Правовая идеология русского консерватизма (II половина XIX – начало XX веков)

По мнению славянофилов, правовые обычаи заслуживают уважительного отношения вплоть до тех пор, пока в самой жизни не сложатся другие обычаи. Соответственно, сверхзадачей позитивного закона является перетекание в «кровь и плоть народа», т.е. превращение в обычай. И если законодательство призвано прежде всего обобщать материал обычного права, то призвание юридической науки состоит в как можно более глубоком и полном изучении обычая.

Тем не менее, такой подход, как показывает проводимое в диссертационной работе сопоставление отношения консерваторов к обычаю вообще с отношением к обычаю конкретному, т.е. к реальной возможности использования тех или иных обычных норм в правоприменении, обладал очевидной двойственностью.

С одной стороны, звучали пожелания о предоставлении обычаю широкого влияния на действующее право - в первую очередь имущественное (применительно к крестьянам). Некоторые же из консерваторов полагали целесообразной трансляцию обычно-правовых принципов и на иные отрасли права. Например, предлагалось привести предусмотренные Уголовным Уложением санкции по группе преступлений в соответствие с народными представлениями о тяжести этих деяний. Кроме того, речь шла о расширении юрисдикции институтов, использующих обычай (третейские и волостные суды).

Однако, с другой стороны, обычай не пользовался расположением со стороны тех консерваторов, которые, рассчитывая, что развитие России пойдет по т.н. «прусскому пути», оппонировали славянофилам, защищавшим колыбель обычного права - общинный уклад. Но даже у значительной части консерваторов, из числа тех, кто верил в неповторимость исторических судеб России и видел в классиках славянофильства своих предтеч, доминировавший в мировоззрении этатизм побуждал с подозрением относиться к обычному правообразованию как возможному конкуренту правотворчества государственного. Наконец, благосклонность, проявляемая к данному источнику права, исчезала, если обнаруживалась действительная или кажущаяся зависимость между применением местных обычаев и сепаратистскими настроениями.

Представители исследуемой идеологии в целом не были склонны придавать судебной практике значение самостоятельного источника права. Когда в ходе судебной реформы Сенат был наделен функциями высшей кассационной инстанции, консерваторы предупреждали об угрозе искажения смысла закона решениями кассационных департаментов. В то же время, в период думской монархии ими высоко ценилась имеющаяся у Сената возможность отказывать в придании юридической силы законопроектам, прошедшим через Государственную Думу, но не отвечающим смыслу Основных Законов империи.

Немало консерваторов, кроме того, полагало, что суд присяжных, пришедший в Россию в результате реформы 1864 года, следовало заменить коронным судом, поскольку только профессиональные судьи, будучи связаны единством правовых воззрений, обеспечивают повсеместную равномерность репрессии и в целом однородность правоприменения.

В условиях серьезных изменений государственного строя и правовой системы неизменно возрастает роль доктрины, восполняющей дефицит позитивно-правового регулирования. Об этом, в том числе, свидетельствует и опыт правового развития России, вступившей в 1861 г. в полосу административных и социальных преобразований, к которым в 1905 г. добавилось проведение преобразований политических.

Консерваторы с большой осторожностью подходили к оценке доктрины в качестве источника права. Несмотря на симпатию, испытываемую в отношении исторической школы права, они не разделяли убежденность Фридриха Карла Савиньи и его последователей по поводу преобладающего вклада, вносимого юриспруденцией в правотворчество. Согласно консервативной точке зрения, любая концептуализация, являясь пленницей собственной логики, не может быть ни адекватным описанием действительности, ни, тем более, её достоверным прогнозом.

