Тем не менее, говоря об особенностях района и их связи с протестной акции, следует добавить, что само устройство современного мегаполиса становится причиной отчуждения, разрушает коллективную солидарность и ведет к образованию люмпенизированных слоев населения, проживающих на тех или иных территориях. Один из классиков Чикагской школы, Х.У. Зорбо в своем исследовании «Золотой берег и трущобы» уже в 1929 году связывал разрушение социальных связей людей, недавно переехавших в город, с возрастанием аномии, образованием банд и ростом преступности Зорбо Х.У. Золотой берег и трущобы (избранные главы). Zorbaugh H.W. The gold coast and the slum: a sociological study of Сhicago's near north side. -- Сhicago: University of Сhicago press, 1929. -- p. 46-61, 63-86, 127-129, 151-158, 221-251.

Все без исключения респонденты одной из главных проблем района называли проживание на территории трудовых мигрантов и существование плодоовощной базы «Новые Черемушки», которая являлась местом их трудоустройства. Относительно периода появления напряженности в отношениях с мигрантами мнения респондентов расходятся. Один респондент (Р3) говорит, что в 90-е ему было все равно, т.к. он был еще ребенком и не понимал, что происходило вокруг, школьные же годы протекали довольно спокойно. Мигранты, которые появлялись в районе, вели себя довольно тихо и пытались подружиться. Несколько иного мнения придерживается другой респондент (Р1), утверждающий, что массовое заселение района приезжими началось еще в начале нулевых и привело к обострению межнациональных отношений. Зато в описании обстановки на данный момент описания респондентов сходятся, все отмечают обострение отношений между мигрантами и коренными жителями.

При этом респонденты по-разному оценивают количество мигрантов, проживающих на территории района и работавших на овощной базе. Кто-то уверен, что мигрантов было больше, чем коренных жителей, и что все они работали на базе. Другие отмечают, что хотя мигрантов на районе действительно много, на базе из них работало всего 200-300 человек. Сравнить предположения респондентов со статистикой довольно сложно, т.к. далеко не все мигранты селились и работали на территории района легально. Так или иначе, общая убежденность в существовании проблем в отношениях с мигрантами, может свидетельствовать не только о наличии данной проблемы как таковой, но и о влиянии изучаемых нами событий (убийства Егора Щербакова и «народного схода») на конструирование жителями этой проблемы, ее акцентуацию и попадание на повестку дня. В отчете начальника Главного управления МВД России по г. Москве А. Якунина за 2014 год в Московской городской думе сказано, что согласно опросам «традиционно москвичей беспокоят миграция и этническая преступность» Отчет начальника Главного управления МВД России по г. Москве Анатолия Якунина за 2014 год в Московской городской думе //Главное Управление

МВД России по г. Москве // http://petrovka38.ru/folder/85919 (дата обращения: 12.05.2015).. Эти данные также могут свидетельствовать о наличии общегородской (если не общероссийской) проблемы в отношениях с мигрантами и представителями некоторых этнических групп, не сводимой исключительно к особенностям отдельного спального района.

На наш взгляд, конструирование образа мигрантов респондентами и журналистами также носит типические черты, позволяющие экстраполировать данные исследования на другие подобные случаи. Мигранты воспринимаются респондентами как «чужие», нарушающие границы их территории. По словам О.А. Оберемко, идентичность неизбежно основывается на разделении «своих» и «чужих». За счет нее формируется групповая идентичность и солидарность, которая усиливается в условиях обострения межэтнических отношений Оберемко О. А. [Рецензия] Мозаика идентичностей в России и Украине: Национально-гражданские идентичности и толерантность: Опыт России и Украины в период трансформации / Под ред. Л. Дробижевой и Е. Головахи. Киев: Институт социологии НАН Украины // Социологический журнал. 2009. № 2. С. 175-180.. Из полученных интервью становится ясно, что район Бирюлево является родным для наших респондентов: там сосредоточены институты первичной социализации, там живут они сами и значимые другие. Претензии на проживание в этом районе мигрантов воспринимаются как попытки незаконного вторжения на «родную территорию». Неприятие возникает от отказа новоприбывших действовать по правилам «хозяев»: собственные культурные традиции, язык, материальные объекты («газели», овощебаза, песни) усиливают взаимную неприязнь. М.Б. Хомяков объясняет это тем, что проявления терпимости зачастую недостаточно, т.к. терпимость означает лишь согласие на отличие другого от себя, но не разделение его мнений и взглядов. Т. Ван Дейк называет этот феномен скрытой идеологией расизма, когда информанты, не относящие себя к националистическому движению, воспроизводят негативные представления о мигрантах: «У нас, допустим, в моем личном подъезде, дворники живут прямо в подвале, но они не плохие, они хорошие люди, они никому не мешают, но, наверняка, кому-то, может быть, и мешают»(Р8).

На примере третьего интервью мы видим, что негативное отношение к мигрантам распространяется на предметы материального мира. Для респондента объектами ненависти становятся не только люди, но и их автомобили, язык, песни. Это же перенесение мы видим и на примерах остальных интервью, когда речь заходит об овощебазе как «основном источнике всех бед в районе» (Р4). Однако именно стремление найти признание толкает этнические меньшинства на демонстрацию своих культурных особенностей и порой приводит к противоположным результатам вследствие неготовности принять предлагаемые ценности и модели поведения Хомяков М.Б. Идентичность, толерантность и идея гражданства // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России // http://www.ino-center.ru/doc/IdentichnostiVRossii.pdf (дата обращения: 28.05.2014)..

