Римское право

В этот же период окончательно складывается и знаменитый принцип favor libertalis, по которому, если по той или иной причине вопрос о статусе человека либо о нраве раба на свободу доходил до суда и дело оказывалось сомнительным, его следовало решать в пользу свободы. По тому же принципу, если раб должен был получить свободу по исполнении какого-нибудь условия, а ему это условие мешали выполнить, он все равно получал свободу. Если наследник скрывал завещание, по которому раб освобождался, раб мог подать на него в суд, хотя вообще раб с господином судиться не мог. Не отнималась свобода, данная по завещанию, и в том случае, если завещание оказывалось недействительным. Хотя часто favor libcrtatis считают результатом влияния гуманистических идеи философов, он скорее обусловливался нежеланием раздражать людей и вызывать какие-нибудь эксцессы, отказав им в свободе, на которую они надеялись. Впоследствии Диоклетиан именно так формулировал причину, по которой он автоматически предоставлял свободу рабам, в течение 20 лет с ведома господина жившим как свободные (CI, VII, 22, 2). Вместе с тем в фамилию стали включаться свободные слуги, власть над которыми господина мало чем отличалась от власти над рабами (Dig.. 21, 1, 25, 2). Особенно примечательно, что во изменение права гражданской общины, не признававшего возможным превращение римского гражданина в раба, теперь (видимо, в конце II в.) законом была санкционирована самопродажа гражданина, достигшего 25 или даже 20 лет. Так юридически оформлялось разложение класса-сословия рабов, некоторые из которых становились владельцами средств производства, а также humiliores, значительный слой которых деградировал до уровня рабов.

Вообще в отношении фамилии мы видим в законодательстве известную двойственность. С одной стороны, рабы получали известную правоспособность, с другой, в плане экономическом власть pater familia оставалась прежней. Не только раб, но и находившийся под отцовской властью сын юридически не мог чем-либо владеть. За заключенные им сделки отвечал отец, все им приобретенное становилось собственностью отца. Исключение составляло только то, что сын приобретал на военной службе и благодаря военной службе - так называемый «лагерный пекулий». Во если солдат, например, получал наследство от какого-нибудь частного лица;, оно, как и наследство, оставленное рабу, принадлежало pater familias. По Улышану, не мог хотеть (velle) иди пе хотеть (nolle) тот, кто подчиняется власти отца или господина (Dig., 50, 17, 4). Когда перегрину даровалось римское гражданство, он получал и palria potestas - таким неотъемлемым компонентом прав римского гражданина она считалась. Видимо, как и прежде, здесь действовало отношение к фамилии как к основной производственной ячейке, все ресурсы которой должны были быть сосредоточены в руках главы, ответственного за добросовестное хозяйствование, пе только для своей, но и для общей пользы, для пользы своих детей; дети считались при жизни отца. как бы латентными владельцами - quasi domini, поэтому вступление в права наследования для них было продолжением господства, когда ояи получали свободное распоряжение имуществом (Dig., 23. 2, 11). Соответственно, составление завещания относилось не к частному, а к нубличпо-му праву (Dig., 28, 1, 3); общественной повинностью было опекунство, а магистрат, назначивший малолетний недобросовестного опекуна, отвечал по суду (Dig., 27, 1; 8). «Общей пользе» соответствовало не только сохранение и приумножение имущества для наследников, но к наделение приданым дочерей, дабы опц могли вступить в орак и рождать новых граждан (Dig., 23, 3, 2). О значении фамилии говорит и тот факт, что коллегии иногда именовали себя фамилиями; юристы признавали, что наименование фамилии относится также и к корпорациям, имеющим свой особый устав (Dig., 50, 16, 197).

Такую же двойственность мы видим и в регулировании правом эпохи Империи отношений собственности, в первую очередь земельной собственности. В литературе неоднократно высказывалось мнение, что при Империи собственность на землю утрачивает все черты коллективного начала и становится в полной мере частной.

В пользу такой точки зрения говорят некоторые факты. Так, хотя не только в провинциях, но я в Италии, особенно на севере, существовали паги и села со значительными элементами общинных отношений, в праве вплоть до Поздней империи, эти отношения не учитывались. Напротив, выделение из общин частных владельцев, посессоров, видимо, поощрялось и права их охранялись. Член любой группы, совместно владевшей имуществом, будь то сонаследники или деловые товарищества, мог потребовать раздела имущества, и требование его удовлетворялось назначенным для раздела судьей или арбитром.

Как считается теперь, в правление Августа, и, возможпо, в связи с его аграрными реформами, укреплявшими собственность землевладельцев, в праве появляется новый термин для обозначепия земельной собственности - доминий (применявшийся только к италийским владениям, тогда как на провинциальной земле, верховным собственником которой был император, существовало только владение). Домииий означал, что право собственности на землю приравнивалось к праву domirms на раба, т. е. становилось как бы ничем не ограниченной, полной частной собственностью. В первую очередь это было в интересах крупных земельных собственников, так как снимались ограничения, налагаемые земельным максимумом, и устранялись опасения, что новые аграрные законы приведут к переделу земли. И недаром, как показали современные исследования, именно с этого времени начинается распространение латифундий. Не видим мы в праве шшаких ограничений на отчуждение земли, залог, ипотеку, аренду. Процедура соответственных сделок была подробно разработана юристами и упрощена. Так, например, хотя манципация все еще применялась, она часто заменялась простой передачей - tradltio - с тем, чтобы затем по праву usucapio земля становилась собственностью покупателя. В провинциях манцииация вообще не применялась, там имело место только tradiLio.