Соответственно, выразителями исследуемой идеологии осуждались случаи, когда законодательство и правоприменение, как им казалось, оказывались «порабощены» той или иной доктриной, следуя её выводам в юридически значимых актах и действиях. При этом первостепенное внимание уделялось доктринальным воздействиям на публичное право. Даже тогда, когда речь шла о теоретическом обобщении реально имевшего место опыта, консерваторы ставили вопрос об универсальности этого опыта, и, следовательно, о границах применимости возведенной на его основе теории. Поэтому, на их взгляд, конституционалистские концепции, служившие ориентирами русскому либерализму в области государственного права, будучи отражением западноевропейской и североамериканской специфики, не могли быть целиком распространены на Россию. Также, как показывается в диссертационном исследовании, заявлялись возражения против представлявшегося нежелательным воздействия криминологических концепций на уголовное законодательство и цивилистических концепций на гражданское законодательство.

В целом доктрина воспринималась большинством консерваторов как нечто подтачивающее традиционный правопорядок, а не укрепляющее его (откуда, в частности проистекало симптоматичное недоверие к комментированным изданиям нормативных актов).

Обосновывается вывод, согласно которому отношение консерваторов к правовым учениям, как общим, так и отраслевым, определялось противостоянием между модернизационными интенциями современной им юридической мысли и принципами, на которых покоилось традиционалистское правопонимание. Статус источника права отрицался не столько за доктриной как таковой, сколько за ее конкретным содержанием, когда оно, как представлялось консерваторам, противоречило безусловным ценностным величинам и бросало вызов закрепляющим их правовым нормам и институтам. Таким образом, будучи антидоктринерским, консервативный подход по своей сути не был собственно антидоктринальным; гносеологические мотивы отторжения тех или иных конструкций здесь часто лишь дополняли мотивы идеологические.

Во втором параграфе («Применение права и организация правосудия») осуществляется анализ подходов русского консерватизма к проблематике правоприменения в целом и правоприменения судебного, в частности.

В своих взглядах по поводу судоустройства и судопроизводства консерваторы исходили из двух постулатов: судебная организация должна быть доступной пониманию всей нации, а не только профессиональных юристов; необходимо поддержание исторической преемственности судебного устройства.

В диссертационном исследовании показывается, что отдельные группы внутри консервативного лагеря дистанцировало друг от друга различное отношение к судебной реформе 1864 г., как в целом, так и в деталях (например, вопросы комплектования судейского корпуса). При этом из всех свершений царствования Александра II именно новые суды проявили наибольшую устойчивость в последующую эпоху контрреформ. Одной из причин того, что суды присяжных и в целом введенная в 1860-е гг. судебная система понесли минимальные потери, стала достаточно негативная оценка дореформенных судебных порядков большинством идеологов консерватизма.

Отвечая на вопрос об оптимальном для самодержавной монархии судоустройстве, консерваторы уделяли первоочередное внимание проблеме «Верховная власть и суд». Независимость суда, провозглашенная Судебными Уставами, считали они, вела к отстранению самодержца от неотъемлемой прерогативы верховной власти - творить правосудие. Этим, испытываемым консерваторами, ощущением были вызваны анализируемые в диссертации многочисленные предложения по возвращению монарху возможности пересматривать кассационные решения Сената, а также по институциональному оформлению подачи и рассмотрения подаваемых на имя самодержца прошений. Соответствующие требования получили закрепление и в программных установках правых политических объединений.

Другим основополагающим сюжетом, разрабатываемым в этой связи в рамках исследуемой идеологии, являлось участие православной церкви в отправлении правосудия. Позицию, занятую консерваторами, отличало, стремление, во-первых, сохранить имеющуюся у церковного суда юрисдикцию (в частности, воспрепятствовать переходу к светским судам компетенции по делам о расторжении брака), а, во-вторых, расширить пределы такой юрисдикции (например, проект епископских судов, предполагавший подчинение ему не только духовных лиц, но и, в известных случаях, также мирян; предложения активизировать привлечение священников к разрешению споров в крестьянской среде - на основании Положения 1831 г. о третейском суде, и т.д.). Однако, как показывается в диссертации, даже консервативно настроенные представители духовенства проявляли гораздо большую сдержанность в отношении планов наделения священнослужителей судебными полномочиями в сравнении с идеологами, не облеченными духовным саном. Так, например, не получил их поддержки проект превращения прихода в первичную административную ячейку и создания приходского совета (куда входил бы и священник), наделённого, в том числе функциями низового суда. Это обстоятельство, по мнению диссертанта, служит косвенным свидетельством того, что идеи расширения церковной юрисдикции, преследовали не корпоративно-клерикальные интересы, но отражали базовые для русского консерватизма представления о праве.

