Семантико-прагматический потенциал некодифицированного слова в публицистике постсоветской эпохи

Наши материалы позволяют утверждать, что в конце ХХ - начале ХХI вв. по-особому проявляется мир антикультуры, привлекая арсенал некодифицированных лексических средств. Следует заметить, что мир культуры доминировал на протяжении эпох, но мир антикультуры всегда существовал рядом, проявляясь в разных формах смеха и особенностях языка. Он был как бы в тени, но давал о себе знать, расшатывая этические, эстетические и языковые нормы. И в этом мы видим своеобразную традицию. Можно утверждать, что в постсоветский период мир антикультуры не возник из «ничего», он лишь обнаружил себя и на какое-то время занял доминирующие позиции, расшатывая традиции культуры и языковой нормы. Смеховой мир отвергает и уничижает многое из того, что было миром культуры в советский период: кодифицированный язык, художественную литературу, сложившийся уклад жизни, социальные отношения и т.п. Традиции прослеживаются и в бинарном сосуществовании «культура - антикультура (субкультура)», «стандарт (норма) - субстандарт» и т.п. В постсоветский период смеховой мир активно проявляет себя в лексике, так как она быстрее всего реагирует на культурные, общественные, политические и иные изменения, отражая их и эксплицируя оценки.

Нас интересует публицистика, потому как именно она является экспериментальной площадкой для экспликации языковых явлений, ломки языковых традиций и установления новых лексических норм. Газетно-журнальная публицистика позволяет изучать живые языковые процессы, борьбу «старого» и «нового» слога. Публицистика оказывает могучее воздействие на языковое сообщество и на культуру речи.

Благодаря исследованию публицистического текста, удается установить особенности соотношения «мира культуры» (нормы) и «мира антикультуры» (антинормы); проявление «смеха» на уровне индивидуальной и массовой коммуникации. Таким образом, мы можем утверждать, что современная публицистика является одновременно: во-первых, площадкой для языкового творчества, эксперимента; во-вторых, отражением явления «массовой культуры», которая заняла ведущее место в триаде элитарная культура - народная культура - массовая культура (третья культура).

С точки зрения изложенной концепции соотношения нормы (мира культуры) и антинормы (мира антикультуры), а также «смеха» мы впервые исследуем арготическую и жаргонную лексику, использующуюся в публицистике постсоветского периода.

Исследователи справедливо обращают внимание на то, что норма бывает общеязыковой (с вариантами или без них) и ситуативной (стилистической). Ситуативная норма связана с процессом коммуникации, а коммуникация, в свою очередь, предполагает выбор языковых вариантов. Нельзя не согласиться с мнением Н.С. Валгиной о том, что именно широкая вариативность дает возможность сформировать новый взгляд на характер нормы, а главное на оценки и характеристики нормативного/ненормативного, которые оказались неточными по отношению к ряду языковых явлений в конце XX - начале XXI вв. Необходимо учитывать разграничение нормы письменной и устной форм реализации русского литературного языка: в устной форме преобладают узуальные языковые единицы, а в письменной - кодифицированные. Другое, не менее важное понятие, связанное с языковым узусом и нормой, - это языковое сознание, языковая личность. Антиномия норма - антинорма является элементом антиномии мир культуры - «мир антикультуры» не только на уровне осознанного, но и неосознанного. Можно утверждать, что осознанное противоречие мира культуры - «мира антикультуры» создает образцовые тексты, а неосознанное - стихийно влияет на мир культуры, то есть антинорма вызывает изменения в норме. Антинорма как элемент мира антикультуры отражает не только изменения в языке, но и в обществе, эксплицирует языковой вкус и особенности субстрата в конкретный период и тот социальный диалект, который становится активным по каким-либо причинам.

Взаимодействие нормы («мира культуры») и антинормы («мира антикультуры») приводит к стабильности лексических норм (языковых) и влияет на решение проблем развития и эволюции русского языка в конкретный исторический период, в частности, лексики и фразеологии в постсоветский период. Материал нашего исследования показал, что рубеж XX-XXI вв. характеризуется расширением функций устной и разговорной речи, ускоренным развитием устной формы существования языка и т.д. В истории русского литературного языка были периоды, когда устная и письменная формы речи особенно активно влияли друг на друга. Например, во времена Н.М. Карамзина (полемика о старом и новом слоге) или А.С. Пушкина устная речь оказывала сильное влияние на письменную, а в советское время письменная речь (канцелярит, публицистические штампы) влияла на устную. Мы пришли к выводам, что в постсоветскую эпоху, напротив, доминирует устная форма речи и ее особенности проявляются, например, в письменной форме публицистики. Городское просторечие влияет на литературный лексикон, выступая источником его пополнения, например, словами беспредел, крутой, прикол, стёб, липовый (ложный), нал, безнал, кинуть (обмануть) и др. По нашему мнению, в 2000-е гг. речевая ситуация стабилизируется, а наблюдающиеся отклонения от лексической нормы и использование некодифицированной лексики объясняется двумя причинами:

1) осознанное употребление (как прием) или с целью креативности общения,

2) часть субстрата не обладает коммуникативной и языковой компетентностью, но мыслит себя элитой и имеет доступ в публичные программы; ее бескультурье вызывает критику со стороны филологов (В.Г. Костомаров 1994; И. Медведева, Т. Шишова 1997; Е. Красникова 2000; В.В. Леденёва 2005; И.Г. Милославский 2006).

Специфика оценки и в целом оценочность речи, изучение которой актуализуется в постсоветский период в связи с антропологическим подходом к языковым явлениям (Н.Д Арутюнова (1982, 1984), В.Н. Телия (1991, 1996), Е.М. Вольф (1985), Т.В. Маркелова (1995, 1996), с одной стороны, обусловлена связью с нормой и выбором языкового варианта, с другой - репрезентирует важность коммуникативно-прагматического аспекта исследований речевых явлений.