Но, несмотря па все эти факты, римская частная собственность отличалась от частной собственности при капитализме, и ей всегда былп присущи черты, восходящие к характеру собственности в недрах гражданской обтцппы.

Хотя в принципе император был верховным собственником только провинциальной земли, по весьма скоро как нечто само собой разумеющееся было призшшо, что он является верховным собственником всей земли империи. Заменив собой римский народ, он унаследовал от civitas и контроль над распоряжением землей и ее добросовестной обработкой все под тем же лозунгом «общей пользы».

В первую очередь этот контроль сказывался в многократно повторяемых законах, дозволявших занимать землю, оставшуюся необработанной, собственником, владельцем, лицом, заменявшим владельца (например, отсутствовавшего наследника), арендатором, переставшим извлекать из земли доход (fructus, что означало и плоды, и доход). Занявший такую землю и начавший ее возделывать не мог быть изгнан с нее даже прежним собственником. В этом смысле принцип «трудовой собственности» сохранялся в полной мере. По-видимому, именно действенностью этого принципа можно объяснить тот факт, что, несмотря на введение в право понятия домипия, мы не находим у римских юристов ни сколько-нибудь четкого определения этого понятия, ни различия между dominium и pos-sessio, хотя, по их словам, между тем и другим не было ничего общего (Dig., 41, 2, 12, 1). Dominium и possessio могли совпадать, но могли и не совпадать, когда доминий принадлежал одному человеку, a possessio другому. Из Дигест мы узнаем, что владение обусловливалось факторами материальным (т. е. реальпым использованием) и духовным (т. е. волей сохранять владение), тогда как доминий от воли господина не зависел и не мог быть предоставлен только на время. Но помимо таких, достаточно абстрактных моментов реальная разница между dominium и possessio в сочинениях римских юристов не улавливается, хотя в современных трудах по римскому праву такое различие конструируется, часто на оспове скорее современного, чем римского юридического мышления. Dominus, не извлекавший из своей земли fructus, мог быть также ее лишен, как поссессор, арендатор, фруктуарий. И собственность на вещь, и владение ею одинаково определялись как право ее удерживать и вчинять за нее иск (Dig., 6. 1, 49, 2; 37, 1, 3, 2; 41, 1, 52). В обычном римском юридическом языке, когда речь не шла о казусе, требовавшем точных дефиниций, собственность безразлично именовалась possessio, pro-prietas, boimm, а всякий землевладелец именовался поссессором. Поссес-сорами часто называли и арендаторов городских земель, владевших ими, пока они продолжали вносить ренту. И во всех случаях неизменно действовал принцип «трудовой собственности»: переставшим пользоваться землей лишался ее в пользу того, кто брался ее возделывать.

Усложнение социально-экономических отношений обусловило детальную разработку нравом различных форм распоряжения землей. Огромное распространение приобрели различные типы аренды, и не только земли, но мастерских, или их отдельных частей, рудничных участков, принадлежавших государству, стад. Как аренда рассматривался и наем свободных работников или чужих рабов в виде ли найма услуг, или подряда, или заказа на какую-нибудь работу. Распространение приобрел и узуфрукт - предоставление своего имущества в пользование другому лицу, с тем чтобы оно извлекало доход из этого имущества без ущерба для него. Большое значение приобрел и ранее уже пзвестпый прека-рий - передача кому-нибудь земельного участка на условии, что владелец всегда мог потребовать его обратно. И хотя считалось, что прекарий основывался не на договоре, а на «благодеянии», юристы уделяли известное внимание прекарию, различая права прекаристов того или иного вида (например, прекарист, получивший отдельный участок, рассматривался как владелец по отношению ко всем, кроме собственника земли; прекарист же, сидевший на участке внутри имения, владельцем не считался) .

Разложение общип и расхищение общественных земель вело к умножению числа сервитутов, необходимых для крестьянского хозяйства. К прежним сервитутам, дававшим права на проход, прогон скота и проведение воды через чужое владение, прибавились пастбищный сервитут, водопой, право добывать известь, песок и т. п., причем иногда сервитуты устанавливались магистратами в принудительном порядке. Как и другие права, сервитуты утрачивались, бели ими не пользовались. Было сформулировано общее правило: своей ты делаешь вещь благодаря пользованию-и утрачиваешь ее вследствие непользования (Dig., 4, 6, 1, 1).

