Рассказ А.И. Солженицына

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Особенности рассказа «Один день Ивана Денисовича»

2. Особое положение журнала «Новый мир». Контекст рассказа

3. История публикации

4. Контекст журнального номера

5. Реакция на публикацию

6. Литература после «Одного дня Ивана Денисовича»

Заключение

Список литературы

Введение

Работа посвящена рассказу А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», публикация которого («Новый мир». 1962. № 11) стала важнейшим литературным и общественно-политическим событием эпохи «оттепели». Появление рассказа о сталинских лагерях взорвало сложившуюся систему умолчаний и недоговорок о многолетних преступлениях. Не только сам рассказ, но и его публикация воспринимались как неожиданность. Вопрос о том, почему этот прорыв немоты стал возможным, требует обращения к историко-культурному и собственно литературному контексту, в первую очередь - к контексту журнала «Новый мир», возглавлявшегося А. Т. Твардовским.

Если художественная специфика и общественная значимость рассказа Солженицына неоднократно становились предметом внимания критиков и историков литературы (см. выпущенный к 50-летию публикации сборник «Ивану Денисовичу» полвека» - М.: Русский путь, 2012), то журнальный контекст «Одного дня…» осмыслен явно недостаточно, хотя свидетельства Солженицына (книга «Бодался теленок с дубом»), дневниковые записи Твардовского и членов редакционной коллегии журнала (А. И. Кондратович, В. Я. Лакшин), воспоминания современников, некоторые первые печатные отзывы на рассказ прямо подводят к этой историко-литературной проблеме. Это определяет актуальность исследования.

Цель работы - показать связь публикации «Одного дня…» и общей редакторской стратегии Твардовского, выявить закономерность обращения Солженицына к «Новому миру», прояснить роль рассказа Солженицына в истории журнала.

В соответствии с главной целю работы ставится ряд частных задач исследования.

1) Анализ советской литературной периодики: главные литературно-художественные журналы, их редакционная политика, отношения с властными институтами (проблема цензуры); дозирование «негативной информации» как сохраняющийся принцип руководства литературой; специфика литературы «оттепели»; особое место журнала «Новый мир», его важнейшие публикации, осуществленные до 1962 года..

2) Особое место рассказа об «одном дне одного зэка» среди сочинений Солженицына 1950-х гг. - проблема выбора текста для дебютной публикации: принципиальная необходимость художественного свидетельства о лагерях; народный (крестьянский) герой; «обычность» его судьбы и ее соотнесенность с историей России в ХХ веке.

3) Анализ истории публикации: роль А. Т. Твардовского (его личная заинтересованность в сюжете «лагерь глазами мужика»[Солженицын 1996:25]; литературные предпочтения Твардовского как поэта и как редактора); позиции других членов редколлегии и сотрудников «Нового мира»; внутренние рецензии на рассказ Солженицына (К. И. Чуковский, С. Я. Маршак), Твардовский и Хрущев.

4) Анализ контекста одиннадцатого номера журнала «Новый мир», где был опубликован рассказ «Один день Ивана Денисовича».

Объектом исследования является место и роль рассказа А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в литературе и общественно-политической истории. Предмет исследования - взаимосвязь рассказа и журнала «Новый мир».

Степень научной разработанности проблемы. Проблема журнального контекста рассказа «Один день Ивана Денисовича» уже поднималась в статьях таких исследователей, как Э.-Б. Вахтель и Ю. Андреев. Однако, данная проблема еще не была рассмотрена комплексно, с учетом многолетней истории журнала «Новый мир» под руководством А.Т. Твардовского.

В качестве теоретической базы в работе используются следующие источники и литература.

1) Печатные и эпистолярные отклики на «Один день Ивана Денисовича», прежде всего, собранные в книгах «Дорогой Иван Денисович!...», «Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник».

2) Дневники членов редакционной коллегии журнала «Новый мир» - главного редактора журнала А.Т. Твардовского («Новомирский дневник»), В.Я. Лакшина (««Новый мир» во времена Н.С. Хрущева»), А. И. Кондратовича («Новомирский дневник»).

3) Политические и идеологические документы 1950-х - начала 1960-х гг. (доклад Н. С. Хрущева на ХХ съезде КПСС, партийные постановления; речь А. Т. Твардовского на XXII съезде КПСС и др.)

4) Тексты художественных, публицистических и мемуарных произведений Солженицына («Матрёнин двор», «В круге первом», «Архипелаг ГУЛАГ», «очерки литературной жизни» «Бодался теленок с дубом», где автор рассказывает о своем писательском становлении, о сопряженных с этим трудностях, об обстоятельствах своей первой публикации, и др.).

В качестве эмпирической базы в работе использовались художественные, критические, публицистические сочинения, опубликованные в конце 1950-х - начале 1960-х гг. (преимущественно в журнале «Новый мир»; просмотрены также журналы «Октябрь», «Юность», «Знамя», «Литературная газета»).

Гипотеза исследования заключается в том, что публикация рассказа «Один день Ивана Денисовича» в журнале «Новый мир» была закономерным следствием редакционной политики Твардовского.

В качестве методологии исследования были использованы структурный анализ текстов, сопоставительный анализ, культурно-исторический метод, так как исследование проблемы невозможно без учета особенностей исторического периода.

Комплексный журнальный контекст рассказа «Один день Ивана Денисовича» до сих пор не становился объектом специального исследования. Исходя из того, что редакционная политика А.Т. Твардовского создала условия для публикации рассказа и тем самым качественного улучшения литературы, представляется, что появление рассказа в «Новом мире» не является случайностью. Соответственно, научная новизна работы обусловлена тем, что здесь проанализированы ключевые публикации «Нового мира» до появления повести, воспоминания участников событий и литературные произведения, на которые рассказ Солженицына оказал влияние.

1. Особенности рассказа «Один день Ивана Денисовича»

В октябре 1961 года Солженицын передал в «Новый мир» через Льва Копелева рукопись «Одного дня Ивана Денисовича» (изначально рассказ назывался «Щ - 854»). К тому моменту Солженицын уже был автором ряда законченных произведений. Среди них были рассказы - «Не стоит село без праведника (позднее получил название «Матрёнин двор») и «Щ-854 », пьесы («Олень и Шалашовка», «Пир победителей»), роман «В круге первом» (впоследствии переработанный). Солженицын мог представить редакции «Нового мира» любое из этих произведений, но он выбрал именно «Один день Ивана Денисовича».

