Размещено на http://www.allbest.ru

На правах рукописи

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

КОММУНИКАТИВНАЯ СТРАТЕГИЯ «РЕЧЕВАЯ МАСКА»

(НА МАТЕРИАЛЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ А. И Б. СТРУГАЦКИХ)

10.02.01 - русский язык (филологические науки)

Шпильман Марина Владимировна

Новосибирск 2006

Работа выполнена на кафедре современного русского языка ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор Татьяна Александровна Трипольская

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Ирина Анатольевна Мартьянова

кандидат филологических наук, доцент Марина Владиславовна Пляскина

Ведущая организация - Томский государственный педагогический университет

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Новосибирского государственного педагогического университета.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент Булыгина Е.Ю.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертация посвящена анализу феномена речевой маски как одной из коммуникативных стратегий языковой личности. «Речевая маска» - это чужой языковой образ, выбор которого обусловлен целями говорящего, ситуацией, формой общения, фактором адресата; это временная и ситуативная эксплуатация чужого речевого поведения, основанная на зафиксированном в сознании носителей языка обобщенном представлении о том или ином типе коммуникантов.

Актуальность работы определяется ее принадлежностью к доминирующему в современной лингвистике коммуникативному подходу, в рамках которого разрабатывается теория коммуникации. Теория коммуникативных стратегий вписывается в общую теорию коммуникации, поскольку опирается на такие актуальные направления современной лингвистики, как прагматика (Т.А. Ван Дейк, Н.Д.Арутюнова, Е.В.Падучева, Т.В.Булыгина, Т.Г.Винокур, В.З.Демьянков, И.М.Кобозева, М.Ю.Федосюк, М.В.Китайгородская и др.), риторика (И.А.Мартьянова, А.П.Чудинов, И.А.Стернин, А.К.Михальская, А.А.Волков, А.К.Авеличев, С.И.Гиндин и др.), диалоговедение (М.М.Бахтин, Л.П.Якубинский, В.Д.Девкин, О.А.Лаптева, Г.Е.Крейдлин, М.А.Кронгауз, Е.Н.Ширяев и др.) и лингвистическая конфликтология (С.Г.Ильенко, М.Ю.Дымарский, К.Ф.Седов, В.В.Третьякова, Н.В.Муравьева и др.), социолингвистика (Л.П.Крысин, Е.А.Земская, В.А.Карасик, Т.М.Николаева и др.), психолингвистика (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, А.А.Залевская, Т.Ю.Сазонова и др.), теория языковой личности (Г.И.Богин, Ю.Н.Караулов, Т.Г.Винокур, Ю.Д.Апресян, Н.Е.Сулименко, Н.Д.Арутюнова и др.).

Несмотря на интерес, проявляемый лингвистами к проблеме коммуникативных стратегий и активную ее разработку в последнее время [Демьянков 1979, 1982; Сухих 1986; Койт, Ыйм 1988; Карасик 1992; Тарасова 1993; Почепцов 1994; Иссерс 1996, 1999; Седов 2000; Труфанова 2001; Янко 2001; Иванова 2001; Макаров 2003; Муравьева 2004; Гулакова 2004; Комарова 2006 и др.], до сих пор не существует однозначного понимания природы коммуникативной стратегии, поскольку в разных научных направлениях исследуются лишь отдельные аспекты этого сложного явления. Так, например, в рамках прагматического подхода изучается деятельностная составляющая стратегии, конфликтология рассматривает стратегии поведения человека в конфликтной коммуникативной ситуации, социолингвистика - влияние социальных факторов на выбор и реализацию коммуникативной стратегии и т.д. Тем не менее всеми лингвистами признается, что изучение конкретных коммуникативных стратегий немыслимо без обращения к языковой личности, их использующей.

Связь теории коммуникативных стратегий и теории языковой личности имеет двунаправленный характер: изучение коммуникативных стратегий позволяет установить зависимость выбора и реализации той или иной коммуникативной стратегии как от норм коммуникации, принятых в социуме, так и от индивидуальных особенностей языковой личности. С этой точки зрения исследование коммуникативной стратегии «речевая маска» с опорой на модель языковой личности персонажа художественного текста представляется перспективным, поскольку такая «художественная модель» почти всегда имеет в реальном мире соответствие с определенной «социальной моделью»: «говорящий человек в романе - существенно социальный человек, исторически конкретный и определенный, и его слово - социальный язык (хотя и в зачатке), а не «индивидуальный диалект» [Бахтин 1995: 108].

Степень разработанности проблемы. Интерес, проявляемый в последнее время к коммуникативным стратегиям, не случаен, он обусловлен требованиями современного мира: все чаще результаты лингвистических исследований находят применение в таких областях, как журналистика, политология, реклама, связи с общественностью и собственно филологический анализ художественного текста. «Речевая маска» как филологический феномен также привлекает внимание исследователей [Винокур 1959; Виноградов 1980; Земская 1983; Винокур 1984; Лотман 1985; Иссерс 1996; Ильин 1998; Шмелева, Шмелев 1999; Стернин 2001; Тюпа 2002; Плеханова 2002; Кузнецова 2004; Голубева 2004; Попова 2005], однако до сих пор в современной филологической науке нет единой позиции по поводу того, что же считать речевой маской. В каждой работе это явление определяется, исходя из конкретных потребностей исследования. Поэтому настоящее исследование в первую очередь ориентировано на моделирование и изучение такой коммуникативной стратегии, как «речевая маска», и тем самым включается в обсуждение актуальных проблем, связанных с современной теорией коммуникации, а также с исследованием языковой личности.

Теоретической базой диссертации послужили работы отечественных и зарубежных исследователей, посвященные теории коммуникативных стратегий (Т.А. Ван Дейк, В.З.Демьянков, О.С.Иссерс, В.И.Карасик, Г.Г.Почепцов), теории языковой личности (М.М.Бахтин, В.В.Виноградов, Г.И.Богин, Ю.Н.Караулов, Т.Г.Винокур, Ю.Д.Апресян, Н.Д.Арутюнова), а также работы, в которых обсуждаются проблемы разграничения речевых партий повествователя и персонажа (В.В.Виноградов, М.М.Бахтин, В.Шмид, Б.А.Успенский, Ю.Д.Апресян, Е.В.Падучева, Н.А.Кожевникова, Г.М.Чумаков, С.Г.Ильенко).

