Оценочные смыслы в русской грамматике (на материале глаголов эмоционального отношения)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Оценочные смыслы в русской грамматике (на материале глаголов эмоционального отношения)

Л.И. Богданова, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

В статье рассматриваются оценочные характеристики лексики, которые получают отражение в русской грамматике. Идея семантической основы грамматики, выдвинутая и разработанная Анной Вежбицкой, имеет продолжение, связанное с изучением роли и места оценочных смыслов в продуктивной грамматике русского языка. Деятельностный подход к описанию языка, принятый в настоящей работе, предполагает изучение роли субъективного фактора в русской грамматике.

В данной статье отражены результаты исследования, связанные с анализом семантического пространства русских глаголов. Цель работы состоит в том, чтобы, выявив оценочные смыслы, важные для грамматики, показать, каким образом субъективный компонент значения глагола влияет на способ выражения его актантных позиций. В ходе исследования использовались методы и операциональные процедуры, включающие семантический анализ, элементы компонентного и фреймового анализа, приемы эквивалентных замен и трансформации контекстов, моделирование, лингвистический эксперимент и др. Работа выполнялась на материале толковых и синонимических словарей русского языка с привлечением данных Национального корпуса русского языка.

В результате была установлена взаимосвязь интеллектуальных и эмоциональный оценочных характеристик глагола, имеющих выход в грамматическое пространство языка. Выявлено, что оценка (положительная или отрицательная), содержащаяся в глагольной семантике, влияет на синтагматическое поведение глагола избирательно, что требует дополнительных усилий в решении задачи по установлению тех семантических зон, где роль оценочного компонента в грамматическом оформлении актантных позиций оказывается наиболее значимой. Одной из таких семантических сфер является глагольная лексика, обозначающая отношение субъекта к собственным поступкам. Положительная или отрицательная оценка здесь оказывается значимой для оформления актантной рамки глагола. Полученные результаты позволяют поставить вопрос о выявлении вектора оценочной ориентации в русской грамматике. Изучение глагольной семантики в ее проекции на синтагматические свойства позволяет найти новый ракурс для раскрытия национально-специфического мировидения. Продолжение исследования в выбранном направлении могло бы способствовать развитию сравнительной аксиологии.

Ключевые слова: деятельностный подход, национально-культурная семантика, оценочные смыслы, глагол, актант, субъективный компонент значения, семантика, синтагматика

Abstract

Evaluative senses in russian grammar (on the basis of verbs of emotional attitude)

Liudmila Bogdanova, Lomonosov Moscow State University

The article deals with the evaluative characteristics of lexis which are reflected in Russian grammar. The idea of semantic basis of grammar, created and developed by Anna Wierzbicka, has a continuation in the study of role and place of evaluative senses in productive grammar of the Russian language. The activity approach to the description of the language, adopted in this paper, involves studying the role of a subjective factor in Russian grammar. The article demonstrates the results of research aimed at the analysis of semantic space of Russian verbs. The aim of the work is to identify evaluative senses that are important for grammar and to demonstrate how the subjective component of the verb meaning influences the way of expressing its actant positions.

The research has been conducted using the methods and operational procedures of component analysis, equivalent substitutions and context transformations, modeling and a linguistic experiment. The work has been carried out on the material of Russian dictionaries with the use of data from the National Corpus of the Russian language. As a result, the connection between intellectual and emotional evaluative characteristics of verb having an output in the grammatical space of the language has been established. It was demonstrated that evaluation (positive or negative), which verbal semantics contains, affects the syntagmatic behavior of the verb selectively and requires additional efforts in solving the problem of establishing those semantic zones where the role of evaluation component in the grammatical formulation of actant positions is the most significant. One of such semantic spheres is verbal lexicon which denotes the subject's attitude to his/her own actions.

Positive or negative evaluation in this case is significant for making the verb actant frame. The obtained results let raise the question of identifying the vector of estimation orientation in Russian grammar. The study of verbal semantics in its projection on syntagmatic properties makes it possible to find a new perspective for the disclosure of national-specific worldview. The continuation of the research in chosen direction could contribute to the development of comparative axiology.

Keywords: activity approach, evaluation senses, verb, actant, subjective component of meaning, semantics, syntagmatics

Введение: постановка проблемы

Проблема содержания грамматики давно находится в центре внимания ученых. Последнее время русской грамматике было посвящено три крупномасштабных симпозиума (Москва-2016, Хельсинки-2017, Санкт-Петербург-2018), что невозможно считать случайностью. По-видимому, все отчетливее ощущается потребность превратить грамматику из классификационной, описательной в «активную», служащую для обеспечения речевых действий.

В грамматических описаниях трудно переоценить роль глагола. Глагол, как один из важнейших предикатов, определяет структуру типовой ситуации, задает количество актантов. Не случайно Люсьен Теньер метафорически обозначил ситуацию, описываемую глаголом, как «маленькую драму», в которой предикат (глагол) -- режиссер этой драмы, а исполнители семантических ролей (актанты) -- участники разыгрываемого спектакля. Л. Теньер, отмечая значимость актантов для представления ситуации, писал: «Глаголы без актантов выражают процесс, который разворачивается сам по себе, и в котором нет участников. <...> Поднявшийся занавес открывает сцену, на которой идет дождь или снег, но нет актеров (Теньер 1988: 121-122). Семантические глубинные падежи с других позиций были рассмотрены в падежной грамматике Чарльза Филлмора (Филлмор 1981) и в работах Анны Вежбицкой (Вежбицка 1985).

Проблема соотношения глагольной сочетаемости и значения глагола детально исследовалась Ю.Д. Апресяном. Из его концепции следует, что, «фиксируя сходства и различия в синтаксическом поведении языковых элементов, <...> мы можем делать объективные заключения об их семантических сходствах и различиях (Апресян 1967: 24-25).

