2.4 Скидан и Драгомощенко

Построение текста у Скидана сходится с методами Драгомощенко, однако, безусловно имеет отличия: если текст у Драгомощенко можно сравнить с фотографией, в которой в одной плоскости объединились множество случайных элементов, как это делает Михаил Ямпольский в книге «Из Хаоса», посвященной АТД, то тексты Скидана также сравнимы с изображением, однако, выполненным уже в искусственной, коллажной технике, частично собранной, однако, из случайно выбранных Скиданом цитат.

Эту технику также можно описать как «монтаж», который «становится больше чем просто приемом - центральной онтологической категорией поэтического мира», «способом передать одновременность происходящего в мире внутри текста, который в силу своей природы всегда разворачивается линейно, а также «метонимией расчлененной телесности», после которого появляется «сшитое из разнородных частей тело поэзии - монструозное, болезненное и страдающее, ведомое по миру эротическим влечением, проистекающим как бы из самой чудовищной разятости этого тела» [Корчагин 2016, 1].

Монтаж у Скидана как «свидетельствует о телесных переживаниях» непосредственно через отсылки к кинематографу («Агирре, гнев Божий, поет / индейскую песню. В скважины перуанской флейты / хлещет христианская кровь»), вновь апеллируя к важным для Скидана мотивам болезненности и смерти, «распада и умирания», так и «раскрывает пределы мира путешествия тела», передает «болезненную расчлененность мира» и «телесный опыт, который почти всегда оказывается перверсивен» [Корчагин 2016, 1].

Схожесть же поэтической формы у Скидана и Драгомощенко, проявляющаяся в тавтологиях, наслаивании образов, цитат и фраз друг на друга, частых отсутствиях рифмы и модальности, и в прочих элементах, описанных выше как свойственных АТД, обуславливается их общей идеей отрицания: у Драгомощенко это - отрицание литературы, у Скидана же - искусства в целом, подчеркивание процесса ощущения его травматичности, концентрации на распаде форм, потере контроля и алеаторике.

Если для АТД важно останавливаться на субъектности поэзии, то у Скидана эта субъектность наоборот разрушается, открывая пространство для внешнего, объективного. «Разрушение конвенционального порядка слов», «Разрушение простоты» и «возрождение языка», отсутствие «дескриптивной и психологической континуальности» и сопротивления текста «сведению к какому-либо уже организованному, существующему значению» [Молнар 1998, 21], объясняются его непринятием литературы как таковой.

Далее следует выделить важную составляющую Петербурга как «Alma Mater» для обоих поэтов. Голынко-Вольфсон отмечал, что для АТД город был «запущенным пустырем в новостройках, электризованный безразличием и пронизанный тавтологиями; местом, переставшим быть местом, отправной точкой, откуда язык в поэзии Аркадия отправляется в свою безостановочную одиссею в разысканиях (утраченной) субъективности, в поисках самого себя» [Голынко-Вольфсон 2011, 30]. Для поэтики же Скидана, по мнению Голынко-Вольфсона, «непосредственным отправным пунктом, стартовой точкой поэтического говорения является величественная и одновременно пустотная материальность города, материальность отсутствия и утраты. Призрачный неуловимый город в стихотворениях Скидана преломляется в мерцающее «красное смещение» <…> Подобно ландшафту Петербурга, «ландшафт» практически каждого стихотворения воссоздает атмосферу утонченного миража, будто пронизанного «разветвлениями европейской мысли», резкой, провокативной и неудобной» [Голынко-Вольфсон 2006, 1].

Мотив «разрыва» у Скидана также отсылает к позиции Драгомощенко: как отмечает Бак, «У Скидана - о чем бы ни слагались стихи, они также пишутся непременно о самой поэзии, только - о ее тотальной несостоятельности, невозможности» [Бак 2015, 430]. Культура в поэзии Скидана вступает в «интимную связь с телесностью»: она «эротизируется, словно бы пропитывается желанием, причем это желание провоцирует именно предшествующая письму разъятость культуры, ее <…> расторгнутые фрагменты, будто бы сочащиеся экзистенцией» [Корчагин 2016, 1]. И действительно, культурная составляющая в поэзии Скидана обретает такую же жизнь и возможность к смерти, как и любой другой объект в тексте. В его текстах «нервы мира словно бы проницают поэта, и он начинает ощущать мир непосредственно - самим своим (разъятым) телом».

