Судебное решение как юридический факт в гражданском праве: доктринальный дискурс и проблема легальных формулировок

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Судебное решение как юридический факт в гражданском праве: доктринальный дискурс и проблема легальных формулировок

В.Г. Голубцов

Пермский государственный национальный исследовательский университет

Введение: роль судебного решения, которым установлены гражданские права и обязанности, в гражданском праве продолжает оставаться не до конца осознанной. В современной цивилистике еще не сформировались сколько-нибудь определенные и известные теоретические воззрения на сей счет, кроме тех, которые были формулированы в тот период, когда в науке активно обсуждался сам факт включения судебного решения в число юридических фактов гражданского права. Автор обращается к этой проблематике через обзор, анализ и обобщение существующих научных взглядов, вовлекая в содержание исследования межотраслевые аспекты. Также предметом исследования явились спорные вопросы законодательного определения судебного решения как основания возникновения гражданских прав и обязанностей и анализ значимых для исследования методологических позиций. Цель: принимая теорию преобразовательных исков как данность, признаваемую в современной доктрине гражданского процессуального права, исследовать правообразующую силу судебного решения, определяемого законодателем в качестве юридического факта гражданского права. Методологическая основа исследования: общенаучный метод научного познания, отражающий связь доктрины и правоприменения; методы диалектики, анализа, синтеза, аналогии, функционального, междисциплинарного и системного подходов. Результаты: предлагаемая в статье система понятий, в основании которой находится судебное решение в его гражданско-правовом значении юридического факта материального права, позволяет утверждать, что связь таких понятий, как «судебное решение» и «юридический факт материального права», пребывает в большей мере умозрительном соотношении. Объяснить судебные решения в качестве основания возникновения гражданских правоотношений одним лишь уходом в теорию процессуального права, разделившую все иски на декларативные и конститутивные, недостаточно. Аргументировано, что понятие «судебное решение» в его материально-правовом значении имеет двоякий гражданско-правовой функционал: 1) в значении его правовосстановительной функции как итог защиты нарушенного гражданского права и 2) как одно из оснований установления субъективных гражданских прав и обязанностей на основании инициативы частного лица и власти суда. Право суда постановлять правообразовательные судебные решения, которые в гражданскоправовом пространстве становятся одним из элементов правового регулирования, является исключением из общего гражданско-правового правила, основанного на диспозитивном методе регулирования, согласно которому стороны определяют свои права и обязанности взаимным соглашением. По итогам анализа существующих в доктрине взглядов на понятие судебного решения в его материально-правовом значении, которое многими авторами принимается как не соответствующее его более широкому процессуальному значению, автор обосновывает суждение о том, что явных оснований для констатации якобы имеющегося противоречия между материальным и процессуальным законодательством в части логического объема понятия «судебное решение» нет. Важнее видеть реальный правовой смысл этого понятия в гражданско-правовой действительности, который состоит в сочетании материально-правовой значимости судебного решения для установления субъективных гражданских прав и обязанностей, и публи чно-правовой сущности этого акта, которая проявляется не в частных действиях самих заинтересованных лиц, а в односторонних действиях суда как субъекта публичного права. Автором сформулированы также отдельные методологические позиции, способные служить теоретическими ориентирами для дальнейшего исследования проблемы судебного решения в качестве одного из юридических фактов гражданского права.

Ключевые слова: судебный акт; юридический факт материального права; конститутивное судебное решение; правообразующие факты; гражданские права и обязанности

COURT JUDGEMENT AS A JURAL FACT IN CIVIL LAW: DOCTRINAL DISCOURSE AND THE PROBLEM OF LEGAL FORMULATIONS. V. G. Golubtsov Perm State University

Introduction: the role of the court judgement that determines civil rights and obligations remains not completely perceived in civil law. In the modern science of civil law, no definite theoretical views on this subject have yet been formed, except for those that were formulated in the period when the science was actively discussing the very fact of referring court judgements to jural facts of civil law. In the article, we address this issue through reviewing, analyzing and generalizing the existing scientific views, with inter-disciplinary aspects also involved. The scope of study includes the disputable issues of the legislative definition of the court judgement seen as the basis for the commencement of civil rights and obligations and also the analysis of methodological positions significant for the research. Purpose: while taking the theory of modificatory claims as what is recognized in the modern doctrine of civil procedural law, to investigate the right-establishing force of the court judgement defined by the legislator as a jural fact of civil law. Methods: the methodological framework of the research is based on the general scientific method of scientific cognition, which reflects the relationship between the doctrine and law enforcement, as well as methods of dialectics, analysis, synthesis, analogy, functional, interdisciplinary, and system approaches. Results: the article proposes a system of concepts with the court judgment in its civil law meaning of a jural fact of substantive law lying at the core. Based on this system, we can state that the relationship between such concepts as the `court judgement ' and the `jural fact of substantive law ' is to a greater extent speculative. It is not sufficient to explain a court judgement as the basis for the commencement of civil law relations only based on the theory of procedural law, which divides all claims into declarative and constitutive ones. We argue that the concept `court judgement' in its substantive meaning has a dual civil law function: (1) in the meaning of its right-restorative function as a result of the protection of a violated civil right, and (2) as one of the grounds for the establishment of civil rights and obligations resulting from a private person's initiative and the court authority. The right of the court to deliver right-establishing judgements that become one of the legal regulation elements within civil law, is an exception to the general civil law rule implying the discretionary method of regulation, according to which the parties determine their rights and obligations by mutual agreement. Following the analysis of the doctrinal views on the concept of the court judgement in its substantive meaning, which many authors consider to be the one not corresponding to its broader procedural meaning, we justify the position that there are no obvious grounds for diagnosticating the alleged contradiction between substantive and procedural legislation in terms of the logical scope of the `court judgement ' concept. It is more important to see the real legal meaning of this concept in the civil law reality, which involves a combination of the substantive law significance of a court judgement for establishing civil rights and obligations and the public law essence of this act, which is manifested not in private actions of the interested persons themselves but in unilateral actions of the court as a public law subject. We also formulated some methodological positions that could serve as theoretical guidelines for further research into the problem of the court judgement as one of the jural facts of civil law.

