Имена времени: эпитеты десятилетий в Национальном корпусе русского языка как проекция культурной памяти

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Имена времени: эпитеты десятилетий в Национальном корпусе русского языка как проекция культурной памяти

А.А. Бонч-Осмоловская

Бонч-Осмоловская Анастасия Александровна кандидат филологических наук доцент, Школа лингвистики, факультет гуманитарных наук, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» Россия

Аннотация. В исследовании рассматриваются конструкции, включающие название десятилетия (двадцатые, тридцатые, сороковые и т. д.) и определяющее его прилагательное, на материале выборки из Национального корпуса русского языка. Интерес к этим конструкциям обусловлен предположением, что по спискам прилагательных, сочетающихся с каждым из десятилетий, и их частотностям можно восстановить мнемонический образ каждого из десятилетий советской и постсоветской истории. Выделяются шесть семантических классов прилагательных, каждый из которых задает свое отображение мнемонического образа десятилетия в языке. Сравнительный анализ частотности сочетаний названий десятилетий с прилагательными различной семантики дает возможность увидеть, какие значимые временные периоды ХХ в. существуют в коллективной памяти, и выделить связанные с ними ассоциативные ряды. Показана разница между восприятием десятилетий и таким образом реконструировать «ландшафт памяти» о советской и постсоветской истории.

Ключевые слова: культурная память, корпусные исследования, лексико-грамматические конструкции, Национальный корпус русского языка

Names of time: Epithets of decades in the Russian National Corpus as a projection of cultural memory

Bonch-Osmolovskaya, Anastasiya A. PhD (Candidate of Science in Philology) Associate Professor, School of Linguistics, Faculty of Humanities, National Research University Higher School of Economics Russia

Abstract. In this paper we consider constructions that involve the name of a decade -- the twenties, the thirties, the forties etc. -- and an adjective in attributive function. The basic assumption is that these constructions reflect the mnemonic pattern of each decade in Soviet and Post-Soviet history, and, therefore, that analysis of these constructions provides a way to reconstruct these patterns. The data for this research was obtained from the Russian National Corpus. Six semantic adjectival classes have been designated, each of which sets its own projection of the mnemonic pattern of the decade in the language. Comparison of the collocations of different adjectives and decade names allows us to determine which significant 20th century time periods exist in cultural memory and to identify the associative traits connected with these decades. As a result, our research shows the differences in perception of the various decades and allows us to reconstruct the “memory landscape” of Soviet and Post-Soviet history.

Keywords: cultural memory, corpus studies, lexical and grammatical constructions, the Russian National Corpus

Интерес к феномену коллективной исторической памяти (культурной, социальной памяти) складывается как отдельное направление (memory studies) к началу XXI в. Это неудивительно, поскольку сам подход к изучению надындивидуальной памяти идеально вписывается в современный мультидисциплинарный вектор развития гуманитарных наук (см. подробнее обзор [Holm et al. 2015]). Суть междисциплинарных (или, иначе, «постдисциплинарных») исследований состоит в познании и моделировании сложных многогранных объектов, заведомо не вписывающихся в рамки только одной дисциплины. Так, «мнемоистория» -- исследование памяти культурных сообществ, феномена забывания, мифологизации исторических событий, поиска национальной идентичности -- стала областью сопряжения научных методов и моделей культурологии, истории, философии, социологии, психологии, филологии. Удивительным образом, несмотря на то что язык является одним их ключевых трансляторов культурной памяти [Лотман 2000] или, по выражению основоположника и идеолога memory studies в 1920-е годы М. Хальбвакса [2007], рамкой социальной памяти, собственно лингвистических исследований того, каким образом язык обслуживает «механизмы коллективной памяти» [Лотман 1996: 345], не так много. В основном используемые методы весьма традиционны -- это либо описание истории слов или фразеологизмов в культурологическом контексте [Колесов 1986], либо моделирование ассоциативного пространства, сопряженного с абстрактными ценностными понятиями (память, красота, хаос) [Брагина 2007]. Проблема такого рода подходов состоит в их статичности, ориентированности на словарные списки. Между тем, в целом в гуманитарных исследованиях господствует идея коммуникативно-динамического подхода к коллективной памяти. Как пишет А. Г. Васильев, «коллективная память не имеет органической основы, и говорить о ее существовании в философско-онтологическом смысле проблематично. Тем не менее становится ясно, что она возникает как следствие общей коммуникации относительно значений прошлого, закрепленных в жизненных мирах индивидов» [Васильев 2012: 35]. Представляется, что лингвистическое исследование может реализовать такой коммуникативно-динамический подход с помощью включения корпусных данных, позволяющих получить информацию о частотности той или иной лексемы или грамматической конструкции (в том числе и в диахроническом измерении), о ее значимых контекстах употребления, жанровой маркированности и т. п.

В этой статье будет рассмотрена одна грамматическая конструкция, функция которой состоит в актуализации в сознании слушающего образов коллективной памяти, общих с говорящим. Речь идет о конструкции, состоящей из порядкового числительного во множественном числе, обозначающего годы, и предваряющего его определения. Наиболее часто встречающейся реализацией этой конструкции является словосочетание лихие девяностые, ставшее уже фактически штампом. Однако, как видно из корпусных данных, эта конструкция весьма разнообразна, содержит в себе несколько типов семантических отношений между определением и определяемым, и, что самое важное, сравнение частотностей употребления этой конструкции для разных десятилетий ХХ в. отражает значимость и эмоциональную наполненность образов этих десятилетий в сознании носителей коллективной памяти о советской и постсоветской истории. Понятие конструкция используется в данном случае в терминологии теоретической модели грамматики конструкций (Construction Grammar) Теоретические основания грамматики конструкций, а также анализ ряда русских конструкций наиболее глубоко представлены на русском языке в сборнике [Рахилина 2010a]., основная идея которой состоит в том, что конструкция -- это «языковое выражение, у которого есть аспект плана выражения или плана содержания, не выводимый из значения или формы составных частей» [Рахилина 2010b: 19]. В данном случае таким невыводимым компонентом будет семантика апелляции к культурной памяти, которая актуализируется заданной синтаксической формой: только человек, владеющий этой конструкцией, может понять, почему порядковое числительное девяностый может во множественном числе сочетаться с каким бы то ни было прилагательным; более того, только носитель постсоветской коллективной памяти способен понять смысл словосочетания лихие девяностые: сложный ассоциативный комплекс, обозначаемый этой конструкцией, не описан ни в одном словаре. Как будет показано ниже, строгие лексикографические описания в данном случае едва ли возможны: конструкция эпитета десятилетия является не застывшим фразеологическим оборотом, но принципиально открытым инструментом конструирования новых смыслов. Ее структура содержит в себе фиксированные и открытые элементы -- это, с точки зрения грамматики конструкций, является одним из базовых свойств лексико-грамматических конструкций. Фиксированным элементом является лексико-синтаксическая структура, включающая в себя порядковое числительное со значением десятка в множественном числе и согласованное с ним прилагательное (необязательно качественное, как будет показано ниже). Свободным элементом варьирования, создающим новые смысловые комплексы, является собственно лексическое наполнение конструкции, которое не должно вступать в противоречие с требованием фиксированной структуры.

