Размещено на http://www.allbest.ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Филологический факультет

Кафедра славянской филологии

Выпускная квалификационная работа

на соискание степени магистра филологии

«СВОЕ», «ДРУГОЕ», «ЧУЖОЕ» В ТРАВЕЛОГАХ АНТОНА АШКЕРЦА

Конопко Ксения Сергеевна

Научный руководитель:

к.ф.н., доцент А.Г. Бодрова

Санкт-Петербург

2017 год

Оглавление

• Введение
• Глава I
• 1. Литературная компаративистика. Понятие имагологии в литературе
• 2. Свое, чужое и другое
• 3. Формирование и роль стереотипа
• 4. Жанр травелога
• 5. Определение жанра и термин травелог
• 6. Травелог в контексте имагологии
• 7. Биография А. Ашкерца
• 8. Творчество А. Ашкерца
• Выводы
• Глава II
• 1. Травелоги Ашкерца
• 2. Создание образа «Другого» у Ашкерца
• 3. Цель путешествия и ожидания от поездки
• 4. Турция в глазах Европы
• 5. Россия в глазах Европы
• 6. Стереотипы у Ашкерца
• 7. Влияние литературы на травелоги Ашкерца
• 8. Ашкерц, этноцентризм и панславизм
• 9. Свое
• 10. Другое
• 11. Чужое
• 12. Идентификация
• Выводы
• Заключение
• Список использованных источников и литературы

Введение

Настоящая магистерская работа посвящена образам «своего», «другого» и «чужого» в травелогах Антона Ашкерца. А. Ашкерц более известен как поэт, однако он также является автором нескольких травелогов. Он совершил путешествия на Восток - в Турцию и Россию - и описал эти поездки. Проблемы восприятия другого, идентичности и репрезентации другого в литературе остаются актуальными. Травелоги А. Ашкерца содержат богатый материал для имагологического исследования, однако эта часть его творчества мало изучена в российском литературоведении.

Цель данного исследования заключается в выявлении и анализе образов «своего», «другого» и «чужого» в травелогах А. Ашкерца.

Достижение поставленной цели определяется решением следующих задач:

- определение роли травелога в имагологическом контексте;

- выявление предпосылок и способов возникновения образов «своего», «другого» и «чужого» у А. Ашкерца;

- определение роли и функционирования данных образов у А. Ашкерца.

Объектом исследования является идентификация А. Ашкерца и его отношение к инакости.

Предмет исследования являются категории «свое», «другое» и «чужое» у А. Ашкерца.

Материалом для исследования послужили травелоги А. Ашкерца «Поездка в Царьград» (1893 г.) («Izlet v Carigrad») «Две поездки в Россию» (1903 г.) («Dva izleta na Rusko»).

Методы исследования: методика проведения исследования обусловлена его междисциплинарным характером. Использованы различные методы исследования: историко-культурный, структурный и компаративисткий (в частности имагологический), анализ, метод деконструкции.

Структура магистерской диссертации: работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Во введении освещается актуальность исследования, формулируются цель и задачи работы, указываются методы и материал исследования.

В первой главе работы дан обзор научной литературы по теме имагологии, жанра «травелог», приведена биография и дан краткий обзор творчества А.Ашкерца.

Вторая глава посвящена анализу травелогов А. Ашкерца и обстоятельств, повлиявших на формирование образов «своего», «другого» и «чужого» в них.

В заключении представлены выводы, сделанные по результатам работы, и указаны дальнейшие перспективы изучения данного вопроса.

Глава I

1. Литературная компаративистика. Понятие имагологии в литературе

травелог имагологический ашкерц

Для дисциплины имагологии можно привести следующие определения:

Исследователь А. Р. Ощепков утверждает, что «имагология -- сфера исследований в разных гуманитарных дисциплинах, занимающаяся изучением образа «чужого» (чужой страны, народа и т. д.) в общественном, культурном и литературном сознании той или иной страны, эпохи» [Ощепков 2010: 251].

Е. В. Папилова определяет имагологию как «научную дисциплину, имеющую предметом изучения образы «других», «чужих» наций, стран, культур, инородных для воспринимающего субъекта».

Исходя из этих определений, можно отметить, что имагология носит междисциплинарный характер, так как черпает материалы для исследования из различных сфер, таких как литература, история, этнография, фольклор, различные виды искусства, политология, семиотика, этнопсихология и др. В результате этого статус имагологии не вполне определен. Одни относят имагологию к литературоведению (Н. Е. Яценко, 1999), рассматривая ее как теоретическую или историко-литературную дисциплину, другие склоняются к тому, что имагология является частью исторической науки (С. А. Мезин, 2002), третьи причисляют ее к культурологии (И. Нойман 2004), четвертые воспринимают имагологию в качестве технологии создания образов (имиджей) (Г. Г. Почепцов, 2000). Поэтому некоторые ученые предпочитают не относить имагологию к одной или другой дисциплине, а выделить в ней разделы в соответствии с материалом и функцией, которую имагология выполняет в той или иной дисциплине. Так, Е. В. Папилова предлагает разделить понятия художественной, фольклорной и литературоведческой имагологии [Папилова: 4].

Имагология как наука в контексте сравнительного литературоведения возникла в 1950-х гг. во Франции. Труды профессора Сорбонны Ж.-М. Карре, М.-Ф. Гийяра и др. положили начало данного течения литературной компаративистики, предложив перенести акцент литературного исследования на образы чужого/другого (“l'etranger”, “l'autre”), являющиеся некими эфемерными представлениями, интеллектуальными конструктами, «миражами» (Карре). Карре издал в 1947 г. монографию «Французские писатели и немецкий мираж: 1800-1940», где описал формирование и провел исследование образа Германии во французской литературе, уделяя особое внимание ошибочным представлениям французских писателей о Германии.

Гийяр написал в 1951 г. книгу «Сравнительное литературоведение», в которой обратил внимание на новую проблематику в компаративистике, утверждая, что американские литературоведы-компаративисты слишком много внимания уделяют взаимовлияниям литератур. Он полагал, что изучение влияния наций друг на друга необъективно, так как нация является слишком сложным конгломератом, и ее невозможно свести к простому единству, а потому стоит изучать средства и способы возникновения в индивидуальном или коллективном сознании мифов о других народах и нациях.

