Характеристика романа Воннегута "Бойня номер пять"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Оглавление

Введение

Глава 1. Особенности Американской военной литературы

Глава 2. Авторское видение войны в романе К. Воннегута «Slaughterhouse-five»

2.1 Война - как «Бойня 5»

2.2 Война - как «Крестовый поход Детей»

2.3 Война - как «Танец со смертью по долгу службы»

Заключение

Список используемой литературы

Введение

В США отношение к опыту Второй мировой войны и, соответственно, вообще к феномену войны со стороны интеллектуалов, в том числе и литераторов, неоднократно менялось. Изменение претерпевала и самa манера письма о войне. Вторая мировая война стала зеркалом, в котором последовавшие за ней эпохи обнаруживали себя и свои проблемы, или удачной метафорой, с помощью которой художник мог наиболее адекватно передать собственное мировидение.

Надо заметить, что американскую землю Мировые войны затронули наименьшим образом и своей сопричастности к разгрому фашизма Американцы в целом не ощущали. Это предопределило особенности Американской военной прозы, уникальность ее тематики, художественных моделей и принципов изображения войны. Но почему же в стране меньше всего подвергшейся разрушению интерес к военной прозе не угасает на протяжении многих десятилетий и сохраняет свою актуальность, по сей день?

Дело в том, что с самого своего зарождения роман о Второй мировой войне развивается в условиях острого идейного противоборства. Американское правительство приложило немало усилий для того, чтобы насадить в литературе культ «идеалов американского милитаризма», взрастив целую армию писателей, воспевающих «романтику» солдатского ремесла и грубо искажающих подлинную роль США в военных конфликтах современности. Такая литература существовала уже в годы войны, но получила особенно интенсивное развитие в периоды внутриполитических кризисов, вызванных агрессией США в Корее, а затем во Вьетнаме. Полемика между писателями, выступавшими против войны, и провозвестниками особой исторической и военной миссии США составляет важный, идейный узел в развитии американского романа и делает его остро социальным.

В 1977 г. Уильям Стайрон опубликовал статью «Прощай, оружие!», где сопоставляется духовный и психологический опыт ветеранов трех войн, в которых участвовали США. С точки зрения Стайрона, война во Вьетнаме не так уж разительно отличается от антифашистской войны, «если взглянуть и на ту, и на другую с точки зрения рядового солдата». Стайрона тревожит, что, по мере того как Вторая мировая война все больше становится воспоминанием, происходит романтизация событий, что помогает оправдать и агрессию во Вьетнаме. Вторая Мировая война в литературе зарубежных стран. / Отв. ред. П.М. Топер. М.: Наука, 1985. C. 530.

Таким образом, в процессе эволюции романы о Второй мировой войне все явственнее принимали аналитический характер, тяготея не столько к достоверности свидетельства, сколько к размышлению над важнейшими тенденциями общественного опыта Америки, наиболее отчетливо выявленными историей той уже далекой войны. Восстановление же истории духовного бытия нации требует обращения к интеллектуальному и художественному творческому наследию, поскольку оно является своеобразным отражением их образа мыслей. Таким, по сути, является и роман Воннегута - это не просто воспоминания о прошедшей войне - это призма, через которую он дает возможность читателю сопоставить Америку середины шестидесятых с ее позором -- Вьетнамом, Дрезденскую катастрофу и антиутопический Тральфамадор с его «разумными и счастливыми» обитателями, просто не принимающими в расчет живую человеческую жизнь, и отрицающими существование свободной воли.

Таким образом, объектом данного исследования является восприятие творческой интеллигенцией Америки сер. ХХ века феномена войны. Предметом исследования является материал романа Курта Воннегута «Slaughterhouse-Five Or The Children's Crusade. A Duty-dance with Death», так как в нем с необыкновенной остротой передается пересечения частного бытия с движением истории, или, говоря знаменитыми словами Герцена он служит примером «отражения истории в человеке».

Цель: В данной работе на примере одного текста -- романа Курта Воннегута “Бойня номер пять, или Крестовый поход детей” -- мы попытаемся показать, как литература конструирует определенный образ войны, как феномена исторического и культурного значения. Для достижения указанной цели поставлены следующие задачи:

- дать общий анализ американской военной литературы второй половины ХХ века и показать эволюцию этой темы;

- выявить характерные черты американской военной прозы и причины ее своеобразия;

- раскрыть эти характерные черты на примере романа К. Воннегута «Бойня № 5», показать преемственность в американской литературе;

- выявить основные темы романа, отражающие авторское видение войны и показать новаторство писателя в этой сфере;

- показать индивидуальное своеобразие восприятия войны и видение ее места в истории цивилизации.

При написании курсовой работы нами были использованы следующие методы научного исследования:

- Биографический метод;

- Культурно-исторический метод;

- Социологический метод;

- Метод литературной герменевтики;

- Формальный метод;

- Структурный метод;

Структура работы обусловлена предметом, целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав и заключения. Введение раскрывает актуальность, теоретическую значимость работы, объект, предмет, цель, задачи и методы исследования. В первой главе представляется целесообразным рассмотреть общие тенденции американской литературы, посвященной Второй мировой войне прежде всего конечно пацифистской направленности. Во второй главе анализируется собственно роман: в первом параграфе рассматривается разрушительный аспект войны и вскрываются исторические и мифологические корни всех войн. Второй параграф посвящен так называемой детской теме и последствиям, которые оказывает война на несформировавшееся детское сознание, и, наконец, третий параграф посвящен темам судьбы и свободной воли. В заключении подводятся итоги исследования, формируются окончательные выводы по рассматриваемой теме.

Глава 1. Особенности Американской военной литературы

Война стала важнейшей темой искусства в двадцатом веке, определила личные судьбы и сформировала художественные индивидуальности многих писателей. Разными были условия и последствия войн для каждой из стран, однако, их художественное воплощение в разных литературах имеет и общие, типологические, черты как в проблематике и пафосе, так и в поэтике. Безусловно, со временем происходит эволюция и тематики, и формы военного романа, однако эта эволюция имеет под собой прочный фундамент - творчество писателей предшествующих поколений. Все новые темы, идеи и концепции сложившиеся в литературе после Второй мировой войны, на самом деле, результат переосмысления военного опыта и его видения предшествующими поколениями.

