Новаторство Вальтера Скотта в жанре романа

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ, МОЛОДЁЖИ И СПОРТА АВТОНОМНОЙ РЕСПУБЛИКИ КРЫМ

КРЫМСКИЙ РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ИНСТИТУТ

ПОСЛЕДИПЛОМНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ

ФАКУЛЬТЕТ ПЕРЕПОДГОТОВКИ

Курсовая работа

по дисциплине "История зарубежной литературы"

На тему: НОВАТОРСТВО ВАЛЬТЕРА СКОТТА В ЖАНРЕ РОМАНА

Студентки

Демина Дина Константиновна

Симферополь - 2012

Содержание

Введение

Раздел 1. Теоретические и методологические основания изучения творчества В. Скотта в жанре романа

1.1 Романтизм как литературное направление

1.2 Краткий обзор биографии Вальтера Скотта

1.3 Мастерство В. Скотта в жанре исторического романа

Раздел 2. Новаторство творческого метода Вальтера Скотта

2.1 Вальтер Скотт - родоначальник исторического романа в его современном понимании

2.2 Анализ исторического произведения Вальтера Скотта «Айвенго»

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность и важность темы обусловлена тем, что Вальтер Скотт является новатором в литературе XIX века, а именно -- родоначальником исторического романа, одной из наиболее популярных жанровых разновидностей.

Именно в исторических романах с наибольшей полнотой проявился литературный гений Вальтера Скотта. Во-первых, он всегда помещал своих героев в самый водоворот исторических событий, они становились неотъемлемой их частью, звеном в общей цепочке жизненных закономерностей. Во-вторых, Скотт был мастером диалогов и с лёгкостью отражал на бумажке стилистику, как шотландского просторечья, так и аристократов и рыцарей средневековья. В-третьих, особенностью романов было то, что большой акцент делался на роли в истории простого народа, а не сильных мира сего, что шло в разрез с литературной традицией того времени. И, наконец, успех романов Вальтера Скотта объясняется уникальным языком, яркими, живыми описаниями и лёгкостью стиля. Высоко его оценивали и в России.

Все сказанное позволяет говорить об актуальности выбранной нами темы в изучении творческого метода Скотта.

Из работ русских литературоведов и писателей, на которые мы будем опираться в своём исследовании, можно выделить следующие:

- статьи: А.С. Пушкина, В.Г. Белинского, А. Аникста ("История английской литературы", 1956), Д. Урнова (1989), И. Шайтанова (1991), Н.Б. Михальской (глава в "Истории мировой литературы"), комментарии А. Бельского к исследуемому роману, Л. Киселёвой ("Вальтер Скотт в интерпретации русских архаистов", 2001);

- монографии: А.А. Бельского ("Английский роман 1800-1810 гг.", 1975), А.А. Елистратовой ("История английской литературы", 1953), Б.Г. Реизова ("Творчество Вальтера Скотта", 1965), А. Долинина ("История, одетая в роман", 1983) и др.

Из зарубежных критиков следует отметить переведённые на русский язык книги Д. Дайчеса "Вальтер Скотт" (1987), Х. Пирсона "Вальтер Скотт" (1983); статью самого Вальтера Скотта "О "Замке Отранто" Уолпола".

Целью работы является выявление новаторских черт в творчестве Вальтера Скотта на примере романа "Айвенго".

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

1. Охарактеризовать романтизм как историко-литературное направление;

2. Дать общий обзор творчества Вальтера Скотта.

3. Выявить идейно-художественное своеобразие творческого метода писателя на примере романа "Айвенго".

4. Определить новаторские черты в творчестве Вальтера Скотта.

Объектом исследования курсовой работы является определение новаторства Вальтера Скотта как создателя исторического романа.

Предмет исследования - исторический роман Вальтера Скотта "Айвенго".

В.Г. Белинский в качестве заслуги Вальтера Скотта, являющегося одним из творцов европейского исторического романа нового времени, отмечал рассмотрение писателем прошлого не как жизнеописания отдельных героев, а как широкого потока народных движений, и, что особенно важно, отдельных исторических событий в развитии, в движении.

В соединении исторической жизни с частной В.Г. Белинский видел причину огромной популярности В. Скотта в начале века: "Дать историческое направление искусству ХIХ века, - значило гениально угадать тайну современной жизни" [4, 278].

Следует отметить, что отношение к Скотту за рубежом порой гораздо более критичное.

И если об исторических романах Скотта с восторгом писали Стендаль, А. Панен, К. Мериме, Шарль де Релиоза и др., то с протестом против всеобщего увлечения историческими романами В. Скотта в 1823 г. выступал классик Э. Жуи. Он писал, что произведения В. Скотта имеют два крупных недостатка: первый - в том, что они совершенно лишены "философии" (то есть оценки исторических явлений с просветительской точки зрения). У него нет никакой морали, любой составитель сборника исторических анекдотов является историком в большей степени, чем Вальтер Скотт.

Методами для исследования данной проблемы будут выбраны историко-концептуальный, семантико-лингвистический и сравнительно-текстуальный анализ.

Курсовая работа состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы.

Раздел 1. Теоретические и методологические основания изучения новаторства Вальтера Скотта в жанре романа

Глава 1.1 Романтизм как литературное направление

Романтизм (фр.romantisme, от средневекового фр.romant, роман) -- направление в искусстве, сформировавшееся в рамках общелитературного течения на рубеже XVIII-XIX вв. в Германии. Получил распространение во всех странах Европы и Америки. Наивысший пик романтизма приходится на первую четверть XIX в. Французское слово romantisme восходит к испанскому romance (в средние века так называли испанские романсы, а затем и рыцарский роман), английскому romantic, превратившемуся в XVIII в. в romantique и означавшему тогда "странное", "фантастическое", "живописное". В начале XIX в. романтизм становится обозначением нового направления, противоположного классицизму.

