Римское право

Размещено на http://www.allbest.ru/

РИМСКОЕ ПРАВО

римский право закон юрист

В главе «От гражданина к подданному» показано, какую роль в философской и политической мысли римлян играли понятия закона и законности - lex, iustitia. Соответственно велико было и значение права - ius. Изучение, коммептирование, разработка права считались делом, достойным всяческого уважения. Ими испокон века занимались люди самого высокого положения, в частности многие прославившиеся своей ученостью великие понтифики (Cic. De Orat., I, 45). Юрист Помпоний, написавший краткую историю римского права («Энхиридион»), включенную в «Дигесты», среди правоведов периода Республики называет П. Папирия, собравшего законы царей, Аппия Клавдия, писавшего об исках (de actionibus), Сципиона Назику, Кв. Муция, Тиб. Карункания, П. Муция, написавшего 18 книг о гражданском праве, Катона, Аквилия Галла, Сервия Сульпицня - людей видных, политических деятелей, сенаторов и консулов. Для времен Империи наиболее известны Альфеп Вар, Офилий, Лабеон, Требатий, Касцеллий, Волуеий Туберон, Мазурий Сабин, Прокул, Яволен, Сальвий Юлиан (Dig., 1, 2, 35-53). Во II- III вв., кроме самого Помпония, славились Цельс, Сцевола, Пациниан, Гай, Павел, Ульпиап, Модестип. Многие из них занимали высшие магистратуры, входили в совет императора, а с конца II и в III в. назначались на должность префекта претория, считавшегося вторым после императора лицом в государстве. Хорошее юридическое образование, получаемое в специальных школах, могло открыть путь в высшие сословия людям, по происхождению к ним не принадлежавшим. Наиболее известным примером может служить Цицерон. В течение многих столетий римские юристы разрабатывали и совершенствовали право, приспособляя его к реальным потребностям жизни, хотя и не создали стройной теории права, основываясь не столько па неких абстракциях, сколько на действительно существовавших отношениях и их эволюции.

О древнейшем римском праве мы практически ничего не знаем. От «царских законов» до нас дошлп лишь скудные отрывки, трактующие сакральное право. Основой всего дальнейшего развития права признавались Законы XII таблиц, согласно традиции, составленные в 451-450 гг. до н. э. (хотя, возможно, в них и позже вносились некоторые изменения,, например перевод штрафов па деньги, еще не чеканившиеся в V в. до н. э.). Уважение римлян к Законам XII таблиц отчасти обусловливалось их общим консерватизмом, культом «нравов предков», отчасти, видимо, тем обстоятельством, что некие основы римской гражданской общины, на базе которой сложились эти законы, при всех модификациях продолжали жить до полного разложения античного мира и его культуры. Законы XII таблиц еще содержали ряд элементов обычного права, присущих и другим стадиально близким народам1. Характерно в этом плане исключительное значение, придававшееся присяге - iusiurandum (Cic. De of fie, III, 31, HI), и свойственное общинным отношениям влияние обычая - consnetndo, сохранившееся и во все позднейшие времена.

Вместе с тем уже Законы XII таблиц отличались рядом специфических для римской гражданской общины черт, сохранявших свое значепие на всех стадиях эволюции римского права. Прежде всего это положения, касающиеся аграрных отношений. Часто считают, что уже в те древней-шло времена в Риме существовала полная частная собственность на землю, поскольку она могла отчуждаться и человек говорил о своем участке meum esse ex iure Quirilium - «это мое по квиритскому праву». Но даже оставляя в стороне спорный вопрос о двухюгеровом наделе - heredium, который, по словам Плиния, упоминается только в XII таблицах, пе знавших термина «вилла» (РНп. N. Н., XIX, 50), следует учитывать, что, каков бы ни был надел, отводившийся отдельным лицам, контроль за ним продолжал оставаться в руках коллектива граждан. Факт передачи надела другому лицу или наследнику, отношение владельца к земле, как к своей, еще ничего не доказывает, так как то же самое можно наблюдать в любой общине, в которой часть земли уже поделена между ее сочленами. Важно, что гражданская община продолжала оставаться верховным собственником земли й контролировала распоряжение ею. Самая сложность процедуры манципации. т. е. отчуждения, наиболее важных для земледелия объектов - земли, рабов и рабочего скота (res mancipi в противоположность остальным вещам - res пес mancipi, отчуждавшимся простой передачей - traditio), так же как и отчуждение в форме тяжбы за участок с присуждением его покупателю (in iure cessio), говорят о контроле общины за переходом из рук в руки земли и необходимого для ее обработки инвентаря.

Еще более показательно, что завещание должно было утверждаться собранием народа или войска, а если законный наследник (сын или внук), находившийся под властью pater families, лишался наследства, то он должен был быть назван по имени (Aul. Gell., XV, 27), очевидно, для того, чтобы сограждане могли судить, насколько справедливо он был лишен прав на имущество отца и власти в фамилии. Показателен также институт usucapio - право приобретения недвижимости и земли в результате двухлетнего пользования его, т. е. обработки (Leg. XII tab., VI, 3). Это право, тесно связанное с характерным для общинных отношений принципом «трудовой собственности», продолжало действовать на всем протяжении римской истории: земля, заброшенная владельцем, переходила в собственность того, кто начинал ее возделывать ii извлекать из нее доход. Самое право собственности на землю у позднейших авторов выводилось из права тех, кто первым начал возделывать оккупированный им участок. Однако, как оговаривается в XII таблицах, право nsucapio не распространялось на чужестранцев (IV, 7). Владеть землей па территории Рима мог только римский гражданин, отсюда и формула «мое по квиритскому праву», и неразрывная связь гражданства и землевладения.

