"Монархисты" и "республиканцы" в западноевропейской политико-правовой мысли XVII в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

И.В. Галкин Галкин Иван Викторович, кандидат юридических наук, доцент кафедры истории государства и права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

«Монархисты» и «республиканцы» в западноевропейской политико-правовой мысли XVII в.

Аннотация. Статья посвящена проблеме теоретических подходов к монархической и республиканской формам правления, нашедших отражение в работах представителей западноевропейской политической мысли XVII в. Семнадцатое столетие -- столетие, открывающее период Нового времени, -- стало переломным не только в истории западноевропейской цивилизации, но и в истории философского знания и «позитивных» наук, в том числе и в такой специфической сфере, как политическая мысль, развивавшейся на стыке философии и науки. Политическая теория рассматриваемого периода оказалась способной подняться до осознания объективного несовершенства существующих политических институтов и дать свои рекомендации по устранению выявленных недостатков, насколько это представлялось принципиально возможным в условиях изначального несовершенства данного нам в ощущениях мира. В политической мысли рассматриваемого исторического периода развернулась оживленная теоретическая полемика между сторонниками монархической и республиканской форм правления. Революционная ситуация, сложившаяся в некоторых передовых европейских государствах на протяжении тревожного XVII в., открывала возможность постичь на практике достоинства или недостатки существующих форм правления. Представляется совершенно естественным, что формирование теоретических воззрений конкретных политических мыслителей или правоведов складывалось под влиянием доминирующей идеологии (либо конкурирующих идеологий) того времени. Более того, следует заметить, что монархистские или республиканские взгляды конкретных авторов не всегда являются теоретически прочно аргументированными, но зачастую базируются на субъективных предпочтениях мыслителей. Таким образом, настоящая статья освещает довольно неоднозначную проблему особенностей монархической и республиканской форм правления в политической мысли XVII столетия.

Ключевые слова: XVII век; абсолютная монархия; буржуазная революция; гражданская война; конституционализм; монархисты; монархомахи; ограниченная монархия; парламентаризм; политическая мысль; республиканцы; суверенитет.

"Monarchists" and "Republicans" in the Western European Political and Legal Thought of the 17th Century

монархический республиканский правление европейский политический

Предварительные замечания. Наступление XVII века -- столетия, открывающего период Нового времени в Западной Европе, -- было ознаменовано возрастанием процесса эмансипации науки и философии от теологии, а также расхождением когнитивных интересов философии и науки, берущим начало еще в эпоху Возрождения. Вольнодумный и чувственный пафос Ренессанса довольно скоро сменился суровым, аскетическим этосом Реформации -- так ригористическая протестантская этика оборачивается принципиальной частью идеологического фундамента современной западной цивилизации. «Предоставив дело спасения души “одной лишь вере”, протестантизм тем самым вытолкнул разум на поприще мировой практической деятельности -- ремесла, хозяйства, политики. Применение разума в практической сфере тем более поощрялось, что сама эта сфера, с точки зрения реформаторов, приобретает особо важное значение: труд выступает теперь как своего рода мирская аскеза, поскольку монашескую аскезу протестантизм не принимает. Отсюда уважение к любому труду -- как крестьянскому, так и ремесленному, как деятельности землекопа, так и деятельности предпринимателя. Этим объясняется характерное для протестантов признание особой ценности технических и научных изобретений, всевозможных усовершенствований, которые способствуют облегчению труда и стимулированию материального производства» Гайденко П. П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000. С. 8.. Тем не менее, в процессе исторического развития буржуазного общества религиозная идеология протестантизма (как и ранее католичества) неизбежно становится существенной помехой на пути формирования совершенно новой светской идеологии, вызревавшей в лоне западноевропейской цивилизации накануне эпохи Просвещения, а философская и научная мысль (и не в последнюю очередь в сфере политики) приобретает всё более секулярный и позитивный характер.

В сфере «реальной» политики дело обстоит таким образом, что политическая теория всегда следует за политической практикой, идущей впереди и интуитивно проторяющей новые пути развития цивилизованного общества, а «действующие» политики, обладающие хорошо развитым «политическим инстинктом», дают материал для последующего анализа мыслителям и теоретикам. Данный тезис несложно подтвердить, обратившись к хорошо известным историческим примерам. Монархическая форма правления -- древнейшая из двух известных политической науке форм правления -- вырастает из потестарной власти племенных вождей неолита и на заре бронзового века постепенно превращается в политическую власть самодержавных государей -- деспотов ранних «городских» цивилизаций Древнего Востока («лугали», «фараоны», «басилевсы», «раджи», «ваны» и «хуанди»). Однако теоретическое обоснование положительных или отрицательных сторон монархической формы правления происходило с известным «запозданием» -- уже в Античность и Средневековье, то есть почти одновременно с формированием элементов ранней политической науки. Древнеиндийский трактат «Артхашастра», автором которого традиционно считается полулегендарный государственный деятель и политический мыслитель рубежа IV--III вв. до н.э. Каутилья (Чанакья), но прежде всего труды всемирно известных корифеев политической мысли античных Греции и Рима -- Платона, Аристотеля, Полибия, Цицерона -- содержали элементарный теоретический анализ характерных черт организации публичной власти при монархической форме правления. В Средние века и раннее Новое время монархические теории, как правило, развивались в контексте догматической религиозной мысли, ибо политический аспект «мира дольнего» мыслился как весьма несовершенное отражение небесной иерархии «мира горнего» (Августин Блаженный, св. Фома Аквинский, Марсилий Падуанский, Жан Жерсон, Эразм Роттердамский, Жан Боден, Роберт Филмер и др.).

