно большим количеством внешних игроков и большим количеством неустойчивых коалиций между ними. Сложившаяся в Центральной Азии комплексная структура ведет к целому ряду негативных политических процессов: высокой нестабильности, непредсказуемости ситуации, росту конфликтности политик, отсутствию эффективного взаимодействия между акторами, неэффективности интеграционных проектов и сложностям в реализации интересов вовлеченных в регион ключевых глобальных акторов.

В разделе 3.1 "Несформированная внутренняя региональная структура: провал проектов "внутренней" центральноазиатской интеграции" отмечается, что в постсоветской Центральной Азии наблюдалось изобилие различных сменявших друг друга формальных интеграционных организаций. В этом плане регион можно считать лидером на постсоветском пространстве. Однако сотрудничество между государствами в рамках различных организаций, в реальности, совершенно не складывалось. Принималось огромное количество различного рода документов, которые были обречены на заведомое невыполнение. Степень взаимного доверия между лидерами и странами была невелика. Любая страна, выдвигавшая проекты кооперации, подозревалась в своекорыстных мотивах, в попытках «обмануть» соседей. Для того, чтобы какие-то проекты реализовывались постоянно нужна была помощь внерегиональных спонсоров (прежде всего, России, США, ЕС, Китая и Японии).

В результате сложилась тенденция к распаду внутрирегиональных интеграционных структур из-за несоблюдения обязательств в их рамках при наличии ярко выраженной взаимозависимости. Последнее является парадоксом с точки зрения неолиберализма (в частности, теории взаимозависимости).

На основании анализа перечисленных выше хорошо известных в литературе фактов автор приходит к следующему выводу. Невозможность центральноазиатских стран соорганизоваться создает "вакуум" внутри региона, который оказывается лишен собственной структуры регионального порядка. Это, в свою очередь, "притягивает" к нему активность внешних, глобальных игроков и приводит к попыткам распространить на Центральную Азию структуры региональных порядков из других частей евразийского континента.

Данный тезис развивается в разделе 3.2. "Центральная Азия: международный регион в контексте внешних сравнений". В нем формулируется следующая авторская типология международных регионов: А. «Простой» регион: «Один регион - одна структура регионального порядка»; Б. Распавшийся регион: «Группа стран без структуры регионального порядка»; В. Распадающийся регион: «Один регион - много структур регионального порядка»; Г. Простая постколониальная модель: «Один регион - наложение двух типов структур региональных порядков, внутренних и внешних»; Д. Центральноазиатская модель: «Один регион - множество внешне ориентированных порядков с неопределенными сферами влияния».

В результате проведенного анализа автор приходит к выводу о внешнем "конструировании" Центральной Азии как международного региона. Это положение является новым в плане обобщения ряда предшествующих достижений в соответствующей области. Например, в аспекте анализа проблем безопасности неоднократно отмечалось, что специфика новой «Большой игры» вызвана слабостью государств региона. С этим связано понятие "отложенного нейтралитета" государств Центральной Азии (термин, обоснованный, А.Д. Богатуровым, А.С. Дундичем и Е.Ф. Троицким), так как при стремлении к нейтралитету и укреплению суверенитета государства региона вынуждены для обеспечения безопасности "втягивать" в регион глобальных игроков. В результате последние начинают, в рамках предлагаемых ими интеграционных проектов и поддерживаемых ими международных организаций, играть определяющую роль в плане формирования региональных институтов. Указанная региональная структура одновременно вовлекает в регион ключевых глобальных акторов и порождает весьма серьезные негативные последствия для их региональных политик, так как не определены "сферы влияния" между ними.

«Конструирование» региональных структур в Центральной Азии глобальными акторами за счет переноса в регион всех противоречий мировой политики порождает трудно разрешимые политические дилеммы для всех акторов (раздел 3.3.). Это серьезно затрудняет реализацию ими своих интересов в регионе, а также порождает дополнительно целый ряд других негативных тенденций для региональной политики (таких, как нестабильность, непредсказуемость ситуации и т.д.). Все эти тенденции показывают, что к региону приложима концепция "неработающего рынка".

На основании предшествующего анализа в разделе 3.4. формулируется специфика новой «Большой игры» по сравнению с ситуацией "Большой игры" XIX в. Уточненная модель новой "Большой игры" принимает во внимание следующие дополнительные факторы: большее количество игроков разного типа (государственного и негосударственного); неустойчивость и ситуативный характер коалиций между ними; роль международных организаций в конкуренции между глобальными акторами; культурно-цивилизационное своеобразие региона, определяющее специфику применяемых геополитических моделей; высокую степень неопределенности и непредсказуемости ситуации (как следствие ситуации "неработающего рынка").

Как показывает анализ в разделе 3.5. "Региональная нестабильность в Центральной Азии и глобальные политические процессы" соответствующая региональная структура порождает беспрецедентно высокую для современного мира степень региональной нестабильности.

Центральная Азия характеризуется уникальной комбинацией вызовов и угроз разного уровня. В то же время конкуренция внешних сил и отсутствие региональной кооперации между самими центральноазиатскими странами уничтожают существенную часть потенциала международного сотрудничества в деле нейтрализации этих угроз. Последний факт осознается ключевыми акторами мировой политики. В результате наблюдается компенсационная тенденция виде стремления ключевых глобальных игроков взаимодействовать в сфере обеспечения безопасности региона с целью минимизации экономических издержек (например, в рамках глобальной антитеррористической коалиции). Это - парадокс с точки зрения теории неореализма: сфера безопасности служит не для достижения "относительных выгод", а для достижения "абсолютных выгод" (absolute gains).

