Конструирование лингвистической реальности при смене семиотического кода культуры

Действие такой стратегии текстопорождения, как членение исходного замысла текста, связано с «отсеиванием» концептов, нерелевантных для воплощения замысла автора. В отечественной когнитивной лингвистике концепт определяется как «глобальная единица структурированного знания» [Попова, 1999, с. 16]. Исследователь-интерпретатор не может восстановить все многообразие концептов, составляющих для автора парадигму выбора исходного концепта для текста. Однако на основании действия приоритетных стратегий при интерпретации текста интерпретатор может выделить центральные концепты рассматриваемых текстов. Лингвоаксиологическим параметром для действия данной стратегии является позиция концепта в системе концептов текста и гипотезы о семантическом развертывании текста. Иерархия исходной концептуальной информации в художественном тексте может быть представлена следующим образом: концепт заглавия > концепт начальной строки (высказывания) > остальные концепты в тексте > ассоциативно «притягивающиеся» к тексту концепты.

В ситуации внутриязыковой коммуникации основные концепты могут быть выявлены как при анализе заголовка художественного текста и его первой строки, так и при определении сигнификативной области лексических единиц, занимающих приоритетные позиции в иерархиях предикатов и актантов текста. В ситуации межъязыковой коммуникации реконструкция иерархии исходного замысла текста оригинала происходит с опорой на общую систему концептов текста, преломленную сквозь призму языкового сознания переводчика. В некоторых случаях переводчик кардинальным образом меняет основной заголовочный концепт текста оригинала в переводе (ср.: «If» Р. Киплинга - «Заповедь» в переводе М. Лозинского; «Азазель» Б. Акунина - «The Winter Queen» в переводе Э. Бромфильда; «The Fox and the Forest» Р. Брэдбери - «Кошки-мышки» в переводе Н. Галь), выдвигая на более приоритетные позиции те элементы текста оригинала, которые он считает наиболее релевантными. Достаточно часто переводчик заменяет название текста оригинала (особенно поэтического) его первой строкой, которая может выступать в качестве заголовочного комплекса и носителя центральных текстовых концептов даже в тех случаях, когда текст не озаглавлен самим автором.

В ситуации внутриязыковой коммуникации (при реконструкции когнитивной модели текста повести А.А. Милна «Winnie-the-Pooh» на английском языке) система статических фреймовых структур может быть выстроена следующим образом:

Достаточно интересной представляется ситуация межъязыковой коммуникации, в которой переводчик производит членение исходного замысла текста в соответствии с основной целью перевода, заранее заданной прагматически, как это происходит в случае перевода на русский язык текстов повестей Милна В.П. Рудневым. Реконструируя авторские стратегии текстопорождения, Руднев выдвигает в приоритетные позиции несколько иные концепты, связанные с основными актантами и предикатами текста оригинала. Сознательная «фолкнеризация» текста Милна позволяет переводчику выбрать в качестве занимающего приоритетную позицию названия первой главы текста Милна лексему пчелы, соотносящуюся лишь с одним из приоритетных актантов-агенсов текста оригинала. Выбор имени актанта-контрагенса главных действующих персонажей, не занимающих в заглавии и «пропозициональной свертке» перед текстом первой главы приоритетных позиций, имеет в качестве следствия перенос внимания читателя с действий основных персонажей на один из аспектов ситуаций или событий, описываемых в главе (субъект, место действия, цель действия и т.п.). Общий фрейм, выстраиваемый в качестве когнитивной модели первой главы текста Милна в переводе Руднева, таким образом, будет именоваться ПЧЕЛЫ:

Соответственно, основные актанты, занимающие приоритетные позиции в коммуникативной и референциальной иерархиях (Кристофер Робин, Winnie Пух, мед) и соотносящиеся с основными концептами текста оригинала, будут лишь ассоциативно связаны с данным фреймом. Ситуативный аспект семантики общего фрейма первой главы, реализующийся за счет выдвижения в приоритетные позиции предикатов действия (движения) основных актантов-субъектов, в тексте перевода Руднева оказывается фоновым.

Действие лингвоаксиологической стратегии пропозиционализации заключается в выборе говорящим (создающим текст) «пропозициональной структуры, которая определяет различные роли объектов, участвующих в данном эпизоде» [Чейф, 1983, с. 39]. Выбор конкретных предикатов предопределяет: 1) состав вводящихся в рассмотрение участников ситуации и 2) их ролевые характеристики - в соответствии с ролевой структурой данного предиката (связь между семантическими ролями участников ситуации и предиката не однонаправленнная, а обратимая) (см.: [Бергельсон, 1981, с. 347]). Иначе говоря, «пропозиционализация (лексикализация) - это переход от концептуальной, семантической структуры к структуре, содержащей лексемы, связанные соответствующими отношениями» [Кобозева, 1990, с. 130].

Сведения о реконструируемом процессе пропозиционализации текстовых концептов можно извлечь из информации о предикатно-аргументной структуре текстов, построенной в процессе интерпретации данных текстов. Лингвоаксиологическими параметрами при пропозиционализации являются пропозициональная структура текста и его модальные характеристики. Интерпретационная ситуация внутриязыковой коммуникации позволяет увидеть, какие именно пропозициональные структуры были выбраны автором текста для воплощения основных смыслов центрального концепта / концептов, а какие из возможных пропозициональных структур оказались для автора нерелевантными.

