Интерпретация реалий при переводе сакрального текста: языковой и экстралингвистический аспекты

Размещено на http://www.allbest.ru/

Интерпретация реалий при переводе сакрального текста: языковой и экстралингвистический аспекты

Г.Т. Хухуни 1,

А.А. Осипова 3

3Московский педагогический государственный университет

Аннотация

Цель статьи - исследование вопроса о специфике реалий в тексте сакрального характера (на примере Библии) и особенностях их межъязыковой передачи. Данная проблема не только имеет существенное значение для собственно библейского перевода, но и позволяет уточнить ряд моментов, связанных с репрезентацией лексики, обладающей национально-культурной спецификой, на переводном языке, что объясняется самим характером книг Ветхого и Нового Заветов, в которых широко представлены реалии различного характера, как имеющие непосредственно отношение к религиозному культу, так и отражающие жизнь и быт Палестины и соприкасавшихся с ней в соответствующие эпохи народов. Материалом исследования служат версии Священного Писания на нескольких языках (латинский, церковнославянский, русский, английский), создававшиеся в различные эпохи. При анализе используются как классические переводы, часто называемые "национальными Библиями" (Библия короля Иакова, Синодальный перевод), так и версии, созданные уже в XX-- XXI вв. Основным методом, применяемым в настоящей работе, является выявление соответствующих единиц в рассматриваемых текстах, установление возможностей их неоднозначной интерпретации, соотнесение в привлекаемых для изучения переводах, определение переводческих стратегий, применяемых при передаче реалий, и их сопоставительный анализ. При рассмотрении представленных вариантов уделялось особое внимание факторам экстралингвистического характера, поскольку нередко именно они играли решающую роль при решении данной задачи. Основные результаты представленного исследования: 1) поскольку переводы могли осуществляться с различных версий исходного текста, возможны случаи, когда некоторые реалии будут наличествовать в одних переводах и отсутствовать в других; 2) применение приема транскрипции/транслитерации реалий в русских версиях Ветхого Завета в ряде случаев определяется их репрезентацией в греческом и славянском текстах Библии, в связи с чем как в Синодальном, так и в новых переводах они могут быть представлены в форме, отличной от имеющейся в европейских языках; 3) передача в Синодальном переводе греческого diopetлs (упавший с неба) именем собственным Диопет, квалифицируемая некоторыми исследователями как переводческая ошибка, могла иметь сознательный характер, обусловленный стремлением следовать греко-славянской традиции; 4) наличие в исходном тексте так называемых "неопределенных реалий", установить точное значение которых не представляется возможным, приводит к значительному разнообразию их репрезентации на переводном языке; 5) при анализе единиц ПЯ, использованных в переводах Священного Писания, необходимо принимать во внимание диахронический аспект, учитывая, с одной стороны, возможность утраты или изменения значения в ходе языковой эволюции, а с другой - избегая наделения реалии тем значением, которого она в период создания исходного текста могла не иметь; 6) для ряда переводов, выполненных в последние десятилетия, характерна ярко выраженная прагматическая ориентация, обуславливающая в некоторых случаях значительную нейтрализацию национально-культурной специфики реалии либо ее адаптации к соответствующей культурной среде, степень допустимости которой в ряде случаев представляется спорной. Указанные моменты позволяют уточнить ряд аспектов, связанных с методами передачи реалий, и их значение для достижения переводческой адекватности.

Ключевые слова: реалии, значение, Библия, исходный текст, перевод, прагматическая ориентация, нейтрализация, национально-культурная специфика текст сакральный лексика

Cultural Words in Sacral Text and their Translation: Linguistic and Extra-Linguistic Factors

Georgy T. Khukhuni1,

Irina I. Valuitseva2,

Anna A. Osipova3

1'2Moscow State Region University

The purpose of this article is to study the issue of key features of the so-called cultural words (realia) in sacred texts (the Bible is taken as an example) as well as a distinctive nature of their cross-language transfer. This problem is essential not only for the Bible translation as such but it also enables to clarify some aspects related to the representation of the vocabulary with cultural identity in the target language that is explained by the very nature of the Old and New Testaments containing a wide variety of the realia that refer directly to a religious cult and to the everyday life of Palestinian people and their neighborhood in the Bible times. The material for the present research includes versions of the Holy Writ created in different periods in a number of languages (Latin, Church Slavonic, Russian and English). While analyzing, the classical translations labelled often as "national" ones have been used (the King James Bible, Synodal Translation), as well and the versions created in the 20th and 21st centuries. The main approach applied herein is the identifying of the corresponding units in the said Bible texts, the ascertainment of the possibility of their ambivalent interpretation, the correlation within the considered versions of translation, the determination of translation strategies used for representing the realia and their comparative analysis. When considering the options presented, special attention has been paid to extra-linguistic factors, since they often play a decisive role in solving the said task. The key results of the made survey can be formulated as follows: 1) since translations could have been made from different versions of the source text, there are cases when certain realia are available in some translations but are missing in others; 2) the use of transcription / transliteration of the realia in Russian versions of the Old Testament in some cases is determined by their representation in the Greek and Church Slavonic texts of the Bible and therefore in both the Synodal and the new translations they can be presented in a form different from that available in European languages; 3) the representation of the Greek word diopetes (fallen from heaven) as the proper name Diopet in the Synodal Translation is usually qualified as an elementary mistake, but it could have been also provoked by an intention to follow Greek and Church Slavonic traditions; 4) the existence of the so-called `undefined realia' in the source text, an exact meaning of which is not known, causes their various interpretations in the target language; 5) during the analysis of the units of the target language used in the translation of the Holy Writ, the diachronic aspect must be taken into account considering, on the one hand, the possibility of losing or changing the meaning in the course of linguistic evolution, and on the other hand, avoiding vesting the reality with the meaning that it could not have; 6) a number of translations made in recent decades are characterized by a pronounced pragmatic orientation, in some cases causing a significant neutralization of the national-cultural specificity or its adaptation to the corresponding cultural environment, the degree of admissibility of which in some cases is controversial. The above items enable to clarify a number of aspects related to the methods of translating the realia and the importance of such aspects for attaining the translation adequacy.

