Будущность российско-китайского союзничества в контексте теории международных отношений

Для Китая, модель развития которого построена на привлечении иностранных инвестиций, заимствовании технологий и экспорте готовой продукции, сотрудничество с Западом играет значительную роль, даже несмотря на торговую войну с США и вводимые Соединёнными Штатами и ЕС ограничения на технологические трансферы. За вычетом импорта энергоресурсов Россия гораздо менее привлекательна для КНР как экономический партнёр. Она не способна заместить связи с Западом.

Китайские инвесторы больше заинтересованы в инвестициях на других рынках [Lukin 2018: 191; Ma, Zhang 2019: 31, 35]. Вследствие особенностей бизнес-климата и изъянов правовой среды, а также нехватки финансирования приграничное сотрудничество между Сибирью и Дальним Востоком России и Северо-Востоком Китая, за исключением местной торговли, развивалось слабо. Оно до сих пор не смогло стать локомотивом экономического развития и укрепления взаимодействия двух стран [Ши 2017]. Сложности привлечения китайских инвестиций на Дальний Восток связаны, в первую очередь, с уровнем развития региона: узким внутренним рынком, недостатком собственных трудовых ресурсов, неразвитой транспортно-производственной инфраструктурой, высокими издержками и отсутствием модернизированных пограничных переходов [Зуенко 2020]. Трансформация данных параметров - долгосрочная задача.

Расширение внутреннего спроса и построение более сбалансированной экономической модели в КНР, сочетающей ориентацию на собственный рынок и экспорт, займёт продолжительное время. В любом случае эти тенденции не равносильны отказу от внешнеэкономической ориентации. Более того, реализация программы «Сделано в Китае 2025», которая должна вывести КНР на один технологический уровень с ведущими мировыми странами, осложнена значительными ограничениями и в полной мере нереализуема без кооперации с Западом, в особенности с США [Made in China 2025 2016: 37-42].

В военном планировании Пекин помимо оборонительных целей ставит задачи нарастить потенциал для победы в современных высокотехнологичных войнах локального масштаба с акцентом на столкновениях на море Full Text: China's Military Strategy // Ministry of National Defense. The People's Republic of China.. Он даже в большей степени, чем Москва, стремится преграждать доступ потенциального противника к своей периферии. Определение администрацией Д. Трампа России и Китая в качестве стратегических противников National Security Strategy of the United States of America / The White House. December 17. и проводимая США соответствующая политика привели к восприятию стратегии Вашингтона как направленной на их сдерживание. Особенно болезненно Пекин воспринимает стремление подорвать его курс на технологическое развитие [Kashin, Lukin 2018: 616-617].

Тем не менее и Россия, и Китай сохраняют готовность к диалогу с Западом, что иллюстрируется стремлением Москвы взаимодействовать с Соединёнными Штатами по вопросам контроля над вооружениями Россия готова к диалогу с США по вопросам стабильности, заявил Путин // РИА Новости. , а также торговыми переговорами Вашингтона и Пекина, включая заключение договорённости о первой фазе «торговой сделки» в январе 2020 года Economic and Trade Agreement Between the Government of the United States and the Government

of the People's Republic of China // Office of the United States Trade Representative. January 15, 2020.. Именно США наиболее значимы для Китая не только с точки зрения экономических связей, но стратегически в вопросах обсуждения мирового и регионального порядка [Lukin 2018: 191; Charap, Drennan, Noel 2o17: 25]. КНР больше России заинтересована в поддержании рабочих отношений с Соединёнными Штатами и не хочет, чтобы её рассматривали как ревизионистскую державу [Sutter 2018: 10]. Китай остается заинтересован в реформировании международного порядка и институтов глобального управления таким образом, чтобы развивающиеся страны заняли в них более значимое место. Несмотря на унилатералистский подход администрации Д. Трампа и беспрецедентные трения в китайско-американских отношениях, Китай готов работать с другими странами для сохранения мирового порядка. Нахождение новой стабильности в отношениях КНР и США представляется важным для того, чтобы будущий мировой порядок не погряз в конфронтации [Chen, Zhang 2020: 23-24]. Китайские эксперты постоянно подчёркивают ненаправленность российско-китайского сотрудничества против третьих стран [Фэн 2018; Ma, Zhang 2019: 34-35] .

С точки зрения китайских исследователей Фэн Юйцзюня и Шан Юэ, выгоды от возможного альянса с Москвой сложно адекватно оценить. Они могут оказаться иллюзорными из-за сложности современного международного взаимодействия. Между тем издержки в виде ухудшения отношений с США будут весьма конкретными, а эскалация противоборства сложно контролируемой. Маловероятно, что произойдёт снижение давления Вашингтона на обе страны. Несмотря на усиление российско-китайского стратегического партнёрства, Соединённые Штаты успешно реализуют меры, направленные против России в Европе (например, усиление военного присутствия в Центральной и Восточной Европе) и Китая в Азии (размещение комплекса THAAD в Южной Корее, операции по поддержанию свободы судоходства в Южно-Китайском море).

Модель противостояния, которая сложится в результате формирования российско-китайского союза, не поможет странам лучше решать общемировые проблемы (изменение климата, научно-технологическая революция, стабильность финансовой мировой системы). Она не укрепит, а, наоборот, ослабит глобальную и региональную стабильность. Нет оснований полагать, что такой альянс поможет решить проблемы в двусторонних отношениях Китая или России с США. С точки зрения Пекина, дальнейшее сближение с Москвой в военной сфере не приведёт к ослаблению давления Соединённых Штатов на КНР [Фэн, Шан 2018].

Задача предотвращения сближения их стратегического партнёра с Вашингтоном, которая могла бы обосновывать необходимость заключения альянса, также не стоит в повестке России и Китая. Взаимодействие этих стран развивается на прагматичной и деидеологизированной основе, в отличие от отношений с представителями Запада. Москва рассматривает Пекин в качестве более надёжного партнёра, чем США, так как именно последние создают экзистенциальную угрозу в силу склонности к либеральному интервенционизму. В связи с этим в настоящее время ситуация, при которой Россия пойдёт на сближение с Западом против Китая, не представляется реалистичной, равно как и обратная комбинация невозможна из-за глубины американо-китайских противоречий [Российско-китайский диалог 2019: 23; Lukin 2018: 189-190].

