Правовая культура

Моральные и правовые ценности, утратив способность к социальному регулированию, открыли путь грубой силе как единственному сдерживающему фактору в человеческих отношениях. Появление современного «права сильного» - основная черта современного кризиса в этике и праве.

Логика развития чувственной культуры породила в XX в. проблему тоталитаризма. Чувственное общество с его чувственной этикой само подготовило свое добровольное самоподчинение грубому насилию. Освобождая человека от «предрассудков» моральных императивов, они отобрали у него невидимое оружие, которое безоговорочно защищало его достоинство, святость и неприкосновенность. Поэтому если человек полезен, то о нем будут заботиться, как заботятся о полезном животном. Его же можно уничтожить, если он приносит вред. Для такого уничтожения не требуется ни вины, ни преступления, ни реальной причины. Самого существования человека как непредусмотренного препятствия уже достаточно, чтобы его уничтожить. Миллионы людей уничтожаются, обрекаются на все виды лишений только из-за того, что само их существование является препятствием для реализации жажды власти, богатства, комфорта или какой-либо другой материальной ценности.

Вывод П.А. Сорокина однозначен: без перехода к идеациональной этике и праву, без новой абсолютизации ценностей общество не сможет выйти из этого тупика. Таков вердикт истории в отношении прошлых кризисов чувственной этики и права и таким должен быть приговор в отношении настоящего кризиса.

Каждая культура представляет собой особый мир, который содержит те или иные черты, сближающие его с доминирующими социокультурными вариантами. Такая специфическая правовая культура сформировалась и в России.

5. Особенности русской правовой культуры

Нет человека без культуры и нет культуры, которая была бы «ничьей». Любая культура является порождением тех или иных народов. От животных человек отличается тем, что передает жизненно важные навыки не биологически, но посредством знаковых систем - текстов. Их совокупность, наряду с механизмами их оценки, сохранения и воспроизводства, и является, как показано выше, культурой. Любая культура как коммуникативная система включает в себя способы регуляции социальных отношений, запреты и предписания, базисные верования, представления о добре и зле, истине и лжи. Только при наличии «центральной зоны» какой-либо культуры мы можем говорить о «древнем египтянине», отличая его от «древнего грека», о «немце» и «французе». Именно эта культурная идентичность лежит в основе государств-наций. У людей имеется представление об общем для всей группы прошлом, о единстве судьбы. Пока эти группы желают сохранять свою обособленность от других, пока они ставят эту идентичность выше классовых или конфессиональных различий, существует и нация. С позиций консервативной идеологии мы принадлежим нации постольку, поскольку являемся носителями определенной культуры.

Русская культура, в том числе и правовая культура, формировавшаяся на протяжении многих веков, представляет собой достаточно сложное и противоречивое явление, интерпретация которого - серьезная научная проблема. Именно здесь ученый сталкивается не только со всеобщим, но и с уникальным, единичным. Поэтому помимо научного объяснения, основанного на познании онтологии русской культуры, возможна и ее духовная, ценностная интерпретация, а в этом случае, по выражению Н.А. Бердяева, важно не столько то, чем эмпирически была и есть Россия и ее культура, а то, что замыслил Творец о России, т.е. чем она должна быть.

Противоречивость и сложность русской культуры во многом связаны с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории - Восток и Запад. Поэтому русская культура не может быть однозначно отнесена к западной (европейской) или восточной (азиатской). Чаще всего для обозначения феномена русской культуры используют термин «евразийская культура». Н.А. Бердяев так изображает условия формирования и особенности русской культуры: «Есть соответствие между необъятностью, безграничностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность, устремленность в бесконечность, как и в русской равнине. Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к бесконечности и не желающего знать распределения по категориям… Россия никогда не была в западном смысле страной аристократической, как не стала буржуазной. Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая… стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но никогда русское царство не было буржуазным».

Основной особенностью русского общественного сознания вообще и правосознания в частности на протяжении веков являлся этикоцентризм, т.е. подчинение права более высоким, нравственным и религиозным, ценностям. Подобное отношение к праву объясняется наличием специфических условий, в которых формировалось правосознание русского общества начиная с X в., в связи с принятием христианства православного обряда.