Таким образом, прежде чем перейти к анализу собственно американской военной литературы, необходимо упомянуть несколько романов, посвященных Первой мировой войне, которые и стали фундаментом для всей военной литературы. В них впервые прозвучали те идеи, которые впоследствии будут развиты и станут ключевыми для военной прозы. Так роман Анри Барбюса "Огонь" стал первой правдивой книгой о войне, написанной ее участником, рядовым солдатом, постигшим бессмысленную жестокость чудовищного кровопролития. Уже в романе Барбюса происходит развенчание мифов о героизме, патриотизме, о войне как способе восстановления справедливости и разумного порядка вещей - т.к. убийство, согласно автору - всегда гнусно, какими бы идеями оно не прикрывалось. Барбюс А. Обращение к студентам и интеллигентам молодого поколения (Речь на Международном антивоенном конгрессе студентов в Брюсселе 29--31 декабря 1934 г.) // Иностранная литература. 1974. № 12. С. 235.

О Первой мировой войне написаны десятки книг, но лишь 3 из них, вышедшие после романа "Огонь" А. Барбюса почти одновременно (1929), выделяются среди остальных своей гуманистической и пацифистской направленностью: "Прощай, оружие" Э. Хемингуэя, "На Западном фронте без перемен" Э.М. Ремарка и "Смерть героя" Р. Олдингтона.

Особенно примечательно то, что один из этих романов, написан американским писателем, ведь Первая мировая война не коснулась территории США. Однако романы Хемингуэя стали значительной вехой в истории военной литературы, ведь именно благодаря ему появился термин «потерянное поколение», который отражает наиболее ярко губительные последствия войны для человеческой личности. Но в контексте данной работы наиболее важна другая идея - идея фатализма, т.е. наличие каких-то непознаваемых сил, не связанных с человеком, безразличных по отношению к нему, что созвучно экзистенциализму.

Ремарк также впервые поднимает очень серьезную тему, так как его герои - это отнюдь не доблестные солдаты, а юноши, можно сказать, со школьной скамьи. Однако их биография началась сразу с кульминации, с максимального перенапряжения душевных и физических сил, с тяжелейшего испытания, к которому они оказались абсолютно не подготовленными. Война навсегда выбила их из привычной колеи, определила склад их мировоззрения -- обостренно трагический.

Более того, в романе Ремарка все настойчивее звучит идея о бессмысленности человеческой жизни. Еще явственней эта мысль отражена в романе Ричарда Олдингтона "Смерть героя". В отличие от Ремарка и Хемингуэя, он уже задается вопросом - почему разразилась война, кто несет за это ответ? "Весь мир повинен в пролитой крови" История зарубежной литературы ХХ века: 1917-1945 М.: Просвещение, 1984. С. 126., - делает заключение автор, а самоубийство главного героя становится своеобразным признанием неспособности человека изменить мир, слабости и безысходности. Все эти темы, впервые озвученные в романах, посвященных Первой мировой войне, впоследствии будут переосмыслены писателями нового поколения.

Приступая к анализу эволюции американского романа о войне, необходимо оговориться, что это явление крайне неоднородное как в эстетическом, так и в идеологическом смысле. За кажущейся целостностью скрывается принципиальная несхожесть восприятий и оценок военного опыта страны, а кроме того, и различие эстетических форм, в которых выражается этот опыт. Причем с ходом времени эта несхожесть становится все более явственной. Что касается образа войны, сложившегося в американских романах после Второй мировой, он хотя и наследует опыту предшествующих поколений, но при этом отличается резким своеобразием в силу ряда причин. Картина, встающая перед читателем этих книг, не похожа на изображение войны ни в советской, ни в европейской литературе. Эти различия предопределены историческим опытом США в годы Второй мировой войны.

Как известно, США вступили в войну последней из великих держав -- после нападения Японии на Пёрл-Харбор, к тому же до высадки союзников во Франции два с половиной года спустя для миллионов американских солдат гитлеровская Германия оставалась лишь потенциальным противником. Многомиллионная американская армия соприкоснулась с немецким фашизмом только тогда, когда исход войны был предопределен и в самих странах фашистского лагеря начался массовый процесс разочарования в нацистской идеологии. Как следствие, в американском пацифистском романе, в отличие от европейского, не столь отчетливо прослеживается антифашистская направленность (если не брать в расчет творчество Э. Хэмингуэя, который прошел Вторую мировую военным корреспондентом на европейском театре военных действий).

И так как у них не было чувства сопричастности к разгрому фашизма, писатели США, коснувшиеся темы войны, обостренно почувствовали тоталитаристские тенденции внутри собственной страны и собственной армии, и вплоть до самого последнего времени главное историческое содержание этой войны -- разгром фашизма -- словно бы исчезало из их поля зрения. Гиленсон Б.А. История литературы США : учеб. пособие для вузов. М.: Академия, 2003. С. 645. Конечно, когда стали появляться протоколы Нюрнбергского процесса, документы, фотографии и уцелевшие дневники жертв фашизма, Америка открыла для себя подлинную правду о том, что происходило в годы оккупации за океаном.

Но все-таки это была «боль других», а для американцев, вернувшихся с войны, главным было понять, почему рухнули их юношеские представления о героике, о долге, о демократии, которую необходимо защитить. Почему армия оказалась машиной, подавляющей в человеке все человеческое, делающей его безликим автоматом, который не волен распоряжаться своими действиями и своей судьбой? Они погибают, так и не осознав, во имя чего их заставили воевать. Указ. соч. С. 478.

Кроме того, послевоенные десятилетия ознаменовались для Америки чудовищным ростом военно-промышленного комплекса и непрерывным нарастанием угрозы новых войн -- малых и больших. И все это, конечно, сказывалось, на особенностях изображения, на всем идейном и эстетическом содержании американского романа о войне, а также не давало этой теме потерять актуальность многие десятилетия.