Исследование конструкции «эпитет + название десятилетия» (далее -- конструкция эпитетов десятилетий) проводилось на корпусных данных, полученных из Национального корпуса русского языка (Ruscorpora.ru). НКРЯ -- представительное и сбалансированное собрание русскоязычных текстов разных жанров и разного времени создания, снабженных многоуровневой разметкой [Плунгян и др. 2005]. Разметка Национального корпуса позволяет осуществлять поиск слов по их морфологическим и семантическим характеристикам; иначе говоря, исследуя определенную конструкцию и задав ее параметры в поиске, мы можем получить сведения о частотности ее лексического наполнения.

Именно таким образом были получены данные по конструкциям эпитетов десятилетий.

Ниже будут подробно рассмотрены основные классы этих конструкций и их наиболее характерные реализации.

Конструкция эпитетов десятилетий: особенности данных и их интерпретации

эпитет риторический память

Семантическая структура конструкции, состоящей из обозначения десятилетия и его эпитета, чрезвычайно интересна. Порядковое числительное указывает на некоторый промежуток времени, который может быть меньше собственно десятилетия, может быть чуть больше, может начинаться в предыдущем десятилетии, а заканчиваться в середине указанного. Принципиально то, что говорящий осознает этот отрезок времени как некоторый единый исторический период, а не просто как временную референцию. Более того, этот единый период связан с определенным ассоциативным рядом, существующим и в сознании говорящего, и в сознании тех, к кому обращено его высказывание. Этот ряд ассоциаций актуализируется говорящим с помощью эпитета; таким образом, говорящий апеллирует к общей с аудиторией исторической памяти.

Корпусный анализ конструкции эпитетов десятилетий дает возможность в целом сравнить частотность актуализации разных десятилетий. Как пишет Э. Зерубавель, в коллективном образе прошлого есть свои «периоды-фавориты» и «пустые» исторические периоды, своеобразные «вершины» и «долины» [Zerubavel 2003: 31] (цит. по: [Васильев 2012: 46]). В данном случае осознание десятилетия как периода задается самой языковой конструкцией, а сравнение частотности упоминания десятилетий в контексте эпитетов можно рассматривать как проекцию «ландшафта памяти» -- «вершин» и «долин». Следует особо отметить, что рассматривается именно частотность десятилетий в контексте эпитетов (романтические шестидесятые, страшные тридцатые и т д.). Простое упоминание десятилетия («в шестидесятые», «в начале тридцатых») может являться стандартным способом временной референции события и не соотносится с конструктом общей исторической памяти, моделируемой говорящим в процессе высказывания Возможно, при более широкой постановке задачи можно сравнивать частотности разных временных референций XX в., однако такое исследование потребовало бы отдельной методологии отбора источников.. Так, обстоятельство времени в предложении «Этот мост был построен в тридцатые годы» понимается как временная референция события. Предложение «Этот мост был построен в страшные тридцатые годы» содержит не только временную референцию, но и актуализацию исторической памяти слушающего, который не только знает, как предполагает говорящий, о событиях советской истории в этот период, но и разделяет оценку, которую дает им говорящий Характерно, что конструкция с эпитетом затрудняет более точные выражения временной референции (например, «в середине страшных тридцатых годов») именно потому, что страшные тридцатые обращается к эмоциональному конструкту, а не собственно к хронологии.. В связи с этим не менее важной задачей, чем сравнение частотности упоминания десятилетий («вершины» и «долины» исторической памяти), является анализ сопутствующих им прилагательных: какие семантические механизмы используются для отсылки к исторической памяти, как различаются эпитеты разных десятилетий, что стоит за конкуренцией эпитетов, характеризующих одно и то же десятилетие.

