Некоторые мысли по поводу социализма и русской правовой традиции

Размещено на http://www.allbest.ru/

Некоторые мысли по поводу социализма и русской правовой традиции

Е. Б. Хохлов

Санкт-Петербургскийгосударственныйуниверситет,

РоссийскаяФедерация, Санкт-Петербург

В статьеисследуетсясущностьконцепцийсоциализма, сформулированныхглавнымобразомнапротяженииХІХ столетия, и тесоциальные, экономические и политическиепоследствия, которыевозниклиприпопыткереализацииоднойизтакихконцепций, именномарксистско-ленинской, в России. Поводомдлятакогоанализаявиласьпроблемасоотношениядвухкатегорий: идеологиисоциализма и русскойправовойтрадиции. Чтопервично в этихдвухкатегориях, а чтоявляетсяследствием: идеологиялисоциализмапородиласоветскуюсоциально-политическуюпрактику, в особенностипервыхлетсоветскойвласти, илиданнаяпрактикасталапроявлениемрусскогоправовогосознания, котороереализовывалопрактикуподсоциалистическимилозунгами, извращаясоциалистическуюидею? Именнопоследняяпозицияформулироваласьмногочисленнымикритикамисоветскогореальногосоциализма. В статьеделаетсявыводобуниверсальномхарактересоциалистическойидеи: в своемпрактическомвоплощенииона с неизбежностьюдолжнаприводить к темэкономическим, социальным, политическим и идеологическимпоследствиям, которыевоплощены в советскойсоциалистическоймодели. В этомсмыслесоветскаямодельестьэталонреальногосоциализма, что, однако, вовсенеозначает, чтоонауникальна: любаядругаястрана, вознамерившисьпостроить у себясоциализм, с неизбежностьювынужденабудетсоздатьнечтоподобное в своихпринципиальныхчертах. Концепциясоциализма, сформулированная в ХІХ в.,имеетдваглавныхидеологическихисточника: 1) реакциянаидеологию и практикулиберализма, ставшегогосподствующимучениемнарубежеХУІІІ-ХІХ столетий; 2) вера в могуществочеловеческогоразума. Человечество, полагалисоциалисты -- приверженцыидеисоциальногопрогресса, достиглотакогоуровняинтеллектуальногоразвития, чтовполнеспособнопостроитьсвоесобственноеобщежитиенарациональных и гуманныхоснованиях.В статьеанализируютсятеизменения, которыедолжныбудутпроизойтиприреализацииэтой, в сущности, благороднойидеи.

Ключевые слова:социализм, либерализм, советскаясоциалистическаямодель, государствокаксубъектхозяйства, права и свободыличности, русскаяправоваятрадиция.

Reflections on socialism and the Russian legal tradition

E. B. Khokhlov

St. Petersburg State University,

St. Petersburg, Russian Federation

The article examines the essence of socialist concepts, formulated mainly during the nineteenth century and the social, economic and political consequences that arose after the attempts to implement one of these concepts, namely Marxist-Leninist philosophy, in Russia. The reason for this analysis lies within the relationship of two categories -- the ideology of socialism and the Russian legal tradition. What is the origin and what is the consequence amongst these two categories: did the ideology of socialism give rise to Soviet socio-political practice, especially during the first years of the Soviet regime, or did this practice become a manifestation of Russian legal consciousness that implemented this practice using the socialist slogans and distorting the socialist idea? Namely the latter position was maintained by the numerous critics of Soviet real socialism. The author concludes that the socialist idea is universal in nature: in its practical implementation, it must inevitably lead to the economic, social, political and ideological consequences that had been embodied in the Soviet socialist model. In this sense, the Soviet model is the ultimate example of real socialism, which, however, does not mean at all that it is unique: any other country, intending to build socialism, will be inevitably forced to create something similar in its fundamental features. The concept of socialism, formulated in the nineteenth century, has two main ideological sources: the first one is the reaction to the ideology and practice of liberalism, which become the dominant doctrine at the turn of the eighteenth and nineteenth centuries, and the second one is the belief in the power of the human mind. The article analyzes the changes that will have to occur during the implementation of this, in essence, noble idea.

Keywords: socialism, liberalism, the Soviet socialist model, the state as a subject of economy, the rights and freedoms of the individual, Russian legal tradition.

Введение

Две основные причины заставили меня взяться за написание этой статьи.

Первая -- очевидно усиливающаяся в нашем обществе (а возможно, и во всем мире) ностальгия по социалистической модели общества; причем у нас она принимает форму своего рода лозунга «назад в СССР», т. е. назад не просто в существовавшую некогда и разрушенную страну, но возвращение именно к той экономической, политической и социальной системе, которую эта страна практиковала.

Второй, более непосредственный повод -- опубликованная недавно статья профессора И. Ю. Козлихина(Kozlikhin et al. 2019), посвященная русской правовой традиции, в которой упоминается и мое имя. Мне показалось уместным, ничуть не вступая в полемику с моими коллегами (уровень их статьи я оцениваю весьма высоко), отталкиваясь от изложенных в ней идей, попытаться сформулировать ряд своих мыслей по проблеме, которые кажутся мне существенными.

Переходя непосредственно к указанной проблеме, обращу внимание прежде всего на факт, который может показаться довольно странным.

Столетие назад выдающийся русский мыслитель, социалист по убеждениям М. И. Туган-Барановский констатировал: о социализме существует необозримая литература; одно перечисление важнейших литературных источников социализма занимает в известном библиографическом сборнике (Штаммгамера) два толстых тома, и это притом что сборник включает в себя только небольшую часть социалистической литературы (Туган-Барановский 1996, 80).

