Некоторые методологические вопросы оценки эффективности предупредительного воздействия уголовных наказаний

Термин «эффект» (от лат. «effectus») означает результат, следствие каких-либо причин, действий [54, c. 1583]. Прилагательное «эффективный» трактуется как действенный, результативный [44, с. 914]. Таким образом, «эффект» и производные от него «эффективность» и «эффективный» означают способность какого-либо действия производить результат. Вместе с тем применительно к разным приложениям и областям знаний содержание понятия «эффективность» зависит от отраслевой специфики. Иногда говорят об экономической эффективности, необходимости повышения эффективности, эффективного использования выделяемых средств, эффективности рекламы и т. д.

Следует упомянуть и еще об одном встречающемся определении эффективности: «...существенное отношение изменений на выходе неравновесной системы к изменениям на входе, позволяет зафиксировать ее критерии» [55, с. 827]. Подобное понимание имеет смысл применять и по отношению к оценке эффективности правовых институтов, поскольку использование неравновесности подразумевает такое свойство системы, как управляемость: оказывая правовое регулятивное воздействие, мы получаем определенный результат, эффект. Не имеет смысла прилагать управляющее воздействие к равновесной системе, которая всегда стремится лишь к стабильному состоянию.

В уголовно-правовой литературе термин «эффективность» применяется по отношению к правовому регулированию [46, с. 3-4]; уголовной политике [62]; уголовному закону [31, с. 251]; уголовной ответственности [12, с. 344]; отдельным уголовно-правовым институтам и отдельным нормам [39, с. 18-19]; системе уголовных наказаний [58]; уголовному наказанию [43; 69]; отдельным видам наказаний [4]; реализации отдельных целей наказания [59]; судебной практике [37].

На верхнем уровне располагается категория эффективности правового регулирования [46, с. 3-4], исследуемая в целях оценки результативности правовой системы в целом. Уровнем ниже эффективность уголовной политики. Существует мнение, что эффективность последней эквивалентна эффективности уголовного законодательства. Действительно, уголовный закон формируется в рамках уголовной политики, основными методами которой являются криминализация и декриминализация, пенализация, депенализация, дифференциация и индивидуализация уголовной ответственности [31, с. 251]. Уголовная политика реализуется в уголовном законе, а значит, «эффективность уголовной политики» тождественна «эффективности уголовного закона».

Имеется сходная точка зрения, в соответствии с которой эффективность уголовной политики на практике сводится к эффективности уголовно-правовых норм и должна оцениваться с учетом эффективности отдельных правовых институтов, отраслей права и групп отраслей права [39, с. 12-19]. Отличие указанных позиций состоит в широте понимания термина «уголовная политика», куда кроме собственно уголовно-правовой политики иногда включают и уголовно-исполнительную, уголовно-процессуальную, криминалистическую и др. [45, с. 106].

Общим же является признание необходимости анализа не отдельных уголовно-правовых норм, а их взаимосвязанного комплекса, самостоятельных уголовно-правовых институтов. Так, например, И. М. Усманов, эффективность условно-досрочного освобождения от отбывания наказания оценивает в совокупности с качеством законодательной регламентации норм о досрочном освобождении, их правильным применением в практике, организацией исполнения принятых решений [65, с. 98]. И такой подход мы полагаем верным, так как при изучении эффективности условно-досрочного освобождения исследователи должны учитывать категорию совершенного преступления (ст. 15 УК РФ), особенности назначенного наказания, совокупности возлагаемых на осужденного обязанностей, предусмотренных ч. 5 ст. 73 УК РФ, и т. д.

Сказанное, впрочем, не распространяется на работы теоретического характера, посвященные общим проблемам эффективности правовых норм. В этих трудах авторы формируют общие представления об эффективности и условиях, при которых она достигается без учета специфики отдельных отраслей права [30].

А. А. Тер-Акопов при исследовании воинских преступлений установил, что эффективность ответственности за их совершение тождественна эффективности совокупности правовых оснований для привлечения к ответственности за такие посягательства. В качестве критерия эффективности уголовной ответственности он предложил использовать коэффициент, взяв за основу его расчета число лиц, склонных к совершению преступления и воздержавшихся от противоправного деяния [61, с. 289-347]. Здесь необходимы некоторые пояснения. Во-первых, уголовную ответственность автор понимал широко, включая в нее неблагоприятные правовые последствия совершения преступления, а также осознание осужденным возложенной ответственности в качестве стимула к соблюдению правил поведения. Во-вторых, степень воздействия правовой нормы на поведение он рассматривал в качестве главного показателя ее эффективности [61, с. 289-347].