Воплощение англоязычного пропозиционального комплекса TO TELL A STORY `РАССКАЗЫВАТЬ ИСТОРИЮ / СКАЗКУ', выступающего в качестве имени текстового макрофрейма за счет приоритетности синтактико-семантических позиций предиката to tell и актанта-объекта a story в тексте повестей А.А. Милна о Винни-Пухе, может быть проинтерпретировано при осмыслении семантической оппозиции лексем a story - a tale - a fairy-tale. Ситуация рассказывания «нарратива о нарративе», предполагающая «вложенность» перспективы сказки (a tale `сказка, вымышленная история') об игрушках ребенка-адресата, живущих в сказочном Стоакровом лесу, соотносится автором текста с лексемой a story `рассказ о событиях (возможно, реальных)'. Лексикализация (пропозиционализация) смыслов именной лексемы происходит с учетом степени условности «возможных миров» текста повестей о Винни-Пухе. Наиболее очевидно маркирование данной ситуации происходит при интерсемиотическом комментарии текста Милна в случае оформления обложки перевода этого текста на русский язык В.П. Рудневым: на первом плане находится фотография «настоящего» Кристофера Робина с его «настоящим» Винни-Пухом, а в качестве фона выступает кадр из мультфильма о Винни-Пухе студии «Disney», на котором «условный» Кристофер Робин, держа за лапу своего медвежонка, идущего по-человечески, преодолевает границу еще одного условного мира - опушку Стоакрового леса (см.: [Руднев, 2000]).

Концепт, связанный с предикатом, который выражен глаголом речевого действия to tell `рассказывать', занимает наиболее приоритетную позицию в иерархии предикатов текста повестей Милна. Возможности выбора автором предиката речевого действия для обозначения ситуации нарратива определяются оппозицией to tell - to speak (to speak out). Выбор автором текста оригинала предиката речевого действия to tell маркирует коммуникативную ситуацию «нарратива о нарративе» как неофициальную, доверительную беседу о предмете, известном одному из участников коммуникации и частично знакомом второму участнику (отец рассказывает сказку сыну о его собственных игрушках).

В ситуации межъязыковой коммуникации реконструкция процессов пропозиционализации текстовых смыслов показывает не только авторский выбор возможных пропозициональных структур, но и дает возможность оценить, какие из данных структур сумел увидеть и воплотить в переводном тексте переводчик-интерпретатор. Наиболее часто в ситуации межъязыковой коммуникации в текстах детской художественной литературы происходит изменение наполнителей терминалов субъекта и пространства, поскольку в текстах оригинала именно они составляют превалирующую часть лексических единиц, занимающих позиции актантов в текстовых фреймах. Например, при пропозиционализации концепта PIGLET `ПОРОСЕНОК', выражающего значение одного из основных актантов-субъектов текста повестей Милна, Б. Заходер производит трансформацию модуляции (значение лексемы, выражающей концепт текста оригинала, сужается). Наполнителем актанта-субъекта в тексте перевода Заходера становится лексема Пятачок, образованная по принципу языковой игры уже в концептуальном пространстве языка перевода. В. Руднев, следуя принципам аналитической теории перевода, подобных изменений не производит, и актант-субъект в его тексте перевода именуется адекватно тексту оригинала (Поросенок). Лексические наполнители темпоральных терминалов при структурировании текстов детской художественной литературы обычно не столь многочисленны (это объясняется специфической организацией хронотопа данных текстов в зависимости от целевой аудитории: освоение категории времени у детей происходит гораздо позднее, чем освоение категории пространства [Исенина, 1983]; [Лепская, 1997]), что и обусловливает многие стратегические решения переводчиков.

При применении лингвоаксиологической стратегии пропозиционализации смыслов текста происходит системная организация глубинного уровня текстовых смыслов. Категоризация текстовых смыслов направлена на то, чтобы произошел переход от глубинной структуры текста к поверхностной структуре. Под категоризацией смыслов понимается отнесение выделенных аспектов исходного замысла к определенному абстрактному типу ситуаций [Кобозева, 1990, с. 128]. Лингвоаксиологическим параметром при категоризации смыслов является частеречная принадлежность предикатов и их актантов. С точки зрения когнитивистов, «концептуализироваться и категоризироваться должно именно то, что входит в ближайшее окружение человека и определяет его жизнедеятельность, то, внутри чего он распознает предметы и их признаки» [Кубрякова, 1997а, с. 273]; (ср.: [Пименова, 2006, с. 177-178]). Основными онтологическими категориями, вокруг которых группируются части речи, являются категории объекта, признака и действия, соответствующие «синтаксическим категориям» существительных, прилагательных и глаголов.

Основными концептами, подвергающимися категоризации в рассматриваемых нами текстах, являются СУБЪЕКТ, ДЕЙСТВИЕ и МЕСТО. Наиболее «онтологичной» в данном случае оказывается категория предметности. Ей соответствуют концепты СУБЪЕКТ и МЕСТО, поскольку концепт МЕСТО воплощается в текстах с помощью указания на пространственное местоположение объектов. Это значит, что концепты СУБЪЕКТ и МЕСТО должны выражаться в тексте с помощью существительных и местоимений. Абсолютная иерархия возможностей выражения концепта СУБЪЕКТ в тексте может быть представлена следующим образом: имя существительное > местоимение > прочее, а абсолютная иерархия возможностей выражения концепта МЕСТО - как имя существительное в косвенном падеже > имя существительное в косвенном падеже с предлогом > наречие > местоимение > прочее.