За прошедшее столетие объем социалистической литературы, если принять во внимание факт существования «реального социализма», разумеется, неизмеримо возрос, так что этот объем, вероятно, следовало бы считать не томами, а общей массой, причем даже не в килограммах. Именно потому, что сколько-нибудь серьезная попытка обозрения и анализа этого необъятного количества произведений по социалистической проблематике заведомо обречена на провал, я и не ставлю здесь такой задачи, ограничивая предмет данной статьи только тем аспектом проблемы, который был обозначен в упомянутой работе профессора И. Ю. Козлихина В значительной мере в своих выводах я опираюсь на мою большую работу, опубликованную несколько лет назад (Хохлов 2013), которая, таким образом, является основой для этих выводов..

Парадокс же заключается в том, что при всем обилии научных и публицистических работ, посвященных социализму, остается неясным, что же, собственно говоря, есть социализм. Весьма резко об этом высказался О. Шпенглер: «Огромная масса социалистов сразу же перестала бы быть таковой, если бы хоть отдаленно смогла понять социализм тех девяти или десяти людей, которые сегодня понимают его во всех его крайних исторических последствиях» (Шпенглер 1998, 513). В более мягкой форме то же самое констатирует М. И. Туган-Барановский, который как раз и ставит в своей упомянутой работе задачу раскрыть сущность социализма. Однако его книга с очевидностью свидетельствует о том, что ему это не удалось: высочайшего класса ученый, он, увлеченный социалистической идеей, становится по-детски наивным (это мягко сказано), когда рассуждает о будущем социалистическом устройстве общества, не будучи в состоянии свести воедино свой прекраснодушный либерализм и персонализм со своими же экономическими и организационными рецептами построения лучшего (социалистического) будущего.Однако у меня возникает впечатление, что констатация Шпенглера может быть адресована и ему самому: лет десять с лишком спустя он сам блестящим образом демонстрирует, что отнюдь не находится в числе «тех девяти или десяти людей, которые сегодня понимают его во всех его крайних исторических последствиях», если судить по его оценкам реального русского социализма. Якобы его (Шпенглера) «немецкий» социалист Маркс не имеет никакого отношения к царившей в советской России вакханалии, которую, разумеется, европеец Шпенглер считает не социализмом, а монголо-татарским рецидивом (Шпенглер 2007, 65 и сл.).

Вообще замечу, что «реальный социализм», прежде всего советского образца, на протяжении всей своей истории оставался объектом критики, причем со стороны сторонников социалистической идеи, именно за то, что он был на самом деле не социализмом, или, во всяком случае, не совсем социализмом. Так было в ленинскую эпоху, когда советскую социалистическую систему критиковали, например, «старые» социалисты, такие как Г. В. Плеханов или П. Б. Аксельрод; так было и в сталинский период (вспомним упомянутого выше О. Шпенглера; можно также упомянуть и Л. Д. Троцкого, сетовавшего в эмиграции на «преданную революцию», как и на то, что «свинцовый зад бюрократизма» задавил социализм). Не является исключением и позднейший период, когда социалистические критики советского социализма предлагали разного рода альтернативные концепции вроде некоего «демократического социализма» или «социализма с человеческим лицом». Собственно говоря, в этом же ряду находится и критика реального социализма правящей советской политической верхушкой в конце 1980-х годов, когда под лозунгом перестройки попытались реализовать кардинальную ревизию существовавшей социалистической модели, приведшую в конечном счете к ликвидации страны.

Остается задать вопрос: изменилось ли положение к настоящему времени? Судя по тому, что в обществе по-прежнему популярны ссылки на опыт «скандинавского социализма», «социалистического Китая» (причем последний нередко ставится в упрек нашей стране, не пошедшей по этому пути), не говоря уже о каких-то итальянских профессорах, толкующих о «ленинской партии нового типа» и о «диктатуре пролетариата», -- судя по всему этому разнообразию мнений, внятного понимания сути социализма не достигнуто до сих пор.

1. Основное исследование

1.1 Социализм: генезис концепции

Переходя непосредственно к предмету, полагаю необходимым сделать предуведомление методологического характера, которое кажется мне весьма существенным. При характеристике той или иной социально-экономической модели чрезвычайно важно разделять те лозунги, которые продуцирует такая модель, и внутреннюю логику системы, предопределяющую ее функционирование и историческую эволюцию. Например, вероятно, немного найдется в истории тиранических политических режимов, которые откровенно заявляли бы себя в качестве таковых, а не предлагали бы обществу по меньшей мере причины и мотивы, заставляющие их осуществлять именно такую, а не иную политику. Скорее напротив, чем более тираническим является политический режим, тем активнее он обосновывает свои действия эвдемоническими соображениями, т. е. всемерной заботой о народном благе.

Концепция социализма в своих основополагающих чертах сложилась в середине ХК в. (в отличие от социалистической практики, которая на много столетий и даже тысячелетий старше). Здесь нужно сделать как минимум два уточнения. социализм государство экономический

Во-первых, на самом деле было сформулировано несколько концепций социализма, среди которых наиболее известно деление их на утопический и так называемый научный социализм (Зомбарт 1906; Туган-Барановский 1996). Тем не менее все эти концепции имеют нечто общее, что и позволяет их объединить под общим наименованием, различая их, таким образом, лишь в деталях: реформационный или революционный, «научный» или утопический социализм (последний, по справедливому замечанию М. И. Туган-Барановского, с большим основанием может претендовать на то, чтобы именоваться научным).

Во-вторых, сама по себе социалистическая (и коммунистическая) идея сформулирована и обоснована весьма давно -- достаточно вспомнить, что, например, такие разные люди, как Ф. Ницше и К. Поппер, называли Платона «первым социалистом», и они были не так уж неправы Платон, разумеется, был далеко не единственным, хотя, пожалуй, наиболее известным. Можно в связи с этим вспомнить один из трудов Р. Шльмана, специально посвященный данному вопросу (Шльман 1910). Эта работа и поныне сохраняет научный интерес..