Еще одной отличительной чертой в конструировании образа мигранта является вопрос о его легальности, который поднимался как в публикациях, так и в интервью: «Была проблема только вот, что было очень много нелегальных мигрантов» (Р8). Нелегальное проживание трудового мигранта на территории страны прочно ассоциируется со склонностью к совершению преступлений и является оправданием для пренебрежительного отношения ко всем мигрантам сразу. Это пример стереотипизации образа «другого», описанный С. Холлом. При этом из дискурса исключается и проблема совершения преступлений легальными мигрантами, и проблема получения и удержания статуса легального трудового мигранта. Лишь один респондент (Р6), который является представителем азербайджанской диаспоры, поднял в интервью вопросы о сложности получения рабочей визы, о положении мигрантов, приезжающих на заработки, их зависимости от работодателей и сложностях в адаптации к новой культурной среде, которые также должны быть рассмотрены при решении данной проблемы. Укоренившийся стереотип о необходимости борьбы исключительно с нелегальными мигрантами приводит к усилению запретов и усложнению миграционных отношений, в связи с чем, добиться легального статуса становится еще сложнее. По мнению экономиста С.М. Гуриева, поголовное выселение нелегальных мигрантов, ужесточение правил въезда в страну лишь усугубляет эту проблему, т.к. люди, поставленные перед выбором между плохой работой и безработицей, будут выбирать первую и любыми способами пытаться проникнуть в страну, где у них есть возможность себя обеспечить Гуриев С. Мифы экономики: Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики. М.: Альпина Бизнес Букс. 2009. С. 296..

Конструирование образа врага - мигранта в сознании респондентов и реакция на убийство Егора Щербакова объясняется возникновением «моральной паники». Автор этой концепции, С. Коэн считал, что моральной паникой является преувеличенная реакция общества на какое-то явление, которое принимает образ «народного дьявола Коен, С. Народные бесы и моральные паники: возникновение модов и рокеров. В: Омельченко, Е., Молодежные культуры и субкультуры. М.: Ин-т социологии РАН; Ульяновск: НИЦ «Регион». 2000. С. 167.». В ситуации с протестной акцией в Бирюлево место «народного дьявола» заняли мигранты, в особенности нелегальные, и овощебаза как место их трудоустройства. Поэтому требования протестовавших и действия полиции заключались не только в поиске убийцы, но и в закрытии овощной базы. О том, что данная реакция была преувеличена, говорит тот факт, что респонденты, называвшие существование базы одной из проблем района, затруднялись точно ответить на вопрос о том, работает ли еще она, а некоторые никогда ею не пользовались и даже не знают, где именно в их районе она находилась: «Не знаю, закрыта или не закрыта, но думаю, что там просто навели порядок и почаще туда наведываются» (Р10), «Базу закрыли, через неделю открыли» (Р3), «Ну, вот я не знаю, саму-то базу закрыли?... Да я там вообще не была, даже не знаю, как там, что там по поводу базы» (Р7).

Э. Гуд и Н. Бен-Иегуда в своем исследовании выделили пять признаков моральной паники: наличие повышенной озабоченности поведением какой-либо социальной группы; повышенная враждебность по отношению к этой группе; убежденность в том, что данная группа угрожает всему обществу; преувеличение количества лиц этой группы и угроз, исходящих от них; неустойчивость текущей ситуации Goode E., Ben-Yehuda N. The Social Construction of Deviance. Oxford: Blackwell, 1994. С. 79.. На наш взгляд, все эти признаки присутствуют в представлениях респондентов о мигрантах. К примеру, любой проступок со стороны приезжего воспринимается как грубое нарушение принятых правил: «обязательно нужно сидеть на спинке, а ноги на лавочке, а если на лавочке сидят, семечки вокруг, наплевано все» (Р5). Образ с семечками не является традиционным в представлении мигрантов с Кавказа и Средней Азии и более типичен для образа «лимиты из деревни», сложившегося еще в советское время и в противопоставление образу «коренного москвича». Поэтому в данном случае речь идет скорее о перенесении образа одного «врага» на другой.

О враждебности по отношению к мигрантам и преувеличении угрозы, исходящей от них, мы писали выше. О неустойчивости текущей ситуации как еще одном признаке моральной паники можно судить по вопросу о возможности повторения «народного схода», на который респонденты отвечали положительно: «это может произойти с любым, меня вот сейчас застрелят перед своим домом и все».

Убийство Егора Щербакова воспринимается респондентами по-разному. Для одних это отлично разыгранный сценарий, для других - повод выступить с решительными действиями против «засилия района мигрантами», подействовать на политику местных органов власти, для третьих - еще один типичный для напряженной до предела ситуации случай, а для четвертых - «точка кипения», «детонатор». К. Томпсон в своей работе, посвященной моральной панике, пишет, что социальные движения для привлечения внимания к своим требованиям используют моральные паники, возникающие вокруг какого-либо события, описывая их в терминах добра и зла и используя язык социального возмущения Thompson K. Moral Panics. London and New York: Routledge, 1998. С. 93. К. Клеман описывает процесс и превращения обывателя в активиста как процесс рефрейминга, в котором слом прежнего фрейма как раз происходит вследствие какого-то значимого для индивида события, его знакомства с новыми людьми К. Клеман, О. Мирясова, А. Демидов. От обывателей к активистам: зарождающиеся социальные движения в современной России» // Институт социологии Российской академии наук // http://www.isras.ru/files/File/publ/Ot_obyvateley_k_aktivistam.pdf (дата обращения: 25.05.2014). Возможно, для многих участников акции это убийство как раз стало таким событием, усиленным возникшей моральной паникой. В нем были смешаны все необходимые для этого составляющие: противостояние «своих» и «чужих»; насильственная смерть молодого человека; противопоставление «злого» палача и «доброго» жертвы-героя, пытавшегося защитить свою девушку. Так единичный случай стал не просто информационным поводом, а нарушением социального порядка, где «гости» жить по законам «хозяев», где миграция ассоциируется с преступностью, где смерть и молодость являются противоположными понятиями, а насилие должно быть наказано. Эту разность подчеркивают и визуальные репрезентации убийства, представленные по запросу «убийство Егора Щербакова» в поисковой системе «Яндекс». Проанализируем в качестве примера первое изображение, которое открывается зрителю в разделе «Яндекс.Картинки» по этому запросу.