Объектом данного исследования является дискурс языковой личности персонажа художественного произведения. Опираясь на мнение Ю.Н.Караулова о том, что литературный герой может быть рассмотрен как модель языковой личности [Караулов 1987], в данной работе мы исследуем в качестве таковой персонаж художественного текста А. и Б. Стругацких Максима Каммерера.

Предмет исследования - коммуникативная стратегия «речевая маска».

Целью диссертационного исследования является моделирование и описание коммуникативной стратегии «речевая маска». С целью исследования соотносится решение следующих задач:

1) рассмотреть основные положения теории коммуникативных стратегий;

2) дать понятие «речевой маски» и описать ее основные функции;

3) рассмотреть «речевую маску» в ряду смежных явлений (подражание, передразнивание, пародирование);

4) выработать методику выделения дискурса языковой личности из структуры художественного текста;

5) исследовать коммуникативные умения языковой личности, влияющие на формирование коммуникативной стратегии «речевая маска»;

6) описать способы формирования коммуникативной стратегии «речевая маска», эксплицирующей коммуникативно-прагматический уровень языковой личности;

7) рассмотреть типы речевых масок, используемые языковой личностью;

8) выявить и проанализировать языковые средства создания коммуникативной стратегии «речевая маска» в их соотношении друг с другом.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в нем формулируется понятие речевой маски как коммуникативной стратегии, дается ее определение, выявляется связь со смежными явлениями (такими как языковая игра и явления имитации), определяются основные функции стратегии «речевая маска». Кроме того, рассматривается соотношение исследуемой коммуникативной стратегии с типами языковой личности, ее использующими. В работе впервые описываются языковые средства создания коммуникативной стратегии «речевая маска», выявляется их место и роль в лексиконе языковой личности, обосновывается их смысловая соотнесенность.

Теоретическая значимость работы определяется, во-первых, ее вкладом в теорию коммуникации в целом и теорию коммуникативных стратегий в частности; во-вторых, соотнесенностью теории коммуникативных стратегий и теории языковой личности; в-третьих, «сквозным» исследованием языковой личности: изучая прагматикон, мы получили сведения об особенностях лексикона и тезауруса исследуемой языковой личности; в-четвертых, моделированием коммуникативной стратегии «речевая маска».

Практическая значимость заключается в возможности использования результатов исследования в спецкурсах и спецсеминарах по теории языковой личности, в курсе общей риторики и в курсе основ речевой коммуникации, а также в разработке практических рекомендаций по созданию речевого имиджа для политиков и общественных деятелей.

Материалом исследования послужили три романа А. и Б. Стругацких «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер». Они связаны сквозным персонажем Максимом Каммерером, рассматриваемым нами в качестве модели языковой личности. Особенностью материала является то, что в каждом из произведений Максим Каммерер предстает в разных возрастных периодах, что позволяет проследить развитие языковой личности. «Обитаемый остров» написан от третьего лица, тогда как два других романа - от первого, то есть главный герой предстает не только как персонаж, но и как персонаж-повествователь. В качестве основного материала используется роман «Жук в муравейнике», поскольку именно в этом произведении главный герой реализует коммуникативную стратегию «речевая маска». Два других романа привлекаются нами в качестве дополнительных с целью проследить развитие коммуникативной компетенции главного героя.

Чтобы выявить признаки коммуникативной стратегии «речевая маска», кроме произведений Стругацких были использованы фрагменты произведений русской классической и современной литературы.

В работе используются следующие методы и приемы: описательный метод, элементы трансформационного анализа, анализ словарных дефиниций, контекстуальный и компонентный анализ, элементы статистического метода, сравнительно-сопоставительный метод, моделирование коммуникативной стратегии «речевая маска».

Апробация работы. Основные положения исследования представлялись в виде докладов на Третьих (2002), Четвертых (2003), Пятых (2004) и Шестых (2005) Филологических чтениях Всероссийской научной конференции в Новосибирском государственном педагогическом университете; на Всероссийской научной филологической конференции «Язык и культура» в Новосибирском классическом институте в 2003г., на Всероссийской конференции, посвященной 70-летию БГПУ «Филология: XXI век (теория и методика преподавания)» в Барнаульском государственном педагогическом университете в 2003г., на конференции молодых ученых в Новосибирском государственной педагогическом университете в 2006г.

Положения, выносимые на защиту:

1. Исследование коммуникативной стратегии эксплицирует все уровни структуры языковой личности, демонстрируя их связь: выбор стратегии обусловлен коммуникативной интенцией языковой личности (область прагматикона); в соответствии с целью создается сценарий действий (область тезауруса); под влиянием той же интенции выбираются адекватные языковые средства (область лексикона), которые вписываются в общий когнитивный сценарий.

2. Поставленные задачи моделирования и изучения коммуникативной стратегии «речевая маска» требуют разграничения своего и чужого слова (речь повествователя, персонажа и персонажной маски). Методика разграничения речевых партий повествователя, персонажа и персонажной маски в рамках художественного текста включает: 1) анализ языковой конструкции текстового фрагмента (прямая речь, косвенная речь, несобственно-прямая речь); 2) определение повествовательной формы (традиционный нарратив или свободный косвенный дискурс) и точки зрения (повествование ведется «извне» или «изнутри»); 3) обнаружение мест, в которых происходит переключение коммуникативных регистров речи (напр., с изобразительного на оценочный); 4) выявление признаков текста нарратора и текста персонажа (грамматические, лексические, стилистические и синтаксические признаки; признаки указательных систем).