Впоследствии взгляды Ю.Д. Апресяна на эту проблему частично трансформировались (Апресян 2010: 289), однако представляется принципиально важным посмотреть на взаимосвязь семантики и синтагматики русского глагола со стороны семантической, чтобы, исходя из семантики глагола, выяснить, какие именно компоненты значения способны указывать на предпочтительный способ грамматического оформления актантных позиций при глаголе. Основы такого подхода были заложены в книге Анны Вежбицкой “The semantics of grammar” (Wierzbicka 1988), где излагаются взгляды на грамматику, связанные с идеей предсказуемости сочетаемости (морфологической и синтаксической) на основе анализа семантики слов и синтаксических конструкций. Семантический подход к сочетаемости позволяет приблизиться к ответу на вопрос, каким образом носитель языка способен держать в памяти ту огромную информацию, эксплицировать которую лексикографу удается далеко не всегда (Падучева 1996: 20).

Продолжая изучение проблемы в этом направлении, обнаруживаем, что подход к изучению языка, связанный с переносом фокуса исследования на речевую деятельность участников коммуникации, безусловно, становится все более востребованным в XXI веке. Все более очевидной становится и мысль о том, что языковые описания, ориентированные на точно обозначенного адресата -- либо слушающего (читающего), воспринимающего ту или иную информацию, либо говорящего (пишущего), строящего речевые произведения, -- значительно отличаются друг от друга, поскольку имеют разные исходные данные и разные цели и задачи (Щерба 1974, Норман 1994, Милославский 2015, 2018; Богданова 2017). Л.В. Щерба, в трудах которого проблема содержания грамматики занимала большое место, писал о разграничении лексики и грамматики: «...все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда не творимое в момент речи, -- лексика <...>, все правила образования слов, форм слов, групп слов и других языковых единств высшего порядка -- грамматика» (Щерба 1974: 41). Однако было бы заблуждением думать, что Л.В. Щерба представлял себе лексику как что-то бессистемное, беспорядочное, неорганизованное, напротив, он писал о «системе лексики» и о «правилах словаря» (там же).

Идея системной организации лексики, вопросы взаимодействия лексики и грамматики оказываются столь же значимыми для данной работы, как и мысль Л.В. Щербы о различении «активной» и «пассивной» грамматики. Концепция двух грамматик разрабатывалась ученым как ориентированная на практические задачи: он развивал ее в трудах по методике преподавания иностранных языков (Щерба 1974: 56).

В связи с развитием когнитивной лингвистики все острее ощущается потребность в последовательной разработке когнитивного подхода к созданию грамматики для продуктивных речевых действий -- для говорения и письма. При этом представители когнитивного направления нередко высказывают мысль, что языковая картина мира строится в основном на данных лексикологии, так как именно лексика отражает те языковые аспекты, в которых в наибольшей степени проявляются творческие возможности говорящего человека (Lange 1985: 30). Грамматические значения, напротив, не могут свободно выбираться говорящим, поскольку «навязываются» ему системой языка. Однако связь познания и грамматики рассматривается во многих работах известных ученых (Лангакер 1977, Langacker 1991, 2000; Heringer 1984, Fillmor 1969, Fauconnier 1985, Талми 1999, Evans 2006, Jackendoff 2007, Колесов 2004, Норман 2013 и др.).

Исследования ученых показывают, что анализ не только лексики, но и грамматики того или иного языка может привести к открытию «воплощенных в языке аспектов культуры», отраженных человеком в процессе познания мира (Gladkova, Larina 2018: 513). По словам Б.Ю. Нормана, «грамматические единицы и связи в концентрированном виде хранят когнитивный опыт предшествующих поколений <...>, позволяют носителю языка упорядочить, привести в систему новую, только что полученную информацию» (Норман 2013: 34). И в этом плане глагол, концентрируя в себе информацию об участниках типовой ситуации и частично отражая фреймовую структуру ситуации, способен закреплять в своем значении основные черты будущего сценария, служащего основой для порождения высказываний.

В психолингвистических концепциях речевой деятельности особое место отводится предварительному этапу порождения высказывания, этапу, когда формируется своего рода эмбрион будущего речевого сообщения. В процессе порождения речи и ее восприятия большую роль играет память. Согласно концепции Вальтера Кинча, хранящиеся в памяти элементы лексико-семантической сети включаются в высказывание через пропозицию, которая состоит из предиката (глагола) и определенного количества аргументов (актантов) -- единиц типа субъект (агенс), объект (пациенс), инструмент, источник, цель и т.п. (Kintsch 1977). Актанты, представляя собой «концептуальные архетипы», в соответствии с «моделью бильярдных шаров» Рональда Лангаккера, динамически взаимодействуют между собой в процессе построения высказывания, при этом один из элементов, вытесняя другой, может становиться на его место (Langacker 2000).

Грамматика русского языка для конкретно обозначенных речевых действий и участников коммуникации не может не учитывать роль и место субъективного фактора в оформлении актантных позиций в процессе построения высказывания. Роль оценки в описании грамматики для рецептивных и особенно продуктивных речевых действий на русском языке к настоящему моменту исследована еще недостаточно.

Цель настоящей работы состоит в том, чтобы, выявив в семантике глагола оценочные смыслы, важные для грамматики, показать, каким образом субъективный компонент значения глагола влияет на грамматический способ выражения его актантных позиций.

1. Материалы и методы

Материалом исследования послужили глаголы эмоционального отношения, извлеченные из толковых и синонимических словарей русского языка (Даль 1999, МАС, НСС и др.). В центре внимания была глагольная лексика с оценочным компонентом значения. При отборе лексики для анализа в выбранном направлении из оценочно ориентированных параметров (Kluckhohn, Strodtbeck 1961) в качестве критерия был выделен параметр, связанный с взаимоотношениями между людьми, признаваемый большинством исследователей наиболее значимым для русской культуры. Таким образом, в настоящей статье преимущественно анализировались те лексические единицы эмоциональной сферы, которые, имея непосредственное отношение к указанному параметру, требуют обращения к речевому и неречевому поведению человека в его оценочной интерпретации (Бартминьский 2005: 125).

В связи с тем, что в статье исследовались и проявления оценочного согласования и рассогласования между значением глагола и лексическим выражением актантных позиций при нем, в сферу анализа и оценочной интерпретации были включены также имена, обозначающие участников коммуникации, входящих в актантную рамку глагола, прежде всего в тех случаях, когда необходимо было сформулировать правила запрета на то или иное лексическое заполнение позиций.