Забота общины о тщательной обработке земли сказывалась и на особом строе римской фамилии, по словам самих римлян, не имевшей аналогии ни у каких других народов (G-ai, Inst, I, 55). Ее особенность, как известно, состояла в исключительном праве pater familias на все принадлежавшие фамилии ресурсы: недвижимое и движимое имущество и находящихся под его властью людей - жену, сыновей с их женами и детьми, рабов. Никто из них не мог иметь никакой собственности, все ими приобретенное принадлежало pater familias. On же произвольно распоряжался их рабочей силой, мог их сдать в наем, продать, покарать, вплоть до предания смерти, хотя обычай требовал в таких крайних случаях семейного суда. Законы XII таблиц несколько ограничивали право отца на продажу сына: если купивший его давал ему вольную, сын возвращался под власть отца. Но после троекратной продажи и отпуска на волю сын уже под власть отца не возвращался и становился самостоятельным лицом sni iuris (Leg. XII tab., IV, 2). Впоследствии продажа детей родителями вышла из употребления ж была признана незаконной. Но бесправие в экономическом плане детей, состоявших под властью отца, сохранялось всегда. Сын мог занять самую высокую должность, но не имел права владеть какой-либо собственностью, не отличаясь в этом отношении от раба. Любопытно, что если конь, раб или сын гражданина одерживали победу в состязаниях на играх, награду в виде венка получал pater familias (X, 7). Сын приравнивался к рабу и с точки зрения ответственности за причиненный кому-либо ущерб, например кражу. Отец ж господин мог или заплатить за ущерб, или выдать виновного для наказания (нохат dedere.- XII, 2). Аналогичным было и правило об ущербе, причиненном животным: владелец или платил, или выдавал животное (VIII, 6).

Обычно полагают -и, видимо, справедливо,-что такая власть отца над всеми ресурсами фамилии обеспечивала наиболее эффективную обработку земли в трудных для земледелия условиях древнего Римаг. Укрепление власти pater familias, следовательно, также было важно для гражданской общины, заинтересованной в том, чтобы весь ее земельный фонд был возделан. Отсюда и долг гражданина быть рачительным хозяином, и установление опеки над расточителем (V, 7). Как меру, направленную на охрану фамилии, следует рассматривать правило, согласно которому усыновление лица sui iuris другим лицом должно было утверждаться созванными великим понтификом куриат-ными комициями, разбиравшими, не приведет ли этот акт к угасанию фамилии усыновляемого и его фамильного культа, поскольку, перейдя в новую фамилию, он отрекался от sacra своей фамилии

О значении сельского хозяйства говорят и статьи, предусматривавшие охрану разделявших участки дорог и межей (VII, 1-3) и защиту участ-жов от ущерба. Например, запрещалось производить работы, препятствовавшие соседу отводить дождевую воду, сажать деревья, заслонявшие «оседу солнечный свет (VIT, 1-3; 8а-Ь; VIII, 9а-Ь). Был и какой-то закон о потравах, поскольку, по Ульпиану, к нему не относились случаи, когда скот поедал плоды, упавшие с дерева соседа на участок владельца скота (VII, 7). Большой штраф налагался на срубившего чужое дерево, причем под это обозначение подводился и виноградник (VIII, И).

Однако подобные законы, так же как и кара за похищение чужого урожая и вообще за воровство, еще не говорят об исключительном господстве частной собственности в современном ее понимании. Они неизбежно должны были существовать в общине, часть земли которой отводилась частным лицам, так как в противном случае они не имели бы возможности обеспечить себе благоприятные условия хозяйствования и сохранять продукты своего труда. Можно полагать, что и право любого наследника потребовать раздела первоначально находившегося в общей собственности сонаследников (erctum поп citiira) имущества отца скорее свидетельствует не о каком-то индивидуализме и частнособственнических инстинктах римлян, а о поощрении наиболее выгодных форм ведения хозяйства, которые могли совпадать с раздельным хозяйствованием отдельных фамилий во главе с обладавшим всей полнотой власти pater familias, несшим ответственность перед общиной за свой участок.

Ряд положении в XII таблицах касается прав римских граждан. В первую очередь это статья, согласно которой последнее постановление народа является обязательным законом - quodcumque postremum. populns iussisset id ins ratumque esto (XII, 5). Затем закон, запрещавший казнить римского гражданина без санкции центуриатных комиций (IX, 2), признававшихся, таким образом, не только высшей законодательной, но и судебной инстанцией. Сюда же относится запрещение наделять какими-либо привилегиями отдельных лиц (IX, 1), Таким образом, утверждалось равенство граждан перед законом и исключалась столь распространенная в других ранних обществах возможность предоставить не принадлежавшему к числу избр'анпых магистратов лицу управление какой-либо территорией, сбор налогов с ее населения и т. п. Контроль над. всей территорией Рима- и ее населением принадлежал только коллективу граждан. Возможно, с этим связан и другой, несколько загадочный закон, каравший смертной казнью за сочинение и опубликование позорившей кого-либо песни (VIII, 1а). Его объясняют приписывавшейся песне магической силой, а также карой за клевету. Но допустимо и другое предположение: в. примитивных обществах насмешка над человеком, нарушившим обычай, совершившим неблаговидный поступок, была действенным оружием защиты «добрых нравов», и объект насмешек так тяжело их переживал, что иногда кончал жизнь самоубийством. То же могло иметь место и в Риме, где особенно почиталось личное достоинство - dignitas. Но право осуждения, как и признания заслуг, принадлежало всему коллективу граждан - отдельному лицу оно не предоставлялось.

О равенстве граждан перед законом говорит и тот факт, что, по крайней мере, в дошедших до нас отрывках Законов XII таблиц не упоминаются сословия, за исключением прибавленного в дополнительных таблицах, «несправедливого», по словам Цицерона (De rep., П, 36, 37), закона, запрещавшего браки между патрициями и плебеями (Leg. XII tabl., XI, 1). Единственное различие проводилось между владельцами земли (adsidui) и безземельными пролетариями, и то лишь в том смысле., что защитником владельца земли на суде мог быть только другой землевладелец, а защитником пролетария - всякий (Leg. XII tabl., I, 4).