3. «Речевая маска» - это особый тип коммуникативной стратегии, основанный на временной и ситуативной эксплуатации чужого языкового образа, который говорящий реконструирует и присваивает с определенной целью; это имитация чужого речевого поведения, включающая иную манеру речи, иной лексикон, предполагающая иную языковую картину мира. Суть этой стратегии в том, чтобы сменить свою речевую манеру на иную, которая принадлежит обобщенному социальному или профессиональному типу, отраженному в нашем языковом сознании. «Речевая маска» характеризуется определенным набором языковых средств, которые языковая личность отбирает, исходя из особенностей своего лексикона, коммуникативной компетенции и языкового вкуса.

4. В основе формирования коммуникативной стратегии «речевая маска», как и других явлений имитации (подражание, передразнивание и пародирование), находится чужая речь, однако цели и способы ее использования в этих видах дискурса различны. Пародируется обычно манера речи, внешность, мимика и жесты конкретного человека с целью создать игровую ситуацию. При передразнивании подчеркивается «чужесть» речи, цель ее использования - выразить свое отношение к форме или содержанию высказывания собеседника. При подражании, наоборот, чужая манера речи выдается за свою. В отличие от этих видов имитации, «речевая маска» всегда осознается как чужое речевое поведение, она основывается на обобщенном образе какого-либо коммуниканта и имитирует не только манеру речи, но и лексикон и картину мира изображаемого человека.

5. Коммуникативная стратегия «речевая маска» выполняет следующие основные функции, которые зачастую реализуются комплексно: 1) манипулятивную; 2) имиджеобразующую; 3) игровую; 4) функцию самовыражения (самореализации).

6. Формирование лексикона речевой маски предполагает обращение к наиболее ярким и значимым языковым зонам, в которых происходит непосредственное воплощение говорящего. Основой для создания стратегии служат те фрагменты лексикона, которые в наибольшей степени освоены языковой личностью: именно они являются областью выбора, эксперимента, семантико-прагматических модификаций. В качестве основных средств создания коммуникативной стратегии «речевая маска» рассмотрены вводно-модальные элементы, лексические средства характеристики манеры речи и эмотивно-оценочная лексика.

7. Языковые средства формирования коммуникативной стратегии «речевая маска», относящиеся к разным областям лексикона языковой личности, тем не менее находятся в отношении смыслового согласования, выполняют общую функцию, создавая образ определенного речевого поведения. Так, характеристики манеры речи актуализируют те или иные свойства изображаемой языковой личности (напр., неуверенность, импульсивность, излишнюю эмоциональность), эти же свойства проявляются в выборе вводно-модальных элементов; языковой и психологический портрет дополняют эмотивно-оценочные единицы, которые отличаются чрезмерной эмоциональностью.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

коммуникативный речевой маска языковый художественный текст

ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В первой главе «Исследование коммуникативных стратегий в современной лингвистической парадигме» рассматриваются вопросы преимущественно теоретического характера, связанные с изучением теории коммуникативных стратегий (КС), дается понятие речевой маски (РМ), осмысливается методика выделения дискурса языковой личности (ЯЛ) из структуры художественного текста.

Лингвистическая наука на современном этапе развития уже не монолитное образование, это целый комплекс направлений, объединенных общей проблематикой исследования - взаимоотношением человека и языка. Общая теория коммуникации, активно разрабатываемая лингвистами в последнее время, аккумулирует идеи таких направлений исследования языка, как прагматика, риторика, социолингвистика, когнитология и психолингвистика, теория языковой личности. Теория КС (Т.А.Ван Дейк, В.З.Демьянков, М.Койт, Х.Ыйм, О.С.Иссерс, Г.Г.Почепцов, С.А.Сухих, И.П.Тарасова, И.В.Труфанова, Т.Е.Янко, В.И.Карасик, К.Ф.Седов, М.Л.Макаров, Ю.М.Иванова, Е.А.Комарова, Н.В.Муравьева, И.И.Гулакова и др.) вписывается в общую теорию коммуникации, поскольку природа КС предопределяет интерес к данному явлению в различных областях знаний. В том или ином аспекте КС в настоящее время изучаются во всех вышеназванных направлениях лингвистики, и в первую очередь - в рамках прагматики, поскольку в теории КС затрагиваются ее основные проблемы: говорящий субъект, адресат речи и интенциональная структура высказывания. В прагматике (Т.В.Шмелева, И.М.Кобозева, Н.Д.Арутюнова, М.Ю.Федосюк, В.В.Дементьев и др.) заложены самые общие критерии и подходы к изучению КС. В рамках прагматического подхода исследуется деятельностная составляющая КС [Тарасова 1993, Бобырь 2001, Труфанова 2001, Комарова 2005 и др.]. В риторических исследованиях (И.А.Мартьянова, А.П.Чудинов, И.А.Стернин, А.К.Михальская, А.А.Волков, А.К.Авеличев, С.И.Гиндин и др.) понятия стратегии и тактики исследуются в свете теории аргументации и теории речевого воздействия. Психолингвистика изучает КС с позиции интенционального состояния, ведущего к возникновению психологической основы для речевого воздействия. Теория диалога также оказала свое влияние на формирование теории КС. В частности, теоретические разработки М.М.Бахтина [1979; 1995] в области диалогических отношений и речевых жанров не только явились отправной точкой в развитии диалоговедения и теории речевых жанров, но и оказались важны для исследования КС. Выделившаяся из теории диалога в отдельное направление речевая конфликтология (С.Г.Ильенко, М.Ю.Дымарский, К.Ф.Седов, В.В.Третьякова, Е.Н.Ширяев и др.) рассматривает КС в аспекте поведения человека в конфликтной коммуникативной ситуации. Исследование КС в социолингвистическом аспекте [Земская 1983; Карасик 1992; Николаева 2003] выявляет новый ракурс их изучения: взаимодействие и взаимовлияние человека и социума, учет при выборе КС социальной позиции партнера. Особого внимания заслуживает изучение КС в связи с теорией ЯЛ [Богин 1984; Караулов 1987; Винокур 1993; Сулименко 1994; Апресян 1995; Арутюнова 1998 и др.]: исследование КС с опорой на реальную или виртуальную (персонаж художественного текста) ЯЛ дает возможность в полной мере описать определенную стратегию, а в рамках изучения ЯЛ, рассматривая ту или иную стратегию, можно получить исчерпывающую информацию о мотивационно-прагматическом уровне структуры данной ЯЛ.