Угроза нападения со стороны партнёра в российско-китайских отношениях также серьёзным образом не стоит. Военное планирование двух стран, хотя и учитывает различные варианты развития международной обстановки, концентрируется на потенциальных сценариях с участием США, НАТО и американских союзников в Азии. Несмотря на то что у некоторых групп российского населения сохраняются опасения относительно нападения со стороны Китая или рисков его демографической экспансии, такие угрозы оцениваются специалистами как маловероятные [Ларин 2017; Ларин, Ларина 2018; Korolev 2015; Lukin 2018: 162--165]. Согласно данным ВЦИОМ от октября 2019 г., Китай возглавляет список стран, с которыми у России установились дружественные отношения (45% опрошенных), тогда как угрозу в нём видят только 7% респондентов Друзья и враги // ВЦИОМ. . Результаты опроса Фонда общественного мнения (ФОМ) в июле 2018 г. следующие: 62% считают Китай дружественным государством, 16% -- недружественным; 55% полагает, что усиление Китая не угрожает интересам России, а 26% -- что угрожает; 20% считает, что важнее укреплять отношения с Западом, 30% -- с Китаем, 29% -- и с Западом, и с Китаем Россия и Китай: позиции в мире // ФОМ. . Россия по-прежнему обладает значительным превосходством в стратегическом потенциале. Алармистским утверждениям о рисках демографической экспансии противоречат данные, демонстрирующие отсутствие масштабных миграционных потоков. Число китайских граждан в России составляет примерно 330 тыс. человек, что составляет 3% от всех иностранцев, проживающих в стране [Lukin 2018: 162--165, 189--190].

Таким образом, Россия и Китай считают собственные потенциалы достаточными для обеспечения безопасности и ведения вооружённой борьбы по наиболее вероятным сценариям поодиночке, что делает преимущества альянса недостаточно привлекательными или необходимыми. Напротив, страны потенциально понесут большие издержки вследствие обострения конфронтации с Западом и разрыва экономического и технологического сотрудничества, которое может последовать за заключением альянса. Не стоит вопрос и о формировании союза для предотвращения иных рисков, таких как, например, сближение партнёров с США или военные действия Москвы и Пекина.

Дефицит объективных предпосылок и наличие структурных рисков, препятствующих формализации военно-политических обязательств по коллективной обороне, накладываются на характер представлений политических элит России и Китая, а также ряд их внутриполитических особенностей. Руководство обеих стран не ставит перед собой ни официально Заявление Президента РФ В.В. Путина «У нас нет военного союза с Китаем, и мы не планируем его создавать». См.: Большая пресс-конференция Владимира Путина // Президент России., ни фактически цель заключения союза [Fu 2016; Lukin 2018: 128]. Большинство российских экспертов считают сложившиеся механизмы сотрудничества достаточными для преодоления вызовов безопасности и не видят необходимости в заключении полновесного альянса. Китайские эксперты отмечают, что современный характер отношений двух стран поддержан элитами и обществом и, следовательно, оптимален. Они полагают, что Москва и Пекин на обозримую перспективу не будут ни союзниками, ни врагами [Российско-китайский диалог 2015: 7-8; Ma, Zhang 2019: 33].

Стратегическая культура Москвы связана с великодержавными представлениями, которые побуждают её проводить самостоятельную внешнюю политику [Charap, Drennan, Noel 2017: 25-26]. В послании Федеральному Собранию в феврале 2019 г. В.В. Путин заявил, что на мировой арене Россия традиционно выступала независимым государством, «она или будет таким, либо вообще её не будет» Послание Президента Федеральному Собранию // Президент России.. Это утверждение несовместимо с ограничением автономии, которое последует за заключением альянса.

Кроме того, в России продолжается дискуссия относительно природы угрозы, которую России несёт Запад. Так, отечественный специалист С.А. Караганов утверждает, что США и страны Запада должны быть однозначно позиционированы как стратегические оппоненты Москвы [Караганов 2018]. Министр иностранных дел С.В. Лавров на пресс-конференции в январе 2019 г. связал причины современного обострения в отношениях России с Западом со стремлением Вашингтона навязать мировому сообществу свою волю силовыми, экономическими и пропагандистскими методами, его нежеланием «принять реальности формирующегося многополярного мира». Тем не менее глава внешнеполитического ведомства заявил, что Россия по-прежнему заинтересована в восстановлении нормальных отношений с США и ЕС «на принципах равноправия и взаимного учёта интересов» Пресс-конференция главы МИД РФ Сергея Лаврова. Главное // Международная жизнь.. Между тем академик А.А. Дынкин подчёркивал, что сближение России с Китаем сделает её младшим партнёром и даже сателлитом растущей державы в случае формирования биполярного американо-китайского порядка. В этой связи интересам Москвы соответствует расширение контактов с Европой Дынкин А.А. «Исчезает атмосфера, в которой возможны договорённости» // Коммерсантъ..

В КНР исторический опыт союзничества с Россией воспринимается негативно. Он стал одной из причин закрепления отказа от формализованных обязательств по коллективной обороне в качестве одного из принципов китайской внешней политики. В этих условиях Китай не заинтересован в формировании антизападного альянса в любом виде. Пекин надеется на развитие отношений с Россией в других форматах, чтобы партнёры могли успешнее достигать своих целей развития и поддерживать друг друга, стабилизируя международную систему. Согласно китайской позиции, с помощью углубления партнёрства страны смогут показать миру, каким образом может осуществляться плодотворное сотрудничество между ведущими державами и переход от взаимных подозрений к доверительному взаимодействию, при котором страны минимизируют разногласия и развивают сотрудничество в областях взаимных интересов [Fu 2016]. В настоящее время ни у России, ни у Китая нет ни воли, ни способности навязывать волю другой стране в рамках альянса или вести её за собой в качестве лидера [Фэн, Шан 2018]. Аналогичным образом, не создание тройственного антизападного альянса, а углубление партнёрства с Россией и Индией и его субстантивное наполнение считают в Китае наиболее рациональной и жизнеспособной стратегией [Cheng, Feng 2016: 447].