Живучесть этого унаследованного от гражданской оощины принципа поддерживалась не только заинтересованностью правительства в извлечении максимального дохода из земли, но и тем обстоятельством, что, если сам Рим, став столицей мировой державы, уже не был civitas, основывавшиеся римлянами новые или получавшие соответствующий статус старые города Италии и провинций зиждились на тех же основах, на которых некогда зиждилась сама римская община. Город был владельцем отведенной ему земли, часть которой делилась между гражданами,, часть оставалась в их коллективном владении, сдавалась в краткосрочную или долгосрочную аренду или использовалась как общие угодья. Город воспринимался как некая вечная, непреходящая цепность, первичное едипство, основа бытия граждан. Поэтому принцип «общей пользы» и связанный с ним принцип «трудовой собственности», порождаемые общинными отношениями или их существенными пережитками, не только не заглохли, но распространились, предполагая неразрывное единство и взаимообусловленность частных и общественных интересов а.

Известная двойственность проявлялась и в отношении юристов времен Империи к древнему праву. С одной стороны, оно признавалось незыблемой основой, с другой - прилагали себе пути новые течения. Из них, пожалуй, наибольшее значение имели, во-первых, апелляция к ins liomlnum, ius gentium, ius naturale, совпадавшим с aequum el bonum (хотя некоторые считали, что справедливость и добро совпадают с правом в целом; так, Ульпиан цитирует Цельса, определявшего право как ars Itoni et aequi.- Dig., 1, 1, 1). Насколько далеко заходили юристы в стрсмленип примирить ius с bonum et aequum, видно хотя бы из установления, по которому обвиняемый мог просить не применять к нему всей строгости закона (так называемое exec-ptio) с те:,;, чтобы возможности гражданского права (occasio iuris civilis), как поясняет Павел, пе пришли в противоречие с естественной справедливостью (aequitas naturale) и обвиняемый не пострадал из-за несправедливости обвинителя (Dig., 44, 4, 1, 1). Во-вторых, чем далее, тем более в суждениях юристов при определении вины начинала превалировать воля над действием, так же как при толковании законов, завещаний и т. п. превалировал смысл над буквой. Мы уже видели аналогичные элементы у Цицерона и в «Рето-рике к Гереннию». Теперь они усиленно развивались правоведами, между которыми шли на эту тему оживленные дискуссии3. Но если на Цицероне в наибольшей степени сказалось его отношение к «пе соответствующим природе» законам, принимавшимся народом и «тиранами», то теперь обращение к ius gentium и ius naturale, которыми, по словам Гая, пользовались наряду с ius civile и римские юристы (Gai. Instit., I, 1, 1), имело, видимо, иное значение. Оно позволяло в какой-то мере учитывать нормы и обычаи провинций. Гражданское право, будучи правом договорным, как правило, не рассматривало реально существовавшие между людьми отношения, на договоре не основанные. Так, например, оно очень подробно рассматривало права и обязанности землевладельца и арендатора-колона, если между ними был заключен арендный договор. Но все многообразие отношений между собственником земли и различными категориями сидевших на его земле работников, также охватывавшихся для римлян термином «колоны», в праве до Поздней империи не рассматривались. Единственное, что мы узнаем из сочинений юристов, это то, что, если договор об аренде не был возобновлен, колон (и его наследники) с молчаливого согласия обеих сторон может оставаться па земле (Dig., 2, 13, 11, 14), т. е. арендатор становился колоном уже не по договору, а на основе иных связей с господином. Не отражает гражданское право и игравших иногда большую роль отношений между патронами и сидевшими на их земле клиентами разлого происхождения, стоявших на разных ступенях зависимости. Такие отношения, видимо, с точки зрения римских юристов, были подобны прекарию, основывавшемуся не на договоре, а на «благодеянии» (Dig., 48, 26, 14), за каковым обычно скрывалась жестокая эксплуатация (недаром Павел предписывал «не оказывать благодеяния нежелающему».-Dig., 50, 17, 69).

Но все же с местными нормами и обычаями приходилось считаться. Например, в Дигестах говорится о порме процента, устанавливаемой согласно обычаям района (Dig., 22, 1, 1), о запрещениях в той или иной местности что-либо продавать, с которыми римские власти считались (Dig., 18, 1, 34, 1; 20, 1, 34), о соблюдении при продаже вина обычая района (consuetudo regionis.-Dig., 18, 1, 71). По обычаю района устанавливалось, падает ли убыток от стихийного бедствия на землевладельца или на колона (CI, IV, 65, 8). Некоторые преступления особенно сурово карались в той или иной провинции, например в Африке - похищение чужого урожая, в Мезии - кража чужих виноградников, в местах, где были рудники,-изготовление фальшивой монеты (Dig., 48, 19, 16,9), что, вероятно, тоже восходило к местным обычаям или праву провинции. Возможно, на местах как-то учитывалось и обычное право общин10. Ульпиан в общей форме предписывал учитывать consuetudo провинции или civitas (Dig., I, 3, 34; 37).

Обращение к ius gentium, якобы совпадавшим с aequitas, давало также возможность объяснить некоторые институты римского права тем обстоятельством, что они присущи всем народам. Так, например, объяснялось рабство и власть господ над рабами, право завоевателя на добычу и земли побежденных, право на земельный участок того, кто его первым оккупировал и начал возделывать, и т. п.