Keywords: Realia, meaning, Bible, source text, translation, pragmatic orientation, neutralization, ethno-cultural specificity

Введение

Проблематика, связанная с переводом сакральных текстов, прежде всего Библии, принадлежит к числу традиционных тем исследований в области межъязыковой коммуникации, насчитывая более полутора тысячелетий. Теоретические сужения по данному вопросу, которые восходят еще к наследию блаженного Августина и блаженного Иеронима (Сидоренко 2009), заметно активизировались в эпоху Реформации, отразившись, в частности, в "Послании о переводе" Мартина Лютера 1, предисловии к Библии короля Иаковаhttps://www.bibel-in-gerechter-sprache.de/wp-content/uploads/sendbrief.pdf. http://www.bible-researcher.com/kjvpref.html. и др. Во второй половине прошлого века эта проблематика стала фундаментом теории "динамической эквивалентности" Ю. Найды (Nida 1964), значение которой в истории переводческой мысли отнюдь не ограничивается данной сферой. Активно занимаются вопросами, связанными с переводом Библии, и в последние десятилетия, причем при рассмотрении относящихся к ней вопросов нашли применение многие концепции, разрабатывавшиеся в мировом переводоведении (на русском языке их обзор представлен в книге А.С. Десницкого (Десницкий 2015)).

Следует заметить, что интерес к этой тематике проявляли и ученые, широко известные своими трудами в области лингвистической семантики и прагматики (Wierzbizka 2001, 2018). Определенные традиции имеет она и в России, о чем свидетельствуют рассуждения Максима Грека, Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого и др. (Буланин 1995). В XIX веке эта тематика привлекала внимание в связи с многолетней работой по созданию русской Библии, итогом которой стал Синодальный перевод 1876 г. В конце ХХ - начале XXI в. она вновь оказалась предметом широкого обсуждения, в частности, в связи с появлением новых версий Священного Писания, нередко вызывавших острую дискуссию. В качестве примера назовем обсуждение переводов книг Нового Завета, выполненных В.Н. КузнецовойИеромонах Иларион: http://www.biblia.ru/reading/articles/show/?8&amp. Левинская И.: http://www.biblia.ru/reading/articles/show/?8&amp..

Среди круга вопросов, относящихся к библейскому переводу, важное место принадлежит исследованию принципов передачи реалий. Их значимость определяется рядом моментов.

Во-первых, в книгах Ветхого и Нового Заветов представлено большое количество единиц, обладающих ярко выраженной культурной спецификой и относящихся к различным областям человеческой деятельности, передача которых играет важную роль для достижения адекватности перевода.

Во-вторых, значение ряда лексем не может считаться окончательно установленным, и исследование различных вариантов их репрезентации в тех или иных версиях представляет большой интерес как в теоретическом, так и в практическом отношении.

В-третьих, при переводе Библии - учитывая, с одной стороны, ее роль как Священного Писания для верующих, а, с другой, - статус одного из наиболее значительных литературных памятников, которыми располагает человечество - осуществлявшим эту работу приходилось искать оптимальное соотношение между информативной, прагматической и эстетической функциями текста, что нередко предопределяло выбор самого метода передачи, причем на него могли существенным образом влиять и факты экстралингвистического характера. С этой точки зрения, всестороннее изучение данного вопроса способствует дальнейшему развитию науки о переводе.

Наконец, в-четвертых, многовековая традиция библейского перевода представляет уникальный материал для области, которую можно было бы назвать диахроническим переводоведением, в том числе - и по отношению к переводу реалий.

Источники исследования

А.А. Реформатский противопоставлял друг другу два способа передачи реалий - перевод и транскрипцию, отмечая, что они "в плане практическом <...> должны рассматриваться как антиподы" (Реформатский 1972: 312). Аналогичную мысль находим в наиболее популярной русскоязычной книге, посвященной передаче реалий: "<...> что касается противопоставления транскрипции переводу, то мысль эта кажется нам интересной, хотя бы потому, что представляет собой еще один из парадоксов в работе переводчика с реалиями" (Влахов, Флорин 1986: 96).

Применительно к библейскому переводу данный вопрос специально рассматривал Б. Мецгер, давший разделу одной из своих статей характерный заголовок `To Translate or to Transliterate? ' (Metzger 1993: 27) (различие между транслитерацией и транскрипцией автором не затрагивается).

На первый взгляд, каких-либо коренных отличий от стратегии передачи других текстов в данном случае не наблюдается. Однако при переводе Священного Писания - в том числе и в плане передачи слов-реалий - имеется существенная специфика, во многом определяемая экстралингвистическими факторами.