К появлению заинтересованности Пекина в союзе с Москвой могло бы привести стратегическое противостояние на Индо-Тихоокеанском пространстве с США и их партнёрами, маловероятный разрыв хозяйственных отношений с Соединёнными Штатами, а также потенциальные сложности на пути реализации собственной экономической и технологической стратегии в результате политики Запада. Китайские эксперты Chen D. What China Thinks of the Indo-Pacific Strategy // The Diplomat; Fang L. Indo-Pacific strategy will likely share the same fate as rebalance to Asia-Pacific // Global Times. характеризуют американскую стратегию Свободного и открытого Индо-Тихоокеанского пространства и восстановление четырёхстороннего диалога США, Японии, Австралии и Индии как политику, направленную на сдерживание КНР, воспрепятствование реализации инициативы «Пояса и пути», осложнение сотрудничества Китая с соседними странами.

Действия Соединённых Штатов повышают для Пекина риски безопасности в прилегающих морских пространствах и дестабилизируют ситуации в Южно-Китайском море. Несмотря на эти негативные устремления Вашингтона, китайские исследователи полагают, что из-за несогласованности действий с союзниками и партнёрами, неготовности США и других государств к военной конфронтации с КНР Индо-Тихоокеанскую стратегию постигнет та же судьба, что и предшествующую политику администрации Барака Обамы по перебалансированию в Азию. Она не достигнет поставленных целей, особенно если Китай будет мудро выстраивать отношения с традиционно дружественными ему странами Там же..

Торговая война с США оценивается в китайском экспертном сообществе как часть многосоставного противоборства, в которой экономический инструментарий лишь часть американской стратегии [Шэн 2018]. Её цель - сдержать рост китайской экономики. Параллельно с ультиматумами в отношении торговой и промышленной политики КНР, санкциями и неконкурентными мерами против китайского бизнеса США усиливают давление по вопросам безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе путём координации с союзниками и партнёрами, интенсификации гонки вооружений, курса на обесценивание ядерного потенциала Пекина, демонстративных военных манёвров.

В политической сфере они также акцентируют болезненные для китайского руководства вопросы Тайваня, Тибета, Синьцзяна, Гонконга, прав человека. Также Вашингтон вводит ограничения на обучение китайских студентов, научно-технические и гуманитарные контакты, проводит пропагандистскую кампанию в СМИ. По оценке китайских экспертов, действия Соединённых Штатов представляют собой угрозу экономической безопасности России, а для Китая они порождают вызовы в экономической, энергетической и продовольственной сферах. США проводят курс на ослабление взаимозависимости с КНР (decoupling) практически во всех сферах, включая совместные цепочки добавленной стоимости и технологические трансферы [Российско-китайский диалог 2019: 17-22].

Тем не менее в Китае полагают, что ущерб, который может быть нанесён его экономике в случае введения пошлин на весь экспорт, будет ощутимым, но не критическим Согласно докладу Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), опублико-ванному в ноябре 2019 г., примерные потери ВВП КНР в 2021--2022 гг. составят 1,1%. МВФ в октябре 2019 г. приводит данные о прогнозируемом снижении реального ВВП КНР на 2% в 2020 г., 0,8% к 2023 г. и 1% в долгосрочной перспективе. Данные прогнозы основаны на введённых в 2018-2019 гг. тарифах и не учитывают как эффекты от возможной реализации первой фазы торговой сделки США и КНР, так и возможность введения Соединёнными Штатами высоких тарифов на всю китайскую продукцию. Помимо этого, влияние пандемии COVID-19 в 2020 г. не учтено в данных прогнозах. См.: OECD Economic Outlook / OECD. Volume 2019 Issue 2. No. 106. Paris: OECD Publishing; G-20 Report on Strong, Sustainable, Balanced, and Inclusive Growth / International Monetary Fund. October 2019. P. 24. . При этом значительные издержки понесут и американские потребители. В этих условиях Пекин не готов идти на уступки по коренным интересам, безопасности или суверенитету. Китайские эксперты полагают, что это сближает Россию и Китай и экономически, и политически. Тем не менее в настоящее время речь идёт преимущественно о расширении инвестиций, совместных проектах, создании научных и инновационных партнёрств и активизации трансрегионального сотрудничества - то есть об углублении уже имеющихся отношений [Российско-китайский диалог 2019: 17-18, 22; Шэн 2018].

Отдельно стоит отметить и проблему доверия в отношениях Москвы и Пекина. Со стороны России она осложняется различиями в демографических и экономических потенциалах, разницей в интерпретации вопросов истории, заинтересованностью КНР в разработке природных ресурсов северного соседа. По мере активизации сотрудничества недоверие постепенно снижается, например, население Дальнего Востока видит в Китае скорее возможность развития, нежели угрозу [Ларин 2017: 52-65]. Негативная историческая память, в первую очередь в КНР, относительно урегулирования вопросов границы и отношений с СССР продолжает оказывать влияние на восприятие странами друг друга. Однако руководство обоих государств предпринимает попытки смягчить имеющиеся трения, например, перенося акцент на сотрудничество против общего врага во время Второй мировой войны [Korolev, Portyakov 2019].

Несмотря на подписание большого числа соглашений об экономическом сотрудничестве с 2014 года, многие договорённости остаются нереализованными. Разрыв между ожиданиями российской стороны перспектив притока китайских инвестиций и реальностью оказался значительным [Ma, Zhang 2019: 30-31]. Кроме того, культурно-цивилизационные различия, недовольство непредсказуемостью внешней политики России со стороны Китая и прагматизмом КНР со стороны России, рост озабоченности по поводу реальных целей Пекина в отношении Москвы могут в будущем привести к возрастанию взаимного недоверия [Karpov 2018]. Китайская сторона нередко выражает неудовольствие по поводу существования в России представлений о «китайской угрозе» [Ma, Zhang 2019: 29] и критики в российских СМИ.