Важнейшей особенностью «нового социализма», по крайней мере на момент его формирования, являлось то, что это, строго говоря, была не концепция, а целое мировоззрение, включающее в себя систему взглядов философского, политического, экономического и социального порядков; причем это мировоззрение имело принципиально позитивистский (т. е. материалистический) характер. Конечно, существовали и идеалистические варианты социализма, однако господствующим был именно позитивистский вариант. Поэтому, как констатирует В. Зомбарт, признанный специалист по данной проблеме, в лучшем случае «даже там, где христианская вера еще не отступила перед натиском “просвещения“ (как в Англии и Сев[ерной] Америке), социалисты подчиняют ее своему учению. Учение Христа служит там учению социализма. “Христос был первый социал-демократ!”» (Зомбарт 1906, 24).

Позитивистский (материалистический) взгляд на социальный мир с неизбежностью порождает взгляд на человека как на если не исключительно, то главным образом продукт социальной среды: среда формирует человека, поэтому путь «к лучшему будущему» -- изменение социальных, политических и экономических условий жизни человека, построение рая на земле. При таких условиях «реформаци-онный» или «революционный» социализм отличаются лишь по методам решения проблемы.

Итак, если отвлечься от лозунгов, в чем заключается формулируемый социалистами рецепт построения такого земного рая? На мой взгляд, в основе идеологии социализма лежат два взаимосвязанных источника.

Во-первых, социалистические взгляды стали реакцией на победу в странах Европы либеральной идеологии (конец ХVШ -- первая половина ХК в. -- время господства (кратковременного) «манчестерского» лозунга laissez faire, laissez passer, в особенности это касалось в экономическом плане -- Англии, в политическом -- Франции). Данный факт прекрасно известен в социальных науках столетие и более назад, но был забыт позднее, причем забыт по чисто идеологическим причинам, ибо социализм есть по определению передовое учение и он не может быть реакционным. И идеология, и практика либерализма давали достаточно оснований для того, чтобы критиковать и отрицать и то и другое, трактуя методы борьбы с бедностью в Англии. Дабы описать этот тезис с максимально возможной краткостью, приведем некоторые суждения на этот счет классиков классической политической экономии Подробное изложение проблемы см. в указанной выше моей книге (Хохлов 2013, § 48)..

Томас Роберт Мальтус, автор ставшего знаменитым труда о народонаселении, в его первом издании пишет: «Человек, который родился в мире уже занятом, и если он не имеет существования от своих родителей, на которое он справедливо может претендовать, и если общество не нуждается в его работе, то он не имеет никакого права на малейший кусок пищи и в действительности ему незачем быть там, где он находится: на роскошном пиру природы нет для него свободного прибора, иона приглашает его удалиться, ибо до своего рождения он не спросил у общества, готово ли оно его принять» (цит. по:Брентано 1930, 97) (в последующих изданиях этот тезис был исключен).

Еще более суровый приговор Т. Мальтус выносит незаконнорожденным детям: «Обязанность каждого человека заботиться о своих детях, безразлично законных или незаконнорожденных, до такой степени очевидна и важна, что справедливость требует, чтобы общество было вооружено всеми возможными средствами для ее укрепления. Но я уверен, что для достижения этой цели нет более пригодного средства, как обнародование закона о том, что впредь попечение о детях возлагается исключительно на их родителей, а если они пренебрегут своей естественной обязанностью и покинут своих детей, то должны рассчитывать на то, что попечение об этих детях будет зависеть лишь от случайной помощи со стороны частной благотворительности» (Мальтус 1895, 132).

Принимая во внимание, что сам же Мальтус ранее указывал, что даже при существовавшей на тот момент системе благотворительности незаконнорожденный ребенок, отданный на попечение общественной благотворительности, обычно умирал в течение года, то понятно, что при полной отмене этой системы им вносится более или менее завуалированное предложение уничтожения незаконнорожденных детей.

Если отвлечься от чувств, которые охватывают современного человека при ознакомлении с приведенными суждениями, и попытаться сформулировать некоторые обобщения, то можно выделить несколько весьма примечательных моментов: 1) здесь весьма рельефно проявляет себя грань, отделяющая это новое социально-экономическое мышление от демографического оптимизма меркантилистов; 2) нельзя не заметить в буквальном смысле пропасти, отделяющей христианина, более того -- священника Томаса Мальтуса от христианской доктрины, возвещаемой Средневековьем (в частности, Фомой Аквинским) Не говоря уже о греческих и римских язычниках, которые -- то ли из политических, то ли из гуманных соображений -- считали необходимым заботиться о своих неимущих пролетариях. Исключение здесь, впрочем, составляет Спарта, которая, по легенде, уничтожала своих младенцев, признанных неспособными вести жизнь спартиата.; 3) в данном случае мы сталкиваемся с протестантской идеей предопределения, только лишенной теологического содержания и принявшей посюсторонний характер. Как известно, протестантизм довел до логического завершения выработаннуюбл. Августином идею предопределения: небесная судьба человека определена Господом еще до его рождения, поэтому попадет ли он в ад или испытает небесное блаженство, ничуть не зависит от его земных усилий. Мальтус же переносит эту идею на земную почву, придавая ей характер объективно действующего природного (биологического) закона, и обществу не стоит пытаться преодолеть этот закон, более того, оно своими усилиями лишь усугубит последствия его нарушения. При этом наказание, «присужденное природой», должно постичь не одного, а как минимум двух субъектов: бедняка, неосмотрительно произведшего потомка и тем самым нарушившего природный закон, и самого этого ребенка. Ибо раз, как указывал А. Смит, природа во всякое время содержит то количество жителей, которое она способна содержать, это соотношение будет в любом случае достигнуто: произойдет отбор Отметим попутно, что, по некоторым данным, концепция Т. Мальтуса явилась одним из тех источников, из которых впоследствии родилась теория Ч. Дарвина. Фридрих Хайек, уделивший это-му вопросу особое внимание, говорит: ошибочно считать, что социальные науки позаимствовали концепцию эволюции из биологии. На самом деле все было ровно наоборот. Ф. Хайек, аргументи-руя этот свой вывод, приводит ряд суждений на этот счет, в частности мысль С. Пирса (1893): «В своем “Происхождении видов” Дарвин просто распространил политико-экономическое понимание прогресса на все царство животной и растительной жизни». Этот сюжет, по словам Хайека, удачно подытожил СаймонПэттен (1899): «Подобно тому как Адам Смит был последним среди моралистов и первым среди экономистов, так и Чарльз Дарвин был последним среди экономистов и первым среди биологов» (Хайек 2006, 41-42; 507-508)..