Подлинную историю американского романа о Второй мировой воине следует начинать с двух произведений, созданных тогдашними дебютантами, пришедшими в литературу из воевавшей армии,-- это «Нагие и мертвые» (1948) Нормана Мейлера и «Отныне и вовеки веков» (1951) Джеймса Джонса. Эти романы появились не на пустом месте, а как бы увенчали усилия целого ряда прозаиков, выступивших сразу после войны и хотя бы на некоторое время придавших роману о войне важность едва ли не самого значительного художественного явления в реалистической американской литературе. Важной особенностью обоих романов является то, что хотя война как таковая в них и присутствует, она -- скорее фон, как экзистенциальная ситуация, выявляющая социальные проблемы послевоенной Америки. Аствацатуров А.А. Молчание абсурда в романе Курта Воннегута «Бойня номер пять» // Воннегут К. Бойня номер пять, или Крестовый поход детей. СПб.: Азбука-классика, 2000. С. 8.

Экзистенциалистские веяния, начавшие проникать в США сразу после 1945 г., особенно глубоко затронули творчество этих писателей. В их произведениях войны изображены как события, выявившие подлинный характер человеческих отношений, в которых господствует отчужденность, и эта идея была специфически американской. Они выступают не только, и не столько против фашизма, сколько против доктрины «права сильного», который не нуждается в этических оправданиях своих действий - доктрины, которую проповедует их собственная военная машина. Вторая Мировая война в литературе зарубежных стран. / Отв. ред. П.М. Топер. М.: Наука, 1985. С. 517. «Нагие и мертвые», по сути, представляют собой философски обобщенное повествование, в котором человек остается один на один с таинственной, непроницаемой действительностью, где куда больше врагов, чем союзников, где бушуют темные, скрытые силы, против которых сопротивление бесполезно. Рациональное начало терпит поражение в столкновении с абсурдной действительностью. Еще одно свидетельство этому -- роман Джонса «Отныне и вовеки веков» (1951), так как в нем еще трагичней звучит мысль об обреченности человека, оказавшегося пленником системы подавления и обесчеловечивания, какой предстает в его романе армия.

Еще одной вехой американской военной прозы является роман И. Шоу «Молодые львы». Первоначально, роман был воспринят как произведение, обличающее гитлеризм, и лишь впоследствии выявилась подлинная природа предложенных Шоу обобщений. Ведь, по сути, антифашистским роман может быть назван только с существенными оговорками. Дело в том, что герой романа в собственной армии открывает явления, почти аналогичные фашизму, и выясняет, что армия -- «это прежде всего система подавления радикальных настроений и социального недовольства, присущего очень многим американским призывникам 1941 г.» Писатели США: Краткие творческие биографии. / Отв. ред. Я. Н. Засурский. М. Радуга, 1990. С. 490.. Происходит крушение иллюзий, развеянных повседневной жестокостью и тотальной несвободой, которую олицетворяет казарма. Роман Шоу был одним из первых произведений, в которых наметились специфически американские черты восприятия и осмысления уроков Второй мировой войны.

Еще одним писателем, работавшим в жанре реализма, является Д. Херси, автор таких книг как «Хиросима», документальной книги «Стена», где рассказывается о восстании в варшавском гетто, и романа «Возлюбивший войну». Об этом романе хотелось бы упомянуть особо, так как он созвучен одному из сюжетов описанных Воннегутом в «Бойне» - а именно рассказ о военном летчике, превратившем убийство в свою профессию, и в общем-то, равнодушном к тому, с кем и во имя чего ему приходится воевать. В своем романе Д. Херси развенчивал милитаристские штампы и стереотипы. Подобно Д. Херси, К. Воннегут конструирует подобный сюжет в «Бойне» - «The gutless wonder», где война показана, как планомерное истребление, осуществляемое роботами, которые только притворяются людьми.

Все вышеупомянутые романы, основываются на почти документально достоверном описании будней армейской службы и фронта, фронт предстает как своего рода модель жизни американского общества в целом.

Но почти одновременно с появлением книг Н. Мейлера, Дж.Джонса, И. Шоу в США возник и милитаристский роман, содержащий грубо тенденциозную интерпретацию истории. Наиболее характерными образцами этого жанра являются произведения Роберта Пауэлла и Германа Вука. Оба эти писателя были участниками войны, и поэтому их книгам не отказать в достоверном изображении казарменной жизни и фронтовых будней, если иметь в виду точность деталей, описание повседневности войны или характерные черты армейского распорядка. Вся эта «правда факта», впрочем, не меняет идейной сущности романов Р. Пауэлла и Г. Вука, преследующих цель оправдать милитаризм как единственно верную политическую ориентацию для США, на которые якобы, и возложена историческая миссия защиты истинной демократии от посягательств фашизма, а впоследствии -- от «коммунистической угрозы» История зарубежной литературы ХХ века: 1917-1945. М.: Просвещение, 1984. С. 275..

«Мятеж на Кейне», несомненно, заключает в себе проповедь милитаризма, и воздействие этой книги на миллионы читателей тем опаснее, что Г. Вук оправдывает милитаризм, спекулируя на таких понятиях, как необходимость действенного отпора фашизму, защиты демократических завоеваний с оружием в руках. Г. Вук точно уловил основную слабость романа о войне: ненависть к казарме у Н. Мейлера и Дж. Джонса была столь глубокой, что и армия в целом воспринималась ими только как инструмент подавления личности, а ее значение в деле разгрома гитлеризма упускалось из виду.

Безусловно, наличие двух крайних точек зрения на войну не могло не придавать военному роману особой актуальности, и полемика между писателями милитаристами и антимилитаристами не угасала на протяжении многих десятилетий. Однако критики считают, что романисты, принадлежавшие к данной плеяде, остались, в целом, приемниками настроений и художественных верований 20-х и 30-х годов, не сумев пойти дальше и выразить приобретенный на войне опыт в новых идейных и эстетических категориях, как это удалось сделать писателям «потерянного поколения». Именно поэтому, на взгляд критиков, своеобразный «бум» романа о войне, наблюдавшийся к концу 40-х годов, оказался недолговечным. Вторая Мировая война в литературе зарубежных стран. / Отв. ред. П.М. Топер. М.: Наука, 1985. С. 528.