Не то, что опубликовать, но просто показать роман «В круге первом» Солженицын не решался - это произойдет только после длительного знакомства с Твардовским. Выбор между «Матрениным двором» и «Одним днем Ивана Денисовича» был тогда очевидным для Солженицына.

Важнейшей темой для писателя была тема лагерей, о которой никто и никогда не говорил. После окончательного излечения от рака Солженицын решает, что в его выздоровлении есть высший смысл, а именно: выйдя живым из лагеря и пережив болезнь, он должен написать о тех и за тех, кто сидел в лагерях. Так родилась идея будущей книги «Архипелаг ГУЛАГ». Сам писатель называл эту книгу опытом художественного исследования. Но «Архипелаг ГУЛАГ» не мог внезапно появиться в литературе, никогда не знавшей лагерной темы.

Решившись выйти из подполья, Солженицын представил в «Новый мир» именно рассказ об одном дне одного зэка, потому что необходимо было открыть перед читателями лагерь, открыть хотя бы часть той правды, которая потом придет к уже подготовленным читателям в «Архипелаге ГУЛАГ». Кроме того, именно этот рассказ через главного героя - крестьянина Шухова - показывает трагедию народа. В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын сравнит систему лагерей с метастазами, которыми пронизано тело страны. Поэтому лагерь - это болезнь, это трагедия всего народа. Еще и в силу этой причины Солженицын не выбрал роман «В круге первом» - он о себе, об интеллигенции, о более закрытом, нетипичном и «привилегированном» острове лагерного мира - шарашке.

Были и другие, менее существенные причины. Солженицын рассчитывал, что именно к этому рассказу главный редактор А.Т. Твардовский и Н.С. Хрущев не останутся равнодушными, так как и тому, и другому близка крестьянская, народная природа главного героя - Шухова.

Главный герой рассказа - Иван Денисович Шухов, простой крестьянин, участвовавший в войне и попавший в плен к немцам. Он сбегает из плена, но «свои» его сразу же арестовывают и обвиняют в шпионаже. Естественно, «шпион» Иван Денисович должен был выполнять какое-то задание немцев, но «какое ж задание -- ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто - задание» [Солженицын 1962:33]. После следствия несправедливо обвиненного Шухова отправляют в лагерь со сроком 10 лет.

Шухов - это образ настоящего русского крестьянина, о котором автор говорит: «Кто два дела руками знает, тот еще и десять подхватит» [Солженицын 1962:45]. Шухов - умелец, который может и портняжничать, в лагере освоил профессию каменщика, может сложить печку, отлить из проволоки ложку, ножичек выточить, тапочки сшить.

Принадлежность Шухова к народу и к русской культуре подчеркивается его именем - Иван. В рассказе его называют по-разному, но в разговорах с латышом Кильдигсом последний неизменно называет его Ваней. И сам Шухов обращается к Кильдигсу «Ваня» [Солженицын 1962:28], хотя латыша зовут Яном. Это взаимное обращение словно подчеркивает близость двух народов, их одинаковые корни. Одновременно оно говорит и о принадлежности Шухова не просто к русскому народу, но к его глубоко уходящей истории. Шухов чувствует приязнь и к латышу Кильдигсу, и к двум эстонцам. Иван Денисович говорит о них: «А эстонцев сколь Шухов ни видал -- плохих людей ему не попадалось» [Солженицын 1962:26]. В этом теплом отношении проявляется ощущение братства близких народов. И это чутье выдает в Шухове носителя этой самой народной культуры. По Павлу Флоренскому «самое русское имя - Иван» [59:647], «Из коротких имен, на границе с благою простотою, Иван» [59:661].

Несмотря на все тяготы лагеря, Иван Денисович сумел остаться человеком и сохранить внутренне достоинство. С жизненными принципами Шухова, которые позволяют ему выжить, автор знакомит читателя уже с первых строк: «Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Куземина: «Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать» [Солженицын 1962:9]. Помимо того, что Шухов соблюдает эти неписаные законы, он сохраняет свой человеческий облик еще и благодаря работе. Искреннее удовольствие от выполняемого дела превращает Шухова из зэка в свободного мастера, ремесло которого облагораживает его и позволяет сохранить самого себя.

Шухов прекрасно чувствует окружающих людей и понимает их характеры. О кавторанге Буйновском он говорит: «Кавторанг припер носилки, как мерин добрый. С ног уж валится кавторанг, а тянет. Такой мерин и у Шухова был до колхоза, Шухов-то его приберегал, а в чужих руках подрезался он живо» [Солженицын 1962:47], «по Шухову правильно, что капитану кашу отдали. Придет пора, и капитан жить научится, а пока не умеет» [Солженицын 1962:38]. Иван Денисович симпатизирует кавторангу, одновременно ощущая его неопытность в лагерной жизни, некоторую беззащитность, которая проявляется в готовности выполнять назначенное до конца, неумении сберечь самого себя. Шухов дает точные и порой грубые характеристики: Фетюкова, бывшего крупного начальника, называет шакалом, десятника Дэра - сволочью. Однако, это не говорит о его озлобленности, скорее наоборот: в лагере Шухов сумел сохранить доброту к людям. Он жалеет не только кавторанга, но и Алешку-баптиста, хотя и не понимает последнего. Он чувствует уважение к бригадиру, Кильдигсу, полуглухому Сеньке Клевшину, даже 16-летним Гопчиком Шухов любуется: «Гопчика-хлопчика и прибивать заставили. Лазит, чертеныш, кричит сверху» [Солженицын 1962:30], «Он (Гопчик - Е.Р.) -- теленок ласковый, ко всем мужикам ластится» [Солженицын 1962:30]. Шухов проникается жалостью даже к Фетюкову, которого презирает: «Разобраться, так жаль его. Срока ему не дожить. Не умеет он себя поставить» [Солженицын 1962:67]. Жалеет и Цезаря, который не знает лагерных законов.