В последующих трех главах проведенный ранее теоретический анализ специфики региональной структуры и связанных с ней процессов используется для того, чтобы исследовать конкретные политики ключевых глобальных игроков в регионе и выработать рекомендации по адаптации стратегии России к соответствующей региональной структуре. Здесь происходит переход от абстрактно-теоретического уровня анализа к конкретно-экспертному анализу, в чем реализуется принцип связи теории и практики.

В главе 4. "Политика России в Центральной Азии" содержится подробный структурный (т.е. строящийся в соотнесении с факторами региональной структуры) и исторический анализ политики России в постсоветской Центральной Азии с соотнесением ее как с советским и даже досоветским прошлым, так и с перспективами дальнейшего развития ситуации. При этом используются работы большого числа специалистов (Лузянин С.Г., Лунев С.И., Звягельская И.Д., Малашенко А.В., Наумкин В.В., Малышева Д.Б., Чернявский С.И., Мальгин А.В., Загорский А.В. и др.).

В целом, новизна авторского подхода к анализу политики России в Центральной Азии в данной главе заключается в двух моментах, теоретическом и экспертно-практическом. В теоретическом плане проводится критический анализ политики России в постоянном ее соотнесении с противоречиями, присущими региональной структуре Центральной Азии. Это показывает закономерный, а не случайный характер проблем в политике России (хотя и наличие ошибочных политических решений, особенно, в 1990-е гг. невозможно отрицать). В результате возникает возможность дальнейшего сопоставления способов решения региональных проблем Россией с методами решения тех же проблем, которые решали другие ключевые глобальные акторы. В экспертно-практическом плане это позволяет в дальнейшем сформулировать практические рекомендации, направленные на выработку оптимальных форм адаптации политики России к специфическому региону Центральной Азии.

В разделе 4.1. анализируются противоречия советской модернизации Центральной Азии, которые на основе работы А. Г. Вишневского Вишневский А.Г. Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. - М.: Объед. гуманитар. изд-во, 1998. 429 с. выводятся из самой природы советской модернизации. Далее проект "ухода" России из Центральной Азии (сформулированный российскими "демократами", но поддержанный и рядом других сил, прежде всего, русскими националистами) рассматривается в контексте системного кризиса, разразившегося в регионе к моменту распада СССР.

В разделе 4.2. автор приходит к выводу о том, что период 1991-1994 гг. (особенно, гражданская война в Таджикистане и необходимость охраны границ новых независимых государств) показал необходимость регионального присутствия России. Более того, попытка России "уйти" из Центральной Азии привела к возникновению «геополитической пустоты» (термин З. Бжезинского) с чрезвычайно тяжелыми последствиями для всех государств региона.

В разделе 4.3. демонстрируется взаимодействие между двумя процессами, которые определили политику России в регионе в 1995-1998 гг. С одной стороны, происходила активизация центральноазиатской политики России. С другой стороны, на фоне усиления международной конкуренции за влияние на регион произошло втягивание России в геополитическое соперничество с США и западным миром в целом. При этом, несмотря на определенные попытки России "вернуться" в регион ее реальное влияние продолжало уменьшаться. Одной из причин этого были серьезные проблемы в российской экономике и общий крах проекта либеральной модернизации, реализовывавшегося в 1990-е гг.

В разделе 4.4. "Рост влияния России в Центральной Азии в начале нового тысячелетия как результат увеличения стратегической нестабильности" анализируется ряд сложных региональных процессов, происходивших в 1999-2001 гг. В этот период на первый план в Центральной Азии вышли проблемы обеспечения безопасности, которые резко изменили соотношение международных сил. Именно на это время приходится формирование основных направлений внешней политики России в регионе в период премьерства, а затем и президентства В.В. Путина.

Тяжелая ситуация в Афганистане, связанная с резким усилением «Талибана», активная деятельность «Аль-Каиды» и растущие угрозы со стороны исламистских группировок в ряде стран Центральной Азии привели к тому, что государства региона стали искать союзников против этих новых угроз. Однако США по ряду причин (скрытая поддержка "Талибана" в предшествовавший период, критика политических режимов региона за отсутствие демократии и несоблюдение прав человека) в качестве такого союзника не рассматривались. В результате начало резко расти геополитическое влияние России и Китая.

В разделе 4.5. "Доктринальное и организационное упорядочение российской внешней политики в Центральной Азии и его пределы" рассматриваются усилия руководства России по упорядочению региональной политики (принятие новых документов и формирование таких региональных организаций как ЕврАзЭС и ОДКБ). При этом отмечаются и пределы достигнутых успехов. Например, внешнеполитические документы так до сих пор и не определили четко долгосрочную центральноазиатскую стратегию России (интересы, цели, средства и т.п.). Экономическая интеграция в рамках ЕврАзЭС до сих пор находится в зачаточном состоянии. То же самое относится и к военно-политическому взаимодействию в рамках ОДКБ (достаточно упомянуть специфическую политику Узбекистана в рамках этой организации). Возникли некоторые проблемы, связанные с согласованием разных групп интересов России, реализующихся в деятельности СНГ, ОДКБ, ЕврАзЭС и ШОС. Отсутствует единая идеология всех этих организаций, что напоминает противоречия в разных геополитических проектах США. Не устранены элементы "остаточности" из проектов реинтеграции постсоветского пространства. Сохраняется проблема согласования инициированных Россией интеграционных структур с другими геополитическими векторами притяжения постсоветского пространства.

