Проблемы развития советского уголовного права и уголовного процесса в 1930-1941 годы

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Введение

Актуальность исследования заключается в том, что для периода советской власти, как науки уголовного права была характерна трактовка объекта уголовной охраны как совокупности общественных отношений. Данная точка зрения, свое теоретическое закрепление получила начиная с 1924 года в научных работах А.А. Пионтковского1. Данная теория строится на марксистско-ленинском учении о государстве и праве. Основоположниками этого учения являлись К. Маркс и Ф. Энгельс. Они говорили, что все индивиды "живут не как индивиды, а как члены класса"2. Преступление, писали они, есть "борьба изолированного индивида против господствующих отношений". Они таким образом подчеркивали, что господствующие общественные отношения являются тем объектом, на который посягает преступление и который охраняется господствующим классом при помощи закона.Данная точка зрения на протяжении достаточного периода времени никем из теоретиков права не ставилась под сомнение. Некоторые ученые ограничивали действие данного положения только областью общего объекта. По отношению к непосредственному объекту допускались оговорки. А.А. Пионтковский утверждал, что абсолютно любое преступление прямо или косвенно посягает на общественные отношения и что объектом преступления (уголовно-правовой охраны) могут быть любые общественные отношения, охраняемые уголовным законом, но в ряде случаев непосредственным объектом преступления возможны не общественные отношения, а имущество,гражданин (физическое лицо), продукты сельского хозяйства, инвентарь, урожай (вещи). Б.С. Никифоров указывал, что непосредственным объектом преступления могут быть "различные предметы нематериального и материального мира - орудия и средства труда, его предмет и его результаты (т.е. вещи), различного рода документы, сведения и т.д."

Таким образом, следует согласиться с мнением ученых о том, что общественные отношения как объект уголовно-правовой охраны - это сложное социальное явление, представляющее собой совокупность многих его сторон и элементов.

Однако структура общественных отношений требует, на наш взгляд, переосмысления и отрицания определенных идей советского периода. Так, при рассмотрении субъекта общественного отношения как его элемента нужно отойти от марксистского понимания того, что личность является совокупностью всех общественных отношений. На наш взгляд, личность как структурный элемент общественного отношения может быть самостоятельным объектом преступления. В данном случае посягательство совершается не на физическое лицо (человека) как на физиологическое

существо, а на его социально-правовой статус, так как человек является объектом преступления именно ввиду его социальной оценки. Следовательно, под субъектом общественных отношений следует понимать личность как собирательный образ всех ролей и качеств человека, в том числе и биологических

Объектом исследования являются общественные отношения, складывающиеся в области применения уголовных и правовых норм в 1930

- 1941 годы.

Предметом исследования являются теоретические источники, отражающие сущность уголовного права и уголовного процесса в 1930 - 1941 годы.

Цель исследования заключается в изучении уголовного права и уголовного процесса в 1930 - 1941 годы.

Поставленная цель достигается решением следующих задач:

Изучить систему социалистического права в предвоенный период;

Рассмотреть уголовное право и уголовный процесс в предвоенный период;

Рассмотреть организацию и деятельность советских органов следствия в 1930 - 1941 гг.;

Рассмотреть формирование важнейших категорий уголовного права и уголовного процесса в 1930 - 1941 годы;

Изучить теорию, а так же практику уголовного судопроизводства в 1930 - 1941 годы.

Методологическую основу исследования составили современные достижения теории познания. В процессе исследования применялись общефилософский, эмпирический, теоретический методы (диалектика, системный аналогия, синтез, анализ, метод, наблюдение, дедукция, моделирование), традиционно-правовые методы (формально-логический), методы, используемые в конкретно-социологических исследованиях (экспертные, статистические оценки и др.).

Научная новизна определяется выявлением проблемы, имеющей особо важное значение для уголовного судопроизводства, использованием новых подходов к ее решению.

Размещено на http://www.allbest.ru//

Глава 1. Общая характеристика правовой системы и уголовного права в предвоенный период 1930-1941 годы

1.1 Новая система социалистического права в предвоенный период

Постоянный интерес к вопросам правотворчества и законотворчества обусловил формирование соответствующего направления научной школы. Зародившись в конце 20-х гг. XX в. как одно из направлений исследований Институтом отдельных вопросов юридической техники, оно становится перманентным на протяжении всей дальнейшей истории учреждения, постепенно превращаясь в теорию правотворчества.

Среди наиболее выдающихся ученых и крупных правоведов, являющихся представителями данной школы Института, можно назвать следующих: А.И. Абрамова, Н.Г. Александров, С.Н. Братусь, И.Л. Брауде, А.Б. Венгеров, Н.А. Власенко, М.Н. Гернет, С.А. Голунский, А.И. Денисов, С.Ф. Казьмин, С.Ф. Кечекьян, В.И. Лафитский, О.Э. Лейст, А.В. Мицкевич, А.С. Пиголкин, А.А. Пионтковский, Т.Н. Рахманина, И.С. Самощенко, А.А. Тилле, В.А. Туманов, Ю.А. Тихомиров, М.Д. Шаргородский, Т.Я. Хабриева и др. На их трудах и сегодня продолжает учиться подрастающее поколение юристов.

В 20 - 30-е гг. XX в. основное внимание уделялось лишь некоторым вопросам правотворчества и поэтому не было значительных успехов в деле монографической разработки теории правотворчества. В это время множество проблем правотворчества исследовалось в связи с вопросами юридической техники.

Так, И.С. Перетерский публикует статью о технике оформления кодексов, высказывая ряд насущных мыслей о краткости и ясности закона: желательна не такая краткость, отмечает автор, которая впоследствии ведет

к изданию различного рода инструкций, а такая, которая заключается не в малом количестве слов закона, а в глубине высказываемых мыслей, норм поведения; "нельзя уменьшать число статей во вред понятности и ясности закона"; "желание к построению коротких статей может вызвать повышение их числа в кодексе, законе, однако этого не следует бояться, поскольку это только внешний признак".