Наряду с добротой еще одна особенность характера Ивана Денисовича - это умение выслушать и принять чужую позицию. Он не стремится никого научить жизни или объяснить какую-то правду. Так, в разговоре с Алешкой-баптистом, Шухов не пытается переубедить Алешу, а просто делится своим опытом без желания навязать его. Умение Шухова слушать и наблюдать за другими, его чутье позволяет наряду с самим Иваном Денисовичем показать целую галерею человеческих типов, каждый из которых по-своему существует в лагерном мире. Каждый из этих людей не только по-разному реализуется в лагере, но и по-разному переживает трагедию отрыва от внешнего мира и помещения в пространство лагеря.

Любопытен язык рассказа и Ивана Денисовича в частности: это смесь лагерного и живого, разговорного русского языка. В предисловии к рассказу А.Т. Твардовский стремится заранее отразить нападки на язык: «Может быть, использование автором <…> тех словечек и речений той среды, где его герой проводит свой трудовой день, вызовет возражения особо привередливого вкуса» [Твардовский 1962:9]. Действительно, в письмах и некоторых рецензиях высказывалось недовольство наличием просторечных и жаргонных слов (хотя и замаскированных - «маслице да фуяслице» [Солженицын 1962:41]). Однако, это и был тот самый живой русский язык, от которого многие отвыкли за годы чтения советских журналов и газет, написанных шаблонными и часто бессмысленными фразами.

Говоря о языке рассказа, следует обратить внимание на две речевых линии. Первая связана с лагерем, вторая - с крестьянином Иваном Денисовичем. Звучит в рассказе и совсем иная речь, речь таких зэков как Цезарь, Х -123, «чудак в очках» [Солженицын 1962:59], Петр Михайлович из очереди за посылкой. Все они принадлежат к московской интеллигенции, и их язык сильно отличается от речи «лагерной» и «крестьянской». Но они - маленький островок в море лагерного языка.

Лагерный язык отличает изобилие грубых слов: шакал, сволочь и т.д. Сюда же относятся и словосочетания «маслице да фуяслице» [Солженицын 1962:41], «поднимется - фуимется» [Солженицын 1962:12], которые не отталкивают читателя, а, наоборот, приближают его к той речи, которая употребляется часто и многими. Эти слова воспринимаются больше с иронией, нежели всерьез. Это делает речь настоящей, близкой и понятной многим читателям.

Вторая категория - это разговорно-просторечная речь Шухова. Такие слова, как «Не трогьте!» [Солженицын 1962:31], «ихьего объекта зона здорова -- пока-а пройдешь через всю» [Солженицын 1962:28], «двести сейчас нажать, завтра утром пятьсот пятьдесят улупить, четыреста взять на работу - житуха!» [Солженицын 1962:66], «солнце и закрайком верхним ушло» [Солженицын 1962:48], «месяц-то, батюшка, нахмурился багрово, уж на небо весь вылез. И ущербляться, кесь, чуть начал» [Солженицын 1962:49]. Характерной чертой шуховского языка так же является инверсия: «Бригадира лицо рябое освещено из печи» [Солженицын 1962:40], «В Поломне, приходе нашем, богаче попа нет человека» [Солженицын 1962:72].

Кроме того, она изобилует русскими словами, которые не входят в литературный язык, но живут в разговорной речи. Не всем эти слова понятны и требуют обращения к словарю. Так, Шухов часто употребляет слово «кесь». В словаре Даля объясняется: «Кесь или кесть - союз влад. моск. ряз. тамб. кажется, кажись, видится, некак, будто бы. кесь на небе хочет хмуриться» [13:704]. Слово «халабуда, из теса сколоченная» [Солженицын 1962:34], которым Иван Денисович описывает лагерную производственную кухню, толкуется как «хибара, шалаш» [33:489]. «У кого рот чистый, а у кого и гунявый» [Солженицын 1962:19] - говорит Иван Денисович. Слово «гунявый» согласно словарю Фасмера имеет две трактовки: «оплешивевший от болезни» [58:476], а слово гуньба - это «мелкая сыпь во рту младенцев» [58:476]. В словаре Даля «гуньба» многозначна, одно из толкований - «бранное грязный, неопрятный» [13:373]. Введение таких слов делает речь Шухова по-настоящему народной, возвращая к истокам русского языка.

Пространственно-временная организация текста так же имеет свои особенности. Лагерь похож на ад: большая часть суток - ночь, постоянный холод, ограниченное количество света. Это не только короткий световой день. Все источники тепла и света, которые встречаются на протяжении повествования - печка в бараке, две маленькие печки на строящейся ТЭЦ - никогда не дают достаточного света и тепла: «Уголь накалился помалу, теперь устойчивый жар дает. Только около печи его и чуешь, а по всему залу -- холод, как был» [Солженицын 1962:32], «потом уж нырнул в растворную. Там после солнца совсем темно ему показалось и не теплей, чем на улице. Сыроватей как-то» [Солженицын 1962:39].

Иван Денисович просыпается ночью в холодном бараке: «стекла намерзли в два пальца. <…> за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма». [Солженицын 1962:9] В ночи проходит первая часть его дня - личное время, затем развод, обыск и выход на работу под конвоем. Только в момент выхода на работу начинает светать, однако холод не убавляется: «На восходе самый большой мороз бывает! -- объявил кавторанг. -- Потому что это последняя точка ночного охлаждения». [Солженицын 1962:22] Единственный раз, когда за весь день Иван Денисович не просто согревается, а ему становится жарко - это время работы на ТЭЦ, кладка стены: «Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватчивой работы прошел по ним сперва первый жарок -- тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок -- тот, от которого пот высыхает» [Солженицын 1962:44]. Холод и темнота уходят именно в тот момент, когда Шухов втягивается в работу и становится мастером. Пропадают его жалобы о здоровье - теперь он вспомнит об этом только вечером. Время суток совпадает с состоянием героя, пространство меняется в той же зависимости. Если до момента работы оно имело адские черты, то в момент кладки стены оно словно перестает быть враждебным. Более того, до этого все окружающее пространство было замкнутым. Шухов просыпался в бараке, накрывшись с головой (он даже не видел, а только слышал, что происходит вокруг), затем он передвигается в надзирательскую, где моет пол, после - санчасть, завтрак в бараке. Герой выходит из замкнутых помещений только на работу. ТЭЦ, на которой Иван Денисович работает - без стен. А именно: там, где Шухов кладет стену, высота кирпичей всего лишь три ряда. Комната, которая должна быть замкнутой, во время появления мастера не достроена. На протяжении рассказа и в начале и в конце работы стена не достроена - пространство остается незамкнутым. И это представляется неслучайным: во всех остальных помещениях Шухов - зэк, лишенный свободы. Во время кладки он из подневольного зэка превращается в мастера, создающего из желания создавать.

