Концепты "жизнь" и "смерть" в книге рассказов Ю. Буйды "Прусская невеста" (языковые стратегии мифотворчества)

Рассказы Ю. Буйды построены на исчислении и актуализации возможных языковых связей номинаций времени - межъязыковых синонимов. В основе рассказа "Хитрый Мух" лежит др.-греч. чс?нпт, в рассказе "Все проплывающие" - др.-рус. л?то. Глубинная семантика рассказов одинакова: ход времени в его отношении к смерти и жизни.

В шестом параграфе анализируется рассказ "Вита Маленькая Головка", где спящая/мертвая невеста представлена огромной куклой, на которой женится городской сумасшедший. Это единственный рассказ в книге, где свадебное действие вынесено в сюжет. В контексте архаических представлений свадьба с куклой выполняет функцию "замены": двойники являлись носителями семантики героя, находящегося в преисподней (О. Фрейденберг). Свадьба Виты и куклы происходит на фоне несостоявшегося брака Беляди и Вранова. Пара жених-невеста основана на оппозиции "жизнь-смерть". Кукла есть мертвая невеста; имя Вита с лат. `жизнь'. Прозвище Маленькая Головка, внешний облик героя и его роль указывают на тождественность с фаллическим божеством производительных сил природы - Приапом. Вита охраняет городок и хоронит его жителей (подрабатывает рытьем могил). Подготовка к свадьбе уподобляется приготовлению к похоронам: Белядь "сшила кукле нижнее белье, ситцевое платье в цветочек и белые матерчатые туфли без каблуков". На похоронный характер одежды однозначно указывают белые матерчатые туфли. Взаимодействие между номинациями белье (`белое') и платье в цветочек носит более сложный характер с точки зрения пересечения свадебной и похоронной семантики. Переправа (в Красную столовую) осуществляется в свадебной повозке. Травестийная семантика содержится в описании свадьбы, где веселье, пьянство, коитус и смех носят ритуальный характер: "Колька Урблюд тотчас побежал за гармошкой, а вечно пьяный Васька Петух предложил провертеть в кукле отверстие, чтобы муж сполна мог насладиться плодами законного брака. <…> Под дружный смех Вита Маленькая Головка приложился своими губищами к кукольным". Метафора "смерти-рождения" разворачивается в контексте мифа о грехопадении. В брачную ночь Вранов поджигает дом Беляди. От смерти Белядь спасает ее падение в саду. Она говорит Вранову: "Что, гад, не вышло по-твоему? Если б я в саду не свалилась, ты б меня..." Лексема гад отсылает к змею-искусителю. Падение героини оборачивается спасением - жизнью, однако в пожаре гибнет кукла. Автор замыкает в кукле круг: лексема кукла созвучна др.-греч. кэклпт `круг'. Грехопадение (брак) преодолевается сохранением/схоронением: смерть оборачивается жизнью, а жизнь - смертью в извечном круговороте бытия.

Четвертая глава "Имя собственное vs парадоксальные и апофатические высказывания: от концентрации мифопоэтической семантики к ее линейному развертыванию" состоит из 3 параграфов. Она посвящена анализу разноуровневых единиц и их особенностей в репрезентации концептов жизни и смерти.

В первом параграфе объектом анализа являются имена персонажей в рассказах "Рита Шмидт Кто Угодно", "Ева Ева" и "Чудо о Буянихе". Во всех трех рассказах имена персонажей вынесены в заглавия. В именах собственных у Ю. Буйды одновременно присутствует семантика жизни и смерти, хотя их равновесие часто скрытое. В рассказах писателя сохраняется основной закон мифологического сюжетосложения, который заключается в том, что значимость, выраженная в имени персонажа, разворачивается в действие; герой делает то, что семантически сам означает: "И персонаж, и сюжет одинаково представляют собой метафоры, и потому они не только связаны друг с другом, но семантически совершенно тождественны" (О. Фрейденберг). В поэме "Чудо о Буянихе" имя главной героини родственно слову буйный, соотносящемуся с семантикой жизни. Семантика смерти является скрытой: ср. "буй - `погост, пустырь при церкви', др.-рус. буи - `кладбище'. На сюжетном уровне разворачивается именно скрытая семантика имени: рассказ начинается с вести о смерти Буянихи. Однако её похороны изображены масштабным мистическим действом с метаморфозами жизни и смерти. Это повествование о том, "как не могли похоронить одну женщину". Герои рассказа не воспринимают похороны Буянихи как ее кончину: ""И после того, как она исчезнет, все это тоже исчезнет. Или нет?" - "Любое изменение - это исчезновение чего-то. И возникновение чего-то". <…> "Просто все мы перемрем, а она останется"…" Здесь актуализируется архаическое представление о смерти: "Смерти нет, а есть исчезновение, одновременное появлению (как одновременное "до" и "после" в первобытном сознании)" (О. Фрейденберг).

