Развитие политической мысли и юриспруденции

Концепция Харта уже значительно расходится со взглядами Дж. Остина, и это объясняется не только тем, что Харт жил и творил в условиях преобладания плюралистической демократии, в новых условиях оппозиции либеральных и консервативных идей. Харт в отличие от Остина сделал ряд уступок естественно-правовой традиции и синтезировал в своей концепции некоторые элементы нормативизма Кельзена и аналитического позитивизма Остина. Ближе всего к Остину Харт стоит в вопросе об истолковании взаимоотношений права и морали.

Большое распространение и дальнейшие модификации получила классификация правовых правил на первичные и вторичные. Отсутствие вторичных правил, согласно Харту, есть признак правовой системы примитивного, традиционного сообщества. Там, где нет такого различения юридических правил, не существует и парламентского процесса, который оказывает обычно содействие в их различении и обособлении. Если в обществе восприняты правила признания в вышеуказанном смысле, то и чиновники, и рядовые граждане обеспечиваются тем самым весьма авторитетным критерием для идентификации первичных правил обязывающего назначения. Теоретическая конструкция права и правовой системы Харта, доминировавшая в Великобритании в середине нынешнего века, впоследствии подверглась (вместе с другими позитивистскими течениями) философской и социологической критике, особенно со стороны американца Рональда Дворкина, профессора юриспруденции в Оксфорде. В книге под названием "Если о правах говорить серьезно" он возражал позитивистам: ни один законодатель (т. е. тот самый "суверен, устанавливающий закон-приказ") не может позволить себе игнорировать общественные взгляды или чувство неправды, поскольку общественное мнение, как бы ни было оно переменчивым и текучим, тем не менее возводит границы вокруг той области, которую парламент и правительство могут "проигнорировать только теоретически".

Концепция Харта, пребывая в русле юридико-аналитической версии современного позитивизма, относится в силу определенного своеобразия своих конструкций и подходов к категории так называемого лингвистического юридического позитивизма. Еще одной разновидностью современного юридического позитивизма является нормативизм Кельзена.

5. Позитивистский нормативизм Кельзена

Одним из наиболее великих представителей правовой и политической мысли ХХ века является Г.Кельзен.

Основная работа Г. Кельзена (1881-1973), австрийского философа права, последние годы жизни которого прошли в США, называется "Чистая теория права". Под этим названием строилась такая теория позитивного (т. е. существующего и действующего) права, которая, в обеспечение своей "чистоты", отказывается заранее от познавательных усилий в отношение всех элементов, которые являются чуждыми позитивному праву. Пределы подобного ограничения предмета научного обсуждения должны быть, по авторскому замыслу, отчетливо зафиксированными. И эта фиксация должна охватить следующие два направления: специфическая и специальная наука права должна различаться и обособляться от философии справедливости, с одной стороны, и от социологии (познания социальной реальности), с другой стороны.

Если соотнести предмет чистой теории права и философии справедливости, то окажется, по толкованию Кельзена, что чистая теория права как наука не в состоянии ответить на вопрос "что такое справедливость?", потому что этот и другие связанные с ним вопросы не могут быть (по принципиальным методологическим соображениям) раскрыты "научно".

Предмет изучения теории права ("общей теории права") составляют законодательные нормы, их элементы, их взаимоотношения, правопорядок как целое, его структура, отношения между различными правопорядками и, наконец, единство права в плюральности позитивных законных порядков (правопорядков). Цель теории- снабдить юриста (правоведа и практика), прежде всего судью, законодателя и преподавателя пониманием и описанием (по возможности точным) позитивного права (законодательства) их страны. Такая теория выводит свои понятия исключительно из содержания позитивных законодательных норм (именно "норм", а не "правил", как в конструкции Харта.

Чистая теория права рассматривает свой предмет как некую копию трансцендентальной идеи; она проводит в то же время ясное различение между эмпирическим правом и трансцендентальной справедливостью путем исключения последней из своего специального научного рассмотрения. Она видит в праве не проявление сверхчеловеческой власти, а специфическую социальную технику, основанную на человеческом опыте. Чистая теория права отказывается быть метафизикой права: "то, что не может быть обнаружено в содержаниях позитивных юридических норм, не может войти и в правовое понятие" . Чистая теория права, по разъяснению Кельзена, это скорее структурный анализ позитивного права, нежели психологическое или экономическое объяснение его факторов или моральных и политических оценок его целей. Ее базис, ее глубинное основание не в метаюридическом принципе, а в логико-юридической гипотезе- гипотезе о базисной норме, установленной логическим анализом реального юридического мышления.

Позитивистский вариант кельзеновского правоведения получает дополнительное объяснение в традиционной для всей позитивистской философии и социологии- от Конта до М. Вебера- трактовке соотношения науки и политики. Кельзен исходит из того, что независимость науки от политики является общеизвестным положением. Под этим обычно подразумевают, что поиск истины, который образует сухцественную функцию науки, не должен быть подверженным влиянию политических интересов, которые преследуют задачу установления либо удержания определенного общественного порядка (строя) или какого-то общественного института. Политика есть искусство управления, можно сказать, практика регулирования общественного поведения людей. Политика в то же время есть некая функция воли, и как таковая она предстает в виде активности, предпосылкой которой является осознанное или неосознанное усвоение ценностей, реализация которых и составляет цель упомянутой активности.