Кладка стены - это пик произведения, и время, и пространство, и сам герой меняются и влияют друг на друга. Время суток становится светлым, холод сменяется на жар, пространство раздвигается и из замкнутого становится открытым, а сам Шухов из несвободного становится внутренне свободным.

По мере того, как убывает рабочий день и накапливается усталость, меняется и пейзаж: «Да, солнышко на заходе. С краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький. Холод градусы набирает» [Солженицын 1962:47]. Следующий эпизод - съем с работы и возвращение в зону лагеря - уже при звездном небе. После, уже во время проверки бараков, Шухов называет месяц «волчьим солнышком» [Солженицын 1962:70], что так же наделяет ночь враждебными чертами. В момент возвращения с работы Шухов уже входит в свою привычную роль зэка, который идет под конвоем, бережет кусочек полотна для ножика, стоит в очереди за посылкой для Цезаря. Так не только пространство и время находятся в естественном кольце ночь-день-ночь, но и сам герой меняется в соответствии с этим распорядком. Хронотоп и герой находятся во взаимозависимости, благодаря которой они влияют и изменяют друг друга.

Не только природное время, но и историческое время (в рамках жизни) Шухова имеет свои особенности. Будучи в лагере, он потерял трехчастное ощущение времени: прошлое, настоящее, будущее. В жизни Ивана Денисовича есть только настоящее, прошлое уже ушло и кажется совсем другой жизнью, а о будущем (о жизни после лагеря) он не думает, поскольку не представляет его: «По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что завтра, что через год да чем семью кормить» [Солженицын 1962:24].

Кроме того, сам лагерь оказывается местом без времени, поскольку здесь нигде нет часов: «заключенным часов не положено, время за них знает начальство» [Солженицын 1962:15]. Так человеческое время в лагере перестает существовать, оно больше не делится на прошлое и будущее.

Человек, вырванный из общего потока человеческой жизни и помещенный в лагерь, изменяется и адаптируется. Лагерь либо ломает человека, либо показывает его истинную природу, либо дает свободу тем отрицательным чертам, которые жили до этого, но не получали развития. Сам лагерь как пространство замкнут внутри себя, он не пропускает внутрь внешней жизни. Точно так же и человек, попавший внутрь, лишается всего внешнего и выступает в своем истинном характере.

В рассказе показано множество человеческих типов, и в том числе это разнообразие помогает показать трагедию народа. Народу принадлежит не только сам Шухов, который несет в себе крестьянскую культуру, близкую к природе и земле, но и все остальные заключенные. В рассказе есть «московская интеллигенция» (Цезарь и «чудак в очках»), есть бывшие начальники (Фетюков), блестящие военные (Буйновский), есть верующие - Алешка-баптист. Солженицын показывает даже тех людей, которые кажутся «по ту сторону лагеря» - это охрана и конвой. Но и на них влияет лагерная жизнь (Волковой, Татарин). В одном рассказе умещается столько человеческих судеб и характеров, что это не могло не найти отклик и понимание у подавляющей части читателей. Письма Солженицыну и в редакцию писали не только потому, что реагировали на новизну и остроту темы, но и потому, что тот или иной герой оказывался близким, узнаваемым.

2. Особое положение журнала «Новый мир»

Контекст рассказа

Традиция толстых журналов в истории русского печатного слова берет свое начало еще в первой половине XIX века. Яркими журналами в разные десятилетия были «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки». Все они представляли собой широкое поле для политической и общественной полемики. После революции 1917 года старые «толстые» журналы были закрыты, однако вскоре их место заняли новые - «Сибирские огни», «Новый мир», «Красная новь», «Октябрь». В 1940-х, начале 1950-х советские толстые журналы мало чем отличались друг от друга. Послесталинские изменения в государственной и общественной жизни существенно отразились не только в литературе, но и деятельности периодических изданий.

Прежде чем говорить о наметившихся различиях между журналами и изменившейся линии партии, необходимо прояснить те основные положения советской литературы, на которые опиралась цензура. Так же это позволит понять чем отличались публикации «Нового мира» и почему вызывали полемику. Единственной основой, обязательной для всех советских органов печати является марксизм - философия исторического материализма и, соответственно, марксистско-ленинская эстетика. В рамках данной эстетики основным методом творчества являлся социалистический реализм. На Первом съезде Союза писателей было сформулировано и записано в Уставе СП СССР официальное определение соцреализма: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии. Причём правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма» [57:9]. Таким образом, литература должна была полностью подчиняться партийной идеологии, то есть воле руководства СССР.

Вплоть до второй половины 50-х годов в литература считалась неизменной, связанной с линией партии. После XX и XXII съездов линия партии изменилась, Н.С. Хрущев направил свои силы на разоблачение культа личности Сталина. Это создало благоприятные условия для редакции журнала «Новый мир», который смог укрепить свои гражданские и эстетические позиции. А.Т. Твардовский сформулировал их в программной статье «По случаю юбилея»: «…Предпочтительное внимание журнал уделяет произведениям, правдиво, реалистически отражающим действительность, по форме простым, но отнюдь не упрощенным <…> более близким классической традиции» [Твардовский 1965:4].