Keywords: judicial act; jural fact of substantive law; constitutive judgement; right-establishing facts; civil rights and obligations

Введение

Вопрос об отнесении актов судебной власти к числу юридических фактов гражданского права и соответственно их гражданско-правовой значимости продолжает оставаться в разряде небесспорных. Он обсуждался и продолжает обсуждаться в цивилистической науке, при этом чаще с преобладанием процессуальных способов и методов его научного описания.

Обновление аспектов теоретического дискурса в отношении судебного решения как юридического факта гражданского права идет практически постоянно. Однако, за редким исключением, способы теоретической аргументации, сохраняя заданную им «полупроцессуальную традиционность», остаются мало согласованными с какой-либо методологически выверенной цивилистической концепцией. В связи с этим необходимо констатировать, что, несмотря на активное обсуждение, состояние научной разработки вопроса о судебных актах как актах, порождающих субъективные гражданские права и обязанности, изменилось с течением времени незначительно.

Как и прежде, одни ученые, вслед за М. Г. Авдюковым, высказавшим в 1959 г. мнение о том, что «судебное решение никогда не выступает в качестве материально-правового юридического факта; оно всегда акт правосудия, защищающий права» [4, c. 25], вопреки действующей законодательной формулировке ГК РФ (подп. 3 п. ст. 8 ГК РФ) однозначно отрицают такую роль за судебным решением, не считая возможным отождествлять понятия «судебное решение» и «юридический факт материального права» [6; 37; 59]. Другие, будучи сосредоточенными на правовосстановительной функции судебного решения, также не признают судебное решение в качестве одного из оснований возникновения гражданских прав и обязанностей, не замечая при этом легальной конкретики, касающейся уточнения о том, что применительно к гражданско-правовому определению судебного решения как юридического факта речь идет лишь о решениях, устанавливающих гражданские права и обязанности [24, с. 26]. По мнению третьих, «общие положения гражданского законодательства не в полном объеме отражают значение судебного решения в качестве юридического факта гражданского права» [18, c. 61], что дает основания считать, что «юридическим фактом является не само судебное решение, изменяющее содержание правоотношения, а действия субъектов данного правоотношения либо указания нормативных актов, что соответствует общей формулировке ст. 8 ГК РФ» [12; 36, с. 9].

В значительной степени разнится и смысл научных комментариев, даваемых подпункту 3 пункта 1 статьи 8 ГК РФ. Часть авторов, каких большинство, принимают существующую редакцию нормы как данность [1; 7], другие утверждают, что судебные акты лишь подтверждают наличие прав и обязанностей у участников гражданского оборота [46, c. 46].

Относительной определенности удалось достигнуть, пожалуй, лишь в одном в вопросе о том, что связь между судебным решением и вызываемым им правовым последствием материально-правового характера не носит причинно-следственного характера Обзор научных взглядов на эту проблему содержится в [42].. Здесь цивилисты отталкиваются от достижений дореволюционной цивилистики, признававшей, что «эти факты и связанные с ними юридические последствия стоят не в отношении причинности друг к другу» [17, с. 634-644]. Этот взгляд является преобладающим и в современной теории права, обосновавшей вывод о том, что связь, «возникающая на основе норм права, признаваемых продуктом творческой деятельности человека, не может быть отнесена к причинным» [31, c. 8; 62, с. 301-302]. Хотя отдельные заблуждения на этот счет в современной литературе все-таки встречаются [57, с. 12].

Все иное, несмотря на многочисленные попытки исследовать судебное решение, устанавливающее субъективные гражданские права и обязанности, на предмет его гражданско-правовой значимости, не имеет сколько-нибудь устойчивой теоретической однозначности.

В стремлении теоретически сопоставить актуальные научные взгляды на роль судебного решения в гражданско-правовой действительности, проанализировать и обобщить накопившийся в отраслевых юридических науках предметный теоретический материал по проблеме [9; 13; 26; 30; 53; 64; 66], представить имеющиеся научные взгляды на проблему в их консолидированном виде и увидеть, какие ответвления это учение обрело, развиваясь на фоне модернизированного частного права, автор обращается к заявленной теме статьи.

Судебное решение как юридический факт: краткий теоретический экскурс

Проблема гражданско-правовой значимости судебного решения находится в разряде более общей проблемы, связанной с влиянием юридических фактов на динамику субъективных гражданских прав и юридических обязанностей. Необходимо исходить из того, что это внутренняя, специальная проблема юриспруденции, которая не способна к разрешению за счет привлечения теоретических ресурсов философского знания с его трактовкой факта, понимаемого многозначно и употребляемого порой произвольно. Свою роль в отказе от философской составляющей в исследовании заявленной проблемы играет и «сложность взаимоотношений обыденного языка, языка философии, научного языка в процессе генезиса и функционирования этого понятия» [48, с. 6], основанного на понимании его как зафиксированной средствами научного познания модели того или иного явления.