Принимая как справедливые положения теории Е.Д. Поливанова (1927), мы можем заключить, что в 1990-2000-е гг. наблюдается эволюция языка, направленная на нивелировку различий языков разных социальных, асоциальных, профессиональных и возрастных групп, что находит отражение в появлении «общего жаргона». С начала 1990-х гг. происходит смешение нескольких корпоративных жаргонов, что приводит к изменению лексического «стандарта».

Освещая проблемы нормы, антинормы, литературного языка, субстрата, мы обращаем внимание на то, что в постсоветский период понятие «литературного языка» уточняется в сторону акцентуации его назначения (расширение сферы функционирования) и антропологической обусловленности (вариантность). Вариативность языка и речи - это главное свойство, выдвинувшееся речевой практикой, в частности, публицистикой, постсоветской эпохи. Проблемы языковой и речевой норм, а также речевые пристрастия и речевая мода современного субстрата (в терминологии Е.Д. Поливанова) - это актуальные проблемы культуры речи на современном этапе.

Во второй главе «Функционирование некодифицированной лексики в публицистике постсоветской эпохи как актуальная проблема культуры речи» дается лингвистическая и эстетическая оценка современных языковых и речевых изменений, репрезентируемая в печатной публицистике, устанавливаются причины актуализации жаргонной и арготической лексики в публицистике и разговорной речи, решаются проблемы взаимообусловленности речи современного субстрата и речевой нормы, отражающейся в публицистике.

Полемика о путях развития русского литературного языка, в частности, его лексики, уходящая корнями в полемику XIX в., между архаиками и новаторами, получает новое качество и активизируется в 1990-2000-е гг., что находит отражение в письменной публицистике. На наш взгляд, на протяжении 1990-х гг. наблюдаются две одновременно действующие тенденции:

1) раскованность в употреблении языковых средств при расширении сфер употребления: от бытовой до официальной; от личной коммуникации до массовой; сознательное и неосознанное нарушение лексической нормы; публичность и популярность раннее табуированных, а ныне ничем не ограниченных тем;

2) критическая оценка культуры речи субстрата со стороны ученых, писателей, воспитанных на нормах классической литературы и литературного русского языка.

Проблема экологии русского языка обостряется уже к середине 1990-х гг., когда филологи и писатели стали осознавать и осмысливать изменения, происходящие в русском литературном языке, затронувшие его нормы, отразившиеся в порождаемых текстах, проявившиеся в характере языковой способности нашего современника, что постепенно вело к смене речевой моды и языкового вкуса эпохи. Мы полагаем, что в 1990-е гг. публицистика занимает главное место в формировании языкового вкуса современника, в выработке и становлении норм литературного словоупотребления. Роль художественной прозы, поэзии становится менее значимой, так как к ним утрачивается интерес современника, который предпочитает телевидение или низкопробную «кричащую» литературу.

По нашим наблюдениям, смешение средств всех стилистических пластов русского литературного языка в публицистике, активная интеграция литературных языковых средств и средств периферийной сферы (просторечия, матерной, жаргонной, профессиональной лексики), производившие ощущение хаоса в речи, вызывали неприятие и негативную оценку уже в первой половине 1999-х гг. Общественное мнение, мнение специалистов, научные статьи о языковых изменениях, доступные широкому кругу носителей русского языка, опубликованные в газетах, журналах, выступления на радио и телевидении, темы, отражающие культуру языка и речи, - это один из способов регулирования изменений в лексике. Формирование общественного мнения - задача, стоящая перед лингвистами, журналистами, являющимися популяризаторами экспрессивной, правильной, эстетичной русской речи и своеобразными доминантами субстрата в оценке языкового вкуса носителя русского языка и эпохи в целом.

В 2000-х гг. в газетной и журнальной публицистике открываются специальные рубрики дискуссий, в которых одним из вопросов является мотивированное и немотивированное употребление жаргонной и арготической лексики. Изменения в русской лексике в постсоветский период вызвали противоположные точки зрения:

1) происходит обеднение, оскудение словарного состава (М.Н. Эпштейн 2006),

2) обновляется, изменяется словарный состав русского языка (М. Арапов 2006, И. Левонтина 2006, Л. Зубова 2006 и др.). Опираясь на результаты нашего исследования, мы определили ряд причин актуализации некодифицированной лексики (ФЕ), например: а) экстралингвистические:

1) смена советской эпохи на постсоветскую с последующей демократизацией повлекла за собой переоценку реалий советской действительности, которая породила ёрничанье, отрицание явлений и языка советского периода;

2) сверхактивность деятельности людей с криминальным прошлым, говорящих публично с использованием лексики криминального арго и нарушающих лексические нормы (на презентациях, в телепередачах, интервью и т.п.);

3) либерализация русского языка многими была отождествлена со «свободой говорить и писать так, как хочется», без сознательной ориентации на нарушение языковой и речевой норм;

4) проявление индивидуальности языковой личности (в этом случае уместно говорить о высокой языковой компетентности и порождении языковой личностью образцовых текстов);

5) усиление личностного начала и диалогичности;

6) лингвистические:

1) расширение лексической синтагматики;

2) тенденция к развитию синонимических парадигм, свойственная русскому языку;

3) углубление, уточнение стилистической дифференциации русской лексики: по отношению к нейтральному слову, жаргонные и другие некодифицированные слова имеют яркую эмоционально-оценочную и разговорную окраску;

4) развитие системных отношений между литературной и нелитературной лексикой: возникновение омонимических, антонимических, синонимических связей;

5) влияние устной формы на письменную форму русского литературного языка и др.

Как показывают наши наблюдения, публицистика до конца 1990-х гг. изобиловала жаргонной и арготической лексикой. Устные СМИ смоделировали некие штампы речи, которые повлияли на язык печатных СМИ, например: криминальные разборки, оборотни в погонах, менты, местный авторитет, однорукий бандит и т.п. С 2000-х гг. ненормированная лексика начинает использоваться в большей степени мотивированно, например: с целью реалистического отражения действительности (в телепередачах, публикациях о тюрьмах, преступлениях), речевой характеристики и т.п.