Несмотря на то, что статья А.Т. Твардовского написана в 1965 году, в период, когда на журнал начинаются нападки со стороны власти и других печатных органов, заявленные принципы редакторской политики ничем не отличаются от тех, что Твардовский сформулировал в начале 60-х: говорить правду. В отношении творчества этот принцип всегда официально существовал. Однако понятие «правды» в рамках партийной идеологии ограничивалось или формулировалось по-разному. Понятие «правды» в советской литературе сформулировал А.И. Солженицын в романе «Раковый корпус» устами одной из своих героинь - Авиеты Русановой: «Говорить правду - это совсем не значит говорить плохое, тыкать в недостатки. Можно бесстрашно говорить о хорошем - чтоб оно стало еще лучше! Откуда это фальшивое требование так называемой «суровой правды»? <…> Вся литература наша должна стать праздничной! В конце концов людей обижает, когда об их жизни пишут мрачно. Им нравится, когда о ней пишут, украшая ее» [Солженицын 2012: 247]. Принцип «праздничной литературы» надолго закрыл путь лагерной теме и образу зека в литературе, как и многим другим темам. Об отношении же Твардовского к понятию правды пишет Кондратович в своем дневнике: «Весь ужас в том, что наша литература по преимуществу прибегает к неправде сознательно, и только у А.Т. я видел столь болезненную, почти ненормальную в наше время брезгливость к лжи, притворству, ко всякого рода подделкам, которые различал он безошибочно» [22:139] .

С приходом Н.С. Хрущева к власти понятие «правды» стало расширяться - оно вбирало в себя больше реалий, запрещенных ранее. Именно это и позволило А.Т. Твардовскому выйти на новый уровень публикаций. При этом в редакторской деятельности партийная задача десталинизации совпадала с задачей публиковать талантливые и интересные тексты.

Тенденции к изменению и расширению возможностей печатного слова касались не только «Нового мира». Журнал «Юность» объединил вокруг себя молодых писателей и поэтов, которые были ориентированы более «модернистски», однако, конкурировать с «Новым миром» журнал не мог, так как у «Юности» специфическая аудитория - молодые люди. Вряд ли в «Юности» напечатали бы повесть Тендрякова «Тройка, семерка, туз» о работе на лесосплаве и беглом зэке или же «Стихи комбайнера», «Два дня в Райгороде» (об этих произведениях речь пойдет далее) - аудитория не та, это не близко молодым людям. Более того, «Юность» еще была очень молодым журналом - первый номер вышел в 1955 году. Главным редактором журнала был Валентин Катаев.

Журнал «Знамя» нынешний его редактор Сергей Чупринин охарактеризовал так: «…в послевоенные годы мы превратились в ежемесячник официальной культуры. „Знамя“ тогда было самым официальным журналом из всех существовавших. В нём печаталось военное, КГБшное, писательское начальство. Журнал был респектабелен, солиден и, на мой взгляд, неимоверно скучен»[38]. «Знамя» не был журналом, готовым экспериментировать и публиковать что-то новое. Тем не менее, здесь публиковались в том числе и писатели, отдававшие свои произведения и в «Новый мир». Среди них - Э. Казакевич, И. Эренбург (именно здесь появилась его повесть «Оттепель», давшая название целому периоду), К. Паустовский, печатались и некоторые вещи А. Твардовского.

С 1960 года пост главного редактора в «Октябре» вслед за Ф. Панфёровым занял В.А. Кочетов, после чего издание встало в резкую оппозицию «Новому миру». Журнал относился к «консерваторам», отстаивал понятие соцреализма в сталинских рамках. Вольфганг Казак следующим образом характеризует журнал: «В послевоенный период на его страницах увидели свет многие произведения, которые могут служить иллюстрацией теории бесконфликтности и культа личности Сталина в литературе. Даже во время оттепели и после неё „Октябрь“ всегда оставался верен своим принципам, реальная суть которых заключалась в том, что литература призвана только отражать соответствующую политику партии» [21:294]

Несмотря на разнообразие публикуемых материалов и неоднозначность позиций разных журналов, именно «Новый мир» стал журналом, который собрал на своих страницах лучших писателей того периода. В этом заслуга в основном главного редактора А.Т. Твардовского, который сформировал команду профессионалов и лично перед властью и цензурой отстаивал многие произведения, которые не решился бы публиковать ни один другой журнал. К таким произведениям относилась в том числе и повесть А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Повесть Солженицына появилась не только благодаря стараниям Твардовского и разрешению Хрущева - здесь было много факторов. Одним из немаловажных стала политика журнала в целом, вся его история, предшествовавшая 1962 году. Для того, чтобы понять контекст, в который встроился «Один день Ивана Денисовича», дадим краткий обзор публикаций журнала в 1950-1954 гг. и 1958-1961 гг.

Редактором «Нового мира» А.Т. Твардовский был дважды. Первый редакторский период продлился с 1950 по 1954 гг. еще при жизни Сталина. Уже в это время Твардовский начинает печатать произведения, не согласующиеся с общеустановленным понятием «правды». Он публикует роман В. Гроссмана «За правое дело», который наряду с романом В. Некрасова «В окопах Сталинграда» (напечатан в 1946 году в журнале «Знамя») обозначил собой новый подход к разговору о Великой Отечественной войне 41-45 гг. Спустя некоторое время, под давлением власти, публикация романа Гроссмана была признана ошибкой.

Так же нужно отметить очерковый цикл В. Овечкина «Районные будни», который «знаменовал собой начало «деревенской прозы» в литературе» [19:5]. Выделялись публикации отела критики: В. Померанцев «Об искренности в литературе», Ф. Абрамов «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», М. Лифшиц «Дневник Мариэтты Шагинян», М. Щеглов «Русский лес» Леонида Леонова». Однако перечисленные статьи публиковались уже после смерти Сталина. За их публикацию А.Т. Твардовский и был снят.

На смену А.Т. Твардовскому пришел К.М. Симонов. В 1956 году Симонов публикует роман В. Дудинцева «Не хлебом единым». Роман повествует о безуспешных попытках инженера, гения-одиночки реализовать свой проект. Проект постоянно пресекается вышестоящими чиновниками, присваивающими себе открытия главного героя. «Не хлебом единым» впервые показал в невыгодном свете власть, по словам Вольфганга Казака, «роман выделяется не художественными достоинствами, а открытым изображением разрыва, существовавшего в СССР между изолированным правящим слоем и народом» [21:135]. За эту публикацию главный редактор позже был снят.