Сразу же возникла критика данного направления. В 1963 г. выходит статья Рене Этьемблья «Сравнение - еще не истина», в которой он критикует Ж.-М. Карре с его «Путешествиями. Образами. Миражами». В 1966 г. вышла статья бельгийского ученого Хуго Дезиринка «К проблеме «имиджей» и «миражей» и их исследования в рамках сравнительного литературоведения», в которой он ставил под сомнение объективность понятия «нация» как реально существующей общности, и настаивал на том, что данное понятие является скорее ментальной конструкцией. Таким образом, понятие национальной идентичности также является некой идеей, а не предметом объективной реальности. В имагологической трактовке нация является не «идентичностью (сущностью)», а «идентификацией» [Ощепков 2010: 232], то есть отождествлением себя с определенными ментальными представлениями, конструктами и мифами, которые «лежат в основе ощущения принадлежности к нации и влияют на культурную и социальную практику той или иной нации» [Ощепков 2010: 232].

Одним из крупнейших ученых, занимающихся имагологией, является Даниэль-Анри Пажо. Он положил начало одному из направлений современной имагологии - культурной иконографии («imagerie culturelle»). Он занимался исследованием образа «чужого» и принципами и приемами его формирования под действием различных политических и социокультурных факторов, а также ролью стереотипов в этом процессе, изложив свою теорию в статьях «Перспектива исследований в сравнительном литературоведении: культурная иконография» (1981 г.) и «Культурная иконография: от сравнительного литературоведения к культурной антропологии» (1983 г.). Пажо также предложил не отделять литературную имагологию от историко-культурной, именно в этом видя дальнейшее развитие данной дисциплины. Междисциплинарный характер имагологии предполагает, по мнению Пажо, отказ от ограничения поля изучаемого материала лишь литературой, и использование данных этнологии, антропологии, социологии и истории. Образ по Д.-А. Пажо - это «выражение значимого расхождения между двумя типами культурной действительности», «это представление культурной действительности, через которое индивид или группа индивидов, создавших этот образ (или разделяющих, или распространяющих его), презентуют и интерпретируют идеологическое пространство, в котором они находятся» [Pageaux 2008: 20].

Для подобного представления характерна биполярность, глубокий раскол бинарных оппозиций, в корне которой стоит противопоставление «одинаковость - отличие», при котором каждая половина оппозиции воспринимается как дополняющий элемент другой. Образы и представления являются средством самоопределения одной общности через другую. При изучении образов важной является их логика, их соответствие модели или культурной схеме, которая существует внутри наблюдающей культуры [Pageaux 2008: 22]. Вопрос «литературных» образов связан с культурным контекстом, в котором эти образы появились. По словам Пажо, «наиболее важной является культура, которая наблюдает, а не та, которая находится под наблюдением» [Pageaux 2008: 23].

Понятие национального образа непосредственно связано с такими имагологическими средствами, как стереотип и миф, причем миф может порождать стереотипы, а стереотип потенциально может стать мифом [Поляков 2013: 182]. Стереотип - это средство упрощения действительности при создании образа, «карикатурный облик образа» [Pageaux 2008: 25]. Пажо пишет, что стереотип отличается от знака возможностью только одной интерпретации и только одного выражения и представляет в большей степени сигнал, нежели знак [Smolej 2012: 22].

В Словении проблематикой имагологии в творчестве А. Ашкерца занимаются такие исследователи как Т. Смолей, Б. Баскар, Я. Кос и К.-Я. Козак.

2. Свое, чужое и другое

Оппозиции «свое-другое», «свое-чужое» восходят к оппозиции «мы-они», которая является одной из первичных оппозиций в обществе и тесно связана с социологией и психологией.

Различия этих оппозиций просматриваются в позиции наблюдателя. В первом случае наблюдатель присоединяет себя к группе, отождествляя себя со «своим», во втором же наоборот, сопоставляет и противопоставляет себя «чужим».

При этом обе части данной оппозиции неразрывно связаны друг с другом. «Свое» определяется через «чужое», индивид идентифицирует себя с тем или иным сообществом через отрицание принадлежности к другим.

Позитивная самооценка сообщества требует сравнения его с другими с целью установления превосходства. Члены группы стремятся показать ее достоинства, что ведет к неизбежному ингрупповому фаворитизму и нарциссизму и дискриминации элементов вне группы [Шипилов 2008: 47]. «Обычай, манеры собственной группы, считаются “благородными”, а всех других групп, в том числе объективно равноценной конкурирующей группы - неблагородными, причем их оценка тем ниже, чем меньше их сходство со своей группой» [Шипилов 2008: 18].

Образ «своего» связан с самоидентификацией, с отношением себя к тому или иному «воображаемому сообществу» - будь то нация, религия или что-то еще. «Другое» же существует, чтобы своей инаковостью подчеркнуть одинаковость внутри «своей» группы. При этом отношение к «другому» может быть разным. И. Нойманн говорит о различных подходах к восприятию «другого»: «другой» как «еще один» и «другой» как «чужой». «Чужое» вызывает страх и неприятие, отношение к нему предполагает агрессию и стремление к доминированию над ним, борьбу за господство [Шипилов 2008: 50, 54]., в то время как «другое» скорее вызывает интерес, хотя идентифицироваться с ним все равно невозможно. Л. П. Репина в своей статье говорит, что «чужой» находится вне круга интересов сообщества, а «другой» «может быть фактически своим, но обладание определенными качествами или знаниями делает его культурно «Иным», социально «Чужим» или маргинальным. И, в то же время, «Другой» по национальной принадлежности может быть «Своим» по культурно-нравственным приоритетам» [Репина 2012: 17]. Однако часто граница между «другим» и «чужим» нечеткая, и их трудно различить, категория «чужого» может входить в категорию «другого».