В половине 1930-х гг. Институт увеличил направления своих исследований, что было связано в первую очередь с изменением профиля его деятельности: из криминологического он делался общеправовым.

Поскольку Институт в тот период был главным учреждением, разрабатывавшим для высших учебных заведений учебники по юридическим дисциплинам, в них получали отображение те или иные научные изыскания в области правотворчества. Таким образом, под грифом Института выходит один из первых в послевоенные годы учебников по теории государства и права, согласно которым длительные годы использовались студентами и преподавателями юридических вузов страны. В нем получили освещение такие основные темы правотворчества, как значимость государства в создании правовых норм, законодательная деятельность, нормотворческая роль суда и др.

В небольшой по объему статье И.Л. Брауде впервые в юридической науке поставил вопрос о комплексных нормативных правовых образованиях, их значимости в формировании системы права <9>, а в книге отобразил главные проблемы законодательной техники: понятие законодательной техники; сочетание в законодательной технике вопросов науки и мастерства; общетеоретические предпосылки законодательной техники; структуру нормативного правового акта; предвидение толкования проектируемой нормы; язык правовой нормы; пробелы в нормативном правовом акте; технику опубликования нормативных правовых актов; вопросы систематизации нормативных правовых актов и др.

Преступления, объектом которых считаются экономические отношения, являлись одной из важнейших групп деяний в системе социалистического уголовного права. Но уже после Октябрьской революции 1917 г. случился окончательный отказ разделения преступлений на частную и публичную сферу. Это стало возможным во многом "благодаря" кардинальным переменам в отношениях имущества, что впоследствии отыскало свое отражение в теории хозяйственных преступлений (к таким причисляли преступления, которые посягали на социалистическое хозяйство, совершались без контрреволюционного умысла и не были направлены к подрыву основ социалистической экономики).

Преступления против социалистической системы хозяйства были формами классового сопротивления социалистическим преобразованиям в области хозяйства, по этой причине борьба с ними была одновременно и подавлением враждебных классов. Советское законодательство, отказываясь от доктрины имущественных преступлений, предлагало другую систему преступных посягательств, помещало рассматриваемые деяния в главы о преступлениях против порядка управления, государственных, хозяйственных преступлениях и т.д. Изначально классификация преступлений, нарушающих экономические отношения, строилась по различию тех укладов, на которые они посягали:

составы, содержащие посягательства на разнообразные формы финансовых укладов (хищение и примыкающие к ним преступления, нарушения исключительных прав, обманы, совершаемые в торговом обороте);

составы, включающие посягательства на отдельные виды финансовых укладов: а) посягательства на социалистические компоненты экономики (нарушение государственных монополий, контрабанда, несоблюдение обязанностей по договору); б) посягательства на госкапиталистические элементы экономики (злостное увеличение стоимости на продукты, несоблюдение правил о денежных операциях, изготовление и сбыт водок, вин, кокаина и т.д.);

преступления, посягающие на круг интересов трудящихся, работающих по найму у государства, общественных организаций или частных лиц.

Экономическая преступность в советской криминологии исследовалась с позиций марксистского подхода, т.е. классовой борьбы по отношению к собственности; в этом случае экономическая преступность рассматривалась как политэкономическая категория16. Любые невыгодные формы деятельности для Советского государства не только запрещались, но и подвергались беспощаднейшему преследованию.

В историческом аспекте углубление экономических реформ, как правило, сопровождается увеличением посягательств на общественные

отношения в области экономики, являющихся весьма сложным с позиции их нейтрализации социально-юридическим явлением. Интенсивность применения уголовно-правовых средств решения финансовых проблем считается отображением экономической модели, которая характеризуется превосходством рыночных либо строгих, централизованных способов управления экономикой. Примером первого типа выступают страны Запада с развитой рыночной экономикой, второго - подавляющее большинство социалистических государств, где появляется относительно большая роль уголовного права как средства поддержания порядка в хозяйственных взаимотношениях17.

Необходимо также отметить, что в XX в. доступ к экономической деятельности стал открыт для обширных кругов населения. Бизнес утратил остатки сословной организации, с которой ушла и корпоративная купеческая этика. Все это породило волну преступности, в том числе и экономической.

Постепенно рассматриваемая концепция начинает группировать новые нормы, основанные в процессе формирования хозяйственного законодательства, и прежние нормы об имущественных преступлениях, отдельные из которых трансформируются в статьи об экономических преступлениях. В этой части к группе экономических преступлений будут относиться как преступные деяния в процессе непосредственного осуществления экономической деятельности, так и не связанные с ней, но совершаемые в пределах функционирующей хозяйственной системы.

Как мы видим, в широком представлении финансовая преступность связывает все преступления, посягающие на экономику, права, свободы, потребности участников финансовых отношений и нарушающие нормальное функционирование экономических механизмов, нанося существенный ущерб социальным ценностям и благам.

Собственно говоря, из этой концепции определения экономических преступлений и выделилась теория Э. Сатерленда о "беловоротничковой" преступности19. Данный ученый акцентировал внимание на том, что субъектами наиболее опасных экономических преступлений считаются лица, занимающие высокое социальное положение в области бизнеса и совершающие преступления в ходе профессиональной деятельности в личных интересах или интересах юридических лиц. "Беловоротничковая"

преступность охватывала не только собственно экономические преступления, но и взяточничество, экологические, компьютерные преступления, нарушения антитрестового законодательства. На базе концепции Э. Сатерленда было сформулировано определение экономической преступности как преступности корпораций. В данной взаимосвязи многими иностранными учеными предпринимались попытки отождествить экономическую преступность только с бизнесом, т.е. ведением дела в противоправных формах с целью противозаконного обогащения.