В процессе внутриязыковой коммуникации интерпретатором оцениваются абсолютные или ситуативные стратегии автора по морфологическому воплощению на поверхностном синтаксическом уровне текста субъектных и признаковых характеристик составляющих пропозициональных текстовых структур. Например, ситуативной лингвоаксиологической стратегией автора англоязычного текста повестей о Винни-Пухе является присвоение именам нелиц (животных), называющих игрушки Кристофера Робина, более высокого референциального статуса: их имена (Bear, Piglet, Rabbit) превращаются из нарицательных в собственные, а сами персонажи становятся, вопреки законам грамматики английского языка, одушевленными. При этом персонажам-нелицам, выполняющим роль контрагенсов для основных субъектов-персонажей (the bees), лишь самими персонажами условно приписываются возможности выполнения осмысленных, антропоморфизированных действий (to think, to suspect / to be suspicious), но маркеры одушевленности (местоимения he / she) в англоязычном тексте не используются. Категоризация перечисленных выше существ-животных (Медвежонок, Пятачок, Кролик) в тексте перевода повестей Милна на русский язык, осуществленных Б. Заходером, сохраняется как абсолютная приоритетная стратегия автора текста оригинала. Однако в тексте перевода Заходера используется и ситуативная стратегия «одушевления», антропоморфизации существ, которым в тексте оригинала только условно приписываются антропоморфные характеристики: «Разве знаешь, что пчелам в голову придет?»; «Они ведут себя п о д о з р и т е л ь н о!» Более того, антропоморфизация живых существ (пчел) выражается в тексте перевода Заходера грамматически: на самой верхушке этого дуба кто-то громко жужжал [Заходер, 2001, с. 345] (ср. англ.: from the top of the tree there came a loud buzzing-noise [Milne, 2003, р.14]).

В ситуации межъязыковой коммуникации необходимо оценить переводческие возможности по передаче морфологических и синтаксических характеристик основных наполнителей терминалов и предикатных узлов с помощью средств другого языка. Причиной изменения грамматических смыслов в процессе категоризации лексем при переводе может быть разная степень номинативности языков оригинала и перевода, лексические значения, узуально закрепленные в разных языках за определенными частями речи (ср. глагольно-номинативную омоформию в аналитическом английском языке и полное отсутствие подобного явления в русском). Категоризация достаточно большого числа актантов, сирконстантов времени, места и способа действия, а также предикатов в текстовом фрейме первой главы перевода на русский язык повести Милна, выполненного В. Рудневым, осуществляется - в соответствии с макростратегиями аналитического перевода - с помощью буквальной передачи англоязычных грамматических конструкций. Например, грамматикализация (категоризация) сирконстанта способа действия осуществляется следующим образом: …спускающийся по лестнице, - bump, bump, bump, - затылочной частью своей головы, позади Кристофера Робина (ср. в переводе Б. Заходера: он спускается по лестнице вслед за своим другом Кристофером Робином, головой вниз, пересчитывая ступеньки собственным затылком: бум-бум-бум); категоризация предиката - перестать делать bump (ср. у Заходера: перестать бумкать); категоризация пациенса - один из друзей-и-родственников Кролика (ср. у Заходера: одному из Родных и Знакомых Кролика) и т.п. В переводе Руднева происходит сознательное нарушение узуальной и стилистической норм перевода, а также нормы переводческой речи для достижения максимального эффекта остранения текста на переводящем языке.

Список лингвоаксиологических стратегий порождения и интерпретации текста может быть изменен или расширен в зависимости от необходимости степени детализации выстраиваемых когнитивных моделей. «Стереоскопичность» культуры и языка [Лотман, 2000, с. 563] предполагает возможность приближения или удаления точки зрения исследователя-интерпретатора при изучении объектов лингвистической реальности. Например, деривационные преобразования предикатов в процессе перевода текста с одного языка на другой могут рассматриваться как отдельная микростратегия на этапах интерпретации текста и реконструкции его порождения, а могут входить в стратегические процессы категоризации смыслов текста на этапе реконструкции моделей текстопорождения. Стереоскопичность когнитивных моделей может быть рассмотрена и в структурообразующем ключе: условный, «возможный» мир текста составляют его фреймовые структуры, которые, в свою очередь, состоят из пропозиций, включающих предикатные и актантные терминалы и т.п. При этом можно говорить и о функционировании так называемых метатекстовых или гипертекстовых фреймов, когда общие центральные концепты позволяют объединять структуры разных интерпретируемых текстов.

Выделение макростратегий текстопорождения и текстовой интерпретации также способствует стереоскопичности восприятия текстовых когнитивных моделей. Внимание к макростратегиям текстовой интерпретации в области межъязыковой коммуникации обусловлено максимальной иллюстративностью материала этой области в ситуации объяснения механизмов и результатов применения макростратегических действия интерпретатора текста. Определяя макростратегии интерпретации как способы выработки интерпретационных гипотез с большой силой предсказуемости в случаях, когда необходимо выявить глобальную связность текста, Т.А. ван Дейк делает попытку выведения макростратегий интерпретации из стратегических решений интерпретатора на этапе построения когнитивной модели объекта [Дейк, 1989, с. 50]. Таким образом, действие макростратегий интерпретации текста должно базироваться на результатах действия основных стратегий текстовой интерпретации, но не должно выводиться из них полностью.