Последующие законы против роскоши (leges sumptuarias), имевшие целью, по видимости, сгладить имущественное неравенство и сократить непроизводительные расходы, предвосхищались в XII таблицах ограничением затрат на погребение знатных лиц и траур (X, 2-6). При всей жестокости законов о долговой кабале и долговом рабстве (как договор О самопродаже рассматривается и упоминаемый в Законах пехшп) s известной защитой должников было фиксирование законом процента и кара превысившим его ростовщикам - они должны были возместить ущерб в четырехкратном размере (VIII, 18). Клиентов защищал закон, предававший проклятию - по формуле sacer esto - патроноЕ, обманувших клиентов (VIII,. 21). Некие зачатки впоследствии общепринятого тезиса о favor libertatis можно видеть в законе о статуслиберах, т. е. рабах, которым была обещана свобода по выполнепии какого-либо условия или через определенный срок: если такого раба продавали другому владельцу, тот все равно был обязан его отпустить согласно поставленному прежним господином условию. Хотя неизвестно, было ли предоставление отпущенникам права гражданства в Риме исконным или оно было введено не сразу, в XII таблицах такая практика уже само собой подразумевается, поскольку патрон наследовал имущество умершего без законных наследников отпущенника (V, 8), что было бы невозможно, если бы последний не был римским гражданином, поскольку только римский гражданин мог наследовать римскому гражданину - правило, действовавшее на всем протяжении римской истории. К демократическим установлениям относится и дозволение организовывать имеющие свои собственные уставы коллегии (sodalieia) с тем условием, чтобы они не делали ничего противозаконного (VIII, 27),- например, запрещались ночные сборища (VIII, 26), что тоже сохранилось в позднейшем законодательстве.

Некоторые преступления по Законам XII таблиц карались смертной казнью. Кроме уже упоминавшегося сочинения позорящей кого-либо песни, к ним относятся: ночная кража чужого урожая, за что виновный распинался на дереве и обрекался Церере, видимо, по той же формуле sacer esto (VIII, 9), поджог здания или сжатого и лежащего возле дома зерна, за что виновный заковывался, избивался и .сжигался (VIII, 10). Сюда же относится дозволение безнаказанно убить вора, пойманного ночью на месте преступления, а днем - вора, защищавшегося оружием (VIII, 12-13). Сбрасывались с Тарпейской скалы уличенные в воровстве рабы, тогда как свободные, если кража совершилась днем, после порки передавались пострадавшему в качестве аддиктов (VIII, 14). С Тарпейской скалы сбрасывали лжесвидетелей (VIII, 23). Казни предавался судья или арбитр, уличенный в подкупе (IX, 3), человек, поднявший против Рима врагов или предавший врагам гражданина (X, 5).

По свидетельству Августина, Законы XII таблиц предусматривали, кроме казни и штрафов, также оковы, порку, талион, бесчестие, изгнание и рабство (Aug. De Civit. Dei., XXI, 11). В рабство отдавался неоплатный должник с тем, чтобы быть проданным за Тибр; впоследствии - уклонившийся от военной службы и прохождения ценза. Изгнание, или очишнение огня и воды», предполагавшее и лишение гражданства, упоминается лишь в более поздних источниках. В оковах содержался неоплатный должник до окончательного решения его участи, по к кому еще применялись оковы - неизвестно. Талион упоминается в связи с переломом кости -у свободнорожденного по злому умыслу (Leg. XII tabl., VIII, 2-4), но по соглашению сторон он мог быть заменен штрафом.

Сама судебная процедура была довольно проста. Сперва стороны должны были попытаться договориться. Если соглашение не было достигнуто, магистрат назначал с согласия сторон судью или арбитра, рассматривавших дело в КОМЕДИЯХ или на форуме от полудня до захода солнца (I, 6-9). Тяжущиеся и свидетели были обязаны явиться в суд, если у них пе было уважительной причипы для неявки (I, 5). Неявившийся свидетель, обещавший дать показания, карался бесчестием и запрещением впредь выступать в суде (VIII, 22). Явку свидетеля и ответчика обеспечивал истец (I, 13; II, 3), и он же, выиграв дело, заботился об исполнении приговора, например «налагал руку» (manum miectio) на неоплатного должника или выданного ему в порядке возмещения ущерба, надевал на него оковы и заставлял работать (III, 2). Как уже упоминалось, большую роль играла присяга. В ряде случаев тяжущиеся вносили залоги в зависимости от стоимости спорной вещи (так называемые actio per sacramentum или legis actio sacramento (II, 1), так что, как уже часто отмечалось, тяжба носила характер некоего «пари», в котором проигравший терял залог. По свидетельству Цицерона, тяжба в те времена между соседями называлась пе ссорой, как между врагами, а спором, как бы между друзьями (Cic. De rep., IV, 8), что лишний раз свидетельствует в пользу прочности соседских связей. Тяжелые преступления-измена отечеству, дезертирство, стремление к захвату царской власти, волшебство, пренебрежение к религиозным обрядам, кровосмешение, казнокрадство, оскорбление народного трибуна - подлежали суду .сперва центуриатных, затем трибутных комиций. Обвинителем выступал кто-нибудь из магистратов, он же назначал день суда и судью, после чего обвиняемый и все его близкие облекались в траур. В пазначепный день (который должен был пе относиться к числу «несчастных» - nefasti и не совпадать с праздниками и нундипами) с утра до захода солнца шло разбирательство дела, рассматривались доказательства, выступали ораторы за и против обвиняемого, затем собравшийся народ приступал к голосованию, сперва проводившемуся устно и открыто, затем письмеппо (с помощью табличек) и тайно. Иногда для ускорения дела претором назначались особые qnaesitores.

Таким образом, то, что мы знаем о древнем римском праве по Законам XII таблиц и упоминаниям у позднейших авторов, рисует его как право гражданской обтцшгы, контролировавшей в интересах своего благополучия разные стороны жизни и деятельности своих граждан, объединенных в фамилии и подчинявшихся власти их глав. Это и сделало Законы XII таблиц исходной отправной точкой дальнейшего развития римского права в условиях, когда при всех социально-экономических и политических изменениях базой римского общества оставалась гражданская община, а основной социально-экономической ячейкой - фамилия. И недаром Цицерон утверждал, что в Законах XII таблиц содержится наука о гражданских установлениях (civilem scientiam), обо всех составных частях civitas и обо всем, что ей полезно (Cic. De oral, I, 43), и что они превосходят законы всех других народов, содержащие много нелепого (Ibid., I, 44), хотя, по словам знаменитого оратора Антония, изучение древних законов и скучно, и бесполезно, так как они или перестали применяться, или заменены новыми (Ibid., I, 58).