В ходе формирования концепции Э. Сатерленда и восприятия новых направлений в криминальной области были предложены расширительные трактовки определения данного понятия, которые осуществлялись согласно двум основным направлениям:

а) увеличивался круг субъектов экономических преступлений (к одной группе стали относить не только управляющих корпораций, но и других служащих), к основным критерием определения преступности как экономической признавался модус операции и цели, которые преследовал правонарушитель;

б) изменялся и дополнялся список преступлений, причисляемых к экономическим (в первую очередь, это нормы о злоупотреблениях на фондовом рынке, о кредитном обмане, о злоупотреблениях с чеками и кредитными картами, об инвестиционном обмане, об отмывании денежных средств, компьютерном мошенничестве и т.д.).

Иначе говоря, экономическую преступность уже стали рассматривать как комплекс корыстных преступлений, совершаемых в области экономики, лицами в ходе их профессиональной деятельности (в связи с этой деятельностью) и посягающих на имущество и другие интересы потребителей, субъектов хозяйствования, корпораций, государства, а также на порядок управления экономикой в разных отраслях хозяйства (В наше время рассматривать экономические преступления как совершаемые только в процессе профессиональной деятельности не совсем верно, так как профессиональная деятельность уже не является единственной формой эксплуатации официальных экономических институтов).

При таком подходе экономическая преступность включает в себя ряд преступлений, совершенных против предпринимательской и иной экономической деятельности, в том числе против экономических интересов производственных систем и преступности в промышленности, т.е. совокупности преступлений, направленных против экономических интересов субъектов промышленной деятельности и напрямую оказывающих влияние на экономические отношения.

1.2 Уголовное право в предвоенный период

Одной из основных задач новой экономической политики явилось кардинальное укрепление режима законности. Это укрепление было несовместимо ни с характерным для периода Гражданской войны широким распространением внесудебных репрессий, ни с официально декларируемым в первые послереволюционные годы правовым нигилизмом, ни с неупорядоченностью судебного устройства, ни с "революционным правосознанием" как источником права, ни с отсутствием кодифицированных актов в системе законодательства.

Точкой отсчета первой российской судебной реформы XX века явились несколько фраз, написанных главой Советского правительства В.И. Лениным 1 декабря 1921 г.: "Компетенцию [Всероссийской чрезвычайной комиссии] сузить... Суды усилить"21. Приведенные суждения Ленина приобрели директивное значение того же 1 декабря 1921 г., будучи точно внесены в постановление Политбюро ЦК РКП(б)22 (высшего партийного органа). Проведение судебной реформы было затем в общем виде одобрено X Всероссийской конференцией РКП(б) и X Всероссийским съездом Советов, состоявшимися во второй половине декабря 1921 г. Первым мероприятием реформы явилось упразднение Всероссийской чрезвычайной комиссии, последовавшее 6 февраля 1922 г.

До настоящего времени всесторонне не изученная судебная реформа 1922 г. по масштабу никак не уступила реформе 1864 г. В отличие, правда, от судебной реформы Александра , советская судебная реформа готовилась (а затем и претворялась в жизнь) в несопоставимо более сжатые сроки. Итогами реформы 1922 г. явились повторное создание трехзвенной системы судов общей юрисдикции (вновь ставшей базисным сегментом отечественного судебного устройства), институтов прокуратуры, адвокатуры и нотариата, издание первых советских кодексов.

Оказались восстановлены основные гарантии прав личности в уголовном процессе. Был уменьшен (хотя далеко не в полной мере) масштаб внесудебных репрессий. При этом если система судов общей юрисдикции 1922 г. представляла собой по существу воспроизведение судоустройственной конструкции, введенной судебной реформой 1864 г., то новоучрежденная советская прокуратура по своим полномочиям и организации явилась причудливым синтезом прокуратуры образца 1864 г. и ее предшественницы - прокуратуры, созданной в ходе административно-

судебной реформы Екатерины 1775 г.

Что касается органов следствия, то об их преобразовании в ходе судебной реформы речь зашла уже в январе 1922 г. Именно тогда в периодическом издании Наркомата юстиции РСФСР появились две статьи, авторы которых затронули вопрос о будущем организационном построении органов следствия. Сотрудник Наркомата Лисицын А.С. предложил подчинить следователей народных судов и органов ВЧК прокуратуре (проект создания которой тогда обсуждался). А вот А. Лунин, выдвинув (едва ли не первым) тезис о необходимости создания "единого следственного аппарата", высказался за сохранение следователей исключительно в штатах судов (заодно предложив подчинить органам следствия подразделения уголовного розыска), предложив подчинить уголовный розыск следствию, А. Лунин по существу впервые поставил вопрос о создании в Советской России "судебной милиции", отдаленно сходной с судебной полицией Франции (polce judcare).

В итоге в ходе проведения судебной реформы советский законодатель остановился на судебной модели построения органов следствия. В первом Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР, утвержденном 25 мая 1922 г., были предусмотрены: народные следователи при Советах народных судей и революционных трибуналах, военные следователи и следователи по важнейшим делам при Наркомате юстиции. Таким образом, весь следственный аппарат был сосредоточен в системе органов юстиции, а в уголовном розыске он упразднялся. Одновременно была расширена

компетенция органов дознания. Если за следователями закреплялось производство предварительного расследования по 60 составам преступлений, то за органами дознания - по 89 составам.