Рисунок 7. Первое изображение по запросу «Убийство Егора Щербакова» в «Яндексе».

Дата, место и авторство этого коллажа неизвестно. Статья на сайте, на который есть ссылка под изображением, была создана 13.10.2013, т.е. в день массовых выступлений в Бирюлево. Нужно сказать, что это изображение является довольно популярным в Интернете и используется для репрезентации убийства в различных источниках. Технология создания этого коллажа является довольной простой, подобный коллаж можно сделать в любом графическом редакторе.

Как уже говорилось, на фотографии изображены три человека: жертва (Егор Щербаков), девушка убитого (Ксения Попова) и предполагаемый убийца с камер наблюдения (Орхан Зейналов). На зрителя смотрит только Егор, глаза Ксении заретушированы, а убийца показан в профиль. Таким образом, именно взгляд жертвы («невинного героя, пытавшегося защитить свою девушку»), направленный на зрителя, становится на данном изображении «пунктумом», о котором писал Р.Барт. Взгляд убийцы, направленный в сторону, интуитивно ассоциируется с опасностью, угрозой. Отведенный взгляд в нашей культуре принято рассматривать как свидетельство того, что человеку есть, что скрывать. Заретушированные глаза Ксении - еще один знакомый российскому зрителю символ, т.к. прием ретуши часто применяется в изображениях свидетелей во время их допроса с целью обезопасить их от возможной «мести» со стороны преступника. В данном случае ретушь, скорее, используется как общий прием обозначения свидетелей, не преследующий цели обезличить личности свидетеля, т.к. и имя девушки и ее изображения без ретуши практически сразу оказались общеизвестными. Тем не менее, постфактум, прием «размытия» в данном случае действительно указывает на то, что девушке отводится второстепенная роль на этой фотографии. Поза Егора по отношению к позе Ксении является покровительственной, что подчеркивает события, произошедшие в ночь убийства (когда молодой человек пытался защитить свою девушку). В целом, такая композиция фигур двух возлюбленных является довольно типичной, где мужчина кажется «сильнее», а женщина - «слабее».

Обращает на себя внимание цветовая палитра изображения, где преступник показан черно-белым, а жертва и свидетель - цветными. Как известно, черно-белая фотография исторически появилась раньше цветной и поэтому ассоциируется с прошлым, ушедшей эпохой, стилем ретро. Цветная же фотография означает обычно современность, прогресс. Здесь же эти символы в сочетании с контекстом, к которому привязан данный коллаж, приобретают значение некого оксюморона, где цветная фотография показывает человека, которого уже нет в живых, а черно-белая - на того, кого в будущем поймают и осудят. При этом изображение преступника в профиль внимание на его этнической принадлежности, его внешнем отличии от пары влюбленных. Недаром лицо убийцы даже обведено на фотографии толстой оранжевой линией.

К протестной акции, спровоцированной этим убийством, информанты относятся по-разному. Кто-то видит в ней эффективный способ донести необходимую до властей информацию, рассказать во всеуслышание о своих интересах. Для другого акция - это несомненная опасность, которую нужно избегать, применяя другие способы решения межнациональных конфликтов. Для третьего это приемлемый вариант выражения своей гражданской позиции, но не интересный в силу невозможности достичь желаемых результатов («найти чурок», закрыть овощебазу навсегда). Так или иначе, некоторые респонденты остались недовольными результатом акции протеста, т.к. она принесла совсем не те результаты, на которые они надеялись. Одним из немногих плюсов акции называется огласка, отсутствие на улицах мигрантов в первые после протестов дни и быстрый поиск виновного. Разочарование же связано с тем, что органы власти не смогли сдержать своих обещаний, овощебаза («рассадник») была отрыта вновь и ситуация осталась прежней. Респонденты также жалуются на то, что убийство Егора так и осталось никому не нужным, суда до сих пор не было, а все внимание переместилось на овощебазу. Один из респондентов даже отказывается верить до конца в произошедшее, т.к. реальность слишком сильно расходится с его представлениями о справедливости, он ищет возможность назвать все это «спектаклем».

Саму протестную акцию респонденты описывают теми же терминами, что и средства массовой информация, называя ее «массовыми беспорядками», «погромами», а состав участников - маргинальным: «быдло», «бухие», «фанаты», «школота». Все признают ущерб, нанесенный участниками акции, однако те, кто был к ней причастен или поддерживает позиции выступавших, называют его незначительным или же не причисляют себя к тем, кто этим занимался. Среди респондентов, считающих Бирюлево родным районом, существует мнение, что все беспорядки были вызваны некими подстрекателями, приехавшими специально из других районов Москвы, тогда как местные участники акции к погромщикам не причисляются. Здесь видна попытка «обеления» образа района и его жителей, попытка уйти от ответственности за причиненный ущерб. Этим утверждениям противоречит теория коллективного поведения Г. Блумера, согласно которой людям свойственно вести себя в толпе не так, как они бы делали это поодиночке. Этим объясняется то, как народный сход с требованиями найти убийцу перерос в атаку на ТЦ «Бирюза» и овощную базу.

