Рецепция западных теорий исторической науки в российских периодических и серийных изданиях (1988–2002)

Г.И. Зверева в своей статье рассматривает постмодернизм как последствие развития недоверия к идеалам научности и норме научности как к тому, что «…обнаруживает функции власти и репрессии Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996 - С. 12.«. Данная фраза указывает на источник вдохновения Зверевой - книгу М. Фуко «Надзирать и наказывать» Foucault M. Surveiller et punir / Michel Foucault - P.: Gallimard, 1975 - 318 p. [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://books.google.fr/books?id=qDIFAQAAIAAJ&q=Surveiller+et+punir&dq=Surveiller +et+ punir&hl=fr&sa=X&ei=0sRYUbKuBbK60AGiooCABA&ved=0CDIQ6AEwAA (дата обращения 11. 05. 2013).. Вторым идейным истоком постмодерной парадигмы для Зверевой является Жак Деридда, с его идеями деконструкции, и абсолютизацией текстуального. Французский постструктуралист пишет о пересмотре традиционного образа гуманитария, - который в современных условиях занимается не изучением реальности, но исключительно исследованием текстаЗверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996 - С. 13.. Третий вдохновитель постмодернистов в изложении Г. И. Зверевой - это Ролан Барт с его концепцией «смерти автора» Там же..

Мнение автора о постмодернизме, на мой взгляд, является полностью сформированным под влиянием французского постструктурализма, Г. И. Зверева невольно ставит знак равенства между постмодернизмом и постструктурализмом. Однако, понимая «постмодернизм» «по-французски», как «постмодернизм в истории» автор статьи понимает «новую интеллектуальную историю», не учитывая, по моему мнению, что она и французский постструктурализм - это довольно разные течения, возникшие совершенно независимо друг от друга, несмотря на определенную схожесть в идеях. Тем не менее, Зверева навязывает, по моему мнению, данному направлению в исторической науке, методы ему совершенно не свойственные, например идеи Жака Деридда, когда утверждает что для «новой интеллектуальной истории» не существует ничего кроме текстаЗверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996 - С. 16., что критика историографии построена на «деконструкции авторского текста» Там же., что конечно же, является преувеличением. Более того, Зверева присоединяет к «новой интеллектуальной истории» авторов, которые никогда не работали в данной традиции, в частности, Хейдена Уайта, книга которого «Метаистория» написана в абсолютно структуралистском ключе. Хейден Уайт работал в совершенно иначе, нежели перечисленные автором Ф. Р. Анкерсмит, Л. Госсем, Д. Ла Карпа и прочие классики «новой интеллектуальной истории», хотя и оказал на них сильнейшее влияние и оказался в конечном итоге непосредственным их предшественником.

Таким образом, Г. И. Зверева находит для обозначения данного течения в историографии правильный термин, но наполняет не совсем верным содержанием, приписывая данному течению методы и идеи изначально присущие французскому постструктурализму.

В следующей статье - Л.П. Репиной «Вызов постомернизма и перспективы новой интеллектуальной истории» ситуация прямо противоположная - автор использовала не совсем подходящий термин «постмодернистская историография» Там же с. 26., но при этом адекватно передала основные черты присущие тому направлению, которое называлось термином «новая интеллектуальная история».

В иной статье Н. Н. Ионов Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. - С. 60-80. под влиянием М. Фуко «постмодерной историографии» и вовсе неприсущее «новой интеллектуальной истории» повышенное внимание к «иному», забвение «себя» и усиленное чувствование «чужого» Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. - С. 65.. Такие черты также были более свойственны скорее поструктурализму, нежели взращенным в США «новым интеллектуальным историкам», которые выступали скорее как критики текстов, написанных историками.

Суть этих проблем довольно точно выразила в своей статье Ляпустина Е. В. Ляпустина Е. В. Усталость от поисков метода? // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. - С. - 169-173. Она писала о том, что многие методы мировой исторической науки вообще не подлежат «копированию», так как были порождены специфической историографической ситуацией Там же с. 170.. «Копируя» и заимствуя идеи и методику, историки теряют «контекст» той идеи, благодаря которой они и появились на свет.

Следует констатировать, что в силу открытости любой школе и любой новаторской методике в российской исторической науке проявлялось то, что следует назвать интерференцией или же «накладыванием» различных влияний. В сознании историков, в результате влияния зарубежных историографических течений происходило «смешивание» различных идей. Теория и понятия предстают на страницах альманаха не артикулированными, российские исследователи не совсем еще понимают все тонкости идейных новаций в мировой исторической науке, зачастую принимая подобное за одно и тоже, как это произошло в случае постструктурализма и новой интеллектуальной истории.

Е) Динамика употребления терминов говорит о том, что российский историк начал знакомится с широким кругом зарубежной литературы. В текстах статей начали появляться такие понятия как «нарратив», «микроанализ», «репрезентация», которые постепенно стали теснить уже освоенные и привычные «ментальность», «культуру» и «социум». Объемные и целостные понятия, свойственные советской историографии, все больше заменялись терминами, напрямую заимствованными из западной историографии, более узкими и специфическими.

В альманахе «Одиссей» новые термины предсказуемо стали появляться на страницах переводных статей. В статье Ганса-Юбера Бахорски (ФРГ) Бахорский Г.-Ю. Тема секса и пола в немецких шванках // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 50 - 69. появились такие термины как «дискурсивное поле» Там же с. 51., «семантическая оппозиция» Там же с. 51., «double-bind ситуация» Там же с. 56., термин П. Бурдье «хабитус»Бахорский Г.-Ю. Тема секса и пола в немецких шванках // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994 - С. 57., и многие другие.