В этом же году в связи с преобразованием судебного устройства система следственных должностей была изменена. Согласно гл. 5 "О народных следователях" (ст. ст. 32 - 38) Положения о судоустройстве РСФСР от 11 ноября 1922 г.29 устанавливалась следующая организация следственного аппарата: 1) участковые народные следователи народных судов; 2) старшие следователи губернских судов; 3) следователи по важнейшим делам Верховного Суда РСФСР и 4) следователи по важнейшим делам Наркомата юстиции. Народные следователи назначались губернским судом, старшие следователи и следователи по особо важным делам - теми учреждениями, при которых они состояли.

В качестве ведомственной административно-территориальной единицы утверждался воссозданный в 1920 г. следственный участок. По ст.35 Положения формирование следственных участков осуществлялось губернским судом с последующим утверждением губернским исполкомом и Наркоматом юстиции.

Такое построение органов следствия получило окончательное закрепление в редакции Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, утвержденной 15 февраля 1923 г30. В этой редакции в перечень следственных должностей были внесены следователи военных и военно- транспортных трибуналов (отчего-то не упомянутые в Положении о судоустройстве РСФСР 1922 г.). Что касается органов Главного политического управления при Наркомате внутренних дел РСФСР (преемника ВЧК) и органов Рабоче-крестьянской милиции, то они были отнесены УПК редакции 1923 г. к органам дознания. Выдвинутое Ф.Э. Дзержинским в декабре 1923 г. предложение о наделении органов ГПУ следственными полномочиями (по делам о должностных и хозяйственных преступлениях) не нашло поддержки в Политбюро ЦК РКП(б).

В итоге по состоянию на 1923 г. последним осколком административной модели построения органов следствия (получившей значительное развитие в годы Гражданской войны) возможно было бы счесть следователей по важнейшим делам Наркомата юстиции. Однако следователи Наркомата были изначально включены не в какое-то административное подразделение, а в отдел прокуратуры. Когда же, согласно ст. 10 Положения о Народном комиссариате юстиции РСФСР от 1 февраля 1923 г.32, в структуре Наркомата была образована следственная часть, то она сохранилась в составе 4-го подотдела V Отдела (прокуратуры). Тем самым в 1922 г. началось возрождение прокурорской модели построения органов следствия, кратковременно реализованной в практике отечественного государственного строительства в виде следственной канцелярии генерал-прокуратуры Сената в 1722 г.

В целом же в результате проведения судебной реформы 1922 г. в Советской России произошло системное восстановление института судебных следователей. Основной фигурой органов следствия отныне стал участковый народный следователь, весьма напоминавший по организационным основам деятельности участкового судебного следователя царских времен34. Что же касается процессуального статуса следователя по актам судебной реформы 1922 г., то он заметно отличался от статуса следователя по Судебным уставам 1864 г.

Во-первых, в ходе советской судебной реформы не была предусмотрена несменяемость следователей (равно как и судей судов общей юрисдикции). Изрядно раздражавшая руководителей имперского Министерства юстиции следовательская несменяемость еще менее устраивала руководящих деятелей советской юстиции. Несменяемость следователя трактовалась в те времена как "лицемерное прикрытие классово-буржуазного характера следственного аппарата в капиталистическом государстве".

Во-вторых, в отличие от Устава уголовного судопроизводства 1864 г. в УПК РСФСР 1923 г. оказалась существенно усилена обвинительная функция прокурора, которому была передана значительная часть полномочий суда по контролю за деятельностью следователя. Отныне прокурор, а не суд разрешал отвод, заявленный следователю, рассматривал жалобы на него, разрешал споры о подследственности и вопросы о передаче дела из одного следственного участка в другой. Как бы то ни было, советский следователь и в 1923 г. остался "наделенным юрисдикционными полномочиями представителем судебной власти".

Несмотря на институциональное сходство между советскими и имперскими судебными следователями, между ними не образовалось кадровой преемственности. Во-первых, те из бывших следователей империи, которые являлись выходцами из семей дворян, священников, офицеров (а таких было большинство), оказались в одночасье "классово чуждыми" по социальному происхождению. Во-вторых, Министерство юстиции Российской империи, в ведомстве которого числились следователи, рассматривалось новой властью как часть "карательного аппарата царизма". Это обстоятельство также никак не украшало анкетные данные соответствующего гражданина РСФСР и затрудняло поступление на государственную службу.

Особенно в незавидное положение попали в 1920-е гг. бывшие следователи по особо важным делам, следователи по важнейшим делам39 а так же военные следователи. Именно эти лица подверглись наиболее жесткой форме социальной дискриминации - лишению избирательных прав. Те, кто занимал указанные должности, были отнесены к кругу лиц,

лишаемых избирательных прав ("лишенцам") согласно п. "л" ст. 15 Инструкции о выборах городских и сельских советов и о созыве Съезда советов от 4 ноября 1926 г40. Мотивацию советского законодателя понять в данном случае несложно: именно в производство следователей по особо важным делам, а так же военным следователям до октября 1917 г. попадали (хотя и весьма эпизодически) уголовные дела по обвинениям деятелей революционного движения.

Кроме того, приоритетно рекрутируемые из рабочих и крестьян советские следователи, среди которых год от года увеличивалось число членов РКП(б), сами относились к своим дореволюционным предшественникам настороженно и враждебно. Характерный эпизод такого рода привел в документальных "Рассказах народного следователя" Лосьев Г.А.

Бывший сотрудник ВЧК, трижды раненый на фронтах Гражданской войны, Георгий Лосьев был в январе 1927 г. назначен участковым народным следователем в сельскую глубинку Западно-Сибирского края. В одну из первых поездок по участку Лосев столкнулся с пожилым крестьянином Анисимом Петровичем, который сходу обвинил народного следователя в неподобающем бытовом поведении. Заинтересовавшись личностью старика, Г.А. Лосьев выяснил, что Анисим Петрович является бывшим красным партизаном что в 1910 г. он совершил умышленное убийство тогдашнего участкового следователя. Этот факт советский следователь воспринял как революционную заслугу Анисима Петровича и в разговоре с уполномоченным ОГПУ выразил недоумение, отчего старик не был выдвинут в органы сельского самоуправления.