Для православного сознания право не имеет значения самодовлеющей ценности, а является лишь одним из средств для достижения религиозно-нравственных целей. Поэтому западноевропейский индивидуалистический идеал правового государства никогда не выступал в российском правосознании в качестве общественного идеала. С последним скорее связывались представления о царстве «правды», чем права. Соборный, надындивидуальный характер этой «правды» также являлся отличительной чертой правосознания российского общества. Это во многом объясняет отсутствие в русской правовой идеологии культа прав человека, столь характерного для западноевропейской правовой мысли, как и связанного с ним культового отношения к славе (цель личного самоутверждения) и богатству. Сказанное не означает, что в России отсутствовали другие идеологические и культурные течения. Определенным влиянием пользовались и либеральная, и радикальная идеологии, но определяющей в общенациональном коммуникативном пространстве являлась идеология консервативно-патриархальная, укорененная в традициях православной культуры.

Специфика социально-правовых коммуникаций, возникающих в рамках такой культуры, заключается в доминировании императивных (монологических) ее вариантов и ограниченности вариантов диспозитивных (диалогических). Ю.М. Лотман описывает их противостояние как оппозицию «магической» и «религиозной» моделей культуры. Ученый выделял две архетипические модели культуры: магическую, характеризуемую через «договор», и религиозную, представляемую как «вручение себя». Магическая система коммуникации характеризуется взаимностью, эквивалентностью, договорностью. В основе религиозной коммуникации лежит не обмен, а безоговорочное вручение себя во власть. Одна сторона отдает себя другой без того, чтобы сопровождать этот акт какими-либо условиями, а получающая сторона признается носительницей высшей власти. Отношения этого типа характеризуются односторонностью и неэквивалентностью. Одна сторона отдает все, а другая сторона может дать или нет. Отсутствие награды не может служить основанием для разрыва отношений. Психология обмена исключается и не допускается мысль об условно-конвенциональном, относительном, характере основных ценностей. Если для западной правовой культуры была характерна магическая система коммуникации, то русской правовой культуре, по мнению Ю.М. Лотмана, свойствен религиозный тип коммуникации.

Средствами религиозного типа коммуникации являются не знаки, а символы, природа которых исключает возможность отчуждения от содержания, и, следовательно, обмана или толкования. «Официальная церковь языческой Римской империи последних веков, за фасадом которой таились глубоко сокрытые культы религиозного характера, была магической. Система жертвоприношений богам составляла основу договорных с ними отношений, а официальное поклонение императору имело характер конвенции с государством. Именно в силу отмеченных выше черт магизма «религия» римлянина не отвечала ни его развитому и укоренившемуся в самых глубинах его культурной психологии юридическому мышлению, ни всей структуре разработанного правового государства. Христианство, с позиций римлянина, было глубоко антигосударственным началом, поскольку представляло собой религию в самом точном значении этого слова и, следовательно, исключало формально-юридическое сознание. А отказ от этого сознания был для человека римской культуры отказом от самой идеи государственности».

Если на Западе «договорное сознание, магическое по своей далекой основе, было окружено авторитетом римской государственной традиции и заняло равноправное место рядом с религиозно-авторитарным, то на Руси оно осознавалось как языческое по своей природе. Это накладывало печать на его общественную оценку». В русской коммуникативной традиции договор лишен ореола культурной ценности. «В рыцарском быту Запада, где отношения с Богом и святыми могут моделироваться по системе «сюзерен - вассал» и подчиняться условному ритуалу типа посвящения в рыцари и служения Даме, договор, скрепляющий его ритуал, жест, пергамент и печати осеняются ореолом святости и получают высший ценностный авторитет. На Руси договор воспринимается как дело чисто человеческое в значении: «человеческое» как противоположное «божественному». Введение крестного целования в тех случаях, когда необходимо скрепить договор, свидетельствует именно о том, что без безусловного и внедоговорного божественного авторитета он недостаточно гарантирован». В связи с этим «система отношений, устанавливающаяся в средневековом обществе, - система взаимных обязательств между верховной властью и феодалами - получает уже весьма рано отрицательную оценку… Централизованная власть в гораздо более прямой форме, чем на Западе, строилась по модели религиозных отношений. Построенная в «Домострое» изоморфная модель: Бог во вселенной, царь- в государстве, отец- в семье - отражала три степени безусловной врученности человека и копировала религиозную систему на других уровнях. Возникавшее в этих условиях понятие «государевой службы» подразумевало отсутствие условий между сторонами: с одной * - подразумевалась безусловная и полная отдача себя, а с другой - милость… Власть в перспективе символического сознания русского средневековья наделяется чертами святости и истины. Ценность ее безусловна - она образ небесной власти и воплощает в себе вечную истину. Ритуалы, которыми она себя окружает, являются подобием небесного порядка. Перед ее лицом отдельный человек выступает не как договаривающаяся сторона, а как капля, вливающаяся в море».