Наука в данном случае есть функция познания, ее целью является не управление, а объяснение. Ее независимость от политики подразумевает в конечном счете, что ученый не должен заранее склоняться в пользу какой-либо ценности; он должен, таким образом, ограничивать себя объяснением и описанием своего объекта и не обсуждать его с позиций добра или зла (пользы или вреда) и тем самым не заниматься выяснением, соответствует ли объект или не противоречит ли он заранее известной ценности. "Научные суждения есть вывод относительно реальности; они по определению своему являются объективными и независимыми от пожеланий и опасений субъекта, делающего определенный вывод, потому эти суждения являются верифицируемыми (проверяемыми) опытным путем. Они либо истинные, либо фальшивые. Ценностные суждения, однако, предстают субъективными по своему характеру, поскольку они базируются, в конечном счете на личности оценивающего субъекта вообще и на эмоциональном элементе его сознательности в особенности" (Что такое справедливость?). После такого исходного положения Кельзен делает две оговорки. Принцип исключения ценностных суждений из сферы науки, по-видимому, требует поправки для того случая, когда речь идет не о том, является нечто истинным или нет, а о том, является ли оно плохим или хорошим. Кроме того, все сказанное до этого относится к области науки политики, а не к "политической" науке, поскольку последняя, будучи инструментом политики, совсем не наука, а лишь политическая идеология.

Прагматический позитивизм

Одной из разновидностей современного юридического позитивизма следует считать прагматический позитивизм в праве (американская и скандинавская школы "реального права"). Если аналитическая юриспруденция с ее формализмом и догматизмом получила прозвище "юриспруденция понятий" (Р. Иеринг), то реальную школу в правоведении можно по аналогии назвать "юриспруденцией выработки и принятия решений".

Реалисты в правоведении были восприняты настоящими возмутителями академического спокойствия, когда во всеоружии методов современной психологии и социологии стали фиксировать внимание на том, что суды и представители юридической профессии делают в действительности. Наиболее известной в этом плане стала книга Джерома Франка "Право и современный разум" (1930), которая, по отзыву члена Верховного суда США Ф. Франкфуртера, не столько дала прибавку к существующему фонду научных знаний, сколько призвала к радикальному пересмотру того, что в наше время предстает пред нами как знание или как истина.

Книга, в частности, понуждала пересмотреть сложившиеся представления о праве, поскольку Д. Фрэнк бросил вызов так называемым конвенциональным суждениям (условным суждениям, юридическим фикциям) и поставил под сомнение то, "как мы думаем и что мы думаем о праве". При этом автор опирался на опыт и суждения юристов-практиков. Так, он нашел себе союзника в лице судьи и теоретика права О. Холмса, который утверждал: "Общие пропозиции (предположения) не решают конкретных случаев".

В предисловии к 6-му изданию работы (1949) Франк провозгласил этот набор позиций в истолковании права не лишенным недостатков вследствие того, что речь сводится фактически к обсуждению "актуальности прошлых решений". Другим "очевидным промахом" Фрэнк посчитал словосочетание "правовой реализм", которое было использовано для описания работы суда (намерение было взглянуть на работу суда глазами не юриста-жреца, а юриста "реалиста", юриста "экспериментатора" и т. д.).

Реалисты подверглись резкой критике всеми разновидностями школ традиционного подхода- правыми и левыми, которые увидели самое уязвимое место в концепции реалистов в их пренебрежении к моменту нормативной определенности в праве. В ответ Фрэнк возражал, утверждая, что в значительной своей пропорции судебные решения все же являются непредсказуемыми до того момента, пока судебное дело не принимается к производству или пока оно не начинается слушаться в судебном заседании.

В работе Фрэнка нет специальных упоминаний о естественном праве, но есть общее высказывание о его актуальности. "Я не понимаю, как любой добропорядочной человек сегодня может отказаться принять за основу современной цивилизации те фундаментальные принципы естественного права, которые относятся к человеческому поведению и которые были провозглашены Фомой Аквинским. Среди них- первичность стремления к общему благу, не причинение вреда другим, воздаяние каждому своего и вторичность таких принципов, как "не убий", "не укради", "возвращай врученное тебе по доверию".

Политико-правовые идеи солидаризма и институционализма

Политическая мысль Западной Европы начала века, особенно Франции, начала века, фокусировалась на двух основных направлениях, связанных с истолкованием традиционных консервативных и либеральных учений и на истолкованиях привлекавшего все большее внимание социализма- социализма безгосударственного (традиции анархизма), социализма этатистского (марксизм и советский опыт) и социализма реформистского (Л. Блюм), ревизионистского и социализма "по ту сторону марксизма" (именно так называлась работа 1927 г. авторитетного теоретика этого направления Анри Мэна). В середине 30-х гг. заметным делается влияние опыта национальных тоталитаризмов и опыта советского партийно-государственного социализма.

Если в области социалистических политических идей главной новацией стал синдикализм (он рассмотрен в разделе об анархизме) и социал-реформизм, то в области теоретического правоведения обновление шло на основе социально-позитивистского правоведения, которое представлено в этот период именами Л. Дюги и М. Ориу.

Творчество Леона Дюги (1859-1928), теоретика права, конституционалиста, декана юридического факультета в Бордо, приходится на тот период, когда в европейских странах происходило возрождение идей естественного права (юснатурализма). И хотя это возрожденческое движение не было в состоянии раз и навсегда нарушить доминирующее положение юридических позитивистов, все же интеллектуальное и нравственное недовольство позитивизмом содействовало обновлению восприятия и трактовки тех вопросов, которые позитивисты в силу своей задогматизированности не в состоянии были адекватно воспринимать и объяснять.