На основе аналитического обзора работ разных лингвистических школ и направлений мы выявили главные положения формирующейся теории КС. Современный этап развития теории отличается попыткой учесть результаты и выводы разных исследований. Так, своим появлением теория КС «обязана» разработке в рамках прагмалингвистики теории речевых актов (Дж.Остин, Дж.Серль) и так называемых постулатов П.Грайса [Новое в зарубежной лингвистике 1985]. В то же время исследование таких когнитивных процессов сознания, как продуцирование, восприятие, понимание речи, а также запоминание, хранение и извлечение из памяти информации и пр. [Выготский 1999, Жинкин 1982, Леонтьев 1977] стимулировали развитие теории фрейма [Минский 1979] и ментального сценария речевой деятельности [Ван Дейк 1989], который воплощается в определенные стратегии. На основе этих идей возникло такое направление прикладной лингвистики как компьютерная или кибернетическая лингвистика, в рамках которой также разрабатываются аспекты теории КС, и в первую очередь - механизмы коммуникативных стратегий [Койт, Ыйм 1988]. В основе механизма, «запускающего в действие» КС, лежат те же стадии, что и в основе процесса порождения и восприятия речи, исследованные и описанные отечественными психологами В.С.Выготским, А.А.Леонтьевым, а также С.Д.Кацнельсоном в рамках теории речевой деятельности. Так, механизм КС состоит из двух стадий: 1) стадия формирования, которую составляют целеполагание (выбор одной из множества задаваемых целей, превращение мотива в мотив-цель, выделение промежуточных целей) и оценка ситуации; 2) стадия выполнения, которую составляют процессы вербализации и контроля за исполнением намеченного плана [Сухих 1986, Койт, Ыйм 1988, Иссерс 1999]. В основе любой стратегии лежит приоритет интересов говорящего над интересами слушающего, что заставляет считать исходной точкой в анализе коммуникативных стратегий коммуникативные цели говорящего.

Кроме выявления структуры и механизмов КС интерес исследователей привлекли факторы, влияющие на выбор КС и ее построение. Помимо фактора адресата, при построении КС следует учитывать также два типа знаний: семантическое, или фиксированное, и коммуникативное - гибкое, исчисляемое с учетом речевого поведения говорящего и слушающего [Почепцов 1994: 35].

В последнее время наметилась тенденция к описанию конкретных КС и тактик, это свидетельствует о том, что уже накоплен некий теоретический багаж знаний о КС, позволяющий перейти к рассмотрению частных моментов и особенностей реализации той или иной стратегии [Иссерс 1999, Зигманн 2003, Руженцева 2004, Комарова 2006]. Это перспективное направление, поскольку именно такие исследования позволят со временем уточнить, скорректировать, дополнить основные положения теории КС.

Итак, аналитический обзор работ, связанных с проблемами КС и тактик позволяет выявить «сильные» (синтез результатов исследований разных антропоцентрических направлений; выявление и описание механизмов КС и факторов, влияющих на ее выбор и реализацию; описание конкретных КС и др.) и «слабые» (разное понимание природы КС в различных направлениях исследования; терминологическая неопределенность и др.) стороны формирующейся теории КС. Опираясь на опыт предшественников, попытаемся дать рабочее определение КС: это некий сценарий запланированных действий (в том числе и неречевых), направленных на достижение коммуникативных целей говорящего путем речевого воздействия на адресата. Коммуникативная стратегия в процессе общения реализуется посредством коммуникативной тактики, представляющей собой конкретное воплощение сценария, связанное с оценкой речевой ситуации, условий общения и коммуниканта.

Понятие «РМ» актуально и для лингвистических, и для литературоведческих исследований. Так, термин «речевая (языковая) маска» чрезвычайно распространен в литературоведении, однако зачастую у разных исследователей за ним стоят разные объекты изучения. «РМ» по-разному трактуется в рамках «классического» и постмодернистского литературоведения: 1) РМ - образ автора в различных его композиционных воплощениях - лирического героя, повествователя или рассказчиков, персонажей и 2) РМ - особая форма авторства постмодернистского текста, в которой автор выступает как действующее лицо, не являясь при этом персонажем.

Лингвистические исследования «речевой маски» также дают весьма неоднозначное представление об этом явлении. 1. «РМ» - разновидность языковой игры («домашние» игры современных носителей литературного языка; балагурство; РМ рассказчика анекдота) [Земская 1983, Винокур 1984, Шмелева, Шмелев 1999]. 2. «РМ» является ситуативной коммуникативной ролью [Стернин 2001]. 3. «РМ» - средство создания имиджа. При этом имидж создается путем долгого «проигрывания», постоянного повторения одной и той же маски до тех пор, пока сама маска не перестает «ощущаться» человеком, ее использующим [Стернин 2001, Иссерс 1996]. 4. «РМ» - коммуникативная стратегия оратора [Виноградов 2005, Кузнецова 2004]. 5. «РМ» создателей рекламного текста [Попова 2005]. 6. «РМ» - особый прием ЯЛ, позволяющий, с одной стороны, удовлетворить потребность в творчестве, с другой, - являющийся способом самовыражения, а также выражения отношения к реалиям окружающей действительности [Голубева 2004].

При всем разнообразии понимания феномена речевой маски, рассмотренные точки зрения не противоречат друг другу. КС «речевая маска» включает и игровое и ролевое начало, соотносится с понятием имиджа; разные коммуникативные ситуации и разные интенции говорящего субъекта актуализируют ту или иную ее функцию.

В нашем понимании «РМ» предполагает наличие оппозиции собственного идиостиля языковой личности и стиля, присущего выбранной маске. Это противопоставление основывается на положении о наличии стиля языковой личности как речевого образа говорящего, манеры его поведения, представленной речевыми действиями (Ю. Н. Караулов). «Надевая» какую-либо речевую маску, человек как бы перевоплощается в иную языковую личность, временно исполняет роль этой личности. Другими словами, «РМ» - это имитация чужого речевого поведения, включающая иную манеру речи, иной лексикон и предполагающая иную картину мира. При этом человек «перевоплощается» в другую языковую личность на основе собственных представлений о том, какой эта личность должна быть, и эти представления должны каким-то образом коррелировать с представлениями социума об образе данного коммуниканта.