Как транскрипция, так и транслитерация предполагает воспроизведение (насколько это возможно при различии фонологических и графических систем ИЯ и ПЯ) произношения/написания лексических единиц (реже более крупных фрагментов) в том виде, в каком они представлены в исходном тексте. Чаще всего это имеет место по отношению к именам собственным (антропонимам и топонимам), которые обычно и анализируются в трудах, посвященных указанной теме (в качестве примера можно назвать (Bailey 2007))https://www.researchgate.net/publication/324574446_Proper_Names_in_the_Bible_translation and transliteration issues Word Deed 2007.. Вопрос об отнесении их к реалиям принадлежит к числу дискуссионных. Но поскольку принципиально применение транскрипции/транслитерации по отношению к данной группе не отличается от их использования при репрезентации собственно реалий - имен нарицательных, мы сочли целесообразным включить их в иллюстративный материал.

Сходен и прием перевода - передается значение использованной в оригинале единицы. Главное отличие заключается в том, что само понятие "исходного текста" по отношению к Священному Писанию требует уточнения.

Прежде всего приходится принимать во внимание то, что речь идет не об оригиналах библейских книг, так сказать, "авторизованных" их создателями, а о многократно копировавшихся рукописях, причем цепочка такого рода "копий с копий" (`copies of copies of copies', по выражению одного из наших коллег) может быть достаточно большой; в первую очередь, это относится к книгам Нового Завета (Chatzitheodorou 2001)https://www.translationjournal.net/journal/18bible.htm).; см. также (Metzger 1994), (Алексеев 2012).

Таким образом, ввиду несовпадения исходных текстов для различных версий соответствующая реалия окажется наличествующей в одних переводах и отсутствующей в других.

Ограничимся следующим примером. В одном из фрагментов "Деяния апостолов" (Деян. 28: 16), согласно Синодальному переводу, говорится о том, что "сотник передал узников военачальнику". Вопрос о том, насколько адекватным является данный перевод греческого oxpaxonsфdpxnз, нами здесь специально не рассматривается. Привлекает внимание обстоятельство, что эта реалия, хотя и по-разному представлена в ряде других версий: в церковнославянской Елизаветинской Библии (сотник предаде узники воеводе), в Библии короля Иакова (the Centurion delivered the prisoners to the Captaine of the guard) и т.д.; в доступных нам изданиях Вульгаты (наиболее близкого в культурно-историческом отношении греческому тексту перевода) она отсутствует. Нет этого фрагмента и в большинстве версий Библии на различных языках, вышедших уже в XX - начале XXI века. Характерно, что в двух русских переводах - РБО и Заокском (Библия 2011), (Библия 2015) он не включен в основной текст, но отмечено, что в ряде рукописей названный отрывок имеется (причем, в обоих переводах стратопедарх именуется префектом преторианской гвардии).

Таким образом, в данном случае отсутствие соответствующей лексемы в тексте на ПЯ приходится рассматривать не как опущение реалии, а как сознательное предпочтение одного из вариантов исходного текста другим. Вопрос о том, насколько такое предпочтение обосновано - а его придерживается большинство современных библеистов - относится к сфере текстологии и в настоящей статье не рассматривается (см. подробнее (Metzger, Ehrman 2005), как и многие другие аналогичные примеры.

Транскрипция / транслитерация: верность и традиция

В одной из относительно недавно опубликованных работ, посвященных библейской истории, ее автор отмечал, что в Синодальном переводе (речь идет о Ветхом Завете) "многие имена утратили всякую связь с их древнееврейскими оригиналами и звучат неузнаваемо", подчеркивая при этом: "Не подлежит сомнению, что незнакомые имена из другого языка лучше брать в их оригинальной форме <...>" (Липовский 2010: 11). Однако дальше следует уточнение: "Те библейские имена, которые прочно вошли в русский язык, оставлены без изменений, как бы сильно они не отличались от своих древнееврейских оригиналов" (Ли- повский 2010: 11).

В этом плане представляет интерес сравнение двух упомянутых выше современных русских версий с Синодальным переводом. Приведем только один из многих примеров, наглядно демонстрирующий решение этой дилеммы их создателями. И.П. Липовский, иллюстрируя утверждение о том, что "ни в одном из основных европейских языков имена и названия из Библии не ушли так далеко от своих древнееврейских оригиналов, как в русском каноническом переводе полуторавековой давности", пишет: "Так, отец патриарха Авраама - Тарах - в русском каноническом издании превратился в Фарру, вождь израильтян Йеошуа, сын Нуна - в Иисуса Навина, а город Бар-Шева - в Вирсавию" (Липовский 2010: 11). В обеих современных русских Библиях - РБО и Заокской мы уже находим вместо Фарры Тераха (Быт. 11: 24), Вирсавия представлена в форме Беэр-Шева, (Быт. 21: 31), а вот Книга Иисуса Навина в обеих версиях осталась таковой - вероятно потому, что имя этого персонажа как раз относится к тем, которые "прочно вошли в русский язык".

Следует отметить, что и создатели классической Синодальной, и авторы обеих современных версий при передаче наименования Вирсавия/Беэр-Шева воспроизводят (насколько близко - другой вопрос), а не переводят его, хотя в оригинале оно имеет прозрачную этимологию, что в (Библии 2015) специально оговорено в примечании к указанному стиху, где речь идет о договоре между Авраамом и Авимелехом: "Евр. Беэр-Шева переводится и как `Колодец семерых' и как `Колодец клятвы'".