Дюги предстает в конечном итоге защитником социально-юридического, т. е. позитивистского и социологического, понимания права, однако с некоторыми отступлениями в пользу естественно-правовой традиции.

Таким образом, общий замысел Дюги предстает как решительное намерение поместить право и его знатоков- юристов в некоторый новый и более адекватный контекст обсуждения природы и назначения права и государства. В этом своем намерении он нашел поддержку среди основателей и главных авторитетов социологического позитивизма (Сен-Симон, О. Конт, Г. Спенсер) и современников, в частности Э. Дюркгейма, который в своих работах методологического свойства настойчиво утверждал, что право есть не что иное, как "непосредственный результат социальных факторов".

В своем обосновании новой системы прав коллективов и прав индивидов Дюги отказывается видеть в современных обществах только бесконечные конфликты аппетитов, столкновения грубых сил или же существование непримиримой вражды капиталистического и рабочего классов, которая может окончиться "только крушением одного из них". Классы современного общества предстают в изображении Дюги собранием индивидов, между которыми существует "особенно тесная взаимная зависимость" (т. е. особо тесная солидарность), так как они совершают одинаковую работу в общественном разделении труда. При этом взаимная зависимость, которая людей соединяет в силу их принадлежности к одной и той же социальной группе, является, как это было показано Э. Дюркгеймом в его "Общественном разделении труда", следствием взаимосвязей тех различных частей работы, которые выпадают на долю каждого при удовлетворении общих потребностей.

Помимо социальной солидарности людей объединяют и интегрируют в новые общности те правила поведения, которые заданы не правами индивидов или коллективов (их Дюги полагает иллюзорными и просто несуществующими), а социальной нормой. Происходит подобное дисциплинирование и объединение по той простой причине, что все люди существа социальные, что всякий социальный акт, нарушающий социальную норму, обязательно вызовет "социальную реакцию" и т. д. "Всякое общество есть дисциплина, а так как человек не может жить без общества, то он может жить, только подчиняясь какой-нибудь дисциплине". Концептуальной разработке темы о социальной норме, основанной на соединяющей людей взаимной зависимости, Дюги придавал основополагающее значение и для науки, и для последующего существования современного общества и отдельного человека. "Как Эвклид основал всю свою геометрическую систему на постулате параллелей, так и современный человек может основать всю политическую и социальную систему на постулате нормы поведения, обязательной для всех". Социальная норма не есть моральная норма, однако ее можно и нужно считать нормой правовой. Подобно норме правовой, она относится к внешним проявлениям человеческой воли и не обязательна для его внутренней жизни. Кроме того, как полагал Дюги, социальная норма является как бы "органическим законом общественной жизни", впрочем, это выражение следует понимать не более как метафору. Такова главная особенность социальной нормы, призванной вытеснить в правопонимании образ правовой нормы в ее многовековом иллюзорном восприятии и употреблении.

Творчество Дюги в области концептуального обновления правоведения вызвало вначале широкий отклик. По мнению П. И. Новгородцева, попытки Дюги внести понятие солидарности в круг идей государственной науки следует считать его большой заслугой и несомненным шагом вперед. Если не считать Менгера, который не был специалистом государственного права, Дюги единственный из выдающихся представителей своего предмета, вводящий в область юриспруденции начала нового общественного сознания". Аналогичная оценка высказана в адрес Дюги другим русским правоведом М. М. Ковалевским. И все же похвала не была безоговорочной. Если прочитать весь труд Дюги от начала до конца и проследить, в какой мере на его отдельных идеях отразилась идея солидаризма, то трудно не согласиться с тем, писал П. И. Новгородцев в предисловии к переводу "Конституционного права", что "отражение этой идеи в доктрине Дюги является недостаточным и поверхностным".

Институцмонализм вырос на базе признания и своеобразного истолкования того факта, что существующие в каждом обществе коллективы (социальные общности, учреждения), такие как семья, члены одной профессии, добровольные ассоциации, а также коллективы, организованные во имя удовлетворения умственных и иных запросов, следует воспринимать учреждениями интегративными, т. е. обеспечивающими сплочение общества в нацию-государство. При этом интегративная роль подобных коллективов выполняется ими вместе с выполнением более частных ролей, связанных с таким служением, которое выгодно им самим.

Теорию институционализма наиболее успешно разрабатывал Морис Ориу (1859-1929), который извечную проблему противоположения интересов индивида и государства истолковал в духе христианского коллективизма первых его веков, однако сделал это с некоторыми новациями, обусловленными современной социально-исторической ситуацией. Теория институции, понимаемой как учреждение, установление или же некая коллективность, отказалась от использования договорной теории (концептуального ядра либеральной теории) и от командно-административной законности социалистов и выдвинула ряд принципиально новых положений, которые получили затем весьма широкое популистское употребление.

Концептуальная основа теории институции восходит к идее равновесия, которую Монтескье в свое время положил в основание своей теории разделения властей. Суть ее состоит в том, что правопорядок пытаются уподобить системе физического равновесия сил и всю жизнь современных государств представить себе как "бесчисленные социальные равновесия, соединенные в сложную и запутанную систему" (Н. Н. Алексеев). политический юриспруденция естественный право

Централизация национального (общегосударственного) права сводится к тому, что установление правовых норм и санкций становится делом центральной политической власти и осуществляется отделенной от частной собственности правительственной властью, т. е. судебной и административной. В отношении норм права юридическая централизация происходит следующим образом. Она возникает из замены обычая писаным законом. Публичная власть участвует в формальной процедуре установления закона и не участвует в установлении обычая. Писаный закон приносит с собой устойчивость положения, сильно отличающуюся от устойчивости обычного права, поскольку она "совместима с большей долей подвижности, а следовательно, и с большей суммой общих свобод, так как свобода не обходится без некоторой возможности изменений".