Формирование республиканской формы правления при демократической организации политических институтов общества полисов впервые происходит в «реальной» политической практике античных цивилизаций в начале железного века и только несколько позднее опосредуется теоретической мыслью Античности -- нередко в весьма критическом ключе (Демокрит, софисты, Платон, Аристотель, Эпикур, киники, Полибий и др.). В Средние века вольные города, города-коммуны или города-республики возникают совершенно «стихийно» в обстановке бурного развития торгово-капиталистических отношений в Италии, Германии, Нидерландах (Венеция, Флоренция, Амстердам, Антверпен, Роттердам, Гамбург, Любек, Бремен и т.д.), и только в канун Нового времени факт возрастающего их значения в социально-экономической сфере жизни Европы находит теоретическое осмысление в трудах мыслителей (Марсилий Падуанский, Бальдус де Убальдис, Никколо Макиавелли, Юст Липсий, Иоганн Альтузий, Гуго Гроций и др.). Важно понимать, что республиканская форма правления в Средние века -- это атрибут совсем незначительного числа довольно небольших, но экономически процветающих «протобуржуазных» городских агломераций, в то же время зачастую политически совершенно несамостоятельных и находящихся во «враждебном окружении» типичных для того исторического периода крупных и могущественных феодальных государств с монархической формой правления. Ситуация качественно изменяется с наступлением Нового времени, когда в результате успешных буржуазных революций на политической карте мира появляются первые достаточно крупные и суверенные государства с республиканской формой правления: Нидерландские штаты, Соединенные Штаты Америки, Первая республика во Франции, Швейцарская конфедерация и т.п. В большом числе вышеупомянутых примеров политическая теория пыталась постфактум осмыслить те объективно сложившиеся типические черты и закономерности организации общества и публичной власти, которые возникали в государствах с той или иной конкретной формой правления -- будь то в монархиях или в республиках.

Политическая мысль к XVII в. достигает настолько высокого уровня абстракции и добивается столь серьезной объяснительной силы, что оказывается способна теоретически обосновать феномены государства и права в ранее недоступной для данной сферы знания степени адекватности постижения фактов. Представляется совершенно естественным, что формирование теоретических воззрений конкретных политических мыслителей или правоведов складывалось под влиянием доминирующей идеологии (либо конкурирующих идеологий) своего времени. В итоге политические мыслители и теоретики в своих работах volens-nolens отстаивают достоинства того либо иного типа государственного устройства, политического строя или даже принимают активное идейное, а иногда и личное участие в противостоянии интересов политических партий или борьбе народных масс (монархомахи, Дж. Мильтон, Дж. Уинстенли и др.). Понятие «монархист» в политическом контексте «бунташного» XVII века -- столетия буржуазных революций -- практически синонимично современному понятию «консерватор», в то время как «республиканец» могло означать как вполне умеренного «либерала» (английские пресвитериане и индепенденты), так и решительно настроенного «радикала» (английские левеллеры или диггеры), выступавшего за насильственную смену формы правления, сопровождающуюся полным отчуждением или обобществлением частной собственности. Довольно влиятельным течением политической мысли в начале Нового времени становятся так называемые «конституционалисты» Понятие «конституционалисты» в привычном для нас словоупотреблении появляется в эпоху Просвещения., для которых на первый план выходит не традиционный вопрос о наилучшей форме правления, но проблема конституционно-правового регулирования политических институтов при любой реально сложившейся форме государственного устройства (Шарль дю Мулен, Ги Коквиль, Теодор Беза, Франсиско Суарез, Ричард Хукер, Иоганн Альтузий, Кристоф Безольд и др.). По этой причине «конституционалисты» в равной мере могли быть как «монархистами», так и «республиканцами». «Классические подходы к определению конституции и, соответственно, конституционализма сложились в XIX в., когда, собственно говоря, сформировалась юридическая наука в современном смысле слова (включая теорию права и основные отраслевые юридические дисциплины) и когда конституция становится реальностью в правовых системах западных государств» Честнов И. Л. Постклассическая теория права : монография. СПб., 2012. С. 336..