Рассмотренные нами макростратегии адаптации / остранения, архаизации / модернизации и стилизации интерпретируемых текстов в ситуациях внутриязыковой и межъязыковой коммуникации убедительно показывают механизмы изменений в семантическом содержании категорий пространства, времени и персональности, составляющих интерпретативную базу текстовых фреймов как когнитивных моделей текстов (см. Приложение 3). Аксиологическим параметром при оценивании действия макростратегии адаптации / остранения текста является соответствие / несоответствие текста характеристикам культурного пространства определенного языка. При оценке действия макростратегии архаизации / модернизации текста аксиологическим параметром выступает сохранение / изменение временнуй отнесенности условного мира смыслов текста. В качестве аксиологического параметра в процессе оценивания такой макростратегии, как стилизация текста, используется сохранение / изменение субъектных характеристик текста или типа дискурса, в котором функционирует текст. Данные макростратегии базируются на результатах действия основных лингвоаксиологических стратегий и позволяют эффективно оценить возможности изменения основных когнитивных моделей текстов, происходящие при смене семиотического кода культуры в ситуации межъязыковой коммуникации. Выстраиваемые когнитивные модели рассматриваемых текстов (в частности, фреймовые и метафреймовые модели) оцениваются и корректируются в соответствии с результатами действия лингвоаксиологических стратегий и макростратегий порождения и интерпретации текста как объекта лингвистической реальности.

В третьей главе «Лингвоаксиологическая параметризация текстов художественной литературы в семиосфере русской культуры» рассматриваются основные функции, свойства и границы существования разных объектов лингвистической реальности, а также определяются лингвоаксиологические параметры оценки субъектом значимости текстов художественной литературы в семиосфере русской культуры. На основании лингвоаксиологической параметризации объектов лингвистической реальности (текста, дискурса, интертекста, гипертекста) производится выстраивание когнитивных макромоделей порождения и интерпретации данных объектов (таких схематических систем, как конфигурационная структура, перспектива и распределение внимания). Данные схематические системы, безусловно, создаются, с одной стороны, как способ объективации результатов предшествующей интерпретации текста или дискурса, а с другой стороны, они позволяют с достаточной долей уверенности определить лингвоаксиологический статус элементов информационной структуры текста в коммуникативном процессе.

При реализации одной из основных когнитивных функций индивида, креативной, или творческой, происходит столкновение хаосогенных и антихаосогенных начал в семиосфере культуры, результатом чего оказывается порождение новых культурообразующих смыслов текста. Семиотизация внешнего мира индивидом и дальнейшая деятельность с текстами как объектами памяти культуры происходит поступательно. Сначала наблюдается «вторжение» инокультурного феномена в область принимающей культуры, затем происходит его аккультурация, а позже становится возможной дальнейшая передача смыслов, порождаемых уже текстами-дериватами в самой принимающей культуре и в других культурах. На разных этапах аккультурации или, наоборот, отторжения текста в пространстве семиосферы иной культуры он (в зависимости от своего смыслоформирующего потенциала и ряда внешних факторов) может быть ассимилирован в принимающую культуру (высшая форма принятия - становление текста как прецедентного феномена в нескольких культурах), а может оказаться в парадигме «слабых», «забытых» текстов.

Основные когнитивные операции, совершаемые в рамках моделирования процессов порождения и интерпретации текста (редукция (выбор отдаленной перспективы), увеличение (выбор ближней перспективы), ограничение / снятие ограничения, дискретизация / слияние), представляют собой стратегические приемы, используемые в процессе применения макростратегий порождения и интерпретации текста.

В процессе категоризации происходит формализация текстовых смыслов, которая предполагает возможность дальнейшей интерпретации результатов когнитивного моделирования данных текстов (текстовых фреймов), если требуется конструирование межтекстовых или гипертекстовых макроструктур. Моделирование таких текстовых и межтекстовых макроструктур, как конфигурационная структура, перспектива и распределение внимания, позволило сделать следующие выводы. Конфигурационная структура актантов и сирконстантов текста предполагает реализацию схематических категорий плексности и сегментации сцены при применении автором или интерпретатором текста когнитивных операций вычленения единицы, помещения ее в фокус внимания, конвертации (взаимозамены) категорий пространства и времени и т.п. Например, схематическая категория плексности подразумевает «состояние расчлененности величины на одинаковые (equivalent) элементы. Если величина состоит из одного такого элемента - это униплекс (uniplex), а если она состоит из более чем одного элемента - мультиплекс (multiplex)» [Талми, 1999, с. 85].

Областью (domain), в которой наиболее четко «прорисовывается» схематическая категория плексности, является область материальных (исчисляемых) объектов. Во фреймовых структурах рассмотренных нами текстов данная область представлена с помощью лексем, занимающих позиции актантов. Соответственно, высший ранг субъекта в текстовом фрейме получает основной персонаж текста (параметрами здесь выступают как частота упоминания имени данного субъекта, так и его значимость в системе персонажей текста).

В текстах детской художественной литературы этот субъект, имеющий высший статус в иерархии актантов, помещается в фокус внимания, то есть приобретает статус уникальной единицы, униплекса. Когнитивная операция, применяемая к множеству актантов текста в данном случае, - вычленение единицы [Талми, 1999, с. 86]. Подобные варианты приоритетной помещенности основных субъектов-персонажей детской художественной литературы в фокус внимания можно наблюдать, например, в тексте повести Дж.М. Барри «Peter Pan»: All children, except one, grow up (Питер Пэн как уникальный ребенок, никогда не взрослеющий). В данном случае в условном мире текста происходит реализация еще одной схематической категории - состояния ограниченности, поскольку возраст персонажа подвергается когнитивной операции снятия границ: When Margaret grows up she will have a daughter, who is to be Peter's mother in turn; and thus it will go on, so long as children are gay and innocent and heartless. - Когда Маргарет вырастет, у нее родится дочь, которая тоже, в свою очередь, сделается мамой Питера, и так это будет продолжаться до тех пор, пока дети не разучатся быть веселыми, непонимающими и бессердечными. Реализация категории состояния неограниченности происходит за счет нарушения логических (причинно-следственных) связей реального мира: внучка Венди, будучи ровесницей Питера, окажется его «мамой» в его вечном мире детства.