Важно отметить, что анализ эпитетов, отсылающих к коллективной исторической памяти, с помощью корпусных данных имеет свою методологическую специфику. Стандартные корпусные исследования обычно опираются на данные о частотности употребления языковых единиц: такие данные анализируются с помощью статистических мер, позволяющих выявить значимость тех факторов, которые могут влиять на выбор и реализацию исследуемых единиц или их параметров. Именно высокочастотные данные являются основанием для выводов исследования, в то время как низкочастотные данные, как правило, отбрасываются, поскольку не являются статистически надежными. В нашем случае даже единичное употребление эпитета в контексте десятилетия оказывается важным: конструкция может быть интерпретирована только при условии, что существуют социальные рамки, по выражению М. Халь- бвакса -- опорные базовые социальные воспоминания. «Функционирование индивидуальной памяти невозможно без тех орудий, какими являются слова и идеи, которые индивид не сам изобрел и которые он заимствует из своей социальной среды», -- пишет Хальбвакс (цит. по: [Зенкин 2007: 14]). Прилагательные-орудия, с помощью которых актуализируется социальная рамка, можно разделить на несколько семантических классов. Первые три класса объединяет семантика выражаемой с помощью прилагательного прямой или косвенной эмоциональной оценки: эпитет в этом случае функционирует как способ определения десятилетия как отдельного культурно-исторического периода, в большей или меньшей степени связанного с конкретными знаками или символами эпохи и в той или иной степени содержащего встроенную оценку этой эпохи говорящим. К первому классу можно отнести отыменные прилагательные, выражающие прямое указание на наиболее значимое и характерное явление (реалию) десятилетия: атеистические двадцатые, бандитские девяностые, стиляжные пятидесятые. Заметим при этом, что сам выбор прилагательного в данном случае может заключать в себе оценку, как, например, в случае бандитских девяностых. Второй класс включает прилагательные позитивной или негативной оценки десятилетия -- сюда относятся и ставшие штампом лихие девяностые, и страшные тридцатые, и славные шестидесятые, а также метафорические употребления -- золотые пятидесятые, подлые тридцатые. Третий класс -- это класс прилагательных, обозначающих исключительность десятилетия (э м ф а з у) в самом общем смысле, такие как незабвенные, незабываемые, неповторимые, роковые, бурные. В целом классы эмфазы и оценки очень близки, прилагательные обоих классов отражают определенный эмоциональный комплекс, связанный с десятилетием. Разделение на два класса нужно для дальнейшего исследования позитивной/негативной оценки. Поэтому прилагательные, значение которых не связано с оценочной шкалой напрямую, были выделены в отдельный класс эмфазы. Так, несмотря на то что значение прилагательных бурные и роковые, безусловно, содержит оценочный эмоциональный компонент, его нельзя однозначно классифицировать как положительный или отрицательный, в отличие, например, от прилагательного страшные. Эти прилагательные указывают прежде всего на то, что в годы определяемого ими десятилетия происходили значимые неординарные события, существенным образом повлиявшие на последующее развитие общества, во многом определившие то, как потом складывались жизни людей -- участников этих событий, и до сих пор остающиеся в памяти говорящего.

Еще два семантических класса включают определения, функция которых состоит не столько в выделении, сколько в референциальной отсылке, связывающей десятилетие либо с пространством, либо с временной шкалой в целом. Так, с помощью прилагательных локации выражается связь времени и пространства как единого семантического комплекса: советские семидесятые, американские пятидесятые, ленинградские пятидесятые. Употребление прилагательных ранний / поздний устанавливает дополнительную временную референцию -- и, как будет показано ниже, дает ключ к «наивной хронологии» некоторого общественного консенсуса относительно того, на какие периоды подразделяется советская история. Этот класс значений получил условное название периодизации, и к нему же были отнесены прилагательные с прямой референцией к историческому событию -- послевоенные, застойные или к российскому правителю этой эпохи -- сталинские, ельцинские.

Наконец, последний выделяемый семантический класс связан с выражением ретроспективного ощущения временной дистанции, отделяющей говорящего от указанного периода. Этот класс выражается по преимуществу одним прилагательным далекие.

Таким образом, методологически исследование коллективной языковой памяти о советской истории опирается на количественное и качественное сравнение эпитетов, примененных к каждому из десятилетий, начиная с двадцатых и кончая девяностыми. Далее, во-первых, будет представлено краткое описание подготовки данных и дан обзор финальных количественных параметров для каждого десятилетия. Во-вторых, будут содержательно рассмотрены шесть семантических классов прилагательных, выделенных в рамках конструкции, -- оценка, эмфаза, отсылка к реалиям, локализация, периодизация и временная дистанция, а также особенности трансформации семантики прилагательных каждого класса в контексте разных десятилетий.

Эпитеты десятилетий: «вершины» и «долины»

Выборка для анализа конструкции эпитетов десятилетий была получена с помощью Национального корпуса русского языка В исследовании использовался основной корпус НКРЯ по состоянию на сентябрь 2017 г.. Запрос включал поиск предложений, содержащих сочетание прилагательного и количественных числительных во множественном числе и в любом (но совпадающем) падеже: двадцатые, тридцатые, сороковые, пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, девяностые. Интересно, что из выборки видно, что сама конструкция начала формироваться в конце XIX в.:

Приснопамятные шестидесятые годы будут еще, вероятно, долго служить предметом самых разнообразных суждений, в числе которых немало будет и решительных осуждений [Н. К. Михайловский. Н. В. Шелгунов (1891)] Все примеры, а также указания на автора, произведение и дату создания взяты из НКРЯ..

Наиболее раннее употребления находим у Аполлона Григорьева:

Пиеса была одна из тех, которые в блаженные тридцатые годы, когда еще свирепствовала новая французская литература, под именем неистовой юной французской словесности, приводили в ужас раздражительную, как mimosa pudica, нравственность наших критиков даже одним своим названием, действительно нередко затейливым [А. А. Григорьев. Человек будущего (1845)].

Примеров, в котором рядом с числительным десятилетия стоит эпитет или определение, в текстах XIX в. в НКРЯ встретилось всего четыре. В ХХ в. конструкция постепенно входит обиход. Однако до середины ХХ в. все примеры на эту конструкцию обязательно включают существительное годы. Только начиная с 1970-1980-х годов в обиход входит конструкция из прилагательного и числительного -- своего рода «лейбл» десятилетия.

Василий Дмитриевич по уши хлебнул тех «золотых семидеся- т ы х», о которых так любили поговорить в коммуне [Андрей Лазарчук. Там вдали, за рекой... (1986)].

Окончательно конструкция эпитетов десятилетия -- прилагательное и порядковое числительное десятилетия без существительного годы -- формируется в конце 1990-х -- начале 2000-х годов. Хотя никаких временных ограничивающих рамок поиска конструкции в корпусе не задавалось, диахроническое распределение ее употребления выглядит очень показательно: 15% из всех полученных примеров датируются 1950-1980-ми годами, 18% примеров выборки встретилось в текстах 1990-х годов и 66% было получено из текстов, созданных с 2000 по 2014 г. Этот сдвиг, безусловно, не случаен -- завершение ХХ в., историческое и концептуальное (конец советского периода и перестройки -- раннего трансформационного периода) стало толчком для начала коллективной рефлексии и наивной периодизации, нашедшей отражение в языке. Иначе говоря, интерпретация результатов исследования, предложенная ниже, в значительной степени ориентируется на реконструкцию современного комплекса восприятия советской истории.