Яркая и содержательная характеристика романтизма была дана Тургеневым в рецензии на перевод "Фауста" Гёте, опубликованной в "Отечественных записках" за 1845 год. Тургенев исходит из сравнения романтической эпохи с юношеским возрастом человека, подобно тому, как античность соотносят с детством, а Возрождение можно соотнести с отрочеством человеческого рода. И это соотношение, конечно, многозначительно. "Каждый человек, -- пишет Тургенев, -- в молодости своей пережил эпоху "гениальности", восторженной самонадеянности, дружеских сходок и кружков... Он становится центром окружающего мира; он (сам не сознавая своего добродушного эгоизма) не предается ничему; он все заставляет себе предаваться; он живет сердцем, но одиноким, своим, не чужим сердцем, даже в любви, о которой он так много мечтает; он романтик, -- романтизм есть не что иное, как апофеоза личности. Он готов толковать об обществе, об общественных вопросах, о науке; но общество, также как и наука, существует для него -- не он для них".

Центр художественной системы романтизма -- личность, а его главный конфликт -- личности и общества. Решающей предпосылкой развития романтизма стали события Великой французской революции. Появление романтизма связано с антипросветительским движением, причины которого лежат в разочаровании в цивилизации, в социальном, промышленном, политическом и научном прогрессе, результатом которого явились новые контрасты и противоречия, нивелировка и духовное опустошение личности.

Просветительство проповедовало новое общество как самое "естественное" и "разумное". Лучшие умы Европы обосновывали и предвещали это общество будущего, но действительность оказалась неподвластной "разуму", будущее -- непредсказуемым, иррациональным, а современное общественное устройство стало угрожать природе человека и его личностной свободе. Неприятие этого общества, протест против бездуховности и эгоизма отражается уже в сентиментализме и предромантизме. Романтизм же выражает это неприятие наиболее остро. Противостоял романтизм эпохе Просвещения и в словесном плане: язык романтических произведений, стремясь быть естественным, «простым», доступным для всех читателей, представлял собой нечто противоположное классике с ее благородной, "возвышенной" тематикой, характерной, например, для классической трагедии.

У поздних западноевропейских романтиков пессимизм по отношению к обществу приобретает космические масштабы, становится "болезнью века". Героям многих романтических произведений (Ф.Р. Шатобриана, А. де Мюссе, Дж. Байрона, А. де Виньи, А. Ламартина, Г. Гейне и др.) свойственны настроения безнадежности, отчаяния, которые приобретают общечеловеческий характер. Совершенство утрачено навсегда, миром правит зло, воскресает древний хаос. Тема "страшного мира", свойственная всей романтической литературе, наиболее ярко воплотилась в так называемом "чёрном жанре" (в предромантическом "готическом романе" -- А. Рэдклиф, Ч. Мэтьюрин, в "драме рока", или "трагедии рока", -- З. Вернер, Г. Клейст, Ф. Грильпарцер), а также в произведениях Дж. Байрона, К. Брентано, Э. Т.А. Гофмана, Э. По и Н. Хоторна. Эпоха Романтизма ознаменовалась расцветом литературы, одним из отличительных свойств которой было увлечение общественными и политическими проблемами. Пытаясь постичь роль человека в происходящих исторических событиях, писатели-романтики тяготели к точности, конкретности, достоверности. В то же время действие их произведений часто разворачивается в необычной для европейца обстановке -- например, на Востоке и в Америке, или, для русских -- на Кавказе или в Крыму. Так, романтические поэты -- по преимуществу лирики и поэты природы, и потому в их творчестве (впрочем, так же, как и у многих прозаиков) значительное место занимает пейзаж -- прежде всего, море, горы, небо, бурная стихия, с которой героя связывают сложные взаимоотношения. Природа может быть сродни страстной натуре романтического героя, но может и противостоять ему, оказываться враждебной силой, с которой он вынужден бороться.

Необыкновенные и яркие картины природы, жизнь, быт и нравы далеких стран и народов - также вдохновляли романтиков. Они искали черты, составляющие первооснову национального духа. Национальная самобытность проявляется, прежде всего, в устном народном творчестве. Отсюда интерес к фольклору, переработка фольклорных произведений, создание собственных произведений на основе народного творчества. [26]

1.2 Краткий обзор биографии Вальтера Скотта

Осенью 1814 года английские книгопродавцы, довольные подсчитывали барыши: успех последней новинки - анонимного романа "Уэверли, или Шестьдесят лет назад" - превзошёл все ожидания. В Эдинбурге и Лондоне пытались разоблачить таинственного инкогнито, над "волшебным вымыслом" которого обливались слезами десятки тысяч читателей; критики заключали пари, споря, кто же автор; дополнительные тиражи романа следовали один за другим, а по ту сторону океана, в США, именем его главного героя стали называться города и посёлки. Восторг был единодушным. Даже такой строгий ценитель литературы, как Байрон, и тот восклицал: "…Уэверли - это самый замечательный, самый интересный роман, какой мне только приходилось читать…"

Тем временем создатель "Уэверли" не без удовольствия взирал на устроенный им переполох в литературном мире и даже подливал масла в огонь, публично высказывая свои предположения по поводу тайны авторства. Но, увы, торжество мистификатора было недолгим: новые романы, подписанные "Автор «Уэверли»", рассеяли все сомнения и превратили его инкогнито в секрет Полишинеля. По характерному стилю, по кругу тем, по выбору героев в анониме все без труда узнали Вальтера Скотта.

Имя Вальтера Скотта было и раньше хорошо знакомо британским любителям литературы. Выходец из древнего шотландского рода, уважаемый эдинбургский стряпчий, он успел завоевать широкую известность и как переводчик немецких романтиков, и как собиратель народных баллад, и как поэт, автор блистательных стилизаций, написанных, по его словам, "в подражание древним песням, которые некогда распевались менестрелями под звуки арф" [9, с. 5].

Задание исторического романиста, по мнению Скотта, состоит в том, чтобы за своеобразиями разных культур найти живую душу, которая страдает, стремится к справедливости, к изыскам лучшей жизни для человека. Эта "живая душа" человека, может вызвать наше сочувствие только в том случае, если она появится перед нами во всём своём национальном, культурном и историческом своеобразии. Исторический роман должен воспитывать в современном читателе симпатию ко всему человечеству, чувство солидарности со всеми народами, которые прошли к нам через свой тяжёлый исторический путь, и вызвать сочувствие к широким демократическим массам.