Один из этих векторов, в частности, анализируется в разделе 4.6. "ШОС и попытки координации политики России с другими великими державами в Центральной Азии". Здесь отмечается наличие определенных противоречий в рамках ШОС, например, по поводу глубины экономической интеграции в рамках этой организации. Экономическое сотрудничество в рамках организации приносит наибольшую пользу именно Китаю, превращая других членов ШОС в "сырьевой придаток" КНР. Соответственно, именно Пекином экономическое сотрудничество в рамках ШОС (в реальности, это, в основном, двусторонние проекты) в наибольшей мере поддерживается. Указывается также на процесс скрытого создания под прикрытием ШОС и с фактическим использованием геополитического и идеологического влияния России в регионе новой структуры регионального порядка для Центральной Азии, характеризующейся ее геополитической переориентацией с центрированного на Россию постсоветского пространства на Китай и регион АТР. В этой связи отмечается высказанная А.Д.Богатуровым идея о фактическом формировании нового международного региона "Центрально-Восточной Азии".

В разделе 4.7. "Россия и борьба с терроризмом в Центральной Азии (2001-2003 гг.)" рассказывается об участии России в антитеррористической коалиции. Отмечаются сомнения ряда представителей российской политической элиты по поводу реальных целей американского военного присутствия в регионе. Указывается на новое снижение влияния России в регионе, последовавшее вслед за появлением там американских войск.

В разделе 4.8. «Цветные революции» и новый этап центральноазиатской политики России (2003-2005 гг.) анализируются последствия серии "цветных революций" для российско-американского геополитического соперничества. Автор приходит к выводу о наблюдавшейся в тот период "новой волне" влияния России, связанной с консолидацией вокруг нее и Китая центральноазиатских политических элит.

Раздел 4.9. посвящен политике России периода 2006 - 2010 гг. Здесь можно четко выделить смену ориентиров, связанную с глобальными политико-экономическими процессами. В начале рассматриваемого периода Россия в проводила политику «энергетической сверхдержавы». Основное внимание в рамках продолжавшегося стратегического соперничества с Западом уделялось транспортно-энергетическим проектам (нереализованные проекты модернизации газопроводной системы "Средняя Азия - Центр", строительства Прикаспийского газопровода). Однако с начала глобального экономического кризиса в 2008 г. ориентиры резко поменялись. После реализации китайских энерготранспортных проектов в отношении казахстанской нефти и туркменского газа Россия фактически потеряла стратегический контроль над транспортировкой углеводородных ресурсов из региона. При этом Газпром утратил возможность перенаправлять в своих интересах потоки туркменского газа. Единственной важной экономической "привязкой" Центральной Азии (особенно, Таджикистана и Кыргызстана) к России остались потоки трудовых мигрантов.

В разделе 4.11. "Как могла бы выглядеть эффективная политика России в Центральной Азии на современном этапе развития" сконцентрированы элементы экспертно-практической новизны, содержащиеся в рассматриваемой главе. Поэтому на данном разделе мы остановимся подробнее. В целом, практические рекомендации связаны с предложенным автором применением опыта других международных акторов, прежде всего, Китая и, в меньшей степени, ЕС. Рекомендации можно разделить на две группы: общие принципы и конкретные меры.

В плане общих принципов России, по образцу КНР, следует проводить в регионе прагматичную политику, основанную исключительно на собственных экономических интересах, а не на грандиозных и нереализуемых политико-идеологических проектах. Стратегия должна строиться таким образом, чтобы наша страна получала существенную часть выгод от стабильности и развития в регионе. В этом плане необходимо продолжение и даже активизация политики по целенаправленному формированию в интересах России региональных структур (институтов, организаций, поддерживающих их идей и символов региональной идентичности).

Необходимо тесное сотрудничество с центральноазиатскими государствами по этим вопросам. Такое сотрудничество возможно в вопросах энергетики (включая не только углеводороды, но и гидроресурсы), транспорта, трудовой и образовательной миграции, развития торговли, культурно-информационного сотрудничества. Учитывая фактическую утрату российского стратегического контроля за потоками энергоносителей из региона в результате реализации китайских и иранских транспортных проектов, концентрация исключительно на углеводородах и, конкретнее, на газе, больше не актуальна.

Политика России в регионе, по образцу китайской, должна носить минимально конфронтационный характер по отношению к самим центральноазиатским государствам и ключевым мировым игрокам. Необходимо взаимовыгодное сотрудничество в борьбе с ключевыми угрозами региональной безопасности со всеми важными государствами, вовлеченными в регион, включая как их "первую лигу" (Китай, ЕС, США), так и "вторую лигу" (Турция, Иран, Пакистан, Израиль, арабские государства). Возможно, такой тип политики означает концептуальный сдвиг от политики новой "Большой игры" (тотальная конкуренция) к политике "квартета держав" или "кондоминиума" (сотрудничество по ключевым общезначимым проблемам при конкуренции по второстепенным вопросам). Это сотрудничество держав можно дополнить взаимодействием соответствующих международных организаций безопасности (ОДКБ, ШОС, НАТО, ОБСЕ), а также международных экономических организаций (ЕврАзЭС, ШОС, ЭКО, институциональных форм взаимодействия ЕС с регионом типа программ "соседства").