Полученная выборка была подвергнута ручной очистке от шума -- омонимии с другими конструкциями или использования рассматриваемого словосочетания для обозначения, например, географических широт или долей процентов. Принципиально важной для сбора данных является сама идея единичного употребления как кейса апелляции к коллективной памяти. В этом смысле, как уже говорилось выше, даже одно вхождение конструкции оказывается значимым. Но верно и обратное -- шумом, с точки зрения задач исследования, являются повторы одного и того же эпитета десятилетия в пределах одного и того же текста. Так, словосочетание золотые пятидесятые встречается шесть раз в примерах из «Писем нерожденному сыну» Алексея Слаповского (2009), однако все эти употребления представляют собой один и тот же акт отсылки к коллективной памяти, поэтому в итоговой выборке они были сокращены до одного вхождения.

После очистки данных мы получили 284 предложения, которые на следующем этапе были преобразованы в базу данных. Во-первых, каждому предложению была приписана соответствующая конструкция в нормализованной грамматической форме -- именительном падеже. Во-вторых, была размечена референция к веку и отделены те предложения, в которых имеется в виду десятилетие XIX в. Таким образом, была создана система фильтров, позволяющая выделить только те употребления конструкции эпитетов десятилетия, которые относятся непосредственно к XX в. Также были изъяты из базы предложения, в которых определения десятилетий эксплицитно отсылают к зарубежной (европейской, американской, китайской) истории. Таких конструкций в базе оказалось 242. Далее все прилагательные этих конструкций были отнесены к соответствующим семантическим классам. Сам принцип разделения на классы отражал не только (и не столько) собственное значение прилагательного, сколько то, каким образом выстраивается взаимодействие семантики прилагательного и предполагаемого общего комплекса знаний говорящего и адресата высказывания о событиях истории и культуры, связанных с десятилетием. Выше уже указывалось, что такое взаимодействие может быть связано с эмоциональным выделением десятилетия или же с косвенной референциальной отсылкой к некой значимой точке континуума времени и пространства. Основные типы реализации этих двух видов взаимодействия будут рассмотрены подробно ниже, пока же остановимся в целом на соотношениях частотности конструкции для разных десятилетий.

Всего в базе оказалось 117 уникальных прилагательных. Лишь 33 из них встречаются больше одного раза, и лишь три прилагательных встречаются больше десяти раз -- это далекие (24 контекста употребления), ранние (15 контекстов употребления) и лихие (14 контекстов употребления). На первый взгляд, такой результат сложно назвать интересным: все 14 употреблений прилагательного лихие относятся к 1990-м годам -- конструкция лихие девяностые, которая ощущается и употребляется как штамп и как будто бы не говорит нам ничего нового о коллективной памяти. Что нового может сообщить нам частотность прилагательных далекие или ранние? Во-первых, оказывается, что для интерпретации конструкции с прилагательными далекие и ранние принципиальным является сравнение количества их употреблений с разными десятилетиями. Во-вторых, как будет показано ниже, словосочетание лихие девяностые распространяется не сразу, постепенно вытесняя другие характеристики, относящиеся к этому периоду. Поэтому принципиальным для понимания того, каким образом формировался образ 1990-х годов в общественном сознании, является диахроническое сравнение частотности разных прилагательных, определяющих девяностые, с 2000 по 2014 г. НКРЯ предоставляет тексты до 2014 г. создания. Наконец, следует отметить, что если посмотреть на общее число вхождений предложений с конструкциями эпитетов времени в базе данных, то примеры с прилагательными далекие, ранние, лихие составляют от него всего лишь 20%. Выше уже говорилось о том, что для рассматриваемых конструкций оказываются релевантными даже единичные случаи употребления, поскольку каждое такое употребление опирается на существующий мнемонический образ.

Переходя к детальному рассмотрению конструкций имен десятилетия, представляется важным прежде всего дать общий взгляд на содержимое базы. Ниже представлены списки прилагательных для каждого из десятилетий, распределенные между шестью выделенными семантическими классами. Списки содержат только перечисления уникальных прилагательных без указания на их частотность -- эта информация будет представлена чуть позже при рассмотрении отдельных семантических классов, конкретных прилагательных и десятилетий.

20-е

Оценка: безбедные, блаженные, голодные, грозовые, кровавые, романтические, смутные, тяжелые, чудные

Эмфаза: бурные, легендарные, незабываемые, памятные

Отсылка к реалиям: интернациональные, комиссарские, комсомольские, литературные, обэриутские

Периодизация, отсылка к событиям: переходные, пореволюционные, ранние

Отсылка к локусу: -

Дистанция: далекие

30-е

Оценка: героические, грозные, золотые, изумительные, лучезарные, подлые, полуголодные, проклятые, славные, страшные, стремительные, сумрачные, трагические, тревожные, трудные

Эмфаза: незабвенные, роковые

Отсылка к реалиям: дачные

Периодизация, отсылка к событиям: предвоенные, ранние, сталинские

Отсылка к локусу: советские

Дистанция: далекие

40-е

Оценка: веселые, голодные, грозные, победные, стиснуто-сердечные, страшные, суровые, труднейшие

Эмфаза: незабываемые, роковые

Отсылка к реалиям: -

Периодизация, отсылка к событиям: военные, послевоенные, ранние, сталинские

Отсылка к локусу: -

Дистанция: далекие

50-е

Оценка: блаженные, золотые, прекрасные, сложные

Эмфаза: -

Отсылка к реалиям: стиляжные, студенческие, большевистские Периодизация, отсылка к событиям: поздние Отсылка к локусу: отечественные

Дистанция: далекие, недавние

60-е

Оценка: благословенные, звонкие, идеальные, прекрасные, романтические, смелые, чувственно-романтические, воспетые-руганые, пытливые