В. Топоров утверждал, что «Драгомощенко породил Скидана» [Топоров 2008, 14]. И действительно, сам Скидан признает свою близость к поэтике апорий у Драгомощенко, когда «любая интерпретация оказывается до боли недостаточной» и происходит «отказ от утешения хороших форм, от консенсуса вкуса, от прекрасного» [Драгомощенко 2011, 5]. Стоит остановиться на характерном для Скидана элементе «разрушений» в поэзии в целом. Александр Житенев в тексте об авторе упоминает его тенденцию к «поиску элементарных частиц, синтагм, квантов поэтического», из которых можно восстановить разрушенное целое» [Житенев 2012, 380]. Эта особенность поэтического пространства Скидана перекликается с поэтикой Драгомощенко. Однако если АТД свойственен, скорее, формат собирания образа из индивидуального опыта, проявляющегося в бесконечном потоке ассоциативных мотивов, то у Скидана образ создается из его же разрушения, проявляющегося в его «негативной поэтике».

Сильная взаимосвязь двух авторов подчеркивается и продолжением многих идей Драгомощенко Скиданом. Так, важный для АТД элемент «обессмысливания говоримого» переходит на новый уровень в поэтике Скидана. Для Драгомощенко было важно «трансформировать значения в словах поэта» [Драгомощенко 2011, 30], придавать словам новое значение, и приводить, таким образом, поэзию к тавтологичности, благодаря чему сам автор становился идеальным читателем собственных текстов. В текстах же Скидана слова также «не тождественны смыслам, а образы не тождественны вещам. Растождествление или расторжение дано не в виде окончательного результата, а в качестве безостановочного процесса» [Голынко-Вольфсон 2006, 1]. Здесь можно отметить концептуалистское переосмысление этой идеи путем добавления к ней элемента демонстрации процессуальности, характерного для направления. Если у АТД эта идея была продемонстрирована в рамках формы, позволяющей разрушать возможность установления поэтических границ, то Скидан здесь демонстрирует свое продолжение борьбы с идеологичностью.

Важно отметить и мотив «конечности», присущий поэтике Скидана. Ее композиционному и логическому построению свойственно иметь «конечность конвертирующуюся в спиритуальную мощь, в жало, в плоть», в «христианскую доблесть», где «исток мысли и поэзии», как отмечает Житенев «осмысляется как «немыслимое», «ничто», «непреодолимый изъян мысли, аффект», а образ авторского «я» как «мерцающая» структура: «местом сборника субъекта оказывается акт коммуникации», в котором он обречен непрестанно воспроизводить утрату, «существуя лишь в собственном исчезновении» [Житенев 2012, 380]. Подобная трактовка коррелирует с опорой Драгомощенко на теорию литературности-как-исчезновения Мориса Бланшо, основываясь на которой текст преподносится в невозможности чтения. Поэзия АТД, где «только в исчезновении собственного существа возникает возможность нового появления. Не рождение важно, - важна «смерть», где «рождение щупается руками» [Драгомощенко 2011, 30], таким образом, оказывает важное влияние на характерный Скидану мотив «пребывания в стихии чистой негативности без какого-либо трассирующего, свертывающего игру трансцендентального гаранта», приводящий к «смерти, которая есть «единственно подлинное событие» [Скидан 2001, 40]. В поэзии Скидана, как отмечает Дмитрий Бак, «язык как таковой утрачивает систему референций, слова более не связаны семантическими нитями с вещами и понятиями, а потому замкнуты в самих себе». [Бак 2015, 380]

Заключение

Проанализировав положение различных вариаций метареализма на поэтическом пространстве, стоит выделить тенденцию к «лингвистическому универсализму» не только в метареализме, но и в метаметафоризме, американской «Школе языка» и метафизическом реализме. Термин расширяет идею Голынко-Вольфсона о невозможности объединения «метареалистов» под единым направлением в виду разноплановости их поэтических и стилистических приемов, жанровой принадлежности и культурного кода. Историко-культурные и идеологические факторы, влияющие на «метареалистов» позволяют рассматривать их как ряд авторов, объединенный «языковым развенчанием реальности, производимому ради ее нового поиска» [Голынко-Вольфсон 2003, 216]. Как отмечал Голынко-Вольфсон, этот поиск «у всех этих авторов имеет разные цели; смысл поиска «реальности», да и ее понимание, у большинства из них тоже оказывается несколько разным» [Голынко-Вольфсон 2003, 216].