Анализ языкового материала проводился с учетом взаимодействия различных методов исследования. Основой для сделанных выводов послужил индуктивный метод, состоящий в изучении семантики конкретных глаголов и их синтагматической проекции, в систематизации и обобщении данных. Семантика глагола изучалась с помощью дефиниционного и компонентного анализа, а также при сопоставлении структуры фрейма и актантной структуры глагола была использована методика фреймового анализа (Minsky 1975, Lakoff 1986, Fillmore, Atkins 1992). Сопоставительный подход к изучению глагольной семантики был применен при сравнении глагольных значений одной семантической группы с целью выявления «селективных» компонентов, выводящих в синтагматику. Метод сознательной индукции дополнялся там, где это было необходимо, интроспекцией.

Наряду с индукцией в работе использовался и метод дедукции. Полученные результаты уточнялись и верифицировались с помощью различных операциональных процедур, среди которых подстановка, трансформация контекстов, эквивалентные замены, лингвистический эксперимент, состоящий в конструировании мини-контекстов по заданным параметрам с целью выявления особенностей синтагматического поведения глаголов, а также границы возможных преобразований в оформлении актантных позиций. При выделении диагностических признаков, указывающих на тип синтагматического распространения глагола, в работе была частично использована теория естественного семантического метаязыка, разработанного и реализованного на практике Анной Вежбицкой (Вежбицкая 1996, Вежбицкая 1999, Wierzbicka, Goddard 2014; Wierzbicka 2018).

Сделанные наблюдения и выводы иллюстрировались и подтверждались примерами из Национального корпуса русского языка (НКРЯ), из СМИ и художественной литературы.

2. Эмоции и оценки в структуре русского глагола

В современной лингвистике изучение эмоций -- одна из важнейших исследовательских проблем [см. об этом подробнее: (Alba-Juez & Larina 2018)]. Отражение чувств и эмоций в языке имеет выход в построение грамматики для речевых действий, поскольку эмоции в общении важны и для говорящего, и для слушающего: выбор синтаксических конструкций и точных слов, обозначающих эмоции, обеспечивает возможность конструктивного диалога. Исследования в области культурной семантики показали национальную специфику отражения эмоций в лексике.

Анна Вежбицкая в своей концепции исходит из того, что каждый язык образует свою «семантическую вселенную». Не только мысли могут быть «подуманы» по-разному, но и чувства могут быть «почувствованы» по-разному в рамках языкового сознания различных культур (Вежбицкая 1996, 2005; Wierzbicka 1999; Wierzbicka 2018, Зализняк 1992). Способ интерпретации людьми своих собственных эмоций зависит «от лексической сетки координат, которую дает им их родной язык» (Вежбицкая 1999: 505). Каждый человек, независимо от языка и национальной принадлежности, испытывает эмоции, но проявление эмоций, их характер и интенсивность, функции и оценки имеют национально-специфичные культурно закрепленные особенности, что находит отражение в дискурсе и формирует коммуникативные этностили (Ларина 2013, Larina 2015, Larina, Mustajoki, Protassova 2017).

При изучении эмоций важными и значимыми могут становиться различные элементы их структуры. Так, в частности, ценным инструментом изучения содержания эмоций является построение ассоциативного (семантического) гештальта (Караулов 1998; Балясникова, Уфимцева, Черкасова, Чулкина 2018).

Обращение к прототипам, выявление когнитивного сценария, отражающего сложную структуру эмоции, дают много сведений для определения тонких нюансов в проявлении чувств и эмоций, обозначенных близкими по значению словами, для понимания различий в концептуализации эмоций в разных языках (Вежбицкая 1999: 508--610; Wierzbicka 1999, Wierzbicka 2018; Волкова, Панченко 2018: 176--177).

Цель настоящей работы, ориентированная на связь семантики и грамматики, обусловила обращение при характеристике эмоции к следующим параметрам, способным, по нашим наблюдениям, оказывать то или иное влияние на синтагматическое поведение глагола: 1) оценка -- положительная или отрицательная; 2) продолжительность -- длительная или кратковременная; 3) интенсивность -- слабая, средняя, сильная (Schwarz-Friesel 2015). Из этих трех параметров наиболее значимым в указанном аспекте является оценка. Как отмечают исследователи, «различные попытки определения эмоции, будь они из области психологии или лингвистики, всегда имеют одно общее сходство -- наличие оценочной составляющей понятия» (Alba-Juez & Larina 2018: 23). Именно оценочная составляющая эмоции и оказывается в центре внимания данной работы.

В современной лингвистике оценочность понимается как свойство языковой единицы, связанное с установлением ценностного отношения со стороны субъекта речи к объекту. Оценка, передавая субъективный план речи, как правило, выражает одобрение или неодобрение, которое говорящий субъект вербально или невербально обозначает по отношению к какому-либо объекту в широком смысле. Роль оценочного компонента в языке рассматривалась в трудах Н.Д. Арутюновой (Арутюнова 1998), Е.М. Вольф (Вольф 2002), Н.В. Уфимцевой (Уфимцева 2001), В.Н. Телия (Телия 1996) и др. В работах Анны Вежбицкой показана связь между оценочным компонентом слова и его синтаксическими функциями в составе высказывания (Вежбицкая 1982). Для решения задач настоящего исследования представляется существенным содержательное различение «внешней» и «внутренней» оценки (Булыгина, Шмелёв 1994).

«Внешняя» оценка требует «взгляда со стороны», связана с определенной интерпретацией значения, что нередко отражается в коммуникативных характеристиках слова, в его стилистической маркированности. Так, например, глаголы бахвалиться, глумиться -- это слова, имеющие внешнюю отрицательную оценку, которая, как правило, фиксируется словарями с помощью помет (Богданова 2017).

«Внутренняя» оценка инкорпорирована в глагольную семантику. При этом слова «внутренней» высокой самооценки одновременно являются словами низкой, отрицательной «внешней» оценки, что обнаруживает одно из правил «наивной» этики по Ю.Д. Апресяну (Апресян 1995): русский языковой коллектив негативно воспринимает высокую самооценку субъектом своих поступков, свойств, качеств (так, например, хвастаться, зазнаваться -- это слова высокой внутренней самооценки субъекта и одновременно слова низкой внешней коллективной оценки). Таким образом, и внутренние, и внешние оценки будут предметом рассмотрения в настоящей работе.