Когнитивная операция дискретизации наиболее характерна для перевода текста из сферы вербальных, условных знаков в сферу иконических знаков (рисунка). Данная когнитивная операция в рамках изменения конфигурационной структуры основных смыслов моделируемых текстов достаточно часто применяется при межсемиотическом переводе вербального текста на язык мультипликации. Непрерывный (континуальный) вербальный текст дискретизируется, разбивается на отдельные кадры-сцены. Когнитивная операция дискретизации, однако, оказывается неизбежно соединена со своей противоположностью, когнитивной операцией слияния: например, многие эпизоды советских мультфильмов о Винни-Пухе нарушают временную последовательность событий текста оригинала и текста перевода Б.В. Заходера и оказываются выстроены в соответствии с иными параметрами эффективности текста по сравнению с текстом художественным.

Такая текстовая и межтекстовая схематическая система, как перспектива, реализуется с помощью схематических категорий положения точки зрения (дейктического центра текста), перспективного расстояния, перспективного режима (подвижности перспективы) и направления наблюдения. Пространственное и временное расположение точки зрения внутри моделируемого текстового фрейма может изменяться в зависимости от использования автором или переводчиками разных референциальных конструкций точки зрения, а также в зависимости от утраты или обретения референциальной отнесенности основными субъектами фрейма. Схематическая категория перспективного режима может быть успешно применена при оценивании адекватности передаваемых в переводе элементов интертекста с соответствующими изменениями в области применения когнитивных операций синоптизации или секвенциализации (выбора неподвижной отдаленной точки зрения или последовательного режима перспективы). Интертекст может рассматриваться как самостоятельно существующий и развивающийся феномен: «Интертекст - это объективно существующая информационная реальность, являющаяся продуктом творческой деятельности человека, способная бесконечно самогенерировать по стреле времени» [Кузьмина, 2009, c. 20]. В данном случае характеристики интертекста определяются тем, что исследователь изучает его в рамках синергетической парадигмы. Однако интертекст может пониматься и как определенного рода конструкт, как «явление скрещивания, контаминации текстов двух или более авторов (а также не имеющих личного автора)» [Степанов, 2001, c. 3]. В ситуации внутриязыковой коммуникации применение схематической системы перспективы (в частности, схематической категории направления наблюдения) при структурировании областей интертекстуальных смыслов оказывается весьма эффективным в случае выявления аллюзионных моделей времени, используемых постмодернистскими авторами в своих текстах. Подобная ситуация реализуется, например, в текстах романов Б. Акунина «Детская книга» и «Сокол и ласточка».

Одним из наиболее релевантных претекстовых источников романа «Детская книга» являются тексты Осипа Мандельштама, где концепт «Время» и разнообразные варианты его воплощения составляют достаточно важную часть того, что называют термином «художественный мир» [Гаспаров, 1995, с. 212]. Временная составляющая мандельштамовской художественной картины мира необходима Акунину для того, чтобы подчеркнуть субъективный, антропоцентрический компонент временных моделей своих текстов. «Фактор времени играет важнейшую роль в создании модели человека, а фактор человека - в моделировании времени. Войдя в модель времени, человек внес в нее два сложных и противоречивых компонента: точку, движение, а вместе с движением и направление движения» [Арутюнова, 1997, с. 52-53]. Пытаясь зафиксировать себя в качестве стороннего наблюдателя, лирический герой текстов Мандельштама, к которым отсылает текст «Детской книги», тем не менее, вынужден стать участником событий: его reference time (аналитическое время) превращается в event time (время событий) (термины Г. Рейхенбаха цит по: [Апресян, 1995, с. 632]). Подобное происходит в стихотворениях «Только детские книги читать...», «Соломинка», возможно, в связанном по теме с романом стихотворении «На розвальнях, уложенных соломой...». Однако восприятие Времени как потока, причем потока неоднонаправленного, наиболее отчетливо в мандельштамовском «Шуме времени» и стихотворении «За то, что я руки твои не сумел удержать...». М.Л. Гаспаров пишет о создании в данном тексте «необычного впечатления обратной временной перспективы, от более позднего к более раннему» [Гаспаров, 1995, с. 216]. Лирический герой становится не статической точкой отсчета, его захватывает движение Времени как потока (ср.: «Я помню хорошо глухие годы России - девяностые годы, их медленное оползанье, их болезненное спокойствие, их глубокий провинциализм - тихую заводь» [Мандельштам, 1999, с. 9] - и «вещий» сон Ластика, основного персонажа «Детской книги», о течении времени над собственным скелетом, «как при перемотке видеопленки» [Акунин, 2007, с. 43-44]). В обоих случаях Время из Потока превращается в Агрессора, разрушителя (о метафорах времени см.: [Плунгян, 1997, с. 191]; [Арутюнова, 1997, с. 53]).

Результирующей для рассматриваемых схематических систем является схематическая система распределения внимания. В соответствии с приведенными выше когнитивными операциями, а также с такими факторами, как сила внимания и реализующаяся модель внимания, в пределах текстовых фреймов могут быть выделены определенные элементы, выдвигающиеся на первый план, даже если это противоречит основным иерархическим отношениям внутри элементов фреймовой структуры (ср. выдвижение на роль имени фрейма одного из значимых, но не наиболее приоритетного концепта при структурировании текста перевода повестей А.А. Милна В.П. Рудневым). Данная когнитивная операция производится за счет различения выделенной или фоновой информации (figure - ground organization [Langacker, 2000, р. 2]), которая является одной из базовых когнитивных способностей (ср. [Солсо, 1996, с. 43]).