Как считал Вальтер Скотт, исторический роман должен освещать историю полнее, чем научно-историческое исследование, ведь он должен заполнить сухую хронологию психологическим содержанием, страстями и "мыслями" людей, создающих историю, отдельных личностей так же, как и большого людского потока. Для того чтобы решить эту задачу, исторический роман должен, наряду с разными политическими событиями, изображать частную жизнь частных людей, сочетать широкое политическое действие и любовную интригу, реальных исторических лиц и лиц вымышленных.

Вальтер Скотт родился 15 августа 1771 года в Эдинбурге от Вальтера Скотта, чиновника одного из присутственных мест шотландской столицы, и Анны Скотт, дочери доктора Ротсерфорда, профессора медицины в Эдинбургском университете. Малыш родился слабеньким, но кормилица выходила его и до самой смерти любила вспоминать, как из ее "мальчугана" вырос "великий джентльмен".

Как в Эдинбургском училище, так и в университете, Вальтер изучал только те предметы, которые ему нравились. Уже с юношеского возраста будущий поэт и романист любил рассказывать придуманные им истории о замках и рыцарях.

Первыми стихотворными произведениями Вальтера Скотта были стихотворения "Буря" и "Извержение Этны", а также поэма "Гвискар и Матильда". Вследствие этого Вальтер Скотт был избран в члены нескольких литературных обществ, где он даже приобрел дружбу многих писателей.

В 1792 году Вальтер Скотт получил звание адвоката. А первым поэтическим произведением, на которое обратили серьезное внимание, был его перевод баллады Бюргера "Ленора". Вкусив успеха, Вальтер Скотт взялся за перевод второй поэмы Бюргера "Дикий охотник". И перевел ее даже лучше, чем первую. Обе поэмы были напечатаны в 1796 году.

В 1797 году по окончании судебной сессии поэт поехал отдыхать на воды в Гейсленд, где познакомился с Шарлоттой Карпентер, француженкой по происхождению, ставшей впоследствии его женой. Они обвенчались в том же году и поселились в родительском доме Скотта на Джордж Сквере. Через год жена подарила ему дочь Софью Шарлотту, а В. Скотт подарил читателям балладу "Канун Иванова дня", блестяще переведённую В. А. Жуковским. В это же время были написаны и другие поэмы, хотя, к сожалению, и не имевшие такого успеха и слабее "Иванова дня".

В 1800 году Скотт был избран шерифом Селкиркширского графства, что позволило ему бросить адвокатскую практику, а затем и переселиться в поместье двоюродного брата, уехавшего в Индию.

Поместье Эшстиль располагалось на берегу Твида в одном из самых прекраснейших мест в Англии. Чудесные красивейшие сады, живописно раскинувшиеся террасы, множество цветов делали поместье райским уголком, где Вальтер Скотт прожил самые счастливые дни своей жизни. Окружённый семьей, занятый любимым делом, писатель создавал одно произведение за другим: "Песнь последнего менестреля" (1805), "Мармион" (1808), "Дева озера" (1810), которая за один год переиздавалась 6 раз. Спустя два года он издал четвертую поэму "Рокби", в которой весьма заметно сильное влияние Байроновской поэзии.

В 1815 году поэт издал еще одну поэму "Видение дона Родриго", посвященную борьбе Испании с Францией. И в том же году купил имение Абботсфорд, где устроил свое семейство, после чего отправился в первое путешествие во Францию. Там он был принят со всеми почестями, подобающими знаменитому поэту, в Париже познакомился с русским императором Александром, а также сошелся с Блюхером и Платовым.

Вернувшись в Англию, Вальтер Скотт принялся за роман, который он начал писать еще задолго до выхода в свет "Девы озера". Наконец, роман "Уэверли, или шестьдесят лет назад" был опубликован и популярностью превзошёл все ожидания писателя.

В 1815 году вышла в свет последняя большая поэма Скотта "Властитель островов", но она была холодно встречена публикой. Тогда Вальтер Скотт опубликовал второй роман "Гей Меннеринг" и снова оказался на вершине славы. За ними последовали и другие романы, составившие впоследствии 74 тома произведений писателя ("Антикварий", "Роб Рой", "Шотландские пуритане", "Мститель", "Айвенго", "Квентин Дорвард", "Вудсток" и др.)

Летом 1821 года писатель, получивший баронета, посетил Лондон, чтобы присутствовать на коронации монарха Георга IV.

1824 год был последним счастливым годом в жизни Вальтера Скотта, в конце которого его любимый старший сын Вальтер женился на Джен Джобсон Лохор. После отъезда молодых на Скотта посыпались несчастья. Уже в январе 1825 года великий писатель узнал, что разорён.

Последние шесть лет жизни Вальтер Скотт прожил тяжело и безрадостно. Он потерял состояние, жену, своих друзей и был вынужден скитаться по Европе, чтобы поправить здоровье. Единственной отрадой в это время была его дочь Анна, повсюду его сопровождавшая.

В летние дни 1832 года внимание всего мира, казалось, было приковано к "Сент-Джеймсу". Газеты ежедневно публиковали бюллетени о состоянии здоровья Скотта, члены царствующего дома осведомлялись о том же, правительство в случае необходимости предлагало помочь делами. Даже занятые по соседству строители старались производить как можно меньше шума.

К середине августа 1832 года он уже почти не вставал с постели, и, хотя время от времени узнавал дочерей и Локхарта, мысли его блуждали где-то далеко. То он был шерифом и разбирал дела, то отдавал Тому Парди распоряжения относительно леса, то бормотал: «Вздёрнуть сэра Вальтера!», то наизусть декламировал отрывки из Книги Иова, псалмы, Stabat Mater и Dies irae.

21 августа 1832 года, вскоре после полудня, великий дух Скотта покинул бренную плоть баронета.

Но гений Вальтера так прочно запечатлён на родных местах, что и по сей день, стоит только напрячь воображение, и можно увидеть, как он вместе с Кемпом, Майдой и Томом Парди гоняет призрачных зайцев на поросших кустарником холмах между Тивиотом и Твидом. [17, с. 233-234].