3.1 Эмоциональные и ментальные глаголы в русском языке: грустные размышления о прошлом

В ценностно-смысловой универсум русского языка обоснованно включается такая семантическая характеристика, как эмоциональность, понимаемая как свободное изъявление чувств (Вежбицкая 2001; Ионова, Ларина 2015; Alba-Jues, Larina 2018 и др.). Как уже неоднократно отмечалось, русский язык, в отличие от английского, богат «активными» эмоциональными глаголами, а для английского языка, напротив, более характерна адъективная или причастная модель. В этом, по словам Анны Вежбицкой, проявляется особенность русской культуры относить «вербальное выражение эмоций к одной из основных функций человеческой речи» (Вежбицкая 1996: 43). В русском языке многие эмоции осмысляются как внутренние действия, а не состояния ("^егсЫска 1999: 18).

Анной Вежбицкой было замечено, что многие «эмоциональные глаголы» -- в отличие от прилагательных -- способны, как и глаголы мысли, подчинять себе существительное с предлогом о (об, обо). Этот факт служит аргументом в пользу того, что эмоциональные глаголы связаны с чувством через продолжительный и протекающий одновременно с эмоциональным мыслительный процесс (Вежбицкая 1996: 42).

Наличие данной связи получило интересную интерпретацию в следующем примере, демонстрирующем национальные особенности проявления грусти, имеющей характер размышления:

-- Чего загрустил? -- Я не грущу, я просто думаю. -- Он рассмеялся. -- Почему у нас, если кто-нибудь задумается, считается, что он грустит? (К. Симонов, ССин).

Рассмотрение глаголов эмоциональной сферы позволяет установить, что в русском языке интеллектуальные и эмоциональные оценки нередко взаимосвязаны и взаимообусловлены, что, в частности, проявляется и в синтагматическом поведении глаголов. Так, например, оценка событий прошлого как отрицательных основана не только на эмоции, но и включает в себя интеллектуальный элемент, именно поэтому глаголы указанной группы так же оформляют позицию актанта- каузатора эмоции (и одновременно ее содержания), как и глаголы ментальноречевой сферы:

горевать о случившемся -- думать о случившемся; грустить о прошлом -- размышлять о прошлом; печалиться об утратах -- рассуждать об утратах.

Это наблюдение подтверждают и многочисленные примеры из художественной литературы:

Она со страстной осязательностью сокрушается о прошлом (Б. Пастернак, Доктор Живаго).

Я не крушуся о былом, -- Меня оно не усладило, Мне нечего запомнить в нем, Чего б тоской не отравило (М. Лермонтов, РСС).

В наш век расплодилось множество плакс, которые обо всем горюют и скорбят (А. Герцен, ССин).

Душа грустит о небесах (С. Есенин).

Обо мне не тужи (Л. Толстой).

Негативное эмоциональное состояние по поводу прошлых событий, которое передается в русском языке с помощью лексически богатого и стилистически разнообразного ряда глаголов (грустить, печалиться, тосковать, сокрушаться, кручиниться, горевать, скорбеть, тужить, страдать и др.), может быть вызвано как ситуацией прошлого со знаком минус, так и ситуацией со знаком плюс, обозначающей то, что безвозвратно утеряно и, следовательно, может приводить к печальным размышлениям (Зализняк 1992: 115--116).

Оформление актантной позиции объекта-содержания при глаголах негативного эмоционального чувства-размышления о событиях прошлого и лексическое заполнение этой позиции с помощью слов, отражающих негативную оценку случившегося, иллюстрируют следующие примеры:

Когда я вошла в комнату, Ирина Николаевна сокрушалась о своей беде, случившейся с ней накануне (ТИСРГ).

Не могу сказать, очень ли тужила она о разрушившихся мечтах насчет Лизаветы Николаевны (Ф. Достоевский, Бесы).

Я не видел кузнеца, когда он сидел на крылечке в тоске, печалясь об ушедшей силе (О. Шестинский, ССин).

Однако в позиции, обозначающей каузатора эмоционального состояния, могут быть слова, называющие не только негативные, но и позитивные события, качества, периоды жизни. Ср.:

грустить о счастье -- грустить о несчастье; скорбеть о молодости -- скорбеть о старости; горевать о красоте -- горевать об уродстве.

Такая «двойная» сочетаемость обусловлена глубинной концептуализацией каузатора, которая на поверхностном уровне оформляется одинаково благодаря компрессии. «Хорошие» качества, явления вызывают грустные размышления, если они неповторимы, уникальны и утрачены безвозвратно:

грустить о прошедшей молодости -- грустить о молодости; тосковать о былом счастье -- тосковать о счастье.

Ср. также:

...Петр Александрович вечно тоскует о ней, о ее душевном спокойствии (Ф. Достоевский).

Чаще всего слова позитивной семантики, замещающие объектную валентность содержания данных глаголов, нуждаются в определении, подчеркивающем, что это «хорошее» осталось в прошлом:

тосковать об утраченном душевном спокойствии; страдать об ушедшей любви; горевать о пролетевшей юности; скорбеть о несбывшихся мечтах.

Глаголы скучать и тосковать содержат в своей семантике компонент `испытывать дискомфорт от отсутствия контакта с тем, что субъект оценивает в целом как что-то хорошее для себя ', поэтому объектная валентность при этих глаголах не может заполняться словами негативной семантики. Ср. невозможно: *скучать о несчастье (при возможном: горевать о несчастье); *тосковать о старости (ср. сокрушаться о старости).

Глаголы данной группы допускают вариативное оформление объектной позиции (с предлогом по или с предлогом о):

Катерина о муже горевала, плакала (И. Бунин).

Ср.: Катерина по мужу горевала.

Я нигде так не скучал по деревне, русской деревне с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой зиму в Ницце (Л. Толстой, Анна Каренина).

Ср.: Оказавшись в городе, он скучал о деревне, о деревенской жизни, свободной от условностей и формализма.

Однако необходимо отметить, что оформление объектной позиции с помощью предлога по более выразительно, чем вариант о ком, если речь идет о неразделенной любви, об умершем человеке, об особой интенсивности или уникальности эмоционального переживания:

Разве не видит она, как он томится по ней (Б. Пастернак, Доктор Живаго).