Если исходить из того, что правопослушное поведение достигается применением уголовно-правовых норм, то, скорее всего, этот автор имеет в виду фактическое применение уголовного закона, точнее назначения уголовных наказаний лицам, совершившим преступления. Однако в таком ракурсе эффективность уголовной ответственности отождествляется с эффективностью предупредительного воздействия уголовного наказания.

А. Э. Жалинский применял слово «эффективность» по отношению к уголовному праву, уголовно-правовому законотворчеству и практике применения уголовного закона [15, с. 819821]. Полагаем, что использованные им понятия эквивалентны уже рассмотренным нами «эффективности уголовного закона», «эффективности уголовной политики», а также «эффективности судебной практики».

В теории уголовного права оценку эффективности права первоначально предполагалось осуществлять на основе оптимальности, правильности, обоснованности и целесообразности правовых норм [21, с. 143; 30, с. 23-24]. Однако здесь возникает ряд вопросов, связанных с определением соответствующих понятий («правильность» и «оптимальность»). Оптимальность предполагает компромисс: возможны решения, дающие отличные результаты быстро, но с большими затратами либо, наоборот, худшие результаты, но медленнее и дешевле. С теоретической точки зрения критерий оптимальности интересен тем, что теоретики права, пытаясь в ряде случаев оценивать эффективность правового регулирования с учетом различных издержек, фактически говорят об оптимальности.

О необходимости разграничения понятий «эффективность» и «оптимальность» писали И. С. Самощенко и В. И. Никитинский. Эти авторы определяли эффективность в зависимости от степени приближения к цели, полезности (соотношения результата действия нормы и различных побочных эффектов) и экономичности (материальных затрат, необходимых для обеспечения функционирования нормы) [53, с. 5-7].

В дальнейшем рассматриваемый подход сменился функционально-целевым [67, с. 1920], когда эффективность понимается как отношение между фактически достигнутым результатом и той целью, для достижения которой нормы были созданы [27, с. 168; 48, с. 168]. В целом, такое определение представляется удачным, поскольку цель уголовно-правового регулирования достаточно четко определена, например, в ст. 2 УК РФ «Задачи Уголовного кодекса Российской Федерации». При этом м огут быть сформулированы эмпирически проверяемые результаты применения уголовного наказания.

В. А. Федосова предлагала причинно-функционально-целевой подход оценки эффективности, при котором помимо результативности нормы оценивалось и ее совершенство [67, с. 20]. В этой связи заметим, что совершенство нормы зависит от множества факторов, в частности от точных формулировок законодателя, что позволит избежать разночтение, дублирование понятий и т. д. Однако к эффективности правового регулирования указанные факторы имеют лишь косвенно отношение. Положения действующего УК РФ (равно как и УК РСФСР 1960 г.) многократно трансформировались законодателем, отдельные дефиниции подвергались обоснованной критике со стороны теоретиков, однако сами уголовно -правовые нормы при этом продолжали оказывать предупредительное воздействие на преступность. Конечно, низкий уровень законодательной техники способен вызвать проблемы в судебной практике (например, при многозначности используемых формулировок) и привести к снижению ее эффективности. Поэтому совершенство юридической техники, законодательного описания, несомненно, является важным, но не основным фактором в правоприменительной деятельности и должно рассматриваться как условие эффективности нормы.

Авторы монографии «Эффективность правовых норм» проводят разделение на юридическую и социальную эффективность. Юридическая состоит в том, что деятельность людей непосредственно определяется, направляется самой нормой, а социальная в том, что достигаются более отдаленные социальные последствия, выступающие в качестве цели государственного управления [27, с. 48]. Идею подобного разграничения мы полагаем весьма интересной и полезной, поскольку основанный на ней подход позволяет преодолевать ограничения, связанные с применением узкоправовых критериев эффективности.