Понятно, что в обществе далеко не все готовы были мириться с подобного рода трактовкой «объективных» реалий социальной жизни, выдвигая предложения по использованию других, более рациональных и гуманных способов преодоления бедности и нищеты. Одним из таких рецептов стало предложение об усилении заботы государства о социально уязвимых представителях общества, прежде всего посредством обеспечения им возможности своими руками добывать средства существования. Право на труд явилось в дальнейшем традиционным требованием программ социал-демократических партий Следует отметить, что это право было даже однажды легализовано (французской революци-ей 1848 г.). К. Маркс, как классический либеральный экономист, подвергнул сомнению возможность реализации этого права, но, как социалист и коммунист, выразил уверенность, что право на труд может и должно быть реализовано в обществе, претерпевшем радикальное революционное пере-устройство (Маркс 1956, 15).. Однако теория (Пуфендорф, Томазий, Лейбниц, Хр. Вольф, Зонненфельс, Юсти -- в Германии, Н. де лаМар -- во Франции), а главное -- практика полицейского права и полицейского государства, выработанные несколькими десятилетиями ранее, уже давали миру примеры подобного рода. Во всяком случае, Бертольд Отто, бывший, как кажется, критиком современных ему концепций социализма, имел возможность напомнить их сторонникам, что еще столетие назад прусское общее земское право (Полный свод законов Прусского государства. Т. II. Ст. 19) содержало в себе «следующие, сильно забытые параграфы»:

§ 2. Лицам, нуждающимся в средствах и немогущимнайтизаработкадлясодержаниясебя и ихсемейства, надлежитуказатьработусообразноихсилам и способностям.

§ 6. Правительствовправе и обязанопринятьмерыдляпредотвращенияголодовокграждан и длявоспрепятствованиярасточительности.

§ 7. Причины и основания, влекущиезасобоювреднуюпраздность, в особенностисрединизшихслоевнарода, и ослабляющиесклонность к трудолюбию, недолжныбытьтерпимы в государстве.

Из этих строк усматривается, что право на заработок (т. е. право зарабатывать на жизнь своим трудом), по крайней мере в Прусском государстве, не представляет собой ничего нового, ничего неслыханного: Свод законов, завещанный потомству Фридрихом Великим, говорит об этом как о предмете вполне ясном, заключает автор (Отто 1900, 32).

Во-вторых, в основу социалистической концепции была положена, в сущности, очень благородная идея -- вера во всемогущество человеческого разума. В этом смысле совершенно не случайно, что она была сформулирована в оптимистическом ХК в., в контексте небывалых успехов естественных и технических наук.В самом деле, если естествознание раскрывает и вот-вот раскроет последние тайны мироздания, когда человеческим разумом созданы невиданные прежде технологии, позволяющие без особого труда преодолевать огромные расстояния и перемещать большие массы грузов и людей с невиданными прежде скоростями, -- спрашивается, неужели невозможно могущество этого разума обратить на само человеческое общежитие, преобразовать на рациональных основаниях условия социальной жизни, чтобы из нее была изгнана нищета, тяжкий труд и очевидно несправедливое (а стало быть, и нерациональное) распределение общественных богатств?

Подчеркивая единство категорий рациональности и справедливости нового общественного строя, прекраснодушный М. И. Туган-Барановский пишет: «Уже Платон назвал свое идеальное государство государством разума. Энгельс, противопоставляя социалистическое общество всем до сих пор бывшим формам общественного строя, охарактеризовал социализм как “царство свободы”, в противоположность существовавшим до сих пор обществам, являющимся “царством необходимости”. И Платон, и Энгельс выразили в данном случае одну и ту же мысль» (Туган-Барановский 1996, 259). Свой вывод М. И. Туган-Барановский объясняет следующим образом: все до сих пор бывшие формы общежития возникли путем стихийного исторического развития без решающей воли и мысли человека. Конечно, в основе общественного взаимодействия лежит целесообразное поведение людей. Однако то, что получается в результате столкновения тысяч отдельных человеческих воль, не входило в сознание и волю отдельных человеческих личностей или общественных групп, поведение которых привело к этому результату, бессознательному последствию общественного взаимодействия, общественной равнодействующей параллелограмма общественных сил. В этом смысле вся предшествующая история человечества и была царством необходимости, ибо человеческая разумная воля не могла овладеть (или не вполне могла овладеть) общественным строем и воспринимала его как нечто для нее объективно данное и независящее от нее. Социалистическое же общество принципиально отличается от всех прежних тем, что социализм мыслится как общество, в основу которого положен известный разумный план, положена определенная цель, определенная идея. Социалистический строй есть искусственная, придуманная форма человеческого общежития в противоположность естественным, стихийно развившимся формам общества, существующим ныне. Отсюда ясно, в каком смысле Платон имел право говорить о государстве, созданном его творческой фантазией, как о «государстве разума», а Энгельс мог говорить о социализме как о «царстве свободы» (Туган-Барановский 1996, 259 и сл.).