Во втором параграфе выявляется структура парадоксальных высказываний, возникающих у Ю. Буйды вследствие невозможности одновременного линейного развертывания синкретичной семантики жизни и смерти. Парадоксальные высказывания часто строятся на употреблении антонимов лексем и содержат интертекстуальные параллели, которые являются источником скрытого смысла. Высказывание из рассказа "Китай": "А людей и не хоронят. Хоронят мертвых" - отсылает к словам Иисуса Христа: "Иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов" (Мф. 8: 22). На основную мысль - `идущий за Христом не есть мертвый' - накладывается дополнительный смысл, возникающий в результате сдвига референта в парадоксальной пропозиции "люди - не мертвые". Противоречие снимается игрой на многозначности слов: в качестве парадоксального референта выбираются вторичные значения лексем жизнь и смерть: "Я умер прежде смерти" ("По Имени Лев"), "Он потерял вторую жизнь, но остался в живых" ("Преступление доктора Шеберстова"), "Он жил мертвый прежде смерти" ("Через "фэ""); "Живем всего два раза". Используется также мультиязыковой код. Название рассказа "У кошки девять смертей" восходит к англ. пословице Cat has nine lifes - `У кошки девять жизней' ("Живуча, как кошка"). Межъязыковая игра (англ. nine `девять', нем. nein `нет') порождает утверждение: "У кошки нет жизней". У героини рассказа Машеньки, "кошайшей из кошьих кошек", нет смерти и нет жизни: она бессмертна и одновременно лишена жизни.

В третьем параграфе определяется роль апофатического дискурса в текстах Ю. Буйды. Высказывания с отрицанием анализируются на фоне утвердительных и содержащих антиномию. Термин "апофатика" связан с теологией, применяющей метод отрицания, парадокса и антиномии в богопознании. У Ю. Буйды объектом рефлексии является не только Бог, но и Красота, Любовь, Тайна. Эти концепты связаны с концептами жизни и смерти. Писатель использует познавательные возможности логического отрицания, в котором положение "S не есть P" указывает на категорию Небытия как Бытия. Вместе с тем отрицание неразрывно связано у Ю. Буйды с утверждением. Мерцание смысла между "да" и "нет" позволяет выразить зыбкость определений: Восточная Пруссия стала "именно невестой: не чужой, но и не женой". Однако неизведанность невесты игровым образом переходит в изведанность жены. С одной стороны, автор пишет: "любовь невесть к чему и к кому", где слово невесть отсылает к невесте. С другой - в рассказе "Пятьдесят два буковых дерева" говорится: "…французский поэт Венсан Вуатюр… отчаявшись поймать красоту сетью слов… определил то, что неуловимым образом очаровывает и обольщает нас, одной фразой: "Je ne sai pas quoi" - "Не-знаю-что-это-такое"". Фраза Je ne sai pas quoi звучит как Женюсь. Пока.

В первом рассказе "Прусская невеста" (вместо предисловия)" Ю. Буйда пишет о себе как о человеке "без ключа, иной породы, иной крови, языка и веры". Но вся книга подтверждает то, что писатель - это человек с ключом-пером, открывший ворота в жизнь, смерть и бессмертие. Прусская невеста, лишаясь Парки, становится женой - русской и одновременно мировой (`принадлежащей миру' и `отличной, прекрасной'). Таков и сам Ю. Буйда: "Писатель, то есть сновидец, живет не в Знаменске или Велау, но там и там одновременно, - но в России, Европе, в мире".

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключении диссертации излагаются основные результаты исследования.

1. Центральная проблема книги рассказов Ю. Буйды "Прусская невеста" - вопрос о жизни, смерти и бессмертии/вечности. Экзистенциальное переживание смертности и стремление к целостности бытия сопрягается у писателя со стремлением преодолеть историко-культурный разрыв на территории бывшей Восточной Пруссии. Миф становится связующим звеном, позволяющим преодолеть разрыв, распад и однонаправленную линейность времени.

2. В рассказах концептуальная оппозиция "жизнь-смерть" представляет собой нерасторжимое единство. Семантика жизни и смерти в равной степени присутствует в каждом тексте, однако соотношение между ними на внешнем (эксплицитном) уровне может быть нарушено. Совокупный учет явного и скрытого уровней семантики восстанавливает в текстах Ю. Буйды архаическое представление о взаимооборачиваемости жизни и смерти.

3. Внутренним источником оборачиваемости смыслов в рассказах Ю. Буйды становится многослойная языковая игра, основанная как на одновременной актуализации прямого и переносного значения слова, так и на реализации скрытого значения слова, которое разворачивается в сюжет. Уровень скрытой семантики формируется также при помощи мультиязыкового кода и скрытых интертекстуальных отсылок.