Вдова дяди Акима Марья Петровна, убивавшаяся по мужу, ... подводила к гробу гостей (Соколов-Микитов, Детство).

Помрешь, -- соберут наскоро, чужой рукой..., никто-то не благословит тебя, никто-то не вздохнет по тебе (Ф. Достоевский, Записки из подполья).

Я думаю, что ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет изнывать по тебе (В. Набоков, Дар).

Значительно большую выразительность и значимость предлога по (в сравнении с предлогом о) в данном случае частично объясняет тот факт, что при глаголах со значением `плакать ритуально' (при старинном обряде похорон) оформление объекта с помощью предлога по является единственно возможным способом выражения данной актантной позиции, вариативность исключается: голосить (разг.) по покойнику; ср. голосить о покойнике -- в значении `кричать, сообщать'; причитать (разг.) по почившему (ср. в другом значении причитать о пропаже денег); выть (разг.) по умершему (в XIX веке была возможна сочетаемость с предложным падежом -- по покойном, по умершем):

Родные по Прокле завыли, по Прокле семья голосит (Н. Некрасов, Мороз, Красный нос).

Выть по мертвому, или причитать, считалось тогда необходимостью, долгом (С. Аксаков, Детские года Багрова-внука).

Женщины голосили по обреченным на гибель кораблям, как по покойникам (К. Паустовский, Черное море).

Вопили в деревне охотно..., у баб много было причин голосить и плакать (Ф. Гладков, РСС).

Сопоставление двух отрывков из произведений А.С. Пушкина и В.В. Набокова также указывает на экспрессивность предлога по, способного выразить интенсивность чувства.

Под небом Африки моей вздыхать о сумрачной России (А.С. Пушкин, Евгений Онегин).

В горах Америки моей вздыхать по северной России (В.В. Набоков, Другие берега).

Для Владимира Набокова возвращение на родину было невозможно, поэтому свидание с Россией для него было так же нереально, как встреча с умершим человеком. Выбор формы обозначения объектной позиции здесь далеко не случаен, в строке В. Набокова подчеркивается интенсивность эмоционального переживания. Ср. также:

И тоскуют впадины ступней по земле пронзительной твоей (В.В. Набоков, К родине).

2.2 Глаголы, обозначающие кратковременные эмоции: синтагматическая проекция

Как доказано многочисленными лингвистическими исследованиями, отрицательные эмоции чаще являются предметом обозначения в языке, чем положительные. Тем не менее, положительное эмоциональное отношение к событиям прошлого, конечно, находит отражение в русском языке, при этом характерным является то, что глаголы указанной семантики, как правило, не могут присоединять соответствующий актант в форме О + предложный падеж при обозначении событий, относимых к прошлому. Ср. невозможно:

*радоваться о случившемся; *веселиться об успешном завершении дела; *ликовать о победе.

По-видимому, радость столь мимолетна и скоротечна, что не может служить объектом для глубокого анализа и размышления. Ср. высказывание Виктора Астафьева:

Радость кратка, преходяща, обманчива, печаль вечна, благотворна, неизменна... Радость всегда в детском возрасте, в детском обличье, ибо всяким сердцем она рождается заново, и чем дальше в жизнь, тем меньше ее (В. Астафьев, Царь-рыба).

Эмоциональное состояние человека может быть не только длительным, протяженным во времени переживанием -- размышлением (ср. горевать, тосковать), но и непродолжительным, импульсивным, кратковременным актом (ср. удивляться, поражаться, огорчаться, радоваться). Такое эмоциональное состояние субъекта вызвано, как правило, каким-либо неожиданным для него событием, имеющим характер приятного или неприятного «сюрприза».

Объект -- каузатор при данных глаголах `удивления' оформляется с помощью дательного падежа без предлога: удивляться другу, письму, терпению; поражаться переменам в жизни; изумляться новостям; умиляться детской любознательности и т.д. В объектной позиции происходит компрессия, свертывание пропозиции неожиданной для субъекта ситуации. Примеры из НКРЯ демонстрируют эту закономерность:

Я обрадовался встрече, потому что давно уже хотел познакомиться с настоящим филологом, у меня, сына учительницы русского языка, обнаружились провалы в знаниях (Анатолий Азольский. Диверсант // «Новый Мир», 2002).

Ср. Я обрадовался тому, что встретил его...

Однако Щукин нисколько не удивился вопросу, он и сам давно думал о том же (Сергей Носов. Грачи улетели, 2005).

-- Господи, когда это ты успела? Поражаюсь твоей энергии (В.П. Аничков. Екатеринбург--Владивосток, 1934).

И она не удивилась появлению самого Сандрика, будто они встречались тут каждый день (Анатолий Приставкин. Дядя Тумба магазин, 1992).

Подруга, недавно получившая пенсионный расчет, так изумилась запечатленной в нем цифре, что немедленно прислала эсэмэску: «На памперсы хватит, на костыли уже нет» (Александр Тимофеевский. Пенсия // «Русская жизнь», 2012).

По пути домой я вспоминала встречу, сценарий и изумилась фамилии режиссера -- Аскольдов, забавно... «Аскольдова могила» (Нонна Мордюкова. Казачка, 2005).

Потом Матильда пригласила их на террасу, они выпили кофе с засахаренными фруктами, и снова Армик Тиграновна умилилась детским воспоминаниям об этом сухом варенье (Людмила Улицкая, Медея и ее дети, 1996).

Я не очень огорчился подобной проволочке, так как люблю этот городок, его мирную и ясную жизнь (Н.С. Гумилев. Африканский дневник, 1913).

Оформление объектной позиции (дательный падеж без предлога) в данном случае не зависит от того, является ли эмоциональное состояние, вызванное тем или иным неожиданным событием, позитивным или негативным. Ср.: огорчаться неудачам и радоваться успехам. Однако различия в синтагматическом поведении «позитивных» и «негативных» глаголов все же имеются. Так, в частности, если глагол обозначает негативное импульсивное состояние, то объектная позиция при нем не может заполняться словами, обозначающими лицо: нельзя * огорчиться другу, брату, девушке, хотя можно обрадоваться другу, брату, девушке, т.е. их приходу.