Эмфаза: бурные, незабвенные, незапамятные

Отсылка к реалиям: фарцовочные

Периодизация, отсылка к событиям: ранние

Отсылка к локусу: ленинградские, московские, советские Дистанция: далекие

70-е

Оценка: бесконечные, благословенные, героические, глухие, гнусноватозадумчивые, голодные, зеленые, золотые, молодые, смутные, унылые, циничные

Эмфаза: незабвенные

Отсылка к реалиям: -

Периодизация, отсылка к событиям: застойные, поздние

Отсылка к локусу: советские

Дистанция: брадатые, грядущие, далекие

80-е

Оценка: благополучные, глухие, гнилые, лютые, тихие, тяжелые

Эмфаза: -

Отсылка к реалиям: -

Периодизация, отсылка к событиям: поздние

Отсылка к локусу: советские

Дистанция: далекие

90-е

Оценка: благословенные, бредовые, веселые, гибельные, дикие, звонкие, кровавые, лихие, лихорадочные, пестрые, плохие, позорные, проклятые, романтические, разные, сказочные, славные, сложнейшие, сложные, смутные, странные, страшные, тревожные, трудные Эмфаза: бурные, неповторимые

Отсылка к реалиям: бандитские, криминальные, революционные, демократические

Периодизация, отсылка к событиям: ельцинские, поздние, раннепостсоветские

Отсылка к локусу: столичные

Дистанция: -

Представленный список демонстрирует разнообразие лексических рядов, связанных с каждым из десятилетий, но не дает представления о простой частотности конструкции, т. е. о значимости разных десятилетий в коллективной памяти. На лепестковой диаграмме (Рис. 1) приведены сравнительные данные о количестве встретившихся сочетаний с тем или иным прилагательным для каждого десятилетия. Значения лепестков диаграммы, соответствующие количеству конструкций для каждого десятилетия, соотнесены со средним значением частотности конструкции, равным 28,5.

Рис. 1. Частотность конструкции с эпитетом для каждого десятилетия

Те же данные приведены в табличном формате ниже.

Табл. 1

Итак, как видно из диаграммы на Рис. 1, десятилетия различаются тем, насколько часто их названия встречаются в конструкции с прилагательным. Интересно, что частотность конструкций не связана с временной удаленностью/ приближенностью к году создания текста. Так, существенно выше среднего частотность конструкций с девяностыми годами: можно предположить, что «выброс» в данном случае связан с активной фазой рефлексии и осмысления социально-исторического слома, которым характеризуется этот период. В то же время частота встретившихся в корпусе конструкций с двадцатыми и тридцатыми годами также превышает среднее значение.

Заслуживают внимания два десятилетия, упоминания которых в конструкции с эпитетами, напротив, встречаются реже среднего. «Долиной» -- отсутствующим в коллективном языковом пространстве десятилетием -- являются восьмидесятые. В корпусе было найдено всего 10 предложений с прилагательным, характеризующим 1980-е годы. Действительно, это десятилетие является переходным от советской к постсоветской истории, и, по-видимому, в коллективной памяти не формируется целостного образа, связанного с ним. Еще одним таким «тихим» десятилетием являются 1950-е годы. Так же, как и 1980-е, они помещаются между двух эпох: время до смерти Сталина в 1953 г. оказывается неотделимо от предшествующих десятилетий -- сталинских 1930-х и 1940-х годов, а период 1950-х после XX съезда в 1956 г. ощущается как начало, преддверие оттепели начала 1960-х.

Тем не менее совсем отсутствующих в «народной хронологии» десятилетий нет. Каждое так или иначе используется в конструкциях с прилагательными разных семантических классов. Процентное распределение конструкций по семантическим классам внутри каждого десятилетия, т. е. вес семантического класса для характеристики десятилетия, также является весьма интересным для интерпретации материалом. Сравнение этих распределений представлено на диаграмме (Рис. 2).

Рис. 2. Частотное распределение конструкций по семантическим классам для каждого десятилетия

Раскладки штриховки для каждого столбика десятилетия на диаграмме отражают долю прилагательных каждого класса в конструкциях с соответствующим десятилетием. Такое распределение позволяет сделать некоторые общие наблюдения над тем, каким образом коллективные воспоминания о десятилетиях в их языковом выражении различаются между собой. Прилагательные наиболее многочисленного класса оценки присутствуют в конструкциях со всеми десятилетиями, тем не менее их доля не одинакова. Чем чаще прилагательные этого класса встречаются в качестве эпитетов десятилетия, тем более эмоционально нагруженным является образ десятилетия в коллективной памяти в целом. Самым мощным (около % от всех вхождений) является семантический класс оценки, характеризующий 1990-е годы, которые, в свою очередь, как мы видели на Рис. 1, являются и самым широко представленным десятилетием в нашей выборке. При этом даже без учета попадающего в этот класс словосочетания лихие девяностые разнообразие и частотность прилагательных оценки в конструкции с девяностыми остается очень высокой. Интересно, что оценка оказывается важной составляющей и при обозначениях десятилетий, предшествующих 1990-м годам, -- 1970-х и 1980-х (однако не забудем, что 1980-е представлены очень слабо): для 1970-х и 1980-х годов семантический класс прилагательных составляет более половины всех вхождений.

Эмоционально нагруженным десятилетием являются 1930-е -- годы террора (около половины всех вхождений прилагательных в конструкцию), и 1940-е -- годы войны (около 40% от всех вхождений).

Наконец, как видно из диаграммы (Рис. 2), выделяются три десятилетия, в которые оценка не является доминирующей характеристикой и занимает около трети всех вхождений: это 1920-е, 1950-е и 1960-е.