Возвращаясь к вопросу об "отклоняющейся транскрипции" при передаче ветхозаветных реалий в Синодальном переводе, отметим, что И.П. Липовский объясняет ее тем, что имел место "трехступенчатый перевод - сначала с древнееврейского на греческий (Септуагинта), потом с греческого на старославянский и, наконец, на современный русский" (Липовский 2010: 11). Такая трактовка может создать впечатление, что речь идет о некоей "лингвистической неграмотности" его создателей, осуществивших перевод даже не из вторых, а из третьих рук. Между тем ситуация в данном случае была гораздо более сложной. Перевод Ветхого Завета осуществлялся именно с еврейского, но - учитывая сложившуюся к тому времени традицию - действительно должен был принять во внимание и греческий, и церковнославянский тексты для сохранения религиозно-культурной преемственности, хотя такой подход вызвал и немало критических замечаний. Об этом писал, в частности, выдающийся отечественный библеист второй половины XIX - начала ХХ в. П.А. Юнгеров: "Вообще можно сказать, что Синодальный перевод составлен с еврейского текста под руководством греко-славянского перевода. Поэтому во всех ветхозаветных книгах главы и стихи расположены по греко-славянскому переводу. Поэтому же в произношении собственных имен, а равно и наименований священных предметов и действий соблюдена греко-славянская терминология, с коей сроднилась Россия"6.

Привлекает внимание тот факт, что, наряду с именами собственными, ученый выделяет "наименования священных примеров и действий", т.е. религиозные реалии. В качестве примера можно упомянуть часто встречающееся в ряде книг Ветхого Завета слово скиния (напр., (Исх. 25: 9) в церковнославянской Библии: "образ скинии <...> да сотвориши"; в тексте Синодального перевода: "все [сделайте], как Я показываю тебе, и образец скинии <...>". Оба современных русских перевода сочли целесообразным воспроизвести данную реалию аналогичным образом, прибегнув к внесенной в текст переводческой экспликации: "Вы должны сделать Мое жилище - Скинию <...>" (Библия 2011); "Это место моего пребывания - Скинию <...> сделайте <...>" (Библия 2015).

В Заокской Библии это предложение снабжено и историко-филологическим подстрочным комментарием, в котором указывается, что соответствующее еврейское слово мишка'н передано в греческой Септуагинте лексемой скенэ, обозначающей шатер. Таким образом, в данном случае представлен прием перевода реалии, тогда как в церковнославянской и синодальной версиях, напротив, использована транскрипция (хотя и весьма приблизительная) уже греческого слова. Характерно, что свой экскурс авторы примечания завершают словами о том, что "и в данном переводе оно по традиции передается словом `скиния'" (Библия 2015: 133). Английские Библии, не связанные названной традицией (хотя бы потому, что Ветхий Завет ни в католической, ни в протестантской традиции при использовании еврейского текста с греческой версии не переводился), прибегают к переводу реалий: например, в Библии короля Иакова: `after the pattem of the tabernacle <...> shall ye make it' (Ex. 25: 9). Здесь использовано слово латинского происхождения, аналогичное имеющемуся в латинской Вульгате: `iuxta omnem similitudinem tabernaculi'.

Прием перевода реалии применен и в большинстве версий, появившихся позднее. Так, в New International Version (Holy Bible 2011) сохранена лексема, представленная в Библии короля Иакова: `Make this tabernacle and all its furnishings exactly like the pattern I will show you' B Good News Bible / Good News Translation (Good News Translation https://www.biblestudytools.com/gnt/), основанной на идеях "динамической эквивалентности" Ю. Найды, соответствующий фрагмент содержит более употребительное в современном языке слово tent: `The people must make a sacred Tent for me' (Ex. 25: 8) (несовпадение стихов вызвано синтаксической трансформацией рассматриваемого фрагмента). Такое предпочтение полностью соответствует установке представителей принципа динамической эквивалентности - ориентироваться на некое "мировое англоязычное койне", общее для всех, независимо от их образовательного уровня и происхождения, причем одним из проявлений подобной установки провозглашалась как раз необходимость по возможности избегать трудных для восприятия многосложных слов (Bratcher 1971). Представляется, что различие между tabernacle и tent могло бы послужить примером такого рода предпочтения (хотя, возможно, в данном конкретном случае и без сознательного намерения авторов).

Перевод: проблема понимания реалии

Возвращаясь к приведенным выше словам С. Влахова и С. Флорина о том, что предложенное А.А. Реформатским противопоставление транскрипции переводу "представляет собой еще один из парадоксов в работе переводчика с реалиями", позволим себе заметить, что парадоксом в данном случае выглядит само применение лексемы "перевод", ибо несколько выше авторы замечают: "Понятие 'перевод реалий' дважды условно: реалия, как правило, непереводима (в словарном порядке) и, опять-таки как правило, она передается (в контексте) не путем перевода. <...> И тем не менее, вопрос сводится не к тому, можно или нельзя перевести реалию, а к тому, как ее перевести" (Влахов, Флорин 1986: 88--89).