Один и тот же глагол эмоциональной сферы может выступать в разных значениях, т.е. обозначать и длительный процесс, и кратковременный акт. Ср.: печалиться о прошлом и печалиться известиям из дома, при этом некорректно *печалиться прошлому или *печалиться об известиях из дома. Разные значения «разводятся» не только с помощью разной сочетаемости, но и с помощью словообразовательных средств, в частности префиксов за- и -о со значением начала: печалиться -- опечалиться новостям, но печалиться -- запечалиться о прошлом.

Ср. также вполне корректное высказывание: Она всю зиму прогоревала о пропаже и некорректное обозначение ситуации: *Она всю зиму проогорчалась пропаже.

Значение `импульсивности', как правило, препятствует свободному выражению идеи «начинательности» (лексический параметр Incep -- в терминологии словаря ТКС) при глаголах с таким семантическим признаком. Ср.: Она начала сокрушаться об этом, но нельзя *Она начала огорчаться этому; Она начала горевать об этом при невозможности *Она начала поражаться этому. Некорректно также *заизумляться, *заогорчаться, *запоражаться чему-н. при нормативных загрустить, затужить, затосковать о чем-н.

2.3 «Статусность» в культуре и ее отражение в актантной рамке глагола

Грамматика, «вписанная» в широкий культурный контекст, способна обнаружить закономерности, скрытые от прямого наблюдения. Ряд параметров «измерения» культур, выдвинутых в рамках изучения культурного разнообразия, может оказаться полезным при наблюдении за синтагматическим поведением глаголов. При создании активной грамматики, на наш взгляд, важно учитывать косвенное воздействие на грамматику социальных и ценностных характеристик, выявленных в классификациях культур Герта Хофстеде (Hofstede 1984, 1991), Эдварда Холла (Hall 1976), Флоранс Клакхон и Фреда Стродбека (Kluchon, Strodtbeck 1961) и реализованное, в частности, в сопоставительных исследованиях Т.В. Лариной (Ларина 2013, Larina 2015).

Один из значимых параметров в этом аспекте -- Дистанция Власти (PD), проявляющаяся во всех типах взаимоотношений (дети -- родители, ученики -- учителя, подчиненные -- руководители). Практически во всех культурах эти отношения асимметричны, но степень асимметрии может быть разной. Согласно теории Г. Хофстеде, культуры могут иметь высокую вертикальную дистанцию, при которой отношения строятся на подчинении, с учетом статуса по возрасту и социальному положению, и низкую вертикальную дистанцию, когда существующее неравенство минимизируется в коммуникации (Hofstede 1991). Русская культура в этом плане может быть охарактеризована как «статусная», с высокой вертикальной дистанцией. Этот культурно значимый признак получает косвенное отражение в русском языке. Семантика глагола, демонстрируя иерархию социальных, статусных отношений в обществе, в проекции на его синтагматические свойства дает интересные результаты.

Эмоциональное отношение к людям в русской культуре нередко определяется статусом лиц, вступающих во взаимодействие. Глаголы эмоциональной сферы могут иметь семы «снизу -- вверх» и «сверху -- вниз», которые находят отражение в грамматике, так как влияют на выбор формы актанта. Отношение к человеку в соответствии с иерархией по статусу, таким образом, оказывается важным признаком, релевантным для синтагматики. Если субъект воспринимает лицо, каузирующее его эмоциональное состояние, как человека, стоящего в каком-то смысле выше, чем он, то отношение к такому лицу можно условно обозначить как отношение «снизу -- вверх», при этом объектная актантная позиция, открываемая данным глаголом, будет выражаться с помощью предложно-падежной формы перед кем: благоговеть; неметь; трепетать, склоняться, падать ниц, преклоняться перед кем -- чем.

При высокой самооценке субъекта отношение к лицу-каузатору можно определить как отношение «сверху -- вниз». Наличие в значении глагола данного дифференциального семантического признака требует оформления соответствующей актантной позиции (для обозначения лица с более низким статусом) с помощью предложно-падежной формы над кем: смеяться, подсмеиваться насмехаться, насмешничать (разг.), иронизировать, подшучивать, издеваться, глумиться, измываться, изгаляться (разг.) над кем -- чем. Синтаксическое поведение данных глаголов организуется, по словам Б.Ю. Нормана, в соответствии с первоначальной метафорой иерархии: кто-то ощущает себя выше кого-то/чего-то (Норман 2013: 49). Несмотря на значимость статусных отношений, в позиции объекта насмешки может оказаться и лицо, обладающее в социальной или возрастной иерархии более высоким статусом, чем субъект. Так, например, дети могут смеяться над стариками, ученики -- насмехаться над учителем, подчиненные -- над начальником:

Зачем ты часы у страны отобрал? Шантан смеялся над властью... (Александр Кабаков, Путешествие экстраполятора, НКРЯ).

Объектом насмешки, как нетрудно предположить, чаще всего бывает отрицательно оцениваемое субъектом явление, качество, человек. Однако заполнять эту позицию могут как слова отрицательной, так и положительной оценки. Согласно идее Анны Вежбицкой, оценочные наименования, которые обладают функцией «прагматических операторов», можно рассматривать как инородные элементы по отношению к структуре высказывания. Это своего рода скрытые цитаты, отсылки к прошлым высказываниям: «существенная часть содержания этих предикатов затрагивает не обозначаемое лицо, а отношение между этим лицом и говорящим, а точнее говоря, отношение говорящего к тому лицу, о котором идет речь» (Вежбицкая 1982: 244).

В данных примерах из НКРЯ отрицательная оценка частично или полностью эксплицирована в лексическом наполнении актантной позиции объекта насмешки:

Он смеялся над дураками, которые не знали Лорку (Галина Щербакова. Кровать Молотова, 2001).

Не получив никакого образования, он оставался полным невеждой во всех науках, в том числе и в науке светской жизни -- двор смеялся над грубостью его манер и языка (С. Цветков. Железная маска // «Наука и жизнь», 2007).

Смеялся над узкими специалистами -- «исследователь левой ноздри усоногого рака» (Даниил Гранин. Зубр, 1987).

Гумилев имел большое влияние на мое творчество, он смеялся над моими робкими стихами и хвалил как раз те, которые я никому не смела показывать (Александр Ласкин. Ангел, летящий на велосипеде // «Звезда», 2001).