Для Д.-А. Пажо разделение образов на категории связано с отношением воспринимающей культуры к этим образам. Он классифицирует отношение к образам на манию, филию и фобию. При этом в случае мании «писатель или группа воспринимают (иную) реальность как абсолютно превосходящую исходную» [Smolej 2012: 19-20]. Данная категория связана с позитивной оценкой иного. При этом Пажо отмечает, что речь идет скорее даже не об образе (image), а о мираже (mirage). В случае мании иное рассматривается односторонне-позитивно, что и создает оторванность от реальности, «мираж». Для такого вида отношения к иному характерны заимствования (слов, идей).

Второе отношение, которое описывает Пажо - отношение фобии. Иная культура здесь воспринимается как уступающая исходной; при этом одностороннюю оценку получают обе культуры - и иная (негативную), и исходная (позитивную). Данное отношение связано с восприятием иного в качестве чужого, односторонне-негативная оценка обусловлена неизвестностью, что аппелирует к чувству страха. Фобия представляет собой элиминацию [Smolej 2012: 20].

Третий вариант отношения исходной культуры к иной Пажо называет филией. При таком варианте отношения иная действительность воспринимается позитивно, и в то же время она вписывается в исходную культуру, которая, в свою очередь, тоже воспринимается позитивно. Таким образом, иная культура как бы дополняет исходную. Пажо называет филию единственной системой отношений, при которой происходят равноценный обмен, взаимное признание, критика и диалог. Такой вариант отношений соотносится скорее с восприятием иного в качестве «своего».

В заключение, Пажо рассматривает четвертую возможную форму отношений, когда иная культура воспринимается культурой-реципиентом безоценочно, многосторонние связи между культурами становятся односторонними (панлатинизм, пангерманизм, панславизм).

3. Формирование и роль стереотипа

При идентификации индивида с группой неизбежно происходит обобщение, все члены своего (или чужого) сообщества становятся равны. Следствием такой унификации и деперсонализации становится неадекватность представлений о чужом, различные искажения, свойственные межгрупповому восприятию [Шипилов 2008: 48] и возникновение стереотипов. Стереотипы, особенно негативные, отличаются устойчивостью, и опровергающие их факты воспринимаются как исключения.

По определению Папиловой, предметом исследования имагологии являются устойчивые стереотипные образы «других» этносов, культур и т.п., инородных для воспринимающего национального сознания [Папилова: 3].

Д.-А. Пажо подчеркивает непосредственную связь стереотипа с имагологией. Стереотип является продуктом деконструкции и последующего обобщения предметов реальности, подмены предмета реальности его атрибутом, движения от частного к общему («Х является Y; все являются Y») [Smolej 2012: 12]. Стереотип экономит время и энергию для выработки суждения и оценки, а также объясняет поведение другого характеристиками группы, к которой он принадлежит [Шипилов 2008: 48-49]. При высказывании стереотипов употребляется (атемпоральное) настоящее время, что делает их предметом актуальности, даже не смотря на то, что текст, в котором они фигурируют, может быть очень старым. Таким образом, стереотипы всегда актуальны, что обеспечивает возможность их стандартизации и распространения в массовую культуру. Стереотипы также выражают систему иерархии, установленную между своим и иным, при котором своё является основой нормы, а иное выступает как что-то аномальное. На это опирается расистская идеология, подчеркивая аномальность (ущербность) иного по отношению к превосходящей норме (своему).

4. Жанр травелога

Жанр травелога развивался на протяжении веков. Каждая эпоха имеет свои характерные черты, формы, стиль и особенности данного жанра. Ролан де Унен отмечает, что в основе путевых записок лежит описание путешествия Геродота в Персию, Египет и Вавилон в V в. до н.э., а также «Анабасис» Ксенофонта. С началом крестовых походов стала развиваться торговля между Европой и Азией, что послужило толчком для путешествий на Восток и их описаний. Неудача крестовых походов заставила искать новые пути в Индию, Китай и Сингапур, богатства этих земель были описаны Марко Поло. В конце XV в. были организованы морские экспедиции, которые привели к великим географическим открытиям. Эти экспедиции получили отражение в реляциях. Например, кругосветное путешествие Магеллана было описано Антонио Франческо Пифагетом [Майга 2014: 11]. Такое расширение географии путешествий, а также новые маршруты послужили толчком для развития путевых заметок.

Для эпохи Средневековья характерны путешествия-паломничества, прежде всего в Иерусалим, Рим и Мекку. Описания подобных путешествий становились источником сведений по географии и этнографии, и во многом служили путеводителями для последующих паломников.

Просвещение принесло изобретение печати и распространение бумаги, что сделало книги более доступными. Это, а также открытие Нового Света, в свою очередь стало причиной взрыва литературы путешествий. Европейский путевой очерк сложился на основе личного эпистолярного жанра [Балина 2009]. C XVI по XVIII в. в травелогах преобладают позитивные настроения, связанные с идеей возможности познания, перевода категории неизвестного в категорию известного путем описания реальности, в которой происходит путешествие. При этом травелог как именно литературный жанр со своей поэтикой и риторикой и стилем складывается только к XVII в. В XV-XVI вв. путевые заметки точно описывают географические и этнографические реалии [Майга 2014: 254]. В это время популярными были религиозные, миссионерские путевые заметки, отчеты дипломатов и путевые очерки купцов.

К XVIII в. литературный жанр травелога окончательно сформировался. Многочисленные научные экспедиции и индивидуальные путешествия побуждали к сравнению различных цивилизаций и неизменно становились предметом описания. Такие путешествия имели большое влияние на философские идеи [Майга 2014: 255]. Появилось множество путевых заметок, где внимание было уделено не только передаче географических и этнографических данных, но и форме, композиции и стилю повествования, широко использовалась эпистолярная форма.

В XIX в. наступает расцвет жанра травелога. Это связано с европейской колониальной экспансией и увеличением количества экспедиций различной направленности. Описание путешествия становится условием и целью путешествия. Создателем литературного травелога, по мнению Ж.-К. Берше, можно назвать Ф. Р. де Шатобриана с его книгой «Путешествие из Парижа в Иерусалим» [Майга 2014: 255]. Создаются и периодические издания, посвященные путешествиям, такие, как National Geographic.

Именно на XIX в. выпадает время первого словенского травелога (травелога, переведенного на словенский язык с немецкого). Это описание путешествия миссионера Игнация Кноблехара в Африку под названием «Путешествие по Белой реке» (Ignacij Knoblehar, «Potovanje po Beli reki», Ljubljana, 1850).