Рассмотрим ключевые переменные, которые Г Снайдер выделял как определяющие для отношений сторон и влияющие на выбор в пользу заключения альянса: соотношение интересов, баланс потенциалов и взаимозависимость. Эти показатели влияют на то, насколько сильными оказываются позиции страны при проведении переговоров с контрагентом, каково соотношение преимуществ и издержек от союзничества.

Наличие совпадающих, расходящихся, а иногда и антагонистических интересов - норма во взаимоотношениях великих держав. Анализ предпочтений России и Китая демонстрирует как совпадение интересов по широкому кругу вопросов, в том числе стратегических, так и их расхождение. Россия вовлечена в конфликтные ситуации в основном в Европе и на постсоветском пространстве, а Китай - в Восточной Азии. По вопросам, которые затрагивают ключевые интересы одной страны, но не соответствуют интересам другой, партнёры могут придерживаться нейтралитета. Такую позицию Китай занял в конфликтах вокруг Абхазии и Южной Осетии в 2008 году, Крыма и Украины в 2014-м. Его политика диктуется тем, что у Пекина нет желания рисковать отношениями с ведущей мировой державой ради вопросов, которые не относятся к сфере его коренных интересов. Наличие очагов сепаратизма в КНР (Тибет, Синьцзян) и тайваньского вопроса делает поддержку российских действий опасным прецедентом для неё самой [Korolev, Portyakov 2018: 431-- 437; Charap, Drennan, Noel 2017: 26--27].

Пекин с осторожностью относится ко многим шагам Москвы (таким, как военная операция в Сирии), считая их непредсказуемыми и рискованными [Wishnick 2016: 18]. В течение длительного времени более сдержанная позиция Китая, не идущего на столь же явную конфронтацию со странами Запада, позволяла ему нести меньшие политико-экономические и военно-стратегические издержки [Воскресенский 2015: 51]. КНР также активно расширяет экономическое взаимодействие с Украиной, другими постсоветскими государствами, странами Центральной и Восточной Европы, так как подобное сотрудничество служит реализации инициативы «Пояса и пути» [Российско-китайские отношения 2018: 111]. Другой сферой потенциальных разногласий может стать вопрос о режиме контроля над ядерными вооружениями, в котором КНР не считает целесообразным участвовать [Lukin 2018: 169].

Аналогичным образом Москва не заинтересована поддерживать Пекин в конфликтах в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях. Она также не готова рисковать своими партнёрствами в Азии, дистанцируясь от противоречий КНР с Вьетнамом, Индией, Японией. Россия не поддерживает действия по созданию искусственных островов и строительству на них военной инфраструктуры, традиционно выступая за решение конфликтов мирным путём на основе Конвенции ООН по морскому праву 1982 года. Москва призывает к скорейшему заключению юридически обязывающего Кодекса поведения сторон в Южно-Китайском море, но высказывается против вмешательства в сохраняющиеся споры третьих стран [Kashin, Lukin 2018: 621,624; Wishnick 2016: 7; Korolev, Portyakov 2018; Klein 2014: 18--19; Sutter 2018: 11]. За исключением последнего пункта, позиция России намного ближе к Вьетнаму, а не к КНР. Пекин неоднократно критиковал Москву за сотрудничество с Ханоем в разработке энергетических ресурсов на оспариваемом шельфе. Россия и Китай расходятся и в отношении порядка в Восточной Азии. Цель Пекина -- стать здесь доминирующей державой, а задача России -- упрочить позиции как одного из центров в региональной системе. Помимо критики действий США и совместной дорожной карты по Корейской проблеме, Китай редко выражает интерес координироваться с Россией по региональным проблемам [Klein 2014: 18--19].

Конкурентные тенденции существуют и в отношениях России и Китая в Евразии. Цель инициативы «Пояса и пути» заключается в создании интеграционного пространства на базе китайских подходов. Она предполагает использование китайского оборудования, комплектующих, услуг, рабочей силы, способствуя повышению роли КНР в цепочках добавленной стоимости, реализации его экономических и внешнеполитических интересов. Основной упор Пекин делает на двусторонние связи. Россия же, наоборот, заинтересована в многостороннем сотрудничестве, не подрываю- щем развитие интеграции в ЕАЭС. Она добивается более равномерного распределения выигрышей, которое способствовало бы повышению конкурентоспособности государств-членов возглавляемого ей интеграционного объединения.

В результате вопрос о реальных контурах сопряжения ЕАЭС и ЭПШП, а также координации двух стран в рамках Большой Евразии до сих пор не прояснён. Например, Россия и её партнёры не готовы к заключению зоны свободной торговли, за которую выступает Китай, так как это подорвёт конкурентоспособность их экономик [Сыроежкин 2016: 37-55; Российско-китайские отношения 2018: 90-92; Экономический пояс евразийской интеграции 2016: 14-15; Ma, Zhang 2019: 31]. КНР отстаивает либерализацию хозяйственных связей и ликвидацию ограничений для реализации инициативы «Пояса и пути», что предопределяет её негативное отношение к протекционистской политике ЕАЭС [Lukin 2018: 169].

Вообще экономические интересы двух стран довольно часто расходятся. Россия хотела бы уйти от модели поставок энергоресурсов и импорта готовой продукции, а КНР, напротив, устраивает сложившаяся структура взаимодействия. В этой связи развитие проектов в несырьевых сферах идёт достаточно медленно [Korolev, Portyakov 2019]. Выдвижение председателем КНР Си Цзиньпином концепции «сообщества единой судьбы человечества» как идеологического обоснования его внешней политики ставит Москву перед сложным выбором: готова ли она поддержать главенствующую роль Китая в Азии и мире в целом [Российско-китайские отношения 2018: 115-117]?

Сравнительный анализ потенциалов двух стран демонстрирует смешанную картину, которая постепенно меняется не в пользу Москвы. Уровень развития оборонно-промышленного комплекса России заметно превосходит китайский, и она сохраняет серьёзные преимущества перед стратегическим партнёром, в особенности в областях противовоздушной обороны, части радиолокационной техники, авиационном двигателестроении, подводном кораблестроении. Передовые образцы российских вооружений не имеют аналогов в КНР. Тем не менее форсированная модернизация военного потенциала Пекина позволила ему довести ряд видов военной техники до сопоставимого уровня (например, надводное кораблестроение, системы залпового огня, различные виды электронных компонентов) или даже превзойти Россию (например, беспилотные летательные аппараты). Модернизация Народно-освободительной армии Китая, проходящая с 2015 г. военная реформа и закупки российских систем вооружения позволяют КНР расширять возможности участия во всё большем спектре военных миссий [Кашин, Габуев 2017: 17-23].