Таким образом, выделяются три модели восприятия десятилетий советской истории как ограниченных исторических периодов: сверхэмоциональная модель -- 1990-е годы; эмоционально нагруженная модель -- годы «травмы» (террор, война) -- 1930-е и 1940-е, а также годы последних десятилетий советской истории -- 1970-е и 1980-е, и нейтральная модель -- 1920-е, 1950-е и 1960-е. Можно предположить, что такое распределение вызвано сочетанием двух факторов. Влияние первого фактора -- назовем его фактором дистанцирования -- определяет постепенное снижение эмоциональности по мере отдаления десятилетия от сегодняшней (с точки зрения автора текста) временной точки и ухода из жизни современников десятилетия. Иначе говоря, для этого фактора важно, является ли память о десятилетии непосредственной памятью тех, кто жил в это время, или же это память, переданная следующим поколениям, пересказанная потомкам. Во втором случае, как представляется, эмоциональное восприятие десятилетия будет снижено, и вместе с ним будет снижаться и количество оценочных прилагательных, выражающих это восприятие. Напомним, что сама конструкция получила широкое распространение только в начале XXI в., и более 80% предложений выборки происходит из текстов 1990-2000-х годов. Так, 1920-е, 1950-е и 1960-е, отнесенные нами к нейтральной модели восприятия, оказываются, с точки зрения этого фактора, практически в равной степени дистанцированы от текущего момента.

Это годы, которые помнит только самое старшее поколение наших современников, и память о плохом и хорошем, связанным с этими периодами, постепенно тускнеет вместе с уходом из жизни тех, кто являлся их непосредственными свидетелями. Более близкие к текущему моменту 1970-е и 1980-е соответственно являются и более эмоционально окрашенными, память об этих десятилетиях -- это актуальная память наших современников. Восприятие же почти современных, «вчерашних» 1990-х фактически сконцентрировано на их эмоциональной оценке. В то же время влияние событий 1930-х и 1940-х годов -- годов террора и войны -- на жизнь нескольких поколений настолько масштабно, что эти десятилетия не подпадают под действие фактора временного отдаления. Или, иначе, можно считать, что для этих десятилетий переданная потомкам память остается столь же эмоционально заряженной. Высокая доля оценочных прилагательных в данном случае показывает, что события этого времени продолжают оставаться не до конца пережитыми современным обществом. Можно предположить, что сверхэмоциональное восприятие 1990-х возникло благодаря взаимодействию двух этих факторов -- с одной стороны, близости к сегодняшнему моменту, а с другой стороны, глобальности эмоционального отклика на события этого времени -- отклика, затрудняющего процесс их постепенного проживания и постепенного вытеснения из коллективной памяти. Рассмотрим, как распределяются внутри каждого десятилетия другие семантические классы прилагательных. Очень интересно распределение класса эмфазы, говорящее нам о том, насколько важна связь десятилетия с прилагательными, выражающими его выделенность из других периодов, уникальность, особенность, значимость для исторического процесса в целом. Как видно из диаграммы (Рис. 2), прилагательные этого класса не встречаются в корпусе в контексте двух десятилетий -- 1950-х и 1980-х. Это наблюдение хорошо соотносится с данными о сниженной частотности конструкций с названиями этих десятилетий, их условным «выпадением» из коллективной памяти, которое мы видели на Рис. 1. Заметим, что иначе ведут себя эмоционально нейтральные 1960-е, которые как раз характеризуются большой долей прилагательных эмфазы. В отличие от соседних 1950-х, 1960-е (бурные, незабываемые) воспринимаются как особенный период времени, «вершина» временного ландшафта. Интерпретация неравномерной представленности прочих классов -- локативов 1960-х, отсылок к реалиям 1920-х, 1950-х и 1990-х, распределение семантических классов периодизации и дистанции требует более близкой оптики, а именно непосредственного разбора семантики прилагательных в составе конструкций эпитетов времени.

Попытка такого разбора будет представлена ниже через последовательное рассмотрение содержательного наполнения каждого класса По рекомендации анонимного рецензента был сделан запрос, включающий сочетание прилагательного, цифры и последней буквы или нескольких букв падежного окончания, написанные через дефис: далекие 20-е,лихих 90-ых (sic!). Полученная выборка оказалась сопоставима по размеру с исходной: после фильтрации шума рассматриваемые конструкции встретились в 204 предложениях. Распределение конструкций по частотности для каждого десятилетия оказалось весьма близким в двух выборках. Это хорошее свидетельство того, что мы имеем дело с небольшими, но стабильными и воспроизводимыми данными. Однако в двух случаях результаты буквенного запроса (десятилетие обозначено словом) и запроса с цифрой (десятилетия обозначено цифрой) не совпали. Во-первых, оказалось, что очень по-разному ведут себя сороковые и 40-е: во второй выборке конструкции с 40-ми встретились всего лишь дважды (1 % от общего числа предложений в выборке), в то время как в основной выборке конструкция с сороковыми встречается 21 раз, что составляет примерно 9% от всех рассматриваемых в выборке конструкций. По-видимому, в этом случае способ графического написания десятилетия имеет решающее значение. Цифровое написание оказывается «зарезервировано» в восприятии за 1941-1945 гг, годами войны. Использование цифры 40 для обозначения слова, описывающего мнемонический образ десятилетия, затрудняется тем, что сам внешний облик цифры не совпадает с ключевыми датами этого десятилетия, с датами войны, определяющими и структурирующими память об этом десятилетии. Второе расхождение связано с 1980-ми, которые, напротив, чаще упоминаются в конструкции с прилагательным, будучи написанными с помощью цифр: 80-е или 1980-е. В целом конструкции с восьмидесятыми составляют 4% от первой выборки, тогда как конструкции с (19)80-ми -- 8% от второй выборки. При этом в конструкциях с (19)80-ми встречается меньше уникальных прилагательных, в том числе практически не встречаются эмоционально окрашенные прилагательные. Основными конструкциями являются конструкции с прилагательным дистанции далекие и с прилагательными временной референции ранние и поздние, которые соотносятся с периодом позднего СССР до 1985 г. (ранние) и с периодом начала перестройки (поздние). Интересно, что цифровое обозначение оказывается способом более точной временной референции, и в то же время оно в меньшей степени, чем слово восьмидесятые, связано с образом десятилетия в целом..