Подходы исследуемой идеологии к вопросу внесудебного (административного) правоприменения, рельефней всего проявились в отношении к институту земских начальников, который был поддержан представителями этатистского и отчасти элитистского направлений. Выступив первоначально инициаторами его введения, в дальнейшем они не соглашались ни с упразднением, ни с сокращением судебной функции земских начальников. (в том числе, с проектом учреждения института местных судей, к которым перешли бы соответствующие обязанности администраторов-судей). Представители же славянофильского направления, наоборот, полагали, что институт земского начальника, возрождая полицейско-вотчинную власть помещика, дискредитирует самодержавие в глазах его основной опоры - крестьянства. В начале XX века в программу «Союза сторонников соборности и свободного труда в Земле Русской» - одного из самых заметных славянофильских объединений - было включено требование «ответственности только по закону перед гласным, равным для всех судом». Кроме того, наделение представителей исполнительной власти судебными функциями оказалось неприемлемым для консерваторов, бывших сторонниками т.н. «прусского пути». Когда стало очевидно, что крупные землевладельцы (в них идеологи этого направления видели оплот подлинной просвещенности) не пополняют ряды земских начальников, они начали выступать за замену земских начальников на мировых судей.

В заключение раздела обосновывается вывод о том, что даже в эпоху наиболее благоприятствующую претворению в жизнь консервативных проектов - царствование Александра III, так и не была выдвинута модель судебного устройства, которая, не будучи точным воспроизведением дореформенных порядков, могла бы стать альтернативой (аналогично институту земских начальников в области местного управления) порядку, установленному в ходе либеральных преобразований 1860-х гг. Прекращение работ по пересмотру Судебных Уставов, произошедшее на рубеже XIX - XX веков, вынудило консерваторов сосредоточиться на отстаивании уже внесенных поправок и на возражениях против восстановления Уставов в первозданном виде, предлагавшихся, в том числе, в многочисленных резолюциях съездов земств и адвокатуры.

В третьем параграфе («Частно-правовая сфера») исследуются специфичные консервативной идеологии подходы к регулированию данных правоотношений.

Все субидеологические течения, слагавшие русский консерватизм, признавали как необходимость института частной собственности, так и важность его юридического упорядочения. Вместе с тем имущественные права воспринимались здесь сквозь призму деонтологических значений, устанавливавших пределы их реализации.

Идеологи влиятельного этатистского направления были склонны видеть в праве собственности одно из производных государственного начала, и, таким образом, рассматривать его в качестве следствия, бесспорно подчиненного своей первопричине. Показательно внимание, проявлявшееся ими к зарубежному опыту лимитирования имущественных прав. В диссертационной работе анализируются предложения, высказывавшиеся в этой связи и обращенные к законодателю и правоприменителю. Указывается, что даже представители т.н. элитистского («дворянского», «аристократического») течения, наименее расположенного к ограничениям вещных прав, не отрицали социальную миссию, лежащую на частной собственности.

Взгляды генерации идеологов консерватизма, которая, возникнув в 80-90-е гг. XIX в., полностью сложилась к 1900-м гг., несли на себе отчетливые следы социально-экономического учения народничества. Что, как показывается диссертантом, проявилось в отстаивании трудовой концепции земельной собственности, где объектом права частной собственности, коллективной или индивидуальной, признавалась не земля как субстанция, но лишь ценность вложенного в ее обработку труда. Привлекая внимание к способам регулирования земельно-правовых отношений в странах Азии, сторонники трудовой теории утверждали, что понятия о справедливости, присущие русскому народу (согласованность с которыми сообщало правовой норме необходимую легитимацию) гораздо ближе к Востоку, чем к Западу.