Первый травелог на словенском языке вышел в 1859 г., его написал Михаэл Верне, священнослужитель, который описал свое паломничество в книге «Путешествие на Святую землю» (Mihael Verne, «Potovanje v Sveto deћelo v letu 1857», Ljubljana, 1859). Далее предпринималось довольно много путешествий-паломничеств: из 15 вышедших до 1900 г. травелогов 10 являются описаниями паломничеств или миссионерской деятельности (Joћef Leviиnik, Popotni spominki: Romanje k Sv. Krvi v Zgornjem Gorotanu, 1863; Luka Jeran, Potovanje v Sveto deћelo, v Egipt, Fenicijo, Sirijo, na Libanon, Carigrad in drige kraje, 1872; Jakob Gomilљak, Potovanje v Rim, 1878; Ivan Kriћaniи, Lurљka boћja pot, 1887 и Rimska boћja pot in slovenski romarji, 1888; Franиiљek Lampe, Jeruzalemski romar: opisovanje Svete deћele in svetih krajev I и II 1892-1893; Joћef Zidanљek, Prvo sploљno jubilejno romanje v Sveto deћelo, 1899). Один травелог был написан в эпистолярном жанре и посвящен путешествию в Париж, где тогда проходила всемирная выставка (Anton Bezenљek, Pisma iz Pariћa, 1889), один описывал визит А. Ашкерца в Царьград, а еще три были посвящены поездкам в славянские земли. Первым был Антон Трстенъяк c его «Памятником славянской взаимности», куда был включен травелог «Словенцы и хорваты в золотой матери Праге: воспоминания о путешествии южных славян в Прагу в 1885» (Anton Trstenjak, Spomenik slovanske uzajemnosti, Slovenci in Hrvati v zlati materi Pragi: Spomin na popotovanje Jugoslovanov v Prago 1885, 1886). Трстенъяк организовал поездку на поезде для словенцев и хорватов, поддерживающих идею славянской взаимности, А. Лах назвал это описание «культурно-политическим национально-паломническим травелогом» [Lah 1999: 35]. Поддерживающий идеи Трстенъяка Векослав Вакай также посетил Прагу в составе вышеупомянутой делегации и написал книгу «Южные славяне в золотой Праге и славном городе Велеграде», которая тоже вышла в 1886 г. (Vekoslav Vakaj, Jugoslovani v zlati Pragi in slavnem mestu Velegradu: Potopisne иrtice, Mb. 1886).

Первое словенское описание визита в Россию было написано Людевитом Стясны в травелоге «В Петроград: путевые заметки» (Ljudevit Stiasny, V Petrograd: potopisne иrtice, Gorica 1898). По пути в Санкт-Петербург он побывал также в Крыму и в Москве. На той же волне идеи славянской взаимности в Россию едет и А. Ашкерц. Два раза посетив Российскую империю, он в 1903 году издает травелог «Две поездки в Россию. Очерки из путевого дневника» (Anton Aљkerc, Dva izleta na Rusko. Иrtice iz popotnega dnevnika. Ljubljana, 1903).

5. Определение жанра и термин травелог

Как отмечает А. Майга, с определением травелога связаны некоторые проблемы [Майга 2014: 256]. В русском литературоведении для обозначения литературы путешествий долгое время использовались названия «путевые записки, путевые дневники, путевые заметки или очерк», а также просто «путешествие». Все подобные названия отсылают к определенной форме, жанру описания путешествия. А термин «путешествие», как указывает Е. Р. Пономарев, относится как к самому процессу перемещения в пространстве, так и к его описанию. Термин «травелог» получил распространение в российской традиции около пятнадцати лет назад - прежде всего благодаря книге А. М. Эткинда «Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах» [Эткинд 2001: 6]. Травелог объединяет все перечисленные выше жанры, но обозначает исключительно книгу о поездке [Пономарев 2014].

Многие исследователи подчеркивают синкретизм жанра. Исследователь В. Гуминский дает следующее определение травелогу: «Путешествие - жанр, в основе которого лежит описание путешественником (очевидцем) достоверных сведений о каких-либо, в первую очередь, незнакомых читателю или малоизвестных странах, землях, народах в форме заметок, записок, дневников, журналов, очерков, мемуаров. Помимо собственно познавательных, путешествие может ставить дополнительные - эстетические, политические, публицистические, философские и другие задачи; особый вид литературных путешествий - повествования о вымышленных, воображаемых странствиях <...> с доминирующим идейно художественным элементом, в той или иной степени следующие описательным принципам построения документального путешествия» [Гуминский 1987: 314-315].

Травелог находится на пересечении художественной и документальной литературы. В литературном травелоге сочетаются элементы художественного текста и этнографических, исторических, лингвистических, географических и прочих данных, а также конкретных фактов о путешествии. Как отмечает А. Майга, травелог сочетает в себе множество видов нарратива и дискурсов (географический, политический, исторический, лингвистический и этнологический).

Таким образом, травелог может рассматриваться как «собирательная литературная форма», включающая «на правах целого элементы разных жанровых образований, не делая разграничения между видами научными и художественными [Скрибина 2003: 83]. Е. Р. Пономарев предлагает использовать термин «метажанр», которым можно обозначить промежуточное положение, которое травелог занимает между жанром и литературным родом.

В. А. Шачкова выделяет следующие характерные черты травелога [Шачкова 2008: 281]:

1. Принцип жанровой свободы

В.М. Гуминский называет «идею свободы» основным конструктивным принципом, на котором основывается жанр путешествия. [Гуминский 1979: 41].

2. Особая активная роль автора

А. Лах отмечает, что автор травелога должен одновременно являться и путешественником, и повествователем, в противном случае (при описании путешествия третьего лица) произведение может являться путевой повестью, биографией, репортажем и т.п. [Lah 1999: 9].

«Взгляд на травелог как на литературную форму становится взглядом на способ самовыражения пишущего путешественника, который не столько писатель, сколько литературный герой, создаваемый пишущим сквозь поездку и текст» [Possin 1972: 36].