В статье Пола Хайэмса Хайэмс П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 161- 174. впервые звучит «казусный» подход. Постепенно данную терминологию подхватывали и российские исследователи.

Ж) Другой важнейшей чертой историографии в период между 1993 и 2002 годом стала интерференция или «накладывание» волн различных культурных влияний. Новые течения в историографии постоянно накладывались друг на друга и на уже сформированные советской историографией исследовательские идеалы и установки, поэтому, несмотря на активное рецептирование, российский историк все еще оставался постсоветским. В частности, это довольно хорошо можно разглядеть на ряде примеров.

В альманахе за 1993 год выходит статья Пола Хайэмса, посвященная случаю довольно уникальному и не имеющего аналогов: с божественной помощью к невинно пострадавшему в ходе судебного поединка вернулось зрение. Пол Хайэмс трактует данный случай как искусственно сформированное средневековым монахом повествование, доказывающее, что данное чудо совершено с помощью Св. Вульфстена Там же с. 167 - 169.. Если в центре внимания английского автора оказался нарратив, конструирование события, то автор послесловия к данной статье Д. Э. ХаритоновичХаймес П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 172 - 174. увидел нечто совершенно иное. Прежде всего, он стремился сосредоточиться на социальном значении события, описанного в статье Пола Хайемса, на том, какие паттерны средневекового сознания помогает выявить данный «казус». Д.Э. Харитонович при этом размышляет как представитель советской исторической психологии, руководствуясь тем пониманием «ментального», которая установилась еще в советской историографии. Д. Э. Харитонович вполне допускает, что события, описанные в статье Пола Хайэмса, то есть сам факт поединка и ослепления действительно могли быть на самом деле, допускает существование определенной «прозрачности» исторического нарратива. Д. Э. Харитонович применяет к толкованию данного казуса антропологический подход - поведение средневековых англичан в его толковании есть доказательство мифомагического восприятия ими окружавшего мираТам же с. 173.. Таким образом английский и российский историк подходят к толкованию одного и того же с разных сторон под воздействием различных background`ов. Пола Хайэмса интересовал, прежде всего, сам авторский нарратив, историческая реальность для него - находится на втором плане. Такое внимание к тексту - следствие лингвистического поворота, произошедшего уже к концу 1980-х годов в мировой историографии. Д. Э. Харитонович обращается к темам исторической реальности под действием того варианта исторической антропологии, что исповедовал А. Я. Гуревич и традиций советской исторической психологии.

Другим примером того, как действовал в исторических статьях background их авторов, стало непростое отношение главного редактора альманаха А. Я. Гуревича к релятивизму в историографии. Впервые против излишней субьективизации исторического нарратива (прямого воздействия лингвистического поворота и новой интеллектуальной истории) на страницах альманаха он выступил в юбилейной статье, посвященной 70-летию Ю. Л. Бессмертного Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 -летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 209 - 217.. Здесь он назвал некоторые утверждения, звучащие на страницах «Анналов», безответственными: в частности, тезис о том, что историк сам «конструирует» свой источник, и «изобретает» историю Там же с. 212.. Гуревич видит историка не конструктором систем взаимосвязанных гипотез (такие идеи высказывались на страницах «Анналов» уже в конце 1980-х), но скорее комментатором исторического документа, выступая тем самым с идеей скорее характерной для позитивистской историографии. Гуревич с сожалением отмечал, что в текстах историков-анналистов игра ума приобретает двусмысленную свободу по отношению к историческому материалу Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 -летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 212.. Против субьективизации исторического повествования он выступает и впоследствии: например в 1997 году в статье «Апории современной исторической науки» он четко обрисовал свою позицию неприятия смешивания в историческом труде собственно исторического повествования и fiction Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. - С. 233-250.. Идеи релятивистов не находили отклика в умах старого поколения историков, сформированных как исследователи в период существования СССР, но зато нашли отклик среди их молодых коллег.

В период 1993-1997 годов происходят важнейшие перемены в структуре самой сети исследователей. Именно в этот период она довольно сильно расширяется количественно. Как уже говорилось, в состав постоянных авторов входят исследователи, связанные с организованным под руководством Ю. Л. Бессмертного «Центром исследования частной жизни и повседневности» - это С. И. Лучицкая, М. А. Бойцов и Уваров П. Ю. В альманахе происходит определенное расслоение: исследователи, группировавшиеся вокруг А. Я. Гуревича, оказались менее восприимчивыми к новациям, нежели недавно влившиеся в состав данной корпорации ученые. Исследователи, которых можно условно назвать «новыми», укрепляли свое научное положение в данном сообществе, избирая себе в качестве «союзников», которые способны помочь им завоевать уверенное положение в составе данной научной корпорации, новейшие теории исторического знания и соответствующую им терминологию. Представители «старых», то есть исследователи, делавшие доклады еще на семинаре по исторической психологии, занимали более взвешенную позицию. Они полагали, что возможности подходов и методик исследований, использовавшихся в советской гуманитаристике, и идей Школы Анналов отнюдь еще не исчерпали своих возможностей. Исследователи, печатавшиеся в альманахе с 1989 года укрепляли свое положение с помощью защиты проверенных научных методологий, которые на первичном этапе существования альманаха позволили завоевать данному изданию популярность и авторитет в сообществе российских историков.