Деятельность реорганизованных в 1922 г. органов следствия началась в весьма нелегких материальных условиях. Особенно в тяжелом положении оказались участковые народные следователи, переведенные (как и народные судьи) в июле 1922 г. на содержание за счет средств местных бюджетов.

В письме, опубликованном в апреле 1924 г., следователь 2-го участка Торопецкого уезда Псковской губернии И. Федоров так описывал свою повседневную жизнь: "В конце месяца не остается денег на подметки. Самому приходится ходить на почту, мыть полы, топить печь (в кабинете) и ходить в лес за дровами"42. Впрочем, дело было не только в бытовых тяготах. По свидетельству автора, из-за отсутствия финансирования труп лица, убитого в августе, удалось направить на судебно-медицинскую экспертизу только в январе43.

В столь сложных условиях органы следствия а так же дознания вели борьбу с характерной для этого времени преступностью: бандитизмом, убийствами, разбоями, грабежами, кражами и т.д. Объем работы советских органов предварительного расследования характеризуют данные о количестве осужденных в рассматриваемый период. В 1922 г. было осуждено 1089503, в 1923 г. - 1193135, в 1924 г. - 1905900, в 1925 г. -1153600, в 1926 г. - 1293000, в 1927 г. - 1507360, в 1928 г. - 1387568, в 1929 г. - 1705746 человек.

Глава 2. Проблемы развития советского уголовного права и уголовного процесса 1930-1941 годы

2.1 Формирование важнейших категорий уголовного права и уголовного процесса в 1930 - 1941 годы

До недавнего времени в российской уголовно-правовой доктрине доминировали взгляды о личной виновной ответственности физической личности за совершение преступления. Вследствие этого юридическое лицо рассматривается только в качестве орудия преступления, которое приминяется человеком для достижения преступной цели. Данные представления восходят к советскому периоду развития уголовного права, когда предполагалось, что советские госорганизации первоначально не могут формироваться и функционировать в целях, противоречащих основам правопорядка и нравственности.

На сегодняшний день бремя уголовно-правового воздействия за преступные деяния в полном объеме возлагается на физическое лицо, что никак не отвечает принципу справедливости уголовного наказания. При подобном подходе у компаний по сути нет мотивации к соблюдению закона в ситуации, когда его нарушение позволяет извлечь финансовую выгоду.

По инициативе Следственного комитета Российской Федерации Госдума рассматривает поправки в уголовное законодательство, которые обязаны исправить ситуацию.

В настоящее время в российской уголовно-правовой доктрине доминируют представления о личной виновной ответственности физического лица за совершение преступления. Из-за этого юридическое лицо рассматривается лишь в качестве орудия преступления, которое используется человеком для достижения преступной цели. Данные представления, значительно занижающие роль юридического лица в механизме преступного события, восходят еще к советскому периоду развития уголовного права, когда преступности юридических лиц не существовало, а следовательно, и не было потребности бороться с ней. Предполагалось, что советские государственные организации изначально не могут создаваться и функционировать в целях, противоречащих основам правопорядка и нравственности.

Преобразование уголовно-правового регулирования в последние годы, направленное на его гуманизацию, а так же дальнейшую дифференциацию уголовной ответственности, преследовало цель совершенствования ряда уголовно-правовых норм, в частности затрагивающих институт обстоятельств, исключающих преступность деяния.

Так, Уголовный кодекс РФ 1996 г. впервые в истории отечественного законотворчества предусмотрел принципиально новую, более многочисленную систему обстоятельств, исключающих преступность деяния, выделив их в отдельную главу. Надо полагать, что такое решение свидетельствует об ориентации уголовной политики России на большую индивидуализацию и дифференциацию в подходе к человеку, чьи права и свободы охраняютсягосударством. Поливариантность оценки государством деяний, причиняющих вред объектам уголовно-правовой охраны, способствует также более эффективному соблюдению норм не только отечественного, но и международного законодательства, провозглашающих право человека на справедливое судебное разбирательство. Например, в ст. 6 Конвенции о защитеправ человека и основных свобод утверждается, что

"каждый, в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения, имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона". Данная позиция подтверждается и в Конвенции СНГ о правах и основных

свободах человека, в ч. 2 ст. 6 которой указано: "Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана согласно закону".

Таким образом, перспективным представляется исследование института обстоятельств, исключающих преступность деяния, с точки зрения его роли не только в уголовно-правовом регулировании, но и в эффективном проведении современнойуголовной политики, направленной в том числе на соблюдение норм международного права. Данный институт способствует "приданию большей значимости уголовно-правовой охране прав и свобод человека и гражданина и является важным шагом в уголовно- правовой политике Российского государства".

Разумеется, указанное направление не является единственно актуальным. В литературе в числе обсуждаемых остается вопрос о дальнейшем расширении законодательного перечня обстоятельств, исключающих преступность деяния.