При оценке экономических потенциалов, по данным 2018 г., ВВП Китая по обменному курсу превышал российский в 8 раз (КНР - 13,6 трлн долларов, Россия - 1,7 трлн долл. США), а по паритету покупательной способности - в 6 раз (25,4 трлн и 4 трлн долл. США). Замедлившиеся, но стабильные темпы роста Китая в 6-7% на фоне спада в России в 2014-2015 годах и её постепенного восстановления впоследствии увеличили разрыв абсолютных экономических показателей Indicators // World Bank. . Между тем от объёма экономики зависит и способность стран финансировать военный бюджет. Согласно данным Стокгольмского института исследования проблем мира, оборонные расходы России в 2018 г. составили 61 млрд, а Китая - 250 млрд долл. США. Между тем Москва тратит на вооружённые силы 3,9% ВВП, а Пекин - всего 1,9% SIPRI Military Expenditure Database, 1949-2018 // Stockholm International Peace Research Institute. . Уже длительное время военные расходы Китая значительно превышают российские. Хотя китайский стратегический потенциал значительно отстаёт от российского и американского [Korolev 2015], при условии сохранения нынешнего положения способность КНР осуществлять передовые военные разработки - скорее вопрос времени. Ключевым фактором является то, насколько китайский военно-промышленный комплекс сможет добиться технологического прорыва по ключевым направлениям военной модернизации и в какие сроки.

В 2020-х Россия, вероятно, ещё будет обладать военно-стратегическими инструментами, позволяющими ей на равных выстраивать отношения с Китаем, несмотря на диспаритет экономик. Более того, под вопросом остаётся способность КНР справляться со структурными вызовами и перейти на новый технологический уровень [Российско-китайские отношения 2018: 105]. Тем не менее неравновесность экономических потенциалов ведёт к асимметрии комплексной мощи государств. Китайская сторона всё больше обращала на неё внимание после 2014 года, указывая на то, что Россия должна идти навстречу интересам КНР, в особенности в экономических вопросах.

Характер взаимозависимости России и Китая также меняется. Наблюдается тенденция снижения зависимости последнего от поставок российской техники и компонентов при возрастающей асимметрии экономических отношений. В настоящее время военно-техническое сотрудничество с Москвой позволяет Пекину решать проблемы непропорционального развития различных отраслей оборонно-промышленного комплекса и отставания по производству ряда критически важных компонентов. Крупные поставки касаются продажи готовой военной техники без передачи технологий или лицензий. Кроме того, заключаются и небольшие соглашения в сфере НИОКР.

По мере развития китайской промышленности доля России и её значимость как поставщика постепенно снижается, хотя последние контракты и важны для повышения боеспособности Народно-освободительной армии Китая в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях, а также в районе Тайваня. КНР вышла на тот уровень, на котором она может осуществлять модернизацию военной техники и без значительного участия российской стороны, просто с большими временными затратами [Кашин, Габуев 2017: 17-23]. Тем не менее на среднесрочную перспективу Пекин, вероятно, сохранит интерес в военно-техническом сотрудничестве с Москвой по ряду направлений. Переход двух стран на более сложные формы промышленно-технологического взаимодействия, такие как совместные разработки искусственного интеллекта, лазерного оружия, робототехники, гиперзвуковых технологий, сдерживается недостатком доверия из-за низкого уровня защиты интеллектуальной собственности [Российско-китайский диалог 2017: 28-29].

Даже сохранение текущего уровня военно-технического сотрудничества не создаёт стимулов для становления российско-китайского альянса, так как оно вполне успешно осуществляется и в нынешних условиях. Активная модернизация китайских вооружённых сил предопределяет малую вероятность того, что Пекин проявит интерес в гарантиях безопасности со стороны Москвы даже на случай конфликта с Вашингтоном. О существенной зависимости Китая от России в сфере безопасности речь идти не может.

В экономической сфере, несмотря на заметное расширение сотрудничества и появление проектов в различных секторах в 2010-х годах, качественного изменения структуры взаимодействия не произошло. Товарооборот России и Китая характеризуется несбалансированностью. Две трети российского экспорта в КНР составляют природные ресурсы (преимущественно энергетические и лесные), которые обмениваются на промышленные товары и продукцию с высокой добавленной стоимостью. Пекин находится на первом месте в списке торговых партнёров Москвы с 2010 года. В 2019-м его доля в российском товарообороте составила 16,6%, тогда как в 1999 г. она равнялась всего 4% Таможенная статистика внешней торговли // Федеральная Таможенная Служба. . Между тем в 2019 г. на долю России приходилось только около 4% внешней торговли КНР (11-е место) Российско-китайская торговля // Торговое представительство РФ в КНР. 2018. .

Вероятность изменения структуры торговли в краткосрочной перспективе невелика, и вызов, который представляют собой несбалансированные экономические отношения российско-китайскому партнёрству, в будущем будет только усиливаться [Ma, Zhang 2019: 30]. Согласно данным Министерства коммерции КНР, на конец 2018 г. общий объём китайских прямых инвестиций в Россию составил 11 млрд долл. США, тогда как российских в Китай - всего 1,1 млрд. Большинство китайских инвестиций сосредоточено в сферах энергетических ресурсов, сельском и лесном хозяйстве, строительстве и производстве стройматериалов, торговле, лёгкой и текстильной промышленности, производстве бытовой техники, сфере услуг Российско-китайское инвестиционное сотрудничество // Торговое представительство РФ в КНР. 2020. По оценке Посла России в КНР А. Денисова, к концу 2018 г. общий объём всех видов накопленных китайских инвестиций составил около 30 млрд долл. США Посол России в КНР: российско-китайское сотрудничество -- стабилизирующий фактор в нынешнем турбулентном мире // Интерфакс.. За пределами энергетической сферы привлечение масштабных капиталовложений из КНР в российскую экономику связано с трудностями. Несмотря на появление китайских инвестиций в сферах, где они ранее практически отсутствовали (автомобилестроение, нефтехимия, производство бытовой техники), существенной диверсификации экономических отношений пока не произошло.