Некоторые респонденты уверены в возможности повторения подобной ситуации вновь. Об этом же свидетельствуют и данные других исследований на эту тему, выводы, которые делают специалисты по изучению протестных движений в России в последние годы, что создает не только возможность активизации и включения населения в политический процесс, но и опасность новых социальных потрясений. С этой точки зрения, представитель националистического движения рассматривает акцию как полезный урок, который получили ее участники, чтобы не повторять свои ошибки вновь. Этот взгляд заставляет отнестись к протестной акции не только как к стихийному событию, вызванному моральной паникой, но и организованному заинтересованными в этом группами способу донести до широкой публики свои требования.

Если рассматривать национализм как ответную реакцию на кризис коллективной идентичности, вызванный культурной травмой от распада СССР и массовой миграцией, то следует отметить, что в нарративах информантов прослеживаются и другие признаки культурной травмы: синдром недостатка доверия к социальным институтам, апатия («что я там буду конфликтовать, нафиг мне это надо, мне нервы важнее»), состояние беспокойства Штомпка П. Социология: анализ современного общества / Пер. с польского С. М. Червонной. -- М.: Логос, 2005. С. 475. («было страшно ходить»). Явственно выступает недоверие респондентов в властям и СМИ. Отношение респондентов к действиям властей носит дуальный характер. В идеале это сила, призванная обеспечить порядок и ощущение безопасности, в реальности же коррумпированная система, преследующая свои собственные интересы, и не выполняющая своих обещаний, вызывающая чувства бессилия, страха и незащищенности перед «наступлением» чужой культуры. Респонденты чувствуют себя обманутыми из-за невыполнения чиновниками своих должностных обязанностей и обещаний, говорят о коррумпированности местной власти, отсутствии правосудия, социальной несправедливости. Неудивительно, что при таких ощущениях убийство вызвало всплеск негодования.

В связи с разочарованием в местных органах власти респонденты не доверяют и СМИ, транслирующим официальную информацию, идущую вразрез с их повседневными практиками. Респонденты заявляют о поиске альтернативных источников информации, упоминают «новые медиа», иностранные источники, говорят о необходимости фильтрации поступающей информации. Здесь мы видим не только высокую заинтересованность респондентов в данной теме, но и способность рефлексировать по поводу происходящих событий, отнюдь не пассивную роль в восприятии информации. По отношению к сообщениям СМИ интересна позиция «события не было, если о нем не сообщалось». Любые слухи, попавшие на полосы газет, являются поводом для построения теорий и догадок (о том, что Егор жив, например) и, напротив, отсутствие документальных доказательств неработающей после протеста овощебазы является основанием для сомнений в этом событии. Помимо этого, нужно сказать, что все СМИ респонденты делят на достоверные и нет. В разряд заслуживающих внимания, как правило, попадают «официальные СМИ», т.е. федеральные каналы, газеты, информагентства и проч. «Новые медиа», в т.ч. блоги, форумы и группы в социальных сетях, требуют более тщательного разбора своего содержимого и перепроверки сообщаемых данных. Так или иначе, группы во «В контакте» являются немаловажным источниками формирования мнения по отношению к убийству и протестам. Это можно объяснить теорией У. Липпмана о двухступенчатой модели коммуникации: узнав о чем-то из СМИ, респонденты находят поддержку и определяют свою позицию уже посредством обсуждений события в тематических группах, находят там лидеров мнений.

По признанию администратора сообщества, посвященного Бирюлево, новости об убийстве сначала появились в обсуждениях, привели к сходу, затем об этом заговорили на федеральном уровне, в сообществе стали публиковать данные расследования, поступавшие новости, а участники сообщества обсуждали происходящее в комментариях. Можно сказать, что функциями подобных сообществ является, с одной стороны, формирование «повестки дня», т.е. тем, подлежащих обсуждению, а затем производство общественного мнения по отношению к этим темам на уровне лидеров мнений.

По итогам проведенных интервью можно сказать, что убийство Егора Щербакова стало для респондентов символом тех когнитивных разногласий, которые существуют в осмысливании ими своей идентичности, своего района и места в нем. Ксенофобия становится способом заявить о своей позиции и выразить накопившееся недовольство из-за того, что не налажены механизмы эффективной коммуникации между мигрантами, коренными жителями и властями. В отсутствии механизмов интеграции этнических меньшинств в доминирующую культуру происходит поляризация взглядов с обеих сторон, которая и приводит при наличии подходящего случая к массовым погромам и беспорядкам.

Сравнивая результаты дискурс-анализа наиболее заметных публикаций по запросу «убийство Егора Щербакова» и проведенных интервью, нужно отметить наличие как сходств, так и различий в интерпретации событий журналистами, обывателями и экспертами. Сходства проявляются в восприятии респондентами акции протеста: даже самые агрессивно настроенные респонденты описывали погромы в негативном ключе, стараясь отгородить себя от причастности к ним. Термины «массовые беспорядки», «погром», «народный сход», «волнения» встречаются как в публикациях, так и в интервью, налицо их обоюдное заимствование и воспроизведение. Реже всего это событие рассматривается как «акция протеста», нарративы, присущие описанию протестных движений как способу выражения гражданской позиции, не встречают здесь своего отклика. Сходятся мнения респондентов-обывателей и авторов публикаций и в вопросах о причинах возникновения протестной акции: и там, и там встречаются фразы о необходимости закрытия овощебазы, борьбы с нелегальной миграцией и нахождения преступника. Однако здесь прослеживается и некоторое различие, выражающееся в том, что в СМИ на первое место была поставлена проблема поиска виновного в убийстве и отчасти закрытия овощебазы, а в интервью жителей, прежде всего, выражается обеспокоенность поведением мигрантов. Именно эта, на наш взгляд, наиболее сложная и нерешенная проблема, с которой 1,5 года спустя респонденты ассоциируют убийство, является благоприятной почвой для возникновения новых конфликтов. Тем не менее, дискурс «наведения порядка», транслировавшийся в СМИ, перешел и в нарративы респондентов. В пилотажных интервью, проведенных через несколько месяцев после протестной акции, этот аспект выражен меньше, однако по мере удаления даты получения интервью от даты убийства положительные оценки действия властей начинают встречаться чаще. Респонденты в целом одобрительно высказываются о принятых мерах, с удовольствием вспоминают первое время после протестной акции, когда район охраняли усиленные патрули полиции, говорят о своем участии во встречах с представителями муниципальных органов власти. В связи с этим возникает вопрос о том, кто кого воспроизводит: СМИ мнение жителей или жители мнение СМИ? С. Холл, отвечая на этот вопрос, предложил рассматривать этот процесс как циклический, не имеющий первоосновы и обоснованный природой дискурса как такового.