31 июля 1958 года состоялась личная беседа между Твардовским и Хрущевым, после которой Твардовский вновь был назначен на пост главного редактора «Нового мира». По словам У. Таубмана, Хрущев тепло относился к Твардовскому «из-за его крестьянского происхождения» [48:421]. Кроме того, Твардовский, как автор «Василия Теркина», считался первым поэтом.

Твардовский был редактором «Нового мира» с 1958 до 1970 года. Этот период условно делится на два этапа: с 1958 до 1964 гг. и с 1964 до 1970 гг.

Первый этап был самым благоприятным для журнала: не только политика десталинизации, но и личная поддержка Хрущева позволили журналу напечатать два ключевых произведения - антисталинскую главу «Как это было» из поэмы Твардовского «За далью - даль» и «Один день Ивана Денисовича» А.И. Солженицына. Второй период начался с отставки Н.С. Хрущева. После этого на журнал начались нападки, перешедшие в травлю. Твардовскому было все сложнее поддерживать качественный журнал и продолжать свою редакторскую политику. После разгрома «Нового мира» и ухода с поста главного редактора в 1970 году, у Твардовского обнаружился рак легких. Год спустя он умер. Солженицын писал: «Твардовского убили тем, что отняли «Новый мир»» [Солженицын 1996:42].

Для нашей работы наиболее важен период 1958 - 1964 гг., так как именно в эти годы формировался контекст «Одного дня Ивана Денисовича» и произошла сама публикация.

Ключевыми произведениями в 1958 году стали «Стихи комбайнера» Б. Шумилова, нарушавшие привычные идиллические описания колхозного быта и труда, очерк Е. Дороша «Два дня в Райгороде», посвященный судьбе деревни после коллективизации. В последних номерах появились рассказ С. Залыгина «Без перемен» и повесть Г. Троепольского «Кандидат наук», которые продолжили тему романа В. Дудинцева «Не хлебом единым».

На Третьем съезде писателей СССР главный редактор «Нового мира» произносит речь, которая выражает программу журнала: «Самым главным для нас является <…> осознать нашу задачу борьбы за высокое, несравнимое с прежним нашим «общим уровнем» качество всех видов и родов литературы» [Твардовский 2009:15]. Произнесенная Твардовским речь была опубликована без цензурных купюр в газете «Правда» 22 мая 1959 года.

За этот год в «Новом мире» были опубликованы «Пядь земли» Г. Бакланова, «Поход на Невскую заставу» О. Берггольц, «Три встречи» В. Некрасова. В числе антикультовой прозы - повесть Нины Ивантер «Снова август», В. Бондарец «Записки из плена». В «Записках…» описывается жизнь военнопленных в гитлеровских лагерях, однако автор описывает тот неназванный ранее факт, что в этих лагерях русские отчаянно голодали - потому что СССР не признавал Международного Красного Креста и не делал отчислений в его фонд, в связи с чем пленники не получали помощи от организации. Пленные других стран получали эту помощь и переносили лагерь легче - им давали дополнительное питание и одежду. Так же здесь упоминается о Русской освободительной армии, и впервые ее члены показаны человечными, втайне оказывающими помощь заключенным.

В 1960 году в третьем номере «Нового мира» публикуется повесть Владимира Тендрякова «Тройка, семерка, туз», где появляется образ зэка - Николая Бушуева, что само по себе уже выдающийся факт. Бушуев - воплощение потерянной, бессмысленной жизни. На груди у героя татуировка: «Годы идут, а счастья нет»[55:8]. В ходе повествования Бушуев разрушает спокойный мир лесопункта, на котором он случайно оказался и где его приютили, зарабатывает на азартной игре денег и шантажирует работников лесопункта. В итоге Бушуев умирает от руки одного из героев - Александра Дубинина. В Бушуеве нет ничего, что могло бы как-то вызвать сочувствие, однако в повести он оказывается не просто отрицательным персонажем, а, скорее, собирательным образом. «Годы идут, а счастья нет» - это судьба не только зэка, но, как выяснилось, и многих других людей, которые не попали в лагерь. Выяснилось, что жадность и хитрость - тоже не типично бушуевские черты, а, как оказывается, черты многих других людей. Роковое сочетание карт «тройка, семерка, туз», карточное проклятие пиковой дамы, в итоге настигает многих героев повести, в биографии которых никогда не было зоны - Александра Дубинина, Алексея Малинкина, Егора Петухова. В итоге под сокращением «з/ка» оказывается персонаж, не вызывающий никаких положительных чувств, однако его качества присущи многим людям. солженицын твардовский литературный

В пятом номере журнала за этот же год была напечатана антисталинская глава «Так это было» из поэмы А.Т. Твардовского «За далью - даль». Публикация состоялась благодаря Н.С. Хрущеву: цензор наложил на главу вето, после чего А.Т. Твардовский отправился к Н.С. Хрущеву. Советник по культуре В.С. Лебедев посоветовал поэту преподнести произведение Хрущеву на день рождения, 17 апреля. А.Т. Твардовский приложил к главе поздравление: «Мне очень хотелось сердечно поздравить Вас со нем Вашего рождения и по этому случаю преподнести Вам как памятный знак моего уважения и признательности самое дорогое сейчас для меня - заключительные главы моего десятилетнего труда - книги «За далью - даль»<…> Я позволю себе обратить Ваше внимание на главу «Так это было» <…>» [63:450-451] После В.С. Лебедев сообщил А.Т. Твардовскому: «Прочел с удовольствием. Ему понравилось, очень понравилось, благодарит за внимание, желает…Я, конечно, не сомневался, но вместе с вами еще раз переживаю радость» [63:451]. 29 апреля и 1 мая глава «Так это было» была напечатана в газете «Правда», а затем в журнале «Новый мир». Полностью поэма была издана спустя три месяца «молнией» в серии «Роман-газета». Глава «Так это было» рассказывает о характере правления Сталина и о нем как личности: о приравнивании его к божеству, о том, что Сталин сам себя назвал иногда в третьем лице. Тут же, в поэме дан образ тетки Дарьи с «трудоднем пустопорожним» [Твардовский 1960:13], с ее нищетой и безмолвием. Однако, несмотря на критику, поэма неоднозначна в оценке Сталина: в строках «ему мы все обязаны победой, как ею он обязан нам» [Твардовский 1960:12] отдается дань уважения не только народу-победителю, но и вождю. Так же говорится о его смерти как об утрате, Сталин именуется «грозным отцом» [Твардовский 1960:15]. Образ Сталина сложен, в нем есть и положительное, и отрицательное.