Основываясь на приведенной выше части особенностей художественного мира Драгомощенко, можно сделать вывод, что относить его к метареализму можно лишь номинально. Тезис метаметафоризма «каждая вещь - вселенная» [Кедров 1989, 212] разворачивается в поэтике Драгомощенко исключительно в рамках самого текста, являющегося центром этой вселенной. Реальность у АТД конструируется языком, понятным только самому автору: значение слова здесь теряет свою важность, теряясь в бесконечных переплетениях языка.

Именно поэтому в «Каталоге новых поэзий» Эпштейн относит Драгомощенко уже не к метареализму, а к континуализму - направлению, определяемому им как «Поэзии размытых семантических полей, упраздняющих значение каждого определенного слова, рассчитанная на тающее, исчезающее понимание» [Эпштейн 1990, 365]. Эпштейн отмечает, что направлению характерны «техника деконструкции, десемантизации текста» [Эпштейн 1990, 365], которая «становится методом творчества». Слово в континуализме «ставится в такой контекст, чтобы его значение стало максимально неопределенным, «волнообразным», лишилось дискретности, вытянулось в непрерывный, континуальный ряд со значениями всех других слов». Подобные рамки направления уже гораздо ярче характеризуют поэтику Драгомощенко по сравнению с метареалистическими.

Одним из способов интерпретации нынешнего поэтического пространства Скидана является продолжением им идей концептуализма. Несмотря на то, что автор является продолжателем программных идей Драгомощенко, в его поэтике они разворачиваются под иным углом. Борьба автора с «фрустрированностью советским коллективизмом» и «фашизоидностью современной массовой культуры» [Кулаков 2010, 1] выражается не в рамках эскапизма в «иные реальности», а в деконструкции омертвевшей речи, свойственной концептуалистам. Подобная практика описывается Голынко-Вольфсоном как «представление любой литературной практики (а не только советской) как ритуала, который неизбежно порождает идеологические коды» [Голынко-Вольфсон 2003, 216]. Такая поэтическая практика, по его словам, демонстрирует «ритуальность литературного творчества, мобилизуя неотчужденные эмоции человека, скрыто противостоит любой идеологичности» [Голынко-Вольфсон 2003, 216], что соответствует поэтической программе Скидана.

Схожесть метареализма и концептуализма, описывается в тезисах Эпштейна в рамках «отслаивания от слов привычных, ложных, устоявшихся значений и придания словам новой многозначности и полносмысленности» [Кулаков 2010, 1]. Полярность же метареализм-концептуализм выражается в поэтике Драгомощенко и Скидана: если у АТД это «отслаивание» экзальтированно происходит в рамках языка, что сближает его с метареализмом, то Скидан деконструирует контекст культуры как таковой в принципе, продолжая таким образом программу концептуалистов.

Список литературы

1. Бак Д. Сто поэтов начала столетия: Пособие по современной русской поэзии. М.: Время, 2015. - 427 c.

2. Барзах А. Обучение немеющей речи // А. Драгомощенко. Описание. СПб.: Издательский центр «Гуманитарная Академия», 2000. С. 5-11.

3. Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1 / Пер. с нем. М.: Гнозис, 1994. С. 80.

4. Глазова А. Текучий образ в поэзии А. Драгомощенко // Новое литературное обозрение. 2013. №3 (121). С. 258-266.

5. Голынко-Вольфсон Д. Эссе о невозможности эссе // Новое литературное обозрение. 2010. №104. С. 202-217.

6. Голынко-Вольфсон Д. От пустоты реальности к полноте метафоры // Новое литературное обозрение. 2003. №4. С. 202-217.

7. Голынко Д. Расторжение и сборка: Речь при вручении Александру Скидану премии Андрея Белого. 2006 URL: //http://belyprize.ru/index.php? id=348

8. Драгомощенко А. Дышать. Стихи // Воздух. Журнал поэзии. 2008. №3.