Доктринальная идея о том, что судебные решения способны выступать юридическими фактами материального права, была провозглашена впервые применительно к иностранным судебным решениям в первой четверти ХХ в. [68]. В отечественной литературе этот взгляд начал обретать свое теоретическое обоснование с того момента, когда Д.М. Генкин причислил судебное решение к числу юридических фактов гражданского права, указав на судебное решение как юридический факт, порождающий материальное правоотношение с вытекающими из него субъективными правами и обязанностями» [19, с. 412].

Многими советскими процессуалистами (Н. Б. Зейдер, Н. А. Чечина, Д. М. Чечот, А. А. Добровольский, С. А. Иванова) идея была встречена весьма критично. На несостоятельность теоретических возражений, идущих от представителей процессуальной науки, указывал М.А. Гурвич, который обратился к теории преобразовательного иска, суть которой сводилась к существованию такого иска, которым должно быть внесено нечто новое в существующее между сторонами правоотношение, и к утверждению о том, что спорное правоотношение в результате такого решения в прежнем виде не сохраняется [23; 28] В современной литературе о преобразовательных решениях см.: Загайнова С.К. Теоретические проблемы характеристики судебных актов в гражданском и арбитражном процессах // Проблемные вопросы гражданского и арбитражного процессов / под ред. Л.Ф. Лесницкой, М.А. Рожковой. М.: Статут, 2008.. Эта позиция автора была поддержана представителями цивилистической науки (С. С. Алексеев, О. А. Красавчиков, В. Г. Бердников) [14], став впоследствии по сути сквозной, проходящей через все советские и постсоветские гражданско-правовые исследования, обращенные к основаниям возникновения гражданских прав и обязанностей на основе судебного решения.

Наиболее заметными стали взгляды О. А. Красавчикова, от воззрений которого на этот счет принято вести отчет постановки и формулирования попыток разрешения проблемы соотношения судебного решения с иными юридическими фактами гражданского права. Автор впервые указал на судебные акты как вид правомерных юридических действий, обусловливающих движение гражданского правоотношения наряду с административными, гражданско-правовыми и семейно-правовыми актами [40, с. 135].

Учитывая достижения процессуально-правовой науки, О.А. Красавчиков предложил классифицировать юридические факты на правообразующие, правоизменяющие и правопрекращающие. По его мнению, правообразующие юридические факты это факты, с которыми нормы права связывают возникновение конкретного права у определенного лица [40, с. 141].

Обретя заметную академическую значимость в советской цивилистике, этот труд ученого не утратил своего значения и в современной науке, неизменно отталкивающейся в своих суждениях от позиции ученого как исходной, находя в ней основополагающие теоретические максимы, позволяющие обосновать роль судебного решения в качестве одной из ступеней в развитии субъективного гражданского права» [40, с. 121]. Как справедливо отмечено в работах наших современников, «благодаря этому труду была снята теоретическая спорность вопроса о том, может или нет судебное решение рассматриваться в качестве юридического факта материального права [50] Здесь же представлен наиболее полный анализ теоретических взглядов на проблему судебного решения как возможного юридического факта гражданского права, сложившихся в процессуальной доктрине до введения в текст ГК РФ подп. 3 п. 1 ст. 8 ГК РФ..

Доктринальная идея о том, что роль судебного решения в гражданско-правовой действительности не ограничивается только его правовосстановительной функцией, а в случаях, определенных законом, оно также способно преобразовывать существующие у сторон права и обязанности, создавая новые, была легализована в нормах ГК РФ 1994 г. С появлением подпункта 3 пункта 1 статьи 8 ГК РФ фактологическая основа гражданско-правового регулирования была расширена за счет включения в нее судебного решения, установившего гражданские права и обязанности. С точки зрения юридической техники момент оказался новым, поскольку предыдущие акты гражданско-правовой кодификации прямо не предусматривали такого вида юридического факта, хотя и не исключали его существования.

Так, в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1991 г. Ведомости Верховного Совета СССР. 1991. № 26, ст. 733. существовала статья 3, аналогичная по наименованию существующей статье 8 ГК РФ «Основания возникновения гражданских прав и обязанностей». Перечень оснований, указанных в этой норме, как и в сегодняшней статье 8 ГК РФ, мог быть дополненным также и «иными действиями граждан и юридических лиц» Аналогичная норма, устанавливающая, что гражданско-правовые отношения возникают из оснований, предусмотренных законом, а также из действий граждан и организаций, которые, хотя и не предусмотрены законом, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождают гражданские права и обязанности (ч. 1 ст. 4), существовала и в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. // Сборник законов СССР. 1968. Т. 2.. Аналогичный законодательный шаг был сделан и в других актах кодификации: Жилищном кодексе РФ (ст. 10), Трудовом кодексе РФ (ст. 16), Земельном кодексе РФ (ст. 59) и др.

Несмотря на то что конститутивные решения нередкое явление также и в сфере семейно-правовой действительности (усыновление ребенка, установление опеки над личностью несовершеннолетнего ребенка, установление алиментных прав и обязанностей и т. д.), легального признания за судебным решением качества юридического факта в действующем семейном законодательстве пока нет. В результате судебное решение как основание возникновения семейных прав и обязанностей не попадает в сферу внимания авторов учебной литературы по семейному праву. Однако в научной литературе, несмотря на отсутствие в нормах СК РФ статьи с наименованием, аналогичным статье 8 ГК РФ, высказано мнение о том, что «по аналогии с гражданским законодательством судебное решение может и должно рассматриваться как одно из оснований возникновения, изменения и прекращения семейных правоотношений [30].