Для правопонимания Ориу характерно различение правопорядка и правового строя. Правовой порядок имеет целью ввести с помощью некоторых процессов и специальных процедур меру справедливости в примитивный порядок вещей. При этом правовой порядок отделим от политического порядка вещей. Правовой порядок может осуществлять справедливость в политических учреждениях не иначе, как вводя в них правовые состояния. При этом необходимо, чтобы правовые состояния устанавливались сами собой. Так, например, публичному праву присущи известный публично-правовой порядок вещей и известное положение институтов, которые в совокупном взаимодействии "упорядочивают область публичных отношений в целях свободы и справедливости". Первый прием, с помощью которого правовой порядок вводит справедливость в существующее положение вещей,- превращение фактических состояний в правовые состояния. Так как в публичном праве факт часто является результатом силы, то это создает проблему превращения результатов силы в правовые состояния. Эта проблема нашла своеобразное разрешение ("софистическое разрешение") в немецкой поговорке "сила создает право".

Социологическая юриспруденция

Данное течение оформилось в самостоятельную дисциплину в связи с потребностью в целенаправленном изучении и использовании права в качестве инструмента регулирования и социального контроля. Это качество права обнаруживает себя на самых первых стадиях правотворчества (обычное право, судейское право), а также на всех других стадиях правофиксирующей и правоприменяющей деятельности. В этой области анализа и обобщений наибольшую известность получили концепции соли-даризма в праве (О. Конт, Э. Дюркгейм, Л. Дюги), "свободного судейского усмотрения" Е. Эрлиха, социальной инженерии в праве (социологическая юриспруденция Р. Паунда), юридического институционализма (М. Ориу), а также отчасти психологической концепции права.

Социологическая методология О. Конта вошла в правоведение лишь частично, не столько учением о стадиях прогресса или статическим и динамическим подходами к изучению социальных фактов, сколько идеями солидаризма и представлением об особой практичности права в деле сдерживания или предупреждения общественных разногласий и конфликтов. Назначение правительственной власти и, соответственно, права заключается, согласно Конту, в том, чтобы "сдерживать и предупреждать, по возможности, разногласие между идеями, чувствами и интересами, которое, следуя своему течению, задержало бы социальный прогресс".

Именно привнесение идеи солидаризма в проблематику публичной власти, публичного и частного права натолкнуло в свое время Л. Дюги на перетолкование предмета публичного права и прав человека, заставило по-новому взглянуть на происхождение социальных интересов, на естественное право, разделение властей и другие темы.

Для социологической юриспруденции характерно акцентирование главного внимания не на том, что есть право, а на том, как право действует. В этой связи оказалось уместным древнее различение слова живого и слова мертвого, которое, будучи привнесенным в правовую жизнь и правовое общение, позволило сразу же произвести отличие законов, которые "гласят", от тех- законов, которые "не гласят", или, в другой редакции, отличать "право в жизни" от "права в книгах".

Австрийский правовед Е. Эрлих опубликовал в 1913 г. книгу "Основы социологии права", в предисловии к которой он написал, что право коренится не в текстах законов, а в жизни: "Центр тяжести развития права в наше время, как и во все времена,- не в законодательстве, не в юриспруденции, не в судебной практике, а в самом обществе".

У социологии права, ориентированной на обнаружение "живого права", было несколько ближайших и отдаленных идейных предтеч. По мнению Г. Гурвича, список предтеч можно начинать с Аристотеля и заканчивать Монтескье и Прудоном. Другой ряд могут составить представители юриспруденции интереса - "право как защищенный интерес" (Р. Иеринг), "право как порядок отношений" (С. А. Муромцев), наконец, "право как некая психологическая (психологически переживаемая) реальность" (Л. Петражицкий), "как биопсихическая реальность" (Н. С. Тимашев).

Концепция Эрлиха получила название концепции "свободного права", поскольку для нее стал характерным "свободный подход к праву", который, согласно Эрлиху, можно обнаружить в практике судебного разбирательства, где имеет место свобода судейского усмотрения. Исходные начала самого права следует искать в обществе, в образующих его объединениях и союзах, таких как семья, торговые товарищества, община и само государство.

Институционализм в социологическом правоведении помимо М. Ориу и Л. Дюги представлен именами Г. Гурвича и П. Сорокина. Под институциями понимаются в данном случае первичные элементы, из которых состоят политическая и социальная структуры общества. Институция (институт), по разъяснению Ориу, это всякое длительно существующее объединение людей или обстоятельств социального характера (брак, семья, война, революция и т. д.). Институция не есть результат материальной деятельности, это скорее "организующая идея", некое представление о цели, которую желают или вынуждены достигнуть.

В такой трактовке видны следы влияния дюргеймовской социологической теории, в которой есть близкая по смыслу категория "коллективных представлений" (аналогичная "организующей идее" институционалистов). После Второй мировой войны идеи институционалистов ожили в концепциях "диффузии власти", "плюрализма", "полиархии" и др. Институционализм не признает монополии государственно-властных учреждений на изготовление правовых норм; он исходит из предпосылки, что право коренится в обществе (в общественных институтах и их нормах). По этой логике всех правоведов можно поделить на две категории- на монистов (лишь государство имеет правотворческую компетенцию) и плюралистов (каждая социальная группа в принципе имеет "свое право").