Понятие «по природе» - naturaliter - позволяло согласовывать древние установления с новыми, подсказанными велениями времени. Так, впервые у юриста конца 1 в. Яволена появляется впоследствии неоднократно развивавшийся тезис, гласящий, что, хотя по гражданскому праву раб ничем не может владеть и господин не может быть ему должен, по естественному праву раб свой пекулий «держит» - tenet naturaliter - и господин может быть его должником, что, согласно выводу одного исследователя, находит свою аналогию в известном рассуждении Сенеки о способности раба «по природе» оказывать благодеяние господинуа. Соответственно признавалось, что раб naturaliter может давать обязательства и по ним отвечать (Dig., 12, 6, 3; 44, 1, 14; 45, 1, 38, 7-8). Гражданское право, пишет Ульпиан, принимает рабов за ничто, по естественному же праву все люди равны (Dig., 50, 17, 32).

Упоминавшееся уже предпочтение воли законодателя букве закона, намерения - действию обусловливалось отчасти общим движением тогдашней культуры, сосредоточивавшейся скорее на внутренних переживаниях, чем на внешних действиях и обстоятельствах, отчасти - стремлением законодателей и юристов времен Империи как-то согласовать шз и aequitas. Такое согласование было тем более необходимо, что в народе право и суд пользовались все меньшим доверием. Так, Эпиктет призывал повиноваться законам бога, а не Мазурия и Кассия (Epict. Gonvers., IV, 16); в некоторых эпитафиях покойные ставили себе в заслугу, что никогда не судились (например, CIL, VI, 8012; XIV, 2605), а в Новом завете неоднократно повторяется совет не обращаться в суд, который приведет к тюрьме и разорению (Math,, V, 25, 26; Luc, XII, 58-59). «Не богатые ли притесняют вас и не они ли влекут вас в суды?» - говорится в послании Иакова (II, 6). Об отношении к суду свидетельствует и список ответов оракула на заданные ему вопросы, составленный в Италии или Галлии в конце III или начале IV в.1г На многочисленные вопросы об исходе тяжбы давался неизменный ответ: ты выиграешь дело, если дашь судье больше, чем твой противник. По словам Киприана Карфагенского, человеку более сильному ничего не стоит подкупить судью, возбудить ложное обвинение и повернуть закон в свою пользу (Cypr. Carth. Ad Donat., 10). По Эдикту Клавдия II, тяжущиеся, прибегающие к патроцинию могущественных людей, проигрывали свое дело (CI, II, 13. 1), по, судя по тому, что Диоклетиану пришлось повторить это предписание, оно никакого влияния не оказало, и к патроцинию тех, кто мог воздействовать на суд, продолжали прибегать. Естественно, что в таких условиях «маленькие» люди, и без того поставленные в неблагоприятные условия правом, относились к нему отрицательно. Противодействовать подобному отношению можно было, лишь пытаясь примирить право с «добром и справедливостью», не допускать, чтобы sunrnmm. ius вел к summa mmria, придерживаться не буквы, а смысла закона, не действия, а намерения обвиняемого. Так, если в I в. до н. э. беглым считался раб, на самом деле убежавший от хозяина, то в конце I и во II в. и. э, в сочинениях юристов подчеркивалось, что раба делает беглым его «расположение духа»: он мог считаться беглым, если только намеревался бежать, и мог беглым не считаться, если ушел из дома господина без соответствующего намерения (Dig., 21, 17, 1-14; 43, 1). Император Адриап предписал оправдывать совершивших убийство ненамеренно и осуждать желавших убить, хотя бы жертва была только ранена (Dig., 48, 8, 1). Согласно Гаю, рассматривая преступления, надо учитывать волю, а не результат (Dig., 48, 8, 14). То же повторил и Павел: наказуемо намерение, а не действие - consilium unusquisque non factum puniendnm est (Paul. Sent., V, 23, 3). Для развода, писал Гай, нужно постоянное к тому расположение души, а не внезапный взрыв гнева (Dig., 24,2, 3).

Тенденция к выявлению воли законодателя или частного лица, сталкивавшегося с законом, имела в значительной мере благотворные последствия. Известен приводимый Гаем пример неправильного и уже невозможного в его время подхода к делу старых юристов, когда человеку, подавшему в суд на срубившего его виноградники, было отказано в удовлетворении иска на том основании, что по Законам XII таблиц виноградные лозы следовало именовать деревьями, а в его иске буква закона не была соблюдена (Gai. Inst., IV, 11).