4. Круг трансформаций "жизнь-смерть-бессмертие" репрезентирован системой метафор вегетативного цикла и архаического комплекса "свадьба-похороны". Использование брачной и похоронной метафорики направлено на активизацию архаической семантики круга (обручение-кольцо-венец). Вегетативный мифокод тоже способствует циклизации времени. В основе рассказов лежит единая семантическая константа - представление о времени в его соотнесенности с жизнью и смертью, а сюжет может разворачиваться на основе игровых трансформаций номинаций времени в разных языках.

5. Выход человека из вечности жизни и непрерывности истории и восстановление утраченного единства осмысляется писателем в рамках библейского мифа о грехопадении. При его художественном освоении тесно переплетаются метафоры вегетативного цикла и брачно-похоронная семантика.

6. Амбивалентность концептов "жизнь" и "смерть" усиливается инвертированием целого ряда связанных с ними оппозиций. Этот прием работает на соединение противоположностей, усиливает семантику кругового движения времени.

7. Вопрос о соотношении жизни, смерти и бессмертия получает свое разрешение также в соответствии с авторской концепцией искусства. "Моя жизнь в искусстве" и "моя смерть в искусстве" у Ю. Буйды неразделимы.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА

Статья в ведущем рецензируемом научном журнале, включенном в перечень ВАК:

1. Гаврилова М.В. Имя собственное, миф, ритуал (на материале сборника рассказов Ю. Буйды "Прусская невеста") // Вестник Российского государственного университета им. Иммануила Канта. Сер. Филологические науки. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. №8. - С. 44-49 (0,4 п.л.).

Научные работы в других изданиях:

2. Гаврилова М.В. Начало после конца: особенности концептуализации времени и пространства в рассказах Ю. Буйды // Структура текста и семантика языковых единиц: сб. науч. тр. / отв. ред. Н.Г. Бабенко. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. - Вып. 4. С. 148-159 (0,5 п.л.).

3. Гаврилова М.В. Роль отрицания в формировании центральных мировоззренческих концептов (на материале рассказов Ю. Буйды) // Семантические процессы в языке и речи: матер. ежегод. науч. семинара аспирантов. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. С. 4-14 (0,4 п.л.).

4. Гаврилова М.В. Смысловая реализация парадоксальных высказываний в рассказах Ю. Буйды // Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия: матер. междунар. науч. конф. 24-25 мая 2007 г. / Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН. М., 2007. С. 339-344 (0,4 п.л.).

5. Гаврилова М.В. Семантика "начала" и "конца" в художественном мире Ю. Буйды // Труды V междунар. науч. конф. "Инновации в науке и образовании - 2007": в 2 ч. - Калининград: Изд-во КГТУ, 2007. Ч. 2. С. 290-293 (0,5 п.л.).

6. Гаврилова М.В. Жизнь и смерть: от мировой мифологии к советскому мифу (на материале сборника рассказов Ю. Буйды "Прусская невеста" // Геополитика и русские диаспоры в Балтийском регионе: сб. науч. тр.: в 2 ч. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. Ч. 2. С. 283-302 (0,8 п.л.).

7. Гаврилова М.В. Мифологические признаки концепта "смерть" в авторской картине мира Ю. Буйды (на материале сборника рассказов "Прусская невеста") // Семантические процессы в языке и речи: сб. науч. тр. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. С. 5-14 (0,5 п.л.).

8. Гаврилова М.В. Роль ономастической лексики в структурно-семантической организации художественных текстов Ю. Буйды (на материале сборника рассказов "Прусская невеста") // Труды VI юбилейной междунар. науч. конф. "Инновации в науке и образовании - 2008", посвященной 50-летию пребывания КГТУ на Калининградской земле: в 3 ч. - Калининград: Изд-во КГТУ, 2008. Ч. 3. С. 163-166 (0,3 п.л.).

9. Гаврилова М.В. Никто, Ничто и Кто Угодно: апофатика Ю. Буйды // Логический анализ языка. Ассерция и негация. - М.: Индрик, 2009. С. 297-304 (0,4 п.л.).

10. Гаврилова М.В. Архаическая метафора в структуре концептов "жизнь" и "смерть" в рассказе Ю. Буйды "Прусская невеста" (мифологический и языковой аспекты) // Труды VIII междунар. науч. конф. "Инновации в науке и образовании - 2010", посвященной 80-летию образования университета: в 3 ч. - Калининград: Изд-во КГТУ, 2010. Ч. 3. С. 206-208 (0,2 п.л.).

11. Гаврилова М.В. Игра в воскресение: архаическая семантика круга в рассказе Ю. Буйды "По Имени Лев" // Балтийский регион: миф в языке и культуре: матер. междунар. науч. конф. 8 окт. 2010 г. (Гданьск). - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. С. 101-107 (0,4 п.л.).

12. Гаврилова М.В. Архаические метафоры игры и суда в рассказе Ю. Буйды "По Имени Лев" // Труды IX междунар. науч. конф. "Инновации в науке и образовании - 2011": в 2 ч. - Калининград: Изд-во КГТУ, 2011. Ч. 2. С. 267-269. (0,3 п.л.).

Размещено на Allbest.ru