Технологическое сотрудничество протекает в основном в форме трансфера российских наработок для их внедрения на китайской производственной базе и дальнейшего трансфера технологий. В ряде случаев компании из КНР непосредственно заказывают российские НИОКР. При этом Пекин слабо реагирует на заинтересованность российской стороны в создании совместных высокотехнологичных компаний в сферах, в которых силён Китай, а Россия отстаёт. Вместе с тем по уровню технологического развития в большинстве областей КНР по-прежнему недотягивает до стран Запада, а качество её высокотехнологической продукции, с учётом роста её цены, зачастую не вполне устраивает российскую промышленность [Российско-китайские отношения 2018: 109-115; Karpov 2018]. При взаимодействии с внешними партнёрами Китай в первую очередь заинтересован в продаже произведённой национальными технологическими компаниями (такими, как Huawei и ZTE) готовой продукции, что должно закрепить его более высокое положение в цепочках добавленной стоимости [Dian, Menegazzi 2018: 74-75].

Усиление асимметричного характера экономических отношений, углубление дисбалансов между политическим и экономическим сотрудничеством - одни из ключевых тенденций развития российско-китайских отношений. Помимо этого, существуют риски экономической и даже технологической зависимости Москвы от Пекина в случае сохранения тренда на одностороннее расширение доли Китая в российской внешнеэкономической деятельности в долгосрочной перспективе и выбора в пользу приоритетного технологического взаимодействия с Китаем (например, в сфере связи пятого поколения) [Российско-китайские отношения 2018: 109-112; Charap, Drennan, Noel 2017: 2730; Karpov 2018; Sutter 2018: 9].

* * *

Теоретические наработки в изучении военно-политических альянсов дают убедительные основания для объяснения отсутствия формализованных обязательств по коллективной обороне между Россией и Китаем. Имеющиеся публикации связывают перспективы союзничества государств с соотношением выгод и издержек юридического закрепления взаимных гарантий, определяющихся балансом совпадающих и различающихся интересов; характером военных и комплексных потенциалов; степенью взаимозависимости. От этих переменных зависят не только перспективы возникновения альянса, но и то, насколько он будет симметричным, какие позиции в рамках сотрудничества стороны будут занимать и как они могут видоизмениться в будущем.

С 1990-х годов Россия и Китай установили тесные отношения, которые перешли на новый уровень во второй половине 2010-х на фоне обострения их противоречий с США. Две страны имеют общие интересы по широкому кругу глобальных вопросов при сохранении ряда различий на региональном уровне. Они достигли высокой степени политической координации и углубили торгово-инвестиционные связи. Диалог между российскими и китайскими военными, совместные учения вооружённых сил, а также развитие военно-технического сотрудничества, включая его расширение на стратегическую сферу, свидетельствуют о готовности сторон к взаимодействию в чувствительных для национальной безопасности областях.

В результате двустороннее стратегическое партнёрство представляет собой в высокой степени структурированное сближение. Его укрепление позволило ряду экспертов утверждать о приближении сотрудничества России и Китая к уровню, характерному для союзнических отношений. В ряде случаев такое развитие событий представляется как желательное или ожидаемое. При этом обе страны сохраняют существенную заинтересованность в сохранении возможностей для взаимодействия с третьими странами. В первую очередь им свойственна высокая зависимость от сотрудничества с западными партнёрами для обеспечения целей развития.

Проведённый анализ продемонстрировал, что становлению военно-политического альянса между Россией и Китаем в его устоявшемся понимании препятствует четыре группы причин. Во-первых, преимущества такого формата взаимодействия недостаточно привлекательны для сторон, которые довольствуются собственными потенциалами для обеспечения безопасности и противодействия существующим угрозам. Во-вторых, закрепление российско-китайского союза порождает значительные риски дальнейшего обострения конфронтации с Западом, разрыва экономического и технологического сотрудничества с наиболее развитыми странами мира. В-третьих, стратегическая культура Москвы и Пекина побуждает их избегать ограничений собственной автономии на международной арене, подразумеваемых союзничеством с другой крупной державой. В-четвёртых, оба государства опасаются вовлечения в конфликтные ситуации с участием партнёра, участия в которых они хотели бы избежать.

Для России риски вступления в альянс с Китаем являются ещё более серьёзными из-за усиливающейся асимметрии экономических потенциалов двух стран и возрастающей асимметричности экономических отношений с КНР. Последняя увеличивает опасность экономической и технологической зависимости в долгосрочной перспективе в случае отсутствия улучшений в отношениях Москвы с Западом. Наиболее вероятно, значимость России как поставщика техники и компонентов для китайского рынка будет постепенно ослабевать. Если российская экономика не сможет выйти на траекторию устойчивого роста и модернизации, будет вероятна трансформация альянса в сторону большей асимметрии (даже если изначально он будет скорее симметричным вследствие более высокого уровня российского военного потенциала). Риски альянса с Китаем заключаются в том, что Россия может оказаться вынуждена поддерживать КНР в её противостоянии с США в Восточной Азии и втягиваться в конфликт в Южно-Китайском море. Помимо этого, вероятно снижение уровня сотрудничества с Индией и Вьетнамом. При негативном сценарии это может подорвать самостоятельные позиции Москвы в Азии [Lee, Lukin 2016: 3-4] и поставить под вопрос перспективы её поворота на Восток.

Полномасштабная поддержка Россией инициативы «Пояса и пути» без успехов в формировании Большого евразийского партнёрства может привести к размыванию ЕАЭС и его подчинению китайским планам. В конечном счете это будет способствовать формированию открытого, но китаецентричного иерархического порядка в Азии и Евразии, в котором Москве будет уготована роль значимого, но подчинённого игрока.