3. Обязательные документальные элементы

4. Субъективность авторского подхода и откровенный вымысел как неотъемлемая часть специфики текста травелога

Травелог - это описание пути, причем в отличие от путеводителя, для которого важны объективные данные (измерения и величины), травелог - это субъективное описание пути [Lah 1999: 9]. Даже самое скрупулезное описание фактов, с которыми сталкивается путешественник, будет неизбежно искажено субъективным авторским отбором этих фактов.

5. Публицистичность; влияние текущих запросов аудитории и внелитературных обстоятельств

6. Синтетичность жанра, взаимопроникновение его элементов

В структуре травелога неизбежно присутствуют элементы других жанров - как небеллетристических, так и художественной литературы; документальность соединяется с субъективной авторской интерпретацией.

Определяя ключевые черты жанра, Е. Стеценко отмечает не только его синтетический характер, но и некую многоуровневую двусоставность: «Это, несомненно, “диалектический” жанр, создающий сложное взаимодействие объективного и субъективного, реальности и фантазии, статики описаний и динамики пути, ожидаемого и действительного, общего и частного. В нем происходит формирование целостной картины бытия из разрозненных деталей, индивидуальное соотносится с универсальным, личность и нация находятся в процессе самопознания» [Стеценко 1999: 11].

7. Маршрут как тематический структурный стержень текста

Н. Маслова вводит понятие «маршрут» как заранее намеченный или установленный путь следования, вокруг которого складывается вся структура путешествия. В соответствии с выбранным маршрутом произведение наполняется теми или иными фактами; их выбор и расстановка акцентов определяют авторские выводы и оценки.

9. Однородные мотивы

В. А. Шачкова выделяет в качестве особенности, присущей большинству травелогов, повторение схожих мотивов из текста в текст. Эта повторяемость обусловлена схожестью ситуаций, в которые зачастую попадает путешественник во время поездки. Сюда относятся информация о посещаемых городах, местах остановки, знакомствах. Текст строится вокруг событий и ситуаций, происходящих в дороге (процессе перемещения, поездке, путешествии по морю) и в городе (или иных длительных остановках).

К часто упоминаемым дорожным событиям относятся аварии, стихийные бедствия, проблемы с документами, общение с попутчиками, болезни. Характерные темы для пребывания в городе - отдых в гостинице, посещение ресторанов и трактиров, встречи с новыми людьми, прогулки по городу и развлечения. Одной из наиболее универсально используемых тем является прохождение таможни.

Травелоги характеризуются также множественными интертекстуальными связями и частыми отступлениями. Е. Пономарев отмечает, что для жанра характерен постоянно движущийся герой-очевидец, документальность повествования, типизация единичных фактов, установка на правдивость изображаемых фактов очевидцем. При этом в данном жанре сочетаются два вида нарратива: линейный используется для описания дороги, а точечный - для описания населенных пунктов. Также следует отметить чередование описания и повествования - характерный признак жанра, связанный с тем, что описание того, что видит рассказчик, чередуется с повествованием о событиях, которые происходят с ним или перед его глазами.

Другим важным аспектом травелога является предмет внимания автора. Внимание путешественника обращено вовне, на то, что его окружает. Если же повествователь обращает свой взгляд прежде всего в себя, такое повествование является вариантом автобиографии. Это близкий травелогу жанр, так как жизнь часто сравнивается с дорогой (путешествием), в автобиографиях очень часто встречаются элементы травелогов [Lah 1999: 9].

Путешествие является не только перемещением в географическом пространстве, но и перемещением в иную культуру, поскольку одним из главных принципов травелога является сбор информации во время передвижения по чужой земле, знакомство с другими народами и обычаями.

Задокументированные наблюдения о путешествии могут быть использованы как «инструменты историографии». Путевые отчеты и дневники первооткрывателей и конкистадоров изучаются учеными как правомочные исторические источники, играющие заметную роль в восстановлении утерянных фрагментов истории некоторых стран Африки, Латинской Америки и Азии за последние пятьсот лет [Майга 2014: 258].

Канадский профессор Норманд Дуарон размещает травелог на границе литературы и истории: «история и путешествия имеют естественную взаимосвязь: перемещение идет в одном пространстве, а в другом - во времени. Оба являются истоками человеческого опыта» [Doiron 1984: 18].

Существует ряд подходов к классификации травелогов.

Например, М.Г. Шадрина предлагает рассматривать в качестве самостоятельных категорий паломническую литературу, религиозные путешествия; научные (ученые) путешествия; литературные путешествия. К последней категории относятся произведения, которые отражают творческое мировосприятие героя-повествователя и обладают яркими чертами беллетристического стиля. [Шадрина 2003: 394].

Похожую классификацию упоминает А. Майга [Майга 2014: 258]: иезуитские реляции, отчеты путешественников (Марко Поло, Ибн Баттута, Бугенвиль, Кук), дневники исследователей и открывателей (Христофор Колумб) и хроники военных экспедиций (Ксенофонт).

В связи с литературой Пажо разделяет путешествия на три вида: паломничество, путешествие и туризм. Паломничество и туризм противопоставлены путешествию. Паломничество являлось групповым, массовым явлением, и как культурная практика утверждает тщетность бытия и предполагает поиск (духовный - вертикальный, и пространственный - горизонтальный). Этот поиск в XVI-XVII вв. перерастает из духовного в любовный, а группы паломников - в героя романескной авантюры («Странник в своем отечестве» Лопе де Вега). В массовом явлении средневековых паломничеств Пажо видит прообраз массового организованного туризма, с туристическими программами, гидами и маршрутами [Pageaux 2008: 67].

Путешествие же, в отличие от массового туризма, - индивидуальное предприятие, при котором путешественник сам составляет план своего пути. Однако некоторое значение тут имеет мода - из-за нее путешественник не всегда свободен в своих решениях и выборе [Pageaux 2008: 67].

Н. Маслова строго разделяет путешествия на «реальные» (документальные) и «фантастические» (вымышленные), анализируя при этом только документальные путешествия и всецело относя их к публицистическому жанру. В случае с вымышленными путешествиями факт путешествия рассматривается только как литературный прием [Маслова 1980: 52].