В диссертации установлено:

а) актуализация некодифицированной лексики, в частности, жаргонной и арготической, в публицистике постсоветского периода вызвала плюрализм мнений и оценок по поводу ее использования в устной и письменной формах речи, что привело к дискуссиям по вопросам изменения лексических и стилистических норм, в ходе которых формируются лингвистическая, эстетическая и этическая оценки речевых и языковых изменений современного субстрата;

б) творческий подход к слову обнаруживается в публицистическом тексте, что проявляется в столкновении нормы (мира культуры) и антинормы (мира антикультуры) на уровне лексики и фразеологии.

В третьей главе «Семантико-прагматический потенциал некодифицированной лексики в публицистике постсоветского периода» определяются функции арготизмов и жаргонизмов в публицистическом тексте, анализируется семантика отдельных слов, частотных в текстах, особо в позиции заглавия, анализируется роль СМИ в судьбе жаргонной и арготической лексики.

По нашему мнению, жаргонные и арготические слова в газетно-журнальных текстах выступают, с одной стороны, как текстообразующие элементы, с другой - как средство воздействия на адресата, то есть в текстах важна как семантика жаргонных (арготических) слов, так и коммуникативно-прагматическая установка адресанта в их использовании. Наши наблюдения показывают, что с начала 1990-х гг. арготизмы и жаргонизмы в газетных текстах, радио- и телепередачах используются с осторожностью: жаргонизм разъясняется, сопровождается замечаниями типа как говорят, на языке криминального мира, на языке новых русских, на уголовном языке и т.п. Как правило, жаргонное или арготическое слово функционирует внутри текста, вступая в синтагматические связи с литературными словами, графически выделяясь кавычками (цитатно) или реже курсивом. В радио- и телепередачах жаргон служит отдельной микротемой, привлекающей внимание к самим передачам, способствующей их оживлению, т.к. многие телепередачи идут в прямом эфире и предполагают непосредственный контакт с телезрителями (общение по прямому телефону, пейджеру), способствуя внедрению арготизмов и жаргонизмов в речь субстрата.

С конца 1990-2000 гг. жаргонные слова и ФЕ становятся смысловыми сигналами содержания газетно-журнальных статей или телепередач, употребляясь в качестве ключевых или в позиции заглавия. Мы утверждаем, что можно говорить об изменении приемов и причин употребления жаргонной лексики в газетно-журнальной публицистике, а также в устной (радио-, телепублицистике), что проявляется в следующем: в течение 1990-х гг. жаргонная (частично арготическая) лексика полностью адаптировалась в речевом употреблении субстрата. Мы полагаем, что арготизм или жаргонизм для современного носителя утратил знаковость, он повсеместен, поэтому так велика численность арготизмов и жаргонизмов в речи субстрата, нашедшая отражение в публицистике. Например, арготическая лексика (тюремная, лагерная) используется в номинативной функции, а также для реализации когнитивной, информативной и имитационной функций:

1. С первого момента арестованный попадает в приемное отделение, которое все, от тюремного начальства до зэка называют коротко и точно - «собачник». Так вот, в «собачнике» на людей заводят еще одно дело, обыскивают, снимают отпечатки пальцев, сортируют и проводят через первичный медицинский осмотр. Кстати о происхождении слова «зэк»: так называют для краткости всех находящихся за стенками и заборами тюрем и лагерей. Все просто: на первой странице «Дела» стоит маленькая печать «З/К», что означает «заключенный контингент», и человек становится «зэком». (// Ю. Манфельд. Не убий... (Записки тюремного врача). Нева. 1998. №7. С. 177).

2. В обиходе эту известнейшую в городе тюрьму называют «Крестами». На тюремном жаргоне «креститься» - это попасть в следственную тюрьму «Кресты», где все заключенные становятся «крестовыми братьями». Небезынтересно напомнить, что крестовыми братьями на Руси считались обменявшиеся друг с другом нательными крестами совершенно незнакомые люди. (Н. Синдаловский. Фольклор социальных низов Петербурга или «Не лезь в бутылку» // Нева. 1998. №7. С. 198) и др. В подобного рода текстах употребление тюремного арго оправдано самой темой и просветительской задачей автора. Лагерное и тюремное арго, отражающее быт, отношения, иерархию заключенных, употребляется для реалистического описания жизни тюрем, дисбатов, ИТУ и т.д.

Актуализация арготической лексики и фразеологии в газетно-журнальных текстах 1990-х гг. объясняется, на наш взгляд, следующими причинами: коммуникативный некодифицированный газетный публицистика

1) освещение тем тюремной жизни известных лиц, оказавшихся в местах заключения;

2) публичность лиц (бизнесменов, артистов, представителей шоу-бизнеса и т.д.), прошедших через тюрьмы, которые дают интервью, продолжая говорить на языке, изобилующем арготизмами, что и отражается журналистами в форме прямой речи, цитат;

3) появление такого социального явления, как бомжи, бичи, алкоголики, которые ведут свой «черный бизнес», и эта социальная проблема активно освещается в газетно-журнальной публицистике с привлечением их жаргона, включающего арготическую лексику.

Профессиональная жаргонная лексика свойственна специальным газетам, например, «Советский спорт», «Спорт-Экспресс» или специальным рубрикам, в которых интервьюерами являются спортсмены, тренеры, цитируется их речь, описываются характеры, образ жизни и т.п., при этом профессионализмы и жаргонизмы разъясняются.

Об освоении субстратом жаргонных и арготических слов свидетельствует их вынесение в позицию заглавий текстов. Жаргонное слово, вынесенное в заголовок, выступает не только смысловым сигналом текста, но и своеобразным лингвостилистическим символом актуализации проблемы в данный период российской действительности, например: заголовок: «Последняя осень «челноков»; подзаголовок: Правительство спешно-тайно готовит программу ликвидации коробейников как класса («КП» 10.10. 2002.С.11); или заголовок «Крапленая масть» с выделением подзаголовка «Катранщики» («АиФ». №51. 12.2002 С.15). В начале статьи дается семантика и оценка самого явления, обозначенного словом: «Профессиональные картежники - это особая каста в преступном мире. В воровских кругах их называют «каталами», «катранщиками»». Жаргонное слово выносится в заголовок статей, отражая не только их содержание, но и создавая отрицательную оценку представляемого явления.