Прием транскрипции/транслитерации в собственном смысле слова (т.е. без сопровождающих примечаний, комментариев и т.п.) может быть применен и по отношению к единице, значение которой переводчику не ясно - а чаще всего такими единицами оказываются именно реалии в широком смысле. В таком случае нарицательное имя, по существу, передается на правах собственного. Подобную передачу нельзя признать не только адекватной (хотя эквивалентной на графическом/фонологическом уровне она порой и является), но и просто соответствующей нормам переводческой этики. В истории перевода подобные казусы случались неоднократно, в том числе и при передаче Священного Писания. Об одном случае напомнил недавно митрополит Иларион, говоря о некоторых ошибках Синодального перевода. В качестве примера приведен фрагмент из Деяний апостольских: ""Мужи Ефесские! Какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды и Диопета?" (Деян. 19: 35)", - в связи с которым автор замечает: "Мы знаем, кто такая Артемида. Но кто такой Диопет? Можно было бы предположить, что это один из греческих богов или героев античной мифологии. Но такого бога в греческом пантеоне вы не найдете, и в греческих мифах нет такого героя. Слово бюлєтрс/діоре^, ошибочно переведенное как имя собственное ("Диопет"), буквально означает "низринутый Зевсом", то есть упавший с неба. <...>. Следовательно <...> перевести <...> надо было бы так: "Какой человек не знает, что город Ефес есть служитель богини Артемиды, великой и нерукотворной?" (или "великой и упавшей с неба", или буквально - "великой и низринутой Зевсом"). От таинственного Диопета не остается и следа"Митрополит Иларион http://www.praYoslavie.ru/97562.h1ml..

Здесь могла иметь место не просто ошибка смешения имени нарицательного с собственным, трудно представимая у тех, кто работал над Синодальным переводом. В переводах на другие языки, хорошо знакомых его создателям - будь то латинская Вульгата, английская Библия короля Иакова и др. - никакого Диопета обнаружить нельзя. Скорее, в Синодальном переводе имеет место намеренное сохранение греческого слова (другой вопрос - насколько в данном случае оправданное), вызванное упомянутой выше экстралингвистической причиной - стремлением следовать греко-славянской традиции: в Елизаветинской Библии находим "яко ефесский град служитель есть великия богини артемиды и диопета". К тому же синтаксическая конструкция в греческом языке, содержащая союз и (каі), говорит о служении как самой богине, так и ее упавшему с неба изображению. Указанная особенность отражена и в ряде опубликованных в XIX в. отечественных справочных изданиях (см., например, (Иллюстрированная <...> библейская энциклопедия I: 194): "Диопет (Деян. XIX, 35) (упавший от Юпитера) - статуя богини Артемиды в Ефесском храме, по народному преданию, получившая происхождение от Юпитера или Зевса"); находим ее и в Библии короля Иакова: `Ye men of Ephesus, what man is there ^ knoweth not how that the citie of the Ephesians is a worshipper of the great goddesse Diana, and of the image which fell downe from Iupiter?' (Acts 19: 35).

Наконец, приходится принимать во внимание и тот факт, что в переводе Нового Завета Российского библейского общества (Господа Нашего Иисуса Христа Новый завет 1822), вышедшем в свет за несколько десятилетий до Синодального перевода, какая-либо путаница в данном случае отсутствует: "Граждане Ефесские! Какой же человек не знает, что город Ефес есть служитель великия богини Дианы и ея изображения, нисшедшаго от Юпитера?".

При характеристике версии Российского библейского общества отмечалось, что "некоторые частные решения в этом переводе были сделаны с оглядкой на английский перевод Библии короля Иакова" (Алексеев 2001: 33), хотя сложно сказать, проявилось ли это в данном конкретном случае.

Интересно, что греческая Артемида (фигурирующая и в славянском тексте, который в первых изданиях Нового Завета РБО печатался параллельно с русским) заменена здесь римской Дианой, как это имеет место и в Библии короля Иакова. Эта "романизация" имела место еще в Вульгате: `viri ephesii quis enim est hominum qui nesciat Ephesiorum civitatem cultricem esse magnae Dianae Iovisque prolis' (Actus 19:35); однако в современных англоязычных версиях Библии - и в Good News Translation, и в New International Version - в названном фрагменте представлена греческая Артемида: `the temple of the great Artemis'.

Более сложными и более интересными в плане межъязыковой передачи являются те случаи, когда само значение реалии в исходном тексте не может быть точно определено и, тем самым, любой выбор единицы на ПЯ будет неизбежно носить гипотетический характер. Такого рода лексемы можно с некоторой долей условности назвать "неопределенными реалиями". С подобными случаями нередко приходится иметь дело при осуществлении диахронического перевода, когда, вследствие отсутствия первичной аудитории, к которой был обращен оригинал, и тем более автора текста, нет возможности получить сведения "из первых рук". Как отмечается в этой связи в одной из наиболее распространенных современных англоязычных версий Нового Завета, приходится принимать во внимание, что целый ряд содержащихся в ней реалий - от названий болезней до единиц измерения - не могут быть точно определены и подаются только приблизительной передаче (Holy Bible 2011: VI).

В качестве иллюстрации приведем содержащееся в нескольких книгах Ветхого Завета слово kesita. То, что оно обозначает определенное стоимостное средство, каких-либо сомнений не вызывало; однако по поводу того, было ли это средство натуральным или денежным, определенных сведений не имеется. Показательно, что при всем стремлении сохранять по возможности преемственную связь с церковнославянским текстом интерпретация указанной единицы в Синодальном переводе отличается от той, которую находим в церковнославянской Елизаветинской Библии. В ней во всех случаях предпочитается истолкование кеяНа как натуральной платежной единицы в (Быт. 33.19): "и купи часть села <...> стома агнцы"); в (Нав. 24: 22): "еже притяжа <...> стом агниц"; в (Иов. 42: 11): "даде же ему кийждо агницу едину"). В Синодальном переводе ситуация иная: в первом и втором случае однозначно представлена именно "монета": "И купил часть поля <...> за сто монет"; "которое купил <...> за сто монет", - тогда как в третьем фрагменте предпочтен прием транскрипции: "и дали каждый ему по кесите".