В отцовской библиотеке, в значительной степени утраченной, было множество книг по истории медицины, и он всегда любил остатки этой милой рухляди: радовался, изумлялся, иногда смеялся над фантастическими суждениями своих давно умерших коллег... (Людмила Улицкая, Казус Кукоцкого // «Новый Мир», 2000).

В следующих примерах в актантной позиции объекта насмешки представлены слова с общей положительной оценкой:

Он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом... (Борис Акунин. Чайка // «Новый Мир», 2000);

Гаврилов откровенно смеялся над вынужденной вежливостью коллег (Петр Акимов. Плата за страх, 2000).

Общая положительная оценка слов, входящих в позицию объекта насмешки (мечты, вежливость), отражает оценку не субъекта данного высказывания, а объекта или коллектива в целом. Вектор оценки субъекта и объекта высказывания может не совпадать и создавать конфликт оценок.

В лексическом составе позиции объекта при глаголах насмешки оценка, положительная или отрицательная, далеко не всегда выражена:

Вернулся он без денег, поселился в уединенном месте, занимался непонятными науками и смеялся над людьми, которые ищут счастья в чем-то другом (М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция, 1998).

Это он, кстати, сказал мне не в Тегеране, где часто смеялся над англичанами, а в Крыму (Нодар Джин. Учитель, 1980--1998).

Никто не смеялся над ней, никто иронически не комментировал ее слезы соседу на ухо (Евгений Евтушенко. «Волчий паспорт», 1999).

В объектной позиции могут быть представлены слова, обозначающие различные социальные роли:

Обыкновенно Вернер исподтишка насмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающим солдатом... (М.Ю. Лермонтов. Герой нашего времени, 1839--1841).

Он свободно вел себя во время поминальных служб, насмехался над священниками, смеялся и громко разговаривал (Игорь Андреев. Путь к трону // «Знание -- сила», 2012).

Объектом иронично-критического отношения, насмешки нередко становится сам субъект:

Как всякий интеллигент после скандала, он уже упрекал себя, насмехался над собой, жалел о своих дурных качествах, спровоцировавших на грубости, очевидно, усталого рабочего человека (Ф. Горенштейн, Куча, 1982 // «Октябрь», 1996).

Я смеялся над собой и над ними (Даниил Гранин, Месяц вверх ногами, 1966).

Обезоруживая других, он смеялся над собой, но не слишком любил, когда это делали другие (Александр Генис, Довлатов и окрестности, 1998).

Ты расхохотался, смеялся над собой -- сколько можно позволять надувать тебя, всему ты верил и веришь (О. Глушкин, Пути паромов, 1990--1999).

Глаголы издевательства имеют по сравнению с глаголами насмешки более отчетливо выраженную «внешнюю» отрицательную оценку. «Стереоскопичность» их семантики (Падучева, Зализняк 1982: 142--149) приводит к тому, что использование этих глаголов в первом лице, особенно в перформативном употреблении, равносильно «иллокутивному самоубийству» (Вендлер 1985). Ср. некорректность высказываний типа: *Я измываюсь над вами; *Я глумлюсь над тобой.

Ярко выраженная отрицательная внешняя оценка, представленная в значении этих глаголов, объясняет и тот факт, что в лексическом заполнении объектной позиции преимущественно представлены слова либо без оценочного компонента, либо с положительной оценкой. Трудно считать корректными высказывания типа: *Он глумится над мерзавцами; *Он издевался над негодяем; *Он измывался над жестокостью и т.п. Подтверждение этому находим в многочисленных примерах из Нового объяснительного словаря синонимов (НСС):

Его пугал и смущал беспощадно злорадный тон старика, и было странно и страшновато: разве можно ли так издеваться над человеческой нуждой и слабостью (Ю. Домбровский, Факультет ненужных вещей; НСС-3).

Он, глумясь над цивилизацией, порицал патриотизм и начала национальные (Н.С. Лесков, Соборяне; НСС-3).

Измываясь над всякой новизной, отставший от жизни Чернышевский отводил душу на всех новаторах, чудаках и неудачниках мира (В. Набоков, Дар; НСС-3).

В данных примерах в объектной позиции мы видим слова, предполагающие либо положительную общественную оценку (цивилизация, новизна), либо лексические единицы, значение которых предполагает в качестве общественной реакции в русской культуре сочувствие, жалость, но не издевательство (нужда, слабость).

Дифференциальный признак (ДП) `отношение к лицу снизу -- вверх' объединяет глаголы разных лексико-семантических групп (ЛСГ): от глаголов `преклонения' (преклоняться, благоговеть) -- до глаголов `самоунижения' (унижаться, лебезить, заискивать, угодничать). Выделенный ДП определяет форму актантной позиции со значением лица, которая выражается с помощью именной группы перед кем.

Глаголы со значением `преклонения' маркированы стилистически. Семантика данных глаголов предполагает высокую степень уважения субъекта эмоции к лицу, являющемуся источником эмоционального отношения, причем «источник эмоции воспринимается субъектом как стоящий неизмеримо выше его в человеческом, нравственном, интеллектуальном или творческом отношении» (НСС: 125):

...с тех пор он еще более считал себя недостойным ее, еще ниже нравственно склонялся пред нею (Л. Толстой).

Эмоциональное состояние субъекта, выражающееся в преклонении перед другим лицом, не исключает осознанного, контролируемого, логически обоснованного отношения к этому лицу:

Версилову она служила, как раба, и преклонялась перед ним, как перед папой, но по убеждению (Ф. Достоевский).

В позиции субъекта при глаголах данной подгруппы могут быть как слова со значением конкретного лица, так и слова, относящиеся к морально-интеллектуальной сфере человека:

Все лучшие умы России благоговеют перед Вашим талантом (из телеэфира).

При глаголах со значением `самоунижения' источником эмоции является преимущественно лицо, причем, лицо, занимающее более высокое положение в обществе по сравнению с субъектом. Субъект является лицом морально униженным. В соответствии с законом наивной этики, выделяемым Ю.Д. Апресяном (Апресян 1995: 351), обществом осуждаются лица, забывающие о собственном человеческом достоинстве: все глаголы данной подгруппы содержат в своем значении отрицательную оценку, в отличие от глаголов `преклонения'.