1.3 Мастерство Вальтера Скотта в жанре исторического романа

Создавая новый тип исторического романа, Вальтер Скотт открыл и особый тип литературного творчества, особый метод художественного мышления, который оказал огромное влияние на развитие современной ему художественной и философско-исторической мысли. Романы его были как бы ответом на проблемы, поставленные перед европейским сознанием революционной эпохой, и только этим можно объяснить необычайный успех и популярность, которые сопровождали его творчество в продолжение нескольких десятилетий. Это было открытием, которое, как всякое открытие, готовилось долго и исподволь, трудами поколений, строивших новую Европу, защищавших её в непрерывных сражениях и размышлявших о своих победах и ошибках.

И сам Скотт долго вынашивал это открытие, прежде чем оно совершилось в его романе: он должен был пройти через множество своих юношеских увлечений, отразившихся в переводах, драматических опытах и огромных поэмах, которые принесли ему славу первого поэта.

Анализируя исторический роман, принято было, прежде всего, доказывать или отвергать его историческую достоверность. Для этого обычно отделяют "правду" от "вымысла": что конкретно автор берёт из подлинных документов, а что он привносит своего, в этих документах отсутствующего. Но произвести такую операцию над романами Вальтера Скотта по существу невозможно, потому что правда и вымысел, история и роман составляют в них нерасторжимое единство. Можно было бы утверждать, что Ричард I существовал, а шут Вамба, свинопас Гурт, леди Ровена и все другие были автором вымышлены. Но узнать об этом можно было, только разрушив роман и из его обломков построив некую абстракцию, на которую сам Скотт как историк и романист был неспособен.

Во власти этой абстракции были современные Скотту критики старой классической школы. Они утверждали, что исторический роман - сплошная ложь, тем более опасная, что автор выдает свои выдумки за подлинную историю, между тем как в любом романе, не претендующем на звание исторического, выдумка не скрывается под маской доподлинной правды. Так говорили даже те, кто испытал на себе сильнейшее влияние Вальтера Скотта, - например, такие французские историки, как Огюстен Тьерри и его младший современник Жюль Мишле.

Восхищавшиеся Скоттом критики говорили совершенно другое. Они утверждали, что Скотт был не только романистом, но и историком, что в его романах на равных правах, не мешая друг другу, сосуществовали и правда, и вымысел. И что в этом и заключалось великое мастерство романиста: он "обманывал" читателя, заставляя глотать существовавшую в действительности правду, как ложь, и придуманную им ложь, как никогда не существовавшую правду. Так они пытались оправдать самый жанр исторического романа, сразу ставший ведущей формой современной литературы.

Однако ни первое, ни второе толкование не имело отношения к творческому методу Скотта. Это была все та же вивисекция, которая равнялась убийству живого организма вальтер-скоттовского романа и никак не объясняла поставленную Скоттом проблему. В своих романах Скотт преодолевал это традиционное деление на историю и вымысел, возможное по отношению к историческому роману довальтер-скоттовской эпохи.

Но пойдем по этому пути: попытаемся отделить "правду" от "вымысла", например, в самом прославленном и самом оспариваемом его романе "Айвенго".

В "Айвенго" есть несколько исторических персонажей, главный из них - Ричард I. Но поступки, которые он совершает в романе, не зарегистрированы ни в каких документах, и Скотта это не особо заботит. Он воспроизводил Ричарда таким, каким провидел его сквозь подлинные документы. Заставив Ричарда посетить келью брата Тука и устроить там веселое пиршество, Скотт воспроизводил характер Ричарда, открытый для всех случайностей жизни и вполне согласующийся с рыцарской традицией "искателя приключений". Кроме того, Скотт вспомнил старинные баллады с аналогичным мотивом, широко распространенные не только в Англии и Шотландии, но и во всем афро-евразийском мире. Это тоже была правда, более широкая, чем "доподлинный", неизвестный нам характер Ричарда, воплощённая в вымышленном и "ёмком" образе романа.

Можно утверждать, что две цыганки огромного роста, Джен и Мэдж Гордон, послужившие прототипом Мэг Меррилиз, малодостоверны, а Мэг - сама истина или, вернее, сама история. Скотт должен был "додумать" этих двух цыганок и "сочинить" свою героиню, объяснив её средой, нравами и обстоятельствами, вложив в неё историческую и, следовательно, человеческую правду. Существовали и Джон Белфур Берли, и Клеверхауз, но история не может нам сообщить, какая реальность скрывалась за этими именами. Объясняя эти исторические тени, Скотт создавал живых людей во всей несомненности их исторической жизни - так же, как делает это историк, который из неясных намёков прошлого создаёт или "воображает" своих героев согласно закону достаточного основания.

Очевидно, исторические персонажи Скотта вымышлены так же, как и неисторические. Документы и всяческие сведения об эпохе, вне всякого сочинения, необходимы романисту, но часто он должен отказываться от их навязываний, которые могли бы помешать историческому творчеству. Из тех же соображений Скотт старался освободить себя и от исторических персонажей, вводил в свои романы множество вымышленных, чтобы беспрепятственно искать и создавать правду. В вымышленном персонаже можно воплотить больше исторической правды, чем в персонаже историческом; чтобы создать и, следовательно, объяснить вымышленного героя, можно привлечь больше сведений о нравственной жизни, быте, существовании массы сведений, отсутствующих в документах, но вполне определяющих характер той эпохи.

Это не игра словами и не перевод художественного впечатления на язык исторической науки. В сотворённых Скоттом образах действительно совершилось особое, историческое и вместе художественное познание. Для Скотта, так же как для его читателя, созданные им образы были не вымыслом, а историей. Открыть закономерности, создавшие данный образ, значило произвести историческое исследование эпохи, ее нравов, национальных традиций, уклада жизни, общественных отношений. Наполнив образ историческим содержанием, оправдав его существование законами исторического бытия и, тем самым, сделав его исторически "необходимым", Скотт совершал трудный процесс исторического познания, которое не могло бы осуществиться, если бы оно не было познанием художественным.