В ситуации перевода вербального текста на язык мультипликации возможно применение когнитивной операции выделения элемента (foregrounding) для привлечения интенсивного внимания зрителя к определенному персонажу или сцене. Последняя сцена текста второй «Книги Джунглей» Р. Киплинга, в которой Маугли прощается с народом Джунглей, является так называемым «выделенным» фрагментом текстовой информации, поскольку завершает основную сюжетную линию (ср. [Лузина, 1996, с. 120]). Параллельные пропозициональные комплексы, связанные с действиями друзей и наставников Маугли, показывают признание его всеми как высшего существа в мире Джунглей. Багира лижет ему ногу (licked Mowgli's foot); Балу пытается это сделать (Mowgli sobbed and sobbed with his head on the blind bear's side and his arms round his neck while Baloo tried feebly to lick his feet). Однако когнитивная операция выделения элемента (в данном случае - фигуры главного персонажа, Маугли), примененная режиссером Р. Давыдовым в последней сцене последней серии мультфильма «Маугли» под названием «Возвращение к людям», сосредоточивает интенсивное зрительское внимание именно на взрослом и сильном рыдающем персонаже. Элементы сцены признания Маугли высшим существом и оказания ему подобающих почестей в переводе текста на язык мультипликации стали невозможны еще по одной причине. В тексте Р. Киплинга, так же, как и в тексте перевода его «Книги Джунглей» на русский язык, главный персонаж адаптируется к миру Джунглей, по сути дела, копируя образ жизни, поведение и язык окружающего его мира. В тексте мультфильма ситуация изменяется до полностью противоположной: животные из мира Джунглей начинают антропоморфизироваться (ходят на задних лапах (Балу), ведут себя, как люди), и Маугли перестает выделяться на их фоне. В этом антропоморфном мире зверей мультфильма практически невозможно представить себе сцену, в которой учитель Маугли, медведь Балу, вдруг опускается с двух лап обратно на четыре и слабо пытается лизнуть ему ноги. Интенсивное внимание зрителя мультфильма, таким образом, оказывается полностью сконцентрированным на эмоциональных действиях основного персонажа, и эта направленность внимания определяется в данном случае особой условностью изображения персонажей-животных в мультфильмах (их антропоморфизацией).

Разнообразные модели внимания активно реализуются при стратегической интерпретации текста и порождении такого «надтекстового» феномена, как гипертекст. Под гипертекстом понимают «особый вид письменной коммуникации, особую форму организации письменного текста, опосредованную компьютерной средой и характеризующуюся процессом нелинейного письма и чтения, который обусловливается сегментацией и иерархической ассоциативной атрибуцией фрагментов, а также возможностью множественного выбора развития сюжетно-тематического потока» [Рязанцева, 2008, с. 3]. В традиционном письменном тексте система навигации зависит в основном от скорости чтения адресата и его концептуальных возможностей в процессе текстовой интерпретации. Если текст снабжен подстраничными сносками, ссылками, затекстовыми комментариями и разнообразными приложениями, к которым читатель обращается, то система связей и система навигации по основному тексту («со стихийностью, постоянными «перебивками» в тексте, с «перескоком» с уровня на уровень, с возможностью непрерывного наращения и разрастания семантической сети» [Рязанцева, 2008, с. 3]) практически не отличается от связей и навигации по тексту в его электронном формате. В этом смысле сложный постмодернистский текст со всеми перечисленными выше «сетевыми связями» и элементами может отчасти создавать конкуренцию гипертексту, поскольку сам создан по его модели. В частности, модель «окна внимания», где одному или нескольким дискретным фрагментам внутри сцены уделяется больше внимания, позволяет представить данный процесс несфокусированного, «скользящего» внимания метафорически. Фактор приписывания внимания определенным субъектам коммуникации релевантен в ситуации интерпретации текста, когда интерпретатор (в норме) не должен быть проявлен в тексте-результате интерпретации. В ситуации постмодерна субъект-переводчик, реализуя себя в неотмеченном дискурсе, видоизменяет традиционную ситуацию отсутствия фигуры переводчика в переводном тексте. В процессе внутриязыковой коммуникации схематическая система распределения внимания регулирует навигационные процессы в области интертекста и гипертекста.

В процессе межъязыковой коммуникации в качестве гипертекста может выступать любой текст, перемещенный в рамки иной культуры. Процесс навигации по нему (включая обращение к элементам комментария, сносок и затекстовых ссылок) становится возможным благодаря тому, что переводчик выступает не только в роли интерпретатора текста оригинала, но и достаточно часто выполняет функцию субъекта, адаптирующего определенные культурные и языковые явления для инокультурной среды. Переводческая интерпретация текста (частным случаем которой может быть назван комментарий) необходима в тех ситуациях, когда определенная отсылка текста оригинала «не прозрачна сама по себе или же не прозрачна для той культуры, к которой принадлежит переводчик» [Эко, 2006, с. 257].

При переводе на русский язык иронического интеллектуального детектива У. Эко «Маятник Фуко» Е. Костюкович оставила неизменными гипотексты минимального авторского комментария, сводящегося к подписям под рисунками. Ее собственная «когнитивная схема маршрута» [Рязанцева, 2008, с. 144] - гипотексты переводческого комментария (контекстологического, культурологического, интертекстуального) - весьма подробна и обеспечивает понимание текста на более глубоком уровне даже для человека, недостаточно знакомого с историей оккультизма и розенкрейцерства. В тех случаях, когда необходимо сохранить иронию текста оригинала при употреблении в речи «ученой латыни» (в исходном тексте эти вкрапления выделены курсивом), переводчица Е. Костюкович использует достаточно оригинальный прием макростратегии адаптации текста оригинала. Сохраняя перевод выражения внизу, на странице, она в самом тексте это выражение дает кириллицей, в русскоязычной транскрипции, тем самым подчеркивая разговорную версию употребления «ученой латыни»: «Можешь включить вентилятор, анимула вагула бландула?» (Animula vagula blandula - душенька летучая чудная (лат.) - из стихотворения императора Адриана (II в. н. э.))». Использование возможностей внутритекстовой экспланации иноязычных коммуникативных фрагментов и минимальное отвлечение внимание читателя на рекурсивные переходы от переводимых элементов обратно к исходному гипотексту позволяют сохранить пространственно-временную целостность гипертекста.