§ 1. «Монархисты» в политико-правовой мысли XVII в.

1.1. В общемировой политической практике и политической науке в сфере проблемы формы организации государственного правления давно сложилась довольно устойчивая «бинарная оппозиция», а именно реальная политика знает две, и только две, противоположные по своему содержанию формы правления -- монархическую и республиканскую. Естественно, что между «идеальной монократией» (правлением одного) и «идеальной поликратией» (правлением всех) как между некими условными полюсами можно расположить целый ряд известных мировой истории «переходных форм» (аристократия, олигархия, директория и т.п.), хотя это нисколько не отменяет самой сути феномена. Для политической мысли Нового времени теоретическая линия «монархистов» может быть признана вполне традиционной, поскольку имела к тому времени довольно длительную предысторию, оставившую большой след в политико-правовой литературе с древнейших времен. Монархическая форма правления получила особенно мощную идеологическую (и теоретическую) поддержку в средневековой Европе в обстановке доминирования религиозной идеологии, зиждившейся на «четырех китах»: монотеизме, теоцентризме, креационизме и провиденциализме. Однако и казавшаяся столь традиционной монархическая линия не была совершенно монолитной, и среди множества ее представителей можно выделить по крайней мере два теоретических направления: первое направление составляли протагонисты абсолютной, ничем не ограниченной монархии (Жан Боден, Уильям Барклей, Роберт Филмер, Жак-Бенинь Боссюэ и др.); второе -- конституционные монархисты, то есть сторонники ограниченной (конституционной или парламентарной) монархии (Теодор Беза, Франсиско Суарес, Ричард Хукер, Джордж Лоусон, Ричард Бакстер, Джон Локк и др.).

Для склонного к традиционализму общественного сознания (от ранних цивилизаций до современности) монархия -- оптимальная форма правления, ибо персона государя есть земное воплощение, или лучше сказать -- преходящее замещение главы небесной иерархии. Поскольку ключевой для монархического правления акт помазания на царство является сакральным обрядом, подтверждающим духовную связь государей с Господом Богом, то угодный Богу государь, как «помазанник Божий», принципиально не может проводить неверную либо порочную политику. Практически все сколько-нибудь заслуживающие внимания представители религиозной мысли и идеалистической философии Средних веков и Нового времени (от Блаженного Августина до Гегеля), размышлявшие о политических институтах общества, были сторонниками монархической (шире -- автократической) формы правления, при которой политическое верховенство или суверенитет принадлежит государю. Выдающийся французский политический и религиозный мыслитель XVI столетия, правовед, сторонник абсолютной монархии Жан Боден (ок. 1530-1596) в своей работе «Шесть книг о государстве» (Le Six Livres de la Republique, 1576) впервые дал четкое теоретическое обоснование категории суверенитета, слагавшегося из следующих основных публично-властных правомочий (true marks) суверена: 1) издание и изменение законов; 2) право войны и мира; 3) назначение должностных лиц; 4) правосудие в последней инстанции и право помилования; 5) чеканка монет; 6) определение мер и весов; 7) взимание налогов и податей. При этом Жан Боден подчеркивал, что все перечисленные прерогативы содержатся, по существу, в праве самодержавного суверена на законотворчество (chief mark) См. подробнее: Bodin J. On Sovereignty: four chapters from The Six Books of a Commonwealth / Ed. and transl. by J. H. Franklin. Cambridge, 2010. P. 46-88..

Концепция абсолютной монархии приобретает колоссальный авторитет в средневековой Европе в результате повсеместного распространения в европейском культурном пространстве библейских текстов, излагающих драматическую историю грехопадения «первых людей» -- супружеской четы Адама и Евы, изгнания легендарных прародителей человечества Богом из Эдема и распространения их потомства на планете Земля. Более того, важным правовым прецедентом для обоснования «симфонии» сакральной власти папского престола и секулярной власти европейских государей (с очевидным преобладанием власти папства -- так называемый «папоцезаризм») следует считать библейский сюжет о помазании ветхозаветным пророком Самуилом на царствование Саула -- первого государя Израильского царства. Необходимо отметить, что для начальной поры Нового времени концепции неограниченного монархического правления имели весьма прогрессивный характер, поскольку именно в этот период (когда возникает исторически недолгий паритет между «нисходящей» феодальной и «восходящей» буржуазной социально-экономическими формациями) происходит постепенный переход наиболее могущественных автократов Западной Европы к режиму абсолютной власти (Франциск I Валуа, Карл V Габсбург, Генрих IV Бурбон, Карл I Стюарт и др.). Европейская политическая мысль в Новое время предпринимает активные усилия для теоретического обоснования целесообразности абсолютной монархии как единственно оптимальной формы правления, что становится особенно актуальным в период кризиса «легитимных» монархий, вызванного туром буржуазных революций в Западной Европе (Нидерланды и Англия). Естественно, что европейские государи, их бюрократический аппарат и многочисленные служители двора в столь тревожные для судьбы самодержавия времена были остро заинтересованы в теоретическом обосновании политическими мыслителями автократического «божественного права» монархов на отправление всей полноты публично-властных функций без каких-либо изъятий и ограничений.