Воззрения консерваторов по вопросу прав на недра отличала определенная двойственность. Если этатистское направление считало, что данное право должно находиться в руках государства, а не собственников земельных участков, то, по мнению представителей иных течений, самодержавию не следовало вставать на путь государственного социализма, форсируя граничащее с экспроприацией перераспределение собственности.

Своеобразие позиции, занятой консерваторами в отношении института собственности, обозначилось также в их ответе на злободневный для цивилистики второй половины XIX - начала XX вв. вопрос о статусе литературных произведений. В нежелании признать результаты интеллектуальной деятельности полноценным объектом права собственности и обеспечить им подобающее юридическое нормирование обнаруживали себя имманентные консервативному сознанию недоверие к новациям как таковым, а также представление об ограниченных возможностях правовой регламентации.

Как показало проведённое в диссертационной работе изучение точки зрения консерваторов относительно принципа свободы договоров, вмешательство государства в договорные отношения рассматривалось в качестве спасительного влияния морально-этического начала на действие норм претерпевшего секуляризацию, а следовательно, все больше расходящегося с нравственностью, права. Подобное ограничение договорной свободы предотвращало, согласно представлениям консерваторов, превращение частного соглашения в сговор, вредоносный и для сторон, и для общества в целом. Неприятие принципа договорной свободы ярко проявилось в инициировании и последующей поддержке выразителями исследуемой идеологии закона о «лихвенных процентах», криминализовавшем ростовщичество.

Первая мировая война, раскрыв диапазон возможностей государства в экономической сфере, а также относительные достоинства автаркического хозяйствования, еще более усилила этатистскую составляющую в консервативном подходе к институту частной собственности.

Формулируется вывод об амбивалентности отношения консерваторов к краеугольным положениям современного гражданского права - частнособственническим прерогативам и принципу свободы договоров. Подобная противоречивость цивилистических воззрений вытекала из основополагающих свойств исследуемой идеологии: традиционализма, национализма и, прежде всего, этатизма.

Четвертый параграф («Право в международных отношениях») посвящен характеристике консервативных представлений относительно действительных возможностей правовых механизмов в деле регулирования международных отношений.

Место государства во внешней среде, удельный вес различных субъектов международных отношений, наднациональные институты и их правомочия в отношении государств, соотношение нормативного и прагматического подходов во внешнеполитической деятельности - эти взаимосвязанные вопросы неизменно приковывали внимание русских консерваторов.

В отличии от либеральных правоведов, связывавших становление международного права с прогрессивным развитием человечества (причем развитием, чаще всего трактуемым как однонаправленное и безостановочное восхождение от низших ступеней к высшим), носители консервативного правопонимания выводили происхождение международного правопорядка из баланса сил, сложившегося между наиболее могущественными на данном этапе государствами. Этим исходным расхождением предопределялись и другие пункты дискуссии относительно применимости юридических инструментов в данной сфере, условий и пределов их результативности.

В конкретных эпизодах двусторонних и многосторонних отношений консерваторы находили множество подтверждений действию функциональных и ценностных ограничителей, объективно ограничивающих регулятивный потенциал международного права. В этом контексте ошибкой дипломатии, равно как и международно-правовой доктрины, называлось стремление к участию в широком круге международных договоренностей вопреки подлинным потребностям государства. Многие из допущенных Россией внешнеполитических просчетов связывались консерваторами с неосновательным упованием лиц, принимающих внешнеполитические решения, на всесилие правовых гарантий и самодовлеющее значение юридических процедур.

Для того, чтобы государство могло позволить стеснить свою свободу той или иной международно-правовой нормой, согласно убеждению носителей консервативного правопонимания, требуется сочетание необходимых условий. Во-первых, наличие высшей легитимации - «соответствие закону нравственно-Божественному». Во-вторых, должны иметься предпосылки работоспособности такой нормы, т.е. «наличие достаточной силы». Наконец, в-третьих, это целесообразность.