Но та же тенденция вызвала к жизни необычайную детализацию различных реальных и воображаемых или, во всяком случае, редких казусов. Так, если завещатель оставлял по легату (предписание наследнику передать какому-нибудь лицу определенное имущество) «имение с инвентарем», или «оборудованное имение», или «имение, каким оно было в момент моей смерти» (Dig., 33, 7), то правоведы подробнейшим образом рассматривали значение этих понятий, давали обширные списки предметов и людей, переходивших к легатарию в каждом из этих случаев. Немало места было в той же связи уделено расшифровке таких понятий, как «утварь», «одежда», «благовония», «украшения», «золото и серебро», «статуи», «ремесленники» и т. п. Столь же детально рассматривалось, что нужно понимать под «пороками раба», поскольку, по старинному правилу наблюдавших за торговлей эдилов, в случае, если продавец скрывал пороки раба (как, впрочем, и любой другой продаваемой вещи), покупатель, обнаружив их, мог потребовать обратно уплаченную сумму и дополнительный штраф. Пороки раба делились на телесные и душевные и подробно обсуждались. Например, ставился вопрос, является ли пороком бесплодие рабыни или склонность раба впадать в экстаз и пророчествовать (Labeo. Fragm., 28; Dig., 21, 2, 9-10).

Обсуждались казусы, казалось бы, бесспорные. Например, мать завещала имущество сыну, получила ложное известие о его гибели на войне и назначила другого наследника - а сын вернулся. Кто получает наследство? Или: кредитор дал в залог табериу - входит ли в залог имеющийся в ней товар? И если он этот товар продаст, купит другой и внесет его в таберну, то может ли кредитор требовать его по иску об ипотеке? (Dig., 20, 1, 34). Обсуждались и другие, более или менее воображаемые случаи, например: мой побочный сын был в рабстве у тебя, а твой у меня, мы договорились отпустить их; я твоего отпустил, а ты моего нет; спрашивается, по какому иску я могу тебя преследовать? (Dig., 19, 5, 5). Или: двое шли вдоль Тибра, один попросил у другого дать посмотреть ему его кольцо и уронил его в Тибр, можно ли ему вчинить иск «о содеянном»? (Dig., 19, 5, 23). Или: в завещании было написано: кто из братьев жепится на двоюродной сестре, получит 3/4 наследства, кто не женится - 1/4. Но она выптла за другого или не захотела вступать в брак. Так как пи один из братьев на ней не женился, получат ли они равные доли наследства, поскольку от них не зависело выполнить поставленное условие (Dig., 28, 7, 23). Гай задаст вопрос: если дикий зверь ранен так, что его можно поймать, сразу ли он становится нашим? По мнению Требапия, он наш, пока мы его преследуем, но если мы перестаем его преследовать, он будет принадлежать тому, кто его захватит. Если же кто-нибудь его захватит, пока мы его преследуем, он совершит кражу. Другие считают, что зверь становится нашим только в том случае, если мы его захватили, ибо может служиться, что мы его вовсе не захватим (Dig., 41, 1, 5, 1). Павел поясняет, что дерево; вырванное с корнем и пересаженное в другое место, пока не привьется, принадлежит прежнему хозяину, когда же привьется, следует за землей и если снова будет вырвано, не возвращается к прежнему хозяину, ибо может быть, что оно, получая питание из другой почвы, стало другим (Dig., 41, 1, 26, 1).

Иногда тем или иным предписаниям давалось некое моральное обоснование, например: дарение между супругами не признается действительным, ибо брак должен быть основан на любви, а не на корысти (Dig., 24, 1). По Павлу, за оскорбление мужа жена не может вчинить иск, тогда как муж за оскорбление жены может, ибо по справедливости мужья должны защищать жен, а не наоборот (Dig., 47, 10, 2). Тот же Павел разъяснял, что если кто-либо вырвет кого-нибудь из рук врагов или разбойников и получит за это нечто в дар, то этот дар нельзя отнять, поскольку такой дар не плата за исключительно трудное дело, ибо нельзя определенной платой оценить то, что относится к спасению (Dig., 39, 5, 34). Соответственно формулировались тезисы: «свобода не подлежит оценке», «свобода предпочтительнее всех вещей» (Dig., 50 17, 106; 122). В связи со стремлением дать точные определения понятий и казусов стоит и требование полной определенности во всех юридических сделках и отношениях. Продажа считалась действительной, если была уплачена определенная сумма в деньгах; нельзя было назначить наследником неопределенное лицо, например того, кто первым придет на похороны завещателя. Никто, пишет Помпошш, не может владеть неопределенной частью. «Если в имении есть многие, не знающие, кто какой частью владеет, то не владеет никто» (Dig 41 2, 32, 2).