Примером таких разногласий, может быть статья А. Я. Гуревича «Апории исторической науки: мнимые и подлинные» Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. - С. 233-250. иллюстрирующее его отношение к новациям в исторической науке. Данная статья является ответом на рассуждения Г. С. Кнабе, изложенные в статье, напечатанной в 1993 году Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века, его тупики и возможности его преодоления // Одиссей. Человек в истории. 1993. - М.: Наука, 1994. - С. 247-255.. А. Я. Гуревич резко обозначает свое неприятие проникновению литературных приемов построения нарратива в исследовательскую практику историков, называя смешивание литературной и исторической прозы недопустимым явлением Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. - С. 236.. На возможное замечание о том, что член редакционной коллегии альманаха «Одиссей» Натали Зенон Девис в своей книге «Women on the margins. Three Seventeenth Century Lifes» (1996) допускает вымышленный разговор с историческими персонажами, которых она описывает, Гуревич отвечает, что данный раздел довольно четко отделен от остальных разделов книги Там же с. 236.. Тем самым Fiction и Science отделены друг от друга, но никак не смешиваются друг с другом. Историк, находящийся в постмодерном дискурсе, по мнению А. Я.Гуревича, не способен породить ничего кроме фикции и вымысла Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. 248..

Гуревич А. Я. позиционирует себя как противник «метафоризации»Там же с. 239. истории и, на мой взгляд, склонен преувеличивать недостатки микроисторических практик, полагая, что для историка важен не «казус», но скорее всестороннее изучение контекста события Там же с. 239 - 240.. Раскритиковал он также и квантитативную историю Там же с. 237 - 238.. Какую же альтернативу он предложил? Это, прежде всего, «история частной жизни» Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. - С. 247. в стиле Ж. Дюби и Ф. Арьеса, а заканчивается статья оптимистичными словами:

«…Историко - антропологический метод, открывающий доступ к глубинам исторического бытия, оказывается, выдерживает натиск их [постмодернистов] критики… Там же с. 250.«

В то же время «новые» оказывались проводниками новых зарубежных теорий, постоянно применяя почерпнутые в результате рецепции методы и терминологию в своих собственных статьях. Так М. А. Бойцов повествует о «изобретении» средневековой традиции коронования Бойцов М. А. Ахенские коронационные сьезды под разными углами зрения // Одиссей. Человек в истории. 1997. - М.: Наука, 1997. - С. 180., о «кинематографичности» Там же с. 193. средневековой процессии, В. П. Визгин пишет о преимуществах концепта «эпистемологического разрыва» Визгин В. П. Постструктуралисткая методология истории: достижения и пределы // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. - С. 39-58., который он почерпнул из сочинений Башляра, и т. д.

Таким образом, второй этап рецепции западных идей в альманахе «Одиссей» по праву может считаться переходным, так как именно в период 1993 - 1997 годов совпало несколько важных процессов: преобразования в самом сетевом сообществе исследователей, сформировавшегося вокруг альманаха, распространение синкретичной терминологии и изменение тематики альманаха, расширение хронологических и локальных рамок рецепции. Исторический альманах сохраняет многие черты рецепции характерные для 1989 -1992 годов, но постепенно они поддаются эрозии и ближе к 1998 году исчезают.

Третий этап, началом которого следует назвать 1998 год, и который продолжался до 2002 года и далее. Данный этап можно назвать, пользуясь терминологией Германа Брандта, этапом «внедрения». Напомню, что именно на данном этапе в результате массированного культурного трансфера происходит эрозия основных структур воспринимающей культуры. Привносимые культурные паттерны постепенно занимают доминирующее положение в культуре - рецепиенте, а изначально ей присущие - забываются.

Данный этап характеризуется несколькими важными изменениями:

- В 1998 году за редкими исключениями (Л. М. Баткин, А. Я. Гуревич) происходит почти повсеместный отход от употребления терминологии, присущей первоначальному периоду существования альманаха. Авторы альманаха теперь говорят о «нарративах» Визгин В. П. Герменевтический импульс формирования новоевропейской науки (историографический контекст) // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. - С. 162. и «метаисторической позиции историка» Там же с. 174., изучают взаимодействие «акторов» Ткаченко Г. А. Модель человека в культуре Китая (о традиционной китайской антропологии) // Одиссей. Человек в истории. 1999. - М.: Наука, 1999. - С. 144., функционирование «дискурса» Там же с.161.. Это говорит о том, что на протяжении периода 1993 - 1997 годов российскими историками, представленными в «Одиссее», была проделана большая работа по ознакомлению с важнейшими теоретическими новациями в мировой исторической науке и их восприятию. Совершенно изменилась и политика рецепции среднестатистического автора альманаха: теперь это историк знакомый не только с идеями Школы Анналов, но включивший в свой теоретический багаж идеи французских постмодернистов (прежде всего Мишеля Фуко), с интересом следящий за развитием идей Хейдена Уайта, Франка Анкерсима и других классиков релятивистского направления историографии, знающий об истории понятий и микроистории.

Теперь автор альманаха довольно неплохо разбирается в теоретических «ответвлениях» мировой исторической науки, о чем свидетельствует постепенное отмирание постоянного для первых выпусков альманаха типа статей - обзоров главных теоретических «новинок», возникавших в той или иной историографии - в 1998-2002 годах в альманахе почти не появляются статьи такого типа. Вместо этого предпочтение отдается переводу статей, которые имели практический характер, применяя теоретические практики к конкретному историческому материалу.

Причин этому несколько:

- Наиболее очевидно то, что среднестатистический автор статьи в альманахе, как правило, стал знать на один иностранный язык больше. Если в номерах за 1989-1992 годы историк ссылается на литературу, как правило, на 2 - 3 иностранных языках, то в 2002 году вполне обыденным явлением стало использование статьи с ссылками на литературу на четырех языках Приложение: таблица 24..