Еще одна разновидность юридического институционализма была выдвинута и обоснована П. А. Сорокиным. Своеобразие ее заключалось в том, что данная институция в рамках плюрализма права не сама выступает главным и конституирующим элементом группы людей и права этой группы, а правовая норма образует ядро, скелет, сердце и душу всякой организованной группы или института. Таким образом, семья, государство, церковь, партия или профсоюз, а также школа, университет, даже организованная группа преступников представляют на практике всего лишь "объективацию и олицетворение правовых норм и правовых убеждений всех или решающего большинства группы". Исследователи обнаруживают у Гурвича и Сорокина стремление сочетать институционализм с психологической теорией права Петражицкого, в особенности с его трактовкой множественности источников права, которая во многом совпадает с идеями "правового плюрализма".

Социологическая юриспруденция наибольшее распространение получила в США, где она сосуществовала и конкурировала с аналитической юриспруденцией и естественно-правовым направлением. Роско Паунд, глава этой школы, начал разрабатывать новую проблематику еще в первой четверти века и в конце своего творческого пути сумел свести воедино свои разработки в 5-томной "Юриспруденции" (1959). Суть нового подхода в социологии права была охарактеризована самим Паундом как "инструментальный прагматический подход" к изучению права, причем само право стало восприниматься преимущественно как "инструмент социального контроля". Поскольку дело контроля связано так или иначе с урегулированием и координацией поведения и социального взаимодействия законопослушных граждан, то для самой юриспруденции наиболее подходящим названием стало название "юридическая социальная инженерия", авторство которого также приписывается Паунду.

Сама концепция права как инструмента социального контроля была в основных чертах разработана скандинавским социологом Э. Россом и помимо концепции Паунда стала структурным компонентом множества социологических концепций права, общества и политики. Своеобразие позиции Паунда состояло в оценке роли важнейших из традиционных средств социального контроля(обычай, мораль, религия и право), которые на начальных стадиях не были отдифференцированы друг от друга, со временем сильно обособились и стали по-разному совместимыми с общественным и политическим бытом. В Средние века преобладали мораль и религия, которые в то же время плохо совмещались с урбанизацией и патриархальным бытом. В современном обществе, согласно Паунду, важнейшим средством социального контроля стало право, и такой контроль стал функцией государства, которое осуществляет его через право.

Идея социального контроля при помощи права предполагает, что право должно быть, по крайней мере стабильным (оно, говоря словами Паунда, должно быть "фиксированной основой для регулирования человеческой деятельности"), однако постоянные изменения условий жизни общества требуют постоянных поправок, следовательно, "правовой порядок должен быть настолько же изменяемым, насколько стабильным". Он должен постоянно "пересматриваться в соответствии с изменениями в общественной жизни, которую он должен регулировать".

Психологическая теория права Л. И. Петражицкого

Опубликование "Теории права и государства в связи с теорией нравственности" Льва Иосифовича Петражицкого (1867-1931) стало крупным политологическим трудом того времени. В гносеологическом и методологическом отношении он следовал началам позитивной философии, но при этом проявил большую самостоятельность и оригинальность в освещении правовых явлений и самой природы права.

Право определяется и исследуется Петражицким, как явление нашей индивидуальной психики. Социальный момент в праве не игнорируется, но воспринимается под углом зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный элемент в этих переживаниях отражается. Петражицкий признает различия между правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и воспринимает как различие между чисто императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих им норм) и императивно-атрибутивным характером права. "Императивность" в данном случае предстает в толковании Петражицкого индивидуально-личностным сознанием долга, обязанности, в то время как "атрибутивность"- это сознание "своего права", выступающее вовне как притязание. Для нравственности важен императив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивности, т. е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Если в нравственном общении психика участников довольно мирно реагирует на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.

Решающее значение атрибутивных элементов в праве и правовом общении в несколько тяжеловесной, но логически согласованной форме получило такое обоснование: "Сообразно атрибутивной природе правовых эмоций импульс в пользу исполнения правового долга имеет характер давления в пользу того, чтобы другой стороне, управомоченному, было доставлено то, что ему причитается; что же касается поведения обязанного, то оно имеет значение не само по себе, а как способ и средство достижения этого результата на стороне управомоченного. Напротив, нравственный импульс имеет характер непосредственного и безотносительного давления в пользу определенного поведения как такового, а не как средства удовлетворения права другого"

Одним из важных выводов теории стало положение о том, что с точки зрения социальных целеполаганий и достижения твердого порядка роль права в общественной жизни важнее роли нравственности, поскольку пассивная этическая мотивация в этом плане явно уступает активной этической мотивации (сознанию правомочности); в этом отношении "та и другая ветвь человеческой этики" исполняют не просто различные функции, они различны и в силе мотивации, во влиянии на поведение.

В своем воздействии на социальное поведение особо заметными делаются такие специальные функции права, которые Петражицкий именует "распределительною" и "организационною". Так, в частности, дистрибутивная (распределительная) функция в области народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства, предметов Потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами. Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ, а вместе с тем и основной базис экономической и социальной жизни вообще представляет явление собственности (в частнохозяйственном укладе, в условиях "капиталистического" социального строя - индивидуальной собственности, в условиях первобытного или другого коллективистского строя - коллективной).