Однако 60-е годы ознаменовали серьезный сдвиг в развитии американского романа о войне. Произошло это закономерно. Роман-свидетельство к этому времени исчерпал свои творческие возможности. Заключенная в нем истина о военном опыте рядового американца была выявлена в полной мере, неизбежными становились повторы, выглядевшие банальностью. С одной стороны, наметились приметы кризиса прозы о войне и началась затяжная полоса творческого упадка, а с другой стороны, наметилось новое восприятие опыта и уроков минувшей войны. Она теперь сопоставлялась с другой войной, гораздо больше тревожившей американское общественное сознание,-- с войной во Вьетнаме. Вызвавшая массовое движение протеста вьетнамская авантюра США вновь побуждала всерьез задуматься над природой милитаризма, осознать это явление как неотъемлемую часть социальной жизни страны. Постоянно ощущавшееся в атмосфере США 60-х годов присутствие Вьетнама и жгучая актуальность проблем, лишь обострявшихся по мере эскалации агрессии, несомненно, наложили свой отпечаток на военный роман того времени.

Но качественное преобразование жанра было вызвано в первую очередь иными причинами, о которых верно сказал известный критик А. Кейзин в статье «Военный роман -- от Мейлера до Воннегута» (1970): «За те двадцать пять лет, когда мы не могли вновь и вновь не задумываться о Хиросиме, Освенциме, Дрездене, тридцати миллионах погибших, угрозе всеобщего атомного разрушения, Вторая мировая война стала совсем другой войной... Война как историческая реальность, обладающая конкретным временем и пространством, как событие, которому литература «воздавала должное», уступила место апокалиптическому предчувствию гибели, быть может, уже ожидающей человечество, и ощущению постигнутой тогда взаимной враждебности каждого и всех» Цит. по: Вторая Мировая война в литературе зарубежных стран. / Отв. ред. П.М. Топер. М.: Наука, 1985. С. 540..

Именно поэтому в 1960-е годы формируют совершенно иной образ Второй мировой войны. Ее опыт по-прежнему сохраняет свою актуальность, но его оценка оказывается намного более сложной и неоднозначной, и это принципиально. Ощущение нереальности, абсурдности, разрыва привычных связей -- вот основные составляющие отношения ко Второй мировой войне, которое обнаруживается в американских романах 1960 -- 1970-х гг.: “Уловке-22” (1961) Джозефа Хеллера, “Бойне номер пять” Курта Воннегута и “Радуге гравитации” (1973) Томаса Пинчона. Эти тексты объединяет представление их авторов о непостижимости мира, безразличного к человеку, и о бессилии разума.

Хеллер, Воннегут и Пинчон в своем понимании войны ориентируются уже не на Хемингуэя, как Мейлер и Джонс, а на Луи-Фердинанда Селина, продемонстрировавшего в романе “Путешествие на край ночи” (1932) чуждость идеологических стереотипов культуры. Следуя традиции Селина, Хеллер, Воннегут и Пинчон обнажают механизмы современной культуры, показывая, что она зиждется на принципах власти и насилия (войны). История зарубежной литературы ХХ века: 1917-1945. М.: Просвещение, 1984. С. 267. Долг солдата, патриотизм, героизм, братство воинов -- всего лишь опасные заблуждения, пустые риторические приемы. Отрицание культуры, отождествляемой писателями 1960-х годов с идеей господства, заставляет их отказаться от принципов письма, которых придерживались их предшественники. Традиционному роману с разработанными сюжетными линиями они (главным образом это касается Воннегута) противопоставляют фрагментарность текста, разорванность сюжетных линий, нарушение причинно-следственных связей. Сама возможность и правомерность искусства подвергается здесь сомнению.

Эта трансформация произошла уже в романе Хеллера «Пункт 22» (1961), открывшем новую страницу в американской прозе о войне. Повествуя о войне, Хеллер коснулся важнейших закономерностей «массового общества», в котором властвует военно-промышленный комплекс, с помощью созданной им бюрократической системы осуществляющий жестокое насилие над человеком и закрепляющий принцип тотального отчуждения в качестве фундаментальной основы бытия. Система «разумного» мира способна не просто подмять и искалечить человека, она может вычеркнуть его из жизни, даже если тот еще не погиб.

Подобно Хеллеру, Воннегут ограничивает сферу романа о войне одной конкретной военной операцией, но избранный им ракурс изображения позволяет коснуться важных философских, социальных, этических проблем, которые поставили перед человечеством уроки войны, да и осмыслить сам военный материал по-новому, нетрадиционно. П. Джонс в своей монографии о военном романе называет книгу Воннегута лучшим американским произведением о Второй мировой войне, поскольку в «Бойне номер пять», по его мнению, глубже всего показан характер этой войны и ее смысл для общественной истории XX столетия. «Война представляла собой разрушение, доведенное до предельных стадий благодаря непрерывно возрастающему техническому потенциалу,-- пишет исследователь,-- и поэтому она закономерно стала метафорой банкротства цивилизации в наше время» Вишневский С.К. Когда реальность абсурдна // Иностранная литература. 1975. № 1. С.154-200; 1975. № 2. С. 168..