Семантические классы конструкций: оценка -- от авторской метафоры к навязчивому штампу

Наиболее многочисленным семантическим классом являются прилагательные, выражающие оценку, положительную или отрицательную. Авторская оценка апеллирует к эмоциональному пласту коллективной памяти, к общему переживанию: выбирая оценочное прилагательное, говорящий исходит из презумпции того, что события указанного десятилетия, которое определяется с помощью прилагательного, вызывают у адресатов высказывания близкие эмоции -- ностальгию при положительной оценке или же травму при отрицательной. Оценка может выражаться прямо с помощью оценочного прилагательного:

Ты помнишь прекрасные шестидесятые годы, названные Эренбургом «оттепелью»? [Валерий Сердюченко. Без прикрас (2003) // Интернет-альманах «Лебедь», 2003.05.19]. или же кодироваться более сложно, например, с помощью метафорического сдвига:

В гнусновато-задумчивые семидесятые редакцию называли островом, на котором сохранились человеческие отношения и желание всех делать общее дело [Журналу «Знание -- сила» 80 лет // «Знание -- сила», 2006].

В голодные двадцатые годы приехавшему в Москву Морану в доме Маяковского и Бриков всегда подавали тарелку щей (хлебосольство было у ЛЮ в крови) [Василий Катанян. Лиля Брик. Жизнь (1999)].

Классификация по «тональности» оценки, т. е. по тому, является ли оценка, которую с помощью прилагательного автор дает десятилетию, позитивной или негативной, оказывается не вполне тривиальна. Иногда использование конструкции с эпитетом представляет собой сложный риторический оборот, в котором выбор прилагательного является отсылкой к определенной общественной позиции, от которой, напротив, дистанцируется автор высказывания. В таких случаях конструкция апеллирует не к коллективной памяти, а к высказываниям, относящимся к коллективной памяти, многократно в том или ином виде повторенным ранее. Приведем несколько примеров. Внутренняя полемика автора с распространенным образом десятилетия в коллективной памяти может иметь разную степень остроты, от выражения мягкого несогласия с общепризнанной оценкой:

Вообще это десятилетие, эти гнилые восьмидесятые, принято сейчас только ругать, но я не могу присоединиться к общему мнению -- не могу потому хотя бы, что мы с Тамарой прожили эти годы в любви и согласии [Олег Зайончковский. Счастье возможно: роман нашего времени (2008)].

До жесткого противопоставления, когда суть высказывания является антитезой к оценке, выражаемой с помощью конструкции:

В полном согласии приняли установку на безжалостность, бесчеловечность, и в начале «лучезарных» тридцатых, вспоминаемых автором, как сон золотой, вовсю уже, как известно, кипела работа по уничтожению вражьего семени [Н. В. Кожевникова. Сосед по Лаврухе (2003)].

В приведенном примере интересна функция кавычек, которые являются одновременно и знаком цитирования, и знаком неприятия оценки, выражаемой с помощью прилагательного, и знаком дистанцирования от идеологически чужого стиля [Зализняк 2007]. Проблема полемики с чужой памятью, с неточным или даже неприемлемым мнемоническим образом, выражаемым с помощью рассматриваемой конструкции, тесно связана с более общей проблемой формирования штампов -- многократного повторения одной и той же конструкции в разных текстах и высказываниях. Самым ярким примером такого штампа, конечно же, является словосочетание лихие девяностые. Интересно, что лишь в 4 из 14 примеров, полученных в выборке, словосочетание лихие девяностые употреблено без кавычек. Многократно повторенное, это выражение теряет свою функцию отсылки к коллективной памяти и начинает работать иным образом, являясь отсылкой к множеству контекстов его предшествующего употребления. Можно сказать, что происходит лексикализация (фразеологизация) этого оборота, направленная на выхолащивание непосредственного, прямого значения прилагательного. Так, в примере ниже функция сочетания лихие девяностые (употребленного без кавычек) состоит уже не столько в оценке временного периода, сколько просто в указании на него:

В лихие девяностые вплотную занялся любимым делом -- поиском и дешифровкой древнерусских надписей [Вадим Эрлихман. Микроскопом по истории // «Родина», 2008].

Лексикализация выражения лихие девяностые оказывается еще более заметной при анализе выборки предложений с той же конструкцией не из основного корпуса НКРЯ, а из его газетного подкорпуса, в котором собраны тексты из прессы 2000-2014 гг. Те же самые запросы к газетному корпусу дают принципиально иные результаты. Среднее количество предложений с конструкцией для всех десятилетий, кроме девяностых, -- 8,5 раз, это меньше самой малочисленной группы конструкций с восьмидесятыми, найденных в основном корпусе (10 раз). В то же время конструкция с прилагательным и девяностыми была обнаружена 117 раз, из них 65 раз было употреблено прилагательное лихие. В итоге около половины всей выборки (124 предложения, или 51%) составляют конструкции с двадцатыми -- восьмидесятыми, 30% выборки составляют лихие девяностые и 20% -- другие прилагательные с девяностыми. Такое распределение, кардинальным образом отличающееся от результатов, полученных на материале основного корпуса, в котором соблюдается жанровый баланс между прессой, публицистикой и художественной литературой, свидетельствует о том, что лексикализация/фразеологизация лихих девяностых послужила механизмом формирования образа 1990-х годов в коллективной памяти, прежде всего с помощью многократного повторения этого словосочетания в прессе. Интересно, что благодаря данным НКРЯ несложно проследить хронологию распространения этого штампа.

На Рис. 3 показано диахроническое распределение двух выборок -- одной со словосочетанием лихие девяностые, второй -- со всеми другими прилагательными, определяющими девяностые.