Если обратиться к актам гражданско-правовой кодификации государств-членов СНГ, то практически во всех обнаруживается норма об основаниях возникновения гражданских прав и обязанностей, содержащая указание на «судебное решение, установившее гражданские права и обязанности» (ст. 7 Республики Беларусь, ст. 7 Республики Кыргызстан, ст. 7 Республики Казахстан, ст. 8 Республики Узбекистан, ст. 9 Республики Молдова, ст. 8 ГК Туркменистана и др.).

Некоторая единогласность и дословное тождество существующего законодательного решения о том, что судебный акт, установивший гражданские права и обязанности, является основанием для порождения материально-правовых последствий в национальном гражданском законодательстве и в гражданском законодательстве стран ближнего зарубежья, актуализируют вопрос о замысле законодателя. Попытки его доктринального распознания весьма многочисленны, однако их результаты обычно сопровождаются либо излишней затеоретизированностью, либо повышенной критичностью с указанием на то, что существующие нормы закона «не содержат указания ни на субъектов, на которых будет распространяться правообразующее судебное решение, ни на порядок, в котором будут возникать гражданские права и обязанности, порождаемые судебным решением» [16, c. 47].

Как было отмечено выше, пусть не оч евидно, но судебное решение и до принятия действующего ГК РФ вполне могло выступать одним из оснований возникновения субъективных гражданских прав и обязанностей и на практике таковым и выступало. Как тогда, так и сейчас перечень существующих оснований возникновения гражданских прав и обязанностей представлял и продолжает представлять собой «открытую фактическую систему» [33, c. 444]. Тогда возникает резонный вопрос: к каким изменениям или уточнениям стремился гражданский законодатель, легализуя судебное решение в перечне оснований, указанных в статье 8 ГК РФ?

Вопрос не случаен. Еще в 1949 г. О. С. Иоффе указывал на то, что «важны не только понятие и не только классификация юридических фактов, на чем сосредоточена цивилистическая мысль, но и установление ценности появления того или иного юридического факта как такового» [31, с. 157-160].

Критично важно установить, таким образом, гражданско-правовую ценность судебного решения как основания возникновения гражданских прав и обязанностей в пространстве гражданского права.

В связи с этим отметим, что часть законодательств стран ближнего зарубежья не считают необходимым прямое указание на судебное решение как на одно из оснований возникновения, изменения и прекращения гражданских прав и обязанностей. Так, в ГК Грузии1 не существует нормы, которая именуется как основания возникновения гражданских прав и обязанностей. А в ГК Украины (п. 5 ст. 11) указано на решение суда как на одно из оснований возникновения, изменения, прекращения гражданских прав и обязанностей (если это установлено актами гражданского законодательства), однако без уточнения о том, что такое решение устанавливает гражданские права и обязанности Гражданский кодекс Грузии: принят 26 июня 1997 г. // Парламентские ведомости. 1997. № 31. Гражданский кодекс Украины: принят 16 янв. 2003 г. № 435-IV. URL: https://online.zakon.kz/Document/?doc_id =30418568&doc_id2=30418568#activate_doc=2&pos=17;80&pos2=272;-98..

Если вернуться к российскому законодательству, то можно предположить, что законодатель (а вслед за ним и законодатели части стран ближнего зарубежья) стремился отразить в действующем законодательстве доктринальные достижения по вопросу о видах исков и соответственно о видах судебных решений, которые, имея в процессуальной сфере собственную классификацию, далеко неоднозначно отражаются на гражданско-правовом регулировании. Однако грузинский законодатель избежал этого, по всей вероятности, ориентируясь в большей мере на европейское законодательство, где в общей части актов гражданско-правовой кодификации отсутствует норма, устанавливающая перечень возможных оснований возникновения гражданских прав и обязанностей.

Известно, что вслед за римскими представлениями о внешних обстоятельствах, способных влиять на развитие имущественных отношений юридически равных лиц, теория юридических фактов получила весьма масштабное развитие в германской цивилистической доктрине, традиционно уделявшей большое внимание исследованию правоотношений (К. Адомайт, Э. Бетти, Г. Дернбург, Р. Зом, Е. Кюне, К. Майорка, А. Манигк, Г. Пухта, А. Тон, Е. Цительман, Л. Эннекцерус и др.). Между тем в Общей части Гражданского уложении Германии Гражданское уложение Германии: ввод. закон к Гражданскому уложению / пер. с нем.; науч. ред. А. Л. Маковская и др. М.: Волтерс Клувер, 2004 (Серия «Германские и европейские законы»; Кн. 1. С. XVIIIXXIII). так и не появилось консолидированной нормы, которая бы упоминала о внешних обстоятельствах, влияющих на движение разных видов отношений. Как, например, утверждает Р. Книпер, «хотя юридический факт был высшим системным понятием частного права XIX в., он не нашел отражения в Германском гражданском уложении (BGB)... институт юридических фактов является не нужным для того, чтобы придавать юридическую обязательность отношениям между лицами» [34]. В этом смысле автор выразил согласие с мнением Б. Виндшайда, высказанным им еще в конце XIX в. о том, что «решающим является не выраженная в объяснении воля, для того чтобы обосновать, изменить или отменить обязывающее правоотношение, а воля закона, который наделил их правовой действенностью» [35].

Р. Книпер не единственный немецкий ученый, поставивший задачу устранить укоренившийся способ мышления относительно юридических фактов. Так, немецкий философ Эрнст фон Гиппель утверждал, что вера в существование и возможность юридических фактов и сцепление между этими утверждаемыми фактами и правовым воздействием имело в виде своего последствия «постоянную недопустимую неразбериху между фактическими обстоятельствами и правовой оценкой фактических обстоятельств». По мнению автора, это способствует смешению «действительности и юридической оценке действительности» [69, S. 39] Цит. по: T. Reis Savignys Theorie der juristischen Tatsachen. Frankfurt am Main, Vittorio Klostermann GmbH. 2013. S. 2.. Немецкий ученый В. Флуме утверждал, что отдельной категории юридических фактов, которая является посредником между чистыми фактами и правовыми нормами, не требуется [34; 58, c. 79] Цит. по: Книпер Р. Юридические факты: возникновение и упадок одного правового института в немецком праве. URL: http://online.zakon.kz/Document/?doc_id= 32401565#pos =3..