Такая детализация и аккумуляция спорных случаев усложняли судебную процедуру, так как по одной и той же претензии было возможно вчинить различные виды исков, та истец или его консультант должны были выбрать наиболее им выгодный иск. Например, за насильственное похищение чего-либо можно было вчинить иск о возмещении в двух-или четырехкратном размере или требовать уголовного наказания (Gai. Inst., IV, 2; Dig., 3, 3, 4). Освободившему из колодок чужого раба можно было вчинить иск за воровство, но если выяснялось, что он освободил его из сострадания, то ему вчинялся иск о содеянном (Dig., 4, 3, 7, 7). Разнообразны были иски, возникавшие вследствие ведения рабами и сыновьями дел отца или господина. Господину мог быть вчинен иск на всю должную рабом или сыном сумму, если они ведали корабельными перевозками или были поставлены во главе какого-нибудь предприятия, или вчинить иск так, что часть суммы платил раб, часть господин или всю сумму платил раб (когда находившиеся в пекулии раба или сына товары делились пропорционально между кредиторами, среди которых был и сам господин); мог быть вчинен иск о пекулии или о сумме, затраченной рабом на дела господина. Кредитор, оценив стоимость пекулия, имеющихся в нем товаров, сумм, затраченных на дела господина, выбирал тот или ипой из этих исков (Dig., 2, 13, 4, 3; 14, 4, 11; 15, 3, 16; Gai. Inst., IV, 69-74). За совет чужому рабу бежать и оказанную ему при этом помощь можно было вчинить иск или за кражу раба, или за порчу раба (Dig, 9, 3, 1-5; И, 3, 5, 3; GI, IX, 20, 2). Колона, вырубившего деревья на арендованной земле, можно было привлечь и по иску об аренде, и на основании Законов XII таблиц, и на основании закона Аквилия о причинегшом ущербе (Dig., 19, 2, 25, 5), и т. п.

Сложность права требовала какого-то упорядочивания, систематизации, которую, как мы видели, считал необходимым провести Цицерон, дабы право превратилось в настоящее искусство. При Империи такая работа предпринималась неоднократно. Как известно, первой дошедшей до нас систематизацией права являются «Институции» Гая. Гай начинает с определения естественного права, ins gentium, и гражданского права. Затем он характеризует источники права и переходит к его частям: право, относящееся к лицам, право, относящееся к вещам, иски и порядок судопроизводства. Рассмотрение первого он начинает с деления людей по статусам - на свободнорожденных, рабов и отпущенников, и по их гражданской принадлежности - на римских граждан, латинов, перегринов и дедитициев. Римские граждане, в свою очередь, делятся на лиц правоспособных (sui iuris) и подчиняющихся власти главы фамилии (alieni iuris). В связи с этим определяются возможности перемены гражданства (получение римского гражданства латипами и лерегринами) и статуса - отпуск рабов иа волю и освобождение детей от власти отца путем символической троекратной продажи с последующим отпуском на волю, а также изменение статуса в результате так называемого capite deminutio трех родов: потеря свободы и гражданства (преступниками, присужденными к изгнанию на острова или каторжным работам па рудниках) , потеря гражданства с сохранением свободы (в результате более мягкого наказания - высылки иа острова) и изменение правового положения с сохранением свободы и гражданства, но вследствие освобождения от власти отца (эманципацик) пли усыновления. В связи с властью отца Гай перечисляет виды законного брака, так как только рожденные в таком браке дети поступали под отцовскую власть.

Вещи Гаи делит на входящие в имущество и находящиеся вне его, а также на вещи божеского права и вещи права человеческого, последние же -на общественные и частные. Общественные не включаются ни в чье имущество, а принадлежат совокупности граждан, частные принадлежат отдельным людям. Кроме того, он делит вещи на телесные ж бестелесные, до которых нельзя дотронуться и которые состоят из различных прав, как право наследования, узуфрукт, обязательства, сервитут ты. Заключает он классификацию вещей их делением по форме отчуждения на res mancipi и res пес mancipi. Затем Гай рассматривает формы отчуждения как материальных, так и нематериальных вещей и вопрос о праве собственности на вещи, изготовленные из чужого материала, который был предметом дискуссии, связанной с проблемой приоритета материи или труда. Подробно рассматриваются разные возможности приобретения имущества - лично или через тех, кто находится под властью. На первом месте здесь стоит все, относящееся к наследству и завещаниям, их типам, порядку составления, признанию завещания действительным или недействительным, к наследникам, делившимся на «своих* (дети и внуки, находившиеся под властью завещателя), «необходимых» (рабы, получавшие по завещанию свободу и имущество, от которого не могли отказаться) и посторонних. Все они, кроме рабов, получали срок на обдумывание того, принять наследство или от пего отказаться, но, приняв, были обязаны удовлетворить кредиторов покойного и исполпить все его распоряжения по легатам и фидеикомиссам, которые тоже составлялись но определенной формуле.

По определенной же формуле составлялись и различные сделки. Каждую из них Гай рассматривает по отдельности, указывая, в какой форме она должна быть заключена, чтобы считаться действительной. Например, купля-продажа была действительной, когда стороны договаривались о точно установленной цене в наличных деньгах (обмен вещи на вещь не считался покупкой). Определенная цена должна была быть оговорена и при аренде, причем Гай замечает, что не всегда ясно, имеет ли место покупка или аренда (например, вечная аренда городских земель или данный ювелиру заказ изготовить кольцо из его материала, когда сочеталась покупка материала с арендой труда ювелира).