Выстраивая разноуровневые иерархические связи при проекции гипертекста в целом, Е. Костюкович сама реконструирует отдельные интертекстуальные цепочки гипотекстов (от стоиков к Ницше) или же дает верные отсылки к прототекстам в классических русских переводах, если герои романа цитаты намеренно искажают. Прагматическая ориентированность подобной «когнитивной карты» навигации для читателя становится в данных ситуациях совершенно очевидной: постмодернистская игра с «образованным» читателем сменяется просветительским поучением. Интерес представляет интерпретативная ситуация, когда Е. Костюкович удается сохранить игровой элемент интертекстуальной отсылки романа У. Эко, используя так называемый «нулевой», или «отсутствующий», переводческий комментарий. В случае использования «нулевого маркера авторства» под гипотекстом эпиграфа (фрагмента, не существующего в реальном тексте Х.-Л. Борхеса) от читателя требуется применение несколько большего усилия в процессе поиска необходимой информации для адекватной интерпретации гипертекста. Это позволяет выявить основную отличительную характеристику гипертекстовой структуры при сравнении ее с паратекстовыми, интертекстуальными и т.п. отношениями. Такой характеристикой является аксиоматически признаваемая читателем гипертекста информационная неравноценность его составляющих, или гипотекстов, на чем и базируется «оконная структура» распределения внимания читателя гипертекста.

В заключении диссертационного исследования даны основные теоретические и практические выводы, представлены перспективы дальнейшего исследования значимости текстов художественной литературы в семиосфере русской культуры.

В рамках активно развивающейся в теории языка когнитивно-дискурсивной парадигмы научного знания, интегрирующей социально-философские, этнокультурологические и собственно лингвистические аспекты исследования лингвистической реальности, была создана лингвоаксиологическая концепция интерпретации текста как объекта лингвистической реальности. Область неопределенности, недетерминированности смыслов интерпретируемых объектов лингвистической реальности (текста, дискурса, интертекста, гипертекста и т.п.) является сферой реализации одной из основных когнитивных способностей субъекта-интерпретатора - его творческой (креативной) способности.

В диссертационном исследовании было выявлено, что конструирование и реконструкция (когнитивное моделирование) объектов лингвистической реальности являются творческой деятельностью по лингвистической интерпретации данных объектов. Ментальные пространства, модели которых могут быть созданы в рамках С-К-теории с помощью операций пропозициональной логики, предоставляют исследователю возможность определить, на основании каких критериев и с помощью каких механизмов те или иные объекты лингвистической реальности оказываются ценностно значимыми и в итоге принятыми (или наоборот, незначимыми и непринятыми) в семиосфере определенной культуры.

В результате исследования были определены принципы и критерии оценки субъектом значимости текстов художественной литературы при смене семиотического кода культуры. Были определены факторы развития научных парадигм знания о тексте, дискурсе, интертексте как объектах лингвистической реальности с точки зрения лингвоаксиологии и когнитивной лингвистики.

В работе были выявлены лингвоаксиологические стратегии когнитивного моделирования лингвистической реальности на разных этапах развития научного знания в ХХ-ХХI вв. при оценивании значимости текстов художественной литературы в семиосфере русской культуры. В качестве основных лингвоаксиологических стратегий интерпретации текста в работе рассматривались построение предикатно-аргументной структуры текстов, выявление иерархических отношений их предикатов и актантов, а также их результирующая стратегия - определение иерархии текстовых концептов, необходимые для выстраивания текстовых фреймов как основных интерпретативных моделей. Основными лингвоаксиологическими стратегиями текстопорождения, которые были реконструированы на основе результатов текстовой интерпретации, выступали членение исходного замысла текста, пропозиционализация и категоризация его смыслов. Макростратегии текстопорождения и интерпретации текста, которые были выделены в работе в качестве наиболее релевантных, - это адаптация / остранение, архаизация / модернизация и стилизация смыслов текста. Применение данных макростратегий было связано с варьированием основных хронотопических координат текстов в рамках внутриязыковой и межъязыковой коммуникации.

Текст как объект лингвистической реальности, рассматривавшийся в работе с лингвосемиотической точки зрения, предстает как замкнутый по форме, отдельный объект, однако завершенность текстовой формы осмысляется только в реализующейся антиномии с принципиальной незавершенностью, открытостью, подчас неопределенностью текстовых смыслов. Динамика текстовым смыслам придается исследователем-интерпретатором, моделирующим авторские приоритетные стратегии текстопорождения или интерпретационные стратегии. Поступательное движение текстов в семиосферу иной культуры, как показывает наше исследование, может быть обусловлено рядом факторов (в частности, особенностями смыслоформирующего потенциала текста, социокультурной ситуации и т.п.). Открытость культуры, готовность к принятию и успешной аккультурации инокультурного объекта может способствовать ассимилятивным процессам при поступлении текста в область семиосферы чужой культуры. Адаптации, аккультурации способствуют текстодеривационные процессы в семиосфере принимающей культуры, а также перевод текста в семиосферу кино, живописи, мультипликации. Высшей формой аккультурации переводного текста как феномена инокультурной реальности становится осмысление его как прецедентного феномена в любой из перечисленных выше семиосфер принимающей культуры. И наоборот, отторжение текста в пространстве семиосферы иной культуры может произойти как следствие сознательно применяемой автором / интерпретатором текста лингвоаксиологической макростратегии остранения, хотя и в данном случае текст (в рамках определенного, ограниченного дискурса) может оказаться «сильным» и прецедентным.