Следующую классификацию предложил американский профессор П. Адамс:

- по содержанию - путеводители (в том числе, в литературной форме) и отчеты о поездках;

- по форме нарратива - письма, дневники, простое повествование от первого лица и менее типичные формы [Adams 1983: 38-45].

Западные исследователи используют самые разнообразные подходы к анализу травелога: структурный, семиотический, гендерный, постколониальный и другие [Пономарев 2014: 29-34].

6. Травелог в контексте имагологии

Для имагологии важным источником является литература путешествий и жанр травелога [Pageaux 2008: 47].

В. Гуминский выделяет «сложное взаимодействие документальных, художественных и фольклорных форм, объединенных образом путешествующего героя (рассказчика)» и противопоставление «своего» «чужому» в качестве жанрообразующих аспектов травелога.

А. Майга в качестве ключевой жанрообразующей черты называет «стремление к достоверному изображению «чужого» мира, пропущенного через восприятие путешественника» [Майга 2014: 258].

Пажо называет путешествие наиболее непосредственным и комплексным опытом взаимодействия с иным [Pageaux 2008: 65]. Травелог связан прежде всего с перцепцией иной реальности его автором. Пажо относит травелог к одному из приведенных им шести уровней восприятия культуры иного (переводы иностранных текстов, иллюстрации текстов, критические эссе и статьи, театральные постановки, выставки и травелоги) [Pageaux 2008: 48]. В травелоге писатель - путешественник, человек, ведущий повествование. При этом путешественник является одновременно инициатором повествования, центральным предметом повествования, организатором повествования и режиссером своей роли (деятельности) на поле иного [Pageaux 2008: 47, 66]. Путешественник является единственным свидетелем происходящего, и, следовательно, его повествование лишено объективности. В Коране путешественник-одиночка - черт, а в античной традиции - лжец. Повествование путешественника является вымыслом уже просто потому, что он пишет [Pageaux 2008: 66]. Задача исследователя подобного текста состоит в том, чтобы разобраться, какой логике следует автор в своих вымыслах (историях, рассказах), даже в тех случаях, когда текст представлен как «объективный».

В 1978 г. литературовед Эдвард В. Саид опубликовал книгу «Ориентализм», в которой предлагал новый взгляд на колонизаторскую идеологию. Он предложил понятие дискурса М. Фуко (совокупность речевых практик, создающих объекты, о которых они говорят) для обозначения империалистического, колонизаторского взгляда западного доминирования на Восток. Как отмечает Б. Баскар, Саид обращает свое внимание прежде всего на элитарный ориентализм, присущий высокому искусству и науке [Baskar 2008: 25]. В работе автор указывает на важную роль литературы в формировании, поддержании и распространении колониалистического мировоззрения. Ориентализм - это «распространение геополитического сознания на эстетические, гуманитарные, экономические, социологические, исторические и филологические тексты» [Саид 2016: 22]. По Саиду, ориентализм представляет собой идеологию европейской гегемонии в мире, состоящем из двух частей - «нас» в качестве объекта интеракции и «их», являющихся объектом интеракции. У «них» нет собственного голоса, за «них» говорят колонизаторы. «Они» существуют в качестве референции к «нам», для «нашего» определения и идентификации, утверждения превосходства, привилегированности и власти над «ними». «Восток помог Европе (или Западу) определить по принципу контраста свой собственный образ, идею, личность, опыт» - пишет Э. Саид [Саид 2016: 26]. Это отношение проявляется не только в колонизаторской политике, но и в литературе и науке, хотя и менее явно. Саид говорит о том, что европейская колонизация породила понятие Востока, который потом покоряли, описывали и изучали. Этот воображаемый, описанный в огромном корпусе европейских текстов Восток не имеет ничего общего с Востоком реальным. Он включает в себя огромные географические территории, огромное множество народов, никак между собой не связанных, однако объединенных под общим названием «Восток» и поставленных в положение подчинения. Восток является культурным соперником Европы и одним из «наиболее глубоких и неотступных образов «Другого» [Саид 2016: 26]. Саид утверждает, что идентичность возможна только при определенном ряде инверсий, отрицаний и оппозиций, «греки всегда предполагают варваров, а европейцы - африканцев или восточных людей» [Саид, 2012: 129]. По словам Я. Козака, «ориентализм становится собирательным понятием для характеристики отношения Запада к Востоку» [Козак 2014: 194].

Запад посредством империалистической системы навязал свое представление о собственном цивилизационном превосходстве другим народам. Вскоре на колонизированных территориях появились исследователи и путешественники, старавшиеся наиболее объективно и детально описать, изучить и представить их европейцам [Козак 2014: 193].

Описание научных экспедиций, паломничеств и туристических путешествий является непосредственным источником и средством репрезентации и репродукции Востока. Травелоги формируют и воспроизводят образ Востока, основываясь на презумпции достоверности автора, который «изобретает» Восток посредством западной идеологии, прочитанной литературы о Востоке и обобщения однократных опытов, полученных в процессе путешествия. Особенностью описания Востока также является попытка оправдать империалистические и колониальные притязания Запада, «создать для них видимость неизбежности, налет объективности» [Козак 2014: 194].

Взгляд европейца на колонии создает и поддерживает мифы о Востоке, при этом объективность этих мифов не поддается сомнению. Экспедиции в колонии с целью объективного сбора материала и объективной репрезентации подчиненных лишь подкрепляют мифы и еще больше разделяют Восток и Запад. Я.-К. Козак отмечает, что не смотря на стремление к беспристрастности травелогов, «каждое описание по сути является фикцией» [Козак 2014: 196]. Так формируется западный образ Востока. При этом, как подчеркивает Э. Саид, ориенталистические авторы, давая волю своей фантазии, желаниям и проекциям в описании, «имеет больше общего с «нашим» миром, нежели с Востоком» [Саид 2016: 24].

Подобной точки зрения придерживается и исследователь И. Нойманн в работе «Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей». Он утверждает, что Запад использует Восток в качестве «Другого» главным образом для определения себя и самоутверждения. Другой (в данном случае Восток, прежде всего Турция и Россия) играет непосредственную роль в формировании европейских идентичностей. Для самоидентификации Европа создает «Других» из других народов, описывает себя через их описание. Травелог же является непосредственной практикой, физической формой создания, описания, репрезентации и репродукции образа «другого» и формирования собственной идентичности с его помощью.