- Усилия по трансляции и ознакомлению с теоретическим разнообразием мировой исторической науки в период 90-х годов не прошли даром. Именно в этот период вышло большое количество переводов и критических обзоров статей, которые помогли постсоветскому историку сориентироваться в этом потоке новой информации.

- Изменилась политика обращения к зарубежной историографии. В период 1989-1992 годов основная масса ссылок шла на литературу вышедшую в период 1960-х - 1970-х годов Приложение: таблицы 1, 3, 5, 7., то есть на два, а то и три десятилетия ранее написания статьи автором. В 1998-2002 году ситуация меняется - теперь основная масса ссылок идет на литературу второй половины 80-х - 1990-х годов Приложение: таблицы 23, 21, 19.. Это говорит о том, что историки - постоянные авторы альманаха за период 1990-х годов все-таки смогли знакомиться с новейшей литературой, которая выходит в данный период за рубежом синхронно.

- Разногласия и расхождения в мнениях между «старыми» и «новыми» в альманахе продолжали сохраняться, разные группировки внутри сети неизменно занимали противоположные стороны в дискуссиях, материалы которых стали регулярно печататься на страницах альманаха. Например, в выпуске за 1999 год темой круглого стола была роль пиршества и питания в истории. Наиболее спорной оказалась статья Т. С. Кондратьевой «От царской подачи к кремлевскому распределителю» Кондратьева Т. С. От царской подачи к кремлевскому распределителю // Одиссей, Человек в истории. 1999. - М.: Наука, 1999. - С. 21-29., где автор проводила довольно смелые обобщения, находя сходство между системой дарения в Московском царстве и закрытой системой распределения «спецпайков» в СССР. Против таких обобщений выступили Л.М. Баткин Дискуссия // Одиссей, Человек в истории. 1999. - М.: Наука, 1999. - С. 96., и Гуревич А. Я., в то время как П. Ю. Уваров наоборот, поддержал Т. С. Кондратьеву, заметив, что обширные обобщения вполне допустимы в трудах по антропологии, где они не встречают особенных возражений, но в исторических трудах такие обобщения почему-то всегда встречают отчаянное сопротивление Там же с. 93.. Л.М. Баткин, как видный представитель «старых», довольно часто в таких дискуссиях выступал своеобразным «прокурором» в отношении «новых», которые постоянно выступали с сообщениями, где старались адаптировать почерпнутые в зарубежной литературы идеи и теории к своей профессиональной тематике. В частности в альманахе за 2000 год он подверг серьезной критике попытки Юрганова А. Л. рассуждать о возможной сослагательности в российской истории Баткин Л. М. Странная тюрьма исторической необходимости // Одиссей, Человек в истории. 2000. - М.: Наука, 2000. - С. 64- 77..

«Старые» продолжали отстаивать свои идеалы, как, к примеру, это делает А. Я. Гуревич в своей статье «Подводя итоги…» Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей, Человек в истории. 2000. - М.: Наука, 2000. - С. 125- 138., где он вновь выступает апологетом социальной истории в стиле Марка Блока и Фернана Броделя, в то же время заявляя о своем неприятии нигилизма в отношении исторической науки, признание раздробленности ее на мелкие части Там же с. 136.

В это время «новые», то есть люди, появившиеся в альманахе благодаря посредничеству Ю. Л. Бессмертного, и позже продолжали активно воспринимать разнообразные западные теоретические новации, что сказывалось также и на тематике. Например, И. С. Лучицкая под влиянием идей западной историографии обратилась от изучения образов «свой -чужой» к изучению визуальных источников - иллюстраций к средневековым хроникам.

Визуальный поворот стал одним из важнейших трендов в развитии альманаха в 1998 - 2002 годах. Печатались в альманахе не только переводы статей, активно использовавшие изображения как источник Шмидт Ж.-К. Вопрос о изображениях в полемике между иудеями и христианами в XII веке / Жан-Клод Шмидт // Одиссей. Человек в истории. 2002. - М.: Наука, 2002. - С. 30-43., но и статьи российских авторов Дмитриева О. В. От сакральных образов к образу сакрального. Елизаветинская художественная пропаганда и ее восприятие в народной традиции // Одиссей. Человек в истории. 2002. - М.: Наука, 2002. - С. 44-52.. Более того, визуальные источники становились темами статей и ученых-русистов Данилевский И. Н. Символика миниатюр Радзивилловской летописи // Одиссей. Человек в истории. 2002. - М.: Наука, 2002. - С. 228-236.. Другое модное направление в 1998-2002 - власть и ее репрезентация, символика властных отношений, рассматривавшаяся нередко на визуальных источниках Кулаева С. Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа // Одиссей. Человек в истории. 2002. - М.: Наука, 2002. - С. 151-168..

Г) Репрезентация исторического материала в изложении российских историков в «Одиссее» становилась все менее отличимой от той, которая предлагалась в работах зарубежных историков. Постепенно точки зрения постсоветских исследователей и их коллег из США и Европы сходились, что было обусловлено тем, что более молодые историки, нежели поколение создателей альманаха, уже имели совершенно иной теоретический багаж, в основном состоящий из почерпнутых на западе исследовательских идей. Несмотря на остававшееся своеобразие толкования исторического материала Стрелков В. И. К антологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита /В. И. Стрелков // Одиссей. Человек в истории.2000. - М.: 2001. - С. 139-151., авторы альманаха в целом усвоили полученные в ходе рецепции методы и приемы исследования и начали успешно применять к разрабатываемым ими темам.