В связи с последним замечанием М. И. Туган-Барановского приходится констатировать два взаимосвязанных вывода: с одной стороны, он (при некоторых существенных частностях) дает вполне точную характеристику социалистического общественного строя, с другой -- видимо, не замечая того, -- тем самым выносит ему исторический приговор. Попытаемся развить эту мысль.

Итак, строя социалистический общественный строй, нужно организовать его на началах разума. Это следует рассматривать как цель такого строительства, однако промежуточную (служебную), ибо она обеспечивает достижение более высоких целей, прежде всего цели обеспечения справедливости и свободы личности. Но, переводя проблему в практическую область, следует поставить и решить вопрос о механизме средств, которые обеспечивали бы достижение указанной цели, т. е. вопрос о соответствующих социальных технологиях.

1.2 Экономическая основа социализма. Государство как субъект хозяйства

Общество, организованное на началах разума (и как гипотетическое «царство свободы»), предполагает наличие хозяйственной системы, основанной на рациональных основаниях, т. е. функционирующей и управляемой единой волей, ориентированной на достижение определенных рациональных целей. Понятно, что это должно исключить взаимодействие, а тем более конкуренцию индивидуальных и групповых хозяйственных воль и интересов. Отсюда следует, что социалистическое хозяйство должно быть основано на планомерных началах. Однако для достижения этого нужно уничтожить существовавший доселе институт частной собственности на факторы (средства) производства -- как экономическую основу хозяйственного плюрализма. Иными словами, нужно уничтожить держателей этих факторов (капиталов). Конечно, речь идет об экономическом уничтожении капиталистов (хотя не исключено и физическое их устранение). Понятно, что уничтожить капиталиста экономически можно, лишив его капиталов: капиталист без капитала есть в лучшем случае бывший капиталист. Как мы помним, марксистская концепция трактует этот акт одновременно и как завершение закономерного процесса, и как торжество справедливости: «экспроприаторы экспроприируются».

Однако ни «экспроприация экспроприаторов», ни менее жесткие способы уничтожения частной собственности (вроде выкупа или вытеснения из хозяйства экономическими методами) не являются окончательным решением проблемы, ибо возникает вопрос о том, кто должен отныне стать владельцем (или владельцами) факторов производства. Ответ «сами трудящиеся» (или «непосредственные производители») нас удовлетворить не может ввиду крайней неопределенности; он лежит в области идеологии и пропаганды, но не практической деятельности.

Неприемлемость варианта изъятия капиталов у капиталистов и распределения их между «трудящимися», не говоря уже о крайней технической сложности этой операции, была очевидна в принципиальном плане. Понятно, что, получив частичку капитала, рабочие тем самым немедленно превращаются в капиталистов, только маленьких, которые немедленно вступят в конкурентную борьбу друг с другом, в результате чего одни из них проиграют, а другие вырастут -- и все вернется к началу. Такой вариант социализма, предлагавшийся в середине ХК в., определялся другими («истинными») социалистами «мелкобуржуазным» и, строго говоря, за социализм ими не признавался.

Однако такую же судьбу можно предугадать и для всех иных вариантов социализма -- коммунального, синдикального, кооперативного Подробный анализ упомянутых и иных концепций социализма производится в указанных выше трудах В. Зомбарта и М. И. Туган-Барановского.. Понятно, что корпоративные держатели капиталов отличаются от отдельного трудящегося- «капиталиста» лишь людским субстратом и (возможно) размером капитала, так что и они с неизбежностью вступят в конкурентную борьбу, только с более высокого уровня концентрации капитала, однако с тем же результатом. Но это только одна сторона, наряду с этим возникнет внутрикорпоративная конкуренция, не менее гибельная для корпорации. В связи с этим напомню, что некоторое время назад руководитель российской Коммунистической партии Г. А. Зюганов довольно активно агитировал за создание в стране хозяйствующих субъектов типа производственных кооперативов, или «народных предприятий». К сожалению, никто не догадался сообщить ему, что, во-первых, и те и другие хозяйственные формы легализованы действующим гражданским законодательством, а главное, во-вторых, что опыт функционирования таких форм имеется, и этот опыт отрицательный. В середине ХК в. в Англии, где большую популярность приобрела социалистическая идея, нашлись энтузиасты, вознамерившиеся воплотить ее в практику. С этой целью финансировалось создание «рабочих» промышленных предприятий, т. е. таких, где хозяйственная деятельность организовывалась бы без участия капиталиста, а полученные доходы распределялись непосредственно между рабочими. Иными словами, речь шла о производственных кооперативах, где, как кажется, уничтожались и труд по найму, и наниматель-капиталист. Действительность не оправдала «социалистических» ожиданий: значительная часть предприятий прекратила существование, не выдержав конкурентной борьбы вследствие чрезвычайно низкой производительности труда, в сохранившихся же произошла дифференциация членов на обычных наемных рабочих и фактических хозяев фабрики, причем, по отзывам современников, эти новые капиталисты оказались гораздо большими эксплуататорами своих бывших товарищей по классу, нежели «обычные» капиталисты Удивительным, но именно в силу этого чрезвычайно показательным фактом стало то, что эта тенденция проявила себя даже в советских колхозах. Например, в первые послевоенные годы, когда, видимо ввиду послевоенной разрухи, партийно-государственный контроль в области колхозного строительства несколько ослаб, высшим органам государства и партии пришлось констатировать, что «на ненужных и надуманных должностях в колхозах нередко укрываются рвачи и дармоеды, уклоняющиеся от производственной работы, проедающие накопления колхозов и живущие за счет труда тех колхозников, которые работают в поле или ухаживают за скотом». Понадобилось издание специального акта, в котором намечались меры по решительному устранению сложившегося по-ложения (Постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 19.09.1946 «О мерах по ликви-дации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» // Решения партии и правитель-ства по хозяйственным вопросам. Т 3. М., 1968. С. 336-341).. Здесь же примерно в то же время претерпели крах попытки знаменитого Роберта Оуэна реализовать концепцию синдикального социализма Об этом см. подробнее: (Хохлов 2013, § 52)..

