Семантика и прагматика фразеологизмов (лингвокультурологический аспект)

2-я составляющая актуализирует знание о поверье про легкую руку как счастливую, приносящую удачу, например, знахарь мог вылечить больного, “снять” рукой боль, проведя по больному месту (ср. как рукой сняло). Знание того, что существуют аналогичные выражения в других языках (например, нем. eine leichte Hand haben `иметь легкую руку'), также может в той или иной мере участвовать в более точном употреблении и восприятии фразеологизма.

3-я составляющая базируется на ассоциации легкости с такими ценностными категориями, как «удача» и «счастье» - символический смысл «легкой руки» воплощен в вербальных знаках - языковых выражениях легко отделаться; счастливая/ несчастливая рука и др.; ср. противоположный образ «тяжелой руки», а также выражение принесла нелегкая. К восприятию фразеологизма может «подключаться» знание поверий, что люди с “легкой” рукой удачливы в покупках и др. Возможна также актуализация в памяти поговорок: С легкой руки все сойдет; У рыбака рука легка, что ни закинет, то и вытащит и др. Возможна актуализация представлений о руке как залоге, гарантии успеха в ритуальных действиях и обрядах, знание которых может иметь как глубокий, так и поверхностный характер, т.е. ограничиваться знанием языковых выражений типа: ударить по рукам; поручиться; быть порукой в чем-л.; вот тебе моя рука и др.

Тем самым, образующееся при культурной интерпретации фразеологизма в трех сферах - «мифологической», «научно-познавательной», «наивной» - дополнительное, культурное, содержание составляет три блока представленной в работе культурной коннотации фразеологизма. Данная структура призвана показать, из чего складывается культурная семантика фразеологизма, в чем особенность каждой из ее составляющих, которые «вплетены» в семантику фразеологизма и извлекаются из нее конкретными коммуникантами в конкретной ситуации общения. Так осуществляется пересоздание объема и содержания культурной коннотации фразеологизма, что поднимает новый вопрос - о креативности фразеологической семантики. Так как культурная коннотация создается каждый раз в новом объеме, культурные возможности фразеологизма всегда шире его конкретной реализации как языкового знака.

Следующим шагом в разработке лингвокультурологического метода во фразеологии является создание лингвокультурологического комментария, в котором излагается целостное описание фразеологизма как знака языка и культуры, указывается его особая, культурная, знаковая функция. Лингвокультурологический комментарий в работе имеет два уровня - обычный и глубокий. Обычная содержательная часть основана на минимальном, не требующем специального обучения, объеме культурных и языковых знаний, присущих рядовому носителю языка. Эта часть связно излагает те ассоциации и расплывчатые образы, которые вызывает образ фразеологизма, те культурные смыслы, которые в «свернутом» виде возникают в сознании. Обычная часть комментария, тем самым, призвана максимально адекватно обозначить контуры знаний, представлений, ассоциаций любого носителя языка и культуры. Обычная часть маркируется такими словами и выражениями, как «известно», «общеизвестно», «согласно распространенному представлению» и под. В этой части культурная коннотация фразеологизма описывается с помощью максим и предписаний культуры, запечатленных в образах общеизвестных пословиц и поговорок; приводятся приметы и поверья; упоминаются фрагменты библейских и литературных текстов, исторические факты, принадлежащие общему знанию; отмечаются ассоциативные связи фразеологизма с другими фразеологизмами, словами и выражениями. Глубокая часть комментария предполагает квалифицированное описание фразеологизма, осуществляемое с опорой на научные исследования в области языка и культуры (которые могут быть известны как специалисту, так и любознательному носителю языка). В глубокой части комментария употребляются термины и научные выражения типа «архетипические оппозиции», «концептуализация», «внутренняя форма», «символизация», «метафора», «эталон», «стереотип» и др.; сообщаются сведения из области истории, культуры, языка; делаются выводы о знаковой культурной функции фразеологизма. Обычная и глубокая части комментария не отделяются в тексте и соединены между собой так же, как разной глубины знания, представления, ассоциации и др. «переплетены» в сознании носителей языка. Такая структура комментария позволяет, с одной стороны, не преувеличивать размеры того элементарного культурного фона, который имеется в сознании любого носителя языка и на котором воспринимается образ фразеологизма, а с другой стороны, указывает на возможное расширение этого фона, раздвигает границы культурного пространства обычного носителя языка до «идеального».

Приведем в качестве примера фразеологизм как в воду глядеть <смотреть> - `Как будто знать заранее; предвидеть, предугадать то, что произойдет в будущем (говорится с одобрением или нейтральной оценкой)': «Ну что ж, - сказал парторг, - я вижу, мы не договорились… С такими взглядами можно далеко докатиться». И действительно, парторг как в воду глядел. Наш ученый вскоре докатился в столыпинском вагоне до Колымы (В. Войнович «Претендент на престол: новые приключения солдата Ивана Чонкина»). Нуца знала, что муж ее уже завелся и теперь еще долго будет пить, скорее всего всю ночь… Она как в воду смотрела (Ф. Искандер «Сандро из Чегема»).

В образе фразеологизма отражена древнейшая форма осознания одного из способов восприятия мира, зрения, как познания, как «внутреннего видения»: глядеть значит познавать. В основе внутренней формы фразеологизма лежит конструкция сравнения, где задано свойство: «предвидение» и его мера - в воду глядеть.