Имеются подобные расхождения и в переводах Библии на другие языки, чему посвящена специальная статья (Хухуни, Осипова 2018). Отметим только, что интерпретация данного фрагмента, несмотря на, казалось бы, частный характер вопроса, является весьма существенной ^ссЫо, 2006: 189). Важна она именно в экстралингвистическом отношении, поскольку в зависимости от нее может по-разному решаться проблема того, отражает ли данный фрагмент период непосредственного натурального обмена продуктами либо здесь уже зафиксирован совершившийся (либо находящийся в стадии формирования) переход к товароденежным отношениям.

Подбор эквивалента: диахронический аспект

Когда в начале XIX века вышел в свет перевод Нового Завета Российского библейского общества, он был снабжен предисловием, подписанным тремя видными иерархами Русской Православной Церкви - Михаилом, митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским, Серафимом, митрополитом Московским, и Филаретом - тогда архиепископом Тверским и Кашинским, а впоследствии знаменитым митрополитом Московским, сыгравшим ведущую роль в создании Синодального перевода ("Возглашение к христолюбивым читателям при первом Издании Евангелия на Русском наречии"), в котором говорилось: "<...> между тем как язык в книгах неизменно храниться может многие веки, язык в устах народа в одном веке изменяется много, и написанное за несколько столетий на нашем отечественном языке ныне нам уже мало понятно без особенного изучения сего языка в древнем его состоянии. Из сего открывается для беспрепятственного употребления и рассмотрения Слова Божия необходимость не только переводить Священное Писание на отечественный язык, но и на сем самом языке от времени до времени возобновлять перевод сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении" (Господа Нашего Иисуса Христа Новый завет 1822: IV).

При создании перевода "сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении" его авторы используют те средства, которыми он на момент выполнения межъязыковой передачи располагает. Изменения же языка, о которых говорится в процитированном утверждении, требуют от позднейшего читателя, в период жизни которого язык уже "изменился много", учитывать указанное обстоятельство. Применительно к теме настоящей статьи это предполагает принятие во внимание того факта, что представляющийся ему неадекватным способ репрезентации той или иной реалии на ПЯ отнюдь не рассматривался как таковой его современниками. Показателен в этом отношении пример из версии Нового Завета РБО начала XIX в.: "И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и кафтан" (Мф. 5; 40). Последнее слово использовано для передачи греческого i/uanov, традиционно соотносимого, в первую очередь, с плащомДревнегреческий-русский словарь И.Х. Дворецкого: http://gurin.tomsknet.ru/alphaonline.html. - предметом одежды, от кафтана довольно сильно отличающимся. Однако, обращаясь к словарю древнерусского языка И.И. Срезневского, можно обнаружить, что, наряду с привычным конкретным значением данной лексемы как длиннополой одежды с рукавами и пуговицами, там представлено и обобщенное - "вообще верхняя одежда" (Срезневский 1912: 1200). Именно этот вариант и предпочли создатели Синодального перевода: "И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду". Насколько, с точки зрения адекватности, применение в данном случае такого рода генерализации, сохраненной и в (Библия 2015), целесообразно (в версии РБО 2011 г. при передаче данного отрывка использована лексема плащ, т.е. предпочтен более конкретный перевод реалии) - вопрос, разумеется, спорный. Например, некоторые современные исследователи усматривают определенное преимущество первого русского перевода перед Синодальным и "в предпочтении конкретной лексики, которая ясно и недвусмысленно обозначала известные материальные явления и действия" (Алексеев 2001: 30). Конечно, вряд ли в какой-либо из возможных будущих версий Библии на русском языке может произойти возвращение к кафтану; однако в диахроническом плане его применение представляется - во всяком случае, в собственно семантическом плане - вполне допустимым.

Вместе с тем нам бы хотелось обратить внимание и на другую сторону рассматриваемого вопроса - нежелательность "ретроспекции реалии", то есть возможность наделения ее таким значением, которую она в эпоху создания исходного текста, очевидно, не имела. В этой связи следует упомянуть недавнюю дискуссию по поводу передачи одного фрагмента Второго послания апостола Павла к Тимофею в Заокской Библии (Библия 2015). В Синодальном переводе оно выглядит следующим образом: "Когда пойдешь, принеси фелонь, который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно кожаные" (2 Тим. 4: 13). Интересующая нас реалия представляет собой транскрипцию/транслитерацию соответствующего греческого слова 9sX6vn^/9aiv6Xn^; аналогично она воспроизведена и в церковнославянском тексте: "Фелон, егоже оставих в троаде у карпа, грядый принеси, и книги, паче же кожаныя"8. В древнегреческо-русском словаре И.Х. Дворецкого находим следующее толкование (причем со ссылкой именно на новозаветный текст: "(лат. paenula) фелонь (род плаща)". Соответственно, в англоязычных версиях Священного Писания представлены лексемы, содержащие данное значение. В Библии короля Иакова (2. Tim. 4: 13): `The cloke that I left at Troas with Carpus, when thou comest, bring with thee, and the books, but especially the parchments'; Good News Translation дает `When you come, bring my coat that I left in Troas with Carpus; bring the books too, and especially the ones made of parchment'; New International Version - `When you come, bring the cloak that I left with Carpus at Troas, and my scrolls, especially the parchments' и т.д. В Заокской Библии находим: "Когда пойдешь, захвати с собой теплый плащ мой, который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно на пергаменте".