Таким образом, данные публикаций на изучаемую тему, опросы общественного мнения и интервью с жителями Бирюлево показывают нам изменчивость протестных настроений, связанных с выражением национализма и ксенофобии, их усиление и угасание при появлении нужного повода. На основе полученной информации можно сделать вывод, что по мере «забывания» информации об убийстве и протестной акции, респонденты все чаще воспроизводят дискурсы, усвоенные в СМИ. Мы не можем сделать выводов о наличии прямого влияния текстов публикаций на восприятие данных событий респондентами, однако некоторые параллели все же удается распознать. Также полученные интервью указывают на наличие потенциала для подобных выступлений в будущем. Новые медиа становятся площадкой самоорганизующихся сообществ людей со схожими интересами, где проходит их сплочение, выработка общего мнения, которое набирает силу и становится значимым при формировании «повестки дня». Все это становится благоприятной площадкой для возникновения протестных настроений и их превращения в конкретные действия.

Заключение

В науке накоплен большой опыт анализа протестных движений, частью репертуара которых являются всевозможные акции протеста. Изучение протестных акций как самостоятельного феномена встречается намного реже. Сторонники теории мобилизации ресурсов видят в протестных акциях способ повлиять на политику властей, заявить о своих требованиях и правах. Анализ политических возможностей описывает наиболее подходящие условия для возникновения социальных движений. Теория новых общественных движений позволяет определить отличительные черты таких течений, как антиглобализм, феминизм и экологическая борьба. В теориях коллективного поведения и относительной депривации возникновение и функционирование протестных акций объясняется социально-психологическими причинами: беспокойством, коллективным возбуждением, социальным напряжением. К социокультурным причинам возникновения социальных движений и протестных акций относятся культурные травмы, существующие в обществе, поиск коллективной идентичности и распространение моральных паник. На наш взгляд, протестную акцию следует рассматривать как комплексное явление, спровоцированное социокультурными, социально-психологическим и рациональными причинами. Мы показали, что протестная акция в Бирюлево одновременно являлась и возможностью повлиять на политику местных властей, и отображением кризиса национальной идентичности, и видом действующей толпы, склонной к аффективным необдуманным шагам. Это нашло отражение в репрезентациях акции в СМИ, а также в мнениях жителей района, затронутого протестной акцией, которые нам удалось зафиксировать в серии интервью.

Отдельного внимания заслуживает влияние на возникновение и развитие протестных акций средств массовой информации. И протестная акция, и СМИ являются способами коммуникации и артикуляции общественного мнения. Однако эти коммуникации различаются не только используемыми средствами, каналами, но и способами конструирования смыслов. Одним из способов манипулирования общественным мнением в СМИ является использование эффекта установления «повестки дня», согласно которому, аудитория будет считать значимыми те проблемы, которым уделяется наибольшее внимание со стороны СМИ. Однако развитие «новых медиа» приводит к тому, что традиционные способы отбора информации через «гейт-киперов» уступают место темам, широко обсуждаемым в социальных сетях и сообществах. Впервые убийство Егора Щербакова стали обсуждать именно в социальных сетях, распространяя ультимативные призывы перейти от слов к действию и прийти на народный сход. Народный сход спровоцировал внимание к этому убийству со стороны традиционных СМИ, усилил возникшую моральную панику и вывел данную проблему на общероссийскую повестку дня, где она получила разные интерпретации. Обсуждение данной темы привело к вполне реальным социальным последствиям и административным решениям (закрытие овощебазы, усиление борьбы с «резиновыми квартирами», смещение некоторых должностных лиц), закрепив тем самым за трудовыми мигрантами маргинальный статус, подтвердив стереотип о потенциальной угрозе с их стороны и оставив в стороне более глубокие причины межэтнических конфликтов. Однако эффект установления «повестки дня» недолговечен: динамика публикаций и результаты опросов показывают, что со временем внимание к данной теме со стороны общественности значительно снизилось.

В рамках установления «повестки дня» используются различные способы манипулирования общественным мнением, что позволяет нам характеризовать различные виды конструируемых дискурсов. Важно то, от чьего лица производится отбор новостей, чьи интересы при этом соблюдаются, какие вопросы поднимаются, а какие замалчиваются. СМИ пытаются учесть, как к предлагаемым репрезентациям событий относится аудитория: какие ассоциации вызывают вопросы, выносимые на «повестку дня», каковы способы подачи материала. Для того, чтобы оценить эффект установления «повестки дня», выявить признаки моральной паники и проанализировать репрезентации протестной акции, нами был использован дискурс-анализ интервью с жителями района, затронутого протестной акцией. На данный момент разработано большое количество подходов к изучению дискурса, вследствие чего не существует единого определения этого термина. Согласно теории М. Фуко, дискурс - это определенный способ говорения, идеологический конструкт, за счет которого производятся подчинение и контроль. Т. Ван Дейком, подход которого был выбран нами как наиболее подходящий для анализа националистической акции протеста, дискурс интерпретируется как структурирующий принцип любой коммуникации. Исследователь рассматривает дискурс-анализ как междисциплинарную практику, включая в него дискурсивное, когнитивное и социальное измерения, изучающиеся разными науками.