Создание фразеологизма уходит корнями в народную культуру с ее мифологическим, обрядово-сакральным «прошлым». Происхождение образа фразеологизма напрямую связано с общеизвестным обрядом гадания на воде: согласно суеверным представлениям, знахарь или тот, кто к нему обращается, поглядев в емкость с чистой водой, может увидеть (т.е. узнать), что происходило, происходит или произойдет в будущем. Широко известны сказки со сходными образами - волшебного зеркальца, волшебной книги, блюдечка с зеркальной поверхностью, по которому катится яблочко и т.п. В образе фразеологизма в качестве такой магической или волшебной среды выступает вода, которая отождествляется с зеркалом по своему свойству отражать «зазеркальный» мир. Возможна также апелляция к библейскому пласту культурного знания: И показал мне чистую реку воды жизни, светлую как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца (Откровения св. Иоанна Богослова, 22: 1).

Фразеологизм выполняет не только языковую, но и культурную функцию - его образ «будит» древнейшие представления о свойствах природного мира, знания о ритуально-магической сущности действия, которому уподоблено происходящее; все это «вплетается» культурной частью в семантику языкового знака.

Предлагаемый в работе способ лингвокультурологического описания фразеологизмов доказывает, что:

1) в элементарном объеме любой носитель языка обладает культурно-языковой компетенцией;

2) языковое и культурное сознание носителя языка при восприятии фразеологизма «работает» в интерактивном режиме - образ фразеологизма актуализирует сформированные в культуре представления и установки, ассоциации и др., которые входят в семантику языкового знака и на фоне которых осуществляется его восприятие;

3) в процессе интерпретации в пространстве культуры образ фразеологизма «успевает» обрести те или иные культурные смыслы; тем самым, формируется целостное, культурно-языковое, значение фразеологизма.

Это подтверждает основную идею работы, что фразеологизм является не только носителем собственно языкового значения, но и «проводником» культурной семантики; является не только знаком языка, но и выполняет функцию знака культуры.

Лингвокультурологический комментарий в полноте своего описания фразеологизмов восстанавливает то, что в речи осуществляется носителем языка нерефлексированно, мгновенно, в «свернутом» виде. Читатель получает возможность «узнать» (и, возможно, добавить чем-л.) в комментарии те представления, знания и ассоциации, возникновение которых он не успевает зафиксировать в процессе употребления и восприятия фразеологизмов в речи, которое при этом мы не считаем автоматическим - выбор того или иного фразеологизма в речи не случаен, а обусловлен его культурной, глубинной, семантикой. Ход изложения в лингвокультурологическом комментарии соотносится с моделью культурной интерпретации фразеологизма и придерживается тех «блоков» коннотации, которые были выведены ранее - «мифологического», «научно-познавательного» и «наивного». Предлагаемый в работе принцип описания фразеологизмов - их комментарий - позволяет «развернуть» культурный текст, который «сжат» в семантике фразеологизма.

Исследование в данной главе переходит к тому, что мы считаем главным звеном в лингвокультурологическом анализе фразеологизмов - к кодам культуры. Это понятие избирается в качестве объединяющей основы для таких смежных понятий, как пространство культуры, культурные знаки, культурные смыслы и др. (см. работы Е. Бартминьского, С.М. Толстой, В.Н. Телия, С.Е. Никитиной, Е.А. Березович и др.). В работе код культуры определяется в его отношении к базовому понятию семиотики - коду, и к семиотической системе, в которой синтезируются знаки и смыслы - культуре. Культура в ракурсе данного исследования понимается как пространство культурных кодов - вторичных знаковых систем, в которых используются разные материальные и формальные средства для означивания культурных смыслов, или ценностного содержания, вырабатываемого человеком в процессе миропонимания. Разными способами кодируемое ценностное содержание и составляет картину мира, в которой раскрывается мировоззрение того или иного культурного социума. По функции коды культуры - это способ описания его пространства. По форме - это субстанционально различные знаки материального и духовного мира. По содержанию эти знаки представляют собой реалии мира, переосмысленные в эстетических и этических категориях, ставшие носителями культурных идей.

В работе утверждается главная роль тематической классификации кодов культуры (природный, антропный, соматический, пищевой, цветовой и др.), которая позволяет исследовать, как в объединенных общей темой и разных по субстанции знаках воплощаются те или иные культурные смыслы. Обосновывается положение о том, что мир - природа, артефакты, внешние качества и внутренние свойства человека - приобретают в процессе своего освоения и познания особый семиотический смысл, культурный смысл, который возникает из небуквальных смыслов вещей. Мир освобождается от своей физической, материальной природы, чтобы обрести в представлении человека о нем иную, социальную (моральную) и духовную (нравственную) мотивацию. Знаки материального мира (разной субстанции, в том числе и вербальной), награжденные культурным смыслом, становятся культурными знаками - они воспринимаются и используются человеком именно в этом их вторичном качестве.

Так, в природный код культуры такая природная реалия, как камень, и его вербальные и иные заместители входят потому, что в них воплощены культурные смыслы. Онтологические признаки камня - `твердость', `устойчивость', познанные человеком в деятельности, были переосмыслены в духовных, нравственных категориях и преобразовались в культурные смыслы `твердость', `незыблемость', `основание'. Они воплощены в самом камне как элементе ритуала при закладке храма, памятника и др., в живописных, литературных и др. образах камня, в вербальных знаках (камень; твердыня и др.), в том числе в семантике фразеологизмов (краеугольный камень и др.).

Тематические коды культуры понимаются как способ организации пространства культуры с целью его лингвокультурологического исследования; как модельная область для разработки методологии интерпретации фразеологизмов.