«РМ» как особая коммуникативная стратегия существует в кругу смежных явлений (подражание, передразнивание, пародирование). Так, подражание предполагает осознанное или неосознанное заимствование речевой манеры человека, являющегося языковым лидером. При этом осознанное подражание вызвано стремлением максимально приблизиться к своему идеалу (в том числе и речевому), выглядеть в глазах окружающих старше, значительнее; это чаще характерно для молодых людей. Люди старшего возраста редко подражают кому-то в чем-либо, они стремятся к индивидуальности («бунт против лидера» [Крысин 1989]), однако скрытое, неосознанное подражание какому-то языковому лидеру возможно, более того, встречается довольно часто.

Передразнивание, или экспрессивная цитация (Н.Д. Арутюнова), «выражает отрицательное отношение к реплике собеседника или зафиксированной в ней жизненной позиции» [Арутюнова 1992: 67]. Передразнивание, как нам кажется, также может иметь две разновидности. Оно может быть как чертой, особенностью данной языковой личности, ее речевого поведения, так и ситуативным способом выражения своего отношения к форме и/или содержанию высказывания, а также к самому собеседнику.

Явление имитации характерно также для языковой игры. В ее рамках имитация имеет целью юмористическое пародирование. Пародирование «сводится к подражанию оригиналу с одновременным преувеличением характерных его черт, с гиперболизацией их подчас до абсурда. Пародия может быть успешной лишь тогда, когда тот, кто ее воспринимает, хорошо знаком с оригиналом» [Дземидок 1974: 68]. В данной работе мы рассматриваем пародирование особенностей речевого поведения, лексикона той или иной ЯЛ, цель которого - создать определенную эмоциональную атмосферу, сделать установку на игру, подчеркнуть двусмысленность ситуации, фразы, выразить свое эмоциональное отношение к тем или иным особенностям речевого поведения пародируемой ЯЛ и т.п.

Анализ подражания, передразнивания, пародирования и РМ позволяет говорить о наличии интегральных и дифференциальных признаков рассмотренных имитационных явлений. В основе всех видов имитации находится чужая речь, которая используется в «своей» речи с определенными целями. Так, цель пародирования - создать определенную игровую ситуацию (в рамках языковой игры). Здесь важны не столько языковые средства как таковые, сколько внешние характеристики чужой речи: манера говорить, особенности лексикона, интонации и пр. Стоит отметить, что для большей узнаваемости объекта пародии имитируется не только его речевое поведение, но и голос, артикуляционные особенности, внешность и поведение вообще.

При подражании языковому лидеру чужая речь не осмысливается как чужая, ее происхождение не акцентируется. Передразнивание как способ выражения отрицательного отношения к реплике собеседника или к самому собеседнику имеет целью дать понять ему о коммуникативном сбое.

В отличие от пародирования, подражания и передразнивания «РМ» всегда осознается как чужое речевое поведение. Кроме того, в основе «РМ» всегда лежит обобщенный образ коммуниканта и имитируется не только манера речи, но и лексикон и картина мира изображаемой личности.

В процессе реализации «РМ» выполняет следующие основные функции: 1) манипулятивную; 2) имиджеобразующую; 3) игровую; 4) функцию самовыражения (самореализации). Манипулятивная функция РМ проявляется тогда, когда говорящий манипулирует поведением адресата в целом, поскольку в данном случае цель «РМ» - добиться от собеседника определенных слов, действий, поступков. При этом собеседник в процессе коммуникации должен чувствовать себя комфортно, у него должна сохраняться иллюзия равноправного участия в общении обоих коммуникантов. Так, герой рассказа А.И.Куприна «На улице» манипулирует не только своим бедственным состоянием по сравнению с благосостоянием собеседника, но и тонко выбирает маску: представляется человеком близкой собеседнику профессии, но всегда несколько ниже рангом: «Являюсь я, например, к инженеру - сейчас бью на техника по строительной части: высокие сапоги, из кармана торчит деревянный складной аршин <…>. Все время смотришь ему в глаза <…>, и ему кажется, что это у тебя такой прямой и честный взгляд бедного труженика, преследуемого судьбой. Главное - жди, пока он не сконфузится: за тебя или за себя ему станет стыдно, или за свой роскошный кабинет». Этот прием позволяет говорящему, с одной стороны, допускать незначительные промахи, говоря о профессиональных вещах (техник имеет право знать меньше инженера), а с другой - заставляет собеседника чувствовать себя выше, проявлять благородство «по собственной воле». В итоге герой добивается поставленной цели (получить деньги), а его собеседник чувствует себя благородным человеком, совершившим доброе дело.

Зачастую вместе с манипулятивной функцией реализуется имиджеобразующая. Говорящий в этом случае с помощью «РМ» создает себе некий образ, имидж. При этом цель его - показаться в глазах собеседника более значимым (взрослым, умным или чутким, добрым и т.д.), чем он есть на самом деле. Так, студент-медик Володя, возвращаясь на каникулы в деревню, встречает знакомую девушку и пытается произвести на нее впечатление: « - Володя?… Ой, здравствуй! // - Хелло! - воскликнул Володя. И сделал вид, что очень-очень удивился. - Каким ветром? Откуда? Куда? // - Как?.. На каникулы. // - А-а, ну да. <…> Давайте скооперируемся на отдыхе. А то я загибаюсь тут от скуки. // - Давайте! <…> А что вы читаете? // - Да везу кое-что: вот «Записки врача»… Фамилию забыл… А Бредбери у вас нет? А Камю? // - Нет. // - Как же мы будем бороться со скукой?» (В.Шукшин. Медик Володя). В этом случае адресант речи манипулирует оценочным отношением адресата, заставляя его оценивать внешнее проявление личности - созданный образ, или имидж. Как правило, для создания такого языкового имиджа говорящим используется некий образец - речевое поведение языкового лидера (Л.П.Крысин), которому и подражает человек (в данном примере Володя с помощью КС «речевая маска» пытается воссоздать образ современного городского интеллектуала).