Не опираются на какую-либо общую теорию юридических фактов французские наука и законодательство. Как указывал Жюллио де ла Морандьер, «каждое из обстоятельств, за которым наше право признает силу фактора, порождающего право, производящего его переход или прекращение его, определяется особыми правилами, причем наше право не исходит из какой бы то ни было общей теории юридических фактов» [27, с. 70].

Оппонентом взглядов Р. Книпера, указавшего на то, что исследование юридических фактов это сегодня удел истории права, выступил А.Г. Диденко: «в силу принципиальных причин такой подход нереализуем в наших условиях» [25, с. 82]. Исследуя процесс наложения традиционной теории юридических фактов на современную правовую действительность, автор указал, что «такой подход представляет собой существенный элемент анализа. Юридические факты не всегда ясно описаны диспозицией правовой нормы. Порой они напрямую не увязываются с возникновением, изменением и прекращением конкретных прав и обязанностей, что заставляет прибегать к сложному истолкованию наличия или отсутствия связи между ними, либо неясно, относятся ли они вообще к гражданскому праву» [25].

Не стоит отрицать тот очевидный факт, что в отечественной юриспруденции мыслительная деятельность юриста была и остается связанной с теорией юридических фактов, как той теорией, которая «имеет глубокую общественную природу и представляют собой еще один выход права на практику, еще один канал связи права с социальной сферой [47]. Теоретический алгоритм подобного выхода подробно описан в фундаментальных общеправовых исследованиях путем указания на то, что «роль юридического факта в движении правоотношения состоит в том, что он распространяет действие нормы на конкретные обстоятельства, служит своего рода связующим звеном между этими обстоятельствами и нормой; является конкретной формой реализации дозволения или запрета; определяет основание и момент возникновения и наступления правовых последствий; придает юридическое значение той или иной деятельности или поведению» [54, c. 138].

Будучи «генетически «обреченным» на многозначность своего понятия, отражения и закрепления в нормативных текстах [63], учение о юридических фактах, связанное с пониманием сущности всего права, видимо, в целях достижения собственной убедительности оказалось тесно связанным с метафорическим сопровождением, своего рода эмоциональным окрасом. Для обозначения роли юридических фактов в механизме правового регулирования они поименованы как «проводники правовой энергии» [43, c. 110], «подводные камни» [53, c. 5], «модуль» (в виде переходника), через который правопорядок легитимизирует различные социальные явления [67], «рычажок», приводящий нормы объективного права в движение [5, c. 56]. Во всем многообразии этих значений юридические факты призваны «вдыхать жизнь в правоотношение» [51, c. 29], через «постоянные возвратно-поступательные движения от права к факту» [10, c. 497].

Однако заметим, что обращение к метафорам не сделало тему юридических фактов более доступной для ее научного освоения, а ее концепция, как и прежде, содержит многие «подводные камни», что делает ее несколько более сложной, чем она может показаться в общепринятом «учебном» изложении [53, c. 5].

Наряду с многочисленными определениями юридических фактов как реальных жизненных обстоятельств доктрина стремится представить их также и в качестве «мыслимой доктринальной конструкции, которая показывает связь между нормативной и функциональной составляющими правовой системы, определяя момент возникновения, изменения и прекращения гражданского (семейного, трудового) правоотношения [60]. Эта попытка заметно слабеет, когда возникает понимание того, что доктринальные подходы общей теории права к понятию и функционалу юридических фактов и отраслевых наук значительно разнятся.

Понимание того, что юридические факты в правовой действительности не существуют сами по себе и для себя и их надлежит рассматривать в неразрывной связи с другими правовыми понятиями и метакатегориями, в соотношении с которыми они себя проявляют (право, норма права, правоотношение), привносит в это учение заметные познавательные трудности и теоретические разногласия. Как указывает М. А. Рожкова, юридические факты это не жизненные обстоятельства в их традиционной интерпретации, а всего лишь правовая модель обстоятельства, поскольку «возникновение юридических последствий возможно только при наличии «цепочки», состоящей из следующих «звеньев»: (1) закрепление в норме права правовой модели обстоятельства, с наступлением которого связываются определенные последствия; (2) наступление самого конкретного жизненного обстоятельства; (3) реализация нормы права, под действие которой подпадает это обстоятельство» [51, c. 5].

К ответу на вопрос о том, что дало законодательству, практике правореализации и правоприменения адресное указание на судебное решение в качестве юридического факта материального права, отраслевая доктрина подходит через анализ юридических последствий, вызываемых судебным решением в судьбе материального правоотношения как такого правоотношения, состояние спорности которого привело к его последующей динамике. Исследование этого вопроса долгое время ограничивалось процессуальной наукой, в недрах которой была актуализирована проблема движения гражданского правоотношения на основе судебных актов и откуда исходили соответствующие теоретические посылы. Эта традиция во многом актуальна и сегодня.