Влиятельный английский религиозный мыслитель и монархист Роберт Филмер (1588-1653) в своем известном политическом трактате «Патриарх, или Естественная власть королей, и в частности короля Англии» (Patriarcha, or the Natural Power of Kings, 1680) сделал попытку осмысления происхождения политической власти монархов в контексте «патриархальной теории». В данной работе автор утверждает, что королевская власть есть прямое продолжение патриархальной власти Адама, а затем первых боговдохновенных пророков, по этой причине власть монарха подчинена одному лишь божественному праву и, следовательно, совершенно не подвластна праву волеустановленному. «Когда сэр Роберт Филмер, видный пропонент патриархальной теории и божественного права королей, писал в 1650-е гг., что "не может быть какого-либо людского множества, будь оно сколь угодно большим либо малым, ...в котором, то есть таком множестве... не нашелся бы среди себе подобных некий Человек, который согласно самой природе обладает [естественным] правом быть Государем надо всеми остальными”, то он вовсе не желал раздразнить свою аудиторию с помощью противоречащей логике гипотезы, пытаясь превратить погожий день в запыленный философский семинар. [Напротив], Филмер утверждал нечто такое, в чем он мог бы с полным основанием ожидать безоговорочного согласия от окружавших его наиболее образованных и уважаемых [носителей] мнений, то есть нечто такое, что очевидно было воплощено в социальной, семейной, политической сферах и церковной организации и во что многие из его современников верили или должны были верить по большей части безо всяких сомнений» Waldron J. God, Locke, and Equality. Cambridge, 2002. P. 5.. Следует напомнить, что патриархально-автократическую позицию Роберта Филмера довольно резко раскритиковал выдающийся английский философ-просветитель XVII столетия, сторонник конституционной монархии Джон Локк, который, опираясь на положения прогрессивной для своего времени теории общественного договора, отстаивал либеральные идеи гражданского общества, народного суверенитета, разделения властей как в чистом виде человеческих установлений См. подробнее: The Cambridge Companion to Locke / ed. by Vere Chappell. Cambridge, 1994. P. 256-257..

Одним из наиболее авторитетных и талантливых протагонистов абсолютной власти государей был видный французский религиозный и политический мыслитель XVII в. Жак-Бенинь Боссюэ (1627-1704). Ж.-Б. Боссюэ выступал последовательным идеологом и рупором того политического курса, который лег в основу блестящего правления короля Франции Людовика XIV Бурбона -- правления, давно уже сделавшегося ярчайшим символом абсолютизма во всемирно-историческом масштабе Широко известное высказывание короля Людовика XIV «Государство -- это я!» («L'Etat c'est moi!») давно уже стало поистине крылатым.. Не в меньшей мере, чем, быть может, сам Людовик XIV, Боссюэ определил идеологический облик абсолютной монархии во Франции в период ее наивысшего расцвета, ибо его историко-политические концепции во многом были близки мировоззрению французского государя. Согласно мнению известного отечественного мыслителя П. Б. Струве, «Боссюэ вошел в историю как истинный француз и великий консерватор», ибо он «стремился к национальной мощи и национальной устойчивости» Струве П. Б. Дух и слово. Париж, 1981. С. 338, 341.. Общественно-политические воззрения Ж.-Б. Боссюэ изложены прежде всего в таких наиболее известных его работах, как «Рассуждение о всеобщей истории» (Discours sur l'histoire universelle, 1681) и «Политика, написанная на основе слов, взятых из Священного Писания» (Politique tiree de I'Ecriture sainte, 1709), отразивших систему ценностей автора и позволяющих прикоснуться к его представлениям о природе общества и государства. Указанные трактаты (наряду с «Историей Франции» и некоторыми философскими сочинениями, такими как «Логика», «Познание Бога и самого себя» и др.) были адресованы юному дофину, наставником которого Ж.-Б. Боссюэ был почти целое десятилетие. «Рассуждение о всеобщей истории» задумывалось Боссюэ с целью не только дать дофину необходимые знания о ходе всемирной истории, но и объяснить те конкретные факторы, которые стоят за ее движением, находясь в основе постоянно изменяющегося мира, а также понять, каковы причины расцвета и падения империй, чтобы наследник мог извлечь полезные уроки для своего будущего правления. Кроме того, «Рассуждение» резюмирует основные черты религиозного миропонимания Боссюэ как католического епископа, поскольку сосредотачивает в себе те принципиальные аргументы, которые может выставить «добрый католик» против представителей протестантских деноминаций и иных злонамеренных критиков священных догматов католической церкви Подробнее см.: Bossuet J.-B. Discours sur l'histoire universelle. Chronologie et preface par J. Truchet. Paris, 1966..