2. Условия и критерии эффективности правовых норм

В теории в качестве условия эффективности правовых норм назывались: 1) соответствие правовой нормы структуре общества (классовой и социальной) сложившейся в нем системе общественных отношений, господствующим в нем идеологии и культуре; 2) совершенство законодательства, понимаемое как адекватность законодательных положений социально-экономическим, идеологическим и культурно-психологическим условиям; 3) организационная составляющая, под которой подразумевается деятельность правотворческих, правоприменительных и правоохранительных органов; 4) специфика политической и правовой культуры представленных в обществе слоев и групп населения, его правовое сознание; 5) совершенство правоприменительной деятельности [27, с. 76-83].

В. М. Сырых также относит к условиям социальной эффективности норм права ряд обстоятельств, внешних по отношению к самому праву: уровень экономического развития общества, уровень культуры его членов [60, с. 270-273].

Л. И. Спиридонов, в отличие от вышеназванных авторов, к условиям эффективности правовых норм относит только те, которые связаны с деятельностью законодателя и правоприменительных учреждений и органов: свойства общественно опасных деяний отражаются в законе своевременно, правильно и полно; положения уголовного законодательства соответствуют нормам морали и уровню правосознания населения; предъявляемые юридические требования адекватны социально-экономическим и политическим закономерностям общества; уголовное законодательство стабильно, а правовые нормы применяются единообразно; уголовно-правовые санкции сочетаются с мерами общественного воздействия; население информируется о содержании уголовно-правовых норм, осознает неотвратимость наказания; уголовная политика не подвержена резким изменениям [57, с. 211-221].

М. Д. Шаргородский к условиям эффективности уголовных наказаний относил: 1) соответствие уголовно-правового запрета действующим в обществе объективным закономерностям; 2) соблюдение уголовно -правовых принципов; 3) неотвратимость наказаний; 4) стабильность уголовной политики; 5) достижение соответствия между практикой назначения наказаний и общественным мнением [69, с. 70].

Интерес представляет такое условие эффективности, как стабильность уголовной политики, т. е. неизменность уголовного законодательства и правоприменительной практики. Полагаем, что в некоторых обстоятельствах данный фактор может влиять в сторону как повышения, так и снижения эффективности правовых норм и, в частности, наказаний. Поэтому, говоря о стабильности, нужно указывать, когда она является благом, а в каких случаях влечет провалы в противодействии преступности, когда неповоротливость уголовно-правового законодательства не позволяет адекватно реагировать на меняющийся характер преступности. В условиях отсутствия экономических и социальных потрясений, когда преступность прогнозируема и хорошо изучена, неизменность законодательства будет благотворно влиять на скорость и качество применения уголовно-правовых норм. Однако мир входит в эпоху турбулентности, непредсказуемости, когда стабильность уголовной политики равнозначна ее стагнации, катастрофическому отставанию от быстро меняющейся картины преступности. Такое несоответствие имеет место в сфере незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ: преступники научились быстро менять химический состав наркотиков и продавать их безнаказанно в течение нескольких месяцев, до появления их в списке запрещенных наркотических средств и психотропных веществ. В этот период страну накрывает вал смертей, связанных с применением новейших наркотиков, а наркоторговцы уже готовы выбросить на рынок новое зелье, замыкая этот порочный круг.

Стабильность закона в подобной ситуации равносильна его отсутствию. Поэтому прав М. Д. Шаргородский, называвший соответствие уголовно-правового запрета объективным закономерностям жизни общества в качестве условия эффективности наказания.

Завершая обзор описанных в теории условий эффективности правовых норм, необходимо отметить, что, каким бы замечательным и совершенным ни было бы законодательство, оно должно подкрепляться правильным и единообразным применением норм права. Как отмечал М. И. Ковалев, неверное применение или фактическое неприменение правовых норм способно обесценить самую совершенную правовую систему [23, с. 27-28]. Практически неэффективность может проявляться в отказе от применения норм права (отказах в возбуждении уголовных дел), в неверном выборе видов и размеров наказаний, распространении практики назначения наказаний ниже низшего предела и т.п.

Оценку эффективности уголовно-правовой политики, уголовного закона, уголовно -правовых норм, а также наказаний в теории предлагалось осуществлять, основываясь на показателях преступности. В частности, на основе сведений об уровне, динамике и структуре всей преступности, рецидивной преступности и отдельных видов преступлений предлагалось оценивать эффективность уголовной политики [39, с. 12-19].