Если вымыслом считать нечто, противопоставленное историческому познанию, то придется предположить, что вымысла в романах Скотта нет. Если историей считать нечто, противопоставленное вымыслу, то нужно будет признать, что в романах Скотта нет истории. Ни то, ни другое мы не смогли бы сделать, ведь и то, и другое противоречит очевидной истине. Вальтер Скотт создал особую форму познания или творчества, в которой нерасторжимо слились история и искусство. Он был художником, потому что писал правду, и историком, потому что создавал вымысел. Конечно, такое слияние характерно не для него одного, но и для некоторых других исторических романистов Европы.

Однако иногда сам Вальтер Скотт, говоря о происхождении своих романов, разделял понятия истории и искусства. Он хотел оправдать необычность описываемых им событий и нравов, доказать "правду" своего произведения, пользуясь доводом в то время наиболее серьёзным: ссылкой на "источник". Он словно снисходил к традиционному пониманию художественного творчества, употребляя обычную лексику современных ему критиков. Это удовлетворяло любопытство рядового читателя, указывало происхождение фабулы или отдельного её эпизода, но ничего не говорило о смысле образа и романа - смысле, который нужно было искать в самом романе.

Характером творчества Вальтера Скотта объясняется то, что роль его в истории европейской культуры выходит далеко за пределы собственно-художественной литературы. Под его влиянием в Европе возникла новая философия истории и новая историография, выросла историческая мысль вообще. Уроки Французской революции, которую он так не любил и всё же оправдывал, были осмыслены историками и публицистами в значительной мере под влиянием его историзма. В его романах борьба классов была показана как историческая необходимость, и она была нарисована с таким сочувствием к угнетённым, и такими красками, что это помогло понять многое в прошлом и настоящем, и найти аргументы для борьбы за будущее. Историческую и общественную позицию Скотта можно было бы определить, как прогрессивный традиционализм, вполне согласовавшийся с пресловутым вальтер-скоттовским историзмом. В литературе, так же как в истории, историзм Скотта создал новые формы типотворчества, композиции, построения сюжета, художественного и нравственного волнения.

Для Скотта-историка не существует человека вне эпохи. В Айвенго отразилось средневековое рыцарство с его законами, обетами и идеалами, в Бриане де Буагильбер - мировоззрение и нравы храмовников, созданные особым положением и историей ордена, в Фрон-де-Бефе - психология норманнского барона, построившего свой замок среди покорённого народа, как крепость и застенок одновременно. Все герои Скотта в их бесконечной разносторонности выражают разнообразие и противоречия исторических эпох в глубоких социальных разрезах.

Своим сюжетом он обычно выбирает какое-нибудь крупное или мелкое историческое событие - восстание, гражданскую войну, заговор, потому что, по его собственным словам, в такие кризисные моменты противоречия, раздирающие общество, вскрываются с особой отчетливостью. Судьба его героев неразрывно связана с политическим событием, и не потому только, что он находится в его власти, словно песчинка, попавшая в водоворот. Герой Скотта сам участвует в борьбе, принимает ту или иную сторону, оценивает ситуацию и определяет свой путь. Даже те, кто стоит в стороне от схватки и живет только личной заинтересованностью, связаны с политической жизнью страны. Как, например, аббат, оставивший монастырь и возделывающий свой сад, истоптанный приверженцами Марии Стюарт ("Аббат"). В своей пассивности, в своей обособленности от всего окружающего, в намеренной отчужденности от эпохи они все же созданы ею, так как это она заставляет их отключиться от действительности и поступать так, а не иначе.

Каждый герой Скотта, вторгается ли он в эпоху, как бурно действующая сила, или укрывается в уединении, как улитка в своей раковине, сохраняет свою точку зрения, нравственную свободу, без которой Скотт не мыслил человека. Исторический детерминизм, так глубоко понятый и разработанный Скоттом в каждом его романе, не уничтожает ни свободы, ни, следовательно, нравственной ответственности за то, что человек делает и думает. Отсюда борьба Скотта с мизантропией и фатализмом, воплощённая в некоторых его романах. Практически все его герои размышляют о долге, ищут нравственной правды и мучатся угрызениями совести, потому что, по мнению Скотта, без чувства долга и справедливости невозможна ни политическая, ни личная жизнь. Кромвель в "Вудстоке", Элспет в "Антикварии", Берли в "Пуританах" - являют собой наиболее острое выражение этого сознания, разрешающего трудную нравственную и вместе с тем политическую проблему.

Вальтер Скотт искал нечто новое в создании романов, чтобы привлечь читателя. Также он весьма критично отзывался и о романах своего времени. Он считал, что старинные рыцарские романы - эти досточтимые легенды - утратили в глазах читателей всякую ценность и стали вызывать к себе пренебрежительное отношение ещё во времена царствования королевы Елизаветы. В то же время, как мы можем узнать из критических отзывов той эпохи, сказочные хитросплетения Спенсера принимались в более мистическом и аллегорическом их толковании, нежели в простом и немудрёном значении пышного "рыцарского" спектакля. Драматургия, вступившая вскоре после того в пору своего расцвета, и многочисленные переводы из итальянских новеллистов доставили людям из верхнего слоя общества те развлечения, которые их отцы черпали для себя в легендах "Дона Бельяниса" и "Зерцала рыцарства". Огромные фолианты, ещё недавно помогавшие вельможам и царственным особам коротать время, теперь лишились своих украшений, были урезаны и сокращены, и в таком виде отправлены на кухню, в детскую или в какую-нибудь прихожую старомодного помещичьего дома.