Анализируя публицистические тексты постсоветского периода, можно говорить о жаргонной лексике как элементе текстообразования. Проведенный нами семантико-прагматический анализ некодифицированных слов свидетельствует о том, что жаргонизм и как смысловой сигнал, и как символ актуализации проблемы - это характерный прием газет 2000-х гг. Он порождает новую функцию жаргонной лексики, выводящую жаргон на уровень образности текста - выразительно-изобразительную, свойственную письменной форме публицистики. Наш анализ показывает, что в конце 1990-2000-х гг. жаргонная и арготическая лексика функционирует в публицистике в новом качестве:

1) как семантический конденсат текста,

2) как индикатор смысла текста,

3) как креативное средство,

4) как средство привлечения внимания к проблеме,

5) как актуальная лексическая единица современной речи,

6) как образное средство текста,

7) как средство экспликации общественной оценки (интеллектуальной и эмоциональной) того или иного явления действительности;

8) как средство создания «смеха» и экспликации антинормы, мира антикультуры, отталкивающего субстрат к миру культуры.

Наш материал показал, что лексической особенностью является некодифицированное значение узуальных аббревиатур, в основе которого лежит языковая игра, способствующая созданию эмоциональности и оценочности текста, например: ВДВ - некодифицированный семантический вариант из речи десантников (омоакроним): Войска Дяди Васи (в честь уважаемого ими командующего Воздушно-десантными войсками (ВДВ) генерала Василия Маргелова) («АиФ». 8.2000. №31. С.16); СНГ (Содружество независимых государств)

а) Способ Насолить Горбачеву;

б) Страна нашей газеты («КП». 5.12.2000).

По нашим наблюдениям, жаргонная и арготическая лексика на протяжении 1990-2000-х гг. развивается и изменяется по законам литературной лексики, например:

1) образуются словообразовательные ряды, которые наблюдаются не только внутри текстов, но и в заголовках, особенно в 2000-е гг.: Кто «крышует» Закаева. («АиФ. №45. 11.2002. С.2); крыша - защита, охрана; крышует - прикрывает. Заголовок отражает актуальную тему месяца (ноябрь, 2002) - усилия Генпрокуратуры РФ по экстрадиции А. Закаева в Россию;

2) расширяются синонимические ряды, члены которых распределяются по заголовкам в одной и той же газете или в заголовке и внутри текста. Они могут включать в свой состав слова устаревшие и актуальные с целью усиления экспрессивности жаргонного слова и разъяснения его значения, типа: торговцы - челноки - мешочники - коробейники; картежники - каталы - катранщики;

3) развивается омонимия аббревиатур (официальное значение - некодифицированное значение): ОРТ - офиц.: Общественное Российское Телевидение; некодифиц. - Очень Расчетливое Телевидение; КВН - узуальное: Клуб Веселых и Находчивых; некодифиц.: Купил, Включил, Не работает. Таким образом, употребление жаргонизмов и арготизмов в заголовках газетно-журнальных текстов свидетельствует об их адаптации в общенародной сфере употребления и переходе в общий жаргон.

В ходе исследования нами установлено, что особенности употребления жаргонной и арготической лексики в 2000-е гг. в сравнении с её функционированием в 1990-е гг. заключаются в следующем:

1. Изменились функции жаргонизмов и арготизмов в тексте:

а) если с начала и до середины 1990-х гг. жаргон и арго использовались в большей степени как средство речевой характеристики объекта речи и субъекта речи, как средство реализации описываемого явления, действия и т.д., то в конце 1990-2000-х гг. жаргонная и арготическая лексика выполняет преимущественно эмоционально-оценочную, репрезентативную функции (речевые функции),

б) также информативную и коммуникативную (языковые функции), когда становится общенародной (ср.: челнок, наезд, авторитет, мент и др.), а некоторые жаргонные и арготические единицы постепенно переходят в литературную лексику (бомж, крутой, беспредел, тусовка и др.).

2. Изменились прагматические показатели использования жаргонной и арготической лексики:

а) в начале 1990-х гг. жаргонизмы и арготизмы включаются в текст как результат свободы слова, в 2000-х гг. - как активное и актуальное эмоционально-оценочное средство, как вербальное средство воздействия на адресата с целью акцентуации внимания на злободневной проблеме;

б) в 1990-х гг. жаргонное или арготическое слово используется чаще как характерологическое средство, в 2000-х гг. - как смысловой конденсат текста, как фактор текстообразования: например, жаргонизмы, арготизмы в заголовках газетных и журнальных статей используются намеренно, когда обрисовывается и оценивается криминальная ситуация, война в Чечне или действия террористов.

Так, арготическое слово мочить (из лексики преступных элементов в значении «убивать бесчеловечно, безжалостно») и его производные частотны в заголовках и в языке текстов 2000-х гг.: «Хаттаб «мочиться» не хочет» («АиФ». 04.2000. С.18); «Главное, чтобы свои не «замочили»» («АиФ». №51. 12.2002. С.9); «Период мочиловки в сортирах закончился» («АиФ». №28. 2004) (от ФЕ «замочить в сортире»).

3. Заголовки статей, содержащие жаргонную и арготическую лексику, служат сигналами актуальных проблем года, месяца, дня, например:

1) Кто «стрижет» доходы с госсобственности? («АиФ». №15. 05.2000. С.11); стричь - нечестным, незаконным путем получать доходы;

2) Неоконченные гастроли рязанских «слонов» («АиФ». №4. 01.1999. С.8); «слоны» - название криминальной группировки, о чем говорится в самой статье: «У себя на родине «слоновцы» без особых усилий отбросили «айрапетовских» и «архиповских» бандитов на задворки криминального бизнеса и стали группировкой номер один».

3) Какие они «фальшаки»? («ВГ». №38. 02.2000. С.2); фальшаки - фальшивые деньги.