Одни авторы утверждают, что это необходимо, так как "недопустимо нынешнее положение, при котором применение норм главы 8 УК РФ повсеместно сопровождается требованиями (условиями), нормативно не закрепленными, и известными лишь судебной практике и специалистам в области уголовного права". В подтверждение данной точки зрения Д.А. Зыков и А.В. Шеслер пишут, что "расширение перечня обстоятельств, исключающих преступность деяния, логически вытекает из тенденции развития уголовного законодательства, связанной с изменением приоритетов уголовно-правовой охраны, в частности с тем, что ее основным объектом стали права и свободы человека и гражданина". Такая позиция обусловлена потребностью в более дифференцированном подходе к уголовно-правовой оценке деяния, причиняющего вред объектам уголовно- правовой охраны. Авторы отмечают, что расширение перечня норм, в которых закреплены исследуемые обстоятельства, - это верная правовая форма гуманизации законодательства, которая выражается не в диспозитивном подходе ( в форме снижения нижнего предела санкций норм уголовного права), не в декриминализации деяний, ранее признававшихся преступными, а в более внимательном, индивидуализированном подходе законодателя и правоприменителя к оценке каждого деяния, которое причиняет вред объектам уголовно-правовой охраны. Исследователи придерживаются мнения о том, что законодательное увеличение числа обозначенных обстоятельств будет способствовать умножению вариантов оценки государством поведения лица, причиняющего вред объектам правовой охраны, и более логичному разграничению правоприменителем преступлений а так же деяний, преступность которых исключается.

В то же время отдельные авторы отстаивают противоположную позицию, отмечая, что "некоторые обстоятельства возникли из других, имеющих более давнюю историю правового регулирования. Например, задержание лица, совершившего преступление, произошло из необходимой обороны; физическое и психическое принуждение возникло из обстоятельства - состояния крайней необходимости". Поэтому, по их мнению, в целях исключения смысловых повторов законодательное расширение перечня обстоятельств, исключающих преступность деяния, не совсем оправданно. советский уголовный право

Чтобы определить критерии выявления обстоятельств, исключающих преступность деяния, необходимо уяснить их юридическую природу,

установить их общий содержательный признак. Несмотря на то что большая часть комплексных исследований этих обстоятельств ранее уже была посвящена изучению данных вопросов, можно однозначно утверждать, что они не имеют единого решения до сих пор и потому весьма актуальны. Дискуссия сводится к выявлению того или иного признака преступления, который, по мнению многих авторов, отсутствует в характеристике деяния и благодаря которому его преступность исключается. В советский период в науке уголовного права классической стала точка зрения об отсутствии общественной опасности деяния и причиненного вреда при наличии данных обстоятельств. На современном этапе исследователи занимают различные,

подчас противоположные позиции. Одни полагают, что в действиях лица отсутствует общественная опасность, другие указывают на отсутствие противоправности, третьи - на отсутствие общественной опасности и противоправности, четвертые отмечают отсутствие признака виновности, поскольку виновность охватывается признаком общественной опасности, пятые предлагают признать отсутствие в содеянном опасности,

противоправности или вины, шестые останавливают внимание на отсутствии противоправности и вины.

Несколько иной вариант решения вопроса о юридической природе рассматриваемых обстоятельств предлагают авторы, которые так или иначе связывают ее с социально активным поведением личности. Основываясь на такой логике, они приходят к выводу: преступность деяния исключается в силу того, что поведение лица не является общественно опасным и направлено на достижение общественно полезных целей, а так же относят его к поощряемым действиям. При этом нередко отмечается, что эти обстоятельства исключают преступность, и следовательно, уголовную ответственность лица. Такая позиция допустима, но, думается, нельзя при этом упускать из виду и то, что "не может быть признано "социально полезным" лишение жизни другого человека в ситуации необходимой обороны, крайней необходимости или задержания лица, совершившего преступление, даже если действие посягающего оценивалось как угроза другим людям и тем более имуществу".

Научные споры вызывает также вопрос о том, можно ли считать институт обстоятельств,исключающих преступность деяния, содержательно дополняющим институт преступления. В одном из первых советских

учебников по уголовному праву А.А. Пионтковский писал, что "обстоятельства, исключающие преступность содеянного, можно рассматривать как такие фактические обстоятельства, которые являются как бы элементами состава преступления". Данной позиции придерживаются такие ученые, как А.И. Бойко, утверждающий, что "обстоятельства, исключающие преступность деяния, являются нормами-исключениями по отношению к норме, определяющей понятие преступления"; А.Н. Берестовой, полагающий, что "для правильного понимания сущности

обстоятельств, исключающих преступность деяния, важнейшее значение уголовную имеет вопрос о содержании понятия преступления, поскольку эти обстоятельства представляют собой поступки, внешне подпадающие под его признаки" Однако с этим согласны не все авторы. Например, Е.Г. Веселов пишет: "Обстоятельства, исключающие преступность деяния, находятся в узкой прослойке человеческого поведения между преступлениями и такими правомерными поступками, которые существенно отличаются от преступления по объективным признакам"66. Таким образом, исследователи, отстаивающие подчас противоположные точки зрения, сходятся во мнении о наличии неразрывной смысловой связи между обозначенным институтом а так же институтом преступления. Они утверждают, что их объединяет общее функциональное назначение в уголовном праве: указанные институты представляют собой механизмы юридической оценки деяния, причинившего вред объектам уголовно- правовой охраны.

Исследование данной проблематики нашло отражение в работах авторов, которые предложили выделять в структуре обстоятельств,

исключающих преступность деяния, две части: основания и деяния. Так, по мнению Ю.В. Баулина, основание, не являясь составной частью совершаемого деяния, с неизбежностью порождает его. Состав правомерного деяния он анализирует по аналогии с составом преступления. Тем самым состав деяния, преступность которого исключается, рассматривается автором в виде сходного по структуре и противоположного

по содержанию составу преступления. Указанная позиция впоследствии была интерпретирована В.А. Блинниковым и С.В. Пархоменко. Первый указывает, что под обстоятельствами, исключающими преступность деяния, необходимо понимать "внешний фактор". С.В. Пархоменко, наоборот, исследует данный институт только применительно к деяниям69. Такую же позицию занимает и Вельтмандер А.Т., подчеркивая, что "нельзя сводить обстоятельства, исключающие преступность деяния, к внешнему фактору"70.