Итак, нет шведского и вообще скандинавского социализма, поскольку рыночная, т. е. конкурентная, экономика скандинавских стран имеет в своей основе плюрализм форм собственности, включая частную. «Китайский социализм», строго говоря, вряд ли отвечает строгим критериям социалистической концепции: насколько можно судить, по своему устройству он очень близок к тому образцу, который был принят в Советской России под наименованием «государственного капитализма» при переходе в начале 1920-х годов к новой экономической политике. Суть этой политики заключалась в допущении в определенных, хотя и очень широких, пределах хозяйства рыночного типа при сохранении руководящих, «командных» высот в экономике и безусловном политическом господстве коммунистической партии и государства «диктатуры пролетариата». При этом, однако, следует иметь в виду, что нэп по своей природе не создает завершенной социально-экономической модели, это лишь переходная ступень к каким-то иным альтернативным друг другу моделям. Временный и переходный характер нэпа прекрасно осознавался политическим руководством СССР: да, Ленин утверждал, что нэп -- это всерьез и надолго. Но Ленин никогда не заявлял, что нэп -- это навсегда, -- так отвечал И. В. Сталин своим оппонентам, критикующим его за свертывание нэпа и отход тем самым от ленинских заветов (Сталин 1949a, 171, 186-187). В конце 1920-х годов выбор был совершен и страна пошла по пути так называемого сталинского социализма. Китай за последние десятилетия, вне всякого сомнения, добился впечатляющих экономических успехов, однако незавершенность практикуемой им социально-экономической и политической модели уже достаточно ярко проявляет себя: об этом можно судить хотя бы по росту численности и объемов капиталов «новых китайцев», а следовательно, о растущей социальной дифференциации общества. Остается надеяться, что китайское руководство осознаёт этот факт и выработало (или разрабатывает) модели дальнейшего развития общества.

Что касается вариантов синдикального, коммунального, кооперативного, а тем более анархического социализма, то эти теоретические конструкции являются нежизнеспособными и тупиковыми уже сами по себе; некоторые из них доказали нежизнеспособность на практике.

Помимо внутренних противоречий, указанные концепции содержат один внешний, общий для всех, порок: они не обеспечивают достижения главной системной цели социализма -- управления социальными процессами на рациональных основаниях. Для этого требуется единый и единственный в национальном (в идеале -- в мировом) масштабе центр принятия управленческих решений, планирования и осуществления оперативного управления процессами производства и распределения продуктов. Понятно, что таким центром выступает публичная власть -- государство. Поэтому следует признать безусловно правым Л. Мизеса, этого бескомпромиссного и последовательного критика социалистической идеи: термин «государственный социализм» есть плеоназм (т. е. вид тавтологии). Мизес констатирует, что социализм -- это социальная система, основанная на общественной собственности на средства производства. В социалистическом обществе все материальные ресурсы принадлежат государству, которое ими и распоряжается. Отсюда следует, что государство является единственным работодателем и что никто не может потреблять больше, чем выделило государство на его долю. Термин «государственный социализм» -- плеоназм; социализм всегда по необходимости является государственным (Мизес 2006, 73) Признание критики Л. Мизеса, адресуемой теоретикам социализма, справедливой отнюдь не означает, что он бесспорен в позитивной части своих построений. Однако это выходит за преде-лы предмета данной статьи. ^{М. А. Бакунин, критикуя социалистическую концепцию К. Маркса, формулирует ряд совер-шенно верных суждений. Однако это не является свидетельством его правоты (как и Л. Мизеса) в конечных выводах.}.

Примечательно, что все идеологи социализма, начиная от Луи Блана и Фердинанда Лассаля и заканчивая М. И. Туган-Барановским, исключая, пожалуй, лишь анархических социалистов, прежде всего М. А. Бакунина¹¹, признают если не исключительную, то исключительно важную роль государства в социалистической модели общества. Например, М. И. Туган-Барановский после долгих (и не всегда бесспорных) рассуждений совершенно определенно констатирует: «Социалистическое государство станет наиболее важной хозяйственной организацией будущего. Именно оно должно в большинстве случаев заменить собой современного капиталистического предпринимателя. Государство должно занять место торговца нашего времени» (Туган-Барановский 1996, 361 и сл.).

Возвращаясь к Л. Мизесу, как мне представляется, следует дополнить его в целом безусловно верную мысль одной чрезвычайно важной деталью.

Для того чтобы обеспечить рациональное управление социалистическим хозяйством, необходимо сосредоточить все факторы производства в одних руках, в едином центре принятия решений. Как мы выяснили, таким единым и единственным центром может выступать только социалистическое государство. Поэтому совершенно не случайно то, что главным пунктом программы, принятой VI съездом партии большевиков, состоявшимся накануне Октябрьской революции, было требование национализации всей промышленности и банков. Эта программа была в целом выполнена в течение 1918-1920 гг. В результате государство и стало тем самым единственным работодателем, о котором говорит Л. Мизес. Строго говоря, его указанное положение нельзя считать каким-то открытием, поскольку именно это констатировал и вождь большевиков В. И. Ленин в программной книге «Государство и революция», написанной им также летом 1917 г.: при социализме все общество должно стать единой конторой и единой фабрикой с равенством труда и равенством платы, а все члены общества должны сделаться служащими и рабочими этого единого всенародного государственного синдиката (Ленин 1974, 101).