7. Биография А. Ашкерца

Антон Ашкерц родился 9 января 1856 г. в деревне Глобоко у Римских Топлиц в крестьянской семье. Антон был старшим из семерых детей. В 1868 г., когда Ашкерцу было 12 лет, умерла мать Агата, урожденная Кнез, к которой он был очень привязан. Несмотря на семейные трудности, Ашкерц получил хорошее образование. Он начал учиться в Римских Топлицах (1865-1868 гг.), а переехав в Целье, по решению отца получил среднее образование в немецкой школе, что дало ему возможность для дальнейшего обучения. В 1869 г. он поступил в восьмилетнюю гимназию. Ашкерцу не было достаточно традиционной программы, направленной прежде всего на гуманитарные предметы. Ашкерца интересовали естественные науки и научный прогресс. Его представление о том, что в истории человечества останется только великое, второстепенное же будет забыто, просматривается в двух его выпускных работах - по немецкому - «Sturm Windswirbel fegt die Strassen, Staub und Kehricht mag er fassen, Quadern muss er liegen lassen», и по словенскому - «Najnovejљe iznajdbe noveje dobe v svojem upljivu na omiko иloveљko» («Новейшие открытия нового времени и их влияние на человеческую цивилизацию»). В гимназии он примкнул к кружку патриотически и антинемецки настроенных однокурсников, среди которых были известные впоследствии педагоги: Янко Кошан, Йосип Тополовшек, Ловро Пожар, а также Антон Безеншек. Кружок устраивал тайные «словенские вечера» в местных заведениях. После окончания гимназии эти связи прервались, потому что, в отличие от своих товарищей, поступивших в Люблянский университет, Ашкерц в 1877 г. поступил в богословское училище в Мариборе, где изучал теологию. Он хорошо учился, и уже в конце третьего курса, 22 июля 1880 г., принял сан. Его выбор религиозного образования был обусловлен, прежде всего, тем, что получение бесплатного образования было осуществимо только при поддержке церкви, сыграло роль также и желание семьи. Во время обучения Ашкерца поддерживала тетя по отцовской линии, Агата, которая во многом заменила ему мать. После окончания обучения, с 1881 г., он начал работать капелланом в селах и провинциальных городках Штирии, однако сама профессия его мало интересовала. Во время отпусков он начал путешествовать. В церковной сфере Ашкерц проработал до 1897 г. Он активно изучал тексты других конфессий. Уже в училище он интересовался Кораном, а с выходом книги его учителя К. Гласера «Индийские сказки и истории» начал изучать буддизм, руководствуясь, прежде всего, книгой Олденбурга «Жизнь и учение Будды». Его также интересовали брахманизм, конфуцианство и учение дзен. Это сильно повлияло на его мировоззрение, и он все больше приближался к своего рода пантеизму. К тому же, он еще в гимназии живо интересовался развитием естественной науки и научным прогрессом, что шло вразрез с идеологией католической церкви. Все это не могло не повлиять и на его профессиональную деятельность. Он начал проводить службы по-своему, отступать от установленных правил католической церкви, и в итоге его друг Тернер посоветовал ему либо работать в соответствии с установленным порядком, либо сменить место работы. В 1897 г. представилась возможность занять место в светских административных органах, чем Ашкерц и воспользовался. Хотя, за отсутствием юридического образования, он не мог занять желаемую позицию в магистрате Любляны, мэр Любляны Иван Хрибар предложил ему новую должность городского архивариуса. 3 мая 1898 г. он отказался от церковного сана и занял светскую должность в качестве архивариуса города Любляны, а в 1900 г. его назначили на постоянную должность. В качестве архивариуса он упорядочил архив магистрата, составил архивный реестр и картотеку. Ашкерц также основал библиотеку магистрата. Он начал выписывать словенскую периодику, изданную в других частях Австро-Венгерской империи и за рубежом (ранее выписывались только издания, выходившие на территории Крайны, то есть центра Словении). По приезду в Любляну Ашкерц также взялся за редактирование раздела художественной литературы журнала «Люблянски звон», и с 1900 г. по 1902 г. был главным редактором журнала. Кроме того, работая в архиве, он интересовался словенскими историческими документами, особенно времен французской Иллирии, и выпускал о них статьи, в частности, «Krstna imena v ljubljanskem mestnem arhivu» («Имена при рождении в городском архиве Любляны») в журнале Izvestjа Muzejskega druљtva za Kranjsko [Izvestjа Muzejskega druљtva za Kranjsko 1905: 175] и «Ljudsko љolstvo v ljubljanskem okroћju 1. 1810» («Народное образование в люблянском округе в 1810г») в журнале Carniola [Carniola 1910: 222-226].

В 1885 г. Ашкерц овершил путешествие в Прагу, в 1886 г. - в Боснию, Сербию и Венгрию, в 1887 г. - В Венецию, в 1889 г. - в Краков и Словакию, в 1893 г. - в Константинополь, Малую Азию, Болгарию и Сербию, в 1899 г. - в Италию, на Капри и в Помпеи, в 1901 г. - в Удине, Чивидале-дель-Фриули, Аквилею, в Польшу и в Россию - Варшаву, Петербург, Киев, в 1902 г. - на юг России - в Одессу, Крым и на Кавказ, в 1906 г. - в Египет, в 1906-1907 гг. в Триест, чтобы изучать жизнь рыбаков, в 1908 г. - в Грецию (в Афины, Элевзиду, Эгину, Коринф, Олимпию, на Итаку и Корф). 

В 1908 г. он подал заявление на стипендию, чтобы продолжать путешествие. Но министерство образования прошение отклонило, так как отношения Австро-Венгрии и Сербии в то время были довольно напряженными, а Ашкерц в своем творчестве все активнее пропагандировал идею славянской взаимности и панславизм. Когда он вернулся в Любляну, начались проблемы со здоровьем - Ашкерц страдал атеросклерозом. В 1908 г. ему оформили пенсионные выплаты, а через два года, 8 июня 1910 г., он решил окончательно уйти на пенсию. Однако, почувствовав небольшое улучшение состояния, 3 сентября заявление забрал. Ашкерц умер от инсульта 7 июня 1912 г.