Этот пример привлекает внимание наличием в нем лексем, выделенных курсивом, причем для нас особенно важно добавленное к рассматриваемой реалии определение теплый. Как отмечают создатели данной версии, курсив использовался ими "для прояснения смысла текста"; при этом подчеркивается: "Пояснения, выделенные курсивом, мыслятся нами отнюдь не как творческая фантазия и произвол, но как необходимое средство, учитывающее главный посыл нашей работы: мы переводим древний текст для современного читателя, который в массе своей незнаком с языком оригинала <...>" (Библия 2015; 8). Отметим, что А.С. Десниц- кий, принимавший активное участие в работе над Ветхозазаветной частью Заок- ской Библии, заметил в связи с указанным приемом: "<...> лишь в этом переводе из всех современных курсивом выделены слова, добавленные `для связности и ясности', как это делали в XIX веке, и добавлений этих, на мой вкус, слишком много" (Десницкий 2016: 56).

Один из весьма критических отзывов на этот перевод принадлежит протоиерею О.В. Стеняеву, прокомментировавшему его следующим образом: "Почему "плащ" именно "теплый", хотя этого слова ("теплый"), набранного курсивом в переводе АСД, нет ни в одной из дошедших до нас новозаветных греческих рукописях. <...> зачем аскету Павлу какой-то плащ, если это не священническая фелонь в церковном понимании этого слова и даже не молитвенный еврейский талит. <...> Конечно, на греческом языке это слово может означать и плащ, достаточно заглянуть в любой греко-русский словарь. Но только не для апостола Павла, который все почитал 'за сор, чтобы приобрести Христа' <...> Следовательно, упоминание о фелони имеет значение только тогда, когда это молитвенный талит, который позже приобрел форму христианской фелони, которая также надевается через голову. Павел и просит прислать ему то, что точно может обеспечить ему правильное совершение его служения <...>"https://azbyka.ru/forum/threads/o-novom-perevode-biblii. 13816/..

Думается, в данном случае мы имеем дело как раз с приписыванием реалии того религиозного характера, который она получила уже позже описываемых событий. Напомним в этой связи толкование слова фелонь в словаре протоиерея Г.П. Дьяченко: "<...> так в древности называлась вообще верхняя, длинная, без рукавов одежда, обнимавшая со всех сторон тело. <...> Христианская церковь, из благоговения к Спасителю и Его апостолам, употреблявшим, если не такую, то подобную верхнюю одежду, приняла фелонь в число свящ. облачений и с древнейших времен усвоила ее как епископам, так и священникам" (Дьяченко 2011: 775).

Таким образом, фелонь в данном фрагменте рассматривается как чисто бытовая, а не религиозная реалия. Добавим, что аналогичным образом трактуется она и в Толкованиях Иоанна Златоуста на это послание; правда, в них допускается и иное (но тоже не ритуально-религиозное) объяснение: "Фелоном он называет здесь одежду; а некоторые разумеют влагалище, в котором хранились книги" (Святитель Иоанн Златоуст)https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Zlatoust/tolkovanie-na-vtoroe-poslanie-k-timofeju/#0_10..

Отметим, что одно из возражений О.В. Стеняева против предложенной в переводе трактовки заключается в том, что апостолу незачем было просить о присылке плаща, "как будто рядом не было и других христиан"9, хотя этот момент относится уже не столько к филологическому, сколько к психологическому аспекту вопроса. На сей счет в Толковании также дается довольно логичное объяснение: "фелонь требует он для того, чтобы не иметь надобности брать его у другого" (Святитель Иоанн Златоуст)10.

Вернемся к уточняющему прилагательному теплый. На наш взгляд, принципиально оно не искажает значения реалии. Как было показано выше, согласно древнегреческо-русскому словарю, греческому 9sX6vn^/9aiv6Xn^ соответствует латинское paenula, которое, в свою очередь, в латинско-русском словаре того же автора определяется как "теплый плащ с капюшоном" (Дворецкий 2003: 547). Однако вопрос о том, насколько в данном случае подобная экспликативная передача целесообразна, является дискуссионным.

Адаптация реалии: причины и следствия

Вопрос о границах между "собственно переводом" и смежными видами межъязыковой коммуникации, традиционно от него отграниченными (реферирование, адаптивное транскодирование, вариация и т.п.), а соответственно - формулирование критериев, которым первый должен соответствовать, рассматривалось в ряде трудов по теории перевода. Эти критерии могли различаться, но само разграничение большинством представителей традиционного переводоведения, как правило, принималось.

О том, как менялось такое понимание, существует обширная литература. Назовем хотя бы фундаментальную монографию Э. Прунча (Prunch 2012), переведенную недавно на русский язык. Поскольку исследование данного вопроса не входит в задачу нашей статьи, напомним только о двух наиболее известных концепциях ХХ века, сыгравших заметную роль в этом процессе: теории динамической (позднее функциональной) эквивалентности Ю. Найды и появившейся двумя десятилетиями позднее скопос-теории К. Райс и Х. Вермеера (ReiЯ, Vermeer 1984), нашедшей многочисленных продолжателей и критиков за рубежом и в России.