Устойчивый характер выявленных препятствий позволяет предполагать, что их сохранение продолжит блокировать достижение договорных обязательств по коллективной обороне и в будущем. Для реализации нынешних целей России и Китая существующие форматы взаимодействия остаются предпочтительными. Они оставляют возможность дальнейшего наращивания сотрудничества без заключения формальных договорённостей. Представляется вероятным, что Россия и Китай перейдут к закреплению союзнических отношений только в случае, если угроза со стороны США станет настолько большой, что у элит этих стран не останется выбора, кроме как значительно снизить уровень взаимодействия с Западом и заключить военно-политический альянс. Несмотря на наблюдаемое обострение противоречий Москвы и Пекина с Вашингтоном, такой сценарий по-прежнему представляется малореализуемым. Ключевыми факторами, которые могут привести к дальнейшему углублению стратегического партнёрства России и КНР и пересмотру формата отношений, вплоть до создания неформального альянса, являются: нарастание стратегической конкуренции между Китаем и США в хозяйственной, технологической и военно-политической областях, происходящее ослабление взаимозависимости между двумя крупнейшими экономиками мира (decoupling), стремление Соединённых Штатов ограничить сотрудничество КНР с Западом и азиатскими союзниками при сохранении глубокого обострения в российско-американских отношениях.

россия китай политический военный

Список литературы

1. Воскресенский А.Д. Российско-китайские отношения в контексте азиатского вектора российской дипломатии (1990--2015) // Сравнительная политика. 2015. № 1 (18). С. 32--53.

2. Зуенко И. Инвестбитвы на Дальнем Востоке. Что происходит с китайскими и другими инвестициями в регионе // Московский центр Карнеги.

3. Истомин И., Байков А. Динамика международных альянсов в неравновесной мировой системе // Мировая экономика и международные отношения. 2019. Т. 63. № 1. С. 34--48.

4. Истомин И.А. Современная западная теория военно-политических альянсов. Достижения и лакуны // Международные процессы. Октябрь-декабрь 2017. Т. 15. № 4 (51). С. 93--114.

5. Караганов С. Как победить в холодной войне // Россия в глобальной политике.

6. Караганов С. От поворота на Восток к Большой Евразии // Россия в глобальной политике.

7. Кашин В. Корейский обстрел. Что означает первое совместное патрулирование самолётов России и Китая // Московский центр Карнеги.

8. Кашин В. Необъявленный союз. Как Россия и Китай выходят на новый уровень военного партнёрства // Московский центр Карнеги.

9. Кашин В., Габуев А. Вооружённая дружба: как Россия и Китай торгуют оружием // Московский центр Карнеги. 2017. 27 с.

10. Киреева А.А. Основные приоритеты внешнеполитического курса России по отношению к Китаю // Трансформация международных отношений в Северо-Восточной Азии и национальные интересы России / Под ред. А.В. Торкунова, Д.В. Стрельцова М.: Аспект Пресс, 2019. С. 320--376.

11. ЛаринА.Г. Китайская диаспора в России // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2017. Т. 10 (5). С. 65-82.

12. Ларин А.Г. Новый этап российско-китайского партнёрства и проблема доверия // Современные российско-китайские отношения / Под ред. С.Г. Лузянина, А.Г. Ларина и др. М.: ДеЛи плюс, 2017. С. 52-65.

13. Ларин В.Л., Ларина Л.Л. Китай в общественном мнении жителей Тихоокеанской России (по итогам опроса 2017 г.) // Россия и АТР. 2018. №2. С. 5-33.

14. Лукин А.В. От нормализации к стратегическому партнёрству. Россия и Китай после распада СССР // Россия и Китай: четыре века взаимодействия. История, современное состояние и перспективы развития российско-китайских отношений / Под ред. А.В. Лукина. М.: Весь Мир, 2013. С. 299-408.

15. Портяков В.Я. Становление Китая как ответственной глобальной державы. М.: ИДВ РАН, 2013. 240 с.

16. Российско-китайские отношения: между Европой и Индо-Пасификой. (Часть I) Материалы ситуационного анализа // Сравнительная политика. 2018. Т. 9. № 3. С. 101-127.

17. Российско-китайские отношения: между Европой и Индо-Пасификой. (Часть II) Материалы ситуационного анализа // Сравнительная политика. 2018. Т. 9. №4. С. 83-107.

18. Российско-китайский диалог: модель 2015: доклад № 18/2015 / [Лузянин С.Г. (рук.) и др.; Чжао Х. (рук.) и др.]; [гл. ред. И.С. Иванов]; Российский совет по международным делам (РСМД). М.: Спецкнига, 2015. 32 с.

19. Российско-китайский диалог: модель 2016: доклад № 25/2016 / [С.Г. Лузянин (рук.) и др.; Х. Чжао (рук.) и др.]; [гл. ред. И.С. Иванов]; Российский совет по международным делам (РСМД). М.: НП РСМД, 2016. 93 с.

20. Российско-китайский диалог: модель 2017: доклад № 33/2017 / [С.Г. Лузянин (рук.) и др.; Х. Чжао (рук.) и др.]; [гл. ред. И.С. Иванов]; Российский совет по международным делам (РСМД). М.: НП РСМД, 2017. 167 с.

21. Российско-китайский диалог: модель 2019: доклад № 46/2019 / [С. Г. Лузянин (рук.) и др.; Х. Чжао (рук.) и др.]; [гл. ред. И.С. Иванов]; Российский совет по международным делам (РСМД). М.: НП РСМД, 2019. 200 с.

22. Силаев Н., Сушенцов А. Возвращение Старого Света и будущее международного порядка в Евразии: Доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай». 2018. 20 c.

23. Сыроежкин К. Сопряжение ЕАЭС и ЭПШП // Россия и новые государства Евразии. 2016. № 2. С. 37-55.

24. Тавровский Ю. «Москва-Пекин» - новая стратегическая ось? // Россия в глобальной политике.

25. Фэн Ю, Шан Ю. Мэй э гуаньси синь фачжань ю чжунго дэ чжэн цэ сюаньцзэ [Новое развитие отношений США и России и выбор для политики Китая] // Гуоцзи вэньти яньцзю. 2018. №4.

26. Фэн Ш. Россия и Китай готовы к самым сложным вызовам // Международный дискуссионный клуб «Валдай».