«Распространяя на государственность религиозное чувство, социальная психология этого типа требовала от общества как бы передачи всего семиозиса царю, который делался фигурой символической, как бы живой иконой… Уделом же остальных членов общества делалось поведение с нулевой семиотикой, от них требовалась чисто практическая деятельность».

Все попытки последних веков сделать нашей культуре то секуляризованно-либеральные, то радикальные «прививки» повреждали ее поверхностные слои, но не доходили до ценностного «ядра» и потому неизменно или отторгались, или вызывали болезненные мутации. По-прежнему архетип российского политического сознания воспроизводит модель патриархального государства, от которого ждут исполнения всех чаяний и священная миссия которого выражается в таких кодовых понятиях, как «Святая Русь», «Москва - Третий Рим», «Православное царство», «Отечество».

Российские политические катаклизмы XX в. привели к возникновению архетипически сходной модели пролетарского государства, имеющего «священную» миссию освобождения мирового пролетариата и устройства своеобразного «Царства Божьего» на земле. В силу этих особенностей русского менталитета индивидуалистическое правовое государство, принципиально отсекающее от себя все возможности служения идее, выходящей за рамки охраны прав человека и гражданина, не может удовлетворить подсознательные ожидания и запросы российского общества. Коллективный невроз российского общественного сознания обусловлен болезненным состоянием нашего подсознания, которое в отсутствие оправданности социального существования испытывает ощущение катастрофы («потерянный рай») и одновременно вседозволенности («пир во время чумы»). Тем самым провоцируется ситуация своеобразной социальной аномии. При этом, например, воровство предстает как «оправданная» жизненная позиция, с которой невозможно бороться лишь правовыми средствами, поскольку если мораль отменена, то все позволено. С этим связаны и непрекращающиеся разговоры о «твердой руке» и объединяющей «национальной идее» как о средствах национального спасения, которые в отсутствие адекватной самоидентификации способны при их реализации вызвать лишь очередную социальную мутацию.

Кризис нашего общества - это затянувшийся кризис нашей культуры, здание которой «духовно опустело»,¹ ее хроническая вследствие этого болезнь. Россия «растранжирила» свой коммуникативный потенциал. Прежде всего это выражается в отсутствии взаимопонимания и в потере способности к взаимодействию. Поэтому все попытки переломить ситуацию при помощи модернизации политической и правовой форм жизни общества являются лишь паллиативами, не способными кардинально что-либо изменить. Необходимо нравственное возрождение и самоочищение нашего общества, достигаемое лишь духовным подвигом веры, слова и дела, но огромную роль в этом процессе может и должно сыграть государство. Для этого энергия государственного строительства должна быть направлена не только на «форму», но и на духовное содержание. «Не хлебом единым жив человек»! В конечном счете национальная безопасность зависит от безопасного состояния нашей национальной культуры.

6. Правовой нигилизм

правовой нигилизм культура

Антиподом правовой культуры является правовой нигилизм в его многообразных проявлениях и формах - от недооценки и неуважительного отношения к праву до его полного игнорирования и отрицания. Правовой нигилизм - это всегда и государственный нигилизм, поскольку отрицание права включает в себя по существу и отрицание государства как правовой организации публичной власти.

Правовой нигилизм получил широкое распространение во многих странах. Глубокие корни правовой нигилизм пустил и в условиях российской действительности. Существенную роль при этом сыграли многовековые традиции всевластия деспотических правителей (от царей до большевиков) и бесправия народа.

По словам выдающегося русского юриста XIX в. Б.Н. Чичерина, в России веками господствовало «общее крепостное состояние сословий», включая и дворян. Впервые в истории России император Петр III своим указом от 18 февраля 1762 г. о дворянской вольности освободил дворян от обязательной государственной службы. Вслед за этим Екатерина II в 70-х - 80-х годах XVIII в. признала за дворянами некоторые другие гражданские права и свободы, включая право частной собственности. Потребовалось еще сто лет, чтобы от крепостной зависимости была (при Александре II в 1861 г.) освобождена основная часть российского населения ¦ - крестьянство.

Причем освобождение это произошло без наделения крестьян землей (вместо этого действовала система общинного владения землей - с большой зависимостью отдельного крестьянина от общины). Ключевой для России земельный вопрос не был решен ни при царе, ни при большевиках и до сих пор (при формальном провозглашении права частной собственности на землю) остается одной из важнейших и трудно разрешаемых задач всего процесса современных социально-экономических и политико-правовых преобразований в стране.