Как указывает А. А. Павлов в одном из новейших комментариев к подпункту 3 пункта 1 статьи 8 ГК РФ, «для правильного понимания комментируемой нормы следует учитывать, что в процессуальной науке все судебные иски делятся на три вида: иски о присуждении (исполнительные), которые направлены на присуждение к исполнению определенного гражданско-правового требования, ... иски о признании (установительные или декларативные), цель которых заключается в подтверждении судом по требованию управомоченного лица существования определенного материального правоотношения либо отдельных прав и обязанностей участвующих в деле лиц, иски о преобразовании (преобразовательные или конститутивные), которые направлены на создание, изменение и прекращение юридических отношений» [44, с. 511].

Доктринальная ценность этих суждений уходит в процессуальное объяснение предпосылок появления судебного решения конститутивного вида, оставаясь при этом отдаленной от его материально-правовой роли.

Наиболее близко к выяснению ценности роли судебного решения в материально-правовом смысле подошел В. А. Белов, однозначно указав на тот факт, что для цивилистов судебное решение стало «понятием одного рода со сделками (договорами) и корпоративными актами» [8, с. 288]. На наш взгляд, в этом суждении заключен значимый теоретический посыл, позволяющий погрузиться не столько в процессуальную аргументацию, сколько, с ее учетом, в аргументацию материальную.

Как отмечал М. Ю. Челышев, «среди юридических фактов, влекущих возникновение гражданских прав и обязанностей, следует выделить соответствующие основания как чисто гражданско-правовые (договор и др.), так и межотраслевого характера. Подобные основания относятся к области действия другой отрасли права, но порождают именно гражданские права и обязанности. В таком ключе их следует именовать «межотраслевыми» [61, с. 83]. Признание того факта, что судебное решение имеет межотраслевой статус в ряду юридических фактов гражданского права и это неизбежно сказывается на методологии его исследования для гражданско-правовых целей, позволяет вынести его научное описание в самостоятельный подраздел настоящей статьи.

Межотраслевая природа категории «судебное решение»

Изначальная данность того положения, что право процессуальное и право материальное суть самостоятельные правовые явления, выглядит очевидной, как и тот факт, что судебное решение с его гражданско-правовым функционалом имеет межотраслевой статус. Однако далее все становится не столь очевидным, поскольку возникает ряд междисциплинарных вопросов, разрешение который представляет определенную сложность в общетеоретическом плане.

Одним из них является вопрос о происхождении судебного решения как акта публичного права и его последующий эффект, которые не ограничивается одной лишь защитной функцией в сфере частного права.

На междисциплинарную сущность судебного решения, выступающего одновременно юридическим фактом процессуального и материального права, не единожды указывалось в литературе. Еще до принятия действующего ГК РФ В. В. Ярков отмечал, что «юридические факты гражданского процессуального права могут быть чисто процессуального характера, функционируя только в рамках гражданского процессуального правоотношения, так и иметь дуалистический характер, вызывая правовые последствия в самых различных сферах юридической деятельности» [22, с. 199; 45; 59; 63; 65, с. 90]. С В. В. Ярковым соглашается С. Н. Хорунжий, указывая на то, что, базируясь на положениях общей теории права, «судебное решение пребывает “на стыке” гражданского и гражданско-процессуального права, что придает проблеме качество неисчерпаемости» [59, с. 40].

Научному описанию этого дуализма в современной доктрине уже посвящен ряд исследований [2, с. 64; 52]. Однако достаточной теоретической ясности в разграничении процессуальных и материально-правовых аспектов, относящихся к судебному решению, по-прежнему нет.

Вполне объяснимо и оправдано то положение, согласно которому основополагающие научные взгляды о судебном решении как продукте судебной деятельности берут свое начало в процессуальной теории. Как отмечает Л. Грось, оно представляет собой акт исполнения обязанности суда перед лицами, участвующими в деле? и одновременно является юридическим фактом, завершающим производство в суде первой инстанции, порождающим право обжалования... выступая в качестве акта применения норм материального права, решение суда является юридическим фактом в материальном праве [22, с. 199].

Из этого суждения следует значимый теоретический посыл, состоящий в том, что все процессуальные аспекты, относящиеся к судебному решению, это неоспоримая данность для цивилистики, но цели гражданско-правовой науки все же простираются дальше процессуальной сферы и ею не ограничиваются, что обусловливает ряд принципиальных выводов.

Во-первых, несмотря на то что цивилистика видит судебное решение в его наличном юридическом существе, основанном на нормах процессуального права, содержание процедур его постановления и источники его нормативно-правовой регламентации для целей цивилистического исследования относятся к заданным и не могут быть переоценены для целей научного описания судебного решения как юридического факта материального права. А науке материально-правовой для этих целей достаточно восприятия существующего решения в качестве абстрактного юридического факта как того факта, который рассматривается в отрыве от правоприменительной деятельности органа правоприменения. Будучи поименованным в качестве юридического факта, судебное решение, постановленное от имени публично-правового образования, властно подтверждает наличие или отсутствие материального правоотношения, присуждает обязанное лицо к исполнению возложенной на него обязанности либо вторгается в правоотношение и преобразует его путем наделения лица не существовавшими у него ранее правами и обязанностями.

Во-вторых, для гражданского права понятие «судебное решение» это понятие о таком юридическом факте, который становится объектом реальности в случае постановления законного и обоснованного акта, пока вышестоящей инстанцией не будет установлено иное. Вследствие действия законной силы этого акта, поименованной в литературе как «правовой фундамент для возникновения гражданских прав и обязанностей» [59], и будут происходить изменения в регулятивной материально-правовой сфере.