Изменения в эпоху Республики шли по нескольким линиям. Право Е известной мере демократизировалось. Сила закона была придана плебис^-цитам. Известные ранее только жрецам и патрициям списки «несчастных» дней ж предписания о ходе процесса были опубликованы в 304 г до н. э. секретарем Аппия Клавдия Флавием, а столетие спустя - Элием Катом, так что теперь каждый гражданки, не прибегая к помощи патрона из патрициев, мог сам обратиться в суд. Истец сперва просил претора, изложив ему дело, назначить судью и дать «формулу», т. е. предписать, судье, как он должен вести дело и чем руководствоваться. Формула включала: предмет жалобы, требование истца, приказ претора осудить или сиять обвинение на основании разбора дела (например, «если станет очевидным, что человек Стих принадлежит Авлу Агерию по праву квиритов»), или, если дело шло о разделе имущества, присудить каждой стороне ее часть. Претор же назначал судью и день суда, на котором тяжущиеся представляли судье «формулу» претора, затем приводили доказательство своей правоты (свидетельские показания, документы, присяга), а судья произносил приговор в пользу истца или ответчика. Апеллировать можно было к вышестоящему магистрату или народному трибуну, имевшему право, наложив вето, вмешиваться в процесс на всех его стадиях, и до, и после решения судьи.

Отменено было долговое рабство. Если судья признавал наличие долга кредитору, должник мог или отказаться в его пользу от своего имущества, или отрабатывать свой долг. Было запрещено подвергать римского гражданина телесным наказаниям или оковам. Большую роль играли издававшиеся преторами интердикты, в основном для защиты владельческих прав, например: о возвращении в свое имение или дом человека, насильно оттуда изгнанного; об изъятии у неоплатного должника данного им в залог, но оставленного ему в пользовании рабочего скота и сельскохозяйственного инвентаря; о возвращении но требованию владельца данного им в ирекарий земельного участка и т. п. Сами эти интердикты, когда дело доходило до суда, имели силу закона.

На развитие права влияло и распространение рабства. Так, закон Аквилия снимал с раба всякую ответственность за его действия (вплоть до убийства), совершенные с ведома или по приказу господина. Никто не мог ограничить волю последнего или вмешаться во внутрснпюю жизнь фамилии. Совершенные в ее недрах преступления расследовал, судил и карал сам pater familias, правда, с привлечением в качестве свидетелей родственников и друзей.- Частным договором патрона и отпущенника определялись обязательства последнего: отработки, денежные взносы, завещания в пользу патронов.

Укрепление прав господ над рабами и владельческих прав собственников земли (в этом плане большое значение придается аграрному закону 111 г. до и. э., объявившему все оккупированные на ager publicus земли частными, т. е. свободными от ренты) часто рассматривали как результат присущего римскому праву индивидуализма. Однако теперь от такой точки зрения все более отказываются, подчеркивая стремление согласовать интересы индивида и коллектива6. Действительно, идея приоритета civitas, неразрывной связи «общей пользы» и пользы каждого гражданина сохранялась постоянно. Л она предполагала необходимое для процветания civitas укрепление владельческих прав граждан на землю, что стало особеппо актуально с распространением многолетних культур, а также укрепление власти хозяина над всеми ресурсами фамилии, и в первую очередь над рабами, становившимися основными работниками. Последнее было важно для гражданской общины и потому, что специфическая для нее форма демократии препятствовала развитию государственности и государственного аппарата, так что присущую развитому государству функцию подавления было естественно рассредоточить между наделенными абсолютной властью главами фамилий. О слабости же аппарата свидетельствуют, между прочим, и крайне несовершенные санкции законов. Так, различались leges perfectae, отказывавшие в эффективности любому, противоречащему им акту, leges minus quam perfectae, нарушение которых каралось штрафом, и leges imperfecte, не имевшие никакой санкции7. Подавляющее большинство преступлений, сурово каравшихся Законами XII таблиц, теперь наказывалось только штрафами или изгнанием, причем, если обвиняемый сам уходил в изгнание, дело против него прекращалось. Возможно, против такого положения дел было направлено требование Цицерона о соответствии наказания вине: за насилие - казнь, за скупость - штраф, за страсть к почестям-бесчестие (Cic. De leg., Ill, 20).

Некоторым шагом вперед по пути превращения суда в орган государства было учреждение в 149 г. до н. э. заменивших суд народного собрания постоянных судов - quaestion.es perpetuae - наряду с ранее существовавшими, но не игравшими особой роли decemviri stlitibus iudicandis, решавшими дела о гражданстве и свободе, и центумвирами - 105 судьями, выбиравшимися по трибам (по 3 человека от трибы) и занимавшимися главным образом делами о наследстве. Quaestiones perpetuae были учреждены в связи с принятием закона Кальпурния о вымогательствах и злоупотреблениях в провинциях (crimen repetundarum), затем в их ведение перешли дела об «оскорблении величества римского народа» {государственной измене), казнокрадстве, подкупе па выборах, убийствах, насилиях, подлогах. Впоследствии Сулла в связи с изданными им суровыми законами против ряда уголовных преступлений организовал отдельные суды - quaestiones publicas de falso, de parricido, de sicariis (Dig., 1,2,32).

Первоначально судьями были сенаторы; Гай Гракх передал суды всадникам, после чего началась длившаяся до 70 г. до и. э. борьба сословий за участие в судах. В конце концов судьи, согласно ежегодно составлявшемуся претором списку в несколько сотен человек, стали набираться из сенаторов, всадников и эрарлых трибунов. Согласно этому списку, магистрат назначал для каждого процесса несколько десятков приводившихся к присяге судей. Привлечение к суду по-прежнему оставалось частным делом. Обвинитель просил у претора или председателя суда - index quaestionis - разрешения выступить с обвинением того или иного лица. Обвиняемый вызывался и допрашивался. Через определенный срок (30-100 дней) назначался суд, на котором имело место расследование дела: выступление с речами за и против обвиняемого, допрос свидетелей, рассмотрение представленных документов, после чего большинством голосов выносился приговор. Если он был обвинительным, то по древнему праву провокации осужденный мог апеллировать к па-родному собранию или же в самый процесс мог вмешаться народный трибун. Вследствие остроты политической борьбы на решение судов сильно влияло социально-политическое положение обвиняемого и обвинителя, симпатии Е антипатии судей. Поэтому суды скорее играли большую роль в политических конфликтах, чем в выработке твердых правозащитных норм.