Рис. 3. Сравнение частотностей сочетания прилагательного лихие и всех других прилагательных с девяностыми в газетном корпусе НКРЯ

Мы видим, что выражение лихие девяностые начинает употребляться в прессе в середине 2000-х годов, и далее, примерно с 2008 г., наблюдается его резкая экспансия с пиком частотности в постпротестном 2012 г. В то же время частотность употребления всех остальных прилагательных (а к ним относятся не только прилагательные оценки, но и прилагательные, входящие в семантические классы эмфазы -- бурные, периодизации -- ельцинские и отсылки к реалиям -- демократические, бандитские и т. п.) колеблется в диапазоне между 2-8 конструкциями в год, не обнаруживая ясно выраженного тренда. Таким образом, словосочетание лихие девяностые входит в язык достаточно недавно, с одной стороны, вытесняя более образные и эмоционально нагруженные прилагательные оценки (кровавые, злополучные, дурные), но, с другой стороны, и «регламентируя» основной способ отсылки к этому десятилетию. Конструкция начинает работать противоположным образом: вместо актуализации памяти с помощью семантически нагруженного прилагательного она подменяет собой коллективную память, предлагая уже готовую языковую модель. Интересно, что в газетном корпусе обнаруживается и отсутствующая в основном корпусе конструкция с нулевыми (т. е. 2000-ми) годами -- сытные нулевые, стабильные нулевые, тучные нулевые, возникающая в 2011 г. и, как правило, используемая в качестве антитезы к лихим девяностым Поиск в основном и газетном корпусах числительного 2000-е в цифровой записи, предложенный анонимным рецензентом, дает дополнительный список прилагательных: консервативные, сытые -- в основном корпусе, гламурные, скопидомные, путинские, подлые, богатые, неясные, жестокие, «сытые», «тучные» и даже лихие -- в газетном. Характерно, что все прилагательные, кроме путинские, относятся к классу оценки. Можно предположить, что вход конструкции в медиадискурс, произошедший вместе с образованием лексического штампа лихие девяностые, расширил и область ее семантики, включив возможность референции конструкции к условному общественному мнению..

Возвращаясь к выборке, полученной из основного корпуса, рассмотрим, как распределяются для каждого десятилетия прилагательные положительной и отрицательной оценки. Такой анализ даст нам возможность сравнить эмоциональный ореол десятилетий. Как уже было сказано выше, сложность классификации прилагательных состоит в том, как определить знак оценки (положительный или отрицательный) прилагательных в кавычках -- таких как «лучезарные тридцатые», в которых прилагательное, по мысли автора, на самом деле несет противоположный смысл. Было принято решение не учитывать кавычки, поскольку, во-первых, сам факт цитирования говорит о том, что такая конструкция существует и, соответственно, существует некоторая социальная группа, разделяющая оценку, выражаемую прилагательным. Кроме того, как уже говорилось, сам факт цитирования не всегда выражает неприятие или полемику с выражением в кавычках, и корректная интерпретация авторского замысла в разных случаях потребовала бы несоразмерного усложнения классификации.

На Рис. 4 представлена диаграмма, отражающая количество положительных и отрицательных прилагательных оценки, встретившихся для каждого десятилетия, нормированное относительно общего числа конструкций для этого десятилетия.

Негативный ореол 1990-х годов, резко противопоставляющий это десятилетие всем остальным, согласуется с особенностью, связанной с этим десятилетием, которую мы видели выше: доля прилагательных семантического класса оценки составляет около 75% всех вхождений конструкции с прилагательным и девяностыми в исследуемой выборке. Тем не менее заметим, что если вычесть из общего количества прилагательных оценки 14 встретившихся словосочетаний лихие девяностые (штампов, а не прямых оценок), то нормированное значение негативных оценочных прилагательных девяностых будет меньше негативной полярности других десятилетий -- восьмидесятых, семидесятых, тридцатых, сороковых.

Рис. 4. Сравнение количества конструкций позитивной и негативной оценки

Среди десятилетий XX в., или, точнее сказать, их конструктов коллективной памяти, проявляющихся в языке, выделяется середина столетия -- пятидесятые и шестидесятые. Они отличаются от прочих десятилетий тем, что позитивные оценочные прилагательные встречаются с ними чаще негативных, или, как в случае шестидесятых, не встречаются вовсе. 1960-е воспринимаются как единственное десятилетие «без антирейтинга» -- благословенные, звонкие, идеальные, прекрасные, романтические, смелые, чувственно-романтические, воспетые-руганые, пытливые -- и в этом смысле являются уникальным десятилетием в наивной хронологии советского периода.

Безусловно, прилагательные негативного ряда, используемые для разных десятилетий, различаются. Фактически есть два регистра оценки -- назовем их высоким и низким -- особенно явно выраженные именно в отрицательной полярности.

Оценка высокого регистра со знаком минус выражает значение общего испытания, через которое прошла в те годы вся нация в целом. Таким образом, оценка высокого регистра отсылает к надындивидуальному, общенациональному опыту, она не содержит скрытого противопоставления различных социальных групп, претендуя на универсальность выражаемой эмоции, с которой солидаризируется говорящий. Такие прилагательные превалируют в характеристиках десятилетий первой половины XX в.: 1920-х (голодные, грозовые, кровавые, смутные, тяжелые), 1930-х (грозные, полуголодные, страшные, сумрачные, трагические, проклятые, тревожные, трудные) и, конечно, 1940-х (голодные, грозные, страшные, суровые, труднейшие). Семантическим инвариантом прилагательных этого ряда является идея внешнего воздействия, которое испытывается, претерпевается всеми современниками: «в это время всем было страшно (голодно, трудно, тяжело), все столкнулись с трагедией (сумраком, смутой, кровью), с еуровыми (грозными, грозовыми, лютыми) жизненными обстоятельствами».

Ко второму -- сниженному -- регистру можно отнести оценки, отсылающие к инвидидуализированным воспоминаниям и переживаниям, к частной памяти. Такие прилагательные чаще встречаются с десятилетиями второй половины века -- 1970-ми (глухие, гнусновато-задумчивые, унылые, циничные) и 1980-ми (глухие, гнилые). Эти прилагательные связывает идея обобщения поведенческих практик, характерных для десятилетия, от которых отталкивается, дистанцируется говорящий: «в это время люди вели себя цинично, люди были глухие (унылые, гнилые, гнусноватые)». Интересно, что одно из прилагательных этого ряда встретилось и в описании 1930-х годов -- подлые тридцатые, т. е. такое время, когда люди вели себя подло.