Если обобщить субстанциональное разнообразие знаков (природа, артефакты, сам человек во всем многообразии его характеристик и др.), то во внешнем мире культурное пространство составляют предметы, тексты и действа. В ментальности человека культурное пространство существует в виде совокупности знаний, представлений, ассоциаций, образов и т.д., которые находятся в постоянной корреспонденции с внешним культурным пространством - так культурные знаки не только хранятся в ментальности человека, но и обновляются, изменяются. В процессе культурной интерпретации фразеологизма образ «погружается» во «внутреннее» культурное пространство - знания, представления, образы, ассоциации и т.п., которое, в свою очередь, постоянно апеллирует к «внешнему» - предметам, текстам и действам культуры. Интерпретация образа фразеологизма в культуре организуется при «поиске» культурных смыслов с помощью системы тематических кодов. Как это происходит?

Слова-компоненты фразеологизма соотносятся в сознании человека с системой тематических кодов культуры; в кодах культуры ведется «поиск» культурных смыслов данных компонентов, подтверждается их устойчивость и значимость как вербальных знаков культуры. Так, мы утверждаем, что в семантику фразеологизма звезд с неба не хватает «входит» культурный смысл - смысл особой отмеченности человека, его ярких достижений и побед. Этот смысл входит в семантику со знаком «минус»: звезд с неба не хватает - `Обычный; без выдающихся способностей; не достигший больших успехов'. «Космический» компонент фразеологизма - звезда - является именем реалии, которая получила переосмысление в культуре, стала знаком особой отмеченности человека, знаком ярких достижений и побед независимо от фразеологизма. Об этом свидетельствуют другие знаки, принадлежащие по теме космическому коду культуры: предметы материального мира, изображения природной реалии - звезды (наградной знак; узор на тканях; элемент архитектурного украшения и др.), различные действа (называние небесного тела именем выдающегося деятеля; ритуал награждения; установление именного знака в Аллее звезд и др.), литературные образы звезды (например, «И во лбу звезда горит» у Царевны-Лебедь в сказке А.С. Пушкина), вербальные знаки с символьной семантикой (звезда, звездная дорожка и др.).

Главная идея в этой части работы заключается в том, что уже сам выбор «строительного материала» для фразеологического образа не случаен, что в троп языкового знака входит уже окультуренная сущность.

В этой части исследования лингвокультуролог опирается на собственную культурно-языковую компетенцию и работает методом «глубокой интроспекции», о котором Л. Теньер писал как о методе, апеллирующем к внутреннему опыту, экспериментальном «и, следовательно, объективном» Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М.: Прогресс, 1988. С. 49.. Особое внимание уделяется интерпретации слов-компонентов фразеологизмов (фразеологизмов в целом) в тематических кодах культуры.

Так, фразеологизм белый свет <мир> клином сошелся означает - `Установился окончательный и единственный, предельно узкий выбор чего-л.'. Имеется в виду, что для кого-л. лицо, группа лиц, предмет, какое-л. увлечение, занятие являются самым желаемым; представляются незаменимыми в осуществлении каких-л. задач, намерений. С помощью фразеологизма выражается негативное ЦЭО к происходящему, реже - нейтральное, с негативным развитием в тексте, иногда с долей иронии, обычно в конструкциях с отрицанием. Ср.: Марк - для него свет клином на музыке сошелся… (В. Розов «Вечно живые»). - Если она не ответит мне и на это письмо, то все - вычеркну тогда ее из своей личной жизни. Дам ей понять, что на ней свет клином не сошелся… (В. Аксенов «Апельсины из Марокко»).

В основе создания фразеологизма как языкового знака лежит метафорическое сходство клина - узкого, маленького участка земли, издревле на Руси служащего измерением «своего» пространства для деятельности, и выбранного из многих единственного объекта повышенного внимания, сильного чувства. В образ вкраплено также олицетворение, т.е. приписывание природному объекту (свет, белый свет, мир) действия, присущего человеку (сошелся). Образ фразеологизма основан на архетипическом представлении о белом свете как об окружающем мире, вселенной; образ «будит» в сознании древнейшее, мифологическое, противопоставление света как жизни на земле - темному пространству за его пределами. Совокупность компонентов свет <белый свет, мир> и сошелся соотносится с пространственным кодом культуры, в знаках которого получили воплощение различные представления об устройстве мира; компонент клин - с пространственным и антропным, т.е. собственно человеческим, кодом культуры, так как связан с определением участка для деятельности человека. Соотнесение компонентов фразеологизма с кодами культуры обнаруживает воплощенные в предметах, действиях, их образах и представлениях о них культурные смыслы «меры», «ограничения», культурные прескрипции, выраженные в текстах и стереотипных представлениях. Так, клин не только в образе фразеологизма, но и в русской традиционной культуре в целом: в быту и деятельности, в фольклоре - является своего рода мерой, эталоном в описании уменьшения, ограничения целого до части. Клин - древнейшая русская измерительная категория деятельности человека на своем участке; культурным смыслом данной реалии является архетипическое противопоставление своего пространства (клин) - всему остальному (свет). Конфигурация клина переосмыслена в культуре в оценочных категориях: «узкий» оценивается негативно, так как связан с уменьшением целого до части, с ограничением как ущемлением чьих-л. возможностей, желаний. Культурные установки, образно выраженные в поговорках, предписывают увеличивать, расширять, а не сужать границы какого-л. пространства, говорят о том, что главное - возможность выбора. Ср.: Свет-то не углом (клином) сошелся, найдешь себе место; На свету не на клину - места для всех будет. В образе фразеологизма подчеркивается несоизмеримость клина и широкого пространства всего окружающего мира; этому уподоблена несоизмеримость важности одного объекта и важности других многочисленных объектов, достойных сильного чувства и высокой оценки. Тем самым, культурная семантика фразеологизма создается благодаря «подключению» фразеологизма к кодам культуры, подтверждению в них значимости тех или иных сущностей, которые «попали» в образ фразеологизма с уже сформированным в культуре смыслом. Возникающая в результате интерпретации фразеологизма культурная коннотация обусловливает негативное ценностно-оценочное отношение к происходящему. Таким образом, фразеологизм белый свет <мир> клином сошелся передает стереотипное представление о предельном сужении интересов, пристрастий, занятий кого-л. до чего-л. одного, заменяющего все остальное, и такое сужение интересов в культуре оценивается негативно.