Представляется, что и преступное деяние, а так же деяние, совершенное при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, наносят вред объекту уголовно-правовой охраны - в этом их основное сходство. Поэтому, на наш взгляд, подобное деяние возможно анализировать, используя модель, предусмотренную для преступного деяния.

Неоднозначно в литературе решается и вопрос о межотраслевом характере института обстоятельств, исключающих преступность деяния. Так, одни авторы утверждают, что "под ним необходимо понимать обобщенную правовую категорию, установленную исключительно УК РФ". Вместе с тем иные исследователи не только считают, что "обстоятельства, исключающие преступность деяния, являются частным проявлением в уголовном праве общей - межотраслевой - категории обстоятельств, исключающих противоправность и общественную опасность основе деяния", но и предлагают устранить пробелы в других отраслях российского законодательства, дополнив их нормами об иных обстоятельствах: "В гражданском праве ныне есть две нормы, в той или иной мере исключающие гражданско-правовую ответственность за причинение вреда. В то же время отсутствуют нормы, регламентирующие правовые последствия при наличии иных обстоятельств, исключающих гражданско-правовую противоправность деяния". Позиция о межотраслевом характере исследуемых обстоятельств кажется перспективной и немаловажной для понимания их юридической природы.

Не менее спорен вопрос о правовых основаниях причинения вреда. Проблема ограничения прав и свобод в интересах охраны и защиты человека, общества и государства - это краеугольный камень всей юридической науки, а особенно уголовно-правовой, потому что чрезвычайно сложно абсолютно точно определить меру дзволенного поведения а так же соответствующие ей по степени тяжести меры противодействия. О том, что нормы, закрепляющие обстоятельства, исключающие преступность деяния, содержат разрешение лицу на осуществление своего права, говорили многие авторы как советского периода, так и современные. Например, Ляпунов Ю.И. и Истомин А.В. называли эти нормы "правоустанавливающими", а Слуцкий И.И.

утверждал, то "фактически закон предоставляет неопределенному кругу лиц право причинить вред объекту уголовно-правовой охраны в определенных, четко ограниченных ситуациях"75. Данной точки зрения придерживается и Б.Т. Разгильдиев, который утверждает, что нормы об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, "наделяют граждан правом, реализация которого обеспечивает охрану общественных отношений от преступных посягательств"; В.И. Михайлов определяет исследуемые обстоятельства как "ситуации правомерного вреда". Указанная точка зрения представляется аргументированной. Она основывается в первую очередь на норме ч. 2 ст. 45 Конституции РФ: "Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом". Вместе с тем свобода одного гражданина кончается там, где начинается свобода другого. Следовательно, причинение вреда может быть способом защиты или осуществления права, закрепленного нормах российского законодательства, но реализация такого права не должна сопровождаться злоупотреблением, что зафиксировано и в нормах об ответственности за превышение пределов при совершении деяния.

Однако позиция о реализации гражданином своего права на защиту не единственная. Некоторые авторы пишут о необходимости в первую очередь определить, насколько уголовное право может влиять на поведение людей в экстремальных ситуациях, когда на одной чаше весов лежит человеческая жизнь, а на другой - возможное уголовное преследование. Такого взгляда придерживался, например, Э.Ф. Побегайло, который отмечал, что "внезапное посягательство является мощным раздражителем и, как правило, вызывает аффект страха, который напрямую связан с безусловным рефлексом". На бессилие закона в подобной ситуации указывал И. Кант, который утверждал, что угроза еще неопределенным злом не в состоянии перевесить страха перед действительным, неминуемо грозящим. Так называемая проблема коллизии жизней существует давно, не теряя актуальности.

Мы полагаем, что опрос о правовых основаниях причинения ущерба при исследуемых обстоятельствах находится в плоскости выявления их юридической природы. Если ее устанавливать через субъективное отношение лица к деянию, то трудно представить, чтобы человек, нанося ущерб объекту уголовно-правовой охраны, осуществлял свое право.

Помимо обозначенных дискуссионных вопросов, касающихся обстоятельств, сключающих преступность деяния, нельзя не обратить внимания на некоторые другие недостаточно проработанные проблемы. Например, малоизученной представляется точка зрения о признании норм об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, компромиссными80. Между тем выявление компромиссного характера исследуемых норм позволяет утверждать, что они выполняют важнейшую социальную функцию. Уголовное законодательство - это не инструмент подавления человека при помощи наказания, а в первую очередь социальная ценность, достижение развитого общества и правового, демократического государства. По меткому выражению И.Я. Козаченко, "уголовное право как социальная ценность неразрывно с нравственным здоровьем общества, без чего любые уголовно-правовые веления воспринимаются как беспомощные окрики официальной власти, устрашающий заряд которых не попадает в цель, а предписания уголовно-правового характера остаются благими намерениями самого законодателя, которыми, как известно, была вымощена дорога в ад". Таким образом, выявление и изучение компромиссного характера и социальной функции института обстоятельств, исключающих преступность деяния, выступают одним из перспективных направлений исследования, поскольку способствуют комплексному анализу данных обстоятельств в парадигме либерализации современного отечественного уголовного законодательства.

Еще одной проблемой института обстоятельств, исключающих преступность деяния, А.П. Дмитренко полагает их квалификацию. Мы поддерживаем мнение ученого о том, что следует "совершенствовать законодательное регулирование и увеличивать уровень производительности правоприменения исследуемого института". Для решения этой задачи требуется дальнейшее изучение не только указанных проблем, но и многих других. Очевидно, что из числа наиболее перспективным, но малоразработанным на сегодняшний день направлением можно назвать характеристику субъективной стороны деяния, преступность которого исключается.