Таким образом, на завершающем этапе рассматриваемого нами периода, который охватывает 1998-2002 годы, рецепция западных идей приняла более полный характер. Воспринятые концепты фактически вытеснили изначально присущие сетевому сообществу, сформировавшемуся вокруг «Одиссея», теоретические установки. Фактически ближе к 2002 году заканчивается процесс полного обновления компендиума теоретического знания - то, что в 1989 году воспринималось как нечто естественное и не поддающееся сомнению, в 2002 году воспринимается как устаревшее и неактуальное. Использование терминологии и тематика статей говорит о том, что авторы альманаха стали намного более осведомленными в зарубежной историографии. Характерные для 1990-х годов зачастую не совсем отражающие суть рассматриваемого концепта трактовки российских историков уходят в прошлое, теперь историки предпочитают применять воспринятые идеи на практике. Авторы альманаха выпускаю отныне статьи весьма сходные со статьями на аналогичную тематику, выходящие за рубежом.

Глава 2. Рецепция западной методологии исторической науки в альманахе «Казус. Уникальное и индивидуальное в истории»

Альманах «Казус» был в 1996 году уникальным для российской историографии. Во многом наследующий альманаху «Одиссей», он тем не менее порвал с предпринятыми ранее в альманахе «Одиссей» попытками глобального охвата теории исторического знания, и стал примером для организации подобных ему изданий (такие как, например, «Адам и Ева») концентрировавшихся на одном направлении исторической теории.

О данном альманахе в историографии писали довольно редко. Альманах зачастую представляют как «постмодерное» издание Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов.// Мир историка: историографический сборник - Вып. 4. - Омск:Изд-во Ом. гос. ун-та,2008. - 404 с., во многом наследовавшее «Одиссею», но в то же время, привнесшее в образ исторического альманаха существенные новации. Довольно подробно аспект понимания микроистории затрагивался авторами альманаха в статье М. Крома Кром М. Историческая антропология: от теоретических дебатов - к конкретным исследованиям// Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под. ред Г. И. Бордюгова. - М.: АИРО-XXI, 2011 - С.186-202., который отметил, что микроистория понималась авторами статей в альманахе «Казусе» довольно превратно и скорее использовалась в иллюстративных целях Там же с. 193..

В период 1998 - 2002 годов вышло всего 4 выпуска данного альманаха (1996, 1999, 2000 и 2002 год). Основной костяк редакции и постоянные авторы альманаха были представлены учеными, сгруппировавшимися вокруг фигуры главного редактора альманаха - Юрия Львовича Бессмертного.

В 1987 году при Институте Всеобщей Истории РАН возникла группа по изучению исторической демографии под руководством Ю. Л. Бессмертного. С 1990 года она называется «Новая демографическая история» История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «История частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004.URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 10. 05. 2013)., в 1994 году сообщество получает название «История частной жизни и повседневности» История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «История частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004.URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 10. 05. 2013).. Собственно это небольшое сообщество исследователей и стало основой будущей редколлегии альманаха. Это были: такие ученые как Ю. Л. Бессмертный, М. А. Бойцов, П. Ш. Габдрахманов, С. И. Лучицкая, О. И. Тогоева, А. А. Котомина. Бессмертный, Бойцов и Тогоева стали наиболее часто печатавшимися авторами в начальный период существования альманаха. После смерти Юрия Львовича Бессмертного в 2000 году, О. И. Тогоева и М. А. Бойцов переняли бразды правления в редакции. Также активно печатались в альманахе и авторы докладов на семинаре «Индивид и частная жизнь в Европе до начала Нового Времени»: П. Ю. Уваров, И. С. Свенцицкая, О. Е. Кошелева, А. И. Куприянов Там же.. Как и в случае с альманахом «Одиссей», «Казус» был изданием, организованным сплоченным сетевым сообществом исследователей. Формировалось данное сетевое сообщество на основе личных связей между исследователями. Внутри данного сообщества существовали как связи «учитель - ученик» (например Ю. Л. Бессмертный и П. Ш. Габдрахманов) так и равноправное сотрудничество исследователей, ученых-единомышленников, объединенных приверженностью одной методологии.

Приверженность единым научным идеалам - одна из отличительных черт данного сообщества исследователей. Их объединяла уверенность в том, что именно итальянский вариант микроистории сможет стать моделью, которая поможет преодолеть наметившиеся кризис в развитии исторического знания. Например, сходность своих позиций со взглядами М. А. Бойцова отмечает в первом выпуске альманаха Ю. Л. Бессмертный:

«Нетрудно заметить близость общих подходов М. А. Бойцова к тем, которые формировал сегодня и я. Это и сделало возможной нашу совместную работу над альманахом «Казус». Мне хотелось бы не столько спорить с соображениями моего соредактора, сколько несколько развить их, отмечая попутно те высказывания, которые я предпочел бы формулировать по-другому» Споры о «Казусе» // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996 - Вып.1.- М.РГГУ, 1997. - С. 319.

Таким образом, вокруг альманаха было сформирована сеть исследователей, подобная уже сложившейся до этого в журнале «Одиссей».

Центральный вопрос, который интересует меня в связи с появлением данного альманаха: почему именно микроистория стала столь важна для российского историка в середине 1990-х годов? Почему историки отдали предпочтение именно практикам микроистории, а не английской Local History или немецкой Altagsgeschicte? Ведь уже на конференции, посвященной микроистории, которая прошла в 1996 годуТам же. 303., поднимался вопрос о правомерности игнорирования практик локальной истории.