«Политика», каковую вполне справедливо считать квинтэссенцией социально-политических идей Ж.-Б. Боссюэ, была написана с целью раскрыть перед дофином основные аспекты политической науки, описать происхождение, природу разных типов публичной власти, и в первую очередь власти монархической. В данной работе Боссюэ в логической последовательности изложил аргументы, способные послужить обоснованию и защите политических институтов абсолютной монархии, утверждая, что наследственная монархия является наилучшей формой правления и относится к самому древнему и естественному способу политического общения, коль скоро в начале истории людьми управлял сам Господь Бог как самодержавный государь. Сосредоточение всей власти в руках монарха всегда служит исключительно на благо государства, ибо лишь самодержавный государь способен заботиться об общем благе своих подданных, являясь наместником Бога на земле. По мнению мыслителя, монарх всегда заинтересован в процветании своего государства, которое достигается путем установления общего блага, и здесь позиция Ж.-Б. Боссюэ согласуется с мыслью Томаса Гоббса о том, что только при монархии личные интересы суверена совпадают с общими интересами. Поскольку власть монарха священна в самой своей основе, то религия и совесть обязывают каждого подданного подчиняться своему государю, даже если тот не исполняет свои обязанности в должной мере и ведет себя не подобающим его положению образом. Находясь под очевидным влиянием ряда политических идей Гоббса, Боссюэ приходит к выводу о том, что, сосредотачивая в себе суверенитет, государь становится главным источником правовых законов и, следовательно, он всегда может их изменять согласно своему личному усмотрению. В непростой для французского государства исторический период Войны за испанское наследство (1701-1714) в обществе развернулась жесткая критика Людовика XIV и применяемых им методов государственного руководства, и «Политика» Ж.-Б. Боссюэ, опубликованная уже после смерти автора, немало поспособствовала поддержанию авторитета режима абсолютной монархии во Франции Подробнее см.: Bossuet J.-B. Politique de Bossuet / textes choisis et presentes par J. Truchet. Paris, 1966. См. также: Bossuet J.-B. Politique sacree tiree des propres paroles de l'ecriture sainte; et avec introd. et notes par J. Le Brun. Geneve, 1967. Генеральные штаты -- высшее сословно-представительское учреждение в средневековой Франции (в 1302-1789 гг.). Возникновение Генеральных штатов было связано с ростом городов, обострением социальных противоречий и классовой борьбы, что вызывало необходимость укрепления феодального государства..

1.2. Накануне Нового времени в среде политических мыслителей Западной Европы развернулась оживленная теоретическая дискуссия о необходимой мере ограничения сильной, а следовательно, и недостаточно контролируемой в своем административном произволе королевской власти. Наиболее развитые западноевропейские государства вступают в период так называемой сословно-представительной монархии, одной из предпосылок чего было возвышение городов и появление нового класса частных собственников -- буржуазии. Позднее Средневековье становится свидетелем формирования органов сословного представительства во многих странах Европы (Кортесы в Испании, Парламент в Англии, Генеральные штаты во Франции, Рейхстаг в Священной Римской империи, Сейм в Речи Посполитой и др.), то есть парламентов, ставших политической опорой для возвышения зарождающегося класса буржуазии. Однако переход монархий к абсолютизму в раннее Новое время прервал последовательный ход развития институтов парламентаризма во многих феодальных государствах Европы, поскольку самодержавные государи всё реже прибегали к их помощи в отправлении своих властных полномочий, хотя в ряде случаев парламенты смогли закрепиться как органы законодательной (либо законосовещательной) «ветви» власти. Тем не менее, явная неудача первых опытов институционализации европейского парламентаризма на «эмпирическом уровне» политики не отменяла возможности и необходимости осмысления различных способов ограничения либо регулирования институтов публичной власти на «теоретическом уровне», чем и были заняты наиболее передовые представители политической мысли своего времени.