В диссертационном исследовании рассматривается аргументационный ряд консервативных возражений против идеи первенства международного права, а также против передачи государством части своих суверенных прав в пользу наднациональных объединений. Кроме того, выявляется существо консервативного подхода по магистральным линиям международного сотрудничества: деятельность международных организаций, международная ответственность и международное правосудие, международное гуманитарное право. Показывается, что полемика по всему спектру перечисленных вопросов, велась не только на страницах общественно-политической периодики, но и захватывала академическую печать. С позиций консервативного правопонимания в ней, в том числе, принимали участие такие крупные русские правоведы как Н.М. Коркунов и Н.Д. Сергеевский. Устанавливая иерархическое соотношение международного и внутреннего права (в связи с проблемой автономии западных провинций - Великое княжество Финляндское, Царство Польское), они отстаивали примат национального регулирования, тогда как либеральные правоведы, наоборот, апеллировали к принципам международного права.

Поскольку на протяжении изучаемого в диссертации хронологического отрезка международное публичное право переживало свое становление, постольку многие институты и процедуры, ставшие позднее общепринятыми, либо еще не появились вовсе, либо находились в стадии первичного апробирования. Адепты прогрессистского мировоззрения, к которым принадлежало большинство представителей академической юриспруденции, а также некоторая часть высшей бюрократии, с оптимизмом оценивали перспективы складывающегося международного правопорядка. Напротив, консерваторы -- ввиду аксиологических и гносеологических особенностей традиционалистского мировоззрения -- не испытывали подобной уверенности. Их, как показывает осуществленный анализ, никогда не покидало ощущение ограниченной действенности международно-правовых механизмов.

Четвертая глава «Проблема национального начала в праве» посвящена одному из наиболее принципиальных для исследуемой идеологии аспектов правового развития России II половины XIX -- начала XX вв.

В первом параграфе («Культур-национализм») раскрывается содержание концепта, оказавшего весомое влияние на правовые представления консерваторов.

В идеологеме, запечатлевшей ценности, являвшиеся для консерваторов главенствующими (будь то версия «охранительная» - с самодержавием на первом месте, или «славянофильская», где первое место отводилось православию), национально-культурное наполнение российской государственности было неразрывно связано с наполнением политическим и религиозным.

Ощутимое воздействие данного концепта на консервативную идеологию в течение 1880-1910-х годов в определенной степени способствовало демократизации другого концепта, также лежащего в основании данной идеологии -- монархизма. Все чаще предназначение самодержавия связывается с защитой интересов «коренной великоросской народности», трактуемой в качестве субъекта особых, коллективных, прав. К началу XX века, в обстановке усугубляющегося социально-политического кризиса, а также раскола правых по вопросу отношения к центральному представительству, обладающему законодательными функциями, именно в концепте «национального» - ввиду ёмкости заложенных в нем критериев идентичности - все больше консерваторов видело почву консолидации как русского общества в целом, так и собственных рядов.

Однако, как доказывается в диссертационной работе, содержание рассматриваемого концепта было многозначным. Оно видоизменялось с течением времени, а также в силу субидеологических различий. Так, коннотации, присваиваемые этому понятию в рамках славянофильского направления, можно охарактеризовать как «культур-национализм». Их определяло неприятие нарастающего, как казалось принадлежавшим к этому направлению идеологам, засилья чужеземной культуры (совершающегося, в том числе, и в правовой области).