Что же касается Alltagsgeschicte, то отказ от нее на станицах альманаха был обусловлен скорее научной ориентацией большинства исследователей: костяк сетевого сообщества историков, печатавшихся в альманахе, составляли медиевисты, или ученые изучавшие раннемодерный период: Ю. Л. Бессммертный, М. А. Бойцов, О. Е. Кошелева, И. Н. Данилевский и другие. Естественно, что они отдали предпочтение итальянской микроистории, не раз обращавшейся к средневековым сюжетам, а не Alltagsgeschicte, которая обращалась к сюжетам новейшей истории, и во многом базировалась на методах устной истории.

Ответ на вопрос, почему исследователи-авторы статей в альманахе предпочли микроисторию Local History можно найти в высказываниях исследователей, прозвучавших на конференции 1996 года. На вопрос О. Е. Кошелевой о причинах отсутствии в тексте статьи Ю. Л. Бессмертного Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»?.. // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996. -Вып.1.- М.Наука, 1996. - С. 5 - 21. рефлексии об английской историографии микроистории, хотя в статье представлен серьезный разбор французской, итальянской и немецкой школ микроистории, сам автор отвечал, что в данном вопросе он не очень хорошо ориентируется, так как тема относительно свежа и плохо разработана в историографии:

«Об англо-американской истории. Ее специфика нуждается в дополнительной проработке. Требует специального анализа полемика французских и итальянских историков против микроаналитических подходов Клиффорда Гирца и так называемой символической антропологии. Оправдан уже начатый у нас анализ современной англо-американской просографической историографии («библиографической» или «персональной»). Своеобразие микроанализа, используемого в этой историографии, на мой взгляд, пока не совсем уяснено» Споры о «Казусе»// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1.- М. РГГУ, 1997. - С. 309..

Ю. Л. Бессмертный в данном ответе все-таки не полностью выразил причины отказа от английского понимания микроистории. Причины рецепции французско-итальянского варианта микроистории были намного сложнее и многограннее. Причина отказа от методов локальной истории, на мой взгляд, состояла не в незнании англоязычной литературы - на страницах альманаха ссылки на англоязычную литературу зачастую встречались не реже, нежели ссылки на французскую историографию. Скорее неприятие английского варианта микроистории вызвано иным, а именно, функционалистским характером данной методологии. Ю.Л. Бессмертный ссылаясь на Б. Лепти Там же с. 308., говорит, что микроистория - направление «антифункционалисткое». Между тем, локальная история рассматривает объект исследования все-таки в рамках того сообщества в котором он существовал. Таким образом, объект становится включенным в некую локальную систему, в рамках которой он функционирует. Как несложно заметить, данный подход своей цельностью, вниманием к производственным и социальным практикам, но взятым в меньшем масштабе, обязан влиянию того варианта социальной истории английских историков-марксистов, что группировались вокруг журнала New Left Rewiew. Это были Перри Андерсон, Э. П. Томпсон, Джон Сэвилл и многие другие. Сходство между практиками микроистории и практиками истории «увиденной снизу» в изложении Э. Р. Томпсона отмечал в своей статье и Ж. Гренди Гренди Ж. Еще раз о микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1.- М.:РГГУ, 1997. - С. 291-301..

Таким образом, тот факт, что исследователи, печатавшиеся в альманахе, отдали предпочтение именно итальянскому варианту микроистории можно объяснить следующим образом. Обращение к итальянскому варианту микроистории и небрежение английской локальной историей стало радикальным разрывом историков входящих в сообщество исследователей, формировавшееся вокруг альманаха «Казус», со своим марксистким background`ом. Решение это было связано, с одной стороны, с тем, что именно в это время, в 1995-1996 годах происходило активное рецепирование историками-постоянными авторами альманаха «Одиссей» теоретического наследия французского постструктурализма, что выражалось как и в использовании специфической терминологии: «дискурс», «нарратив», acteur, так и в попытках развить некоторые специфические направления неофициальной советской гуманитаристики.

На данную группу исследователей влиял весь их предыдущий опыт научной работы. Микроистории было отдано предпочтение потому, что в глазах исследователей, печатавшихся в альманахе, она была как бы продолжением и развитием идей неортодоксальной советской гуманитаристики. Неофициальная советская гуманитарная наука, в отличие от основной массы сочинений исследователей-марксистов в СССР внимание уделяла не социальным структурам, макропроцессам в экономике и обществе, но скорее культуре и индивидуальности, тому, что можно назвать «человек в истории». Как известно, позднесоветская историография уделяла большое внимание теме личности и индивидуальности Степанов Б. Е. Тонкая красная нить: споры о личности и индивидуальности как зачин историографии 1990-х // Новое литературное обозрение - 2007 - № 83/84.. Микроистория же историкам, авторам альманаха, представлялась именно продолжением той же тенденции, что особенно ярко проявилось в дискуссиях по поводу казусного подхода, которые активно печатались в выпуске 1996 года Споры о «Казусе»// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1.- М.:РГГУ, 1997.- С. 303 - 320..

Уже в вопросах, которые задавали Ю. Л. Бессмертному участники упомянутого семинара, посвященного микроистории, ощущается, что вопросы изучения индивидуума для историков - участников семинара были отнюдь не праздными. Например, Г. С. Черткова задала вопрос о том, только ли девиантное поведение является мерой индивидуальности Там же с. 304. Слово «индивидуальность» в задаваемых вопросах звучит едва ли не чаще, нежели все остальные термины, некоторые исследователи, как, например, О. А. Кривцун вообще рассматривали отдельный исторический случай, казус, как своеобразную вспышку, что освещающую своеобразие индивида Там же с. 303..