Немалое зпаченио имело умножение источников права. Помимо законов, принятых пародом или плебсом, и сенатусконсультов, к ним относились и эдикты преторов, эдилов, консулов, народных трибунов, решения судов (Rhet. ad Неггел., II, 13). Все они имели целью приспособить право к повой по сравнению с эпохой XII таблиц ситуации. Развитие товарно-денежных отношений вызывало к жизни многочисленные различные сделки по купле-продаже, аренде, займам, залогу, ипотеке, по найму работников, поручениям по ведению чужих дел, по образованию деловых товариществ. Рост крупных состояний усложнил дела о наследстве; использование рабов и отпущенников в качестве деловых агентов господ требовало какого-то оформления. Приток в Рим провинциалов и переселение римлян в провинции сделали необходимым регулирование деловых отношений между римскими гражданами и перегрипами, для чего в '247 г. до н. э. был назначен специальный praetor peregrinus. По словам Цицерона, такое обилие источников права, никак не обобщенных, хранящихся в разных местах, создавало большие трудности при изучении права. Право, говорит он, еще не превратилось в искусство - ars, хотя было бы нетрудно сделать его таковым, методично объединив его отдельные части. Для этого следовало бы все гражданское право разделить на немногие категории (genera), затем разделить их на составные части (membra) и дать им дефиниции. Тогда гражданское право превратилось бы в совершенное искусство (ars perfecta), великое и плодотворное, а не темное и трудное (Cic. De orat, I, 42-43).

Пока же такая работа пе была проведена, многие ораторы, по словам того же Цицерона, не знают права, не разбираются в таких вопросах, как usucapio, опека, права сородичей (gentilitas), родства (agnalio), положений о nexi (т. е. кабальных), о намытой рекой земле, о предельной высоте стен, о дождевой воде, стекающей с крыши соседа, о признании недействительным завещания и бесчисленных других положениях права. Они не умеют отличить свое от чужого, гражданина от перегрина, раба от свободного. Они ничего не понимают в запутанных делах о разного рода договорах и обязательствах (pacta, conventa, stipulation.es), в декретах и их толкованиях, в жизни тех, чьи дела рассматривают (Ibid., I, 24; 38). Хотя коэ-что из древпих установлений вышло из употребления, например: о правах сородичей на наследство человека, умершего без завещания, и близких родственников, однако, указывает Цицерон, надо знать законы, относящиеся и к таким установлениям. Он сам (Тор., 6) счел нужным дать определение термина «сородичи» (gentiles) как лиц, носящих тот же nomen, происходящих от свободнорожденных, предки которых не были в рабстве и не подвергались изменению статуса (capite deminutio), и упомянул имевшую место в суде цептумвиров тяжбу о наследстве, во время которой ораторам пришлось обсуждать все гтрава рода - gens и родословия - stirps (De orat, I, 39). Он подчеркивал важность для рассмотрения дела точных дефиниций: так, если кто-то украл у частного лица нечто посвященное богам, то, чтобы установить, является ли это воровством или святотатством, следует определить оба эти понятия (De invent, I, 8).

В речи за Цецину Цицерон произносит панегирик гражданскому праву. Тот, говорит он, кто презирает гражданское право, низвергает совместную жизнь и общую пользу граждан. Гражданское право необходимо охранять, ибо, если оно будет уничтожено, нельзя будет знать, что свое, а что чужое, не будет равпых для всех прав, никто не будет уверен в том, что сохранит полученное им от отца имущество, которое рассчитывает оставить детям. Какая польза будет от приобретения без уверенности в том, что его сохранишь по праву собственности, какая польза обладать имением без установленного предками права границ, права владения? Ведь в большей степени граждане получают наследство благодаря праву и закону, чем благодаря тому, кто его завещал (Pro Cecma, 25-26).

Вместе с тем ж Цицерон, и его современники выступали против слишком скрупулезного понимания закона, Цицерон считал, что следование букве закона может привести к несправедливости, и цитировал известную поговорку: Высшая законность - высшая несправедливость - surnmum ius - summa iniuria (De offic, I, 10). Настаивая на знании законов, он не пренебрегал и иного рода доказательствами, чтобы выиграть дело-Так, по его словам, защищая Опимия, убившего Гракха, следовало доказывать, что это убийство было законно, так как было совершено в интересах республики (Cic. De orat., II, 30).

Автор «Реторики к Геренншо» рекомендует оратору не отступать от текста закона, но, толкуя закон в интересах выигрыша дела, советует сказать, что в пен указано лишь необходимое, остальное предоставляется нашему пониманию, что надо следовать не букве закона, а воле законодателя, который, несомненно, хотел, чтобы все делалось самым правильным образом, тогда как написанное в одном законе не может быть исполнено из-за несоответствия с другими законами, обычаем, природой, справедливостью и добром - aequo et bono (Rhet. ad Herren., II, 9-10). По словам Цицерона, Антоний, отрицавший необходимость досконального' знания законов, особенно блестяще умел доказывать превосходство смысла перед буквой и выигрывал деда у противников, опиравшихся только па право, выступая против написанного за справедливое и доброе (contra scripturam pro aequo et bono.- Cic. BruL, 39).