2.2 Организация и деятельность советских органов следствия в 1930 - 1941 гг.

В отличие от периода 1920-х гг., на протяжении предвоенного десятилетия органы следствия Советской России и СССР не подвергались каким-либо существенным реорганизациям, имели место лишь изменения организационно-структурного плана, что было связано с процессами развития государственного аппарата.

После свертывания в 1929 - 1930 гг. новой экономической политики советское руководство избрало курс на форсированную индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства, сопровождавшийся интенсивным развитием системы образования. В результате воплощения в жизнь этих программ наша страна превратилась в мощную индустриальную державу с высоким уровнем механизации сельского хозяйства и массовой грамотностью населения.

Достаточно сказать, что по сравнению с 1922 г. в 1940 г. производство промышленной продукции увеличилось в 24 раза. Только за 1932 - 1937 гг. энерговооруженность промышленности выросла на 88,7%. С 1928 по 1940 г. парк тракторов в сельском хозяйстве увеличился в 19 раз, зерноуборочных комбайнов - в 91 раз. Грамотность лиц в возрасте 9 - 49 лет возросла с 56,6% в 1926 г. до 87,4% в 1939 5. Создание на протяжении 1930-х гг. многоотраслевой и технологически передовой индустрии явилось экономической предпосылкой победы СССР в Великой Отечественной войне.

Происходящие в стране социально-экономические преобразования обусловили принятие в декабре 1936 г. новой Конституции СССР, в структуру которой был впервые внесен раздел "Суд и прокуратура" (ст. ст. 102 - 117). В этом разделе устанавливались общие принципы организации судебной системы и органов прокуратуры СССР, в состав которой входили органы следствия. Например, в ст. 112 устанавливалась независимость суда: "Судьи независимы и подчиняются только закону". В разделе "Основные права и свободы граждан" в ст. 127 закреплялась неприкосновенность

личности, указывалось, что "никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора"87.

С организационной стороны развитие органов следствия происходило перед войной в рамках административной и прокурорской моделей. Что касается прокурорской модели, то здесь необходимо иметь в виду, что в начале 1930-х гг. советская прокуратура еще не имела ведомственной самостоятельности, а входила (в качестве Управления) в структуру Народного комиссариата юстиции РСФСР. В силу названных обстоятельств, перейдя в 1928 г. в подчинение прокуратуры, органы следствия сохранили общую подведомственность Наркомату юстиции.

Ситуация принципиально не изменилась и с учреждением 20 июня 1933 г. Прокуратуры СССР, которую возглавил И.А. Акулов (Иван Алексеевич Акулов (1888 - 1937 гг.) - первый прокурор СССР. В марте 1935 г. его сменил в этой должности А.Я. Вышинский. В 1937 г. Акулов арестован и расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР. В 1954 г. реабилитирован). Согласно Положению о Прокуратуре Союза ССР от 17 декабря 1933 г., в подчинение Прокурора СССР перешли только следователи органов Главной военной прокуратуры и группа следователей по важнейшим делам89. При этом полномочия следователей по важнейшим делам, впервые оговоренные в ст. 19 Положения, совпали с полномочиями дореволюционных следователей по особо важным делам.

Окончательное размежевание прокуратуры и ведомства юстиции произошло в нашей стране лишь в 1936 г., в связи с образованием

Наркомата юстиции СССР. Согласно ст. 2 Постановления ЦИК и СНК СССР от 20 июля 1936 г., "органы прокуратуры и следствия" отделялись от наркоматов юстиции союзных и автономных республик и переходили в исключительное подчинение Прокурору СССР.

По Постановлению Совета Народных Комиссаров СССР от 5 ноября 1936 г. N 1961 "О структуре Прокуратуры Союза ССР", в Прокуратуре СССР был образован Следственный отдел92. Вслед за этим следственные отделы были учреждены в прокуратурах союзных и автономных республик, краев и областей. Так в нашей стране окончательно сложилась прокурорская модель построения органов следствия.

Первым руководителем Следственного отдела прокуратуры СССР стал бывший следователь по важнейшим делам при Прокуроре СССР Лев Романович Шейнин ((1906 - 1967 гг.), член ВКП(б) с 1929 г., который проработал в этой должности более 11 лет (Лев Романович Шейнин являлся начальником Следственного отдела прокуратуры СССР с 1936 по декабрь 1949 г. В 1951 г. арестован по обвинению в подрывной работе против ВКП(б) и Советского государства. В ноябре 1953 г. уголовное дело в отношении Л.Р. Шейнина было прекращено, и он освобожден из-под стражи), совмещая службу с литературной деятельностью.

В рамках административной модели в конце 1930-х гг. следственные подразделения были организованы в органах государственной безопасности, а так же милиции, подведомственных тогда единому Наркомату, основанному 10 июля 1934 г., - НКВД СССР. Тогда же была определена подсудность расследованных органами НКВД уголовных дел.

В соответствии с решением НКВД в оперативных отделах создавались следственные части, а в дальнейшем Приказом НКВД СССР от 22 декабря 1938 г. N 00813 была образована Следственная часть Наркомата (Первым начальником Следственной части НКВД СССР стал Б. З. Кобулов, 1904 г. р., с 1922 по 1938 г. работавший на оперативных должностях в органах государственной безопасности Грузинской ССР. В 1953 г. Б.З. Кобулов арестован по обвинению в шпионаже и заговоре с целью захвата власти и 23 декабря 1953 г. приговорен к смертной казни Военной коллегией Верховного Суда СССР. Расстрелян в тот же день), которая в сентябре 1939 г. подверглась разделению на следственные части Главного управления государственной безопасности и Главного экономического управления. Кроме того, 5 августа 1939 г. Следственная часть была учреждена и в Главном тюремном управлении НКВД.