Этого одного, однако, недостаточно. Дело в том, что решение проблемы не может быть ограничено только национализацией вещественных факторов производства. Нет необходимости говорить о том, что важнейшим фактором производства является труд. Поэтому наряду с национализацией вещественных факторов производства национализации объективно подлежит и человеческая способность к труду. Только при таком условии возможно возникновение целостной и внутренне непротиворечивой социалистической хозяйственной системы. Способность к труду отделяется, таким образом, от своего носителя и поступает в ведение и распоряжение социалистического государства. Следовательно, ситуация не ограничивается тем, что у работников остается единственный работодатель -- государство, которое, опираясь на обобществленные средства производства, определяет меру потребления каждого, как это правильно отмечает Л. Мизес; каждый трудоспособный человек становится элементом (звеном) социалистической системы хозяйства, и государство берет на себя функцию распоряжения способностью к труду каждого работника, осуществляя планомерное перераспределение работников по отраслям хозяйства и территории странысообразно общественным интересам и потребностям, точно так же, как оно поступает в отношении государственных вещественных факторов производства.

Думается, что против такой трактовки не стали бы возражать вожди Октябрьской революции, включая В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого; впрочем, она подтверждается и практикой первых лет советской власти, когда, с одной стороны, первый КЗоТ РСФСР (1918 г.) исключил договорное начало из системы регулирования трудовых отношений, а с другой -- были введены суровая уголовная ответственность за «трудовое дезертирство» (т. е. за «самовольный» уход с работы) и практика государственного перераспределения трудовых ресурсов.

В дальнейшем, после кратковременного (менее десяти лет) перерыва на новую экономическую политику, партийно-государственное руководство страны вернулось к построению социализма, и по мере формирования системы закономерно и последовательно происходил и процесс национализации рабочей силы в стране. Как мне представляется, процесс становления социалистической хозяйственной системы завершился к концу 1930-х -- в 1940-е годы, когда под страхом уголовной ответственности был запрещен «самовольный уход» с работы (т. е. увольнение по собственному желанию), введена уголовная ответственность за прогул и нормативно закреплена возможность публичной власти осуществлять мобилизацию трудовых ресурсов и осуществлять «переброску» ее по территории и по отраслям хозяйства.

Таким образом, была создана завершенная во всех своих элементах социалистическая система хозяйства, хозяйственный механизм, который, благодаря сосредоточению в руках государства всех без исключения факторов производства, позволял ему по своему усмотрению (т. е. исключительно на рациональных началах) осуществлять управление экономикой. Цель была достигнута, а это позволяло приступить к достижению более высокой цели -- построению будущего коммунистического общества.

Формулируя этот вывод, я не даю никаких оценочных суждений -- ни относительно эффективности возникшей системы, ни относительно ее этической ценности, ни, наконец, относительно ее коммунистических перспектив. Здесь описана исключительно логика развития этой системы применительно к изначально заданной ею парадигме.

Целостность этой системы, как представляется, начала деформироваться уже с середины 1950-х годов, когда рядом нормативных актов были либо вовсе ликвидированы, либо существенно ограничены элементы принудительности в области применения общественного труда, прежде всего отменена уголовная ответственность за совершение чисто дисциплинарных правонарушений (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25.04.1956 «Об отмене судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий и из учреждений и за прогул без уважительной причины». Ведомости Верховного Совета СССР 10: 203). Проведенные меры, несомненно, весьма гуманны (разумеется, на фоне прошлого), однако их реализация нарушила целостность системы, ибо из нее был выведен важнейший структурный элемент -- труд. Поэтому совершенно не случайно то, что практически немедленно потребовалось проведение мер, направленных на восстановление этой целостности: была принята целая серия нормативных актов, предусматривавших разные виды ответственности за извлечение нетрудовых доходов и вообще за ведение паразитического образа жизни. Понятно, что это был паллиатив, полумера, неспособная обеспечить решение возникшей проблемы. В условиях «сталинского», точнее говоря истинного, социализма такой проблемы не существовало вовсе, поскольку рабочая сила практически целиком находилась в ведении публичной власти.

В заключение сформулируем тезис самого общего характера. К. Маркс был абсолютно прав, когда утверждал, что экономический строй общества определяет все (или почти все) другие стороны его жизнедеятельности. Однако он в такой же мере неправ, когда пытается абсолютизировать этот свой вывод, распространяя на всю историю человечества. Социалистическое общество, неизбежность перехода к которому «научно» предсказывал социалист и коммунист Маркс, является блестящим опровержением этой его концепции, ибо, как мы видели, функционирующее на началах разума социалистическое государство с неизбежностью сосредоточивает в своих руках и право, и экономику, которые оно использует в качестве инструментов для осуществления своей рациональной деятельности в достижении, разумеется, эвдемонических целей, т. е. водворения всеобщего счастья людей. Этот тезис прекрасно иллюстрирует Н. И. Бухарин (достоинствам которого как марксистского теоретика, как известно, весьма лестную оценку давал В. И. Ленин). «Каковы характерные признаки диктатуры пролетариата?» -- задается вопросом Н. И. Бухарин. И дает ответ: «Характерной чертой диктатуры пролетариата является то, что государственная организация непосредственно связана с базисом общества, с производством, причем экономические организации являются составной частью государственного аппарата. Таким образом “вторичное” (надстройка) регулирует “первичное” (базис) -- и ничего ужасного в этом нет» (Бухарин 1989, 208). Странно, что Бухарин не видит во всем этом «ничего ужасного». Если «экономические организации являются составной частью государственного аппарата», если государство регулирует экономические (базисные) отношения, то, спрашивается, что в этой связке является «базисным», а что «надстроечным»? В такой трактовке «базис» -- исключительно пассивный объект управленческой активности «надстройки», поэтому от Марксовой диалектики «базиса» и «надстройки» ничего не остается. Спрашивается, ужасно это или не ужасно? Судить, конечно, приверженцам марксизма: то, что марксисты делают с марксизмом -- их личное дело, боюсь только, что Маркс глядел далеко вперед, когда на склоне лет заявил однажды, что он, Маркс, -- не марксист.