4) Как курить и не получить за это по балде? («ВГ». №38. 09.2000. С.15. Рубрика «Вредные советы»); балда - голова; по балде - жаргонная ФЕ со значением «о силе крепости напитка или наркотика». Жаргонная и арготическая лексика в силу своей эмоциональности, экспрессивности, оценочности не только усиливает злободневность этих проблем, но и говорит об их значении в жизни общества.

4. Обновились приемы включения жаргонной и арготической лексики в публицистические тексты: до середины 1990-х гг. жаргонные и арготические слова или ФЕ использовались внутри текстов, выделяясь кавычками и разъясняясь авторами публикаций в самом тексте, например: заголовок «Шлифую уши сиварю» / «Утюгу уши не «прошлифуешь» - это знает каждый «букашка», а вот сиварю… На тюремном жаргоне «сиварь» - сельский житель, «шлифовать уши» - значит обманывать, а «букашка» - малолетний преступник. … («Уф. нед.». №49. 02.12.1994). В конце 1990-х-2000-е гг. жаргонная и арготическая лексика использовалась в позиции заголовка или подзаголовка, а также без кавычек и пояснения, например, бабки (деньги): заголовок «Бабки в руки - будут звуки» («КП».11.10.05) (о написании гимнов).

5. В тексты вводится жаргонная лексика преимущественно разных молодежных или профессиональных групп (музыкантов, спортсменов, лётчиков и др.), она более понятна и менее вульгарна по сравнению с уголовной лексикой, которая требует особого разъяснения. Арготическая и жаргонная лексика людей криминального бизнеса использовалась с начала 1990-х гг. и продолжает использоваться в 2000-е гг. главным образом внутри публицистического текста как средство речевой характеристики субъектов речи или для создания реальной речевой среды определенной группы людей.

Мы проследили семантические и прагматические особенности жаргонных и арготических слов-символов постсоветского периода: беспредел, бомж, кайф, козёл, крыша, мочить, разборка, челнок, так как они представляют фрагмент действительности. Некоторые из них составили лексико-тематические поля, например, челнок - шопник, карга (пересылка груза), верблюд (носитель тяжестей), мул (тележка с грузом), пройти таможню со свистом; отдельные слова получили новые жаргонные значения, не отмеченные в современных словарях жаргона, например: мочить - в речи политиков: убрать с дороги кого-либо, превзойти в чем-либо; бомж - в речи бродяг: Богом Отмеченный Мужчина или Женщина; челнок - в речи хоккеистов: расстояние от борта до борта, преодолеваемое спортсменом «туда и обратно».

У некоторых жаргонизмов наблюдаются семантические и стилистические сдвиги, например, у слова челнок: в начале 1990-х гг. челнок - отриц.: спекулянт-челнок; человек использующий ситуацию дефицита товаров и продающий его по завышенной цене, например: На бортах воздушных судов нередко возникают «разборки» пьяных спекулянтов-«челночников» («НГ». 21.09.93). С середины и к концу 1990-х гг. слово челнок нейтрализуется и выступает в значении «торговец мелким товаром, доставляемым им из другой страны для продажи на российском рынке». В конце 1990-х гг. челноки выступают как самостоятельный класс в бизнесе, а в 2000-х гг. челноки воспринимаются как явление российской жизни, изжившее себя, например: Время «челноков» как представителей самостоятельного вида бизнеса прошло. Люди за счет этого выжили… («КП». 10.10.2002. С. 11). Слово челнок приобретает положительную оценку.

Особенностью использования в публицистическом тексте арготической и жаргонной лексики являются их речевые функции: арготизмы употребляются для: создания криминального подтекста, имитации речи интервьюера, отстранения речевого кода адресанта от речевого кода адресата, проявляющегося в приемах цитации, закавычивания, создания колорита уголовной среды, речевой характеристики; для интриги заголовка, демонстрации профессионального языка работников правоохранительных органов и др. Жаргонизмы используются в изобличительной, символической, выразительно-изобразительной, оценочной, акцентуативной, смыслообразующей, текстообразующей и др. функциях, н-р: Продажные менты в «шестерках» у бандитов («Труд» 28.10.2004) (интрига заголовка); заголовок «Черные» налоги»: «Большинство крупных нефтяных компаний зарегистрировано в Москве. Здесь они имеют офисы. А предприятия, которые качают нефть, зарегистрированы в том же Ханты-Мансийске. И по отношению к центральной московской компании они являются «дочерними» предприятиями. «Дочка» добывает нефть и продает «маме» по заниженной цене… А уже «мамы» реализовывают черное золото на российском рынке по 3203 рубля за тонну» («АиФ». №45. 11.2002. С. 7) (выразительно-изобразительная, оценочная) и т.д.

В четвертой главе «Некодифицированная лексика как средство выражения антинормы (мира антикультуры) в публицистике постсоветской эпохи: речевая культура в контексте «смеховой» культуры» представлены выявленные на основе анализа значительного корпуса текстов особенности современной русской речевой культуры и ее носителей, определена роль «смеха» как компонента герметической и кинической систем русской культуры и современной речи, выявлены основные приемы использования некодифицированной лексики в публицистическом тексте, произведены семантико-прагматический и функциональный анализы текстов, в которых жаргонизмы и арготизмы выступают в качестве структурно-семантического компонента: произведен семантический, функциональный, прагматический анализ жаргонных прозвищ профессионального и общего жаргона.

В постсоветский период мы наблюдаем, как изменяется шкала ценностей в отношении социально и нравственно значимых явлений, традиционно ценное в культуре общества «переворачивается», и таким образом происходит взаимодействие элитарной и массовой культур. Например: Не возжелай дочерней компании ближнего своего, а довольствуйся «бабками» (ТВ. Программа В. Шендеровича. 8.03.2003. «На голубом глазу»); ГОП (Городское общежитие пролетариата) - пословица «Количество гопников определяется в лигах», - так велика была роль Лиговки в формировании беспризорничества и бандитизма» (Нева. 1998. №7. С. 194).

То же наблюдается в речевой сфере в результате взаимодействия кодифицированного литературного языка, обслуживающего элитарную культуру, и просторечия как некодифицированного языка массовой культуры.