Для проведения эмпирического исследования в работе была выбрана протестная акция, произошедшая 13 октября 2013 года в Бирюлево в связи с убийством Егора Щербакова. Как показали данные скрытой камеры, установленные на месте преступления, убийцей мог оказаться мужчина неславянской наружности. Участники акции требовали найти убийцу и закрыть местную овощебазу, где предположительно мог работать преступник. На возникновение протестных выступлений повлияло не только само преступление, но и негативное отношение жителей к трудовым мигрантам и их поведению, сформировавшееся в течение длительного времени, задолго до события, спровоцировавшего протестную акцию.

Анализ публикаций показал, что превалирующим дискурсом для описания протестной акции в Бирюлево является «наведение порядка», главная роль в котором отводится представителям власти. Основные акценты сделаны на том, что преступник найден и осужден, овощебаза закрыта, нелегальные мигранты задержаны, а организаторы беспорядков привлечены к ответственности. Обращает на себя внимание тот факт, что последнему пункту уделяется меньше внимания, нежели всем остальным. Это свидетельствует о том, что неявно элиты поддерживают протестовавших, демонстрируя в цитатах осуждение ксенофобии, но вводя дополнительные меры по закреплению за мигрантами уязвимого положения. Более критический дискурс прослеживается лишь в публикациях либеральных изданий, однако среди наиболее заметных с точки зрения медиа-агрегаторов статей их не так много.

Результаты интервью с жителями Бирюлево продемонстрировали, что восприятие респондентами ситуации вокруг протестной акции во многом сходно с репрезентациями в СМИ. Все они говорят о проблеме мигрантов, коррумпированности властей, «резиновых квартирах» и овощебазе, которую нужно закрыть. При этом, хотя респонденты высказывались о своем недоверии к наиболее популярным и массовым СМИ, говорили о попытках составить свое мнение, тем не менее высказывалась идея том, что правдой является лишь то, о чем где-то сообщается. Так, слухи о выжившем Егоре заставили одного респондента усомниться в его смерти и начать выстраивать «теорию заговора». Другой респондент сомневался в том, что овощебаза не работает, т.к. никаких подтверждающих материалов или заявлений на эту тему не видел.

Недоверие к социальным институтам, апатия к происходящему, моральные паники, беспокойство, наблюдавшиеся в ходе интервью, свидетельствуют о наличии в обществе незажившей культурной травмы, связанной с социальными изменениями страны в 90-е и вынужденным проживанием на одной территории представителей разных культур и этносов. Национализм становится способом восстановления утерянной культурной идентичности в условиях отсутствия эффективной коммуникации между мигрантами, коренными жителями и властями, что приводит к поляризации взглядов и радикализации движения.

Подводя итоги данного исследования, следует сказать, что протестные акции нередко оказываются на повестке дня, а их репрезентации зависят от множества факторов: темы выступления, участников, места и времени, политического устройства и позиции лидеров мнений. Случай с выступлением в Бирюлево показывает, что дискурс вокруг протестной акции не всегда выступает с критикой власти, а может способствовать ее укреплению и продолжению существующей политики. Быстрое распространение новостей в современном информационном обществе приводит к переходу обсуждения от одного случая к более широкому контексту, возникновению моральных паник и принятию решений, основанных на волне коллективного беспокойства. На наш взгляд, протест в Бирюлево связан не только с работавшей на районе овощебазой и убийством Егора Щербакова, но и с ростом националистического движения в России, который, в свою очередь, спровоцирован поиском коллективной идентичности. Вместе с тем необходимость совместного проживания на одной территории представителей разных этносов, религий и культур, где за одной из них закреплено доминирующее положение, создает дополнительные сложности в обретении взаимопонимания между ними и приводит к обострению межэтнических конфликтов. Несмотря на то, что акция протеста получила множество негативных оценок со стороны прессы, она положительно повлияла на удовлетворение требований протестовавших, что создает вероятность повторения подобных выступлений. В качестве рекомендаций для дальнейшей работы с этой проблемой нам бы хотелось выделить необходимость налаживания процесса интеграции мигрантов в российское общество, проведения систематической борьбы с этнической преступностью, налаживания диалога между обществом и государством.

Список источников

1. Cohen, S. Folk Devils and Moral Panics. St Albans: Paladin. 1973.

2. Davis J. The "J-curve" of rising and decling satisfaction as a cause of some great revolutions and contained rebellion // Violens in America / Ed. J. Davis, T. Gurr. N.Y. 1969.

3. Dearing J. W., Rogers E.M. Agenda-Setting. Communication Concepts. L. 1996.

4. Dijk T.A. van. Elite Discourse and Institutional Racism. Universitat Pombeu Fabra, Barcelona. - http://www. Teun at discourse -in-Society.org.

5. Dijk T.A. van. Introduction: Discourse Analysis as a New Cross-Discipline // Handbook of Discourse Analysis, vol.1, Disciplines of Discourse. Academic Press. 1985.

6. Fairclough, N. L. Critical Discourse Giroux, H. (1981). Ideology, Culture, and the Analysis: The Critical Study of Process of Schooling. London: Falmer Language. Harlow, UK: Longman. 1995.

7. Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience. New York: Harper. 1977.

8. Goode E., Ben-Yehuda N. The Social Construction of Deviance. Oxford: Blackwell. 1994.

9. Hall S. The work of representation // http://www.sagepub.com/upm-data/55352_Hall_ch_1.pdf (дата обращения: 27.10.2014).