Ряд авторов рекомендуют рассматривать эффективность как достижение цели с минимумом издержек [4, с. 21; 47, с. 43-44;]. К последним предлагалось относить материальные затраты на осуществление законотворчества, издержки и пользу от принятия нормы, соотношение между затратами и выгодой [15, с. 821], экономичность нормы (расходы, связанные с производством по уголовным делам, определяемые количеством квалифицирующих признаков, входящих в предмет доказывания) [14]. Однако, как мы уже писали, эффективность, определяемая на основе затратного критерия тождественна оптимальности, при которой наилучшим будет компромисс между некоторым ухудшением результатов и снижением до приемлемого уровня расходов. Этот показатель может в значительной степени меняться в зависимости от тех целей и задач, которые провозглашает законодатель, и от материальных ресурсов, которыми располагает государство. В то же время оценка эффективности уголовно-правовых норм невозможна без учета достигаемых результатов. И если речь идет о предупреждении наиболее опасных преступлений против жизни и здоровья, государственной безопасности и др., то говорить о предпочтительности отдельных редакций уголовно-правовой нормы можно лишь тогда, когда при одинаковой эффективности одна из них влечет меньшие затраты.

Наличие во многих нормах Особенной части УК РФ альтернативных санкций совершенно не означает, что оценка эффективности соответствующих наказаний должна проводиться с учетом экономических затрат на их исполнение. Судья, определяя вид наказания, в каждом конкретном случае исходит из возможности достижения провозглашенных в ст. 43 УК РФ целей с учетом множества обстоятельств. Поэтому, имея в виду затратный критерий эффективности, среди альтернативных санкций необходимо оставлять только те из них, которые при сходных затратах демонстрируют максимальную эффективность или позволяют достичь сходную эффективность при меньших затратах. Впрочем, если норма права демонстрирует высокую эффективность, то увеличение затрат на ее реализацию может быть допустимым при наличии у государства достаточных ресурсов.

Представляется, что затратные критерии должны учитываться в процессе законотворчества при оценке затрат на реализацию уголовного законодательства. Однако рассматривать их в качестве критерия эффективности норм уголовного права нам представляется неверным.

3. Эффективность предупредительного воздействия уголовного наказания

Как мы указали выше, понятие «эффективность» в уголовно-правовой сфере означает способность уголовного закона достигать целей уголовно-правового воздействия. Однако в уголовном праве самостоятельные цели указаны только для уголовного наказания. Поэтому только на основе информации о достижении этих целей возможна оценка эффективности всего уголовно-правового регулирования. К сожалению, не для всех целей могут быть предложены объективные показатели их реализации.

В соответствии с ч. 1 ст. 9 УИК РФ, исправление предполагает формирование у осужденного уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития и стимулирование правопослушного поведения. В уголовном законодательстве желаемые результаты и справления не раскрываются. Однако есть основания полагать, что они понимаются иначе. В соответствии с ч. 1 ст. 79 УК РФ, если суд приходит к выводу о возможности исправления осужденного без реального отбывания наказания, он постановляет считать его условным. Однако в таком случае непонятно, почему данное лицо вообще совершило преступление. Вероятным представляется, что под возможностью исправления в УК РФ в данном случае понимается изменение ценностных установок личности под влиянием морального потрясения, которое испытывает лицо, представшее перед судом. Однако такое исправление нетождественно тому, как его понимает УИК РФ.

В теоретической литературе исправление осужденных в процессе отбывания наказания рассматривается как изменение внутренних качеств личности, под воздействием чего субъект воздерживается в будущем от совершения преступлений [35, с. 111; 38, с. 114; 48, c. 37].

К сожалению, мы не видим способов выяснить, достигается ли цель исправления. Невозможно узнать, действительно ли осужденный изменил свое отношение к базовым ценностям, пересмотрел свои представления о жизни или остался на прежнем уровне. Объективной оценке доступно лишь поведение человека, которое может с определенной долей вероятности служить свидетельством произошедших в личности перемен. Однако даже если преступная деятельность будет возобновлена, мы не всегда можем утверждать, что причиной рецидива является неэффективность отбытого ранее наказания.