К числу несомненных заслуг создателя психологической теории права относят обычно решительное и безусловное освобождение теории права от узкого юридического догматизма. В этом вопросе Петражицкий создал своеобразное учение о многообразии нормативных фактов и видов положительного права. Отказавшись от сложившихся вариантов догматического истолкования источников права и стремясь охватить все известные факты из истории права и современного его состояния, Петражицкий насчитал целых 15 видов положительного права, неизвестных, по его оценке, современной науке или же не признаваемых ею.

Среди них он помимо официального права (законодательства) различает книжное право, для которого нормативным фактом служит авторитет книги, преимущественно юридического содержания (имеются в виду священные книги, сборники обычного права, научные трактаты и Свод законов Юстиниана); далее следует "право принятых в науке мнений", "право учений отдельных юристов или групп их", "право юридической экспертизы" (сюда же отнесены знаменитые "ответы" римских юристов); отдельно выделено "право изречений религиозно-этических авторитетов: основателей религий, пророков, апостолов, святых, отцов Церкви и т. д." и "право религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения". Своеобразное семейство образуется из "договорного права", "права односторонних обещаний" (например, государственных органов и частных лиц), "программного права" (программное заявление органов государственной власти), "признанного права" (признание известных прав и обязанностей одной из сторон юридического отношения). "Прецедентное право" усматривается в деятельности государственных учреждений и в международном праве. Различается также "общенародное право, как везде существующее право" (нормативным фактом для него служат ссылки на то, что "так принято во всем мире", "у всех народов"). Отсюда становится понятным соседствующее с прецедентным и общенародным "право юридических поговорок и пословиц".

Петражицкому принадлежит весьма точная и по-своему конструктивная критика юридической ментальности, в которой "власть" и "господство" имеют характер не научно содержательных и фиксированных смысловых терминов, а скорее характер слов для всевозможного и необременительного употребления в различных областях правосознания без ясно определенного смысла. Он писал в своей "Теории права и государства" (1907): "Современное государствоведение... не знает, в какой сфере находятся и какую природу имеют те реальные феномены, которые соответствуют его теоретическим построениям, и как с помощью научных методов можно достигнуть их реального, фактического (наблюдательного, опытного) познания; и, таким образом, вместо изучения фактов- получается фантастическое конструирование несуществующих вещей и незнание действительно существующего".

Психологическая теория права и нравственности, в особенности методологические конструкции, положенные в основу этой теории, вызвали обширную критическую литературу. Так, П. И. Новгородцев с самого начала высоко оценил попытку Петражицкого "освободить философскую разработку права от гипноза со стороны положительного закона и практического оборота, суживающего и искажающего теоретический горизонт зрения", но в, то же время признавал, что "эмпирический анализ идеи права как внутрене-психического индивидуального переживания" тоже не дает нам законченной теории права, как не дает ее и формально-позитивная догматика. Что касается окончательного вывода, то суть его состояла в том, что заслуги психологической теории лежат вне пределов юриспруденции и что "для философии естественного права эта теория опорой быть не может". Сегодня теория Петражицкого воспринимается как предпосылка таких новейших течений, как правовой реализм, а также соответствующие ответвления бихевиоризма и феноменологии.

Развивая вслед за О. Холмсом идею о громадной роли внеправовых соображений и обстоятельств в судебном процессе и акцентирование вслед за Фрейдом роли подсознания в этом процессе, американская школа правового реализма по ряду своих догматов и методологических ориентации действительно может быть воспринята продолжательницей традиции психологической трактовки права, уделившей значительно больше внимания соотношению совокупного воздействия психологических факторов на область правовой мысли и юридической практики одновременно. Американских реалистов так же, как и Петражицкого, интересовала проблема несовершенства "юридического языка"- его неопределенность, неясность, двусмысленность.

Подобно Петражицкому, реалисты разделяли позитивистскую веру в применение научной методики и в этом смысле переориентировали практическое изучение права на более современный лад, снабдив исследователей новыми свидетельствами несовершенств или недостаточности формально-догматического анализа там, где речь идет об оценке реального действия правовых требований и предписаний или об эффективности и ценности права в реальной судебной практике и в обиходном правовом общении.

Политико-правовая идеология национал-социализма

Национал-социалистическое движение зародилось в 20-х годах ХХ ст. в Германии и выступило с собственной программой преодоления трудного кризиса и развернуло борьбу за переустройство Германии на принципах национал-социализма.

С 1933 по 1945 г. немецкие национал-социалисты стояли у власти, непосредственно внедряя в государственно-правовую практику, в науку о государстве и праве исповедуемые ими принципы. Последние появились, конечно, не на пустом месте. Для них сложились известные социально-исторические предпосылки, уже имелся определенный идейный фундамент.

Экономические неурядицы, имевшие место в Германии 20-х- начала 30-х гг., дряблость тогдашних государственных структур, ожесточавшиеся политические конфликты и идеологические противоборства - все подобного рода вещи, вместе взятые, порождали в массовом мировосприятии ощущение наступившей смуты, крайне дискомфортное ощущение зыбкости социального бытия. Неудивительно, что в общественных настроениях возобладали апатия, раздражение, тревога. Наиболее глубоким и общим становилось стремление к спокойствию, устойчивому порядку.

Тоску по "сильному государству", по всемогущей единой централизованной власти, способной достойно обеспечить "высшие интересы нации", подогревала интенсивно культивируемая реакционными деятелями, национал-социалистической пропагандой неприязнь к Веймарской системе. Исторически случилось так, что первая немецкая республика родилась в результате военного поражения Германии. В сознании большинства населения страны она так или иначе идентифицировалась с этим поражением и тем самым с нею связывались все негативные последствия войны. Потому республиканско-демократическое устройство, которое закрепляла Конституция Германии 1919 г., очень многие считали вынужденной, навязанной крайне неблагоприятными обстоятельствами формой политического устройства, со временем подлежащей демонтажу.