Обращение Воннегута к теме Второй мировой войны вполне закономерно и обусловлено внутренней потребностью писателя поведать о своем собственном опыте и предупредить человечество о грозящей катастрофе. В январе 1943 года Воннегут добровольцем записывается в армию. Ему на тот момент, так же как и его герою, Билли Пилигриму, шел двадцать первый год. Именно этот возраст считается возрастом совершеннолетия в Америки, т.е. и Воннегут и Билли Пилигрим считались взрослыми, сформировавшимися личностями с точки зрения закона. Однако на практике дело обстояло несколько иначе; оба они были вчерашними школьниками, впитавшими школьные истины и не имеющими еще собственного опыта. Едва ли их можно было назвать зрелыми людьми с четким мировоззрением и взглядом на жизнь. Многих удивило то, что Воннегуту, столь яро пропагандирующему пацифизм в своих произведениях, так легко далось решение пойти воевать. Отчасти, это было связано с теорией идеализма, которую Воннегут впитал в бытность свою учащимся публичной школы. Для Воннегута, Америка 30х гг., как он сам признавался, была нацией идеализма и пацифизма. В шестом классе, по словам писателя, его учили испытывать гордость от сознания того, что Америка обладает сотней тысяч солдат регулярной армии. «I simply never unlearned junior civics. I still believe in it». Однако, получив печальный военный опыт и пережив бомбардировку Дрездена, он видит войну совсем в другом свете, и именно этот опыт навсегда отвратил Воннегута от всех войн и сделал его убежденным пацифистом.

Несмотря на то, что книга написана, прежде всего, как антивоенная в ней нет батальных сцен и, хотя ужасы войны в ней все же описаны, но центральное событие, бомбежка Дрездена, в романе пропущено. Возникает вопрос почему? Дело в том, что реалистический военный роман к этому времени исчерпал свои творческие возможности, все уже было сказано и описано, и Воннегуту необходимо было показать свой аспект войны, а именно пустоту и смерть. Говорить об этом прямо невозможно, единственный способ написать о бомбардировке -- пропустить ее. Мы видим то, что происходило до нее, и то, что происходило после. Бомбардировка Дрездена остаётся в романе именно тем, чем она и является -- чёрной дырой, пустотой. Облачённая в слово, пустота утратила бы свой статус. Harris Charles B. American Novelists of the Absurd. New Haven: College & Up, 1971. Р. 78. Ее возможным вербальным эквивалентом в романе может быть только абсурдное слово, бессмысленное птичье чириканье “ Poo-tee-weet?”. Конечно, война-«бойня» тоже присутствует в книге: «Derby described the incredible artificial weather that Earthlings sometimes create for other Earthlings when they don't want those other Earthlings to inhabit Earth any more. Shells were bursting in the treetops with terrific bangs, he said, showering down knives and needles and razorblades. Little lumps of lead in copper jackets were crisscrossing the woods under the shellbursts, zipping along much faster than sound» Vonnegut K. Slaughterhouse-five. New York.: Random House, 2009. P. 73.. Однако вся военная часть романа - лишь фон - информация к размышлению не только и не столько о войне, сколько о человеке и человечестве.

Воннегут также упоминает и о нацистской машине уничтожения, о концлагерях, о рабском труде, описаны свечи, сделанные из жира уничтоженных фашистами евреев, цыган, бродяг и прочих врагов режима. Однако ужасы фашизма упомянуты как бы вскользь, об этом ему, в частности, рассказывает профессор Чикагского университета. Но в ответ повествователь только повторит; “I know, I know. I know.” Указ. соч. P. 8. Все дело в том, что Вторая мировая война ожесточила людей, и это было естественным процессом, своего рода проявлением борьбы за существования, только те, кто способен сохранить здравый смысл в условиях хаоса, способны будут выжить. К тому же Американцам фашизм и концентрационные лагеря были знакомы лишь понаслышке, это не была их борьба. Поэтому писать о войне как раньше уже было невозможно, и Воннегут решает воздействовать главным образом не на чувства читателя, а на разум. Прежде всего, он придает новую форму повествованию, которая наиболее адекватно соответствует тому состоянию, которое человек испытывает на войне. Сам Воннегут определил его так: «This is a novel somewhat in the telegraphic schizophrenic manner of tales of the planet Tralfamadore, where the flying saucers come from» Указ. соч. P.1..

Из всего выше написанного, можно сказать, что эти темы не были новыми для американской военной литературы. Принципиально новым являлось то что, на смену свидетельству, обогащенному емкой символикой, пришел другой тип художественного обобщения -- гротеск и аллегория. Перед читателем раскрывается гротескная реальность, сконструированная из стереотипов современной рассудочно-репрессивной культуры. Соответственно война, трактуемая как проявление разума-культуры, изображается в крайне карикатурных формах. Аствацатуров А.А. Поэтика и насилие (о романе Курта Воннегута "Бойня номер пять») // Новое лит. обозрение. 2002. № 58. С. 211.

Романы Воннегута и Хеллера оказали заметное влияние на все дальнейшее американское искусство, так или иначе связанное с темой войны. Воннегутовский взгляд на мир обнаруживают, главным образом, тексты, посвященные вьетнамской войне: “Рожденный четвертого июля” (1976) Рона Ковика, “Курьеры” (1977) Майкла Герра и “В поисках Каччато” (1979) Тима О'Брайена. Было бы некоторым преувеличением заявлять, что роман Курта Воннегута “Бойня номер пять” принципиально изменил представление американцев о войне. Он скорее подобрал объективную форму выражения тому чувству, которое все разделяли. После Воннегута говорить о войне так, как это делали Хемингуэй, Мейлер и Джонс, стало невозможным.

Глава 2. Авторское видение войны в романе К. Воннегута «Slaughterhouse-five»

2.1 Война - как «Бойня 5»

В самом заглавии романа «Slaughterhouse-Five» заложены главные его темы: с одной стороны «Slaughterhouse-Five» имеет буквальный смысл и биографическую подоплеку - это скотобойня, в которой автор романа прятался во время бомбежки Дрездена. Но уже на уровне заглавия «slaughterhouse» воспринимается не только буквально, но и приобретает метафорическое значение, которое неоднократно конкретизируется в самом тексте романа. Это не просто сооружение, предназначенное для забоя скота, в процессе сюжетного движения это значение все более отходит на задний план и трансформируется в понятие «massacre», то есть остается бойней, по сути, только не для скота, а для людей. Эта метафора разрастается до космического масштаба, начиная с лунного пейзажа, который напоминает Дрезден после разрушения и достигает вселенского масштаба - разрушение тральфамадорианцами вселенной вследствие взрыва.