Интерпретация фразеологизмов в кодах культуры дает возможность раскрыть культурную значимость составляющих его слов-компонентов, определить его роль как знака культуры, описать, как культура воплощается во фразеологическом знаке.

Исследование на широком материале показывает, что фразеологизмы, как всякие тексты культуры, неоднородны. Фразеологизмы не принадлежат какому-либо одному временньму пласту; это своего рода константы культуры, осуществляющие, согласно Ю.С. Степанову, функцию механизмов единства и не позволяющие культуре распасться на изолированные хронологические пласты. Именно этим определяется «долгожительство» фразеологизмов в живом языке: будучи «свернутыми», «сжатыми» текстами культуры, они хранят и передают в речи культурную информацию.

Раздел III «Символьный компонент в семантике фразеологизмов. Фразеологизм в роли символа, эталона, стереотипа» посвящен обоснованию 7 положения диссертации, связанному с исследованием символьной семантики фразеологизмов, с анализом их особой знаковой функции - быть символом (эталоном, стереотипом).

Понятие символа лежит в основе различных концепций - от структурной лингвистики Ф. де Соссюра и учения В. Гумбольдта о внутренней форме, от концепции коллективного бессознательного (К. Юнг) и философской герменевтики (Г.-Х. Гадамер) до философии символических форм (Э. Кассирер), теории символического интеракционизма (Дж. Мид, Г. Блумер, И. Боффман), «языка» трансцендентного (К. Ясперс) и др.

Все существующее в мире приобретает в процессе освоения и познания семиотический смысл, который возникает из небуквальных смыслов вещей. Мир в его символическом восприятии освобождается от своей физической, материальной природы, в процессе осознания человеком мира объекты материального мира, став символами, приобретают знаковость мира идеального. Мы видим сущность символа не в обозначении, а в символическом отношении к реальности и, тем самым, преодолении смысловой определенности знака. Полагаем, что особая роль в этом процессе принадлежит фразеологизму как знаку вторичной семиотизации. Изучение символа во фразеологии ведет свою историю с описания жестовых, соматических, цветовых фразеологизмов (В.Г. Гак, Г.Е. Крейдлин, Т.З. Черданцева, А.М. Мелерович, И.Н. Черкасова и др.). В нашем понимании, символы культуры представляют собой знаковые постоянные (константы), или особого рода устойчивые образы, в структуре которых предметный образ и глубинный смысл находятся в тесной взаимосвязи. Символы культуры являются устойчивыми знаками, в которых воплощены ценностные смыслы культуры. Человек в процессе деятельности открывает для себя предмет, в процессе же символизации мира происходит открытие человеком знака в объекте. Реалия может быть награждена окультуренным смыслом и начинает служить устойчивым знаковым заместителем этого смысла, или символом. Поскольку та или иная реалия приобрела в культуре статус символа, ее имя в той или иной ситуации служит не только заместителем самой реалии, но и вербальным заместителем символа, т.е. также воплощает в себе культурные, ценностные, смыслы. Включенное во фразеологизм в качестве компонента, это имя-символ инкорпорирует свои смыслы в семантику фразеологизма, чем обусловливает его особую, символическую, роль.

В работе подробно исследуется семантика фразеологизмов с «пищевыми» компонентами и доказывается их символьная значимость в пространстве культуры, в таком ее коде, как пищевой.

На первый взгляд, питание - самое обыденное явление жизни; что может быть проще еды, питья или стола, с которым связано приготовление и прием пищи? Но прием пищи является не только физиологическим актом - он регламентирован социальными нормами и традиционными обычаями. О переосмыслении пищи в ценностных категориях культуры свидетельствуют знаки из ее различных «пластов» - фольклорного, религиозного, литературного и др. Так, в сборнике пословиц В.И. Даля есть рубрика “Пища”, где в пословицах и поговорках отражена совокупность народных представлений, в которых значимость, ценность еды осмысляется в морально-нравственных и социально-духовных категориях; см.: Каков ни есть, а хочет есть; Каков у хлеба, таков и у дела; Ешь с голоду, люби смолоду; Хлеб-соль ешь, а правду режь и др. В библейских притчах, построенных на иносказании, образ пищи занимает одно из самых главных мест; см.: Иную притчу сказал Он им: Царство Небесное подобно закваске, которую женщина взявши положила в три меры муки, доколе не вскисло все (Мф. 5, 15). Осмысление пищи в категориях религиозного мировоззрения послужило основой ее особой, символической, роли в духовно-нравственных максимах Библии; см.: Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6) и мн. др. О роли пищевого кода культуры в означивании мира говорят и многочисленные факты языка: метафоры еды и связанных с ней действий и процессов служат появлению новых слов и значений; ср.: вкус; насолить; проглотить; переварить; горечь поражения и мн. др. Многочисленные образы в литературе также связаны с “пищевой” символикой; ср.: И пищей скорби упитала / Твою взволнованную грудь (В. Бенедиктов «Совет»); “Вином тоски и хлебом испытаний / Душа сыта” (М. Волошин «Склоняясь ниц, овеян ночи синью…») и мн. др.

В работе создан перечень русских фразеологизмов, в которых с помощью “пищевых” образов описывается собственно “пищевая” и другие темы: сидеть на пище святого Антония; перебиваться с хлеба на квас; сбоку припека; отрезанный ломоть; как сыр в масле кататься; снимать сливки; вешать лапшу на уши; чепуха на постном масле и мн. др. Лингвокультурологический анализ фразеологизмов с «пищевыми» компонентами в пищевом коде культуры позволяет определить их символическую значимость, описать особую культурную функцию.