Смеховая интерпретация мира способствует возникновению некодифицированных лексических вариантов, семантических вариантов аббревиатур и т.д., которые находят отражение в публицистике постсоветского периода. Смех может быть разным в зависимости от интенции адресанта и объекта смеха. Мы проанализировали некодифицированные речевые варианты слов и аббревиатур в публицистике с позиций герметического (профессиональный жаргон) и кинического уровней (травестирование советских явлений и языка). Мы имеем в виду не кинический комплекс в чистом виде, а киническую поэтику, являющуюся «поэтикой смещения и смешения» (В.С. Елистратов); в герметическом комплексе всегда присутствует тенденция к закрытости (обособленности).

Заметим, что новое значение, созданное вопреки нормированному, является элементом «мира антикультуры», т.е. антинормой по отношению к норме. «Мир антикультуры» начинает воздействовать на «мир культуры» через некодифицированную семантику слова или ФЕ, высмеивая его, порождая «смех» разной тональности - комизм, иронию, сарказм, - создавая при этом общественную оценку вопреки официально принятой, преследуя свою прагматическую цель - вывернуть наизнанку официальное, традиционное с целью его обновления, изменения. В этом как раз проявляется киническая направленность «смеха», а также его амбивалентный характер. «Смех» направлен, прежде всего, на самих смеющихся. Мы выявили как черту, обусловленную вариантностью, парадоксальное соотношение: язык - это мир культуры, речь - в большей степени представляет «мир антикультуры», антинорму. Однако эта антинорма носит осознанный характер, способствуя развитию творческого отношения человека к окружающей действительности, разнообразию коммуникации и в конечном итоге - обогащению «мира культуры».

С позиций речевой многозначности мы проанализировали жаргонные прозвища, отмеченные нами как частотные в СМИ. Прозвища - это одна из сторон языкового творчества, основанного на наблюдении за конкретным человеком, в котором мы видим проявление народной поэтики смешного. Отдельной языковой личности отводится определенная роль в сложившемся социуме. Прозвище служит не только характеристикой индивидуума, но и представляет собой продукт словотворчества всего социума, которому просто необходимо распределить социальные роли и создать атмосферу креативного общения. В профессиональных жаргонах встречаются номинации, выраженные личными именами, образованными с помощью приема фонетической мимикрии, например, в речи летчиков Яшка - самолет «ЯК-52» (РТР. 2004); Иван Иванович - в речи космонавтов - манекен, запускаемый в космос, который должен выполнить роль человека - совершить посадку на корабле (в прогнозировании полетов) (ОРТ. 12.04.2003). В данных ситуациях наблюдается тенденция к персонификации окружающих объектов, которые важны для профессионалов. По нашему мнению, жаргонные прозвища, как и узуальные, выполняют ряд функций, как-то:

1) характеризуют человека с какой-либо стороны,

2) выделяют человека из коллектива для того, чтобы придать ему значимость или заострить внимание на уже известной личности, репрезентируя его положительную или отрицательную оценку,

3) создают новый образ известного человека;

4) подчеркивают принадлежность к «своему»;

5) служат средством речевой экономии при общении.

Например, уменьшительно-ласкательный вариант Василек (к имени Вася), омонимичный нарицательному названию цветка, в молодежном жаргоне служит оценочной номинацией любого скромного человека, а в речи спортсменов жаргонизм Вася используется как дружеское обращение к любому партнеру по команде («Сов. сп.». 22.10.2003). Для характеристик используются распространенные личные имена, которые теряют индивидуальность и переходят в нарицательные имена, поскольку именуют не отдельного человека, а его определенный тип.

С конца 1990-х гг. актуализуются прозвища известных певцов, музыкантов, артистов, построенные на приеме звуковой мимикрии, выполняющие репрезентативную функцию в СМИ и креативную в профессиональном общении. Например: Валдис Плешь - телеведущий популярных телепрограмм «Угадай мелодию», а с 2002 г. «Русская рулетка», Борман, Борменталь - певец Борис Моисеев (звуковая трансформация имени) и др.

Активный способ образования современных прозвищ - инициальная аббревиация, которая распространяется в СМИ не только с целью речевой экономии, но и с креативной. Инициальные аббревиатуры 1990-2000-х гг. - это имена президентов, политиков, а также артистов, музыкантов, например: ЕБН - Ельцин Борис Николаевич, ВВП - Владимир Владимирович Путин, ЧВС - Черномырдин Виктор Степанович; или БГ - музыкант Борис Гребенщиков.

На базе нарицательных имен прозвища образуются разными способами:

1) антонимическое противоположение: Чистый - прозвище фигуриста Андрея Грязева, ученика тренера Татьяны Тарасовой («Сов.сп.». 15.01.2004);

2) метафорический перенос: «Русская ракета» - хоккеист Павел Буре (старший), «Русская карманная ракета» - спортивное прозвище хоккеиста 1990-х гг. Валерия Буре («Сов. сп.». 15.02.2001);

3) аббревиация: в основе ее - не личное имя, а кредо личности: четыре «Б»: ББББ - прозвище футболиста петербургского «Зенита» Александра Кержакова, девиз которого «Бил, Бью, Буду Бить!» («Своя игра». НТВ. 9.01.2005) и др.

Жаргонные номинации (прозвища) человека (ЖН) социальны и историчны, поэтому представляют интерес с точки зрения не только функциональной, но и с лингвокультурологической, социолингвистической. Особое наше внимание привлекли ЖН человека конца XX - начала XXI вв., которые появились в профессиональной группе «секретарей» при современных руководителях деловых кабинетов («Спид-инфо» 1998; «Штучка», «Ровесник» 1997, 1998). Так, тип нового начальника постсоветской эпохи запечатлелся в жаргонных прозвищах, например:

1. Гастролёр - обманщик, лгун; работает одновременно в нескольких фирмах, появляется в офисе на 1-1,5 часа и в самое непредсказуемое время. Чтобы подписать бумаги, его нужно «отловить», забывает о назначенных встречах. В основе однословной номинации - метафорический перенос (сходство по признаку - непостоянный), привносящий неодобрительную оценку и отсылающий к фоновым знаниям.