Важно отметить, что Воннегут пишет не о действиях нацистов, а описывает только бессмысленные, жестокие акции союзников. Для него в войне нет ни правых, ни виноватых, как пишет Воннегут - «I was a student in the Department of Anthropology. At that time, they were teaching that there was absolutely no difference between anybody… Another thing they taught was that nobody was ridiculous or bad or disgusting. Shortly before my father died, he said to me, “You know-you never wrote a story with a villain in it.” I told him that was one of the things I learned in college after the war» Vonnegut K. Slaughterhouse-five. New York.: Random House, 2009. P. 6.. Это основная позиция автора, поэтому и в романе нет деления на «наших» и «врагов» -- немцы показаны такими же обыкновенными замученными людьми, невероятно уставшими от войны, как и американцы. Нет и победных интонаций в описании последнего года войны, когда, казалось бы, вся атмосфера повествования должна быть проникнута ощущением счастливого исхода войны для персонажей романа. Словом, всего того, что составляет жанровую природу военного романа, в «Бойне» Воннегута нет.

В романе война рассматривается в несколько ином свете, Воннегута, прежде всего, волнует вопрос, который он вкладывает в уста инопланетян; «…why Christians found it so easy to be cruel?» Указ. соч. P. 74.. Именно христианская религия становится символом жестокости. Когда Роберт Вири, рассказывал Билли Пилигриму о разного рода пытках, тот вспомнил распятие, которое висело у него в комнате и в сравнении с которым все пытки просто меркли; «Billy, after all, had contemplated torture and hideous wounds at the beginning and the end of nearly every day of his childhood. Billy had an extremely gruesome crucifix hanging on the wall of his little bedroom in Ilium. A military surgeon would have admired the clinical fidelity of the artist's rendition of all Christ's wounds-the spear wound, the thorn wounds, the holes that were made by the iron spikes. Billy's Christ died horribly. He was pitiful. So it goes» Указ. соч. P. 27..

Воннегут также вписывает войны в историю цивилизации. Дрезденская операция -- лишь частный случай, иллюстрирующий общее правило, оно подтверждается в романе упоминанием крестовых походов и бомбежки Хиросимы, войны во Вьетнаме и прочих военных операций. Причем каждая из упомянутых операций неизменно сопровождается доказательством ее целесообразности. Данную модель поведения человека Воннегут обнаруживает и в библейских притчах, сформировавших миросозерцание европейцев. Саркастическое переосмысление основных христианских догм то и дело встречается на страницах романа. Он ассоциирует историю гибели Содома и Гоморры с дрезденской бойней. Бог, стоящий над миром, воплощение высшего разума, уничтожает эти города. Их жизнь отклонилась от предписанного русла и вступила в противоречие с Его целями. Разрушение Содома и Гоморры вернуло порядок и смысл на землю, устранив то, что не совпало с заданным проектом. По мнению Воннегута, Библия оправдывает принцип насилия над жизнью, размечая в мире схему, где есть главное и подчиненное. Вишневский С.К. Когда реальность абсурдна // Иностранная литература. 1975. № 1. С.178. военный роман крестовый битва

И христианская мораль, по мысли Воннегута, сохраняет основной принцип ветхозаветной. Элиот Розуотер, сосед главного героя в палате для нервнобольных, читает «The Gospel from Outer Space», в котором повествуется о пришельце из космоса, который изучает Евангелие. И лишь ему кажется, что оно проповедует то сочувствие, за которое поплатилась жена Лота, однако неточность евангельских повествований, извращает его истинный смысл и вместо того, чтобы научить людей милосердию к ничтожнейшим из ничтожных, оно на самом деле учило вот чему: “Before you kill somebody, make absolutely sure he isn't well connected. So it goes” Kurt Vonnegut. Указ. соч. Р. 74.. Парадокс истории, следовательно, заключается в том, что все решает сила, и люди линчевали совсем не того, кого надо. Воннегут развивает эту мысль дальше: «And that thought had a brother: “There are right people to lynch.” Who? People not well connected. So it goes» Указ. соч. Р. 75.. Килгор Траут, альтер эго Воннегута в романе, предлагает «правильный» вариант евангельского сюжета, в котором Иисус действительно был бродягой. И тогда Судьба Иисуса меняется на прямо противоположную, то есть его все равно распинают, но - без всякого возмездия. Его мучительная смерть превращается в грандиозное развлечение и только после смерти Иисуса Бог делает его своим сыном и осуществляет возмездие. Таким образом, Воннегут пытается создать собственную этическую систему, основанную на разуме и научном познании мира, а не на мифе.

И, наконец, Воннегут стремится к деистетизации войны и развенчанию мифов о героизме и воинском братстве. В романе демонстрируется несколько растиражированных европейской культурой вариантов героического поведения; вскрываются их общие психологические основания. «Героями» предстают, прежде всего, английские офицеры, попавшие в плен к немцам. Он ориентирует читателей на знакомую по произведениям европейской литературы конвенцию, в соответствии с которой подлинный герой, захваченный врагами, в тяжелейших условиях плена сохраняет чувство собственного достоинства, мужество, силу, помогает слабым, не оставляет попыток сопротивляться, пытается бежать и т. п. Однако эта конвенция, заимствованная в готовом виде, в романе не работает. Уже сцена появления англичан ее разрушает: измученные жуткой войной, голодные американцы встречают в лагере для военнопленных здоровых, бодрых, чистых и сытых английских офицеров, приветствующих их веселой песней. Англичане благородны, они держатся с достоинством в присутствии немцев, ни в коем случае не позволяют себе раскисать -- регулярно делают зарядку, подбадривают опустившихся американцев, пытаются совершить побег. Их уважают немцы, восхищаясь духовной силой и героизмом своих врагов: «The Englishmen were clean and enthusiastic and decent and strong… They were adored by the Germans, who thought they were exactly what the Englishmen ought to be. They made war look stylish and reasonable, and fun» Указ. соч. Р. 65..