<...> сдавшись, возненавидел всю эту муть с диссертацией, говорил, что лучше честно получать сто тридцать целковых, чем мучиться, надрывать здоровье и унижаться перед нужными людьми (Юрий Трифонов. Обмен, НКРЯ).

Несмотря на имеющиеся различия, глаголы `самоунижения' и `преклонения' объединяет общий элемент сознательного отношения к лицу-каузатору, проявляющийся в допустимости осознанного, часто намеренного самоуничижительного поведении:

Как могли вы так добровольно унизиться перед выскочкой, перед жалким подростком! (Ф. Достоевский).

Эта семантическая особенность рассматриваемых глаголов синтагматически выражается в их способности сочетаться с причинным предлогом из, который может вступать во взаимодействие только с глаголами, обозначающими контролируемые действия (Иорданская, Мельчук 1996). Ср. унижаться перед начальником из желания занять хорошую должность.

2.4 Роль коллектива в оценке и самооценке личности: синтагматический аспект

Не менее важным параметром, чем дистанция власти, является и связанный с ним параметр, отражающий разделение культур на индивидуалистические и коллективистские (Hofstede 1984, Hofstede 1991). Этот параметр, как показано исследователями, связан с разным восприятием человеком своего собственного образа -- «образа себя»: в культуре индивидуалистического типа это «Я -- образ», в культуре коллективистской -- «Мы -- образ» (Ларина, Озюменко 2016; Larina, Ozyumenko, Kurtes 2017). В соответствии с этим делением русская культура характеризуется чертами, свойственными в большей степени коллективистскому типу культуры, чем индивидуалистическому.

Это утверждение имеет несколько важных следствий, которые находят отражение в языке и коммуникации. В культуре коллективистского типа «Мы» стоит выше, чем «Я», ценность человеческой личности низкая. Гораздо выше ценятся человеческие взаимоотношения, которые строятся на соблюдении принципов возрастной и социальной иерархии, взаимозависимости и взаимопомощи. Высокая значимость человеческих взаимоотношений создает условия для того, что культура приобретает черты контактной (Hall 1976), в которой, согласно Э. Холлу, высоко ценятся общительность, искренность, открытость (Вежбицкая 1996, 2005; Зализняк 2005, Ларина 2013, Larina 2015). Все эти качества способствуют формированию культуры, в которой роль контекста в коммуникации оказывается очень высокой (разграничение культур по Э. Холлу на high-context cultures / low- context cultures).

Коллективистские черты проявляются в русской культуре еще и в том, что для русских оказывается очень важным мнение других -- очень важен взгляд со стороны, особенно при оценке и самооценке личности. Чтобы лучше понять суть какого-либо явления или даже значимость собственной личности, человеку нужен Другой человек, нужен авторитетный оценщик, нередко коллективный арбитр, справедливый судья. В трудные минуты жизни человек особенно нуждается в поддержке. Испытания легче переносятся не в одиночестве, а «на миру». Об этом говорит известная русская пословица, которая подчеркивает важную роль коллектива, общества в жизни человека: На миру и смерть красна (Даль 2000). В этой пословице слово мир употребляется в значении `все люди, весь свет, род человеческий' (Даль 1999). Пословица имеет варианты: На людях и смерть красна; В семье и смерть красна (Даль 2000). Смысл пословицы и ее вариантов сводится к тому, что любые испытания и трудности переносятся легче, когда человек не в одиночестве преодолевает тяжелые жизненные ситуации, а разделяет трудности с другими. На глубинном уровне смысл пословицы состоит в том, что страдания и даже смерть ради жизни и блага других людей, которые видят, ценят и понимают это, можно легко перенести:

Пусть бы он умер со славою на ратном поле: на людях и смерть красна, а то, подумаешь, умереть одному, под ножом разбойника (М.Н. Загоскин, Юрий Милославский).

Я только себя спрашиваю, какую пользу мое присутствие может принести. А впрочем... Извольте; останусь. На людях и смерть красна (И.С. Тургенев, Новь).

Не надо! Давай тут останемся... На миру, знаешь, и смерть красна... (М.А. Шолохов, Тихий Дон).

Подтверждение мысли о значимости коллектива для самосознания человека можно найти во многих произведениях русской литературы. Так, например, в повести Н.В. Гоголя показано, как перед мученической смертью Остап «хотел бы увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил и утешил его при кончине» (Н.В. Гоголь, Тарас Бульба).

Любому человеку в принципе важно осознавать, что его «видят»: замечают, знают, ценят. Не случайно значение глагола обидеть изначально в русском понимании -- это «обвидеть», обвести взглядом, не увидеть, `не заметить'. Быть «пустым местом» особенно обидно для русского человека, поэтому значимость визуальной составляющей, фактор «замеченности» человека другими людьми нередко подчеркивается в русской культуре и иногда приобретает трогательные формы:

...Я прошу Вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, Ваше сиятельство, или превосходительство, живет в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Пётр Иванович Бобчинский (Н.В. Гоголь, Ревизор: Бобчинский -- Хлестакову).

Важность и значимость этого параметра находит отражение в грамматике. В тех случаях, когда человек, пытаясь оценить себя, обращается к мнению других, появляется актантная позиция ПЕРЕД КЕМ (ЧЕМ). Релевантным для синтагматики фактором оказывается оценка субъектом своих качеств, поступков, вещей, объектов разного рода, входящих в его личную сферу. Такая самооценка может быть высокой и низкой.

2.4.1 Высокая самооценка

Если субъект высоко оценивает относящиеся к его личной сфере объекты (Апресян 1995) и испытывает потребность продемонстрировать их или рассказать о них другим людям для того, чтобы они их тоже высоко оценили или испытали зависть к субъекту оценки, то эта ситуация описывается с помощью конструкции кто / чем (кем) / перед кем, где кто -- субъект оценки, чем (кем) -- объект оценки, перед кем -- адресат, реализующийся в семантическом плане как аудитория или зритель, чье мнение в определенном смысле важно субъекту. Указанные позиции необходимы для полного, развернутого представления значения глаголов, однако в реальном употреблении некоторые позиции, потенциально входящие в актантную рамку глагола, могут остаться незаполненными.

...