Применение разнообразных лингвоаксиологических параметров оценки субъектом-индивидом значимости текстов художественной литературы в семиосфере русской культуры способствует выявлению оснований того лингвоаксиологического выбора, который производится в процессе интерпретации данных текстов и который приводит к отбору текстов, входящих в фонд русской культуры. В области внутриязыковой и межъязыковой коммуникации в качестве лингвоаксиологического параметра при использовании макростратегии адаптации / остранения текста выступает соответствие / несоответствие текста характеристикам культурного пространства того или иного языка. При этом авторские ситуативные стратегии по остранению текста (внутриязыковая коммуникация) не всегда могут быть эффективно воссозданы при перемещении текста в семиосферу иной культуры. Подобным же образом, макростратегия остранения текста, используемая переводчиком текста, отнюдь не способствует аккультурации текста в семиосфере другой культуры, оставляя текст перевода на периферии входящих в культурный фонд текстов. Адаптированный текст, наоборот, начинает функционировать по законам принимающей культуры, переводится на язык кино и мультипликации (если речь идет о тексте детской художественной литературы) и в конце концов становится сильным прецедентным текстом принимающей культуры.

Лингвоаксиологическим параметром макростратегии архаизации / модернизации текста является сохранение / изменение временной отнесенности условного мира смыслов текста. В ситуации внутриязыковой коммуникации применение макростратегии архаизации текста работает (зачастую вместе с композиционным приемом использования «текста в тексте») на создание исторической перспективы основного или вспомогательного нарратива и реализацию разных моделей времени в тексте. В ситуации межъязыковой коммуникации применение макростратегии архаизации текста перевода достаточно часто оказывается несоблюдением абсолютной приоритетной стратегии автора текста оригинала и свидетельствует о прагматических задачах переводчика, отличающихся от соответствующих прагматических задач автора.

Макростратегия модернизации текста традиционно применяется для сокращения временнуй дистанции между текстом и его читателем. В области межъязыковой коммуникации применение переводчиками данной макростратегии оценивается чаще всего негативно, однако является неизбежным следствием переводческой деятельности во временнум аспекте. Создающаяся за счет использования разнообразных лексических, грамматических и композиционных средств «историческая перспектива», в которую оказывается встроен текст в случае использования интерпретационной макростратегии архаизации / модернизации текста, позволяет увеличить степень аккультурации текста в принимающей культуре и может работать как вспомогательная стратегия при адаптации текста.

Лингвоаксиологическим параметром макростратегии стилизации текста выступает сохранение / изменение характеристик субъектных актантов текста оригинала или типа дискурса, в котором функционирует данный текст. Применение данной интерпретационной макростратегии дает переводчику возможность компенсировать те отсутствующие в языке перевода средства, которые оказываются релевантными для передачи субъектных характеристик интерпретируемого текста.

При анализе внутри- и межтекстовых отношений с точки зрения конструируемых / реконструируемых схематических систем в процессе категоризации текста в нашей работе были выявлены наиболее актуальные для текстов детской художественной литературы и массовой литературы XX-XXI вв. когнитивные макромодели распределения текстовой информации. К ним можно отнести такие текстовые и межтекстовые макроструктуры, как конфигурационная структура, перспектива и распределение внимания. Применение наиболее частотных когнитивных операций (для текстов детской художественной литературы - это когнитивные операции вычленения единицы, формирования монады, сдвига «фокуса» внимания; для текстов мультипликации - операции дискретизации или слияния элементов пропозициональной структуры исходного текста, различения выделенной и фоновой информации; для текстов, формирующих гипертекстуальные структуры, - когнитивные операции изменения уровня внимания или «окна» внимания; для интертекстов - когнитивные операции синоптизации или секвенциализации текстовых фреймов или их составляющих) позволяет исследователю-интерпретатору создать эффективно действующую на практике комплексную теорию оценки значимости текстов художественной литературы. Она базируется на лингвоаксиологических стратегиях порождения и интерпретации текста и дискурса в рамках семиосферы русской культуры.

В качестве ближайших перспектив исследования может выступать изучение схематических структур текста, дискурса, интертекста, гипертекста на микроуровне (уровне механизмов работы отдельных пропозициональных структур) для выявления универсальности / национальной специфики исследуемых когнитивных операций моделирования лингвистической реальности. Рекурсия от макромоделей к микромоделям стратегического анализа позволит уточнить и дополнить интегративную теорию когнитивно-аксиологической интерпретации объектов лингвистической реальности в процессе смены семиотического кода культуры. Еще одним перспективным направлением исследования процессов текстовой интерпретации нам представляется изучение аудиоверсий художественных текстов (аудиокниг, радиоспектаклей и т.п.) как версий перевода / перекодирования письменных текстов в их устные варианты. Исследование аудиоверсий художественных текстов позволит сравнить эффективность смены основного вербального кода текста не только на визуальный (рисунок, мультфильм, кинофильм), но и на аудиальный, задействующий иные механизмы восприятия и, возможно, иные лингвоаксиологические интерпретационные стратегии аудитории.