О том, как эти концепции отразились конкретно в теории и практике библейского перевода, достаточно подробно говорится в (Десницкий 2015). Ограничимся поэтому несколькими, на наш взгляд, наиболее показательными причинами, вызвавшими подобную адаптацию, и ее возможные результаты.

Чаще всего на первое место здесь ставят этнокультурную специфику: отсутствие либо иной "удельный вес" соответствующей реалии в исходной и принимающей культурах, что находит свое отражение и в лингвистическом плане.

Наиболее хрестоматийный и многократно приводившийся пример такого рода - история с репрезентацией понятия "хлеб насущный" для тех народов, которые "знают, что такое хлеб, но не называют хлебом еду вообще. В таком случае, например, в китайском переводе появился 'рис наш насущный', а в переводе на язык алеутов, жителей островов на севере Тихого океана - 'рыба наша насущная'. Это самая основная пища в этих культурах, та, без которой просто нельзя прожить (в отличие от хлеба)"11.

С прагматической точки зрения такого рода замена может показаться вполне оправданной. Но, если наличие в переводном тексте рыбы, по крайней мере, не противоречит реалиям библейской Палестины (тем более, что она неоднократно фигурирует как в Ветхом, так и в Новом Завете), то с рисом ситуация иная. Сложно представить себе, какое понятие о Земле обетованной и жизни тех, кто ее населял, получат читатели такого перевода. Насколько создание такой не вполне соответствующей действительности картины следует принимать, исходя из "реакции получателя" или "цели и требования заказчика" перевода, - вопрос, по нашему мнению, неоднозначный.

Переводы Священного Писания на протяжении всей своей истории были тесно связаны с миссионерской деятельностью представителей разных конфессий. Аудитория, к которой адресовались миссионеры, могла быть различной - от народностей и племен, с христианской культурой вообще не сталкивавшихся (именно из практики работы с ними черпали большинство примеров, аналогичных предыдущему, основоположник теории динамической/функциональной эквивалентности и его коллеги), и до народов с многовековой христианской традицией, прерванной в те или иные периоды в силу политических причин. На это различие указывал, в частности, митрополит Иларион; "Понятие 'миссионерский перевод Библии' обычно встречается в западной литературе применительно к переводам Писания для народов развивающихся стран. В России ситуация другая. Существенная часть аудитории, к которой Церковь обращается с миссией - с 'внутренней миссией' - это образованные слои общества, люди, воспитанные на лучших образцах русской и переводной литературы. Здесь не может быть и речи о каком-то упрощении и уплощении библейского текста"Десницкий А.С.: https://azbyka.ru/otechnik/Andrej_Desnickij/sorok-voprosov-o-bibHi/18_3. Митрополит Иларион: https://mospat.ru/ru/2013/11/26/news94805/..

В рассматриваемом аспекте особый интерес представляет случай, когда перевод Библии предназначен для аудитории, принадлежащей исламской культуре. С одной стороны, книги Ветхого и Нового Завета нашли отражение в мусульманской традиции, а многие библейские персонажи фигурируют в ней в качестве пророков; с другой - известны они в форме, отличающейся от иудейской и христианской. Попытка учесть указанные моменты наиболее ярко отразилась в так называемом "Центральноазиатском (Восточном) переводе", подготовленном американскими миссионерами в Казахстане в 2003 г. В 2009 г. опубликована пересмотренная версия, работа над которой продолжалась и позднее (последний известный нам вариант текста относится к 2013 г.).

При характеристике названного проекта обращается внимание на то, что его "задачу можно сформулировать так: максимально приблизить христианский текст к читателю исламской культурной среды" (Десницкий 2015: 235); см. также (Хухуни, Валуйцева, Осипова 2017). При этом - что представляется интересным - помимо адаптации "общеисламского" характера (использование для названий частей Священного Писания наименований Таурат, Забур, Инжил, замена крещения ритуалом погружением в воду и т.п.), создатели данной версии стремились учесть и специфику отдельных групп той аудитории, для которой она была предназначена, создав три варианта текста: 1) основной, 2) предназначенный для таджикских читателей и 3) ориентированный на - по выражению кураторов проекта - наиболее консервативные общины Дагестана. Причем если во втором случае видоизменение коснулось только собственных имен (так, Иисус Христос, который в основной и "дагестанской" версиях представлен как Иса Масих, здесь именуется Исо Масехом), то в третьей можно говорить о, если можно так выразиться, "сверхисламизации" текста: Всевышний заменен в ряде случаев Аллахом, дьявол - Иблисом, Сатана - Шайтаном и т.д.Version Information https://www.biblegateway.com/version

Не касаясь религиозного аспекта подобных замен, позволим себе заметить, что - учитывая соответствующие коннотации - здесь уже приходится говорить не столько о замене, сколько о подмене реалий. С другой стороны, там, где речь идет о предметах и явлениях светского характера, наблюдается, скорее, не "ориентализация", а нейтрализация текста - использование единиц, лишенных выраженной этнокультурной окраски, в основном, путем переводческой генерализации (проконсул передан через правителя, фарисеи названы блюстителями Закона, Синедрион именуется Высшим Судом / Высшим Советом и т.п.), что опять-таки может считаться характерной чертой такого рода миссионерских переводов, о которых упоминается в приведенных выше словах митрополита Илариона.

Заключение