Налаживание эффективного сотрудничества со всеми игроками, как это делает Китай, имеет то дополнительное преимущество, что оно позволяет в определенных ситуациях "сталкивать" их интересы, оставаясь, в существенной мере, "в стороне", и скрытно продвигая свои интересы путем усилий и материальных затрат других акторов. Именно такова реальная практика КНР по ряду наиболее острых проявлений российско-американского геополитического соперничества за регион.

Прагматизм по китайскому образцу означает концентрацию всех ресурсов на реализуемых проектах, отказ от не обеспеченных средствами планов сотрудничества с центральноазиатскими государствами. Необходима консолидация ключевых идей и связанных с ними организационных проектов, отвечающих интересам России. Это, прежде всего, идеи постсоветской интеграции (СНГ, ОДКБ), евразийской интеграции (ЕврАзЭС), интеграции в рамках ШОС. Этот вопрос является ключевым для продвижения "мягкой силы" России в регионе.

Все более актуальной становится задача поощрения и использования для усиления авторитета России трудовой (особенно, из Таджикистана, Киргизии, Узбекистана) и учебной (из всех пяти стран) миграции из стран Центральной Азии. Важным ресурсом региональной политики России остается также "мягкая сила", включая общую историю, язык, культуру. В этом плане необходимо и комплексное решение проблем миграции, особенно, трудовой.

Эффективная и прагматичная политика России в регионе не будет возможна и без реализации набора чисто технических мер в области выработки и реализации внешней политики. Эти меры могут разрабатываться на основе творческого использования опыта Китая и ЕС. Выделяются три группы соответствующих практических рекомендаций (они подробнее разработаны в Заключении работы): принятие формального стратегического документа по региону по образцу ЕС; построение содержания этого документа по образцу не ЕС, а Китая; выработка в РФ механизмов принятия консолидированных внешнеполитических стратегических решений по центральноазиатской проблематике.

Политика Запада в Центральной Азии исследуется в одноименной главе 5. В разделе 5.1. "Западная коалиция в Центральной Азии: участники, интересы, дилеммы и проекты" анализируется общая проблема согласования интересов в рамках политик западных игроков разных типов, а также рассматриваются стратегические дилеммы, возникающие в результате попыток реализации интересов Запада в специфических условиях Центральной Азии.

В отличие от доминирующей в литературе традиции в данной работе рассматривается слабо исследованная проблема внутренних противоречий в стратегических целях западной коалиции в Центральной Азии и их слабая адаптированность к региональной структуре. В целом, в этом проявилась неспособность западных политических элит успешно найти способ работать в условиях культурно-цивилизационного своеобразия Центральной Азии. Причина этого хорошо известна. В отечественной, центральноазиатской, да и, собственно, западной литературе часто отмечается, что в регионе очень слабой оказалась возможность реализации предлагаемой Западом глобальной модели развития, связанной с одновременным становлением демократии, рыночной экономики и гражданского общества. Однако высокая степень ценностно-идеологической компоненты в политике стран Запада, проявляющаяся, в частности, в органической связи интересов и ценностей (что особенно хорошо видно на примере политики ЕС) не позволила отказаться от предлагаемой модели развития.

Новым в предложенном анализе является также его акторный аспект. Запад в Центральной Азии (как и исламский мир) - сложно устроенная коалиции "вестфальских" и "поствестфальских" акторов. Однако и исламскому миру и России нужно обратить внимание на умение западного мира, в основных чертах, согласовывать интересы разнообразных групп акторов в рамках коалиций (чего в исламском мире не наблюдается). На примере стран Запада также наблюдается парадокс, характерный для центральноазитских политик ведущих глобальных акторов, в целом: огромная роль поствестфальских, негосударственных игроков, особенно, в сфере экономики (энергетические ТНК) и сфере культурно-символической (международные фонды и СМИ). Однако стратегические цели международной коалиции формулируются в государственноцентрическом ключе, а проблема степени реальной возможности государств управлять негосударственными акторами не ставится.

В разделе 5.2. "Этапы политики США в Центральной Азии" рассматриваются этапы американской политики в постсоветской Центральной Азии (1991 - 2009), а также формулируется прогноз развития этой политики в связи с текущими событиями. При этом используются работы следующих авторов: Братерский М.В., Наумкин В.В., Трынков А.А., Глущенко Ю.Н., Самуйлов С.М., Сулейменов Т., Шилдс Дж., Лейк Э., Трынков А.А., Зиглер Ч.Э., Олкотт М.Б., Румер Е., Talbott S., Mackenzie R. и др.

Анализ стратегии США как лидирующего геополитического актора в западной коалиции особо выявляет внутреннюю противоречивость западной политики в регионе и нестабильность иерархии ее интересов (подраздел 5.2.Г. "Комплекс интересов США в регионе: нестабильность их иерархии"). Эта внутренняя противоречивость и нестабильность политики, связанная с противоречиями в региональной структуре, особенно четко видна на примере семи последовательно сменявших друг друга и последовательно "банкротившихся" геополитических проектов организации региональной структуры в Центральной Азии (они также рассматриваются в разделе 5.1.): укрепление национальной государственности стран Центральной Азии; «Тюркский мир» во главе с Турцией; Внутренняя интеграция в Центральной Азии (ЦАС - ЦАЭС - ОЦАС и проект «Центразбат»); «Шелковый путь» и связанные с ним идеи «альтернативной интеграции» на постсоветском пространстве (ГУУАМ); проект «Большого Ближнего Востока»; проект «Большой Центральной Азии»; рост евро-атлантического пространства на Восток и развертывание процесса "европеизации" сопредельных с ЕС территорий. Особое внимание к анализу этих проектов, истории их внедрения и последовательного краха имеет особое значение в связи с тем, что именно вокруг этих геополитических идей США последовательно сплачивали всю западную коалицию. Анализ неуспешности реализации этих проектов демонстрирует всю сложность адаптации к специфической международно-региональной структуре Центральной Азии. Наконец, указанный анализ является результатом оригинального авторского подхода, так как проблематика смены геополитических идей в литературе обычно не поднимается, хотя отдельные проекты во многих работах и рассматриваются.