Но не только рядовые авторы альманаха испытывали интерес к индивиду. Отвечая на вопрос Г.А. Габдрахманова об отличии российского «казусного» подхода от того, что делается во французской микроистории, главный редактор альманаха Ю. Л. Бессмертный ответил:

«…В этой связи я бы обратил внимание, прежде всего, на наш специальный интерес на наш специальный интерес к возможностям и функциям отдельного человека в разные эпохи и к соответствующим казусам, в которых выявляется противостояние конкретного acteur и окружающей его социальной среды. Там же с. 304.«

То есть главной новацией казусного подхода для авторов альманаха, по замыслу Ю. Л. Бессмертного, должно было стать именно внимание к индивиду и личности. Подтверждают это наблюдение и дальнейшие высказывания главного редактора альманаха. Сверхзадачей авторского коллектива он считал, прежде всего, исследование проявлений свободной воли индивида и попыток противостояния групповым стереотипам Там же с. 308.. Как существенную особенность российского понимания микроистории, которая будет представлена в данном альманахе, Ю. Л. Бессмертный обозначал именно тщательное изучение индивидуального опыта взаимодействия с принятыми стереотипами. Другие исследователи, такие как М. А. Бойцов и Г. С. Черткова также были согласны с мнением главного редактора альманаха.

Предыдущий опыт научного развития в рамках неофициальной советской гуманитаристики оказывал влияние на рецепцию западной методологии историка - автора альманаха. Однако на рецепцию влияла также и та тематика, которая преимущественно разрабатывалась данным сетевым сообществом исследователей. Авторы альманаха, участвовавшие в семинаре «История частной жизни и повседневности», рассматривали микроисторию как метод, который позволит им по-новому подойти к проблематике «частного».

Об этом, например, прямо заявляет А. И Куприянов, когда отмечает, что понятие «ментальность» не позволяет в должной мере понять важность темы, затрагиваемой им в статье «Пагубная страсть…» московского купца» Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1. - М.:РГГУ, 1997. - С. 87-106. - проблемы истории сексуальных меньшинств. Именно микроистория, по его мнению, является той самой методологией, что поможет историку успешно приступить к данной проблематике Там же С. 87., которая является самой, что ни на есть «историей частной жизни». Именно «истории частной жизни» необходимо, по мнению автора данной статьи, уделять повышенное внимание, так как она не менее важна, нежели политическая или экономическая история Там же..

Таким образом, выбор микроисторического подхода и сознательный отказ от теоретических приемов новой локальной истории и истории повседневности во многом были обусловлены, как и попыткой окончательного разрыва с марксизмом, так и продолжением традиций неофициальной советской гуманитаристики. Микроистория рассматривалась как новый, радикальный заменитель традиции изучения «человека в прошлом».

Альманах ориентировался на новаторскую терминологию, причем она появлялась в равной степени, как и в статьях постоянных авторов издания, так и в переводных статьях. На станицах альманаха появлялись понятия «девиантность» Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1. - М.:РГГУ, 1997. - С. 88., «девиантное поведение» Там же с. 88., «когитивные процедуры» Репина Л. П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2.- М.:РГГУ, 1999. - С. 80., «научный дискурс» Бессмертный Ю. Л. Иная история // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3. - М.:РГГУ, 2000. - С. 169. и так далее. Использование этой терминологии говорит о сильном влиянии зарубежной историографии, причем в основном той, что была транслирована в течение 1990-х годов. Привычные для раннего «Одиссея» термины, заимствованные из трудов третьего поколения Школы Анналов, такие как «менталитет» практически отсутствуют на страницах альманаха «Казус».

Серьезное место в альманахе уделяли проблемам теории истории. Частично это решалось посредством перевода статей, посвященных, как микроисторической методологии Гренди Э. Еще раз о микроистории. // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1. - М.:РГГУ, 1997. - С. 291-302., так и сходным течениям в историографии Людтке А. «История повседневности» в Германии после 1989 года // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2. - М.:РГГУ, 1999. - С. 117-126.. Также печатались на страницах альманаха статьи российских авторов, посвященные обзорам новейших тенденций в мировой историографии Репина Л. П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2.- М.:РГГУ, 1999. - С. 76-100..

Однако декларируемое стремление к использованию исключительно микроисторических методов исследования не всегда реализовывалось на практике. Следует отметить, что на страницах альманаха часто появлялись работы, не использующие «казусный подход», или всего лишь декларировавшие его. Например: в четвертом выпуске, выведшем в 2002 году, после смерти Ю. Л. Бессмертного, вышел целый блок статей под общим названием; «О счастье и несчастье во все времена». Но все статьи, объединенные в этом блоке, объединяло одно: отсутствие микроаналитической терминологии и внимание к истории массовых представлений. Например, статья И. С. Свенцицкой Свенцицкая И. С. Счастье и горе у древних греков // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. - Вып. 4.- М.:ОГИ, 2002. - С. 16-25. повествует именно о массовых представлениях древних греков, которые автор иллюстрирует большим количеством примеров. Хотя данные примеры и можно в определенной мере считать «казусами», все же они занимают в данной статье вторичное положение. Основное внимание Свенцицкая уделяет все-таки тому, что ранее, в конце 1980-х - начале 1990-х годов называли термином «ментальность» или «менталитет», то есть неосознанные паттерны индивидуального поведения. При этом сам термин «ментальность» в статье так и не прозвучал. Довольно сходны с данной статьей также работы Г. Ш. Габдрахманова Габдрахманов П. Ш. Имя и счастье в средневековой Фландрии// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. - Вып. 4. - М.:ОГИ, 2002. - С. 45-52., И. Н. Данилевского Данилевский И. Н. Холопское счастье Даниила Заточника// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. - Вып. 4. - М.:ОГИ, 2002. - С. 94-107., хотя в данном блоке имеются в наличии работы, которые используют и микроаналитическую методологию Бойцов М. А. Неутешный вдовец и тяжба со смертью.// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. - Вып. 4.- М.:ОГИ, 2002. - С. 73-93.. Данные статьи реконструируют ментальность человека прошлого, и это, на мой взгляд, было обусловлено, прежде всего, тем, что микроистория воспринималась зачастую как нечто связанное с историей ментальностей, и той методологией что предлагала «Школа Анналов».