2. Хорь в норе - начальник, который большую часть времени проводит в своем кабинете; суров, немногословен, малодоступен. ЖН создана на основе метафоры и расширения ее значения: хорь (от хорек) - хищный зверек, но мех его ценится; возникают ассоциации со строгим начальником, который вызывает страх; нора - жилище - место, где начальник проводит большую часть жизни. ЖН «начальника» отражают киническое начало русской ментальности, проявляющееся как в их семантике, так и в коннотации.

Проблема разностороннего взаимодействия литературного языка и его периферийных языковых сфер (жаргона, диалектов, просторечия) эксплицируется в профессиональных ЖН, когда их неузуальные значения воплощаются в звуковой и графической форме узуальных слов или ФЕ.

Как отражение кинического и герметического уровней речи, нами анализируются некодифицированные лексико-семантические варианты узуальных аббревиатур. По нашим наблюдениям, некодифицированные варианты одних и тех же аббревиатур и слов в советское время и в постсоветский период различаются прагматической установкой, а также степенью эзотеричности и креативности. В советский период герметический компонент доминировал над киническим в силу действия суровых государственных законов и государственной цензуры, поэтому речевые некодифицированные варианты (изречения) носили конспиративный характер и эксплицировались в эпоху вербальной свободы писателями, политиками и др., т.е. той частью интеллигенции, которая прошла все испытания советского времени. В публицистике мы находим яркие примеры некодифицированных вариантов аббревиатур, декодирования слов и изречений, в том числе лозунгов, то есть герметизмов советского периода. Например: некодифицированные семантические варианты фамилий Ленин, Зиновьев, Троцкий, выступающих самостоятельными текстами в жанре телеграммы:

1) телеграмма Ленина Троцкому:

Ленин: - Лева, Если Награбил, Исчезай Немедленно;

2) телеграмма Зиновьева Ленину и Троцкому:

Зиновьев: - Зачем Исчезать, Нужно Ограбить Все, Если Возможно;

3) телеграмма Троцкого Ленину:

Троцкий: - Трудное Ограбление Церквей Кончено. Исчезаю. Исчезаю (В. Бахтин // Нева. 1996. №1).

В этих некодифицированных аббревиациях фамилий вождя и инициаторов Октябрьской революции 1917 года, представленных в жанре телеграммы, эксплицируется прагматическая установка - иронический смех, переходящий в сарказм, над тем, как происходило разрушение предшествующего уклада российской жизни. Актуализацию фамилий путем их аббревиации считаем не только приемом языкового творчества, но и способом экспликации этической и социальной оценок их деяний в сторону снижения и создания иронии, которая выступает компонентом кинической окраски, усиливающей аномалию происходящих событий. Кинические элементы в советской и постсоветской России (в сравнении) отражают трансформацию и эволюцию смехового начала в русском менталитете и культуре. Особенность заключается в идеологической направленности объекта смеха.

По нашему мнению, лексико-семантические варианты аббревиатур постсоветского периода отличаются от вариантов аббревиатур советского периода функционально и прагматически. Главная прагматическая установка субстрата 1990-х гг. - уничижение или отрицание советских реалий. Меняются и функции: экспрессивная преобладает над конспиративной, комизм - над сарказмом. После снятия цензуры и особенно после путча 1991 года процесс кинизации русской культуры и речи легализовался. В центр смеха во всех его проявлениях выдвигаются популярные личности, политические движения, государственные институты как советской действительности, так и постсоветской. По отношению к реалиям советского периода наблюдается доминирующая прагматическая направленность - травестирование, сочетающееся с языковой игрой, которое эксплицирует киническую окраску не только слов, но и текстов, изобилующих арготизмами, жаргонизмами, окказионализмами, выступающими в них в качестве ключевых смысловых лексем и индикаторов общественного мнения конкретного периода. Например, травестируются аббревиатуры советского периода, являющиеся названиями государственных органов, партии и т.п.: ВКП(б): лагерная ироническая расшифровка (речевой вариант): Второе Крепостное Право (большевиков); или разговорная, шутливая - Все Кончится Погромом (большим). Аналогичную прагматическую установку - отрицательную оценку, уничижение - наблюдаем в игровом речевом варианте номинации РСФСР - офиц.: Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, в жанре политического анекдота мы наблюдали два варианта дезаббревиации:

1) Редкий Случай Феноменального Сумасшествия России;

2) Рабочий Снял Фуражку, Снимет и Рубашку и т.п. («АиФ». 1996. №20). По нашему мнению, в советский период прием игровой дезаббревиации аббревиатур использовался в двух функциях:

1) конспиративной, с целью сокрытия отрицательной оценки и неприятия политики Советского государства;

2) креативной, способствующей разнообразию в коммуникации, переключению общения с официального на непринужденное.

Ретроспективные оценки явлений, языка советской эпохи, самого Советского государства, его организаций, компартии находят отражение и в современных некодифицированных речевых вариантах общеизвестных советских аббревиатур. Оценки такого рода являются частью кинической системы как отражения смеха. Многие советизмы продолжают существовать в текстах после их официальной отмены и полного исчезновения обозначаемых ими понятий. Можно говорить об омонимии (формальные варианты) и полисемии аббревиатур. Например: НЭП - официально: в советское время новая экономическая политика, проводившиеся КПСС (РКП(б), затем ВКП(б)) в 1920-е гг.). При этом НЭП расценивалась как новый этап в жизни страны. В современных газетах, в частности, в «Комсомольской правде», существует омонимичная аббревиатура, именующая рубрику газеты - Наша Экономическая Полоса («КП». 5.12.2000). В 1990-е гг. появляются новые варианты аббревиатур, например: КПСС - 1) Клуб Поклонников Современных Сериалов («Экспресс», 11.2000); 2) Компания Против Сахарова, Солженицына и др.