Известный французский религиозный и политический мыслитель рубежа XIV-XV вв. Жан Жерсон (1363-1429) был одним из первых влиятельных европейских теоретиков, выступивших за ограничение самодержавной власти монарха деятельностью политических институтов. Поскольку в ходе Столетней войны Генеральные штаты¹¹ во Франции утеряли былой политический авторитет (Великий мартовский ордонанс 1357 г. не был претворен в жизнь), то вполне объяснимо, почему Ж. Жерсон уделял пристальное внимание властным прерогативам Большой королевской курии (curia regis). «Интересно отметить убежденность Жерсона в том, что члены королевской курии должны быть набраны из числа представителей всех общественных слоев королевства: “Могло бы представляться весьма выгодным для основных частей королевства призывать и выслушивать представителей знати, духовенства и горожан в одинаковой мере” -- не из некоего “демократического” интереса, но потому, что жизненный опыт советников дает им твердую осведомленность о проблемах королевства, и куриалы, таким образом, с большей вероятностью смогут подать справедливый и практичный совет: в противном случае “жизнь [королевства] иссякнет в самом его сердце” (а жизнь королевства не может быть ограничена жизнью одного только сердца, которое, насколько мы понимаем, символизирует персону короля либо же короля и высших сеньоров). В конечном итоге, резюмируя данную проблему, Жерсон сравнивает короля без “благоразумного совета” с “головой на теле, но без глаз, ушей или носа”» The Cambridge History of Medieval Political Thought, c. 350 -- c. 1450 / ed. by J. H. Burns. Cambridge, 2007. P. 548-549..

Как мы могли убедиться, для Жана Жерсона теоретически приемлемой была не привычная нам сегодня модель бессословного «многолюд- ного» парламента, но скорее модель некоего узкого совещания близких к государю лиц, облеченных личным доверием монарха и обладающих государственной мудростью. Предпочтения Жерсона легко объяснимы, поскольку именно такие вполне аристократические по составу «ближние» королевские советы (уите- нагемот, королевская курия, боярская дума и т.п.) исторически предшествовали формированию классических, то есть привычных нам современных, «массовых» легислатур. По мнению современного западного медиевиста Б. Даунинга, представительские ассамблеи типа парламентов, штатов, кортесов и т.п. берут свое начало в средневековой феодальной организации. Первоначально они не являлись ни законодательными, ни эгалитарными органами, но были скорее консультативными учреждениями, призванными обеспечить защиту сословных привилегий, то есть, по сути, сословное неравенство. Однако в ходе противоборства сначала с церковной организацией, а затем с монархическим абсолютизмом они приобретают современные функции. Уже с конца XIII -- начала XIV в. к их функциям относились: во-первых, представление аристократией, духовенством, бюргерами региональных и классовых интересов; во-вторых, защита представителями сословий своих прав от посягательств со стороны короля; в-третьих, решение вопросов национального уровня; в-четвертых, усиление своих привилегий, свободы и роли в правительстве; в-пятых, создание основы национальной интеграции, препятствующей распаду той или иной территориальной целостности государства См.: Downing B. Medieval origins of constitutional government in West // Theory and society. Amsterdam, 1989. Vol. 18. № 2. P. 225..

Поскольку на излете Средневековья органы сословного представительства смогли достаточно прочно закрепиться в политической системе лишь избранных государств Европы, то и теоретическое обоснование компетенции, структуры и функций представительных органов к началу Нового времени появляется только в тех государствах, где практически не прерывалась линия деятельности легислатур, то есть прежде всего в Англии. Английское королевство -- страна «недостроенного абсолютизма» -- обладает рядом уникальных черт в организации системы публичной власти, которые можно объяснить контаминацией традиционных и прогрессивных черт в структуре общества и организации государственности. Отсюда становится понятным интерес к конкретным способам ограничения института королевской власти органами сословного представительства в работах английских классиков политико-правовой мысли в Новое время. К XVII в. -- столетию Английской буржуазной революции -- теоретический аспект концепции ограниченной (или парламентарной) монархии в достаточной мере вызрел и принес вполне заслуживающие упоминания плоды в сфере политической проблемы избрания наилучшей формы государственного устройства, хотя в духе своего времени он был всё еще одет в религиозную оболочку христианства. В период подъема движения Реформации (примерно с начала XVI в. и до середины XVII в.) политическими мыслителями были сформулированы три базовые функции «христианского государства», к каковым относились: поддержание внутреннего порядка посредством отправления правосудия, защита населения от иноземных захватчиков и, возможно самое главное, принуждение к религиозной ортодоксии, то есть контроль над свободой совести людей во имя спасения заблудших душ от вечного проклятия. Эта последняя обязанность, предполагающая «взаимопроникновение небесного и мирского царств», была явно позаимствована из раннехристианского мировидения, где подчеркивалось особое предназначение государя как служителя истинной церкви. На протяжении Средних веков монархи видели себя на «переднем крае» защиты христианской веры, но значимость этой священной обязанности светских властителей достигает совершенно небывалых высот в период наивысшего расцвета протестантского движения эпохи Реформации См., например: Medieval Political Theory -- A Reader: The Quest for the Body Politic, 1100-1400 / ed. by C. J. Nederman and K. Langdon Forhan. N. Y., 1993. P. 14. См. также: Shennan J. H. Government and Society in France, 1461-1661. London, 1969. P. 13-14..