Речь идет о законной силе судебного акта (res judicata), придающей ему качество непоколебимости, устойчивости (бесповоротности), правовой определенности (ясности). Принцип бесповоротности судебного акта не означает невозможность его обжалования или оспаривания. Любые акты власти (исключая прямо предусмотренные законом) могут быть пересмотрены (изменены или отменены). Бесповоротность любых актов публичной власти подразумевает недопустимость их произвольной (инициативной) отмены или изменения самими органами и лицами, которыми эти акты приняты (постановлены). Принцип способности актов власти к обжалованию предполагает, что все они могут быть отменены или изменены в административном либо судебном порядке и исключительно по требованиям (искам) заинтересованных добросовестных частных лиц.

В-третьих, предписания, содержащиеся в судебном решении, адресованы субъектам частного права, что предрешает двоякую значимость судебного решения, признаваемого юридическим фактом материального права. С одной стороны, с помощью судебного решения как акта правоприменения иссякает конфликт в отношениях спорящих сторон, что важно для гражданского права, ориентированного на регулирование нормальных, ненарушенных отношений сторон. С другой стороны, вследствие правоприменения у сторон могут появиться не существовавшие ранее гражданские права и обязанности, которые установлены не их собственной волей, а односторонней волей судебной власти для целей снятия правовой неопределенности в гражданскоправовых возможностях конкретных лиц. Для этой цели в цивилистике выведен критерий результативности юридических фактов, согласно которому они способны быть правообразующими, правоизменяющими и правопрекращающими [8, с. 18].

В-четвертых, как было отмечено выше, к юридическим фактам материального права отнесены не все и не любые судебные решения. Вопрос о том, в каких случаях суду дано право постановлять такие решения, относится к вопросам гражданско-правовой принадлежности. Отсюда, как и другие юридические факты, судебное решение может обусловить юридические последствия лишь при наличии соответствующей нормы права, в гипотезе которой содержится указание на этого рода факты.

В-пятых, определение судебного решения с позиций гражданского права дает основания квалифицировать его как публичный акт, совершаемый судом в виде одностороннего волевого действия, адресованного конкретным лицам, у которых в связи с его принятием возникают субъективные гражданские права и обязанности. В гражданско-правовой доктрине все юридические акты по степени формализации волеизъявления субъектов, их совершающих, разделены на акты публичные как те, совершение которых является обязательным, ограничено рамками компетенции и формализовано (стандартное волеизъявление), и те, при совершении которых волеизъявление проявлено свободно, что исключено при постановлении актов публичных [51, с. 52-53].

Таким образом, возникновение такого юридического факта, как судебное решение вне рамок регулятивных материальных правоотношений, не умаляет его значения в смысле наступающих гражданско-правовых последствий. Приведенные выше суждения отражают его гражданско-правовое значение, предопределенное предметом и методом гражданско-правового регулирования.

В этой связи трудно согласиться с М. А. Рожковой, указавшей на то, что теорией процессуального права не предусмотрена возможность создания судом каких бы то ни было правоотношений ... поскольку суд лишь признает права, но не создает их [51]. Нам более близко утверждение Е. А. Суханова, согласно которому судебный акт признается в качестве основания возникновения гражданско-правовых обязательств и не только обязательств. Так, решение суда об изъятии у частного собственника бесхозяйственно содержимых культурных ценностей порождает обязательство государства по их выкупу или продаже с публичных торгов (ст. 240 ГК РФ), а решение суда по поводу разногласий, возникших при заключении договора в обязательном порядке (ст. 445 ГК РФ), в соответствии со статьей 446 ГК РФ определяет условия такого договора, т. е. становится основанием возникновения соответствующего договорного обязательства [20, с. 19].

Этот спор по сути своей видится терминологическим и вполне способен быть разрешенным за счет доктринального толкования гражданско-правового термина «установление гражданских прав». Указанный термин имеет два значения: обозначая как закрепление прав и обязанностей, так и начало (момент) их возникновения. Другими словами, в первом случае речь идет о том, что судебное решение содержит указание на гражданские права и обязанности, которые при этом не обязательно должны впервые возникнуть в связи с принятым решением, во втором случае судебное решение выступает основанием вновь возникших прав и обязанностей [18, с. 58-59].

Рассуждая в междисциплинарном ключе о судебном решении как юридическом факте материального права, нельзя исключить вопрос об отличиях этого юридического факта от других материально-правовых фактов. Нам они видятся, как минимум, в двух моментах.

Во-первых, в отличие от сделок и договоров как наиболее распространенных оснований возникновения гражданских прав и обязанностей, сущность судебного решения составляют действия не самих участников гражданского правоотношения, а органа правосудия как специально уполномоченного на то органа. Эта самая компетентностная специфика, о которой было сказано выше, была отмечена еще в дореволюционной цивилистике через указание на то, что «в публичных отношениях, которым свойственна подчиненность одного лица другому, равноправного волеизъявления быть не может, есть лишь обращение к органу публичной власти (просьба) и ее удовлетворение (акт публичной власти)» [39, с. 204-205], что сегодня дает основания именовать судебное решение «особым юридическим фактом гражданского права» [21, с. 381].

Во-вторых, их постановление влечет за собой два вида разноотраслевых последствий процессуально-правовые и материально-правовые. Это межотраслевое сочетание давало и продолжает давать теоретические основания для распространенного утверждения о том, что в рамках гражданского права судебное решение, установившее (выявившее) гражданские права, представляет собой не юридический факт или результат юридического состава, а их судопроизводственную форму, поскольку не порождает новых гражданских прав, а лишь обнаруживает имеющиеся [67]. Согласиться с этим суждением как бесспорным вряд ли возможно, поскольку, как представляется, эта судопроизводственная форма для гражданско-правовых рассуждений выполняет лишь роль предпосылки к тому, чтобы в гражданско-правовом пространстве рассматривать судебное решение в качестве одного из элементов механизма гражданско-правового регулирования.