Следующей функцией КС «речевая маска» является игровая, поскольку маска позволяет говорящему реализовать свой творческий потенциал. Как бы серьезны ни были цели использования данной стратегии, момент присвоения себе чужого речевого поведения включает элемент риска, свойственный игре. Действительно, суть «РМ» - перевоплощение в другую ЯЛ, что предполагает момент актерства, игры, «вживания» в образ. В основе игровой функции «РМ» лежит языковое балагурство с установкой на получение эстетического удовольствия. «РМ» в этой функции наиболее близка к языковой игре. Цель в данном случае - произвести впечатление на собеседника, разыграть и т.п. (напр., розыгрыши Шерлоком Холмсом доктора Ватсона или игры А.А.Реформатского в Фому Опискина). При этом говорящий стремится воздействовать на эмоциональное состояние адресата.

Одной из возможных функций «РМ» является самовыражение, поскольку «собственное языковое выражение оказывает на самого говорящего не меньшее воздействие, чем на других собеседников (слушателей), потому что говорящий слышит и читает то, что сам говорит и что сам предварительно написал» [Кочеткова 1998: 13]. Поэтому «РМ» - это такая КС, которая позволяет говорящему, с одной стороны, реализовать свой творческий потенциал (по сути, смоделировать и «проиграть» речевое поведение иной ЯЛ), а с другой, - делать и говорить то, что собственному «я» в данных обстоятельствах запрещено или просто несвойственно (напр., перевоплощение барышни Лизы в крестьянку Акулину позволяет героине А.С.Пушкина познакомиться и свободно общаться с сыном соседа Алексеем). Следует отметить, что «речевая маска» лишь в одной из этих функций практически не встречается. В любой маске присутствуют элементы всех функций, однако все-таки доминирующей оказывается, как правило, одна из них.

Поставленные задачи моделирования и изучения КС «речевая маска» требуют разграничения своего и чужого слова (речь повествователя, персонажа и персонажной маски), поскольку мы исследуем особенности данной стратегии с опорой на модель ЯЛ, извлеченную из художественного текста. На сегодняшний день в практике филологического анализа композиционно-речевой структуры художественного текста сложились определенные процедуры разграничения речевых партий повествователя и персонажа [Виноградов 1980, 2005; Бахтин 1979; Кожевникова 1977; Апресян 1995; Падучева 1996; Успенский 2000; Шмид 2003; Ильенко 2004 и др.]. Опираясь на исследования Б.А.Успенского, В.Шмида, Е.В.Падучевой и Г.А.Золотовой, для решения поставленной в работе задачи мы разработали специальную методику, которая позволяет определять границы повествовательского и персонажного слова в структуре анализируемых текстов, то есть выявлять дискурс языковой личности персонажа. Для разработки такой методики плодотворными оказались идеи Г.А.Золотовой о коммуникативных регистрах речи. На материале повествовательной речи выделяется пять регистров. 1. Репродуктивный (изобразительный), его цель - воспроизведение средствами языка фрагментов, картин, событий действительности как непосредственно воспринимаемых органами чувств говорящего. 2. Информативный, его функция состоит в сообщении об известных говорящему явлениях действительности в отвлечении от их конкретно-временной длительности и от пространственной отнесенности к субъекту речи. 3. Генеритивный, его функция - обобщение, осмысление информации, соотносящее ее с жизненным опытом, с фондом знаний, проецируя ее на общечеловеческое время. 4. Волюнтивный регистр характеризуется коммуникативной функцией волеизъявления говорящего, побуждения адресата к действию. 5. Реактивный (оценочный) - объединяет предложения разной структуры, не содержащие сообщения, но выражающие эмоциональную или ментальную реакцию говорящего, осознанную или автоматическую, на коммуникативную ситуацию [Золотова и др. 1998: 393-399]. Для нас важными являются три из них: изобразительный, информативный и реактивный, поскольку первые два регистра различаются временной и пространственной отнесенностью к субъекту речи, а в реактивном регистре передаются эмоции, переживания и оценки говорящего. Мы предположили, что изменение регистра речи (напр., изобразительного или информативного на оценочный) является маркером появления в речевой партии повествователя слова персонажа. При этом схема анализа текстового фрагмента выглядит следующим образом.

1. Анализ языковой конструкции текстового фрагмента (прямая речь, косвенная речь, несобственно-прямая речь).

2. Определение повествовательной формы (традиционный нарратив или свободный косвенный дискурс [Падучева 1996]) и точки зрения (повествование ведется «извне» или «изнутри»).

3. Обнаружение мест, в которых происходит переключение коммуникативных регистров речи.

4. Выявление признаков (маркеров) текста нарратора и текста персонажа. Такими маркерами являются: 1) грамматические признаки лица и времени; 2) стилистические признаки; 3) лексические и синтаксические признаки: а) наличие творческого осмысления и интерпретации языковых знаков; б) лексические показатели (глагол или глагольное сочетание информативной семантики типа вспомнил, подумал, знал, размышлял и под.), выступающие, как правило, в совокупности с пунктуационным показателем - многоточием; 4) признаки указательных систем («сегодня», «вчера», «здесь» маркируют текст персонажа, «в тот день», «в этом месте» - текст нарратора).

Такие коммуникативные умения ЯЛ, как умение слушать (и слышать) собеседника, анализировать прочитанное, умение связно излагать свои мысли в письменном виде, не просто дополняют языковой портрет ЯЛ, они чрезвычайно важны при формировании КС «речевая маска». Анализ названных умений ЯЛ М.Каммерера позволил сделать следующий вывод: чтобы анализировать использование чужой манеры речи в дискурсе ЯЛ, нельзя ограничиваться только говорением, нужны особенности слушания, чтения, письма, а главное, - метаязыковой деятельности человека.