Анализ разных этапов истории развертывания политики США в Центральной Азии (5.2.А. "Политика США в первой половине 1990-х гг.: приоритет отдан отношениям с Россией", 5.2.Б. "От активизации политики США на постсоветском пространстве до терактов 2001 г.", 5.2.В. "Политика США после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне" и 5.2.Д. "Б. Обама, глобальный экономический кризис и перспективы региональной политики США") показывает также слабые практические результаты модели политики в Центральной Азии, построенной, преимущественно, на военно-политических средствах и преследовавшей геополитические цели. Актуальность такого анализа заключается в том, что Россия также, в основном, следовала этой модели. Критический анализ такого принципа построения центральноазиатской политики является новым для литературы.

По сравнению с российской политикой негативные черты такого подхода в центральноазиатской политике США выступают намного четче, примером чему является упомянутая выше постоянная смена геополитических "проектов". Исторический анализ выявляет момент "втягивания" США и России в геополитическое противостояние (середина 1990-х гг.), динамику соотношения влияния США и России по модели "геополитических качелей" (влияние России циклически уменьшается, США растет, а затем - наоборот) и плачевные результаты такого соперничества для обоих государств. Последние связаны с растратой ими ресурсов на соперничество в условиях, когда другие акторы, особенно, Китай и ЕС продолжали укреплять свои экономические позиции. Для США неуспешность центральноазиатской политики проявилась в том, что в последние годы (особенно, после "цветных революций") чисто американское влияние в регионе (в отличие от ЕС) стагнирует, а ресурсов для его повышения остается все меньше. См. в этой связи особенно прогностический анализ в подразделе 5.2.Д.

Далее мы переходим к анализу центральноазиатской политики ЕС. При этом используются работы следующих авторов: Загорский А.В., Жильцов С.С., Ушков А.М., Болгова И.В., Пряхин В.П., Джекшенкулов А., Лаумулин М., Ибрашев Ж.У., Зонн И.С., Коппитерс Б., Шрёдер Х., Rahr A., MacFarlane S.N. и др.

В разделе 5.3. "Центральноазиатская политика единой Европы", в целом, отмечается, что региональная политика ЕС в специфической региональной среде сталкивалась с теми же проблемами, что и политика США. Это было связано с однотипными геополитическими подходами, со сходной системой ценностей. Однако при этом европейская политика, все же, была основана, в большей степени, чем американская, на экономических интересах и инструментах. В дополнение к этому ЕС, в отличие от других акторов, удалось в рамках формально принятой стратегии четко определить свои долгосрочные цели и выделяемые на их достижение средства.

В подразделе 5.3.А. "Расширение проекта единой Европы и центральноазиатская политика" можно выделить два ключевых момента. С одной стороны, анализируется сложный характер ЕС как коалиции государств и негосударственных акторов, между которыми налаживается успешное сетевое взаимодействие в ходе расширения ЕС и углубления интеграции в рамках этой надгосударственной структуры. Из этого в дальнейшем логически вытекает рекомендация для политики России использовать сходные методы для углубления взаимодействия внутренних игроков разного типа в ходе внешнеполитического процесса. С другой стороны, политика ЕС в Центральной Азии анализируется с точки зрения политики "европеизации" сопредельных с Европой пространств и распространения на них "европейских стандартов".

В подразделе 5.3.Б. "Интересы единой Европы в Центральной Азии подчеркивается, в частности, особенно большая роль ценностно-идеологического элемента (ценности демократии, прав человека и т.д.), в формулировке интересов единой Европы. Анализ дилеммы "интересы-ценности" в европейской политике является традиционным для западной литературы, однако его связь с противоречиями международно-региональной структуры в Центральной Азии была исследована слабо. В подразделе анализируются также специфические экономические элементы стратегии ЕС в регионе.

В подразделе 5.3.В. "Стратегические документы, определяющие политику ЕС в Центральной Азии" большое внимание обращается на анализ центральноазиатской стратегии ЕС и других стратегических документов. Из этого впоследствии логически вытекает рекомендация для политики России выработать документы такого же типа, хотя и с несколько отличным содержанием. В подразделе содержится и анализ практических недостатков стратегии ЕС в ее отношении к специфической культурно-цивилизационной среде региона.

В подразделе 5.3.Г. "Перспективы политики ЕС в Центральной Азии" в рамках прогностического анализа рассматриваются определенные перспективы политики ЕС в регионе, связанные, например, с продолжающимся ростом экономического влияния и все усиливающимся процессом "европеизации" прилегающих к Европе пространств, в частности, в рамках программ "соседства". В этом плане политика ЕС (несмотря на связанную с ее идеологизацией остроту противоречий по линии "интересы-ценности") демонстрирует определенные элементы успешности, а, следовательно, может служить ориентиром и для других ключевых акторов мировой политики.