9. Драгомощенко А. Китайское солнце. СПб.: Митин журнал, Borey Art Center, 1997.224 с.

10. Драгомощенко А. Тавтология. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 456 с.

11. Евангелие от Фомы // Апокрифические Евангелия: Серия: Личная библиотека Борхеса / Составитель С.А. Ершов. СПб.: Амфора, 2000.

12. Житенев А. Поэзия неомодернизма: монография. СПб.: ИНА-ПРЕСС, 2012. 480 с.

13. Завьялов С, Шубинский В. Мейнстрим и мы. // Новый мир. 2001. №3

14. Заломкина Г. После прозы // Знамя. 2014. №7. С. 221-223.

15. Заломкина Г. Поэтика рамы и порога: Функциональные формы границы в художественных языках. [Граница и опыт границы в художественном языке. Вып. 4] Самара: Издательство «Самарский университет», 2006. С. 369 - 380.

16. Кедров К. Поэтический космос. М.: Советский писатель, 1989. 480 с.

17. Кедров К. Энциклопедия метаметафоры. М.: ДООС; Издание Е. Пахомовой, 2000. 126 с.

18. Кедров К. Поэтическое познание. Метакод. Метаметафора // Энциклопедия метаметафоры. М.: ДООС; Издание Е. Пахомовой, 2000.

19. Кедров К. Параллельные миры. М.: АиФ-Принт. - 2001.457 с.

20. Кедров К. Рожденье метаметафоры. Поэтический космос. - М. Советский писатель. 1989.

21. Корчагин К. Рецензия. Раздвижение и ускользание. Александр Скидан. Membra disjecta. СПб., «Издательство Ивана Лимбаха», «Книжные мастерские», 2016 // Новый Мир. 2016. Вып. 8.

22. Кулаков В. Нулевой вариант. Новейшая Поэзия: Тенденции, Концепции и Манифест // Новый Мир. 2010. Вып. 10.

23. Мамлеев Ю. Судьба Бытия // Вопросы философии. 1993. №11. с. 169-183.

24. Молнар М. Странности описания // Митин журнал. 1988. №21.

25. Скидан А, Голынко-Вольфсон Д, Уланов А, Корчагин К, Ларионов Д, Глазова А, Абдуллаев Ш. Отзывы. // Воздух. Журнал поэзии. 2011. №2-3. С. 28-33.

26. Павлов О. Остановленное время // Континент. - 113. - 2002.

27. Павлов Е. Тавтологии Драгомощенко // Новое литературное обозрение. 2015. №1. С. 289-301.

28. Поэт из города бессмертных // Радио свобода [26.09.2012]

29. Самойлов А. Культурологический ресурс Аркадия Драгомощенко. Санкт-Петербург, 2016

30. Скидан А. Отступление к истокам высказывания // А. Драгомощенко. Устранение неизвестного. - М.: Новое литературное обозрение, 2013. - с. 8

31. Скидан А. Расторжение. М.: Центр современной литературы. 2010. 161 С.

32. Скидан А. Сопротивление поэзии: Изыскания и эссе.

33. СПб.: Борей-Арт, 2001. 234 С.

34. Скидан А. Сумма поэтики. - М.: Новое литературное обозрение, 2013. - 296 с.

35. Топоров В. Питерская поэзия периода ПОСТпоэзии // Петербургская поэтическая формация: сборник. - СПб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2008. - с. 14

36. Флоренский, П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях / П.А. Флоренский. М.: Прогресс. 1993. 321 с.

37. Хеджинян Л. По ту сторону конечности. Памяти Аркадия Драгомощенко // Новое литературное обозрение. 2013. №3. 237 с.

38. Эпштейн М. Тезисы о метареализме и концептуализме // Эпштейн М.Л. Постмодерн в русской литературе: Учебное пособие для вузов. М.: Высшая школа. 2005. С. 127-196.

39. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков. М.: Советский писатель, 1988. 416 с.

40. Эпштейн М.Н. Поэзия и сверхпоэзия. Многообразие творческих миров М.: Азбука-Аттикус. 2016. 270 с.

41. Ямпольский М.Б. Из хаоса. (Драгомощенко: поэзия, фотография, философия). М.: Сеанс, 2015. 280 с.

Размещено на Allbest.ru