Так, образ фразеологизма впитывать <всасывать> с молоком матери - `Прочно усваивать с самых ранних лет' восходит к древнейшему представлению о питании как о естественном усвоении организмом человека чего-л. и восходит к латинскому изречению: Ut poene cum lacta nutricis errorem suxisse videamur `Так что мы, кажется, почти с молоком кормилицы впитываем заблуждение' (Цицерон, Тускуланские беседы). См. иллюстрации: Русский человек - гордый человек; с детства он с молоком матери всасывает любовь ко всему русскому (Н. Тихонов «Великая гордость»).

Возникновение образа связано с архетипическим противопоставлением души и тела и древнейшей мифологической формой осознания мира - анимистической, т.е. одушевлением свойств человека и их проявлений. Можно также говорить о том, что образ фразеологизма соотносится с архетипом матери и младенца, по К. Юнгу. В основании образа лежит метафорическое уподобление духовного воспитания - питанию младенцев грудным молоком и обозначает процесс усиленного, глубокого восприятия чего-л.; см. этимологию слова воспитать; ср. отражение сходного образа в выражении впитывать в себя новые знания, идеи и т.п. Слова-компоненты фразеологизма впитывать, всасывать, с молоком, матери являются словами, именующими ситуацию, которая стала знаковой в ее культурном осмыслении, так как ее компоненты обрели смысл, отвлеченный от повседневных реалий. Обычное житейское действие было выделено человеком из контекста действительности на уровень его мировоззренческого осмысления. Об этом свидетельствуют различные факты культуры - обрядово-ритуальные практики, религиозное переосмысление кормления, образы фольклора, литературы, живописи и др. См. в Библии: «Как новорожденные младенцы, возлюбъте чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение» (Первое соборное послание св. ап. Петра 2: 2). См. в литературе: «С первым вздохом, с первым глотком материнского молока эта вера со мной» (Р. Рождественский «Нахожусь ли в дальних краях…»); см. православную икону «Млекопитательница»; см. образ матери, кормящей младенца, в фильме Ю. Норштейна «Сказка сказок» и др.

Переосмысленные в духовном плане реалии явлены и в образе фразеологизма, о котором можно сказать, что он создан в культуре и из культуры «пришел» в язык. Впитывать <всасывать> в образе фразеологизма значит не просто усваивать, поглощать жидкость, пищу, а проникаться поглощенным, и поглощенное означает пищу духовную: мысли, правила поведения, заповеди и др. Молоко матери есть символ животворящей сущности; оно символизирует силу, которая взращивает человека и создает его жизненную крепость. Кроме того, молоко матери является пищей для младенцев и потому ассоциируется с началом жизни; своей формой сочетание молоко матери указывает на принадлежность реалии ее производителю, а также на родственную связь, переосмысленную как связь духовную между людьми - преемниками рода, культурных знаний, традиций, основ мировоззрения. Тем самым доказывается особая функция фразеологизма - символизировать усвоение морально-нравственных принципов, взглядов, а также их естественность, органичность для данного человека. Фразеологизм как культурный знак свидетельствует: в желании осмыслить не бытовое, а бытийное значение всего того, что происходит в мире, человек придал обычной ситуации - кормлению младенца материнским молоком - символический смысл, соединяющий данную ситуацию с ценностями, выделенными человеком в процессе осознания мира. Таким образом, если в деятельности человек открывает для себя предмет, то в процессе ценностного переосмысления мира происходит открытие в предмете символа, содержанием которого является нечто значимое в духовно-нравственном и морально-социальном плане.

Исследование ряда фразеологизмов с одним и тем же символьным компонентом показало, что в фокусе въдения в разных фразеологизмах оказывается та или иная грань символа; тем самым во фразеологии осуществляется системное смысловое закрепление символа. Так, анализ фразеологизмов с ключевыми компонентами хлеб, каша позволил в ходе их интерпретации в пищевом коде культуры извлечь различные культурные коннотации и доказать наличие разных символических смыслов. Исследование фразеологизмов с компонентом хлеб позволяет сделать вывод о том, что они имеют не только разное языковое значение, но и разное символическое прочтение. Реалия хлеб в русской культуре приобрела разные смыслы: `ценность', `дар Божий, `гостеприимство', `пища, основа пропитания', `основа существования', `минимум питания', `ограничение в жизненно необходимом'; они воплощены в разных знаках культуры, в том числе и во фразеологии. Так, фразеологизм не хлебом единым, возникший из евангельского текста: Не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Матф. 4, 3-4), воплощает в себе идею потребности человека в извечной духовности. В другом фразеологизме с компонентом хлеб - даром <зря> хлеб есть закреплен символический смысл хлеба как основы пищи человека, его существования. Однако существование, уподобленное исключительно поеданию хлеба, не является достойным человека и не отвечает значимости хлеба - дара Божьего; на этом фоне формируется негативное ЦЭО фразеологизма. В семантику фразеологизмов перебиваться с хлеба на квас; посадить на хлеб и воду внесен символический смысл хлеба как минимального объема средств, не достаточных для поддержания физического существования человека; этот смысл запечатлен в культуре; см. в шутливых поговорках: Хлеб да вода - молодецкая еда; Хлеб да вода хоть кому так промнут бока и др.