Обязательства из деликтов возникали в случае кражи, нанесения ущерба или оскорбления. Все эти деликты тоже подразделялись на различные виды. Например, кража могла быть явной, когда вор был поймай на месте преступления, или неявной, когда он пойман не был. когда у обвипяемого находили украденную вещь и когда кто-нибудь укрывал краденое. За первый вид кражи полагалось возмещение в четырехкратном размере, за второй - в двухкратном, за остальные два - в трехкратном. Желающий искать спою вещь у вора должен был явиться к нему со свидетелями, голым (в одной набедренной повязке) и держать в руках чашу, чтобы руки его были заняты и оп не мог бы что-нибудь подбросить обвиняемому. Понятие кражи распространялось и на пользование даннои на хранение вещью и на наущение украсть. Но в соответствии с общей тенденцией по внимание принималось намерение: вором считался лишь тот, кто имел злонамеренный умысел. На несколько категорий подразделялось и оскорбление: оно могло быть простым или жестоким, нанесенным самому человеку или его жене, детям, рабу. Жестокое оскорбление определялось: действием - например, сечение розгами; местом - если оно было нанесено в театре, на форуме; личностью оскорбителя и оскорбленного - например, если первый был плебей, а второй магистрат или сенатор. Заканчивались «ИнституЦИПЙ книгой, посвященной искам, относившимся к лицу, когда взыскивалось должное по контракту или по деликту, и относившимся к вещи, когда утверждалось или предъявлялось право на какую-нибудь материальную или нематериальную вещь. Иногда истец мог требовать и возмещения, и наказания, как, например, при похищении имущества с применением насилия. Гай перечисляет древние виды исков, уже неприменявшиеся, и современные ему виды, приводит соответствующие формулы, излагает порядок процедуры, когда тяжба имела место между римскими гражданами или римским гражданином и перегрином, причем, по принимавшейся каждый раз фикции, перегрин мог считаться как бы римским гражданином, если тяжба основывалась на законах, распространявшихся и на перегринов, папример на закопе Аквилия об ущербе, назаконах о краже. К разделу об исках примыкает непосредственно связанный с ним раздел об интердиктах и декретах магистратов {преторови проконсулов), дозволяющих или запрещающих нечто сделать с тем, чтобы этими декретами и иптердиктэ_ми руководствовался судья. Послед ние параграфы этой книги посвящены наказаниям тех, кто подал в суд на того, на кого не имел права жаловаться (на родителей, патронов и их детей), или вчинил иск для того, чтобы нанести бесчестие ответчику.

Гермогениап, Флорентин и др., отрывки из сочинений которых были включены в Дигесты. Они, например выделяют: государственное право (ins publicum), относящееся к статусу Рима, к общественной пользе, жрецам, магистратам, священнодействиям; частное право, относящееся к пользе частных лиц и состоящее из требований природы, которым она сама учит все живое, право, общее всему человеческому роду (почитание богов, служение родителям и родине, защита себя от насилия и несправедливости, война, царская власть, размежевание земель, купля-продажа, аренда, обязательства, отпуск на волю рабов и самое рабство, хотя по естественному нраву все люди рождаются свободными, наконец, вообще деление людей на свободных, рабов и отпущенников); гражданское право, которое может включать кое-что из двух предыдущих категорий и состоит из законов, плебисцитов, сенатусконсультов, декретов принцепсов и комментариев знатоков права (Dig., 1, 1-7). По Улышаиу, право предписывает жить честно, никому не вредить, воздавать каждому должное, а знание права - юриспруденция - это знание вещей божеских и человеческих, знание того, что справедливо и что несправедливо (Dig., 1, 1, 10). Павел дает несколько иное определение различных видов права: естественное право совпадает с добрым и справедливым, гражданское же право - это то, что в civiias полезно всем или большинству (Dig., 1, 1, И).

Об уделявшемся праву и разработке связанных с ним вопросов внимании свидетельствует многочисленность сочинений римских правоведов времен Империи, известных нам по включенным в Дигесты отрывкам. Они писали обширные комментарии к законам, эдиктам, разбирали спорные вопросы, давали дефиниции. Превращая право в «искусство», они держались той же, но возможно, с- вариантами, классификации, что и Гай, поскольку, когда право было кодифицировано, в Дигестах и Кодексе Юстиниана сохранилась примерно la же рубрикация, что и в его «Институциях». Основное внимание правоведы уделяли вопросам собственности, и особенно приобретению собственности по наследству (наследству, легатам и фидеикомиссам посвящены четыре книги Дигест), вероятно, потому, что наследство испокон веку считалось наиболее законным и прочным правом на имущество (Dig., 41, 1, 2, 13, 4,).