Вторая глава «Коммуникативная стратегия «речевая маска» как способ экспликации языковой личности» посвящена исследованию предпосылок к формированию КС «речевая маска» и собственно анализу языковых средств ее создания. Поскольку «РМ» предполагает эксплуатацию чужого речевого поведения, чужой картины мира и лексикона, способность четко разграничивать и анализировать «свое» и «чужое» является одной из составляющих успешности данной коммуникативной стратегии, поэтому соотношение своего и чужого слова в коммуникативной деятельности персонажа как модели ЯЛ оказывается важным. О степени развитости ЯЛ можно судить по нескольким критериям, один из которых - умение/неумение рефлектировать над выбранным языковым знаком, и, что важнее, - над своим и чужим речевым поведением. Кроме того, интересен и актуален вопрос о том, как, в какой мере и с какой целью использует данная ЯЛ «чужое» слово в собственной речи. Так, для анализируемой нами ЯЛ Максима Каммерера рефлексия над своим и чужим словом является доминантой ее речевого поведения. Каммерер использует чужое слово в своей речи с целью передать содержание речи своего собеседника «третьему лицу», не участвовавшему в разговоре (в нашем случае - читателю), и делает это двумя способами: 1) дословно, т.е. путем цитирования, и 2) модифицируя чужие слова. При этом первый способ не характерен для данной ЯЛ, и чужие слова, переданные таким образом, становятся сентенцией, возводятся в ранг крылатого выражения. Модифицированная передача чужих слов, напротив, является основным способом, поскольку позволяет говорящему не только сообщить содержание речи другого человека, но и дает возможность анализировать и оценивать речевое поведение собеседника.

Герой является агентом спецслужб, и выбор КС «речевая маска» обусловлен характером его работы: получить информацию о местонахождении определенного человека, при этом возможный информант не должен догадаться, что этого человека ищет некая спецслужба. Выполняя задание, М.Каммерер в рамках КС «речевая маска» оперирует двумя тактиками: 1) РМ «журналист» (в зависимости от предполагаемого собеседника, М.Каммерер использует две подтактики, условно названные профессионал и дилетант) и 2) РМ «турист».

Рассмотрим формирование и воплощение наиболее яркой РМ «журналист-дилетант». Сопоставив фрагмент языковой картины мира усредненной языковой личности (по данным Русского ассоциативного словаря (РАС) [1994 - 1998]) и конкретной языковой личности М. Каммерера, мы получили следующие выводы: РМ «журналист» основывается на обобщенном образе журналиста - профессионал, бездарный, неудавшийся, опытный, дилетант, начинающий, ум, зануда, навязчивый, надоедливый, наглость, наглый, нахальный, трепач, талантливый, цепкий, всё знающий (РАС). ЯЛ из этого обобщенного образа журналиста формирует представление о профессиональном и бездарном журналистах. При этом в основу образа профессионала положены положительные характеристики (опытный, профессионал, талантливый, ум, цепкий, всё знающий), а в основу образа дилетанта, бездаря - отрицательные (навязчивый, надоедливый, зануда, дилетант, начинающий, наглый, нахальный, бездарный, неудавшийся и др.). Эти представления находят свое выражение как в речевом поведении персонажа (в речи маски), так и в комментариях к этой речи Каммерера-повествователя, причем комментарий к речевому поведению РМ «журналист-дилетант» приводится от третьего лица: « - В каком смысле? - спросил журналист Каммерер озадаченно и с некоторой даже тревогой // - У него здесь задание? // Журналист Каммерер обалдел». Это говорит, с одной стороны, об особом моменте вживания в роль журналиста - «прирастании» к речевой маске, а с другой - об отстранении самого героя от своей маски.

Понятие речевой (языковой) маски популярно в филологических работах, однако нет специальных исследований языковых средств ее создания. Поэтому важным этапом моделирования КС «речевая маска» является описание языковых средств ее создания. Языковые средства выявляются путем их сопоставления с лексиконом и прагматиконом ЯЛ М.Каммерера. Научная гипотеза диссертационного исследования состоит в следующем: 1) формирование лексикона РМ предполагает обращение к наиболее ярким и значимым «участкам» языка, в которых происходит непосредственное воплощение ЯЛ; 2) основой для создания РМ служат те языковые зоны лексикона, которые уже наиболее освоены данной ЯЛ; 3) создавая РМ, говорящий в первую очередь отталкивается от собственной манеры речи, постепенно изменяя ее.

В качестве основных средств создания «РМ» М.Каммерера были рассмотрены вводно-модальные элементы (ВМЭ), языковые средства характеристики манеры речи и эмотивно-оценочная лексика поскольку именно эти языковые области значимы в лексиконе героя. Мы предполагаем, что, вступая в отношения смыслового согласования, они выполняют общую функцию, создавая то или иное речевое поведение.

ВМЭ рассматриваются нами в первую очередь потому, что они служат одним из ярких средств речевой характеристики героя. М. Каммерер, создавая речевую маску, учитывает языковые особенности изображаемой личности, и одним из средств отображения их в маске становится использование «чужих» ВМЭ (в данном случае «чужой» = масочный). Герой использует следующие функционально-семантические группы ВМЭ: 1) выражающие персуазивность (уверенность и сомнение в сообщаемой информации); 2) выражающие авторизацию; 3) фатические; 4) метатекстовые (способ выражения и структура высказывания); 5) выражающие эмоциональность. При этом часто один и тот же ВМЭ выполняет комплекс функций, являясь синкретичным.

При анализе набора ВМЭ М.Каммерера было выяснено следующее: 1) у героя есть набор любимых ВМЭ, которые неизменны в его лексиконе любого возраста (конечно, разумеется, кажется, может быть, впрочем, собственно); 2) с возрастом уменьшается употребление ВМЭ, выражающих персуазивность и увеличивается употребление метатекстовых ВМЭ.

Анализ выявил, что ВМЭ являются существенным показателем лексикона ЯЛ, их качественно-количественные характеристики позволяют рассматривать этот фрагмент языка как зону осмысленного выбора, а также как экспериментальную зону для моделирования КС «речевая маска».