27. Шэн Ш. Торговая война - лишь часть американской стратегии сдерживания Китая // Международный дискуссионный клуб «Валдай».

28. Ши Ц. Элуосы дунбу кайфа: Чжун эхэцзо дэ шицзяо [Развитие Востока России: перспектива российско-китайского сотрудничества] // Гуоцзи вэньти яньцзю. 2017. № 1. С. 23-32.

29. Экономический пояс Евразийской интеграции: доклад о путях реализации проекта сопряжения интеграции Евразийского экономического союза и Экономического пояса «Шёлкового пути» / Под ред. П.А. Кадочникова, В.Ю. Саламатова, А.Н. Спартака. М.: ITI, 2016. 198 с.

30. Charap S, Drennan J., Noel P. Russia and China: A New Model of Great-Power Relations // Survival. Vol. 59. No. 1. P. 25-42.

31. Chen Z., Zhang X. Chinese conception of the world order in a turbulent Trump era // The Pacific Review. 2020.

32. Cheng D., Feng S. The Russia-India-China Trio in the Changing International System // China Quarterly of International Strategic Studies. 2016. Vol. 2. No. 4. P. 431-447.

33. Dian M. The Evolution of the US-Japan Alliance. The Eagle and the Chrysanthemum. Oxford: Chandos Publishing, 2014. 247 p.

34. Dian M, MenegazziS. New Regional Initiatives in China's Foreign Policy. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2018. 136 p.

35. Fu Y. How China Sees Russia. Beijing and Moscow Are Close, but Not Allies // Foreign Affairs. 2016. Vol. 95. No 1. P. 96-105.

36. KarpovM.V. The Grandeur and Miseries of Russia's “Turn to the East”. Russian-Chinese “Strategic Partnership” in the Wake of the Ukraine Crisis and Western Sanctions // Russia in Global Affairs. 2018. № 3. P. 130-152

37. Kashin V. Russia-China Cooperation: A Russian Perspective // Sino-Russian Relations. Perspectives from Russia, China and Japan / NBR Special Report #79. May 2019. P. 1-22.

38. Kashin V, Lukin A. Russian-Chinese Security Cooperation in Asia // Asian Politics & Policy. 2018. Vol. 10. No. 4. P. 614-632.

39. Kashin V., Ma B, Tatsumi Y., Zhang J. Present and Future Sino-Russian Cooperation: Chinese Perspectives. Sino-Russian Relations. Perspectives from Russia, China and Japan. NBR Special Report #79. May 2019. P. 23-36.

40. Klein M. Russia: A Euro-Pacific Power? Goals, Strategies and Perspectives of Moscow's East Asia Policy / SWP Research Paper. 2014. 37 p.

41. Korolev A. On the Verge of an Alliance: Contemporary China-Russia Military Cooperation // Asian Security. 2018. Vol. 15. No. 3. P. 1-20.

42. Korolev A. The Strategic Alignment between Russia and China: Myths and Reality // The ASAN Forum. April 30, 2015.

43. Korolev A., Portyakov V. China-Russia Relations in Times of Crisis: A Neoclassical Realist Explanation // Asian Perspective. 2018. Vol. 42. No. 3. P. 411-437.

44. Korolev A., Portyakov V. Reluctant allies: system-unit dynamics and China-Russia relations // International Relations. 2019. Vol. 33. No. 1. P. 40-66.

45. Lee R., Lukin A. Russia's Far East: New Dynamics in Asia Pacific & Beyond. Boulder, CO: Lynne Reinner Publishers, Inc, 2016. 276 p.

46. Liska G. Nations in Alliance: The Limits of Interdependence. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1962. 301 p.

47. Lukin A. China and Russia. The New Rapprochement. Cambridge: Polity Press, 2018. 219 p.

48. Made in China 2025. The making of a high-tech superpower and consequences for industrial countries / Mercator Institute for China Studies. Edited by Wubekke J., Meissner M., Zenglein M., Ives J., Conrad B. 2016. No. 2. 73 p. No.2_MadeinChina2025_web.pdf (дата обращения: 11.04.2019).

49. Schweller R.L. Unanswered Threats: Political Constraints on the Balance of Power. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2006. 200 p.

50. Snyder G.H. Alliance Politics. Ithaca and London: Cornell University Press, 1997. 432 p.

51. Streltsov D., Kireeva A., Dyachkov I. Russia's View on the International Security in Northeast Asia // The Korean Journal of Defense Analysis. March 2018. Vol. 30. No. 1. P. 115-134.

52. Struver G. China's Partnership Diplomacy: International Alignment Based on Interests or Ideology // The Chinese Journal of International Politics. 2017. Vol. 10. No. 1. P. 31-65.

53. Sutter R. China-Russia Relations. Strategic Implications and U.S. Policy Options / NBR Special Report #73. 2018. 19 p.

54. VoskressenskiA.D. The Three Structural Changes of Russo-Chinese Cooperation after the Collapse of the USSR and Prospects for the Emergence of a Fourth Stage // Eurasian Review. 2012. Vol. 5. P. 1-13.

55. Walt S. The Origins of Alliances. Ithaca and London: Cornell University Press, 1987. 336 p.

56. Waltz K. Theory of International Politics. Reading: Addison-Wesley Pub. Co., 1979. 251 p.

57. Weitz R. Sino-Russian Defense Cooperation: Implications for Korea and the United States // The Korean Journal of Defense Analysis. 2018. Vol. 30. No. 1. P. 41-59.

58. Weitz R. The New China-Russia Alignment. Critical Challenges to US Security. Santa Barbara: Praeger, 2020. 298 p.

59. Wilkins T.S. `Alignment', not `alliance' -- the shifting paradigm of international security cooperation: toward a conceptual taxonomy of alignment // Review of International Studies. 2012. Vol. 38. No. 1. P. 53-76.

60. Wishnick E. In search of the `Other' in Asia: Russia-China relations revisited // The Pacific Review. 2016. P. 1-19. Vol. 30. No.1.

61. Wishnick E. The Sino-Russian Partnership and the East Asian Order // Asian Perspective. 2018. Vol. 42. No. 3. P. 355-386.

Размещено на Allbest.ru