Оценку эффективности исправительного воздействия уголовного наказания затрудняет также ряд других обстоятельств. В отечественной криминологии распространено представление о том, что совершение преступлений причинно связано с деформациями личности, произошедшими в результате каких-либо негативных воздействий [26, с. 176-177]. Подобные взгляды отражены в положениях как уголовного, так и уголовно-исполнительного законодательства. При таком подходе позиция законодателя, закрепившего исправление в качестве цели уголовного наказания, представляется оправданной: появляются точно определенные цели приложения исправительного воздействия (деформации личности) и его способы (труд, воспитательная работа и т. д.). Однако существуют иные воззрения, способные потенциально привести к пересмотру вопроса о сущности и методах исправительного воздействия. Так, Ю. М. Антонян усматривает причину преступлений во многих случаях в бессознательных переживаниях индивида [2, с. 110-112]. Э. А. Поздняков показывает, что человеческой природе соблюдение норм не свойственно. Склонность к отклоняющемуся поведению, по мнению этого автора, на самом деле и есть норма для человека [49, c. 181]. В пользу этого предположения, исключающего даже теоретическую возможность исправления, свидетельствуют огромное количество латентных преступлений, высокий удельный вес в общей массе осужденных лиц, совершивших преступление впервые, и ранее не состоявших на профилактических учетах, терпимость населения к отдельным видам преступлений. Сходное мнение высказано И. Я. Козаченко: человек, развивающийся

в нездоровой био-, социосфере, не может быть совершенным [24, с. 115].

Обстоятельством, подрывающим уверенность в возможности оценки эффективности исправительного воздействия наказания, является высочайшая сложность прогнозирования поведения человека. Лауреат Нобелевской премии, американский физиолог и биохимик Джордж Уолд утверждает: хотя поведение человека детерминировано неповторимым набором его биологических (генетических) особенностей и личной историей, оно, тем не менее, не поддается прогнозированию (является непредсказуемым) [64, с. 82-83].

Как отмечает И. Р. Пригожин, классическая наука до последнего времени сталкивалась в основном с линейными системами, положение которых детерминировано их предшествующим состоянием. Однако в наблюдаемом мире такие предсказуемые системы составляют лишь крохотную долю. В подавляющем же большинстве случаев прогнозирование возможно лишь в весьма ограниченных пределах. Большинство систем являются нелинейными. В определенные моменты в результате сильного воздействия такие системы попадают в точки бифуркации, т. е. точки, в которых сколь угодно малое внешнее воздействие способно повлечь сколь угодно большие изменения поведения всей системы [50, с. 46].

Поэтому прогностические возможности науки, в соответствии с представлениями И. Р. Пригожина, ограничиваются периодами времени между точками бифуркации.

Представляется, что идеи И. Р. Пригожина могут быть распространены и на прогнозирование индивидуального преступного поведения. Традиционными для отечественной криминологии являются взгляды на общество и человека как на прогнозируемые системы: располагая сведениями о человеке, его окружении, условиях воспитания и т.д., мы можем определить вероятность совершения им преступлений в будущем [13, c. 472]. К сожалению, современное общество не является стабильным. В жизни каждого из нас возникают экстремальные ситуации, когда дальнейшие действия совершаются спонтанно, без обдумывания и учета возможных негативных последствий. Общество испытывает огромное количество бифуркаций, что существенно ограничивает прогнозируемые возможности социальных наук [51, c. 276]. Однако это справедливо и по отношению к возможности прогноза в отношении отдельных индивидуумов.

В этом свете по-новому воспринимаются представленные в криминологии данные о случайном характере многих преступлений. Как показали А. Э. Жалинский и А. А. Герасун, большая часть убийств, изнасилований, разбоев и грабежей были совершены спонтанно, неожиданно для всех [16, с. 4-5]. Это может означать, что виновные по своему поведению, системе ценностей, убеждениям не выделялись на фоне основной массы населения и не вызывали соответствующих опасений.

По сведениям, приведенным А. Ф. Зелинским, в 85 % случаев насильственные преступления совершались непреднамеренно: у 31,2 % осужденных за такие преступления умысел на преступление возник в момент встречи с потерпевшим, у 24 % во время ссоры, у 10,8 % в драке, у 7 % как реакция на оскорбление, насильственные или иные неправомерные действия со стороны потерпевших; 12 % опрошенных лиц заявили об отсутствии преступного умысла и затруднились объяснить свое поведение. Более 2/3 указали, что имели нормальные, а часто и дружеские отношения с потерпевшими до начала посягательства [17, с. 53-54].