В двенадцатом номере журнала за 1961 год А.Т. Твардовский публикует статью «Несколько слов к читателям «Нового мира»». Здесь он характеризует редакционную политику журнала: стремление следовать принципам построения «толстого» журнала, образцам «русской классической журналистики, пушкинского и некрасовского «Современника», щедринских «Отечественных записок»» [Твардовский 1961:253]. Следование традициям не мешает А.Т. Твардовскому описывать «Новый мир» как журнал «современной темы» [Твардовский 1961:253]. Тут же он формулирует основную задачу редакции: «повышение художественного качества нашей литературы» [Твардовский 1961:254]. В статье дан краткий обзор произведений, напечатанных за прошедший год, который характеризуется как «более урожайный, чем предыдущие» [Твардовский 1961:254]. Сделан акцент на фамилиях В. Некрасова, Е. Дороша, В. Тендрякова, В. Пановой, Э. Казакевича, В. Липатова и С. Залыгина. Твардовский останавливается на следующих произведениях: «Большая руда» Г. Владимова, «Мы здесь живем» В. Войновича, роман В.Фоменко «Память земли», вспоминает «Районные будни» В. Овечкина и «Деревенский дневник» Е.Дороша. Кроме того, эти же фамилии - Дороша, Овечкина и Фоменко - Твардовский упоминает и в своей речи на XXII съезде. Внимание к этим авторам и произведениям говорит об их значимости для редакторской политики.

В первом номере «Новый мир» за 1961 год печатается повесть В. Войновича «Мы здесь живем». Повесть соответствует литературной позиции Твардовского: говорить правду, описывать реальность такой, какая она есть. В повести рассказывается о жизни в маленькой, ничем не приметной деревне Поповка. Автор не только не склонен к идеализации жизни в деревне, он точно описывает все бытовые трудности жизни (отсутствие душа, необходимость топить баню, и то, раз в неделю, вместо центрального отопления - печки, отсутствие телефонов), рассказывает о постоянной нехватке рабочих рук, один из главных героев повести начинает работать в колхозе уже с 12 лет. Но, несмотря на очевидный проигрыш по сравнению с городом, жители деревни любят место, где они родились и выросли, их жизнь кажется им полной и осмысленной именно здесь. Повесть Войновича никак не приукрашает деревенскую действительность, он сравнивает мироощущение москвича и деревенского жителя, показывая их разность и право на существования разной жизни, каждая из которых хороша по-своему.

Во втором номере опубликован рассказ Ч. Айтматова «Верблюжий глаз» и пьеса В. Пановой «Проводы белых ночей». В рассказе «Верблюжий глаз» речь идет о быте людей, приехавших на освоение целины. Тема, подходящая для описания труда, экономических успехов, романтических образов энергичных целинников, отдающих себя делу, теряет в рассказе весь свой размах и пафос - выясняется, что на освоение засушливой Анархайской степи приехала горсточка людей, среди которых оказывается и главный герой Кемель, недавний выпускник школы. Характеры рабочих, к которым попадает герой, не только по-человечески сложные и живые, но иногда и отталкивающие. Айтматов нарушает стереотипы и показывает неоднозначные характеры: рабочий-тракторист Абакир оказывается не романтиком, стремящимся освоить целину и что-то создать, а озлобленным циником, для которого важней легкая добыча. С другой стороны недавний выпускник школы Кемель - романтик, пишет стихи, любопытен к окружающему, ему интересна история и природа, он мечтает создать вместо засушливой степи цветущую страну для будущих поколений. Однако нет черного и белого, Кемель молод и наивен, и его мечты о светлом будущем кажутся незрелыми на фоне суровой природы и массы вложенного труда; Абакир же искренне любим своей женой, что невозможно для отрицательного персонажа.

Пьеса В. Пановой «Проводы белых ночей» о простых человеческих чувствах. О том, что можно влюбиться не в того человека, что чувство любви может быть важнее долга, распределения, работы, что жизненная линия не всегда бывает «понятной и прямой», что в человеке смешаны страсти, недостатки и достоинства которые и составляют его жизнь.

В четвертом номере журнала публикуется повесть Виля Липатова «Стержень». Главная героиня повести Виктория - это идеальный образ красивой, целеустремленной, твердой и честной девушки, списанный с героев газетных статей. Как только этот образ помещается в реальную жизнь, оказывается, что ее совершенство характера и образа мыслей неприменимо к жизни. Среди живых людей она оказывается бесстрастной, кукольной, неживой. Образ Виктории - это образец героя, культивируемого современной литературой, газетами, эпохой. В повести оказывается, что общепризнанный образец человека, так много описанный в литературе до этого, противоестественен.

Особенно насыщенным получился седьмой номер журнала: в одной книге собрались произведения Е. Дороша «Сухое лето», продолжение романа В. Фоменко «Память земли» (первая часть в шестом номере) и повесть Г. Владимова «Большая руда».

О романе В. Фоменко Твардовский говорил так: «Плотина, Цимлянское море в романе присутствуют, как историческое событие <…>. Словно это штурм Берлина, конец войны. А история уже успела забыть эту стройку. В истории она уже выглядит в другом измерении» [22:75]. Стоило ли создавать эту природу, переселять людей?

Рассказ Е. Дороша «Сухое лето» посвящен жизни колхоза в засушливое лето. Через истории жизни и беседы с местными жителями автор рисует всю историю колхоза со всеми ее трудностями. Критикуются неразумные требования начальства, неумение грамотно распорядиться имеющимися ресурсами. При завышенных требованиях нет никакого внимания к местным проблемам: нет системы орошения, нет условий для работы доярок, помещения стоят без ремонта. На фоне современной ситуации автор постоянно обращается к истории (от удельной, княжеской Руси до дворянского XIX века), думает о Толстом. Параллельно с историей постоянно вспоминается уже уходящий язык с его устаревшими словами и устаревшими реалиями. Сопоставление прошлого и настоящего идет не в пользу последнего: автор находит предков более мудрыми в своих поступках. Рассказ «Сухое лето» - как призыв вспомнить о своей истории и своих корнях, о том положительном, что в них было.