Противоречие между обоими направлениями было столь актуальным, что даже в школах, где учились будущие судебные ораторы, упражнявшиеся в произнесении речей на темы предложенных им казусов, одним поручалось защищать букву закона - scrip turam, другим справедливость - aeqnitatem (Gic. De oral, I, 57). Такое па первый взгляд странное противоречие между высоким уважением к закону и противопоставлением его справедливости отчасти, видимо, объясняется тем значением, которое получили судебные процессы в жизни Рима III-I вв. до н. э. Сплошь да рядом они приобретали политический оттенок, даже когда речь шла о частных делах, поскольку стороны принадлежали к разным группировкам, а в речах ораторов затрагивались общезначимые для республики вопросы. Тем больший резонанс приобретали процессы, в которых оказывались замешанными видные политические деятели. Поскольку суд происходил публично, собравшийся народ живо реагировал на речи обвинителей и защитников. А найти путь к сердцу слушателей можно было скорее не толкованием малопонятных законов, а обращением к их пониманию добра и справедливости, к их эмоциям. Ораторы же стремились не только выиграть дело в суде, но и приобрести популярность, позволявшую им добиваться магистратур па- выборах.

Кроме того, частично под влиянием греческих мыслителей, частично в связи с конкретной ситуацией в Риме начинает формироваться если не абстрактная система права, то некая теория его истоков и составных частей. До нас, к сожалению, не дошли обоснования точки зрения, согласно которой право всецело определяется законами и постановлениями, принятыми пародом, но что такая точка зрения существовала, видно из возражений против нее Цицерона, естественно, не одобрявшего ряд принятых народом постановлений и опасавшегося еще более радикальных, например о переделе земли, что, с его точки зрения, было совершенным беззаконием (Do of fie, I, 7; III, 5). Чрезвычайно глупо, говорит он, считать законным (iusta) все то, что заключается в установлениях и законах, принятых пародом или даже изданных тираном. Если законность - iustita - состоит в повиновении таким законам и если мерить их меркой полезности, то всякий, имеющий такую возможность, будет нарушать закон для своей выгоды, а правом может стать разбой, прелюбодеяние, подлог, если все это будет одобрено голосами большинства (De leg., I, 14-16).

Таким произвольно принятым людьми законам Цицерон противопоставляет закон природы, право, проистекающее из естественного сообщества людей - natnralis societas. Это - всеобщее право и закон, основанный на человеческой природе, которой присуща любовь к людям, это высший истинный разум, подсказывающий, что надо приказывать, а что запрещать, и справедлив лишь тот, кто его знает. Гражданское право занимает в этом всеобщем праве лишь небольшое место. Зло и добро мы различаем не по закону, а по мерилу природы - naturae norma (Ibid., I, 4-6; 14-15). Неистинные законы, какими были, например, законы Апулея и Ливия, сенат может отменить, истинный закон отменить нельзя (Ibid., II, 6). Началом права Ј%ла природа, так как понятие права

зиждется не на мнении, а является врожденным, как религия, pietas, истина, почтение к лучшим, чувство самозащиты. К таким врожденным установлениям Цицерон, между прочим, относил империй магистратов, ибо без империя немыслимы ни дом, ни civitas, ни народ, ни весь человеческий род, пи самый мир. Из врожденных представлений возник обычай, по воле всех апробированный издревле, а затем обычай был закреплен законом (De invent., II, 22; De leg., Ill, 1). Закон для Цицерона, справедлив и соответствует природе, когда он защищает собственность, так как обогащение за счет других противно и природе, в основанному на природе общему для всех народов праву- ius gentium, а также законам отдельных городов и республик, утверждающих, что нельзя для своей выгоды вредить другому, что тот, кто подрывает сообщество людей, карается смертью, изгнанием, оковами, штрафом. Так подсказывает разум природы, который и есть закон божеский и человеческий (De of fie, III, 5).

В другом месте Цицерон рисует соотношение между ius gentium и ius civile: есть обширное сообщество, соединяющее всех людей; внутри пего другое, объединяющее людей, принадлежащих к одному народу, к одной civitas. Поэтому предки различали ius gentium и ius civile. То, что содержится в гражданском праве, может не содержаться в ius gentium, но то, что есть в последнем, должно содержаться и в гражданском праве. Основой и того и другого должна быть верность слову - fides, взаимное доверие, такие формулы, как: «Да не буду я обманут и привлечен к ответственности из-за тебя и твоего слова» или: «Среди хороших людей подобает поступать хорошо и без обмана». Ссылаясь на Кв. Сцеволу, он пишет, что подобные суждения имеют наивысшее значение в делах, основанных на честности, добросовестности - bona fide: опеке, товариществах, ведении чужих дел, купле, продаже, аренде, т. е. делах, которые скрепляют общество и в которых судья решает, что кому должно быть предоставлено. Естественное право предписывает быть справедливыми и к рабам, с которыми следует обращаться как с вечными наемниками, требуя от них работы и давая им то, что им причитается (Ibid., Ill, 17). Право должно быть равным и справедливым, так как оно было установлено для защиты низших от высших; и те и другие равны перед нравом и равно им обуздываются (Ibid., II, 12). В «Ретори-ке к Гереш-шю» право делится на несколько частей: природа, законы, обычаи, прецеденты, справедливое и доброе - aequum efc bonum, договоры. Согласно природе соблюдается то, что вытекает из родства и pietas. Законы - это то. что утверждается повелепием народа. По обычаю соблюдается то, что справедливо и без санкции закона. Прецеденты - это то, о чем был вынесен приговор и о чем говорится в декретах магистратов; опираясь па них, приходится учитывать, кто были судьи и когда были вынесены приговоры. Справедливость и добро должны соблюдаться, так как право имеет в виду добродетель и общую пользу. Наконец договоры - pacta - соблюдаются в соответствии с законами, а иногда и просто по соглашению (Rhet. ad Неггеп., II, 13).

Таким образом, хотя во времена Республики право еще не было приведено в стройную систему, ему не были чужды некоторые теоретические построения, обобщения и дискуссии на тему о том, что же такое право, каковы его истоки и каким образом можно примирить право и естественную справедливость. Несомненным для всех было понятие «общей пользы» (как бы она ни толковалась) как основы права, идея равенства граждан перед законом ж тезис suum quique, т. е. воздаяние каждому по его достоинствам и недостаткам, заслугам, возможностям, положению.