В политической мысли первой половины XVII в. общераспространенные взгляды на природу и цели государства были глубоко отличными от либерализма и толерантности политических концепций наших дней, и ограничение власти монарха предусматривалось здесь не столько в пользу подданных или парламента, сколько в пользу церкви. Данное мировоззрение, вызревавшее веками и принимавшееся большинством априори, было убедительно сформулировано в середине XVII в. английским пресвитерианским священником и плодовитым ученым-теологом, служившим во времена революции капелланом в парламентской армии, а после Реставрации 1660 г. ставшим религиозным нонконформистом, Ричардом Бакстером (1615-1691). Его интеллектуальный габитус представлял собой традиционную для английских протестантов эпохи Реформации смесь кальвинизма и перипатетизма, и хотя он враждебно относился к роялистам и англиканам, однако разделял многие из их аргументов в заочной полемике с Томасом Гоббсом. В своем труде «Священное государство» (A Holy Commonwealth, 1659) -- классическом произведением английской пуританской литературы -- Р. Бакстер совершенно недвусмысленно утверждал, что любое правительство, в котором отсутствует эффективная исполнительная власть, не может быть суверенным, а основная цель всякого преходящего земного правительства -- способствовать вечному благоденствию людских душ и прославлению Господа. В Божественном государстве воздаяние чести и угождение Господу, а в равной мере и спасение человеческих душ являются главными целями, в то время как физическое благополучие людей оказывается целью, им подчиненной. Повседневные мирские усилия правителя ценны только в том случае, если они уготовляют человека к загробной жизни, а присущий большинству исторических правительств авторитаризм устанавливал этот базовый долг общества в отношении лиц любого звания и общественного положения. Однако вне истинной церкви не могло быть спасения души, и поэтому английский мыслитель всегда оставался твердым сторонником обязательного основания национально-церковной общности в пуританском духе. Для Бакстера, так же как и для его средневековых предшественников, и для многих его современников, церковь и государство являлись двумя взаимосвязанными аспектами одного и того же объединенного сообщества: политическое и церковное здесь было одним. Долгом государства было поддерживать церковь в ее работе по прославлению Бога и в ее заботе о спасении человеческих душ. «Самым счастливым государством будет то, -- отмечал Ричард Бакстер, -- которое в наибольшей степени достигает целей правительства и общества, являющихся общественным благом, особенно в вопросах попечения о вечности и угождения Богу, Абсолютному Господу и Царю всего сущего...» Baxter R. A Holy Commonwealth / ed. by W. Lamont. Cambridge, 1994. P. 127-128. См. также: Schlatter R. Richard Baxter and Puritan Politics. Rutgers, NJ, 1957. P. 23.. Следует отметить, что религиозные (неважно, искренние или нет) и династические заботы европейской политической элиты глубоко затрагивали огромные массы подвластного населения, особенно когда дело доходило до применения мер организованного государственного насилия против своих соседей. Как весьма точно подметил один современный ученый, «война и дипломатия велись немногими в интересах многих, чье молчаливое согласие было всем, что от них требовалось» War, Diplomacy and Imperialism, 1618-1783 / ed. by G. Symcox. N. Y., 1974. P. 3..

Более традиционный светский вариант теории ограниченной монархии содержится в трудах старшего коллеги и приятеля Ричарда Бакстера, пресвитерианского богослова и политического мыслителя, принявшего сторону парламента, Джорджа Лоусона (ок. 1598-1678). Как и в случае Р. Бакстера (заимствовавшего у Лоусона немалое число аргументов), приверженность Дж. Лоусона пресвитерианству не помешала ему занять идейную позицию, которая сближала его с англиканскими критиками философской концепции Т. Гоббса. Наиболее значительная работа Джорджа Лоусона «Политика священная и гражданская» (Politica Sacra et Civilis, 1660), содержавшая в себе радикальные идеи революционной поры, но также отчасти возрождавшая политические и церковные идеи Марсилия Падуанского, впервые была опубликована в 1660 г. и переиздана в 1689 г., то есть в те два ключевых для английской истории момента, когда сама структура национального государства перестраивалась заново. В каждом из этих случаев монархи ждали исхода конституционных дебатов и прояснения расклада военных сил, предполагая, что институты исполнительной власти будут возвращены к состоянию, существовавшему в Англии перед началом Гражданской войны. Дж. Лоусон подчеркивал, что пишет для простых читателей, предлагая свое понимание происхождения и развития соответствующего механизма управления как церкви, так и государства, англичанам, которые были утомлены нестабильностью, конфликтами и неопределенностью, вызванными войнами и последующим «междуцарствием» (1649-1660) См. подробнее: Lawson G. Politics Sacra et Civilis / ed. by C. Condren. Cambridge, 1992. P. IX-XVIII..