Онтологические признаки простого и вместе с тем древнейшего вида пищи, каши, такие как: вязкость, нерасчлененность на отдельные фрагменты, неспособность сохранять форму - были переосмыслены в ценностных категориях культуры: `порядок/беспорядок', `надежность/ненадежность', `простота/сложность'. То, что каша является основным блюдом в русской пищевой культуре, обусловило соединение с ней таких культурных смыслов, как `жизненная важность', `ценность'. Будучи основным видом питания, каша оказалась вовлечена в семейные, коллективные, трудовые обряды, стала их центром, и это обеспечило ее связь с таким культурным смыслом, как `коллективность'. Получившие отражение в обрядово-ритуальных практиках, в образных текстах фольклора, литературы, в детских играх, культурные смыслы каши «вплетаются» также и в семантику фразеологизмов, как общеизвестных, так и диалектных.

В семантику общеязыковых фразеологизмов заваривать кашу - `Затевать сложное, хлопотное дело; создавать сложную, с неясными последствиями ситуацию' и расхлебывать кашу - `С трудом справляться со сложными, негативными последствиями каких-л. непродуманных действий' входят смыслы, которыми «нагружена» в культуре сама реалия каша, - это хлопотливость и сложность. В образе фразеологизма каши не сваришь с кем-л. - `Не договоришься, не сделаешь общего дела' каша символизирует коллективное мероприятие, объединяющее людей. Этот смысл не случаен - его корни уходят в обрядовые действа, связанные с рождением и крещением, в социально значимые ритуалы артельного труда и питания; этот смысл звучит в народных максимах - поговорках: Где каша, там и наши; Ешь кашу, да говори нашу; Мы с ним однокашники. Другие культурные смыслы - `жизненная важность', `ценность' - «вошли» символьной частью в семантику фразеологизма мало каши ел <съел>, у которого два значения: `1. слаб физически, неокрепший (обычно о юном, молодом человеке, который физически не готов к чему-л.); 2. неопытен, недостаточно сведущ в чем-л.'. Символический смысл каши `основа питания, дающего жизненную силу', подтверждена в пословицах и поговорках, сказках, детском фольклоре; см.: Гречневая каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец родной; Без каши обед не в обед; Сорока-ворона кашку варила, деток кормила и др. Недостаточное количество съеденной в детстве каши становится в образе фразеологизма своеобразным мерилом в оценке 1) здоровья, физической крепости и 2) различных способностей человека.

Питание - исторически изменчивый компонент общечеловеческой материальной культуры, который вносит свою лепту в формирование культуры духовной; питание - проявление образа жизни народа; в пищевых традициях можно увидеть отражение морально-нравственных принципов любого культурного социума. Лингвокультурологический метод исследования на материале разных языков доказывает универсальность этого подхода в комплексном анализе фразеологизма как знака языка и культуры.

Для сопоставления с русским материалом обратимся к данным языка иной структуры, отражающего иное мировоззрение. Так, питание, кухня и процесс приема пищи являются значимой частью вьетнамской культуры Большой вьетнамско-русский словарь: В IV тт. Том I. А - С. /Сост.: Н.В. Солнцева, В.А. Андреева, В. В. Иванов, Ву Лок, Нгуен Ван Тхак, Нгуен Тует Минь. М., Восточная литература, 2006. Глазунова С.Е. Национальная вьетнамская кухня как отражение культурных и философских традиций // Лингвострановедение: Методы анализа, технология обучения. Шестой межвузовский семинар по лингвострановедению. Москва, 17-18 июня 2008 г. Сб. научных статей. Ч. 2. - М.: МГИМО-Университет, 2009. С. 15-27..

Ценностное переосмысление пищи доказывают многочисленные факты пищевого кода; см. поговорки: An cвy nбo rбo cвy n?y - букв. «С какого дерева ешь плоды, то дерево и огораживаешь забором» `С чего кормишься, то и оберегаешь' (ср. рус. Чье кушаю, того и слушаю); An cь nhai, nьi cь nghi - букв. «Когда ешь - жуй, когда говоришь - думай» (ср. рус. Сначала подумай, а потом говори); Ti?ng chаo cao hхn mвm c? - букв. «Приветствие выше, чем поднос с угощением» `Приветствие важнее угощенья' (ср. рус. Добрые слова лучше мягкого пирога); V? ch?ng nhэ рua cь рфi - букв. «Муж с женой как палочки для еды составляют пару» (ср. рус. Муж - церковка, жена - маковка; ср. также поговорку для выражения, в основном, негативной оценки проявления такого единства: Муж да жена - одна сатана) и др.

Значимость пищевого кода закрепилась в этикетной формуле вьетнамского приветствия: Bбc (cф, chбu) рг an cхm chэa? - букв. «Вы уже ели?». Рис для Вьетнама - это история, культура, менталитет нации, поэтому вьетнамское слово «cхm» имеет 2 значения - 1. `вареный рис' и 2.`еда'; выражение an cхm - букв. «есть рис» означает `есть, кушать'.

Многие смыслы, воплощенные в знаках пищевого кода вьетнамской культуры, оказываются созвучными тем, которые находим в русском пищевом коде; при всей специфичности образов и символов обнаруживается универсальность значимых для человека понятий.

Так, во вьетнамских фразеологизмах слово «cхm» по своей символической значимости соизмеримо с русским словом-символом хлеб и при переводе является его эквивалентом. Ср.: cхm аo - букв. «рис и рубашка» `Хлеб насущный, самое необходимое'. Как хлеб в русских фразеологизмах посадить на хлеб и воду; с хлеба на квас перебиваться служит эталоном минимального, недостаточного питания для существования человека, так во вьетнамских единицах эту функцию выполняет слово-символ рис; см.: cхm ba bбt, бo ba manh - букв. «три чашки риса да три одежонки» `Довольствоваться малым, иметь небольшие запасы'.