Однако, несмотря на множество принимавшихся разными органами власти законов и обилие судейских коллегий, правозащита была в плачевном состоянии. Связано это было с отсутствием действенных санкций законов и неразвитостью государственного аппарата. Обеспечение явки ответчика в суд и исполнения приговора оставались частным делом, так что «маленький человек» практически был бессилен против могущественного. Немалое значепие имел и принцип абсолютной автономии главы фамилии. Самовластие лиц из высших сословий практически не обузды-валось. В результате, как мы знаем из отрывков речи Цицерона за М. Туллия, господа вооружали своих рабов ж отправляли лх захватывать чужие земли, причем попытки бороться с такой практикой оставались безуспешными. Не соблюдался закон Петелия, дававший право должнику отказаться от имущества и сохранить свободу; долговая кабала процветала, а с кабальными обращались не лучше, чем с рабами. Известно (особенно из перипетий процесса Милопа, обвиненного в убийстве Кло-дия), что господа, опасаясь показаний своих допрашивавшихся под пыткой рабов, спешно отпускали их на БОЛЮ, так как свободного римского гражданина нельзя было пытать.

Искусство судебных ораторов типа Антония, апеллировавших не столько к праву, сколько к «естественной справедливости», т. е. к эмоциям, пуская в ход приемы, способные растрогать слушателей и судей (например, в суд приводились старики-родители и малолетние дети обвиняемого, демонстрировались рубцы от полученных им па войне ран и т. п.), часто приводило к оправданию несомненных негодяев, как, например, Сульпиция Гальбы: он был привлечен в 149 г. до тт. э. к суду за предательское избиение во время войны в Испании лузктаиского племени, сдавшегося ему под честное слово сохранить сдавшимся жизнь, и этим поступком Гальба подорвал величие римской fides.

Нередки были случаи подкупа судей, несмотря па все принимавшиеся против этого меры, так же как и против подкупа при домогательстве магистратур - ambitus. Против последнего с IV по I в. до н. э. было принято минимум 12 законов (de ambitu), причем наказания становились все более суровыми - от штрафа до пожизненного изгнания, но искоренить ambitus было невозможно, и он принимал все более уродливые формы. Такая же судьба постигла законы против роскоши (с 215 г. до н. э. до Цезаря включительно их известно семь), все более распространявшейся, законы против ростовщичества, ограничивавшие проценты по ссуде - не более 10-12 в год. Практически беззащитными оставались перегрины, несмотря на некоторые попытки оградить их от злоупотреблений. Хозяйничание наместников и римских дельцов в провинциях достаточно известно. А каждый отдельный перегрин всегда мог стать жертвой насилия, чему яркой иллюстрацией служит приобретший широкий резонанс случай, когда Домшций, дабы показать, что он не признает дарования Цезарем римского гражданства Цизальпинской Галлии, высек гражданина города Кома. Пропасть, отделявшая римского гражданина даже из числа либертииов, со всеми его правами и свободами, от хотя бы и высокопоставленного на своей родине негражданина, была огромна, и униженные подданные Рима, всячески льстя своим господам, их отпущенникам и рабам, по признанию Цицерона, ненавидели самое имя римлян.

Право, возшшшее и развивавшееся как право гражданской общины, с наступлением ее кризиса, с одной стороны, и в условиях недостаточного развития государственного аппарата - с другой, перестало удовлетворять требованиям жизни, теряло свою эффективность, что в известной мере сознавалось современниками. При некоторой демократизации оно тем не менее оказывалось неспособным защитить низшие слои граждан, не говоря уже о пегражданах. Оно становилось орудием в руках борющихся клик, что вызывало противопоставление гражданского права естественному праву и ins gentium, хотя последние два практически еще весьма слабо учитывались.

Новый мощный импульс развитию права был дан установлением империи с повсеместным распространением товарно-денежных отношений, с усилением класса-сословия не только италийских, но и провинциальных декурконов, со становившимся все более разветвленным военно-бюрократическим аппаратом, с переходом власти народного собрания как высшей законодательной и апелляционной инстанции в руки императора, на которого, по принятой фикции, были перенесены власть и величество римского народа.

Постепенно стал меняться самый характер суда и наказания. Все большее количество дел стало разбираться не назначенным магистратом судьей, а самими магистратами (процесс extra ordinem).

Умножалось число магистратов, имевших празо суда. Помпонпй называет 10 плебейских трибунов, 18 преторов, 6 эдилов, которые судили Б Риме (Dig., 1, 2, 34). В провинциях судили президы и их помощники. По некоторым делам, связанным с фиском, могли судить управлявшие казенным и императорским имуществом чиновники.

Права дуумвиров - судей в городах - урезывались в пользу правительственных чиновников, хотя право выступать обвинителями сохранялось и за частными гражданами, за исключением солдат и лишенных чести (famosi); солдаты, так же как женщины и рабы, могли выступать обвинителями только в делах «об оскорблении величества» (Dig., 48, 4, 7, 1-2; 8). "Известный римский юрист конца II в. приводит примерную формулу письменного обвинения: При таких-то консулах, у такого-то претора или консула Л, Титий заявляет, что он обвиняет Мевию по закону Юлия о прелюбодеяниях, так как она в таком-то городе, в таком-то доме, в такой-то месятт, при таких-то консулах совершила прелюбодеяние с Гаем Сеем (Dig., 48, 2, 3).