В главе 6. "Центральноазиатская политика стран Азии" анализируются центральноазиатские политики государств исламской исторической традиции, стран АТР и, особенно, региональная стратегия Китая.

В разделе 6.1. "Центральноазиатские политики государств исламской исторической традиции: общность и конфликт" на основе анализа работ ряда авторов (Братерский М.В., Москаленко В.Н., Бардин М.Г., Алексеев А.Е., Ушаков В.А., Юлдашева Г.И., Алиев А., Арабаджян А., Коэн А., Herzig E., Brumberg D. Maqbool A.B. Gottemoeller R. и др.) отмечается, что на примере исламского мира особенно хорошо видны три тенденции. Во-первых, государства исламской исторической традиции (особенно, Турция и Иран) в отношениях с Центральной Азией очень охотно используют символико-идентификационные инструменты (историко-культурное "родство" и т.д.). Однако им явно не хватает военных и экономических ресурсов. Две страны исламской традиции - Турция и Иран - показали стагнацию или даже снижение влияния после очень активного старта в начале 1990-х гг. Причина была в том, что активное использование символических ресурсов не было подкреплено материальными.

Во-вторых, это особая роль поствестфальских игроков: террористических сетей и исламских фондов. Как мы отмечали в случае Турции, на «низовом» уровне использование представителями стран мусульманской традиции исламской идентичности в Центральной Азии выше, чем на «верхнем». Это относится, практически, ко всем странам исламского мира. Общественное мнение в этом мире весьма скептично относится к собственным государствам как не могущим обеспечить единства исламской уммы (т.е. совокупности верующих) и не находящим эффективного «мусульманского ответа» на вызовы современности. Большая роль единства мусульманского мира "поверх" государственных границ привела к высокой роли негосударственных, поствестфальских исламских акторов в Центральной Азии.

В-третьих, в рамках анализа деятельности акторов исламского мира в Центральной Азии особенно хорошо видна тенденция к ситуативности и внутренней противоречивости коалиций. Последнее определяется спецификой международно-региональной структуры Центральной Азии. Это связано также с особенно большой противоречивостью применяемых акторами геополитических и геоэкономических моделей, внутренней несогласованностью разных групп их интересов и отсутствием четкой иерархии этих интересов. Например, Турция в плане экономики активно взаимодействует с восточноисламскими (но не арабскими) странами в рамках ЭКО. Одновременно, в рамках проектов "альтернативной" транспортировки ресурсов (ТРАСЕКА и т.д.) она выступает частью западного мира. В плане геополитики, особенно, в рамках "тюркского проекта" и планов расширения сферы ответственности НАТО, Турция - союзница США и европейских государств НАТО. Однако в рамках "тюркского проекта" одновременно присутствуют и евразийские идеи (что потенциально сближает Турцию с Россией) и исламские идеи (что демонстрирует роль Турции как части исламского мира).

В разделе 6.2. "Общее и особенное в центральноазиатских политиках стран АТР" в сопоставлении с политикой Китая анализируются центральноазиатские политики Японии, Южной Кореи и Индии. При этом используются работы следующих авторов: Резникова О.Б., Cohen S.P., Hass R.N., Halperin M.H., Anand V., Sakhuja V., Shrivastava V.K., Mathur K.D. и др.

В разделе отмечается тенденция к неустойчивости коалиций, связанная со специфической региональной структурой Центральной Азии. Так, Япония и Южная Корея в области геоэкономики охотно сотрудничают с Китаем. Однако в плане геополитики они - члены западной коалиции. Индия может рассматриваться в регионе как изолированный игрок, политика которого сталкивается с особенно тяжелыми политическими проблемами (связанными со стратегическим соперничеством с Пакистаном) и дилеммами (например, сотрудничать, преимущественно, с Россией или с США).

В разделе 6.3. "Китай - наиболее перспективный игрок в регионе" анализируется центральноазиатская политика КНР и те уроки, которые Россия может извлечь из нее. В своем анализе автор опирается на работы следующих исследователей: Лузянин С.Г., Богатуров А.Д., Воскресенский А.Д., Васильев Л.С., Лукин А.В., Лунев С.И., Резникова О.Б., Грозин А.В., Хлюпин В.Н., Хафизова К., Чжан Вэньу, Шэнь Фану, Син Гуанчэн, Oresman M., Burles M., Gill B., Hyman A., Munro R.H., Dorian J.P. и др.

Анализ политики Китая в Центральной Азии в контексте общей политики КНР в "развивающемся мире" как образца экономической эффективности широко распространен в современной мировой политологии. Однако новизна постановки вопроса в представляемом разделе нашего диссертационного исследования заключается в том, что дается ответ на вопросы "на какие вызовы со стороны региональной структуры Китай дает эффективные ответы" и "что может позаимствовать Россия из китайского опыта". Мы утверждаем, что именно в случае Китая, а не ЕС была продемонстрирована наибольшая эффективность региональной стратегии, основанной, преимущественно, на экономических интересах и методах.