Заметное место в тогдашнем массовом мировосприятии занимали надежды на установление "справедливости", упования на "справедливую социальную политику". Понималось, правда, "справедливое" весьма различно.

Его они сумели обрести, в частности, путем настойчивого внедрения в общественное сознание духовных ценностей, которые страшно понижали политико-правовую культуру, нравственный и интеллектуальный уровень немецкого народа. У этих ценностей были свои соответствующие истоки. Остановимся на трех из них. Первый- немецкий национализм. Он включал в себя как признание этнического (охотнее и чаще даже расового, т. е. прежде всего биологического) начала решающим фактором общественно-исторического процесса, так и идею (а равно чувство) превосходства немецкой нации над остальными нациями, народами. Этот национализм был насквозь пропитан антисемитизмом. Концепцию исконного неравенства рас, их деления на "полноценные" и "неполноценные", идею борьбы "благородных" рас против "неполноценных" как содержания всемирной истории первым соединил с "германством" Хьюстон С. Чемберлен (1855-1927).

Непосредственно сами идеологи германского фашизма менее всего рисуют немецкий социализм как антикапиталистический строй, как антипод мира частнособственнических отношений. Для них приемлемы предпринимательство и конкуренция, всякий капитал, любая (хоть трижды частная) собственность, если они производительны, "работают" на нацию. Обличаются (да и то, скорее всего, лицемерно, напоказ) спекуляция и т. п., жертвами, которых могут быть-де в равной мере и люди наемного труда, и работодатели. Цель немецкого социализма - ликвидация классовой борьбы, воцарение согласия между Капиталом и Трудом. Чтобы его достичь, надо всего лишь устранить отдельные дефекты в наличной экономической системе и искоренить в умах рабочих классовое мировоззрение, марксизм.

Третий идеологический источник национал-социалистических воззрений - традиция аитилиберализма, издавна бытовавшая в Германии. Либеральное направление в политике и идейной жизни подвергалось там беспрерывным нападкам на протяжении всего XIX в.

Сильной была и традиция осуждения марксизма, возникшая в Германии во второй половине XIX в. Ярость его противников, в особенности националистически ориентированных, провоцировалась, с одной стороны, интернационалистской окраской марксизма, а с другой - еврейским происхождением его творца.

В структуре германской политической общности безоговорочно приоритетной ее частью идеологами фашизма признавалась их партия - Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (немецкая аббревиатура - НСДАП). Они считали ее объединением, собравшим под свои знамена элиту, лучших людей нации, которые в силу свойственных им качеств одни имеют исключительное право руководить страной. Подобными качествами не обязательно являются родовитость или знатность, богатство или образованность. К избранным принадлежат те, кто обладает энергией, способностью лучше других понять и воплотить требования "национального духа", кто готов идти на все ради достижения такой цели.

Какие политико-идеологические установки определяли конкретные особенности положения национал-социалистической немецкой партии внутри германской политической общности? Во-первых, ориентация на устранение с социальной арены всех политических партий и общественных группировок, кроме самой фашистской партии и подчиненных ей организаций, т. е. установка на утверждение в Германии фашистской однопартийной политической системы. Во-вторых, курс на превращение фашистской партии в монопольного обладателя публично-властных прерогатив и в институт, осуществляющий монопольное идеологическое господство. В-третьих, линия на установление безраздельного контроля фашистской партии над государством и лишение последнего роли самостоятельного политического фактора.

Фашистско-партийному государству, по мысли его конструкторов, подлежало стать (и оно стало!) полной противоположностью демократически-правового государства, которое они отвергали как противное природе германской нации установление. Что не устраивало их в этом типе государства? Отсутствие в нем режима личного господства и носителя принципов подлинной государственности. Вызывали неприязнь нормальное состояние общества в качестве предпосылки правового государства и легальность, якобы заменившая собой справедливость. Отталкивали парламентаризм и многопартийная система, плюрализм политических сил и их влияние на государство, равенство всех перед законом и судом.

Идеалом же рисовалось государство, в котором покончено с демократией, преодолены индивидуализм и раздробленность буржуазного общества. Такое государство должно было сложиться на расовой основе и структурироваться по сословиям, сотрудничающим во имя высших интересов нации. В нем нет места гражданам, там все- подданные, которые обязаны служить государству и исполнять его приказы. В этом государстве торжествует постулат: решения (веления) сверху вниз, ответственность снизу вверх.

Шельмование концепции демократического правового государства, в котором приоритетными ценностями признаются личные свободы индивида, гарантии их осуществления, не помешало нацистским идеологам на свой лад воспользоваться категорией "правовое государство". Если Веймарская республика была, с их точки зрения, "формальным" правовым государством, то повергший эту республику национал-социалистический "третий рейх" возник как "материальное правовое государство". "Материальное", ибо опиралось не на право, толкуемое в легалистском смысле, а на право силы, вернее просто на физическую силу.

Руководство таким государством должно было осуществляться (либо уже осуществлялось) исключительно вождем (фюрером)- Гитлером. Постулат о необходимости именно такого политического руководства государством, движением, народом, или "фюрер-принцип", также входит в ядро фашистской идеологии.