По мере углубления классовых противоречий все более суровыми становились наказания даже для римских граждан, причем равенство их перед законом исчезало с разделением граждан на lionestiores и iuimiliores. Так, бедняку, имевшему менее 50 золотых, запрещалось выступать обвинителем (Dig., 48, 2, 10). Не мог «маленький человек» вчинить иск высокопоставленному лицу за злонамеренный обман (dolo malo.- Dig., 4, 3, 11). Заключить ли в тюрьму обвиняемого пли оставить на свободе до начала процесса, решалось в зависимости от его богатства и достоинства (Dig., 48, 3, 1). Декурионов и «первых людей в городе» в противоположность простому человеку нельзя было приговорить к казни и изгнанию, не сообщив императору, в чем состоит их преступление и какой вынесен приговор (Dig., 48, 19, 27, 1-2). Разными стали и наказания. Простых людей бросали на растерзание зверям, сжигали, бичевали, отдавали па рудники или па государственные работы; «благородным» отрубали голову, изгоняли с конфискацией имущества и потерей гражданства или высылали без потери гражданства на острова. Телесные наказания и пытка, которой теперь стали подвергать не только рабов, но и iiumiliores, к ним не применялись. Такие жестокие наказания полагались по изданным Августом и его преемниками законам: по закону об оскорблении величества (по Ульпиану, подобного святотатству.-Dig., 48, 4, 1-2), включавшему теперь не только государственную измену, но и действия и слова, направленные против императора; по законам о насилии против общества (de vi publica) и против частных лиц (de vi privata), направленным против лиц, собравших в целях мятежа вооруженных свободных и рабов или изгнавших кого-либо из его имения или дома; по законам о разбое, убийствах, угоне скота, чародействе, подлогах, подкупах, злоупотреблении властью, обмане налогового ведомства, смещении межевых камней с целью захвата чужой земли, поджогах, «жестоком оскорблении», включавшем насилие над личностью (atrox iniuria), о разврате, изнасиловании мальчика или девушки, похищении и продаже свободного человека или чужого раба. Даже тела каз-ненпых теперь стали выдаваться родственникам для погребения лишь со специального разрешения, в котором могли отказать (Dig., 48, 24, 1). Тяжелым наказанием считалось и лишение чести (iniamia), дополнительно налагавшееся за клевету, оскорбление, грабеж, кражу, злонамеренный обман (dolus inalus), за брак, заключенный против воли тех, под чьей властью находились бракующиеся, за сводничество, двоеженство, двоему-жество (Dig., 3, 2, 1).

Суд перестал быть публичным зрелищем, процессы при единовластии утратили политическую значимость, и, соответственно, все меньшую роль играли эмоции и все большую - топкое и всестороннее знание права, умение его истолковать и приложить к конкретному случаю. Между тем право все более усложнялось. К прежним его источникам (из которых, естественно, исчезли новые законы народного собрания, поскольку таковое не созывалось, и плебисциты) прибавились законы императоров, их рескрипты, ответы на обращенные к ним прошения, комментарии и сочинения виднейших юрисконсультов. Пользовались и обычаем (longo consuetidine), приравнивавшимся к закону, потому что, как поясняет Юлиан, источником права является воля народа и безразлично, выражена ли она в писанном законе или пеписанном, принятом всеми обычае (Dig, 1, 3, 32). С увеличением императорского имущества и практическим отождествлением его с казной возпикло право фиска, пользовавшегося рядом привилегий перед частными лицами (Dig., 48, 14; Ulpian. Be inre fisci). Особо разрабатывалось право военное, трактовавшее права и обязанности солдат и ветеранов и устанавливавшее наказания, налагавшиеся па военных (Dig., 49, 16). Изучались все тонкости права в особых юридических школах.

Право ж суд, таким образом, становились централизованными, превращались из дела гражданской общины в дело государства.

Характерны в этом плане изменения, коснувшиеся фамилии. С развитием рабства и обострением классовой борьбы власти pater famUias для подавления рабов стало недостаточно, и эту функцию чем далее, тем более брало па себя государство. Его политика здесь шла в двух направлениях. С одной стороны, оно принимало суровые меры против любого проявления рабами сопротивления, с другой стороны, стремясь не обострять отношения до крайности, оно постепенно ограничивало злоупотребление господ их властью. Решительным шагом в первом направлении был знаменитый Силаиианский сенатусконсульт Августа, согласно которому в случае убийства господина все рабы, находившиеся с ним под одной кровлей или на расстоянии окрика, так что имели возможность прийти ему на помощь, но не пришли, подвергались пытке и казни. До калии рабов запрещалось вскрывать завещание убитого, дабы наследник, опасаясь за свое имущество, не попытался спасти обреченную фа-мшгито. С течением времени действие Силанианского сепатусковхульта расширилось, распространилось на малолетних рабов, па рабов родственников, живших вместе с убитым, наконец на отпущенников. В том же направления шло запрещение отпускать на волю рабов, когда-либо за-коватшых господином, т. е. неблагонадежных, и усиление мер по розыску солдатами и чиновниками беглых рабов.

Вместе с тем господа постепенно лишались права применять к рабам крайне суровые меры. Еще в относящейся ко времени Августа или Ти-берия надписи из ГЕутеол, содержащей правила для подрядчиков, бравших на себя организацию похорон, предусматривалось, что они же по требованию муниципального магистрата или господина производили порку или распятие рабов (Ли. ёр., 1971, № 88). С конца I, а особенно во II и III вв. господам fa также муниципальным .магистратам) запрещалось казнить рабов, отдавать их в гладиаторы или бестиарии, навечно заковывать, заточать в эргастулы. За преступления, предполагавшие тяжелые паказания рабов, теперь карал суд. Рабы, писал Ульпиан, могут привлекаться по всем преступлениям, кроме влекущих в виде наказания конфискацию имущества, поскольку имущества они не имеют. (Dig., 48, 2, 12, 4). Любопытно, что, уточняя обязанности префекта Рима, Септи-мий Север упомянул, между прочим, разбор жалоб господ на рабов, совершивших прелюбодеяние с их женами (Dig., 1, 12, 5). Даже такое, с точки зрения римлян, тяжелое преступление раба господин уже не мог покарать сам. За преступления, совершенные с ведома или по приказу господ, теперь несли ответственность сами рабы. Таким образом, несмотря на неоднократное повторение юристами тезиса о нерушимости власти господ, замкнутость мира фамилии была в значительной мере преодолена. Рабы в какой-то степени становились подданными не только господ, по и государства, тем более что оно стало принимать жалобы рабов на. плохое обращение господ, недостаточное содержание, и если жалоба подтверждалась, рабов принудительно продавали другому господину. В связи с появлением значительного слоя рабов, наделенных пекулиями и ведущих собственные дела, государство начинает регулировать и имущественные отношения не только между рабами и посторонними контрагентами, но и между держателями пекулиев и их господами. Регулировались и взаимоотношения между отпущенниками и патронами.