Но подлинный смысл этого героизма в романе заключается в его театральности, в его условно-игровом характере. Англичане, попав в плен, устраивают нескончаемый спектакль, выступая в роли героев. Функцию зрителей поначалу выполняют немцы, а затем американцы. В этом спектакле все предельно условно. Как и положено героям, англичане мужественно преодолевают все тяготы плена, хотя в этом нет никакой необходимости, поскольку тюремщики обращаются с ними, как с отдыхающими на курорте. Герои постоянно организовывают побеги, делают подкопы, хотя всем известно, что никуда из лагеря они убежать не смогут. Актерство англичан, которого они сами в себе не замечают, подчеркивается в эпизоде, где в честь прибытия американцев они разыгрывают спектакль, на этот раз сознательно скрываясь под маской вымышленных персонажей. Английские офицеры наслаждаются ощущением власти, возможностью управлять окружающим пространством, проявлять справедливость, снисходительную благосклонность к тем, кого они включают в свой мир на правах подчиненных. Они с удовольствием играют роль “добрых волшебников” даже по отношению к американцам, которых глубоко презирают. Условно-игровым, уже на американский лад, а не на европейский, выглядит в романе героизм “Бешенного Боба”, полковника из штата Вайоминг, обращающегося к солдатам с прочувствованной речью, а также героизм Эдгара Дарби, дающего гневную отповедь предателю Кэмпбеллу.

Воннегут также отмечает, что в героизме, как и в любом проекте разума, заложен принцип насилия. Воннегут эксплицирует эту идею, введя в роман фигуру Роланда Вири. В образе Вири Воннегут сводит воедино героизм и насилие, -- так, что они делаются аналогами. Воннегутовский персонаж с детства патологически одержим страстью к всевозможным орудиям убийства и пыток. Вири в романе мысленно сочиняет рассказ на манер Киплинга. Он представляет себя и двух разведчиков, с которыми он заблудился где-то в тылу у немцев: “ Weary's version of the true war story went like this: There was a big German attack, and Weary and his antitank buddies fought like hell until everybody was killed but Weary. So it goes. And then Weary tied in with two scouts, and they became close friends immediately, and they decided to fight their way back to their own lines... They were damned if they'd surrender. They shook hands all around. They called themselves “The Three Musketeers” Указ. соч. P. 29.. Он сочиняет свой рассказ, не замечая, что совсем рядом -- реальные враги, а не вымышленные. Он не слышит лая собаки, которая сопровождает немецких дозорных и впоследствии появится вместе с ними в тексте. Развязка оказывается фарсовой: Вири, разъяренный на Билли за то, что его план провалился, пытается его убить, и жизнь Билли спасают весьма кстати появившиеся немцы, от которых, согласно принципу героизма, Вири должен был сам его спасти. В “Бойне номер пять” Воннегут обращает внимание читателей еще на один популярный в европейской литературе стереотип -- идею братства воинов. Персонажи, в рассуждениях и размышлениях которых проявляется мысль о братстве солдат (Роланд Вири и полковник “Бешеный Боб”), глубоко комичны и неадекватны происходящему вокруг.

Абсурдом является и сама военная акция союзников, она не была продиктована ни малейшей военной необходимостью. Немцы специально не размещали в этом городе ни крупных военных заводов, ни арсеналов или казарм, чтобы Дрезден остался местом, где могли себя чувствовать в безопасности раненые и беженцы. Бомбардировка Дрездена не дала американской армии продвинуться вперед хотя бы на тысячную долю миллиметра. В ходе бомбардировки погибло более ста тридцати тысяч жителей - печальный рекорд за всю европейскую историю. Дрездена Бомбардировка 1945 // Советская военная энциклопедия / под ред. Н. В. Огаркова. -- М.: Воениздат, 1979. Т. 3. C. 678. На вопрос о том, что он думает по поводу книги, Воннегут ответил, что лишь один человек на всей планете выгадал в той бомбёжке. «The raid didn't shorten the war by half a second, didn't free a single person from a death camp. Only one person benefited - not two or five or ten. Just one». И этим единственным человеком был сам Курт Воннегут, который, насколько он сам помнит, в общем счёте получил где-то по пять долларов за труп.

2.2 Война - как «Крестовый поход Детей»

Вторая часть заглавия, «The Children's Crusade», подчеркивает очень страшный моральный аспект Второй мировой войны: с обеих сторон война велась руками детей -- Билли, которому шел двадцать первый год, восемнадцатилетнего Рональда Вири, погибшего от гангрены, прелестного ангелоподобного пятнадцатилетнего немецкого мальчика-солдата и других "младенцев", как называет их один из персонажей, пленный английский полковник: «You know we've had to imagine the war here, and we have imagined that it was being fought by aging men like ourselves. We had forgotten that wars were fought by babies. When I saw those freshly shaved faces, it was a shock “My God, my God-” I said to myself. `It's the Children's Crusade» Vonnegut K. Slaughterhouse-five. New York.: Random House, 2009. P.73..

Детская тема особенно актуальна, ведь не только вымышленному герою Билли Пилигриму пришлось пройти через войну, но и самому Воннегуту в весьма юном возрасте. Не случайно, главного героя романа зовут Billy ведь в действительности это уменьшительное от имени William, таким образом, Воннегут показывает, что главный герой скорее незрелый мальчишка, нежели мужчина. Билли Пилигрим - это герой с «детским» сознанием, ведь только «детски-неразумные» люди, считает Воннегут, могут быть затянуты в войну. Детская тема романа так же, как и остальные, тесно связана с религиозной темой. Билли Пилигрим, попавший на войну помощником капеллана, не будучи при этом правоверным католиком, заставляет задуматься о значении религии в жизни человека. Некоторые критики даже называли его и Христом XX века, и ребенком, подвергнутым распятию.