10. Hall, Stuart. Representation: cultural representations and signifying practices. London Thousand Oaks, California: Sage in association with the Open University. 1997.

11. Hill A., Watson J. Dictionary of Media and Communication Studies. 5th ed. L. 2000.

12. Iyengar, S.; Kinder, D. R. News that matters: Television and American opinion Chicago: University of Chicago Press. 1987 // http://bookfi.org/book/1308902 (дата обращения: 14.03.2015).

13. Johnston, Hank & Bert Klandermans. Cultural Analysis of Social Movements. // Johnston, Hank & Bert Klandermans (Eds.). Social Movements and Culture. London: UCL Press. 1995.

14. Killian, L. M. 'Social movements', in: R. E. L. Paris (ed.), Handbook of Modern Sociology, Chicago: Rand McNally. 1964.

15. Laclau E., Mouffe C. Hegemony and Socialist Strategy. 1985.

16. Lasswell H.D. The structure and function of communication in society // The Communication of Ideas / Ed. by L.Bryson. N. Y.: Harper, 1948.

17. Lewin K. Forces behind food habits and methods of change // Bulletin of the National Research Council.

18. McAdam D., McCarthy J.D., Zald M.N. Comparative perspectives on social movements: political opportunities, mobilizing structures, and cultural framing. Cambridge, 2004.

19. McCarthy J.D., Zald M.N. The Enduring Vitality of the Resource Mobilization Theory of Social Movements. Handbook of Sociological Theory. NY: Kluwer Academic/Plenum Publishing. 2002.

20. McCombs М., Shaw D.L. The agenda-setting function of mass-media // Public Opinion Quarterly. 1972. Vol. 36. Pp. 176-187 // http://www.jstor.org/stable/2747787 (дата обращения: 08.01.2014).

21. McCombs, M. E. Setting the agenda: The mass media and public opinion. MA. Malden: Blackwell. 2004

22. Melucci A. Nomands of the Present. - Philadelphia: Temple University Press. 1989.

23. Phillips D. P. Airplane accidents, murder and the mass media: towards a theory of imitation and suggestion // http://www.jstor.org/stable/2577310 (accessed: 12.03.2014).

24. Price, V., & Tewksbury, D. News values and public opinion: A theoretical account ofmedia priming and framing // Progress in communication sciences: Advances in persuasion / Ed. by G. A. Barett & F. J. Boster. Vol. 13. Greenwich, CT: Ablex. 1997.

25. Rieger J. Key informant // The Blackwell Encyclopedia of Sociology / Ed. by G.Ritzer. Malden, Oxford, Carlton: Blackwell Publishing, 2007. P. 2457-2458. http://www.mlg.ru/ratings/research/2780/1/0/0/ (дата обращения: 24.12.2014).

26. Runciman, W. G. Relative Deprivation and Social Justice. Ber­keley: California University Press. 1966.

27. Smelser, N.J. Theory of collective behavior // Centre for Studies in Higher Education // http://cshe.berkeley.edu/theory-collective-behavior (дата обращения: 12.03.2014).

28. Song, Y. Internet news media and issue development: A case study on the roles of independent online news services as agenda-builders for anti-US protests in South Korea: New Media & Society. № 9(1). 2007.

29. Thompson K. Moral Panics. London and New York: Routledge, 1998.

30. Touraine A. The Voice and the Eye. NY: Cambridge University Press. 1982.

31. Webster J.G. The Audience // Journal of Broadcasting and Electronic Media // http://www.soc.northwestern.edu/webster/pubs/Webster%20(1998)%20The%20Audience.pdf (дата обращения: 20.03.2014).

32. Wodak, R. Disorders of Discourse. use of Bonn's Politicians). Stuttgart: London: Longman. 1996.

33. Абрамова Е.В. Публичная сфера, городское пространство и новые медиа // Журнальный клуб ИнтелРос // http://www.intelros.ru/pdf/fg/2012_02/7.pdf (дата обращения: 15.02.2014).

34. Арато Э., Коэн Дж. Гражданское общество и политическая теория // М.: Весь Мир. 2003.

35. Арендт X. Ответственность и суждение / пер. с англ. Д. Аронсона, С. Бардиной, Р. Гуляева. М.: Изд. Института Гайдара. 2013.

36. Артюхина В.А. Протестное поведение населения Алтайского края в постсоветсий период // Docme // http://www.docme.ru/doc/214551/protestnoe-povedenie-naseleniya-altajskogo-kraya-v-postsove... (дата обращения: 20.03.2014).

37. Ахиезер А. Культурные основы этнических конфликтов // Общественные науки и современность, 1994. №4. С. 115-125.

38. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., Медиум, 1995.

39. Бикбов А.Т. Национализм как несостоявшаяся публичная политика: Министерство национальной идентичности и иммиграции Франции (2007-2010) (стенограмма доклада) // Центр изучения проблем гражданства и идентичности // http://www.ccisru.org/books/No.10_Bikbov.pdf (дата обращения: 27.05.2014).

40. Блумер, Г. Коллективное поведение / Пер. Д. Водотынского // Американская социологическая мысль: Тексты / Сост. Е. И. Кравченко; под ред. В. И. Добренькова. М.: Изд-во МГУ. 1994.

41. Ван Дейк Т.А. Дискурс и власть. Репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Пер. с англ. -- М. : Книжный дом "Либроком", 2013.

42. Волков В. Общественность: забытая практика гражданского общества // Pro et Contra. Том 2, №4. 1997.

43. Гарр Т. Р. Почему люди бунтуют / СПб.: Питер. 2005.

44. Горбенко: беспорядки в Бирюлево были спровоцированы националистами // Официальный сайт РИА Новости // http://ria.ru/incidents/20131014/969958307.html (дата обращения: 17.02.2014).