Повесть Г. Владимова «Большая руда» была встречена тепло и быстро приобрела популярность. Переведена на 17 языков, поставлена к театре, экранизирована, поставлена на радио. Тем не менее, Владимов говорит: «Все же власть предержащим не откажешь в проницательности: спинным ли мозгом, или гипоталамусом, они чувствовали - что-то там было «не то» <…> К тому же учли, что перелицованные тексты инсценировок и сценариев имеют, в конце концов, мало общего с самой повестью» [Владимов 1998:160] Несмотря на популярность, повесть скрывала в себе неприязнь к «иллюзиям времени» [Владимов 1998:160]. Иллюзией времени Владимов называет освоение целины, гор, строительство новых городов - люди отдавали свои жизни (как зачастую случалось при строительствах) или карьеры ради мечты и веры во что-то высокое, хотя никому их жертва не была нужна. Точно так же никому не нужна была жертва главного героя повести - шофера Виктора Пронякина. Всегда одинокий (единственным близким человеком была жена), он решил устроить свою жизнь в городе Рудногорске, зарабатывая шофером в карьере, расположенном в области Курской магнитной аномалии. Будучи романтиком, Пронякин верил в то, что удастся дойти до «большой руды», а не копать впустую. И эта «большая руда» была одновременно и обещанием более благополучной жизни, и мечтой участвовать в чем-то великом, приносить пользу. В итоге Пронякин, чья машина первой везла руду, а не пустую породу, разбивается, слетев в дождь с извилистой и скользкой дороги в карьере. В итоге его смерть, ничем не оправданная, кроме ковша руды, быстро забывается. Никому оказывается ненужным его порыв и его вера, как и вера многих других людей.

За 1962 год Твардовский совершил два «подвига» [Твардовский 2009:89] (сам Твардовский так обозначает эти события в своем дневнике): одним из них была публикация «Одного дня Ивана Денисовича», а вторым - публикация статьи А. Марьямова «Снаряжение в походе». Статья является критикой сталинского по своему духу романа В.А. Кочетова «Секретарь обкома». Марьямов иронично и порой резко отзывается о романе: «Сюжет книги чрезвычайно рыхл; он определяется <…> произвольным вторжением множества тем, заимствованных из только что услышанных известий и сообщений» [29: 234], «почитая, видимо, афористичность непременным признаком художественности, автор рассылает по роману лаконичные сентенции <…> с огорчительной поспешностью. В результате афоризм оборачивается стертой банальностью»[29:234], «роман оказался сырым, а его образы - недодуманными и ненаполненными. Главная задача (показать «руководителя нового типа») осталась нерешенной» [29:239]. «Подвигом» эта статья стала не только потому, что выступала с критикой против сталинского по своему духу романа, но еще и потому, что В.А. Кочетов - главный редактор журнала «Октябрь». «Октябрь» стоял в оппозиции по отношению к «Новому миру». Выпад против В.А. Кочетова был выпадом и против журнала.

В одиннадцатом номере «Нового мира» опубликованы путевые зарисовки В. Некрасова «По обе стороны океана». Главный герой описывает свое недавнее путешествие в Италию, где он встречался с разными людьми, много спорил и беседовал. В беседах, где итальянские друзья задают главному герою множество вопросов об СССР, высказывается и критика, и спорные мысли, и вопросы, на которые невозможно дать ответ, но очень хотелось бы. Например: «Почему мы не издаем тех или иных писателей? (Тут я вспомнил, как неловко мы себя чувствовали, группа советских писателей, в том числе Панова и Гранин, когда <…> Альберто спросил нас о Кафке. <…> Мы о нем даже не слыхали)»[35:131]. Герой не находится что ответить, он просто соглашается с тем, что у него на родине действительно не печатают произведений современных крупных писателей. На вопрос о том, почему главный герой не смотрел фильмов Чаплина, Антониони или некоторых картин Феллини, ответ только один - в СССР этих фильмов нет. Гуляя по музеям и улочками Италии, герой восторгается тем, как итальянцы сохраняют свою историю для потомков. Тут же он вспоминает Мамаев курган у себя на родине. Курган застраивается новыми памятниками из «позолоченого бетона» [35:123], хотя герою представляется, что «не лучше ли было сохранить его таким, каким он был в те дни, с его окопами, блиндажами, ходами сообщения»[35:123]. В зарисовках устами итальянца (как бы отстраненными и поэтому объективными) характеризуется сталинская эпоха: «Сталинский период был истинной трагедией для всех нас»[35:127]. Таким образом, через сравнение итальянской культуры и советской, через «отстраненных» зрителей - итальянцев - Некрасов задает вопросы и ставит проблемы, которые волнуют и заставляют задуматься о собственной культуре и стране.

Повесть А. Яшина «Вологодская свадьба» была опубликована в двенадцатом номере журнала. Произведение описывает церемонию свадьбы в глубинке. Однако эта свадьба проходит по старым, уже уходящим обрядам: приглашаются плакальщицы, устраиваются игры, пир горой. Вместе с тем автор описывает быт местных жителей, их отношение к традициям, состояние современной культуры. Приехав к своим родственникам, главный герой видит безвкусные цветные плакаты с розовощекими колхозницами и лозунгами под их портретами, особое внимание привлекает огромный дешевый ковер с Иваном-царевичем и волком, непохожим на волка. Под плакатами - стихи вологодских поэтов: «за труд, мастера огородов, садов, / теперь за вами слово. / Вдосталь дадим овощей и плодов / сочных, вкусных, дешевых!»[66:25] Это все кажется пустым по сравнению со свадебными старыми традициями.

На фоне свадьбы, по своей природе не искусственной (в сравнении с окружающим пространством) открываются истинные чувства героев. Здесь они рассказывают о своей повседневной жизни - об отношении к льнозаводу, колхозу, требованиям перевыполнить план на древнем оборудовании. Так в повести не только отражена реальная жизнь глубинки, но также показана искусственность привнесенной культуры по сравнению с древними народными традициями.