При Карле II всеобщее увлечение французской литературой привело к распространению скучнейших пухлых повествований Кальпренеда и мадемуазель де Скюдери, книг, представлявших собою нечто среднее между рыцарскими историями и современным романом. Упомянутые сочинения сохранили от рыцарской прозы её нестерпимо долгую протяжённость и обширность, подробные описания множества однообразных сражений, а также неестественные и экстравагантные повороты событий, но без тех изобильных примет таланта и силы воображения, которые нередко отличают старинные романы. Вместе с тем в них видное место занимали чувствительные излияния и плоская любовная интрига современного романа, но они не были оживлены свойственным последнему разнообразием персонажей, верностью в изображении чувств или проницательными воззрениями на жизнь. Такого рода несуразные вымыслы удерживали свои позиции дольше, чем можно было предполагать, только из-за того, что они считались произведениями развлекательными, и их нечем было заменить. Даже во времена "Зрителя" представительницы прекрасного пола любили уединиться в своих будуарах с "Клелией", "Клеопатрой" и "Величественным Киром" (так это драгоценное произведение было окрещено его неуклюжим переводчиком), словно это были самые близкие друзья. Но этот извращённый вкус стал ослабевать в начале XVIII в., а к его середине был окончательно вытеснен неподдельным интересом к сочинениям Лесажа, Ричардсона, Филдинга, Смоллетта, так что даже само словосочетание "рыцарский роман" звучащее столь почтенно в то время для антиквариев и библиофилов, было практически забыто.

Понятие исторического развития у Скотта неразрывно связано с понятием справедливости и, следовательно, нравственности. Нравственный смысл событий с наибольшей отчетливостью понимает народ, крестьяне, которым никто не предоставлял слова по ходу действия. Вальтер Скотт был в этом отношении первооткрывателем. Простые люди высказывают свои суждения, конкретно и вместе с тем в широком обобщении оценивают события и их смысл. Мнение народа, страдающего от общественных бедствий и потому имеющего все основания судить, Скотту особенно драгоценно. Оно получает выражение и в "народных" балладах, которые Скотт сочинял для своих романов, чтобы выразить отношение народа к событиям, нравственным проблемам и необходимостям эпохи. В "Гае Меннеринге" старинная баллада возвращает законному наследнику поместье и разоблачает мошенника, в "Антикварии" баллада характеризует феодальную преданность слуги своему хозяину, объясняя сюжет романа и раскрывая его тайну. И это тоже проблема новой историографии, интересующейся не столько королями, сколько простыми людьми, которые, по сути, и являются подлинными творцами истории. В этом отношении особенно показателен роман "Анна Гейерштейн".

Романы Скотта начинаются вместе с политическим событием и с ним вместе заканчиваются. Это начало и конец исторической эпохи, границы и смысл которой определены самим действием. Разрабатываемое Скоттом понятие эпохи далеко не совпадает с тем, какое существовало в "королевской" историографии. Эпоха для него - динамическая система общественных противоречий и вместе с тем решение исторической задачи, стоявшей перед данным обществом. История - это ряд катастроф, которые, подобно спасительной грозе, рассеивают застоявшуюся гнилостную атмосферу и освежают воздух. Так характеризует Французскую революцию антикварий Олдбок.

Нужно было понять причины этих конфликтов и кризисов, так же как их результаты. Скотт делал это с удивительной для его времени глубиной социологического анализа. Познав причины событий, можно вскрыть и перспективы будущего, и такие перспективы раскрываются чуть ли не в каждом романе - в "Уэверли", в "Айвенго", в "Квентине Дорварде", в "Анне Гейерштейн" и особенно ярко в "Пуританах": через 10 лет после восстания 1679 г. происходит "бескровная революция", необходимость которой была подсказана восстанием. Она находит решение противоречиям, вызвавшим события романа, и позволяет верным любовникам вступить, наконец, в желанный брак.

В каждом романе Скотта читатель с нетерпением предвкушает событие, которое должно совершиться, потому что этого требует ситуация, и беспокойство о судьбе героя становится беспокойством о судьбе страны.

Самое понятие истории предполагает изменение во времени, как бы мы ни понимали это изменение. Для Скотта это было непрерывное развитие, совершающееся в борьбе противоречий, с возвращениями вспять, с застоями и взрывами, за которыми следует новый бросок вперед. Каждый шаг на этом пути - завоевание нового качества, и поэтому то, что уже прошло, не похоже на то, что будет впереди, и, следовательно, не похоже на современность.

Понятие закономерности предполагает некую разумность каждого пройденного этапа и исключает случайность в абсолютном смысле этого слова. То, что могло бы показаться случайностью, есть лишь проявление закономерности - именно так разрешается эта проблема в романах Скотта.

Случай - вещь непостижимая: объяснению он не подлежит, его можно только констатировать. Но закономерность познаваема и потому должна быть познана. Это объективная данность, которая не исключает, а предполагает разумное вмешательство человека в исторический процесс.

Человек не может создавать закономерности по собственному произволу, строить историю так, как ему захочется, вопреки необходимостям общественного развития. Он не может противопоставлять ему свой личный разум. Скотт, как историк, отвергает рационалистический метод познания действительности. Метод, характерный для эпохи Просвещения. Очевидно, такой вывод он извлек из опыта Французской революции, которая, как утверждали ее противники и сторонники, в эпоху якобинской диктатуры не считалась с историческими данными и пыталась создать новое общество в соответствии со своими рационалистически конструированными теориями.

В романах Скотта много персонажей, пытавшихся навязать истории, обществу, а также отдельным лицам, свои собственные представления о личном счастье, общественном благе и справедливости. Все они совершают ошибки, терпят поражение и горько раскаиваются в содеянном. Таковы его герои: Норна в "Пирате", Альберик Мортемар в "Талисмане", Кристиан в "Певериле Пике", Тачвуд в "Сент-Ронанских водах" и многие другие. Нужно действовать в контакте с требованиями эпохи и другими, более частными законами данной среды или момента, и тогда это действие будет успешным и принесет свои плоды. Примером могут служить Мэг Мерилиз в "Гае Меннеринге" и Саладин в "Талисмане".

Но система причин, определяющих события эпохи, меняется вместе с эпохой, а потому историк-романист должен угадать тайну данной эпохи, систему действующих в ней закономерностей. Он должен отказаться от абсолютной истины рационалистов и принять относительные истины, созданные эпохой. Он должен поставить себя на место своих героев, усвоить чувства и идеи каждого, иначе поступки отдельных лиц, также как и равнодействующая эпохи, будут непонятны и покажутся смешными.