45. Гофман И. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: ИС РАН, Институт Фонда «Общественное мнение», 2004.

46. Громов Д.В. «Моральная паника» как механизм развития ряда молодежных сообществ Советского Союза и России // Соционауки // http://www.socionauki.ru/journal/articles/143054/ (дата обращения: 20.03.2014).

47. Гуриев С. Мифы экономики: Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики. М.: Альпина Бизнес Букс. 2009.

48. Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // СоцИс. № 5. 1994. С. 142-147.

49. Дементьева И.Н. Изучение протестной активности населения в зарубежной и отечественной науке // Проблемы развития территории // http://pdt.vscc.ac.ru/file.php?module=Articles&action=view&file=article&aid=3030 (дата обращения: 20.03.2014).

50. Дьякова Е.Г. массовая коммуникация и власть в теории установления повестки дня // Российская академия наук уральское отделение // http://www.ifp.uran.ru/files/publ/eshegodnik/2002/9.pdf (дата обращения: 12.03.2014).

51. Здравомыслова Е.А. Парадигмы западной социологии общественных движений. СПб., 1993.

52. Зорбо Х.У. Золотой берег и трущобы (избранные главы). Zorbaugh H.W. The gold coast and the slum: a sociological study of Сhicago's near north side. Сhicago: University of Сhicago press, 1929. P. 46-61, 63-86, 127-129, 151-158, 221-251 // Социальные и гуманитарные науки за рубежом. Сер. 11. Социология. № 3. 2004. С. 115-154; № 4. С. 140-178.

53. Ильин. В.И. Драматургия качественного полевого исследования// СПб.: Интерсоцис. 2006.

54. Интервью на «пороховой бочке» // Левада-центр // http://www.levada.ru/02-12-2013/intervyu-na-porokhovoi-bochke (дата обращения: 27.02.2014).

55. Клеман К., Мирясова О., Демидов А. От обывателей к активистам: зарождающиеся социальные движения в современной России» // Институт социологии Российской академии наук // http://www.isras.ru/files/File/publ/Ot_obyvateley_k_aktivistam.pdf (дата обращения: 25.05.2014)

56. Кобелева Т.И. Формирование гражданской позиции учащихся старших классов средствами социального проектирования // Библиотека диссертаций // http://www.dslib.net/obw-pedagogika/formirovanie-grazhdanskoj-pozicii-uchawihsja-starshih-klassov-sredstvami-socialnogo.html (дата обращения: 12.03.2014).

57. Коен С. Народные бесы и моральные паники: возникновение модов и рокеров. // Омельченко Е. Молодежные культуры и субкультуры. М.: Ин-т социологии РАН. Ульяновск: НИЦ «Регион». С. 166-168.

58. Козер Л. А. Функции социального конфликта / Пер. с англ. О. Назаровой; Под общ. ред. Л. Г. Ионина. М: Дом интеллектуальной книги: Идея-пресс. 2000.

59. Костюшев В.В. Социальный протест в поле политики: потенциал, репертуар, дискурс (опыт теоретической интерпретации и эмпирической верификации) // Полис (Политические исследования). 2011. № 4. С. 144-157.

60. Костюшев В.В. Социальный протест в поле политики: Потенциал, репертуар, дискурс // Сайт журнала «Полис» // http://polisnew.isras.ru/files/File/2011/4/12.pdf (дата обращения: 01.05.2015).

61. Лалетин И.Н. Гражданские протесты в российском обществе в условиях трансформации: формирование и социальная динамика // Зональная научная библиотека им. Ю.А. Жданова //http://library.sfedu.ru/referat/D212-208-01/22-00-04/20130318_D212-208-01_22-00-04_LaletinIN.pdf (дата обращения: 12.03.2014).

62. Лапина-Кратасюк Е. Конструирование реальности в СМИ: Политики.нет или Против войны, но за победу // Digital Icons: Studies in Russian, Eurasian and Central European New Media // www.digitalicons.org/issue01/pdf/issue1/Media-Constructions-of-Reality_E-Lapina-Kratasyuk.pdf (дата обращения: 3.08.2014).

63. Липпман У. Общественное мнение / Пер. с англ. Т.В. Барчуновой. М.: Институт Фонда «Общественное мнение». 2004.

64. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания // http://www.hse.ru/data/2010/09/03/1220647531/Ноэль-Нойман Открытие спирали молчания.doc (дата обращения: 20.03.2014).

65. Оберемко О. А. [Рецензия] Мозаика идентичностей в России и Украине: Национально-гражданские идентичности и толерантность: Опыт России и Украины в период трансформации / Под ред. Л. Дробижевой и Е. Головахи. Киев: Институт социологии НАН Украины // Социологический журнал. 2009. № 2. С. 175-180.

66. Публичное обсуждение исследования Левада-Центра "Протестное движение в России", 8 ноября 2012, "Международный Мемориал" // Сайт Левада-центр // http://www.levada.ru/proekt-demokratiya-v-rossii/08-11-2012/protestnoe-dvizhenie-v-rossii-v-2011-2012-gg (дата обращения: 27.05.2014).

67. Рожнова. Е.А. Отражение проблематики гражданского общества в средствах массовой информации в свете теории установления повестки дня // Молодежный научный журнал «Ломоносов» // http://conf.msu.ru/archive/Lomonosov_2011/1421/23255_2b6a.pdf (дата обращения: 12.03.2014).

68. Сазонов Т. «Информационная повестка дня»: блоги приходят на смену традиционным СМИ? // RELGA - научно-культурологический журнал // http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=2743&level1=main&level2=articles (дата обращения: 12.03.2014).

69. Сафронов В.В. Потенциал протеста и демократическая перспектива. // Социология и социальная антропология. Т.1. №4.1. 1998. С. 116-128.