Как уже упоминалось, большое значение имели собранные в Кодексе Юстиниана ответы императоров на обращенные к ним вопросы, возникавшие в ходе тяжб, на жалобы, просьбы и т. п. Судя но таким обращениям к императорам, ни знание права, ни правозащита не стояли на высоте, и императорам или, вернее, состоявшим, при них юрисконсультам приходилось входить во всякие мелочи, которые должен был бы решить судья. Так, Александр Север разъясняет Мукатравлию, что если некий Аполлинарий взял на себя издольный выпас стада с тем, чтобы приплод делился между хозяином и пастухом, то судья должен заставить его выполнить договор (CI, II, 3, 9). Карпу он пишет, что для доказательства статуса свободнорожденного недостаточно свидетельских показаний и надо представить документы (CI, IV, 20, 2). Аврелий Папий жаловался императору, что его продали его собственные рабы с условием, чтобы покупатель вывез ого с родины, затем он оыл перепродан и отпущен новым господином на свободу, но хочет восстановить свой статус свободнорожденного. Император предписывает ему обратиться к судье, который, кстати, должен наказать и виновных в таком злодеянии рабов (CI, IV, 55, 5). Гордиан III пишет Квкнтилиану, что если рабы против его воли срубили деревья, которые по уставу сальтуса колон не должен был рубить, то он может не опасаться, что ему придется отвечать за вину рабов, а выдать их для наказания (CI, III, 34, 2). Он же разъясняет Помпонию Сабину, что наследник колона обязан быть его преемником в аренде (CI, IV, 65, 10), а Корнелию - что отпущенник обязан патрону услужливостью и почтительностью, а не рабской службой и что тем более его нельзя держать в оковах (GI, VI, 6, 6). Диоклетиан рекомендует Сосию, жену которого похитил раб, обратиться к нрезиду провинции, обвинив самого раба, а не его господипа (CI, III, 3, 4). Оп же разъясняет Русцитиану та Павле, что нельзя взыскивать долги землевладельца с колопов, а долги колонов с землевладельца (CI, IV, 10, 3; И), а Пациниану - что тех, кто нанялся к нему на работу на оговоренное время, судья должеп заставить выполнять договор (GI, IV, 65, 22). Гал-лиен писал Аврелию Тимофею, что арендодатель не имеет права требовать с арендатора платы, большей, чем было оговорено в контракте (CI, IV, 65, 16).

Часто давались разъяснения о незаконности обращения в рабство свободного, если только он не продал себя сам. Видимо, в этом отношении было немало злоупотреблений. Так, человека могли угрозами принудить признать себя рабом (CI, VII, 16, 6). Свободные слуги и служанки, поскольку они причислялись к фамилии, дарились, продавались, давались в приданое, и по их жалобе императоры разъясняли, что подобные акты, так же как исполнение «рабской службы» и продажа детей родителями, не делают их рабами (CI, VII, 14, 2; 14, 14; 16, 1; 16, 12; 16, 16; VIII, 16, 6) и т. п.

Император оставался последней надеждой тех, кто не сумел добиться правосудия. А что его нелегко было добиться, видно из приводившихся выше данных об отношении к суду народа и из многократного повторения, вероятно, остававшихся неэффективным!-! законов против берущих взятки магистратов, судей, обвинителей, лжесвидетелей. Но хотя все эти лица, если из-за их преступления осуждали невинного, приравнивались к убийцам (Dig., 48, 8, 1), злоупотребления искоренить было невозможно, Закон и право со временем становились все менее действенными, несмотря на труды правоведов и ужесточение кары.

Таким образом, римское право прошло долгий путь развития, неразрывно связанный с эволюцией общественного и политического строя. Эту связь ясно сознавали и сами римляне. В «Энхиридионе» Помпоний рассматривает историю права на фоне изменений, вызванных сперва борьбой патрициев и плебеев, затем установлением и определением функций различных магистратов и наконец возникновением принципата. Римское право формировалось как право гражданской общины и еще долго сохраняло элементы, порожденные существовавшими внутри нес отношениями, приспосабливаясь одновременно к новым условиям. Но по мере того, как города, несмотря па все усилия правительства, теряли свой характер гражданских общий, по мере обострения социального неравенства и классовой борьбы, когда все более ясным становилось, что «общая польза» превратилась в пользу для военно-бюрократического аппарата и крупнейших собственников из высшего сенаторского сословия, право, фиксируя этот процесс, во многом становилось прямо противоположным праву гражданской общины. Былое равенство граждан перед законом сменилось неравенством tionestiores - «благородных» и humilio-res - «простого народа». Категорическое запрещение порабощать римского гражданина сменилось признанием законности самопродажи в рабство. Нарушена была в известной мере замкнутость фамилии. Принцип, согласно которому но должно было быть неопределенности в собственности, поскольку каждый землевладелец отвечал за добросовестную обработку своего имения, из-за умножения числа эксплуатируемых земледельцев (нрекаристов, держателей, колонов, фруктуариев) и усиления их зависимости от собственника земли, а также в силу признания императора верховным собственником земли п расширения земель, действительно принадлежавших императору и фиску, этот принцип стал постепенно сменяться фактическим расщеплением прав на земельный участок, формированием длинной лестницы ответственных за него лиц, а контроль гражданской общины сменился контролем государства. Так рождалось право Поздней империи, опиравшейся уже не на аитичные города, а на не связанных с городами крупнейших собственников, на земле которых сидели прикрепленные к ней колоны, и на вновь укрепившуюся общинную организацию крестьяп.

Но именно гибкость римского права, разрабатывавшего казусы и нормы, возникавшие как из развития товарно-денежных отношений, так и из отношений, предвосхищавших феодальные, сделало его источником, из которого черпали материал юристы последующих эпох.

Размещено на Allbest.ru