Другим примером статьи, которая тоже не является микроаналитической, является статья А. Л. Хорошкевича Хорошкевич А. Л. Годунов и русский иконописец в записках Мартина Грувенега // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3.- М.:РГГУ, 2000. - С. 273-282., посвященная образу Московского царства на рубеже XVI - XVII веков, сложившемуся у автора-иностранца. Построение статьи, детальное описание источника и внимание к некоторым экономическим аспектам (таким как цены на основные товары в Москве времен Бориса Годунова) говорят о том, что автор находился под сильным влиянием традиций советской историографии. Автор скорее создал работу не микроаналитическую, а посвященную социальной истории, а «казусы», описанные иностранцем служит скорее как источник примеров, способных проиллюстровать авторскую мысль.

Микроистория часто рассматривалась авторами статей альманаха «Казус» как продолжение истории ментальности на «микроуровне», хотя терминология, присущая такому направлению исторической антропологии как «история ментальности» при этом в их статьях не использовалось. Выражалось это скорее в интересе авторов к исследованию паттернов поведения человека прошлого и его представлениям. Часто определенный микроаналитический сюжет, как, например, в статье Ю. Л. Бессмертного «Это странное ограбление» Бессмертный Ю. Л. Это странное ограбление // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. - Вып. 1. - М.:РГГУ, 1997. - С. 29-40. оказывался иллюстрацией, на примере которой автор имеет возможность лучше изучить особенности менталитета человека прошлого. Именно такая иллюстративная функция разбираемых в статьях казусов зачастую становилась основной в альманахе.

Вообще эта сохраняющаяся приверженность «макро» зачастую становилась едва ли не главной особенностью восприятия отечественными историками микроаналитических методик исследования. Например: в третьем выпуске альманаха состоялось обсуждение статей Ю. П. Уварова Уваров П. Ю. Апокатастасис, или основной инстинкт историка // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3. - М.:РГГУ, 2000. - С. 15-32. и Н. Е. Копосова Копосов П. Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3. - М.:РГГУ, 2000. - С. 33-51.. В своей статье Н. Е. Копосов разбирает недостатки и слабые места микроисторического метода. По его мнению, микроистория возможна только и исключительно потому, что она соотносится с макроисторической проблематикой Там же с. 33.. Микроистория в глазах данного исследователя - всего лишь одна из техник макроистории, сам уровень «микро» вне своего контекста (то есть «макро») не представляет вообще никакого интереса для историка.

Н. Е. Копосов категорически отвергает то, что микроистория - есть тот субстрат, на котором может взрасти новая историческая парадигма Копосов П. Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3. - М.:РГГУ, 2000. - С. 35.. Микроистория вообще прекрасно вписывается в логику распада и упадка социальных наук, при этом не привнося по сути ничего нового: микроистория имеет крайне малые шансы задействовать ресурсы, не использованные уже макроисторией Там же с. 44.. Основную же мысль самой статьи можно выразить словами: нет микроисториии без макроистории.

Характерно, что столь радикальный критический заряд статьи в принципе остался без особых замечаний со стороны участников дисскусии. Л.М. Баткин высказал мысль (в принципе довольно сходную с рассуждениями Н.Е. Копосова) о том, что необходимы поиски генерализирующей теории, а разнообразие методов не вызывает ничего, кроме усталостиБаткин Л. М. О современном историческом разуме // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. - Вып. 3. - М.:РГГУ, 2000. - С. 64., и констатировал, что микроистория - не более чем часть макроистории Там же с. 65. и никак не может претендовать на отдельное существование, не говоря о главенствовании в мире исторической методологии. Мнение Баткина было показательно для авторов альманаха - статья Копосова не встретила отпора, так как в основной своей массе исследователи, сгруппировавшиеся вокруг альманаха «Казус» в принципе были согласны с утверждением о главенствующей роли макроистории и исторических обобщений. Годом ранее в публикуемом в альманахе обсуждении статьи Бойцова М.А. «Вперед к Геродоту!» Бойцов М. А, Вперед к Геродоту! // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2. - М.:РГГУ, 1999. - С. 17-42. высказывались довольно похожие по тону мысли. Например: М.Л. Абрамсон считала, что занятие всеобщей историей необходимы, и забросить занятия ею в пользу изучения конкретных фактов нельзя Выступления // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2. - М.:РГГУ, 1999. - С. 55.. И.С. Свенцицкая и Л.П. Репина обозначили свои позиции еще более радикально. И.С. Свенцицкая прямо высказалась, что «осколки» Здесь используется термин М. А. Бойцова «история в осколках», то есть максимально фрагиментированная история, в рамках которой не возможна выработка единой генерализированной картины происходящего. истории, отдельные исторические факты не являются сколько-нибудь ценными. Важными они являются лишь потому, что они части целого, и изучаться должны исключительно лишь в данном контексте Выступления // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. - Вып. 2. - М.:РГГУ, 1999. - С. 44.. Л.П. Репина высказалась в пользу отказа от противопоставления генерализирующей и локальной истории, так как локальная история не подходит для изучения определенных «крупных» структур, таких как самосознание общества Там же с. 57.. Высказывания остальных участников обсуждения также говорят о том, что концепция М.А. Бойцова в основном не была принята коллективом авторов альманаха.