Воннегут не конструирует специального сюжета из крестового похода детей. Как такового, этого сюжета в романе нет, но он сложно входит в структуру повествования, тема войны связывается с детской темой, которая в свою очередь трансформируется в миф о Крестовом походе детей. Подзаголовок романа: «Крестовый поход детей» -- должен, по замыслу автора, напомнить читателю о реальном событии 1213 года, когда под видом похода в Палестину были собраны дети Франции и Германии, с тем чтобы быть проданными в рабство. А.Зверев пишет: «Подзаголовок книги - “Крестовый поход детей” - точно обозначил ее иносказательный смысл, Билли, и сам автор были детьми, вовлеченными в военный поход для того, чтобы быть принесенными в жертву Вторая мировая война в литературе зарубежных стран. М., 1985. С. 538.». В начале романа жена фронтового друга писателя, услышав, что тот собирается писать о войне, взвивается: «You were just babies then… You'll pretend you were men instead of babies, and you'll be played in the movies by Frank Sinatra and John Wayne or some of those other glamorous, war-loving, dirty old men. And war will look just wonderful, so we'll have a lot more of them. And they'll be fought by babies like the babies upstairs» Kurt Vonnegut. Указ. соч. Р. 11.. Писатель обещает ей, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет, и что он назовёт книгу «The Children's Crusade».

Автор книги о Дрездене и его друг пытаются подробнее узнать о настоящем крестовом походе детей и читают книгу Макэя, дающую негативную оценку этого похода, уникального по жестоким последствиям, потому что он совершен детьми. Исторический факт не просто упоминается в книге, чтобы создать аналогию между событиями, происходит его трансформация, выявление настоящего смысла любой войны. Книга Чарльза Макэя имеет говорящее название «Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds». В статье, посвященной крестовым походам, автор противопоставляет миф и реальность. Он пишет: «History in her solemn page informs us that the Crusaders were but ignorant and savage men, that their motives were those of bigotry unmitigated, and that their pathway was one of blood and tears. Romance, on the other hand, dilates upon their piety and heroism, and portrays, in her most glowing and impassioned hues, their virtue and magnanimity, the imperishable honor they acquired for themselves, and the great services they rendered to Christianity» Указ. соч. Р. 12.. Таким образом, он показывает, почему войны все еще существуют. До сих пор политикой многих властей является романтизация войны с ее мифами о воинском братстве и доблести. Перед лицом стратегической необходимости эфемерными становились любые усилия противостоять войне и разрушению. Человек оказывался либо обреченной жертвой, либо бесправным механическим исполнителем чьей-то бездушной и злой воли. Если такое отношение воспитывается со школы, когда критическое мышление еще не развито, это выливается в «крестовые походы детей» только в современном большем масштабе. Американец немецкого происхождения Воннегут в одной статье заявил: «Я думаю, что случись мне родиться в Германии, я бы, наверное, тоже стал нацистом, давил бы всех евреев, цыган и поляков, оставляя на своём пути, торчащие из сугробов ноги, и утешал бы себя сознанием своего скрытого внутреннего достоинства» Воннегут К. Судьбы хуже смерти: Биографический коллаж // Воннегут К. Собрание сочинений: В 5 т. СПб.: Старт, 1991. С. 378.. Несмотря на жесткость этих слов в них есть безусловно доля правды, так как в детстве человеческий разум наиболее восприимчив ко всякого рода пропаганде и влияниям. Особенность обыденного мировосприятия заключается в том, что слишком многое в окружающем мире воспринимается нами автоматически, по инерции, многое мы готовы принять без объяснений. В итоге настоящее и алогичное начинает отождествляться в коллективном сознании с привычным. Человек перестает адекватно реагировать на противоправные, антигуманные действия, он просто свыкается с ними, находясь в пелене забвения, в непробудном, казалось бы, сне.

Результатом крестового похода в ХIII веке стало то, что большая часть детей погибла при кораблекрушениях, часть была продана в рабство и только небольшая часть детей, перепутавших пункт назначения и прибывших в Геную, спаслась. И эта счастливая случайность снова напоминает об основном мотиве романа Воннегута - фатуме. Ассоциация «крестового похода» ХIII века с исходом мировой войны ХХ века становится все более явственной и трагифарсовой, поскольку и в ХХ веке счастливое спасение детей все еще происходит по тому же принципу: «Through a misunderstanding» Kurt Vonnegut Указ. соч. Р. 12.: Спасение части детей осуществляют военнопленные англичане, оказавшиеся в «счастливом» плену по тому же «недоразумению».Но не только американские солдаты были детьми. Немецкие солдаты, поймавшие Билли Пилигрима и Роберта Вири в лесу, выглядели ничуть не лучше «нелепых американцев»: «Two of the Germans were boys in their early teens... They were irregulars, armed and clothed fragmentarily with junk taken from real soldiers who were newly dead. So it goes…Billy looked up at the face that went with the clogs. It was the face of a blond angel of fifteen-year-old boy. The boy was as beautiful as Eve» Указ. соч. Р. 37.. Красной нитью через роман проходит мысль о том, что в войне нет ни правых, ни виноватых, война это просто трагедия, от которой никто не выигрывает. Эту же мысль подчеркивает и заключительный параграф из статьи Макэя о крестовых походах и слова автора, адресованные сыновьям: «I have told my sons that they are not under any circumstances to take part in massacres, and that the news of massacres of enemies is not to fill them with satisfaction or glee» Указ. соч. Р. 14..

Однако война губительно влияет не только на человеческое тело, но и на душу, вызывая психологические травмы, и особенно это губительно для детей. На первый взгляд, кажется, что послевоенная жизнь Билли сложилась прекрасно, и что он научился безропотно принимать абсурдность этого мира. Однако это не совсем так, несмотря на внешнее благополучие, Билли так и не смог пережить военный опыт. Сразу после войны он попадает в военный госпиталь для психически больных, причем большинство пациентов пришло туда добровольно, напуганные внешним миром. Как, например, его сосед по палате Элиот Розуотер: «They had both found life meaningless, partly because of what they had seen in war. Rosewater, for instance, had shot a fourteen-year-old fireman, mistaking him for a German soldier. So it goes. And Billy had seen the greatest massacre in European history, which was the firebombing of Dresden. So it goes…So they were trying to re-invent themselves and their universe» Указ. соч. Р. 69..