Принципиальный вклад Дж. Лоусона в конституционные дебаты XVII в. состоял в том, чтобы отнять право на сопротивление у официальных органов, которые, как предполагалось, представляют всех подданных, и закрепить это право вместе с источником всего суверенитета за всем сообществом в целом. Таким образом, он провел принципиальное и фундаментальное различие между правительством как набором согласованных политических институтов и единым народом, чье объединенное сообщество и статус как особого юридического лица остается неизменным, даже если сбившееся с правильного пути правительство могло быть распущено. Личное величие или использование суверенитета задействовали законодательную, судебную и исполнительную функции власти, хотя конкретная форма, которую принимает правительство, может быть различной См.: Lawson G. Op. cit. P. X.. Такое личное величие могло воплощаться в личности правителя, который использовал суверенитет в форме некоего узуфрукта либо иной формы делегирования полномочий, однако истинное величие или фундаментальный суверенитет были неотъемлемой собственностью народа. Лоусон настаивал на том, что истинное величие не может быть утеряно сообществом или отчуждено у сообщества, пока само сообщество остается сообществом; и подчиняться этому следует, пока сообщество не будет уничтожено. С другой стороны, подчинение личному величию было обязательным только до тех пор, пока король жил и правил в согласии с законом, «но после его смерти, или при проявлении [признаков] тирании, или действиях, направленных на разрушение принципиальных установлений конституции он перестает быть сувереном и обязанность [подданных] по отношению к нему также прекращается» Lawson G. Op. cit. P. 226..

В понимании Дж. Лоусона «протополитическое» сообщество было юридическим лицом, совершенно отличным от официальных и формализованных институтов парламента или церкви. Неформальные ассоциации семей, родов и соседей первоначально добровольно вызвались объединиться в единое корпоративное образование для их взаимной «безопасности, помощи, удобства», при этом всегда уважая «[право] собственности на имущество, свободу людей, равенство членов [общин]» Lawson G. Op. cit. P. 25, 29.. По мнению Лоусона, сообщество могло совершенно свободно устанавливать любую форму правления, какую оно пожелает, однако если власть должна была быть предоставлена более чем одному человеку, как это предусмотрено английской политической формулой «король, лорды и общины», то необходимо помнить, что суверенитет не мог быть разделен тем же способом. Другими словами, такое «многочленное» правительство образовывало единое моральное единство, объединяющее правосудные, законодательные и исполнительные функции -- точно так же, как «протополитическое» сообщество было чем-то большим, чем простой суммой отдельных членов См. подробнее: Tierney B. Religion, Law, and the Growth of Constitutional Thought, 1150-1650. Cambridge, 1982. P. 99-100.. Таким образом, если вышеупомянутые составные части «английского суверена» вступали в конфликт, как это нередко происходило в Англии после событий 1642 г., то правительство должно было быть распущено, а властные полномочия установить новое правительство должны возвратиться к первоначальному сообществу. Дж. Лоусон отвергал идею, что члены парламента могут утверждать свое превосходство над королем, как в действительности имело место в 1642 г., и при этом оставаться верными установлениям власти, учрежденным древней английской конституцией. Обе палаты парламента не могут «осуществлять обычные властные полномочия короля, хотя они могли использовать его имя и делали это вопреки его согласию. Если они утверждают, что его власть была утрачена и перешла к ним, то это было бы трудно доказать» Цит. по: Franklin J. H. John Locke and the Theory of Sovereignty. Cambridge, 1978. P. 78.. Ни король, ни легислатура, согласно конституции, не могли действовать одна без другой, но, поскольку прежнее правительство на данном этапе распалось, то отдельные лица, хотя и оказались у власти посредством узурпации, получили право исполнять властные полномочия, тем более что новое правительство взяло курс на приращение общественного блага. Однако даже и в этом случае личное величие узурпирующего власть лица не могло претендовать на легитимность до тех пор, пока не заручилось молчаливым или явно выраженным согласием всего сообщества. Подлинное величие никогда не могло быть отчуждено представительным собранием или монархом, хотя при нормальном положении дел сообщество всецело полагается на своих должностных лиц в деле смены правительственного курса, особенно в случае возникновения проблем в государстве. Даже правительства, созданные завоеванием, не могли претендовать на легитимность до тех пор, пока не получали согласия сообщества; всякое «личное величие» подлежало отчуждению на условиях, установленных основным и неотъемлемым «истинным величием» народа Подробнее см.: Condren C. George Lawson's Politica and the English Revolution. Cambridge, 2002..

§ 2. «Республиканцы» в политико-правовой мысли XVII в.