Носители идей культур-национализма ратовали за бережное отношение к правовым институтам и нормам, укорененным в национальной культуре; за как можно более длительное сохранение их в правовом обиходе. Повышенную значимость в их глазах обретала оригинальность слагающих национальную правовую систему элементов, а также ограждение отечественного права от чужеродных заимствований. Как было установлено в ходе диссертационного исследования, воздействие идей культур-национализма на правовые представления консерваторов выражалось, в том числе, в обострённом интересе к лексико-терминологическим характеристикам законодательных и иных нормативных текстов. Образцовым примером в этом отношении служил черногорский «Законник», создатель которого (профессор В.В. Богишич) практически отказался от использования категориального аппарата иностранного происхождения.

Наряду с этим, как отмечается в итоговом выводе раздела, всё же не всех идеологов консерватизма можно считать приверженцами национализма; не у всех консерваторов-националистов национализм проявлялся именно в культурной плоскости; наконец, не все культур-националисты были мотивированы на обоснование безусловной самобытности национального права - в ретроспективе, и возможности его автономного, не подверженного внешним воздействиям развития - в перспективе.

Во втором параграфе («Проблема рецепции правовых институтов») рассматривается позиция, занимаемая консерваторами по вопросу объемов и темпов усвоения правовой системой элементов иностранного происхождения.

Рецепция, где бы она не происходила, помимо непосредственно юридических последствий - адаптации местным правом иностранных правовых институтов и процедур - всегда получает и идеологическое измерение. Заимствуемое право соотносится с ценностями, заложенными в присущих времени и месту рецепции типах коллективного сознания. Названные закономерности подтверждают и подвергнутые анализу подходы исследуемой идеологии к заимствованию русским правом материальных и процессуальных институтов, имеющих западноевропейское (преимущественно романистическое) происхождение.

Как было установлено диссертантом, для значительной части консервативных деятелей римское частное право являлось эпифеноменом принадлежащего историософскому дискурсу понятийного ряда ("рациональность", "индивидуализм", "Запад"). При этом против реципирующих действий законодателя и правоприменителя выступали прежде всего представители славянофильского направления. Согласно их точке зрения, римское право, культивируя автономно-хозяйствующего индивидуума, содействует разрушению традиционных форм социального взаимодействия и одновременно подрывает волю к самостоятельному творчеству в юридической сфере. В романизации национальных правовых институтов значительную часть консерваторов тревожила прививка чуждых цивилизационных начал (рецепция как составная часть вестернизации), уничтожающая, как полагали они, самобытность русского права и русской культуры в целом.

В диссертационной работе анализируются предложения, высказываемые консервативными идеологами и нацеленные на очищение национального права от «неорганичных» ингредиентов. Так, в 1880-е-1890-е гг. предлагалось перейти от частных поправок к Судебным Уставам 1864 г. (ограничение прерогатив суда присяжных, усиление дисциплинарной ответственности судей и т.д.) к кардинальному сокращению «чужеродных» принципов, чьё присутствие усматривалось и в материальном, и в процессуальном праве Российской империи.

Противники романистической рецепции предостерегали прежде всего против переноса уже воспринятых законодательством норм римского частного права на более широкий круг объектов имущественного оборота. В первую очередь это касалось общинных земель и земель, относящихся к т.н. «родовым имуществам», поскольку в их особом статусе виделась гарантия материальной обеспеченности опор традиционной России - общинного крестьянства и поместного дворянства. Выступления против распространения на эти объекты недвижимости принципа свободного распоряжения собственностью звучали в течение всей деятельности Редакционной Комиссии по выработке проекта Гражданского Уложения, а также в ходе начатого после принятия Основных Законов (в редакции 1906 г.) обсуждения путей окончательного уравнения крестьянства в правах с другими сословиями. Столыпинская аграрная реформа, будучи нацелена на преодоление сословной обособленности крестьянства, помимо поощрения индивидуального хуторского хозяйства, имела и юрисдикционное выражение. Предполагалось упразднить волостные суды, разрешавшие некоторые категории гражданских и уголовных дел в крестьянской среде по обычному праву, с последующим распространением на крестьян положений Свода Законов (т. X ч.I), имевших романистический генезис. Как показывается в диссертационном исследовании, именно намерение расширить действие реципированных норм, перенеся их на общинный уклад, обусловило появление правой оппозиции правительственному курсу.