Как это нередко случается, межотраслевые приемы исследования иногда позволяют обнаружить своеобразный «вакуум», не являющийся традиционным объектом исследования ни одной из дисциплин. Одним из таких является вопрос о том, с какого момента материальное правоотношение изменилось или прекратилось, ведь «ситуации, когда гражданские права и обязанности возникают с момента вступления решения в законную силу, немногочисленны» [22, с. 200, 201].

Как показывает анализ практики в отдельных случаях применительно к материально-правовым последствиям судебного решения конститутивного типа обнаруживается законодательная неясность, на которую обратили внимание лишь немногие авторы. Так, Д. Б. Абушенко вполне правомерно задается вопросом: «что делать истцу при удовлетворении его требования судом? Исходить из того, что материальное правоотношение уже возникло (изменилось, прекратилось), или же обращаться к ответчику с требованием подписать определенные документы и при уклонении последнего использовать процедуры принудительного исполнения судебных актов?» [2, с. 64, 83]. Вопрос на самом деле далеко не второстепенный. Ответ на него означает появление определенности в том, с какого времени вступившее в законную силу судебное решение обретает качества юридического факта для гражданского права.

Наиболее наглядно это можно продемонстрировать на примере норм обязательственного права, где судебное решение в качестве оснований возникновения обязательств обычно не упоминается. И доктрина, и законодатель обходятся общеизвестным перечнем оснований, в числе которых указываются договоры, односторонние сделки, причинение вреда, факт неосновательного обогащения. Отчасти это предопределено пунктом 2 статьи 307 ГК РФ, в которой судебное решение в качестве оснований возникновения обязательственных прав не упоминается и его возможность стать источником обязательства сведена к отсылке к «иным основаниям, указанным в настоящем кодексе», т. е. к статье 8 ГК РФ. Существование этой отсылки результат несостоявшейся реализации идеи, закрепленной в пункте 1.1 главы V Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации «о необходимости расширить перечень оснований возникновения обязательств и придать ему, по возможности, исчерпывающий характер» [38, с. 105]. При этом дополнительно отметим, что нет никаких оснований для предположения о том, что в случае прямого указания в статье 307 ГК РФ на судебное решение как источник возникновения обязательств была бы достигнута ясность в вопросе о том, является ли оно самодостаточным основанием или всего лишь входит в качестве составной части в сложный фактический состав.

Постановка подобных вопросов в теории процессуального права при наличии в нормах права материального указания на то, что судебное решение, установившее права и обязанности лиц, причислено к юридическим фактам материального права, свидетельствует о том, что только факт включения в текст ГК РФ пункта 1 подпункта 3 статьи 8 указания на судебное решение является недостаточным. Как минимум, гипотезы соответствующих норм ГК РФ и других актов кодификации, указавших на судебное решение как основание возникновения гражданских прав и обязанностей, должны иметь оговорку о моменте возникновения соответствующих прав и обязанностей, возникших на основании судебного решения. Здесь мы исходим из того, что правовые последствия наступают не сами по себе, при наличии одних только фрагментов действительности, а «опосредуются специальной, субъективной, юридически целенаправленной деятельностью акторов права» [67].

Проблема легальных формулировок при определении судебного решения как юридического факта в гражданском праве

судебный семейный правоотношение иск

Исследуемый нами юридический факт материального права поименован в подпункте 3 пункта 1 статьи 8 ГК РФ как судебное решение, устанавливающее гражданские права и обязанности. Доктринальных нареканий относительно данной гражданско-правовой формулировки в науке высказано немало. Главным пунктом противоречия стало указание в норме на судебное решение, а не на процессуальное понятие «судебный акт» или их конкретные разновидности.

Как считает М. А. Рожкова, в понимании правовой природы некоторых юридических фактов, поименованных в статье 8 ГК РФ, присутствует некоторое напряжение, которое возможно снизить за счет их переименования. Так, именуя судебное решение судебным актомдокументом, принимаемым управомоченным государственным органом в установленном для этого процессуальном порядке и соответствующим ряду формальных требований [50], автор считает, что «под термином “судебное решение” целесообразно понимать действие суда по вынесению правоприменительного акта (судебного решения по существу дела)» [50, c. 61], а не просто «решение суда, установившего гражданские права и обязанности». Более категоричен В. А. Белов, полагающий, что «ни одна из точек зрения по обсуждаемой проблеме не принимает во внимание иных (не относящихся к категории решений) судебных актов определений и постановлений вышестоящих судебных инстанций по гражданским делам искового производства (которые, между прочим, могут иметь довольно разнообразное содержание), судебных актов по гражданским делам особого (неискового) производства, судебных актов по делам, вытекающим из административно-правовых отношений, а также актов уголовного суда» [8, c. 325].

Нельзя исключить того, что в самом первом приближении выбранный законодателем термин выглядит как не в полной мере согласованный с процессуальным законодательством, оперирующим гораздо большим числом понятий, которые отражают факт разрешения дела по существу. Как указывает С. К. Загайнова, «правосудие в действительности проявляется не только через судебное решение, но и через приказы, определения о признании и приведении в исполнение окончательных резолюций иностранных судебных учреждений, а также в связи с выдачей исполнительных листов в целях принудительной реализации решений третейских судов» [28, c. 117]. Отсюда берут свое начало предложения о том, что «наиболее удачным термином, выполняющим функцию связующего для всех видов судебных решений, будет термин “судебный акт” [11, c. 6], или о замене слова «решение» на слово «акт», так как, «кроме судебных решений, есть еще постановления и определения суда, которые также могут являться основанием возникновения юридических фактов» [49].