Также по широкому спектру символической значимости рис во вьетнамской фразеологии не уступает главному «пищевому» символу русской культуры; ср.: cхm b?c, рua ngа - букв. «Рис на серебре, палочки для еды из слоновой кости» `Жить (купаться) в роскоши'; cхm sфi bуt l?ra, ch?ng gi?n b?t l?i - букв. «Рис кипит - убавь огонь» `Муж сердится - придержи язык'; cхm nhа mб v? - букв. «Еда да щечки жены» `Добропорядочная жизнь' (ср. рус. Добрая жена да жирные щи - другого добра не ищи) и др.

Если в русском языке семантика сыра как знака материально благополучной жизни отражена в одном фразеологизме - как сыр в масле кататься, то во французской фразеологии и культуре в целом данная реалия стала важнейшим многозначным символом. Так, известна фраза Черчилля: «Un peul qui a produit 180 variйtйs de fromages ne peut pas кtre sur son dйclin!» - `Не может переживать упадок народ, производящий 180 сортов сыра!'; см. также поговорку: Il existe autant de fromages que de jours dans l'annйe - `Существует столько же сортов сыра, сколько дней в году'. Об эталонной функции данной реалии свидетельствует большое количество фразеологизмов; см., например: faire de qch un fromage - букв. «делать из чего-л. сыр» `преувеличивать значимость' (ср. рус. делать из мухи слона).

Лингвокультурологическое исследование фразеологизмов, таким образом, ведет к сопоставлению культурных смыслов, которые воплощает в разных знаках, в том числе и во фразеологии, та или иной национальная культура.

В работе подробно проанализирована символьность русских фразеологизмов в различных кодах культуры (пространственном, природном, соматическом и др.). Особое внимание уделяется вопросу о разделении символов и квазисимволов (эталонов и квазиэталонов, стереотипов и квазистереотипов). Предлагается следующее понимание: компонент фразеологизма является материальным экспонентом культурного смысла - символом, если обнаруживает устойчивое символьное прочтение и за рамками фразеологизма - в многочисленных фактах культуры, разъясняющих культурный смысл данного знака. Не являются символами компоненты фразеологизма, если нет подтверждения их символьной значимости в культуре, однако тот или иной компонент может обрести устойчивый культурный смысл и стать его вербальным носителем исключительно во фразеологизме, т.е. быть квазисимволом.

Поясним сказанное на примере фразеологизма божий дар с яичницей путать, мешать - `Соединять несопоставимые по сути и значимости явления, понятия' (говорится с неодобрением). См.: В списке этом, как ныне повелось, сознательно смешаны кони и люди, божий дар с яичницей <…> пенсии, творческий стаж <…> принципы и убеждения (Независимая газета 2000).

Тропеическим основанием внутренней формы фразеологизма является оксюморон, свойственный народной смеховой культуре; см. похожие по модели и по парадоксальности выражения: Смешал богородицу с бубликами; Начал духом, а кончил брюхом; По церковному запел, да на плясовую свел и др. Также здесь усматривается совмещение разных уровней семиотичности: тяготение к высокому, духовному (дар Божий) и ориентация на чисто практическую сферу (яичница).

Как сама реалия, так и компонент в образе фразеологизма яичница не несет в себе культурного смысла чего-л. малозначимого, низкого: такой смысл яичницы не подтвержден в кодах культуры. Напротив, в обрядовом фольклоре она символизирует семейное «плодородие», занимает знаковое место на свадебном столе. Также встречается олицетворенный образ яичницы в песнях, в шуточном (и при этом древнейшем) переосмыслении поедания пищи как ее завоевания: «Пошел Матвей на разбой с топором / Яишницу на шестке сказнил [казнил]». В сборнике В.И. Даля имеется поговорка, в которой образ яичницы соединен со стереотипными представлениями о неприхотливом быте цыган: Кому что по душе, а цыгану яичница. В литературе образ яичницы является редкостью: «[Иван Павлович]: В должности экзекутора, Иван Павлович Яичница. [Жевакин (недослышав):] Да, я тоже перекусил». Напротив, другой ключевой компонент фразеологизма, божий дар, соотносится с религиозным кодом культуры и является устойчивым символом всего высокого, духовного. См. в Библии: Дар Божий - жизнь вечная (Римл. 6, 23); Если человек ест и пьет и видит доброе во всяком труде своем, то это - дар Божий (Еккл. 3, 13). В фольклоре говорится о даре Божьем - хлебе; см.: Не хорошо дар Божий ногами топтать (ронять крохи на пол); см. также в литературе: «Он почитал за грех продавать хлеб - Божий дар» (И. Тургенев «Однодворец Овсяников») и др.

Божий дар, устойчиво символизирующий ценность и высоту в культуре, уподоблен во фразеологизме простейшему, обиходно-бытовому, смысл которого воплощает в себе яичница. Данный компонент (как и сама реалия) в культуре не является символом, однако в образе фразеологизма становится квазисимволом, и это не случайно: «продвижению» яичницы на пути к символизации способствует то, что данная реалия приобрела статус стереотипа - устойчивого представления о легкости ее приготовления. Такое представление лежит в основе эталонизации яичницы как своеобразной меры самого легкого, простейшего; более того, умение готовить только яичницу приравнено к неумению готовить; см., например типичные выражения упрека/похвалы: Даже яичницу приготовить себе не можешь! Молодец, уже научился жарить яичницу и др. Ср.: “- Я возвращаю мою жену <…> Она абсолютно не умеет готовить! <…> Утром яичница, днем яичница, вечером яичница” (к/ф “Одиноким предоставляется общежитие”). Тем самым, в культурную семантику фразеологизма входит уже существующее, сформированное в деятельности, хотя и не достигшее статуса символа, устойчивое представление о яичнице как о чем-л. простейшем, обиходно-бытовом. Поэтому можно утверждать, что во фразеологизме божий дар и яичница являются соответственно символом и квазисимволом явно несопоставимых по значимости сущностей.