Ее приверженцы видят в вождизме (Гитлер- олицетворение верховного вождя) естественное следствие и завершение иерархического построения всякой расовой социально-политической общности. Для них вождизм - наилучшая форма организации власти, упорядочения властных отношений. Вождистская система предполагает на каждой ступени партийной и государственной иерархии соответствующего назначенного чиновника- начальника, который самолично и правильно решает все, отнесенное к его компетенции. Свою власть он получает от вышестоящего начальствующего лица, от него полностью зависит и непосредственно перед ним отвечает. Никакие представительные учреждения, тем более "низы", не могут вмешиваться в прерогативы и деятельность начальствующих лиц (т. е. "фюреров" разных рангов).

На вершине всей иерархической пирамиды стоит одна фигура- фюрер, вождь. По фашистским понятиям, фюрер уникален, он лучший из лучших: он самый одаренный и доблестный из всех своих современников. В нем воплощаются судьбы народа. В его руках сходятся нити организации иерархического государства и единства жизни нации. Фюрер неприкасаем, стоит выше всякой критики. То, что он говорит,- всегда истинно, ему неведомы ошибки, заблуждения, и он всегда неизменно прав. Вождь фактически обожествлен. "Фюрер-принцип" выступает синонимом безудержного культа вождя.

Наряду с "фюрер-принципом" категория "народ", подвергнутая нацистской обработке, предназначалась для искоренения теории и практики демократического правового государства. С ее помощью старались, в частности, опрокинуть один из устоев либерализма: взгляд на свободного независимого индивида как на ценность приоритетную в нормальном государственно-организованном обществе. Нацистское кредо было радикально иным, прямо противоположным: "Ты - ничто, твой народ- все!"

Своей собственной логически цельной теоретико-правовой системы германский фашизм не создал. Термин "право", конечно употреблялся. Но в качественно ином, нежели ранее, смысле. Антиюридизм нацистских правоведов выражал себя по-всякому. В частности, через отрицание ими "нормативной юриспруденции", правового позитивизма как учения сугубо формалистического, наднационального, игнорирующего "материальные" слагаемые права: "справедливость", "народность" и др. Под сурдинку неприятия правового позитивизма вообще отвергались понятия "личность", "субъект права", "правовое достояние", "интерес", "правомерность", "правоспособность". Субъективное право в новую эпоху (т. е. при нацистском режиме) объявляется вообще несуществующим. Его нет, поскольку немцы, "народные товарищи", имеют лишь обязанности, которые во сто крат важнее каких-либо правомочий.

На базе такого нигилизма ничего сколько-нибудь стоящего, конструктивного в области науки права сделать нельзя. Оттого и набор высказываний нацистских деятелей о праве почти целиком состоит из пустых формул и банальностей, чей юридико-содержательный смысл почти невозможно уловить. Немногое можно узнать о своеобразии правопонимания тех, например, кто усматривает сущность и задачи права в согласии чувств и воли всех "товарищей по праву", кто квалифицирует право в качестве внешней оболочки, способной иметь какое угодно внутреннее наполнение, кто оценивает римское право как холодное и индивидуалистическое и кто фактически не идет дальше приведенных и аналогичных им нелепостей.

В чем же все-таки заключается специфика национал-социалистического правопонимания? Признание правообразующим фактором, почвой права расы, национального духа. Заявление, что нет никакого индивидуального, принадлежащего личности "прирожденного права", а существует лишь народно-расовое, детерминируемое расой право. "Право есть то, что арийцы определяют как "право"". Измышление зависимости природы права от биологической материи особого рода (расы), от воли людей ("арийцев"), скроенных из подобной материи, понадобилось "для научного" обоснования концепции "особого права", расхожей среди нацистских правоведов. Их рассуждения на эту тему, быть может, как никакие другие обнаруживают катастрофический (и страшный по своим практическим последствиям) разрыв нацистской юриспруденции с основополагающими началами права, в частности с таким исходным, как правовое равенство, равенство всех перед законом.

Национал-социализм в Германии (немецкий фашизм) был и, пожалуй, остается наиболее агрессивной формой национал-социалистической идеологии. Но она, как показывает исторический опыт, может существовать и утверждаться также в других ипостасях, может мимикрировать, завлекать людей иными лозунгами и обещаниями. Однако во всех случаях ее распространение и упрочение смертельно опасно для цивилизации. Необходимо ясно представлять себе бесчеловечную суть и проявления фашизма самых различных окрасок, чтобы противостоять ему и одерживать над ним верх.

6. Возрожденное естественное право

В XX в. новый подход к теме естественного и искусственного права был развит неокантианцами (Р. Штаммлер и др.), которые абсолютным естественным правом объявили начало справедливости. Это начало стало восприниматься источником и масштабом в оценке исторического движения права к недостижимому идеалу. Толкование права, таким образом, стало включать в свой предмет внутренне присущее (имплицитное) норме требование справедливости и соответствующего приспособления права к ценностям существующего общества. Так возникла концепция естественного права с исторически меняющимся содержанием.

Современный английский правовед Лон Фуллер считает, что правовая норма должна содержать в себе умопостигаемую цель и указывать на средства ее достижения. В этом смысле каждая норма права субстанциональна (имеет сущностное содержание, несет значение должного, и таким образом, является ценностью). Одновременно с этим каждая норма инструментальна; в этом своем измерении она определяет средства для достижения цели. Ценностно нагруженной, с учетом сказанного, является и вся правовая система. Проясняя свою позицию, Фуллер вводит различение права имплицитного (подразумеваемого) и эксплицитного (внешнего, оформленного, сделанного).