В материалах проведенного нами анкетирования осужденных одним из самых распространенных ответов на вопрос «почему Вы совершили преступление?» был «озорство» (22,8 %). Еще 20,0 % опрошенных в своих ответах приводили такие причины, как «стечение обстоятельств», «спонтанность», «случайность», «самооборона», «по глупости» и т. д.

Приведенные данные свидетельствуют о чрезвычайной сложности, если не о принципиальной невозможности прогнозирования поведения человека на отдаленную перспективу. Этот вывод имеет непосредственное отношение к цели исправления осужденных. Суды, принимая решение об освобождении от уголовного наказания (например, при условно-досрочном освобождении), учитывают возможность ее достижения без дальнейшего отбывания наказания. В соответствии с данными судебной статистики в 2015 г. из 239 794 лиц, имевших на момент судебного рассмотрения дела неснятую или непогашенную судимость, только 115 601 (48,2 %) отбыли предыдущее наказание полностью. В 2017 г. число полностью отбывших предыдущее наказание уменьшилось до 43,5 % (100 960 из 231 616 осужденных, имевших судимость). Следовательно, в отношении большинства осужденных, освобожденных ранее досрочно, оценка степени исправления и основанные на ней прогнозы индивидуального поведения оказались неверными.

Также необходимо заметить, что исправление, согласно ч. 1 ст. 9 УИК РФ, означает, что убеждения личности, система ценностей должна быть приведена к общепринятой норме. Вместе с тем в России сегодня мы видим резкое имущественное расслоение общества, когда сложно говорить о наличии общепринятых норм нравственности. В обществе появились отдельные группы населения, объединяемые равным имущественным положением, отношением к средствам производства. Такие группы характеризуются специфическими нормами нравственности. Как указывал в связи с этим К. Маркс, способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание [36, c. 7].

Скепсис относительно возможности исправления разделяют и осужденные. В ходе проведенного анкетирования всего 19 % респондентов безоговорочно признали возможность исправления наказанием, в то время как 29 % ответили отрицательно, а 52 % поставили возможность исправления в зависимость от стойкости антиобщественной направленности личности.

Таким образом, единственным объективным критерием исправления может быть лишь несовершение лицом новых преступлений, что на практике тождественно достижению цели специального предупреждения.

В настоящее время в теории отсутствует ясность и относительно цели достижения социальной справедливости. Ряд ученых высказывались против ее закрепления в ст. 43 УК РФ [33, c. 109; 63, c. 350]. Другие отмечают ее компенсационный характер, состоящий в восстановлении нарушенных прав и интересов потерпевших [28, c. 21; 41, c. 364]. Третьи полагают, что она достигается назначением наказания, соразмерного тяжести совершенного преступления, личности виновного [1, c. 45]. Четвертые понимают ее как необходимость удовлетворения чувства справедливости потерпевших и всего общества, а также неотвратимость наказания [18, c. 13].

Если предположить, что восстановление социальной справедливости достигается путем привлечения к уголовной ответственности и назначения наказания, то проблем в части оценки эффективности этой цели не возникает: наказание назначено, значит, социальная справедливость восстановлена. Такая оценка бытует в общественном мнении. Например, американские ученые отмечают, что население считает тюремное заключение самым справедливым наказанием [73, р. 223]. Об этом же свидетельствуют и другие исследования за иные годы [77].

Однако эффективность реализации цели здесь связана не с исполнением наказания, а с формальной процедурой его назначения: при соблюдении процедуры цель восстановления социальной справедливости сразу же реализуется. Не трудно заметить, что при подобном подходе происходит подмена цели уголовного наказания целью процессуальной.

Если восстановление социальной справедливости рассматривать как приведение в исходное состояние нарушенных преступлением общественных отношений, то, как указывает В. Г. Громов, она в случаях убийств, причинения вреда здоровью, материального ущерба и ряде других не может быть достигнута [11, c. 156].

Г. В. Верина связывает восстановление социальной справедливости с восстановлением морально-психологического спокойствия населения, авторитета закона, нарушенных преступлением общественных отношений, а также с привлечением преступника к ответственности с назначением справедливого наказания [8, c. 139]. Назначение виновному справедливого наказания, по нашему мнению, не может являться специфическим содержанием цели восстановления справедливости, поскольку в данном случае имеет место реализация уголовно-правового принципа справедливости (ч. 1 ст. 6 УК РФ): наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми, т. е. соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного. Иными словами, назначение справедливого наказания осужденному это не цель института наказания, а лишь одно из средств реализации задач Уголовного кодекса РФ.