Известный дореволюционный юрист К.Д. Кавелин в 40-х годах XIX в. одним из первых заметил, что в российской истории личность постоянно заслонялась семьей, общиной, государством. Б.А. Кистяковский в своей статье «В защиту права» (1909 г.), в частности, писал: «Притупленность правосознания русской интеллигенции и отсутствие интереса к правовым идеям являются результатом застарелого зла - отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа».

Правовой нигилизм имел весьма широкое распространение, и даже такой критик царизма, как А.И. Герцен, в духе идей русского общинного социализма трактовал отсутствие начал права в русской общественной жизни как нечто положительное, как некое преимущество России перед Западом в движении к будущему справедливому строю.

Славянофилы и вовсе отрицали саму постановку вопроса о правовых гарантиях свободы личности против царского самодержавия и произвола властей. «Гарантия не нужна! Гарантия есть зло», - утверждал К.С. Аксаков. В дальнейшем, в условиях диктатуры пролетариата во главе с коммунистической партией, на смену дореволюционному правовому нигилизму пришел качественно новый вариант правового нигилизма - коммунистический нигилизм в отношении права и государства как надстроечных явлений эксплуататорского общества.

В постсоветское время Россия вступила в новый период своего культурно-правового развития, основными целями и ориентирами которого являются конституционно закрепленные идеи и ценности прав и свобод человека и гражданина, принципы, нормы и институты гражданского общества и правового государства.

Однако в реальной действительности все еще сильны традиции правового нигилизма, усугубляемые и поддерживаемыев современных переходных условиях целым рядом негативных факторов. В числе этих факторов: недостатки проводимых социально-экономических преобразований, незавершенность правовой реформы, неэффективная работа всего аппарата государственной власти, массовое и повсеместное нарушение законодательства, бездействие механизма правозащитной деятельности, особенно в сфере прав и свобод человека и гражданина, неспособность государства справиться с бурно растущей преступностью и т.д.

Отсутствует налаженная система правового воспитания населения в духе идей, ценностей и ориентиров развитой правовой культуры современности. Такая систематическая юридико-воспитательная работа тем более необходима, что в массовом, а нередко и в профессиональном правосознании все еще широко распространены стереотипы нигилистического отношения к праву и государству, обновленные и подкрепленные вольницей так называемого «правового беспредела» (современного варианта российского правового нигилизма, для обозначения которого понадобился уже воровской жаргон!).

В целом преодоление правового нигилизма возможно лишь в общем русле успешного развития процесса постсоциалистических преобразований в стране и практической реализации идей и ценностей современной правовой культуры.

Заключение

Современная правовая культура - это правовая культура развитого и эффективно функционирующего гражданского общества и правового государства. По своей сути и основной идее она представляет собой культуру признания, защиты и осуществления прав и свобод человека и гражданина в качестве высших ценностей.

Современной правовой культуре присущи такие качественные характеристики, как: определяющее значение прав и свобод человека и гражданина в правовой организации общественной и государственной жизни; утверждение в массовом правосознании чувства уважения к закону и правопорядку, идей и ценностей господства права; практическая реализация принципов конституционализма и верховенства правового закона; согласованное и эффективное функционирование всех источников позитивного права и всех ветвей государственной власти; правовая активность граждан и их общественных объединений в осуществлении своих прав и надлежащем исполнении своих юридических обязанностей; активная законотворческая, правозащитная и правоприменительная деятельность (в рамках своих правомочий) всех звеньев государственного механизма; разветвленная система легализованных форм, средств и процедур воздействия гражданского общества на государство и контроль за его деятельностью.

Литература

1. Бердяев Н.А. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. М., 1990

2. Кудрявцев В.Н. Право как элемент культуры // Право и власть. М., 1990.

3. Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М.: Издательство НОРМА, 2000.

4. Никитин А.Ф. «Что такое правовая культура?» М.: Просвещение, 1988

5. Сорокин П.А. Кризис нашего времени // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992

6. Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Курс лекций. СПб, 1995.

7. Теория государства и права: Учебник/ под ред. Матузова Н.И., Малько А.В.М., 2002.

8. Тимошина Е.В. Правовая культура: понятие, структура, функции // Кодекс-info: Правовой научно-практический журнал. 2000. №2

9. Флоренский П.А. Из богословского наследия // Богословские труды. Сб. 17. М., 1977.

10. Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. Диагноз духовного недуга нашей эпохи // Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992.

Размещено на Allbest.ru