Относительность истины, её несостоятельность получает своё выражение в каждом романе Скотта. Без этого невозможно сочувствие к героям, а вместе с тем невозможен и роман того типа, какой был создан Скоттом. В разговоре Роб Роя с его богатым родственником и судьёй предстают два абсолютно разных сознания, и мы понимаем того и другого и симпатизируем обоим. Ревекка и Айвенго по-разному относятся к сражению под стенами Торкилстона, и с каждым из них мы согласны от всей души. Хотя при этом каждому из них мнения другого кажутся безумием. Мы понимаем Берли, Клеверхауза и Мортона, Томкинса, мошенника, совершенно уверенного в своей правоте, и Кромвеля, анализирующего свою совесть политического деятеля ("Вудсток").

Это вживание не исключает оценки персонажа, в которого перевоплотился автор, но и эта оценка не абсолютная: она совершается внутри изображённой эпохи, в системе обстоятельств, вне которых ничего нельзя было бы ни понять, ни оценить.

Но если читатель и сам автор могут перевоплотиться в своих героев, то это происходит только потому, что во всём разнообразии эпох, темпераментов и сознаний существует нечто постоянное, некие человеческие константы - страсти, как говорит Вальтер Скотт, и нравственное чувство. Подчеркивая эти константы, Скотт утверждает единство человечества, торжествующее над всеми различиями эпох, классов и обстоятельств. И это приводит его, так глубоко постигшего психологию классов в разрезе веков, к убеждению, что:

- классовая ограниченность и классовые противоречия - категории исторические, которые могут быть преодолены в процессе исторического развития;

- классовые интересы могут уступить место единому интересу всего общества.

Ему казалось, что это может произойти при справедливом общественном строе. В "Анне Гейерштейн", одном из последних его романов, изображено это идиллическое состояние общества - пастушеская Швейцария, в которой нет классов, потому что прежние феодалы отказались от своих привилегий, стали пасти стада и воевать только ради обороны страны. Но перспективы, показанные в конце романа, носят угрожающий характер.

В большинстве случаев предвосхищением этого будущего бесконфликтного единства оказываются браки между представителями двух сословий, двух классов, двух политических партий и двух наций. Такие браки заключаются во многих романах Скотта, в разных исторических условиях и в разных планах. Их исторический смысл особенно отчетливо можно раскрыть в "Пуританах", "Певериле Пике", "Айвенго", "Квентине Дорварде", "Монастыре", "Аббате".

Эта мысль или мечта, напоминающая утопию Фурье, всегда присутствует в воображении и творчестве Скотта, и счастливые финалы его романов должны были указать возможность неопределённого для него самого решения этой проблемы, привлекавшей такое внимание уже в начале XIX в.

Так художественное творчество "шотландского чародея" оказывается историческим исследованием и философией истории, поэтика его романа историографической системой, вымысел правдой и правда вымыслом. В дальнейшем развитии художественной литературы и исторической науки можно найти подтверждение этого на первый взгляд парадоксального единства. Авторы исторических романов и романов из современной жизни усваивали метод Скотта и переводили его в план новых задач, поставленных новой эпохой. Вместе с приятием и усвоением Скотта началось и преодоление его, но это была необходимая форма его влияния. Те, кто принимал и преодолевал, были ему обязаны многим, и, прежде всего, пониманием общества как единства противоречий и как постоянно развивающейся системы закономерностей.

Когда Бальзак, который является одним из тех, кто открыл новую эпоху в истории романа, утверждал, что он не романист, а только историк современности, секретарь общества, пишущий под его диктовку, - он только повторял то, что говорил о себе Вальтер Скотт.

Для Пушкина "главная прелесть" романов Скотта заключалась в том, что он знакомил нас с прошлым "современно", т. е. методом, который применяли создатели новой литературы.

Стендаль, который, сопротивляясь Скотту, постоянно обращался к нему за помощью, назвал его в письмах к Бальзаку "нашим отцом".

Слова эти не казались ни преувеличением, ни пустой похвалой тем, кто вступал на литературное поприще в первой половине XIX в. Для них это была истина.

Раздел 2. Новаторство творческого метода Вальтера Скотта

2.1 Вальтер Скотт -- родоначальник исторического романа в его современном понимании

Вальтер Скотт -- родоначальник исторического романа в его современном понимании. Новаторство его в литературе 19 в. заключалось в том, что им были выработаны принципы исторического метода. И этот метод позволял создавать увлекательные, освобожденные от чрезмерной архаизации языка и вместе с тем сполна передающие своеобразие и узнаваемый отпечаток описываемой эпохи, романы. В чем же заключался исторический метод Вальтера Скотта?

Н.Я. Дьяконова в книге "Английский романтизм: Проблемы эстетики" пишет: "Исходя из определенного значения истории для развития литературы, а также и предмета литературы - человеческих отношений, Скотт формулирует задачи исторического романа. Скотт считал, что историзм романа заключается в том, чтобы опираться на подлинные факты, как "жили, думали, чувствовали люди прошлых веков, почему так поступали, а не иначе под давлением обстоятельств и политических страстей" [12, с. 76].

Исследователь творчества Скотта советский критик Б. Реизов в книге "Творчество Вальтера Скотта" (глава “Теория исторического романа”), отмечает, что Скотт создал принципы новой историографии:"… идея общечеловеческого единства сделала Скотта не только художником, но и историком и создала основу для историзма ХХ столетия"[20, с. 281].

Новаторство В. Скотта состояло в следующем. Чтобы создать подлинный исторический роман, по мнению В. Скотта, нужно точно представить себе частную жизнь той эпохи, её "нравы". История же нравов, с его точки зрения, -- это история культуры, история общественного сознания. Во-вторых, как пишет Б. Реизов, в романах Скотта, пожалуй, впервые в европейской литературе появился на сцене народ: не отдельные более или менее выдающиеся личности "простого звания", но целые группы, толпы народа… народ у него - это настоящий людской коллектив, движущийся, мыслящий, сомневающийся, объединённый общими интересами и страстями, способный к действию в силу собственной закономерной реакции на события" [19, с. 23].