8. Творчество А. Ашкерца

Свое творчество Ашкерц начал сравнительно поздно, по воспоминаниям однокурсников, в гимназии он стихов не писал. Он приступил к литературной деятельности, обучаясь в богословском училище. Первые опыты поэтической деятельности - стихотворение «Св. Кирилл и Мефодий» («Sv. Ciril in Metod», 1877 г.) и еще три стихотворения без названия (1880-1882 гг.), напечатанные в журнале Zgodnja Danica [Zgodnja Danica 1880-1882] и подписанные N.C., или вообще без подписи. Ашкерц считал их неудачными и незрелыми, и даже умалчивал о них в своих поздних автобиографических записях. Своим первым стихотворением он сам называл напечатанный 1 июля 1880 г. в издававшемся в Вене словенском журнале «Звон» патриотический романс «Trije Popotniki» («Три путника») [Zvon 1880: 193], подписанный псевдонимом Gorбzd, который Ашкерц использовал чаще всего. В дальнейшем Ашкерц часто подписывал свои стихи также псевдонимами Nenad, N.C., nc, Duhovnik, что было обусловлено неодобрением церковью светской литературной деятельности.

Излюбленной формой поэзии стала для Ашкерца баллада. Первый сборник, который он выпустил в 1890 г., назывался «Баллады и романсы». Ашкерц издал сборник самостоятельно и ранее, чем намеревался. В ходе полемики с католической церковью его обвинили в трусости, указывая на то, что свои свободолюбивые произведения он печатает в журнале под псевдонимом. Ашкерц в ответ издал отдельный сборник под собственным именем.

В середине XIX в. словенский романтизм перестал отвечать требованиям современного литературного процесса, необходима была актуализация литературы, расширение идейного диапазона, углубление социального анализа. Словенский реализм начал свое становление в 50-80 гг. XIX в., процесс был сложным и происходил постепенно, что отчасти связано с привязанностью к фольклору романтической традиции. В произведениях реалистов того времени можно найти черты романтизма (Ф. Левстик, Й. Юрчич). Ашкерц, безусловно, не был исключением. Романтические тенденции, а именно постоянное возвращение к фольклору было продиктовано его программой объединения славян, идеей славянской взаимности и борьбой за независимость Словении.

В первом сборнике свои баллады и романсы он посветил прошлому Словении, (Atila in slovenska kraljica / Атилла и словенская королева, Ilirska tragedija / Иллирийская трагедия, венок баллад Stara pravda / Старая правда), истории славянских народов Svetopolkova oporoka, ветхозаветным притчам (Judit / Юдифь), богатому народному творчеству (Botra), современной жизни (Boj pri Pirotu) и т.д.. «Первая мученица» Prva muиenica демонстрирует его любовь к свободомыслию, в других стихотворениях он раскрывает свою жизненную философию («Чаша бессмертия» Иaљa nesmrtnosti, «Придворный шут» Dvorski norec).

В его балладах прослеживается тенденция строгой трехчастной формы с короткой экспозицией, динамично развивающимся действием, напряженным диалогом и неожиданной концовкой («Межевой камень» Mejnik, «Перевозчик» Brodnik, «Баллада скрипача» Godиeva balada, «Свадьба в Логах» Svatba v Logйh). Его слог стал менее плавным по сравнению с поэзией Стритара и Грегорчича, ритм стал более строгим. Данный сборник послужил доказательством того, что Ашкерц стал мастером словенской эпической песни, что с выходом сборника признали все, кроме ревностных католиков во главе с Махничем [Rimski katolik: 1890, 231-239]. Сборник «Лирические и эпические стихотворения» 1896 г. разделен на Лирику (циклы: 1. «Разные мотивы» Razni motivi; 2. «Из путевого дневника» Iz popotnega dnevnika; 3. «Из песенника неизвестного бедняка» Iz pesmarice neznanega siromaka), и «Баллады, Легенды и романсы». Из-за нападок критиков на некоторые из этих стихотворений в журнале «Люблянски Звон» Ашкерц расположил их в наиболее заметных местах. Так на первое место поставлено программное стихотворение «Моя муза», в середине посвященная борьбе за национальную независимость «Мы» и в конце личное «Я». Во втором цикле приведены более разнообразные, вдохновленные путешествиями и ранее опубликованные в Люблянском звоне стихотворения. В третий цикл были включены семь свежих стихотворений, посвященных социальной тематике, написанных под впечатлением от шахтерского города Веленье.

Во второй части было напечатано 37 стихотворений, в числе них уже классические для Ашкерца баллады «Осойский немой» (Mutec Osojski) и «Ночная путница» (Ponoиna potnica); романсы «Самый лучший день» (Najlepљi dan); сатирические произведения, пропагандирующие свободу мыcли («Грешник» Greљnik), или прямые выпады в сторону противников («Фирдоуси и дервиш» Firduzi in derviљ, «Пегас и осел» Pegaz in osel).

Сборник «Новые стихотворения» (Nove poezije, 1890 г.) включал в себя в большей степени произведения, которые уже были напечатаны в «Люблянском звоне». Сборник разделен на две части. В первой части представлены лирические стихотворения (цикл «Из путевого дневника» Iz popotnega dnevnika), во второй - в основном произведения на социальные темы, написанные частично под влиянием Жмавцва («Песнь рабочего о каменном угле» Delavиeva pesem o premogu и цикл «Павлиха на Востоке» Pavliha na Jutrovem).

Читая и учась, Ашкерц постоянно собирал материал для своих баллад, романсов и легенд, в которых он выражал свою любовь к свободе не только на личном, но и на национальном уровне. Поэму Zlatorog Ашкерц написал, вероятно, с целью подтвердить актуальность своего творчества, с которым не соглашались молодые писатели во главе с Иваном Цанкаром. В поэме главным является мотив борьбы словенцев за свои права в немецкой австрийской империи, направлена против германизации и ущемления прав славянских народов в составе империй. Он уходит от исключительно словенской тематики и переходит к похожим историям борьбы в других славянских странах в составе монархий. Ашкерц видел выход в объединении усилий славян в этой борьбе.