Считаем, что некодифицированные семантические варианты официальных аббревиатур - это распространенный прием, создающий киническую окраску речи, эксплицирующий оценку происходящего. На первое место выдвигается креативная функция, выводящая процесс речевого творчества в сферу устного народного творчества, в отличие от советской эпохи, где фольклорные и индивидуально-авторские изречения превращались в «лозунгологию», то есть в творчество идеологическое.

В постсоветский период наблюдаются некодифицированные семантические варианты следующих лексико-тематических групп аббревиатур:

1) названия партий, большое количество которых насчитывается в современной России (многопартийная система), например: ЛДПР - Либерально Демократическая партия России - лидер В.В. Жириновский, поведение и речевой портрет которого наложили отпечаток на семантический вариант Люблю Дурачить Простых Ребят;

2) официальные объединения, например: СНГ - офиц. Содружество независимых государств (Россия, Белоруссия и Украина); в публицистике наблюдаем некодифицированные варианты игрового характера, омофоничные официальной аббревиатуре, обладающие экспрессией, созданной языковыми ассоциациями: СНГ - 1) Страна Нашей Газеты («КП». 5.12.2000); 2) Спокойной Ночи, Господа; или оценочные, коннотативные варианты: 1) Спаси Нас, Господи! («КП». 14.02.1992); 2) С Новым Годом!

Таким образом, столкновение омонимичных значений аббревиатур, рост количества некодифицированных вариантов, подобно карнавальному переодеванию и маскам, создают ЯИ, отражающую креативную и прагматическую функции. Прагматическая направленность некодифицированных речевых вариантов аббревиатур обусловливается общественным мнением и является отражением настроения общества или оценки конкретных явлений: отрицание, одобрение, шутка, комизм, ирония, сарказм и т.п. Актуальны в газетной публицистике узуально-аббревиатурные контаминаты, которые выступают как окказионализмы и используются лишь в письменной форме, типа: «Нас осЧАСливят» («АиФ». 2000. №12. С.22); «ОбТЭФИлись» («АиФ». 2000. №49. С.12) (о вручении премии ТЭФИ).

По нашему мнению, в постсоветскую эпоху в смехе соединились национальные черты (смеховое отношение к жизни) и черты эпохи (смех над явлениями советского периода). Кроме того, смех выполняет компенсирующую функцию, выступая как средство ухода от трудностей жизни с тем, чтобы их легче пережить (н-р, во времена кризиса). В 1990-2000-е гг. смех как элемент карнавальной культуры направлен на актуальные бытовые и политические стороны жизни. В публицистике используются приемы ЯИ для выражения общественного мнения по поводу конкретного явления или выражения оценки. Как показывают наши наблюдения, распространенными приемами являются:

1) графическое выделение сегмента слова, омонимичного узуальному слову, например, с креативной целью: На завтрак - гор БУША, на обед - гор БУША, на ужин - она же. Затянувшийся рыбный день сначала веселил весь мир, за исключением самих американцев, потом всем надоел («АиФ». №52. 2000). Ср. заголовок: «Как БУШУ моют НОЖКИ?» («АиФ». 2002, февраль, №7. С. 5). В данных примерах ассоциируется устойчивое словосочетание ножки Буша, обозначающее «куриные окорочка», ввозимые из США, начиная со времен правления президента Джорджа Буша;

2) омонимия терминов и просторечных слов, например, заголовок: «Народ - «собака» - точка. РУ.» («Известия». 15.03.2003. С.9. О многодетной семье из Костромы, нуждающейся в жилье, в которой 16 детей и 2 внука (семья Алексеевых));

3) омонимия разностилевых, кодифицированных и некодифицированных слов: прием часто используется в малых речевых жанрах, например, в жанре объявления: «Мясокомбинат приглашает пацанов на забойную и прикольную работу» («КП». 6.02.2003). Прагматическая установка текста - вызвать смех, создать шутку - реализуется в наложении омонимичных значений слова прикольный: 1) приколоть - заколоть, забить (животное); 2) от слова прикол - нечто смешное, новое, необычное;

4) наложение узуального и жаргонного значений слова или ФЕ, в результате чего создаются комизм, ирония и оценочность. Например, в заголовках: 1) «Если поехала крыша» («Известия». 13.02.2003. С.6) - происходит деметафоризация жаргонного устойчивого словосочетания поехала крыша; 2) «Президентская крыша» («КП». 28.02.2003. С.5). Таким образом, накладываются омонимичные жаргонные и узуальное значения «кровля»: крыша¹ - синонимы мозги, голова, ум; крыша² - защита; сильные связи, покровительство.

Пятая глава «Особенности публицистического стиля постсоветского периода» посвящена выявлению своеобразия стилеобразующих черт публицистического текста в советский и постсоветский периоды (в сравнении), определению новых признаков и жанров современной публицистики.

В советский период публицистический стиль выполнял две функции: информационно-содержательную и воздействия. Функция воздействия была обусловлена принципом партийности, поэтому тексты публицистического стиля выполняли агитационно-пропагандистскую функцию (М.Н. Кожина). Г.Я. Солганик определяет главный принцип публицистики - социальная оценочность и эмоциональность, - который обусловливает отбор языковых средств.

История изучения публицистического стиля 1960-1980-х гг. важна для нас в сопоставительном плане (в диахронии), поскольку способствует выявлению особенностей публицистики постсоветской эпохи. В 1980-е гг. исследователи (М.Н. Кожина, Г.Я. Солганик, А.Н. Кожин, О.А. Крылова, В.В. Одинцов, А.И. Горшков и др.) отмечали, что публицистический стиль находился на пересечении научного и художественного стилей, указывали на его активное взаимодействие с этими стилями, в том числе на привлечение их приемов и средств. Отмечено (А.Н. Васильева, М.Н. Кожина) также и влияние официально-делового стиля на публицистический. В советский период газета выступала как коллектив, выражающий позицию большинства. Это же можно сказать и о позиции отдельного журналиста. В публицистике 1990-2000-х гг. на первый план выдвигается индивидуальность, которая узнаваема по стилю «пера», приемам структурирования текста, создания оценки, то есть усиливается личностное начало публицистики.