Китай на протяжении истории постсоветской Центральной Азии сталкивался с теми же проблемами с реализацией своих интересов в регионе, вызванными внутренней противоречивостью его структуры, что и все другие ключевые акторы мировой политики (это проанализировано в подразделах 6.3.А. «Китайский проект» для Центральной Азии: достоинства и недостатки" и 6.3.Г. "Общий характер и дилеммы центральноазиатской политики КНР"). Ответ на эти вызовы был найден на путях преимущественного использования экономических инструментов и путем разворачивания логики эффективного сотрудничества со всеми заинтересованными региональными и внерегиональными акторами. При этом Китай проявлял большую осмотрительность и строил свою политику очень постепенно и осторожно. Этапы этого последовательного развертывания эффективной политики проанализированы в подразделах 6.3.Б. "Центральноазиатская политика Китая в 1990-е гг.: в поисках стабильности", 6.3.В. "Китай и Центральная Азия в 2000-е гг.: становление нового ключевого игрока" и 6.3.Д. "Долгосрочная перспектива: новый региональный гегемон?". В рамках этой политики начав в 1990-х гг. с решения приграничных вопросов, вызывавших наибольшее недоверие к Китаю со стороны государств региона, а затем, развив сотрудничество в рамках ШОС, КНР в настоящее время постепенно вытесняет влияние России. Пример - недавнее уничтожение российской монополии на транспортировку туркменского газа и перевод конкуренции за этот ресурс в чисто ценовую плоскость. Последнее уже сделало нерентабельной для Газпрома фактическую перепродажу туркменского газа на европейском рынке.

В разделе проанализированы принципы китайской политики в регионе, обеспечивающие ее эффективность. На этом анализе основана рекомендация, что Россия должна в поисках путей адаптации своей политики к условиям Центральной Азии особенно опираться на опыт Китая как наиболее успешного игрока.

Китай на экономической основе четко определяет свои региональные интересы. КНР, в отличие от России 1990-х гг., не ставит нереальных задач, вроде полной интеграции постсоветских республик. Постановка таких задач, ориентированных на прошлое, мешала Москве сосредоточиться на проблемах настоящего. КНР последовательно и быстро реализует свои задачи и соответствующие соглашения (пример - стремительная реализация энерготранспортных проектов), чем вызывает к себе все растущее доверие государств региона. В свою очередь, Россия в 2000-х гг. так и не смогла реализовать согласованные энерготранспортные проекты вроде реконструкции системы "Средняя Азия - Центр" и строительства Прикаспийского газопровода.

В отличие от западных стран Китай не включается в идейно-ценностную конфронтацию, в противоположность исламскому миру не навязывает Центральной Азии свою культуру. В отличие от США и России Китай не вступает ни с кем в декларативное и экономически затратное геополитическое соперничество, а эффективно взаимодействует со всеми внутрирегиональными и внерегиональными игроками в сферах экономики и безопасности.

Так, Китай в реализации своих экономических интересов успешно сотрудничает с другими азиатскими государствами (Япония, Южная Корея). При этом целью является направить вектор развития центральноазиатской геоэкономики и геополитики в сторону Азиатско-Тихоокеанского региона. Пекин работает вместе с ЕС в рамках проекта восстановления "Великого шелкового пути". Наконец, Пекин наладил эффективное двухстороннее взаимодействие с такими исламскими государствами как Пакистан и Иран.

В сфере безопасности Китай наладил сотрудничество в рамках ШОС, которое позволяет ему решать как внутренние проблемы, так и проблемы стабильности в сопредельной Центральной Азии с привлечением военно-политических и идейно-символических ресурсов России. Однако реализуемые проекты экономического сотрудничества в рамках ШОС, преимущественно, китайские, а планы их углубления могут привести к доминированию Китая не только в центральноазиатской, но и в российской экономике. При этом, взаимодействуя с Россией в рамках ШОС, КНР сумела, в существенной мере, дистанцироваться от геополитического соперничества с Западом в Центральной Азии, выставляя основной его стороной РФ. Соответственно, издержки такого соперничества несет Москва, а не Пекин. Однако не следует считать, что здесь имеет место "злой умысел" по "вытеснению" России (такая упрощенная точка зрения зачастую высказывается в отечественной публицистике), так как политика Пекина не конфронтационна. Китай просто заботится о своих интересах, а применяемая им логика прагматического взаимовыгодного сотрудничества ("игры с положительной суммой") заключается в том, чтобы от взаимодействия что-то получали все. Поэтому если Россия будет в большей мере следовать его примеру (т.е. больше заботиться о практических и экономических аспектах политики), то это позволит более эффективно сотрудничать с КНР, в том числе, в рамках ШОС.

В Заключении излагаются основные выводы, имеющие аспекты теоретической и практической значимости, оценивается их новизна. Вывод первый касается специфики региональной структуры в ее взаимосвязи с глобальными факторами. Вывод второй посвящен причинам противоречий на двух разных уровнях региональной структуры, символико-идентификационном и институциональном. Вывод третий касается взаимодействия противоречий на двух разных уровнях региональной структуры, субъективном и объективном. Четвертый вывод связан с негативным влиянием противоречивости институциональных и символико-идентификационных структур на политические процессы в регионе. Пятый вывод получен в результате сопоставления теоретической модели протекания политических процессов в ситуации "неработающего рынка" с реальными политиками ключевых акторов мировой политики в регионе. Шестой вывод касается эффективности политик ключевых вовлеченных в регион глобальных акторов, сопоставления планов, затраченных средств и результатов. Седьмой вывод касается рекомендаций, направленных на совершенствование политики России в регионе.