Далее, "Вальтер Скотт необычайно расширил границы романа. Никогда еще роман не охватывал такого количества типов, сословий, классов и событий. Вместить в одно повествование жизнь всей страны, изобразить частные судьбы на фоне общественных катастроф, сплести жизнь обычного среднего человека с событиями государственной важности значило создать целую философию истории, проникнутую мыслью о единстве исторического процесса, о неразрывной связи частных интересов с интересами всего человеческого коллектива" [19, с. 24].

В-четвертых, В. Скотт художественно соединил историческую правду с вымыслом, пояснив правомочность такого соединения тем, что "важнейшие человеческие страсти во всех своих проявлениях, а также и источники, которые их питают, общие для всех сословий, состояний, стран и эпох; отсюда с неизменностью следует, что хотя данное состояние общества влияет на мнения, образ мыслей и поступки людей, эти последние по самому своему существу чрезвычайно сходны между собой… Поэтому их чувства и страсти по своему характеру и по своей напряженности приближаются к нашим. И когда автор приступает к роману… то оказывается, что материал, которым он располагает, как языковой, так и исторически-бытовой, в такой же мере принадлежит современности, как и эпохе, избранной им для изложения" [8, с. 27]. В центре внимания Скотта было воздействие на человека его непосредственного окружения и отдаленного прошлого. Как отмечает английский исследователь, чувство взаимной зависимости людских жизней, их сложных переплетений пронизывает романы Скотта. Скотт видел в человеке как бы фокус перекрещивающихся взаимодействий независимо от собственной воли, его слова, поступки, предубеждения, жесты выдают национальность, религию и традиции, которые сделали его таким, как он есть. Задача исторического романиста, по мнению писателя, заключалась в том, чтобы за своеобразием различных культур найти живую душу страдающего, жаждущего справедливости, взыскующего лучшей жизни человека" [19, с. 26]."Как раскрытие человеческой сущности в многообразии её временной и национальной обусловленности, так и воссоздание характера и облика народа в целом, складывающихся из взаимодействия национального своеобразия и психологических особенностей индивидуумов и масс [5, с. 81].

Бальзак, который называл Скотта своим учителем, а себя -- его подражателем, увидел главным в творческой манере Скотта внимание писателя к изображению не столько событий, сколько духа и нравов эпохи. "Скотт, - писал он, - никогда не избирал крупное событие сюжетом книги, но он тщательно разъяснил его причины, рисуя дух и нравы эпохи, держась в самой гуще общественной жизни, вместо того, чтобы забираться в высокую область больших политических фактов" [3, с. 295]. Именно это обстоятельство обеспечивало выразительность и ценность его книгам и служило причиной необычайной его популярности.

Главное преступление романистов Скотт видит в "нарушении исторической правды… объединение в общем танце кринолинов и узких платьев, огромных париков и напудренных волос" [21, с. 96-97].

В одной из немногих резко отрицательных и холодно иронических рецензий Скотта отвергается написанная Годвином "Жизнь Чосера", ибо автора занимает не истина, не то, что было на самом деле, а то, что могло или должно было произойти в соответствии с его домыслами. Хотя романы Годвина якобы основаны на реальной истории, его рыцари говорят на языке его так называемой философии, в полном несогласии с веком и собой. Использование художественных образов для иллюстрации отвлечённых идей Скотт считает недостойным романиста, который должен с одинаковой тщательностью избегать двух опасностей: недостаточной объективности, в особенности при характеристике лиц, не вызывающих его сочувствия, и объективности чрезмерной, за которой следует утрата моральной оценки.

Из такого представления задачи романиста следуют три важные особенности творческого исторического метода В. Скотта:

а) изображение исторических событий сквозь восприятие частного вымышленного персонажа, ведущего любовную интригу романа и тем самым соблюдение исторической точности вместе с сохранением обязательной романической интриги. Сравнивая шекспировский метод изображения исторических событий со скоттовским, Д.М. Урнов и Н.Я. Дьяконова в качестве существенных отличий отмечали изменение пропорций в расстановке реальных и фиктивных фигур. Если у Шекспира на первом плане выступают исторические персонажи, то у Скоттапервый план и большую часть повествования занимают герои, которых он сам же и создал, деятели же исторические отходят на второй план, становятся эпизодическими;

б) изменение соотношения предания и вымысла, создание исторического фона вымышленными персонажами, которые являются чрезвычайно типичными для изображаемой эпохи и страны и в этом плане историчны. Если у Шекспира вначале шло предание, вынуждавшее своим авторитетом верить изображаемому в пьесе, то Скотт наоборот разворачивал летопись как бы с другого конца, начиная со страниц частных, малоизвестных и вымышленных. Он скорее проверяет, а не подтверждает предания…Вальтер Скотт сам, самостоятельно, создавал канву, представляя традиционные фигуры заново, тем "домашним образом", который так точно определил и высоко оценил в его методе Пушкин;

в) новаторство художественного языка. После неудачи с публикацией «Куинху-холл» Скотт, по мнению И. Шайтанова, начинает понимать, что до него романисты уводили читателя куда-то в прошлое, то ли иллюзорное, как атмосфера страха и роковых страстей в «готическом» романе, то ли обставленное с бутафорской мелочностью, как в романе «антикварном». Главным казалось создать картину прошлого по контрасту с настоящим. Скотт решает поступить прямо противоположным образом. Он отказывается от чрезмерной архаизации языка, а использует язык его эпохи, иными словами предлагает то, что в ХХ веке назовут модернизацией истории. Сам Скотт так поясняет это: "Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, необходимо изложить избранную Вами тему языком и в манере той эпохи, в какую Вы живете" [8, с. 25].

Исторический роман для Вальтера Скотта - это не novel (т.е., по его же определению, "повествование, в котором события не противоречат обычному ходу вещей в человеческой жизни и современному состоянию общества"), а romance - "такое вымышленное повествование, интерес которого держится на чудесных и необыкновенных происшествиях" [12, c. 72]; иными словами, не смешение «правды» и «вымысла», а чистый вымысел, основанный лишь на истории, и, следовательно, с точки зрения романтика, «правда в высшем смысле».