ВМЭ, используемые речевыми масками М.Каммерера. Выбор той или иной маски зависти от цели, от ситуации общения и от собеседника. Так, выбранная для разговора с Майей Глумовой маска «журналиста-дилетанта» максимально подходит к речевой ситуации. Собеседница явно нерасположена к общению, поэтому Каммерер «становится» навязчивым, противным и косноязычным журналистом-дилетантом. Немалую роль в создании этой маски играют ВМЭ - их доля составляет 6,7% всех слов, произносимых данной маской: « - …Я в некотором роде журналист... Но ради бога... Я, видимо, попал не вовремя... Понимаете, я собираю материал для книги о Льве Абалкине <...> у меня, видите ли, такая манера работы... - бормотал он [журналист Каммерер] в жалкой попытке как-то оправдаться. - Вероятно, спорная, не знаю, но раньше мне всегда это удавалось... Я начинаю с периферии: друзья, сотрудники... Учителя, разумеется... Наставники... А потом уже - так сказать, во всеоружии - приступаю к главному объекту исследования...<…> - Разумеется, совпадение и не более того... - бормотал он [журналист Каммерер]. - И забудем, и ничего не было... Потом, когда-нибудь, когда вам будет удобно... Угодно... Я бы с величайшей благодарностью, разумеется... Конечно, это не в первый раз случается в моей работе, что я сначала беседую с главным объектом, а потом уже... Майя Тойвовна, может быть, позвать кого-нибудь? Я мигом...»

Показательно использование «журналистом-дилетантом» фатических ВМЭ, которые хотя и присутствуют в лексиконе самого Каммерра, но не частотны в его речи. Поэтому их также можно считать маркером смены обычного речевого поведения на масочное. Основными функциями фатических вводных слов для «журналиста» Каммерера являются 1) установление и 2) поддержание речевого контакта, поскольку от успешности их осуществления зависит успешность выполнения задания - создание образа неуверенного, нелепого, но неопасного собеседника, и - в конечном итоге - получение информации.

В отличие от идиостиля Каммерера, «журналист» чаще использует слова с семантикой сомнения или неуверенности (ср.: разумеется, конечно и видимо, вероятно, наверное, может быть, скорее всего, возможно - всего два «уверенных» слова в лексиконе «журналиста»). Кроме того, помимо вводных слов видимо и вероятно семантику неуверенности и сомнения поддерживают и такие лексические средства, как не знаю и в некотором роде. Создавая образ неуверенного и вечно сомневающегося человека, говорящий стремится успокоить собеседницу: такой человек не может быть опасен, он противен, но безобиден.

В целом можно отметить, что ВМЭ используются в «РМ» как привычные и освоенные ЯЛ коммуникативные средства; существенные же изменения в составе лексико-семантической группы ВМЭ свидетельствуют о том, что перед нами РМ. Использование нехарактерных для говорящего ВМЭ является маркером смены обычного речевого поведения на масочное. С помощью ВМЭ герой создает образ излишне ориентированного на собеседника, неуверенного и сомневающегося человека.

Языковые средства характеристики манеры речи. Говоря о манере речи, необходимо обозначить параметры, по которым в данной работе рассматривается это явление: 1) характеристики голоса (тон, громкость, темп, тембр); 2) индивидуальные произносительные особенности (постоянные или ситуативные): шепелявость, гнусавость, картавость, заикание, оканье/аканье, отчетливость произнесения слов, растягивание слов и пр.; 3) интонационный рисунок; 4) характерные мимика и жесты, сопровождающие обычно речь того или иного человека. Кроме того, по манере речи человека можно судить о степени его готовности к коммуникации и о степени доброжелательности, сделать вывод, учитывает говорящий фактор адресата или нет. Помимо этого, подобные характеристики зачастую определяют иллокутивную силу высказывания.

Выявить особенности манеры речи М.Каммерера и его речевых масок позволяет анализ так называемых «слов автора». Интонационные и произносительные особенности позволяют судить не только о манере произнесения конкретного слова или высказывания, но и о речевом поведении человека в целом. Смена собственной манеры речи на чужую является одним из маркеров использования стратегии «речевая маска».

Наиболее продуктивными способами описания манеры речи М.Каммерера являются: 1) речевые глаголы, относящиеся к речевым актам: а) без распространителей и б) распространяемые словоформами, описывающими эмоциональное состояние; 2) неречевые глаголы, входящие в лексико-семантическую группу «эмоциональное состояние». Глаголы говорения, не относящиеся к речевым актам, оказываются менее частотными в описании манеры речи М.Каммерера. Появление такого способа представления манеры речи свидетельствует о нестандартности ситуации и о крайнем эмоциональном напряжении персонажа, однако подобных примеров немного.

Манера речи «журналиста-дилетанта» гораздо более эмоциональна, чем манера речи самого Каммерера: « - Нет-нет-нет! - запротестовал журналист Каммерер<…> - …Времени у меня теперь сколько угодно… - он замялся, поерзал, потом махнул рукой. - А объект теперь никуда не денется! Теперь я его поймаю… Да его и дома-то сейчас скорее всего нет. Знаю я этих Прогрессоров в отпуске… Бродит, наверное, по городу и предается сентиментальным воспоминаниям…// - Его сейчас нет в городе.<…>Вам до него два часа лету…// - Два часа лету? - журналист Каммерер был неприятно поражен». Манера речи «журналиста-дилетанта» характеризуется глаголами речи, актуализирующими отчетливость (лепетать, бормотать) и громкость произнесения (очень громко произнес), а также глаголами, описывающими внешние, физиологические проявления испытываемого эмоционального состояния (был багров от смущения) и глаголами поведения, соответствующими этому состоянию (замялся, поерзал, потом махнул рукой). Иными словами, в данном случае Каммерер моделирует не только речевую, но и поведенческую манеру неловкого и косноязычного человека, человека-неудачника. И манера поведения, наряду с манерой речи, играет большую роль в формировании образа журналиста-дилетанта.