В третьем параграфе («Национальное начало в юридическом образовании») исследуется комплекс требований, предъявляемых выразителями консервативной идеологии к подготовке юридических кадров.

Центральное место среди них занимало требование о присутствии национального начала в юридическом образовании. В частности, на рубеже XIX - XX веков славянофильски ориентированные консерваторы настаивали на введении в качестве обязательных предметов университетского курса истории русских политических и правовых учений, а также излагаемого в сравнительном ключе славянского обычного права. В этой связи высказывалось предложение учредить во всех университетах империи кафедры истории славянских законодательств. И, наоборот, представители данного направления, полагали, что усиленное изучение будущими правоведами римского частного права ослабляет приверженность собственной правовой традиции, приучая считать достойными существования лишь конструкции, заключающие в себе романистические начала. В воспитываемых на римском частном праве юристах им виделись потенциальные противники национальных политических (самодержавие) и социальных (крестьянская община) институтов. Проведенный анализ подтверждает, что, как правило, профессиональные цивилисты действительно расценивали как архаичные и нуждающиеся в устранении нормы обычного права, которым подчинялся имущественный оборот сельской общины.

Однако, осуществленная в диссертационной работе реконструкция дискуссий, протекавших в консервативной среде и посвященных преподаванию римского права, убеждает в том, что в ней имелись и убеждённые сторонники римского частного права как ведущей дисциплины университетского образования. Оно воспринималось в данном случае как неотъемлемая принадлежность юридической действительности; свод норм, существующих издавна (что уже само по себе с точки зрения изучаемого правопонимания являлось несомненным достоинством) и к тому же прочно усвоенных российским законодательством.

В целом, напряженность антироманистической критики явно ослабевала, когда римское частное право по тем или иным причинам начинало соотноситься консерваторами с понятиями "порядок" и "cтабильность".

Раздел завершает обосновываемый диссертантом вывод о том, что мишенью заявлений консерваторов против преподавания и изучения римского права фактически выступало не столько классическое римское право, сколько институты и процедуры, выработанные на его базе западной юриспруденцией Нового времени (usus modernus pandectarum). Главным же упреком к пандектному праву было приобретение последним в условиях России II половины XIX - начала XX вв. модернизационной нагрузки. За скобками указанных значений римскому праву отводилось почетное место среди достижений европейской цивилизации.

В Заключении излагаются выводы, к которым пришел диссертант в ходе проведенного исследования.

По теме диссертации опубликованы следующие работы автора

Монографии:

1. Карцов А.С. Правовая идеология русского консерватизма /А.С.Карцов. -- Москва: Издательство «Центр издательских и учебных программ», 1999. -- 14,0 печ.л.

2. Карцов А.С. Русский консерватизм второй половины XIX - начала XX веков. /А.С.Карцов. -- Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2004. -- 24,4 печ.л.

Учебные пособия:

3. Карцов А.С. История политических и правовых учений. /А.С.Карцов. -- СПб., 1997. -- 4 печ.л.

4. Карцов А.С. Правовые идеи российского консерватизма // Введение в проблематику российского консерватизма. /А.С.Карцов (в соавторстве). -- СПб., 2007. -- 2 печ.л.

Публикации в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях (Перечень ВАК):

5. Карцов А.С. Проблема рецепции в контексте консервативного правопонимания /А.С.Карцов // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. -- 2008. -- №1. -- 0,9 печ.л.

6. Карцов А.С. Проблема юридического обычая в контексте консервативного правопонимания /А.С.Карцов // Lex Russica: Научные труды Московской государственной юридической академии. -- 2008. -- №.4. -- 0, 75 печ.л.

7. Карцов А.С. Уроки Савиньи (из истории русского юридического образования) /А.С.Карцов // Право и образование. -- 2008. -- №3. -- 0,75 печ.л.

Размещено на Allbest.ur