В настоящее время большую часть осужденных в России составляют лица, не имеющие определенного источника доходов (рис. 1).

Рис. 1 Удельный вес лиц, не имевших определенного источника дохода в общей массе осужденных в России

Уровень преступности в среде безработных, особенно мужчин, многократно превышает соответствующий уровень для работающих граждан (примерно в 30 раз). Большая часть осужденных, отбывающих наказание в виде лишения свободы, не имеют высшего образования. Несомненно, некоторые из них сознательно занимают антисоциальную позицию. Однако большинство лишились работы вследствие деформаций экономических и социальных отношений, т. е. в силу социальной несправедливости, имеющей место в известной мере нашему обществу. Поэтому ее восстановление путем назначения таким лицам уголовных наказаний представляется проблематичным.

В такой ситуации применение уголовного наказания не восстанавливает, а лишь усугубляет социальную несправедливость, выступающую в ряде случаев причиной совершения преступления. Неустроенные, оступившиеся граждане оказываются в еще более тяжелой ситуации, чем до совершения преступления, в то время как более состоятельные преступники (например, взяточники), скорее всего, строгого наказания смогут избежать. Понятно, что восстановить в полном объеме социальную справедливость средствами одного лишь наказания невозможно. Поэтому все что остается судьям проявлять максимально возможную снисходительность к обездоленным.

В ходе проведенного нами анкетирования на вопрос «какое наказание более эффективно строгое или справедливое?» подавляющее большинство осужденных (92 %) ответили «справедливое» и лишь 8 % «строгое». Вместе с тем лишь 47 % согласились, что назначенное им наказание является справедливым, тогда как 53 % считали его несправедливым.

Зарубежные авторы полагают, что справедливость уголовного наказания является средством достижения социальной справедливости и спокойствия в обществе [74]. Несмотря на важность цели восстановления социальной справедливости, каких-либо объективных критериев ее достижения в теории не предложено. Единственным вариантом, как представляется, могут быть опросы граждан на предмет оценки ими складывающейся практики назначения наказаний.

Таким образом, для целей исправления осужденных и восстановления социальной справедливости весьма проблематично определить объективные критерии эффективности их реализации.

Иная ситуация складывается относительно третьей цели уголовного наказания предупреждения преступлений. В уголовно-правовой теории предложены объективные критерии оценки ее достижения: динамика рецидива преступлений, характеризующая эффективность индивидуального предупреждения; и динамика преступности, отражающая эффективность общей превенции [69, с. 61]. Оценка эффективности наказания, по мнению отдельных авторов, может быть ограничена изучением его предупредительного воздействия [40, с. 16]. Такой подход представляется целесообразным, поскольку цель предупреждения преступлений исторически рассматривалась как первоочередная, а иногда и основная цель наказания [3, с. 105-106].

Вместе с тем предпринимались попытки исследования эффективности достижения цели исправления осужденных. В частности, С. М. Фролова предлагает оценивать эффективность исправительных работ, назначаемых несовершеннолетним, на основании данных об уровне рецидива [68, c. 58]. Таким образом, в качестве критерия исправления она использует рецидив преступления, динамику которого М. Д. Шаргородский предлагал использовать при оценке эффективности специальной превенции. Получается, что, основываясь на показателях преступности, мы не можем предложить различные критерии для исправления и предупреждения преступлений. Данное обстоятельство свидетельствует, во-первых, о сложности разграничения эмпирических проявлений исправления и частного предупреждения преступлений и, во-вторых, о главенстве цели предупреждения преступлений, поглощающей в своих проявлениях результаты исправления.

Полагаем, что предупредительный эффект наказания будет максимальным при назначении справедливых наказаний. Это следует из результатов проведенного нами опроса осужденных, о котором говорилось выше. Поэтому не будет большим преувеличением рассматривать эффективность предупредительного воздействия уголовного наказания в качестве интегрального показателя, отражающего в том числе и качество исправления осужденных, и справедливость назначаемых наказаний, и эффективность уголовного наказания в целом.