Заключение состоит из двух подразделов. В первом из них ("Уточненная модель новой "Большой игры": взаимосвязь глобальных и региональных факторов") концентрируется анализ результатов исследования, имеющих теоретические аспекты. В этом разделе приводится уточненная и модифицированная автором модель новой "Большой игры", включающая в себя ряд дополнительных факторов по сравнению с распространенной в литературе теорией. В этом подразделе также перечисляются отмеченные в основном тексте ключевые тенденции политического развития региона, многие из которых являются парадоксальными с точки зрения нормативных теорий международных отношений и объяснимы лишь в рамках предлагаемой автором социологической модели, что и обосновывает необходимость ее дальнейшего применения.

Во второй части заключения ("Вопросы адаптации политики России к условиям Центральной Азии") сконцентрированы практические выводы из работы. Они логическим образом связаны с предшествующим теоретическим анализом, так как именно выделение ключевых аспектов региональной специфики и изучение способов адаптации других международных акторов к ней позволяет выделить наиболее оптимальные методы построения региональной политики. В этом реализуется общая направленность исследования на синтез теории и практики за счет преодоления разрывов между глобальными (так называемыми "нормативными") объяснительными теориями и экспертным пониманием ситуации в регионе. Практические выводы можно разделить на две части: общие принципы политики и основанные на них практические рекомендации.

Общие принципы ориентированы на выработку прагматичной политики России по отношению к региону. Они в наибольшей степени основаны на опыте КНР, а также опираются на отдельные моменты в политике ЕС. Ориентация на опыт КНР имеет, в том числе, то дополнительное преимущество, что оно позволит повысить эффективность взаимодействия в рамках ШОС и стратегического партнерства РФ с Китаем. Ориентация на опыт ЕС позволит избегать излишнего геополитического соперничества с единой Европой на постсоветском пространстве. Одновременно, повышение эффективности региональной политики РФ позволит в мягкой форме противодействовать продолжающемуся росту влияния Китая и ЕС в ущерб национальным интересам России.

Необходимость совершенствования политики России в указанном направлении мотивируется тем, что, в целом, несмотря на наличие отдельных позитивных периодов и эффективных ситуативных решений (особенно, после 2000 г.), результаты политики России в постсоветской Центральной Азии с точки зрения наших национальных интересов следует оценить как неудовлетворительные. Достигнутая к 1991 г. высокая степень экономической, политической и культурной интеграции потеряна, практически, необратимо. Регион превратился в постоянный источник комплексных угроз безопасности для нашей страны. В случае реализации наиболее негативного сценария в перспективе порядка 10-20 лет Россия может даже перестать быть ключевым региональным игроком, полностью уступив свою роль и все свои традиционные ресурсы влияния Китаю.

Общие принципы политики можно свести к следующему. России, по образцу КНР, следует проводить в регионе прагматичную политику, основанную исключительно на собственных экономических интересах, а не на грандиозных и нереализуемых политико-идеологических проектах. Возможно, такой тип политики означает концептуальный сдвиг от политики новой "Большой игры" (тотальная конкуренция) к политике "квартета держав" или "кондоминиума" (сотрудничество по ключевым общезначимым проблемам при конкуренции по второстепенным вопросам). Это сотрудничество держав можно дополнить сотрудничеством по ключевым вопросам обеспечения стабильности и развития международных организаций, которые поддерживают соответствующие государства.

Предложенный прагматический подход конкретизируется в виде трех конкретных рекомендаций.

1. Поскольку прагматический стратегический консенсус по поводу Центральной Азии среди всех участников внешнеполитического процесса в России не выработался закрытым неформальным путем, как это имело место в Китае, актуальным становится принятие открытого формального документа. По образцу политики ЕС необходима разработка долгосрочной региональной стратегии, формулирующей иерархию целей и выделяющую для этого соответствующие экономические ресурсы. Стратегия должна включать в себя иерархию долгосрочных, среднесрочных и краткосрочных задач. Она также должна носить комплексный и взаимоувязанный характер, учитывая проблемы экономики, безопасности, культурного сотрудничества, миграции, а также ключевые проблемы двухсторонних и многосторонних отношений. Актуальность принятия такой стратегии повышается в связи с тем обстоятельством, что Россия в 2009-2010 гг. утратила стратегический контроль над транспортировкой центральноазиатского газа, что требует пересмотра ключевых геоэкономических ориентиров. Определение долгосрочных намерений также повысит доверие к России со стороны центральноазиатских стран и увеличит предсказуемость ситуации для других глобальных игроков. Последнее может обеспечить более эффективное взаимодействие со всеми ними. Наконец, даже сама работа над реализацией такой стратегии (при всех объективных сложностях ее выработки) может помочь формированию стратегического консенсуса внутри страны.

2. По содержанию стратегия должна в наибольшей мере соответствовать политике не ЕС (в ней слишком много идеологических моментов, связанных с распространением европейских ценностей), а Китая, как наиболее прагматичной и экономически ориентированной. КНР реализует очень эффективную стандартную политику по отношению ко всем развивающимся странам. К числу основных принципов построения стратегии в соответствии с опытом политики Китая должны относиться: долгосрочность, последовательность, четкое определение интересов на основе экономических расчетов, упорство в их реализации, отказ от излишне масштабных и экономически необоснованных проектов и идей. Кроме того, Китай в рамках ШОС является основным партнером России, и большая схожесть политик повысит эффективность взаимодействия в рамках этой организации. Пока же основным источником экономических инвестиций в рамках ШОС являются двухсторонние проекты Китая, зачастую, достаточно искусственно привязанные к этой организации.