Эталон и квазиэталон, стереотип и квазистереотип различаются на тех же основаниях. Мы говорим об эталоне, если реалия и вне фразеологизма служит устойчивой мерой количества или качества. Мы говорим о стереотипе, если образное описание какой-л. ситуации во фразеологизме согласуется с устойчивым представлением об образце каких-л. действий, и это представление закреплено в культуре, подтверждено ее фактами.

Так, фразеологизм по душе - `Приятно, нравится' в целом выполняет культурную функцию эталона при измерении соответствия чего-л. душевным качествам, идеалам кого-л. См.: Синцов надеялся, что идти с ним вызовется Комаров: его спокойствие и ровность были Синцову по душе и внушали особое доверие (К. Симонов «Живые и мертвые»). В образе фразеологизма компонент душа соотносится с духовно-религиозным кодом культуры, являясь мерилом нравственной силы человека, его духовной сущностью. О понимании души как эталона, т.е. меры, свидетельствуют многие факты культуры, например пословицы и поговорки: Душа всему мера; Душа меру знает; Душа не принимает и др.

Как пример квазиэталона рассмотрим фразеологизм от фонаря делать что-л. - `Без всякого основания, без понимания существа дела' (говорится с неодобрением). См.: - Только это… не надо изображать, что мы все тут - от фонаря работаем, - сказал Серега [рабочий колхоза - врачу] сердито. - Все мы, в конце концов, живем в одном государстве (В. Шукшин «Беспалый»).

В Музее Мосгорсвета «Огни Москвы» нами получена версия происхождения фразеологизма из профессионального арго первых московских фонарщиков. Количество фонарей, которые обслуживал каждый фонарщик, было строго нормированным, но количество реально действующих (заправленных, не разбитых) фонарей при этом не учитывалось - неточность такого подсчета и легла в основу создания фразеологизма. Представляется также, что «попадание» в образ такой реалии, как фонарь, «подкреплено» ироническим отношением в русской культуре к фонарю как знаку ночной (недеятельной) жизни. Негативные образы фонаря часты в литературе и городском фольклоре; ср.: «Пока с разбитым фонарем, / Наполовину притушенным, / Среди кошмара дум и дрем / Проходит Полночь по вагонам» (И. Анненский «Зимний поезд»); «Я надену черную рубаху, / И вослед за мутным фонарем, / По камням двора пройду на плаху…» (Н. Клюев «Я надену черную рубаху…»); «А где ж та река, тот фонарь, почему не горит <…> / Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик тот спит…». См. также образ фонаря в фольклоре: Голова без ума, что фонарь без свечи и др. В ряду дериватов и сочетаний с данным словом преобладают негативные оценки; ср.: офонареть `внезапно утратить способность адекватно воспринимать и оценивать происходящее'; ставить/наставить <засветить; навесить> фонарей кому-л. `наносить кому-л. побои, причинять ушибы, приводящие к гематомам (синякам)', фонарь под глазом `синяк от побоев, ушибов'; красный фонарь `публичный дом'. Ср. также фразеологизм до фонаря - `абсолютно не волнует', в образе которого фонарем измеряется безразличие человека к происходящему.

Имеющиеся факты культуры, как и сама версия происхождения фразеологизма, подтверждают неслучайный выбор реалии, однако только в образе фразеологизма фонарь обрел статус меры неделового отношения к чему-л., безосновательности, непродуманности действий, поэтому является квазиэталоном.

В функции стереотипа рассмотрим фразеологизм - не бей лежачего работа. Значение этого фразеологизма - `Слишком легкая, не требующая никаких усилий, забот, хлопот'; ЦЭО фразеологизма зависит от культурных установок, которыми руководствуется «здесь и сейчас» коммуникант. Ср.: - Чего тебе не хватает? Работенка - не бей лежачего: трубку подыми, трубку положи (И. Гуро «Под самой Москвой»). Больно ударила его отставка, не мог примириться, что не у дел. Устроился по знакомству каким-то регистратором, работа, как говорится, «не бей лежачего». А ему подавай дело - привычное, кипучее (И. Грекова «Хозяйка гостиницы»). - Ну, как же? Подошло воскресенье - ты сидишь день-деньской сложа ручки <…> Работа - не бей лежачего. И не совестно ведь! - искренне изумлялся дед. - Неужели не совестно? (В.Шукшин «Непротивленец Макар Жеребцов»).

Возникновение фразеологизма связывают с правилом кулачного боя, прописанным в «Указе» 1726 года: «Кто упадет, лежащих никогда не били бы»; см. также поныне существующее правило в детских играх: лежачего не бьют. Образ фразеологизма «будит» представление о древнейшем противопоставлении стоячего и лежачего положения, при котором позиция лежащего не только в борьбе, но и ситуации болезни (ср. лежачий больной; слечь и др.) символизирует беззащитность, слабость человека. Совокупность компонентов фразеологизма соотносится с антропным кодом культуры, в котором лежачее положение переосмыслено как безделье; см. в фольклоре: Лежа не работают; Я работаю, работаю, работы не боюсь: если правый бок устанет, я на левый повернусь! См. фразеологизмы: лежать на печи; лежать на боку; ср. также отфразеологическую лексику: лежебока, лежень `бездельник'. Образ фразеологизма «вступает в противоречие» с общеизвестными прескрипциями культуры о необходимости труда «в поте лица своего», т.е. требующего большого физического напряжения, старания. Лежачее положение в русской культуре в целом предстает в качестве образца мнимой физической слабости, праздности; тем самым, фразеологизм не бей лежачего выполняет функцию стереотипа «русского безделья».