Необходимо также разграничить понятие «эффективность уголовного наказания» и смежные понятия, используемые в уголовно-правовой теории, прежде всего понятие «эффективность исполнения отдельных видов наказания». Представляется, что их нельзя смешивать, поскольку в первом случае нас интересует достижение целей уголовного наказания, а во втором качество его исполнения.

По мнению Б. С. Бикситовой, изучавшей проблему эффективности исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы, эффективность деятельности мест лишения свободы и иных органов исполнения наказания измеряется «успешностью» в исполнении приговоров и достижении целей наказания [4, с. 24]. Полностью согласиться с таким утверждением можно было бы при условии, что суды во всех случаях правильно применяют уголовный и уголовно-процессуальный закон и назначают такие наказания, которые наилучшим образом способствуют реализации провозглашенных в ст. 43 УК РФ целей. Если бы такая ситуация имела место в действительности, то, наверное, у Верховного Суда РФ не было бы необходимости периодически корректировать деятельность нижестоящих судов, равно как у исследователей преступности не возникла бы необходимость анализировать судебную практику на предмет ее эффективности.

Однако в приговорах могут быть допущены неточности при квалификации преступлений, наказание не всегда соответствует тяжести содеянного. Поэтому органы исполнения уголовных наказаний могут способствовать достижению целей уголовного наказания лишь в пределах своей ограниченной компетенции, а успешное исполнение необоснованного приговора вряд ли способствует повышению эффективности уголовного наказания.

В ряде случаев несовершенна сама процедура исполнения уголовного наказания. Об этом свидетельствует тот факт, что осужденные, отбывшие наказание, наиболее интенсивно рецидивируют в первый год после освобождения. Это говорит о недостатках подготовки к освобождению от наказания. Поэтому, как видно из графика (рис. 2), максимальная вероятность рецидива существует в первый год после освобождения от отбывания наказания, что объясняется наивысшим уровнем дезадаптации к условиям жизни на свободе, что приводит к конфликтным ситуациям, неумеренному употреблению алкоголя, повторным преступлениям. Не случайно во многих странах широко используется система пробации, чтобы успешнее подготовить осужденного к жизни на свободе и удержать от новых преступлений [78; 80; 81; 82].

Рис. 2 Вероятность рецидива в различные периоды времени после освобождения от отбывания наказания (по данным авторов)

Впрочем, и отрицать влияние качества исполнения уголовного наказания на его эффективность было бы неверно. Ослабление надзора за осужденными, попустительство нарушениям режима содержания в исправительных учреждениях способны существенно ослабить эффективность наказания. В этом же ряду следует упомянуть и различные проявления агрессии в отношении осужденных со стороны сотрудников исправительных учреждений, интенсивность которых, как отмечают исследователи, зависит от самых различных факторов [76, р. 17-18]. Отмечается, что многие осужденные к лишению свободы страдают различными психическими заболеваниями, и в первую очередь депрессивными расстройствами [72, р. 463].

Поэтому эффективность исполнения уголовных наказаний можно рассматривать как условную константу, в силу своего постоянства существенно не влияющую на динамику преступности и учитываемую в качестве критерия эффективности уголовного наказания.

О несовершенстве процедуры отбывания наказаний свидетельствует и тот факт, что преступления, совершаемые при рецидиве, как правило, являются более опасными, чем те, за которые лицо ранее отбывало наказание.

Например, из отчетов Судебного департамента при Верховном Суде РФ следует, что из числа всех лиц, которые рецидивировали после освобождения от отбывания наказания в виде лишения свободы, 75,2 % повторно были осуждены за тяжкие и особо тяжкие преступления [22, с. 169]. В 2014 г. при особо опасном рецидиве совершили убийства 610 чел., а при рецидиве и опасном рецидиве такие преступления совершили соответственно 642 и 581 чел. Иными словами, 2/3 убийц начинали свою преступную карьеру с менее тяжких преступлений. Сходная картина наблюдается и по другим ос обо тяжким преступлениям. В целом это характерно и для других стран. Так, согласно данным американских исследователей 2/3 осужденных за фелонии и находящихся на режиме пробации были арестованы снова за тяжкое преступление [79, р. 46]. Таким образом, эффективность предупредительного воздействия уголовного наказания определяется не только качеством его исполнения, но и совершенством законодательно установленной процедуры его отбывания и, особенно, подготовки к освобождению от его отбывания.