2.3 Социализм: политические следствия

Важнейшим свойством социалистического общества выступает принципиальный монизмв организации публичной власти. Этот монизм имеет несколько взаимосвязанных аспектов. Важнейший из них -- стремление социалистической (коммунистической) партии к овладению и удержанию государственной власти. Тем самым, соответственно, обеспечивается полное господство одной этой партии в политической системе страны. Фридрих Ницше, который, судя по процитированному выше О. Шпенглеру, как раз и входил в число тех девяти или десяти людей, которые понимали социализм «во всех его крайних исторических последствиях», причем уже в то время, когда он существовал лишь в качестве концепции, писал: «Социализм есть фантастический младший брат почти отжившего деспотизма, которому он хочет наследовать; его стремления, следовательно, в глубочайшем смысле слова реакционны. Ибо он жаждет такой полноты государственной власти, какою обладал только самый крайний деспотизм, и он даже превосходит все прошлое тем, что стремится к формальному уничтожению личности; последняя представляется ему неправомерной роскошью природы, и он хочет реформировать ее, превратив ее в целесообразный орган коллектива. В силу своего родства он всегда появляется поблизости всякой чрезмерной развитой власти, как старый типичный социалист Платон -- при дворе сицилийского тирана; он приветствует могущественное государство эпохи цезарей (а при случае и содействует ему), потому что, как сказано, он хочет стать его наследником. Но даже это наследство было бы недостаточно для его целей, он нуждается в такой верноподданнической покорности всех граждан абсолютному государству, какая еще не существовала доселе, и так как он уже не может рассчитывать на старое религиозное благоговение перед государством, а, напротив, непроизвольно должен содействовать его устранению -- потому что он стремится к устранению всех существующих государств, -- то ему остается надеяться лишь на краткое и случайное существование с помощью самого крайнего терроризма. Поэтому он втайне подготовляется к террористической власти и вбивает в голову полуобразованных масс, как гвоздь, слово “справедливость”, чтобы совершенно лишить их разума (после того, как этот разум уже сильно пострадал от полуобразованности) и внушить им добрую совесть для той злой игры, которую они должны разыграть. Социализм может послужить к тому, чтобы особенно грубо и внушительно убедить в опасности всякого накопления государственной власти и в этом смысле внушить вообще недоверие к государству. Когда его хриплый голос присоединяется к боевому кличу “как можно больше государства” то сначала этот клич становится шумнее, чем когда-либо; но скоро с тем большей силой доносится и противоположный клич: “как можно меньше государства!”» (Ницше 1998, 387) В этом высказывании Ф. Ницше стоит обратить внимание на следующие моменты. Во- первых, социализм здесь рассматривается применительно к средствам своей реализации, и это крайне важно, поскольку речь идет не о намерениях и даже не о целях (они могут быть сколько угодно благочестивы и гуманны), а именно о средствах. Средства, если они адекватны, вытекают из существа социального явления и тем самым определяют его, и тем самым нередко опровергают и намерения, и цели (которыми, как нередко оказывается, была вымощена дорога в ад). Во-вторых, Ницше, пожалуй, не так уж и прав, когда говорит о том, что социализм -- младший брат деспотизма. Впрочем, он при этом употребляет термин «фантастический», поэтому, скорее всего, имеет в виду не «реальный», практический социализм, а современную ему теорию социализма, которая являет-ся «фантастической» именно потому, что это теория, не воплощенная на практике. На самом деле социализм и деспотизм могут вполне померяться возрастом. В-третьих, неправ Ницше (которого, кажется, нельзя причислить к сторонникам либеральной идеологии), возглашая «как можно мень-ше государства». Для него, перефразируя его же самого, это «либеральное, слишком либеральное». Впрочем, возможно, Ницше как раз и полагает, что зло социализма заключается и в том, что оно способно порождать свою противоположность -- зло либерализма. Но это уводит нас в сторону критики теории либерализма..

Стремление взять и удержать в своих руках всю полноту государственной власти является для социалистической партии важнейшей и совершенно самостоятельной целью, поскольку это исключительное условие существования общества, организованного на социалистических началах. Обратим в связи с этим внимание лишь на два момента.

С одной стороны, социалистическая (коммунистическая) партия должна обладать всей полнотой политической власти для того, чтобы поддерживать принципиальный монизм хозяйства -- ибо, в свою очередь, это выступает необходимым условием удержания политической власти. Логика здесь вполне очевидна: плюрализм форм собственности и хозяйственной деятельности с неизбежностью порождает социальную дифференциацию в обществе, т. е. возникновение различных социальных групп, обладающих каждая своими специфическими интересами; с течением времени эти социальные группы потребуют политического представительства, а это означает возникновение и политического плюрализма. Указанную опасность (которая исподволь генерировалась новой экономической политикой) прекрасно понимало руководство коммунистической партии в СССР уже во второй половине 1920-х годов. Вот что говорил по этому поводу И. В. Сталин, полемизируя со сторонниками Л. Д. Троцкого по вопросу о возможности построения социализма в одной стране: «[Не может быть сомнения в том,] что ежели мы не можем строить социализм, а революция в других странах затягивается, между тем как капитал у нас растет так же, как растет “сращивание” нашего народного хозяйства с мировым капиталистическим хозяйством, -- то, с точки зрения оппозиции, остаются только два выхода: