Конституционно-правовое регулирование использования языков в многонациональных федерациях: уроки Бельгии и Индии

Размещено на http://allbest.ru

Конституционно-правовое регулирование использования языков в многонациональных федерациях: уроки Бельгии и Индии

А.Н. Мочалов

Уральский государственный юридический университет

В статье рассмотрены ключевые особенности статуса официальных языков, а также языковых прав и гарантий в многонациональных федеративных государствах. В отличие от многих государств-наций, в конституциях которых закреплен режим монолингвизма, многонациональные федерации всегда являются мультилингвистическими. Практика федерализма выработала различные подходы к выбору и конституционному закреплению статуса государственных (официальных) языков федераций и их соотношения с официальными языками субъектов и другими языками, используемыми проживающими в стране народами. В качестве материала для более глубокого анализа автор статьи выбрал две многонациональные федерации -- Бельгию и Индию. В них используются различные конституционные модели регулирования использования языков, которые складывались в разное время и в различных социальных, культурных и исторических контекстах. Несмотря на это, опыт данных государств при всей их внешней несхожести позволяет выявить определенные закономерности. В частности, используя сравнительно-правовую методологию, автор приходит к выводу, что в условиях глубокой территориально-лингвистической фрагментации населения страны первоначальное желание конституционного законодателя установить режим монолингвизма может потерпеть неудачу и спровоцировать еще большую поляризацию населения и политическую напряженность. На примере использования английского языка в Индии и Бельгии и оформления его конституционного статуса анализируется роль политически нейтрального лингва франка как средства коммуникации. Автор не ограничивается описанием нормативно-правового регулирования использования языков и исследует процесс развития такого регулирования, а также социальные, политические и исторические контексты, в которых это развитие происходило.

Ключевые слова: государственный язык, официальный язык, языковые права, языковые гарантии, многонациональная федерация, многонациональный федерализм, лингвистический федерализм.

Введение

Язык как важнейшее средство общения играет одну из ключевых ролей в конституционном развитии любого государства. Неслучайно в большинстве стран вопросы использования языков стали получать юридическое оформление на самом высоком -- конституционном -- уровне. Именно в конституциях чаще всего устанавливается статус государственного (а также официального, национального) языка (или языков) и содержатся базовые гарантии языковых прав человека.

Британский политолог Б. Андерсон убедительно показал (Anderson 1983), что основой для формирования современных государств-наций служили сообщества людей, проживавших в пределах определенного пространства и говоривших на одном языке. По мнению ученого, «унифицированное поле обмена и коммуникации» способствовало росту национального самосознания, а сам язык часто использовался для создания образа коллективного «мы» будущих наций. Значимость языка как консолидирующего фактора государственности подчеркивают и российские ученые (Борисова 2016; Васильева 2006).

В многонациональных государствах, где этнокультурный состав населения существенно различается в зависимости от региона, регулирование использования языков имеет ряд особенностей (Атарщикова 2012, 17; Васильева 2006, 53; Доровских 2007, 8). В таких государствах, как отмечает Е. Н. Атарщикова, необходимо принимать во внимание «многие факторы: типологические характеристики этнических групп, способы их интеграции в государство, специфику межнациональных отношений, роль автохтонного языка и его носителей в общественно-политических процессах» (Атарщикова 2012, 17).

Наиболее распространенные способы (формы) территориальной организации многонациональных государств -- федерализм и территориальная автономия. Они позволяют подходить дифференцированно к регулированию языковых прав и установлению языковых режимов применительно к разным частям страны в зависимости от культурных и языковых особенностей проживающего в них населения. Поэтому в таких странах (Бельгия, Босния и Герцеговина, Индия, Испания, Канада, Эфиопия, ЮАР и др.) регулирование использования языков тесно связано с политико-территориальным устройством. В многонациональной федерации, констатирует Е.Н. Доровских, «вопросы правового режима языков, бытующих на территории федеративного государства и его субъектов, включают, помимо создания правового механизма защиты прав национальных меньшинств в области языковых отношений, необходимость законодательного урегулирования условий и порядка использования общегосударственного языка и государственных (либо официальных) языков субъектов федерации» (Доровских 2007, 8).

Для отечественной науки актуальность изучения данной проблематики обусловлена тем, что к числу многонациональных федераций можно отнести и Россию: вопросы соотношения русского языка и государственных языков республик (например, в сфере образования) здесь периодически оказываются в центре политико-правовой повестки. Проблемы правового регулирования использования языков в Российской Федерации освещаются в конституционно-правовой литературе (Атарщикова 2012; Васильева 2006; Ягудин 2014), хотя нельзя не отметить некоторого снижения интереса отечественных государствоведов к данной проблематике в последние годы. Работы сравнительно-правового характера представлены лишь немногочисленными статьями отдельных российских авторов (Белов 2009; Савицкий 2012), несмотря на то, что в зарубежных странах выработано немало оригинальных моделей правового регулирования языковых вопросов, изучение которых представляет академический и практический интерес и для России. Большинство работ российских правоведов сконцентрировано на анализе нормативно-правового регулирования языковых вопросов, в то время как социально-культурный и политический контекст, в котором осуществляется такое регулирование, часто остается недооцененным. Этот пробел компенсируется в публикациях зарубежных юристов (Kuzelewska 2015; Van der Jeught 2017; Палермо 2017) и представителей общественных наук (Liu 2015; May 2011; 2015; Parasher 1998). Вклад в дискуссию по данной проблематике вносят и недавние исследования пермских политологов, посвященные языковой политике и языковым режимам в этнических территориальных автономиях (Borisova, Sulimov 2018; Борисова 2016; Борисова 2017).

В настоящей статье будут рассмотрены особенности и основные характеристики конституционно-правового регулирования использования языков в многонациональных федерациях. Для более детального анализа были выбраны Бельгия и Индия. Данный выбор, возможно, в чем-то отражает предпочтения автора, хотя назвать случайным его тоже нельзя. Несмотря на то что эти страны абсолютно не похожи друг на друга с географической, социально-демографической и исторической точек зрения, обе они -- яркие примеры так называемого лингвистического федерализма. Федеративная форма государственного устройства используется в них как инструмент управления языковым многообразием в условиях выраженной территориально-лингвистической фрагментации. Индия -- государство с самым сложным этнолингвистическим составом населения в мире, в Бельгии же территориально-политическое размежевание по языковому признаку является, возможно, наиболее глубоким среди всех многонациональных федераций. Интересно рассмотреть не только сами конституционные нормы, регулирующие языковые отношения в данных государствах, но и исторический, политический и культурный контексты, в которых проходило их формирование, и сделать акцент на том, какое влияние эти контексты оказали на эволюцию конституционно-правового регулирования в исследуемой сфере.

1. Основное исследование

1.1. Предварительные теоретические замечания

Конституционно-правовая сущность языка обусловлена его функциями -- прежде всего коммуникативной, интегрирующей и символической. Для человека право пользоваться родным языком -- это элемент его конституционно-правового статуса и ключ к реализации многих фундаментальных прав и свобод, в числе которых свобода выражения мнения, свобода творчества, право на обращение, избирательное право, право на образование и т. д. Грамотность рассматривается как залог человеческого развития, инструмент поддержания достоинства личности, ее вовлечения в сферу общественно-политических коммуникаций (Крылатова 2015, 78). Кроме того, как отмечается в Пояснительной записке к Ословским рекомендациям о правах национальных меньшинств в области языка (далее -- Ословские рекомендации)¹, изданным в 1998 г. Верховным комиссаром ОБСЕ по делам национальных меньшинств, язык представляет собой один из основных компонентов самобытности человека. Уважение к достоинству человека тесно связано с уважением к его самобытности и, следовательно, к его языку.

В свою очередь, для государства язык является инструментом интеграции общества. Интеграционную функцию в политической, социальной и культурной сферах выполняет прежде всего государственный язык (Васильева 2006, 53; Доровских 2007, 12), а также признаваемые государством официальные языки, предназначенные для использования при издании законов, в официальном делопроизводстве, судопроизводстве и т.д. Государственные и официальные языки -- это элементы конституционно-правового статуса государства, языки права и законодательства. С их помощью государства создают и транслируют социальные ценности и смыслы, в том числе путем их закрепления в основополагающих юридических документах.

Классические государства-нации, стремясь к этнокультурному единообразию, обычно старались обеспечить единство культурно-языкового поля, признавая (юридически или фактически) в качестве государственного и официального только один язык и нередко прибегая к практикам ассимиляции в отношении языковых меньшинств (Белов 2009, 91; May 2015, 355). Государственный язык при этом рассматривается не только как средство общегосударственной официальной коммуникации, но и как один из символов государства (Васильева 2006, 53; Доровских 2007, 12). В данном качестве он выступает также национальным языком, символизирующим единство, целостность и сплоченность нации и служащим важной характеристикой национальной культуры (примечательно, что в ряде стран, например в США, ФРГ, Японии, национальный язык не объявляется на конституционном или законодательном уровне «государственным», а его государственный статус признается де-факто в силу конституционного обычая). Во многих современных монолингвистических государствах языковым меньшинствам все же предоставляются юридические гарантии, большая часть которых закреплена на международном уровне, в частности в Рамочной конвенции Совета Европы о защите национальных меньшинств The Oslo Recommendations regarding the Linguistic Rights of National Minorities. 1998. Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.osce.org/ru/hcnm/67541. Framework Convention for the Protection of National Minorities. 1 February 1995 (ETS No. 157). Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.coe.int/en/web/conventions/full-list/-/conventions/ rms/090000168007cdac. и в Европейской хартии региональных языков или языков меньшинств European Charter for Regional or Minority Languages. 5 November 1992 (ETS No. 148). Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.coe.int/en/web/conventions/full-list/-/conventions/ rms/0900001680695175..

Однако монолингвизм оказался малопригодным для многонациональных государств, в которых отдельные этнические и языковые группы, населяющие те или иные регионы страны, не ассимилировались с остальным населением, а, напротив, подчеркивая собственную идентичность (подчас утрированно), стали выдвигать требования ее закрепления в официальных институтах (например, в государственном устройстве страны, формировании органов власти и т. д.). Распространенным ответом на требования региональных этнических групп предоставить гарантии сохранения и использования языков служит мультилингвизм, заключающийся в придании официального или государственного статуса (на всей территории страны или в определенном регионе) сразу нескольким языкам. Частным случаем мультилингвизма можно считать билингвизм (двуязычие).

Феномен мультилингвизма в многонациональных государствах объясняется способностью языка выступать символом единства и маркером идентичности не только для государства (или нации как государственной общности), но и для этнических групп, не обладающих собственной государственностью (Anderson 1983; Liu 2015, 8). Сохранение языка часто рассматривается представителями этнической группы -- особенно если ее положение в государстве не является доминирующим -- как залог сохранения самобытности, выживания в качестве самостоятельного, культурно обособленного сообщества (Kymlicka 1995, 47; May 2011, 267-268). Стремление этнической общности создать условия для свободного использования и развития своего языка, особенно в ситуации умаления (причем не только реального, но и мнимого) языковых прав меньшинства со стороны большинства, нередко перерастает в политические требования и территориальные притязания и оборачивается межэтническими конфликтами. Несмотря на то что основная функция языка -- коммуникативная -- изначально не имеет политического содержания, отмечаемая в литературе взаимообусловленность идентичности, языка и политики (Liu 2015, 8-9; Мухарямов 2017, 677) часто приводит к политизации языка (Борисова 2016). В результате язык в многонациональных государствах -- один из наиболее сложных и остро обсуждаемых объектов конституционно-правового регулирования.

Отметим также, что языковые права не исчерпываются правами индивидов на использование того или иного языка в процессе коммуникации, они имеют и коллективное измерение (Kymlicka 1995, 47; May 2011, 266). Права на сохранение и развитие своего языка, на его использование в публичной сфере, топонимике, средствах массовой информации, образовании могут быть реализованы индивидом только во взаимодействии с другими членами своей этнической или языковой группы. Их конечная цель обусловлена не только утилитарными соображениями упрощения коммуникации, но и (вероятно, прежде всего) потребностью в сохранении групповой идентичности и создании условий для продолжения существования этнической группы как культурно отличительной общности. Этим объясняется повышенная чувствительность этнических и языковых групп к законодательному регулированию использования языков, в частности к тому, признаются или нет их языки в качестве официальных, разрешено ли использовать их в образовании, в наименованиях географических объектов и т.д. Данный тезис будет проиллюстрирован ниже.

В целях юридического анализа можно выделить две сферы использования языков: публичную (язык законодательства, парламентских дебатов, судопроизводства, официального делопроизводства) и частную (языки межличностного общения, воспитания и обучения, творчества, медиа, коммерческих отношений и т. д.). Каждая из названных сфер требует отдельного регулирования, которое заключается прежде всего в законодательном закреплении определенных языковых прав и гарантий их реализации. Впрочем, как верно отмечено в Пояснительной записке к Ословским рекомендациям, частная и публичная сферы при определенных обстоятельствах могут пересекаться.

Социолингвист Г. Клосс (Kloss 1977) предложил делить все языковые права и гарантии на две группы: направленные на использование языка (tolerance-oriented) и направленные на развитие языка (promotion-oriented). Он заметил, что возможность свободного пользования родным языком в повседневной жизни и в частной сфере обеспечивается главным образом правами и гарантиями, образующими первую группу, в то время как вторая группа прав и гарантий связана с закреплением государственного или официального статуса соответствующих языков с целью их использования в публичной сфере, а также в государственном школьном образовании (May 2011, 265-266; Parasher 1998, 93).

Именно публичная сфера использования языков наиболее сложна для многонациональных государств с точки зрения правового регулирования.

Во-первых, сложности возникают при установлении государственного языка. С одной стороны, необходимость поддержания единого политико-правового пространства и создания условий для безбарьерной официальной коммуникации требует установления единого общегосударственного языка (например, языка этнического большинства). С другой стороны, такой шаг в некоторых ситуациях способен привести к негативным последствиям. Одно из них заключается в том, что граждане государства, не относящиеся к этническому большинству и не владеющие его языком, могут оказаться исключенными из сферы общественной и политической жизни, а реализация ими значительной части политических и социально-экономических свобод станет затруднительной. В результате граждане одной и той же страны окажутся в неравном положении в зависимости от степени их владения соответствующим языком, что прямо запрещается ст. 26 Международного пакта о гражданских и политических правах Международный пакт о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 года. Дата обращения 20 октября, 2019. https://treaties.un.org/doc/Treaties/1976/03/19760323%2006-17%20AM/Ch_IV_04.pdf.. Другое негативное последствие состоит в том, что придание статуса государственного языку, являющемуся родным только для членов определенной этнической группы, в некоторых случаях выступает катализатором межнациональной напряженности, поскольку, с учетом символической функции языка, данный шаг может быть воспринят членами других этнических групп как признание их «второсортности» и попытка культурной ассимиляции (именно так произошло в Бельгии и Индии, о чем будет сказано далее). В связи с этим государственный язык в многонациональном государстве -- не всегда «национальный язык доминирующей части населения, способный выполнять возложенные на него функции по интеграции разных этнических общностей в единое суверенное государство» (Васильева 2006, 53). Государственными могут быть одновременно несколько языков, являющихся родными для разных этнических или языковых групп (как, например, в Швейцарии). Существуют конституции, которые вообще не вводят понятия «государственный язык», а ограничиваются установлением официального языка или языков (о соотношении понятий «государственный язык» и «официальный язык» см.: (Доровских 2007)). Конституционный акт Канады 1867 г. Constitution Act. 1867. Дата обращения 20 октября, 2019. https://laws-lois.justice.gc.ca/eng/ const. говорит о двух официальных языках, используемых на федеральном уровне (английском и французском), а ст. 6 Конституции ЮАР Constitution of the Republic of South Africa. 1996. Дата обращения 20 октября, 2019. https:// www.gov.za/documents/constitution-republic-south-africa-1996. называет 11 официальных языков страны, имеющих равный статус. Наконец, Э. Лиу (Liu 2015) выступает в защиту стратеги «власть-нейтрализующих» (power-neutralizing) языковых режимов, когда в определенных ситуациях функция государственного или официального языка возлагается на нейтральный в политическом и культурном отношении лингва франка, не являющийся родным для большинства населения страны. Как будет показано далее, фактически такое положение сложилось с английским языком в Индии (впрочем, в Конституции Республики The Constitution of India. 1949. Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.india.gov.in/my- government/constitution-india/constitution-india-full-text. он прямо не назван официальным, хотя и подлежит применению в официальных целях).

Во-вторых, правовое регулирование использования языков в публичной сфере осложняется особенностями политико-территориального деления многонациональных государств и часто встречающейся в них конституционной асимметрией статуса территориальных единиц, в частности если речь идет о федеративном государстве, особенностями его федеративного устройства и разграничения компетенций между федерацией и субъектами. Различные режимы использования языков могут устанавливаться не только на федеральном уровне, но и в отдельных территориальных единицах.

В большинстве многонациональных федераций субъекты (все, как в Индии, или некоторые, как в России) наделены правом устанавливать собственные государственные или официальные языки либо выбирать их из перечня официальных языков, установленного на общегосударственном уровне (эта модель используется в ЮАР). В некоторых случаях федеральные конституции закрепляют положения об использовании определенных языков в конкретных субъектах федерации (такие положения встречаются, например, в п. 133 Конституционного акта Канады 1867 г. и п. 16-20 ч. I Конституционного акта Канады 1982 г. («Канадской хартии прав и свобод») относительно провинций Нью-Брансуик и Квебек Constitution Act. 1867; Constitutional Act. 1982. Дата обращения 20 октября, 2019. https://laws- lois.justice.gc.ca/eng/const.).

Признание за субъектами федерации права устанавливать собственные государственные или официальные языки имеет как прагматическое, так и символическое значение. Первое заключается в обеспечении доступа граждан, не владеющих общефедеральным государственным языком, но составляющих значительную часть населения соответствующего субъекта федерации, к правосудию, государственным услугам, официальной информации, государственной службе, участию в решении публичных дел с использованием родного языка. Символическое же значение состоит в том, что, признавая в качестве официального язык этнической группы, населяющей определенный регион страны, государство тем самым признает (открыто или имплицитно) существование такой группы в качестве самостоятельной и самобытной общности, связывает ее существование с исторически занимаемой ею территорией (Палермо 2017, 52-53), гарантируя в пределах этой территории сохранение и развитие языка и его свободное использование в официальных целях.

В мировой практике сложились различные модели соотношения государственных или официальных языков федерации и ее субъектов. В одних странах субъекты могут устанавливать свои государственные или официальные языки в дополнение к государственному языку, закрепленному на федеральном уровне (как в России), при этом на уровне федерации сохраняется режим монолингвизма, а субъекты, установившие собственные языки, приобретают статус мультилингвистических. В других государствах субъекты могут использовать один или несколько официальных языков, которые одновременно закрепляются в качестве официальных на общегосударственном уровне (Канада, Швейцария, ЮАР). В этом случае на уровне федерации уже используется режим мультилингвизма, в то время как субъекты федерации могут быть как моно-, так и мультилингвистическими (например, обязательное требование билингвизма в отношении провинций закреплено в Конституции ЮАР). Наконец, возможны смешанные модели (например, в Индии).

Рассмотренные теоретические положения не исчерпывают всей проблематики правового регулирования использования языков в многонациональных федеративных государствах, но позволяют перейти к исследованию практики такого регулирования на примерах конкретных федераций.

1.2. Бельгия: одно государство, три языка

Бельгия -- пример государства, в котором исторически сложившиеся особенности распространения языков положены в основу современного федеративного устройства. В публично-правовых отношениях в каждом бельгийском регионе используется только один язык (исключение составляет столичный регион Брюссель, являющийся двуязычным). Наряду с этим в частной сфере признается принцип свободы использования языков. Однако такой конституционный дизайн возник в Бельгии не сразу, а после более чем полутора столетий противостояния между основными языковыми группами (Савицкий 2012).

Вся история современной Бельгии после 1830 г. ознаменована чередой противоречий между франкоязычной Валлонией и нидерландоязычной Фландрией и поиском конституционных компромиссов. Конституция Бельгии 1831 г. Belgique. Constitution du 7 fevrier 1831. Дата обращения 20 октября, 2019. https://mjp.univ- perp.fr/constit/be1831.htm. декларировала принцип свободы использования языков, формально не установив государственный язык. На практике это означало признание официального статуса лишь за французским языком. Именно на его основе планировалось построить бельгийскую государственность (Van der Jeught 2017, 183-184).

Уже к началу 1840-х годов во Фландрии все отчетливее стали звучать требования предоставить официальный статус и нидерландскому языку, на котором говорило большинство населения страны (по данным переписи 1846 г. -- 73%) (O'Donnell, Toebosch 2008, 159). Эти требования получили удовлетворение не сразу: Закон о равенстве языков был принят лишь в 1898 г. La loi Coremans-De Vriendt du 18 avril 1898. Дата обращения 20 октября, 2019. http://www. ejustice.just.fgov.be/eli/wet/1898/04/18/1898041850/justel. Некоторые более ранние законы закрепляли отдельные гарантии для нидерландоязычного населения при осуществлении правосудия (1873 г.)¹¹, в деятельности администраций (1878 г.) La loi du 17 aout 1873. См. подробнее: Proposition de resolution relative au demembrement de l'Etat belge en vue d'accorder l'independance au peuple flamand et au peuple wallon souverains (Senat de Belgique, Document parlementaire no. 3-1821/1). Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.senate. be/www/?MIval=publications/viewPub&COLL=S&PUID=50335216&TID=50350776&POS=1&LANG=fr. La loi du 22 mai 1878. Дата обращения 20 октября, 2019. http://www.axl.cefan.ulaval.ca/europe/ belgiqueetat-loi1878.htm#:~:text=Cette%20loi%20du%2022%20mai,et%20l'arrondissement%20de%20 Louvain. и в образовании (1883 г.) Loi du 23 janvier 1883; loi du 13 Juin 1883. См. подробнее: Proposition de resolution relative.... Данным законодательным регулированием фактически устанавливался асимметричный билингвизм: Фландрия становилась двуязычным регионом, в то время как Валлония оставалась только франкоязычной (Kuzelewska 2015, 3). Впрочем, языковое неравенство уже пустило довольно глубокие корни, породив неравенство социальное. Французский язык по-прежнему рассматривался как язык политической, экономической и интеллектуальной элиты; его знание было обязательным условием продвижения на более высокие уровни социальной иерархии (Van der Jeught 2017, 184-185). Нидерландский язык считался языком низших слоев населения. Это обстоятельство привело к новому витку политических протестов во Фландрии и, вероятно, обусловило окончательное оформление фламандского национализма.

В 1932-1935 гг. в Бельгии был принят ряд законов Loi du 28 juin 1932 relative a lemploi des langues en matiere administrative. Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.axl.cefan.ulaval.ca/europe/belgiqueetat-loi1932.htm#:~:text= Cependant%2C%20la%20loi%20du%2028,loi%20du%208%20novembre%201962.&text= C'%C3%A9tait% 20alors%20la%20loi%20du%20bon%20sens; Loi concernant l'emploi des langues en matiere judici- aire du 15 juin 1935. Дата обращения 20 октября, 2019. http://www.ejustice.just.fgov.be/eli/loi/1935/ 06/15/2011000619/moniteur; и др., положивших начало так называемому территориальному монолингвизму по принципу «cuius regio, eius lingua» (лат. «чья страна -- того язык»). Во всех судах во Фландрии стал использоваться нидерландский язык. На нем же следовало вести обучение в школах (до этого язык обучения детей выбирали родители). Аналогичным образом предполагалось использовать французский язык в Валлонии. Имплементации законодательных новелл помешала начавшаяся вскоре Вторая мировая война.

В очередной раз языковой вопрос оказался в политико-правовой повестке страны в первой половине 1960-х годов. Опасения фламандцев, обвинявших франкофонов в «географическом империализме», были связаны с продолжавшимся распространением французского языка на территории Фландрии, а также в Брюсселе -- исторически нидерландоязычном городе, расположенном внутри Фландрии (ср.: если в 1846 г. порядка 70 % жителей Брюсселя говорили на нидерландском языке, то к 1947 г. он был практически полностью вытеснен французским: доля использовавших его жителей столицы составила 81 %, при этом 37 % брюссельцев владели лишь французским языком (O'Donnell, Toebosch 2008, 159)).

Примечательно, что с 1960-х годов политические притязания активизировались со стороны как фламандцев, так и численно уступавших им франкофонов, в рядах которых по-прежнему было много влиятельных представителей политического и экономического истеблишмента (Van der Jeught 2017, 185). Это еще больше усиливало поляризацию общества и напряженность между Фландрией и Валлонией. Росту протестов среди франкофонов немало способствовал существенный рост инвестиций в экономику Фландрии между 1958 и 1968 гг. (Connor 1994, 151, 177), в результате чего уже к 1965 г. Фландрия впервые после 1830 г. оказалась более благополучной в экономическом отношении, нежели Валлония. В Валлонии же -- некогда развитом промышленном регионе -- росла безработица на фоне спада производства. Меры, принятые в 1961 г. для поддержки экономики региона и предполагавшие в том числе повышение налогов, вызвали серию протестов, прежде всего в самой Валлонии, жители которой считали, что в кризисе виновно правительство страны. На этой волне широкую поддержку валлонцев получила Социалистическая партия Бельгии, выступавшая как против политики Брюсселя, так и против своих давних политических противников -- консерваторов, пользовавшихся популярностью во Фландрии. Центральными требованиями социалистов были федерализация Бельгии и расширение полномочий регионов.

В ответ на усиливавшуюся поляризацию общества и центробежные тенденции началась череда конституционных реформ. В результате законодательного закрепления границ между двумя регионами в 1962 г. каждый из них оказался монолинг- вистическим (хотя отнюдь не гомогенным в языковом отношении). Территориально-лингвистическое разделение не затронуло Брюссель, оставшийся двуязычным (хотя и окруженным Фламандским регионом). Решимость законодателя в проведении данной реформы проявилась в установлении запрета пересмотра границ между регионами и проведения языковых переписей населения (Kuzelewska 2015, 5).

Законодательством определялись три основные области, в которых использование языков подлежало государственному регулированию (promotion-oriented подход). Во-первых, Закон об использовании языка в образовании 1963 г. Loi concernant le regime linguistique dans lenseignement du 30 juillet 1963. Дата обращения 20 октября, 2019. http://www.ejustice.just.fgov.be/cgi_loi/change_lg.pl?language=fr&la=F&cn=196307303 1&table_name=loi. установил, что в каждом из монолингвистических регионов в государственных школах должен использоваться только один соответствующий язык обучения -- нидерландский, французский или немецкий. Во-вторых, аналогичный принцип территориального монолингвизма был установлен в отношении функционирования органов публичной власти принятыми позднее законами об административном языке. В-третьих, соответствующий региональный язык стал обязательным для использования в отношениях между работниками и работодателями (выделение последней области свидетельствует, что инструменты, характерные для регулирования использования языков в публичной сфере, иногда могут использоваться и в частной сфере, в данном случае в области трудовых отношений). К названным трем областям следует добавить сферу судопроизводства, в которой еще законом 1935 г. Loi concernant lemploi des langues en matiere judiciaire du 15 juin 1935. Дата обращения 20 октября, 2019. http://www.ejustice.just.fgov.be/eli/loi/1935/06/15/2011000619/moniteur. был установлен принцип использования языка той территории, на которой ведется производство по делу (на двуязычной территории язык судопроизводства определяется языком, на котором подано обращение в суд, явившееся поводом для возбуждения дела, если другая сторона, не владеющая в достаточной степени этим языком, не будет ходатайствовать о ведении дела на другом языке) (Kuzelewska 2015, 10-11). В сфере частной жизни, а также в культурной, религиозной и коммерческой сферах приоритет сохранился за tolerance-oriented принципом свободы использования языков, направленным на обеспечение прав бельгийцев, проживающих за пределами «своего» лингвистического региона, а также аллофонов.

«Территориальное» решение языкового вопроса, связавшее каждый язык с определенной географической территорией, было весьма болезненно воспринято франкоговорящими жителями Фландрии, особенно теми, кто проживал в коммунах вблизи Брюсселя (в отдельных пригородах столицы франкофоны составляли значительную часть населения). По сути, они утрачивали возможность пользоваться родным языком в официальной коммуникации, а их дети оказались вынуждены получать образование в школах исключительно на фламандском языке, поскольку даже частные школы, желавшие продолжать обучение на французском языке, лишались государственного субсидирования (в качестве альтернативы предлагалось переводить детей в школы Брюсселя). Некоторые исключения были сделаны лишь в отношении шести муниципалитетов с языковыми преференциями (faciliteitengemeenten) в границах примыкающего к Брюсселю «фламандского кольца» (Vlaamse Rand), где франкофоны составляли большинство населения: здесь допускалось сохранение некоторого количества имеющих государственное финансирование школ, ведущих обучение на французском языке.

Впрочем, Европейский суд по правам человека, рассмотрев в 1968 г. поданную в связи с этим жалобу, не нашел нарушения прав заявителей и их детей на образование, поскольку ст. 2 Протокола № 1 к Европейской конвенции о правах человека Protocol to the Convention for the Protection ofHuman Rights and Fundamental Freedoms, 20 March 1952. Дата обращения 20 октября, 2019. https://rm.coe.int/CoERMPublicCommonSearchServices/Displ ayDCTMContent?documentId=090000168006377c. не налагает на государства каких-либо определенных обязательств в отношении объема предоставляемых средств обучения, организации или субсидирования этих заведений. Равным образом в конвенции ничего не говорится о языке, на котором должно вестись обучение для обеспечения соблюдения права на образование. Обращаясь к ст. 8 Европейской конвенции о правах человека, Суд подчеркнул, что меры, принятые в области образования, действительно могут затрагивать и право на уважение личной и семейной жизни. Однако в данном случае конвенция не обусловливает право на образование языковыми предпочтениями родителей детей. Дискриминация по признаку места жительства родителей была установлена лишь в отношении заявителей, проживавших в коммунах «фламандского кольца» (Решение ЕСПЧ № ECH-1968-S-003 по «делу, относящемуся к некоторым аспектам законов об использовании языков в системе образования Бельгии» European Court of Human Rights, Judgment in the case “relating to certain aspects of the laws ^{on the use of languages in education in Belgium” (ECH-1968-S-003), 23 July 1968.} Дата обращения октября, 2019. http://www.codices.coe.int/NXT/gateway.dll/CODICES/Full/EUR/ECH/ENG/ECH- 1968-S-003?f=templates$fn=document-frameset.htm$q=%5Bfield%20IDEcross%3A%22const-eng-lat-a- 113%22%5D$uq=$x=Advanced$up=1#0-0-0-15059.).

Территориально-лингвистическое разделение Бельгии только усилило поляризацию общества. С конца 1960-х годов в бельгийских партиях происходит разделение на валлонские и фламандские части, на основе которых затем возникают самостоятельные партии, образующие отдельные региональные партийные системы Фландрии и Валлонии. Ориентируясь на избирателей «своего» региона, партии еще больше усиливали раскол. Фрагментация произошла и в массмедиа: франко- и ни- дерландоязычные бельгийские СМИ постепенно сформировали два отдельных мира с различной медиаповесткой (Van Doorslaer 2009).

Несмотря на это, конституционные реформы продолжаются в 1970-1980-е годы. Для обеспечения согласования интересов языковых групп были введены элементы так называемой консоциональной демократии, -- ее концепцию разработал американский политолог нидерландского происхождения А. Лейпхарт (Lijphart 1969). В основу концепции положен принцип распределения власти (power-sharing), заключающийся, с одной стороны, в повышении степени автономности языковых групп в решении внутренних вопросов (посредством децентрализации полномочий), а с другой -- в обеспечении участия основных языковых групп в решении общегосударственных дел на основе пропорционального представительства.

Децентрализация стала одним из существенных элементов данной концепции. Наряду с территориальным делением страны на регионы было введено параллельное деление на языковые сообщества, имеющие «подвижные» границы: фламандское (охватывает всех жителей Фландрии и нидерландоговорящих жителей Брюсселя), франкоязычное (все жители Валлонии (за исключением коммун с германоязычным населением) и франкоговорящие жители Брюсселя) и германоязычное (включает в себя говорящее на немецком языке население нескольких территорий на востоке страны) сообщества (Vogl, Huning 2010). Примечательно, что возможность создавать собственные представительные и исполнительные органы появилась как у регионов, так и у сообществ. Региональным советам передавались отдельные полномочия, связанные с управлением территориями (в частности, в сфере экономики), в то время как советы языковых сообществ были наделены полномочиями в сферах, непосредственно связанных со статусом индивидов (образование, культура и т. д.). Регулирование использования языков закреплялось за советами фламандского и франкоязычного сообществ (Kuzelewska 2015, 6).

Другим важным элементом консоциональной демократии стало обеспечение пропорционального представительства языковых групп в общегосударственных органах власти (в частности, в парламенте), нацеленное на формирование так называемой большой коалиции. Разделение членов палат парламента на французскую и нидерландскую языковые группы отразилось в избирательном законодательстве. Этот процесс также сопровождался сложностями и противоречиями -- например, в случае избрания в парламент представителя одной языковой группы от избирательного округа, в котором большинство населения принадлежало другой языковой группе (особенно остро этот вопрос вставал в Брюсселе и прилегающих к нему фламандских коммунах). Один из споров дошел до Европейского суда по правам человека (дело Матье-Моэн и Клерфейт против Бельгии¹⁹). Заявители -- избранные члены палат бельгийского парламента, -- принеся присягу на французском языке и войдя в состав французской языковой группы, утрачивали право участвовать в работе совета фламандского сообщества, под контролем которого находились территории их избирательных округов. Но и в этом деле суд встал на сторону Бельгии, поддержав тем самым проводимый ею реформаторский курс. Решением Mathieu-Mohin and Clerfayt v. Belgium, European Court of Human Rights judgment, 2 March 1987 (application no. 9267/81). Дата обращения 20 октября, 2019. https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22la nguageisocode%22:[%22ENG%22],%22appno%22:[%229267/81%22],%22documentcollectionid2%22:[%2 2CHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-57536%22]}. от 02.03.1987 он постановил, что нарушения права заявителей на свободные выборы (ст. 3 Протокола № 1 к Европейской конвенции по правам человека) в данном случае не было, сочтя принятую в Бельгии избирательную систему «вполне разумной с учетом условий, которые она отражает». Еще один серьезный конфликт в связи с «языковым фактором» в избирательной системе произошел в 2007 г. The BHV question. 2007. The Economist. Дата обращения 20 октября, 2019. https://www. economist.com/europe/2007/11/08/the-bhv-question. Поводом стал избирательный округ Брюссель-Халле-Вилворде, населенный преимущественно франкофонами, но включавший в себя части территорий двуязычного Брюсселя и фламандского Брабанта. В спор оказалась вовлеченной значительная часть парламентариев, в результате парламент Бельгии более полугода не мог сформировать правительство (Vogl, Huning 2010, 241). Под давлением фламандских политиков в 2011 г. границы избирательного округа были изменены.

Итогом конституционных реформ стало преобразование унитарной Бельгии в федеративное государство (Савицкий 2012, 77). Статья 2 Конституции Бельгии в ред. 1994 г. La Constitution belge. 1994. Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.dekamer.be/kvvcr/ pdf_sections/publications/constitution/grondwetFR.pdf. называет в качестве самостоятельных элементов федеративной системы Бельгии три языковых сообщества (французское, фламандское и германоязычное), а ст. 4 говорит соответственно о четырех языковых регионах (регион французского языка, регион нидерландского языка, двуязычный Брюссельский столичный регион и регион немецкого языка). Сохраняя в ст. 30 принцип свободы использования языков, конституция в то же время окончательно закрепила принцип территориального монолингвизма, связав каждый язык с определенной территорией. Принцип связи языка и территории в целом отражает сложившуюся в европейских странах идеологию монолингвизма, которая в свое время лежала в основе языковой политики классических государств-наций (Vogl, Huning 2010).

Согласно ст. 129 Конституции Бельгии, парламенты (в прошлом называвшиеся «советами») французского и фламандского сообществ наделены правом регулировать декретами, имеющими силу закона, использование языков в трех сферах, в частности:

— в административных вопросах;

— обучении в заведениях, созданных, дотируемых или признанных публичными властями;

— социальных отношениях между работодателем и персоналом, а также в актах и документах предприятий.

Круг полномочий парламента германоязычного сообщества уже. Своими декретами, имеющими силу закона, он может регулировать употребление языков при обучении в учреждениях, создаваемых, субсидируемых или признанных публичными властями (ст. 130 Конституции Бельгии).

В каждой из сфер регулирования языков существуют свои особенности и ограничения. Например, в административных отношениях под действие языкового законодательства сообществ не подпадают коммуны (или группы коммун), граничащие с другим лингвистическим регионом, на которые могут распространяться специальные языковые предписания, установленные принятым в особой процедуре федеральным законом. Отметим постепенный переход от жесткого монолингвизма к билингвизму в образовательном законодательстве, наметившийся в течение последнего десятилетия. В Валлонии государственную поддержку стали получать школы, преподающие часть предметов на французском языке, часть -- на нидерландском. Во Фландрии такая практика тоже существует, хотя и развита в меньшей степени.

В конституции получили развитие и инструменты консоциональной демократии. Согласно ч. 1 ст. 43 Конституции Бельгии, члены каждой палаты бельгийского парламента распределяются на французскую и нидерландскую лингвистические группы. Каждая такая группа может объявить квалифицированным большинством голосов тот или иной законопроект «способным нанести серьезный ущерб отношениям между сообществами». В этом случае парламентская процедура должна быть приостановлена, а Совету министров в 30-дневный срок надлежит представить заключение на такой законопроект и при необходимости внести в него изменения. Согласно ст. 99 Конституции Бельгии, Совет министров должен состоять «в равном количестве из министров, изъясняющихся на французском языке, и министров, изъясняющихся на нидерландском языке». Принцип языкового представительства затронул также судебную власть и конституционное правосудие: в Высшем совете правосудия и Конституционном суде Бельгии в настоящее время требуется равное представительство франко- и нидерландоязычной групп.

Весьма интересная ситуация сложилась в Брюссельском столичном регионе, где расположены также руководящие органы Евросоюза и штаб-квартира НАТО. Международное значение данного региона, а также рост числа мигрантов-аллофонов привели к широкому распространению в нем английского языка, который постепенно стал занимать позиции языка межкультурного общения. По данным исследования, проведенного в 2008 г. американскими учеными (O'Donnell, Toebosch 2008), 90% опрошенных нидерландоязычных жителей Брюсселя предпочитают изучать и использовать в качестве второго языка именно английский, а не французский. Среди франкофонов доля брюссельцев, предпочитающих английский язык нидерландскому, составила 40 %. При этом английский язык не имеет официального статуса и используется наряду с другими языками в соответствии с принципом свободы использования языков.

1.3. Индия: трехуровневый мультилингвизм

С точки зрения языкового состава Индия мало похожа на Бельгию. Проживающие здесь народы говорят более чем на 450 языках, по сведениям же отдельных исследователей, число всех используемых здесь языков, диалектов и наречий достигает двух тысяч (Bhattacharyya 2007). Наиболее распространенным языком в этой стране является хинди, однако его нельзя назвать языком большинства. По данным переписи населения 2001 г., им пользуется лишь 41 % населения, проживающего в основном на севере страны (Hindi heartland). Юг Индии населен преимущественно дравидийскими народами, а северо-восток -- племенами, говорящими на языках тибето-бирманской группы. Среди распространенных в Индии языков -- бенгальский, телугу (по 8 % населения), маратхи (7 %), тамильский (6 %), урду (5 %) и др. Office of the Registrar General & Census Commissioner, India. Дата обращения 5 июля, 2019. http://www.censusindia.gov.in/Census_Data_2001/Census_Data_Online/Language/Statement1.aspx. Большая часть языков, включая хинди, имеет региональный характер: их носители концентрированно проживают в том или ином географическом районе.

Сложная территориально-лингвистическая структура Индии обусловила сложную систему регулирования использования языков. В отличие от Бельгии, где в каждом сообществе (кроме Брюсселя) официально используется только один язык, индийский мультилингвизм включает в себя три уровня:

— официальный язык, распространяющийся на всю территорию страны (хинди);

— английский язык, имеющий конституционный статус и используемый на всей территории страны в определенных официальных целях, а также в качестве лингва франка;

— официальные языки, которые могут устанавливаться штатами (в том числе из перечня языков, приведенного в Приложении 8 к Конституции Республики Индия Eighth Schedule [to the Constitution of India], Дата обращения 20 октября, 2019. https://www. india.gov.in/sites/upload_files/npi/files/coi-eng-schedules_1-12.pdf.), а также языки меньшинств, пользующиеся конституционными гарантиями сохранения и использования, в частности, в школьном образовании.

Обретение Индией независимости в 1947 г. диктовало необходимость поиска конституционной модели государственного устройства, которая позволила бы интегрировать существенно отличавшиеся друг от друга части страны, населенные непохожими друг на друга в культурном отношении народами, в политическое целое. Несмотря на лингвистическую мозаичность, основатели республики, в частности М. Ганди и Дж. Неру, видели в качестве будущего «общего языка Индии» язык хиндустани, включавший в себя варианты написания с использованием деванагари (язык хинди) и персидского письма (язык урду) (Parasher 1998, 93; Sarangi 2011, 36-37). Тем не менее, в ходе обсуждения проекта конституции на Учредительном собрании было решено установить в качестве единственного государственного языка хинди в написании деванагари.

Статья 351 индийской конституции содержит весьма интересную директиву, обязывающую союзную власть не только «содействовать распространению языка хинди», но и «развивать его таким образом, чтобы он мог служить средством выражения для всех составных элементов сложной культуры Индии, и обеспечить его обогащение», не нарушая при этом «духа, форм, стиля и выражений» хиндустани, а также других наиболее распространенных в Индии языков, список которых приведен в Приложении 8 к конституции. В настоящее время данный список включает 22 языка, на которых в совокупности говорит около 97 % населения страны (в том числе хинди и урду). Однако включение языка в список не означает придания ему официального статуса, как иногда ошибочно утверждается в литературе (Борисова 2017). Конституционализация данных языков означает признание особого вклада этих языков в индийскую культуру и гарантирование их неприкосновенности, в том числе при распространении языка хинди, а также обязательство государства осуществлять меры поддержки этих языков.

Несмотря на попытку конституционного законодателя найти баланс между языками и, соответственно, между интересами различных языковых групп, уже в первые годы независимости попытки распространить хинди на всю территорию государства вызвали протесты со стороны нехиндиязычного населения и рост сепаратистских настроений, в частности среди населяющих юг страны тамилов. Их требования основывались на том, что тамильский народ, принадлежащий к дравидийской цивилизации, имеет мало общего с индоарийскими народами, а потому не должен подвергаться принудительной «хиндизации». Похожие требования звучали в Пенджабе, северо-восточных районах, Кашмире и ряде других местностей.

На этот случай Конституция Индии, установив федеративное устройство, предусмотрела в ст. 29 promotion-oriented гарантии сохранения языковыми меньшинствами своей письменности и культуры, а в ст. 345 закрепила право законодательных органов субъектов федерации (штатов) устанавливать в качестве официальных один или несколько языков, употребляемых в таком штате. Впрочем, первоначальное территориальное деление Индии не учитывало лингвистический фактор. Границы большинства штатов чаще всего повторяли очертания бывших колониальных владений Британской Индии и туземных княжеств. Вскоре после принятия в 1949 г. конституции была образована Комиссия по реорганизации штатов, на основе рекомендаций которой Report of the States Reorganisation Commission, 1955 (with the Ministry of Home Affairs Resolution of 29^th December 1953). Дата обращения 20 октября, 2019. https://www.mha.gov.in/sites/ default/files/State%20Reorganisation%20Commisison%20Report%20of%201955_270614.pdf. уже в 1956 г. стали появляться штаты, границы которых очерчивали территории одного или нескольких наиболее распространенных языков (Sarangi 2011). Хотя Дж. Неру, выступавший с критикой политизации языка, изначально был против образования штатов по языковому признаку, полагая, что это может поставить под угрозу единство Индии (Sarangi 2011, 34-35), впоследствии он занял более умеренную позицию. Лингвистический федерализм в совокупности с уступками в пользу региональных партий (в частности, Федерации дравидийского прогресса) позволил снизить напряженность на юге страны и остановить набиравший обороты тамильский сепаратизм (Tillin 2007, 60-61).