Начало 1960-х годов - это время особенной поддержки журнала. В июне 1960 года А.Т. Твардовский награжден орденом В.И. Ленина, а в октябре 1961 он получает Ленинскую премию за поэму «За далью - даль». Кроме того, Твардовского избирают делегатом на XXII съезд партии, где он выступает с речью, обличающей прежнюю «серую» литературу и призывающую к описанию реальной жизни: «Но при всех очевидных достижениях нашей литературы <…> она далеко не всегда и не во всем следовала примеру той смелости, прямоты и справедливости, которые показывала ей партия. В чем существенный изъян нашей литературы<…>? В недосказанности, в неполноте изображения многообразных процессов жизни <…> в недостатке жизненной глубины и правды. <…> Некоторые из наших писателей и критиков говорят о необходимости «приподнимать» действительность в целях, так сказать, придания ей большего величия и красоты. Я отношусь к разряду писателей, которые считают, что плохо было б наше дело, если б действительность нуждалась в такого рода приподнимании» [1: 529 - 531]

Все эти события укрепляют положение «Нового мира».

Как пишет А.И. Солженицын в своих воспоминаниях, «Но что-нибудь же значил гул подземных пластов, прорвавшийся на XXII съезд! Я - решился. Вот тут и сгодился неизвестно для какой цели и каким внушением «облегчённый» «Щ-854» (Первоначальное название «Одного дня Ивана Денисовича» - Е.Р.). Я решился подать его в «Новый мир»» [Солженицын 1996:21]. Никакого особого отношения к «Новому миру» Солженицын не испытывал: «О «Новом мире» я не имел отличительного суждения по тому, чем наполнены были его главные страницы, он для меня мало отличался от остальных журналов. Те контрасты, которые между собою усматривали журналы, были для меня ничтожны, а тем более для дальней исторической точки зрения - спереди ли, сзади. Все эти журналы пользовались одной и той же главной терминологией, одной и той же божбой, одними и теми же заклинаниями - и всего этого я даже ложкой чайной не мог принять» [Солженицын 1996:21]. В конечном итоге выбор был сделан не в пользу журнала и его политики, а в пользу личности главного редактора - А.Т. Твардовского. Отдать собственную рукопись в руки печати было для Солженицына было равносильно тому, чтобы самостоятельно подписать себе новый срок. Выбор журнала был вопросом свободы или заключения. Доверие к Твардовскому было основано на писательском чутье: о «Василии Тёркина» Солженицын пишет: «Твардовский сумел написать вещь вневременную, мужественную и неогрязнённую - по редкому личному чувству меры, а может быть и по более общей крестьянской деликатности»[Солженицын 1996:20]. Крестьянские корни, «деликатность», писательский талант - это вызвало доверие и желание показать рукопись. Был и еще один фактор, на который рассчитывал Солженицын: «Не скажу, что такой точный план, но верная догадка предчувствие у меня в том и была: к этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущёв. Так и сбылось: даже не поэзия и даже не политика решили судьбу моею рассказа, а вот эта его доконная мужицкая суть столько у нас осмеянная, потоптанная и охаянная с Великого Перелома, да и поранее»[Солженицын 1996:25]. В выборе журнала сыграло роль еще и то, что бывший тюремный друг Александра Солженицына - Лев Копелев - сотрудничал с «Новым миром» и, хорошо понимая различия между журналами, был убежден, что Солженицыну есть смысл представить рассказ Твардовскому.

В начале ноября 1961 года Солженицын через Копелева передал рукопись в журнал. Тот отдал 6 машинописных листов редактору отдела прозы - А.С. Берзер. Берзер прочитала рукопись и высоко ее оценила. Она решила, что такую вещь необходимо передать Твардовскому лично в руки, иначе рукопись «зарежут» еще на подходе. Сделать это было непросто, однако Берзер удалось миновать вышестоящих редакторов, и она передала А.Т. Твардовскому лично в руки два произведения - «Софью Петровну» Лидии Чуковской и рукопись Солженицына (укрывшегося под псевдонимом «А. Рязанский»). Последнюю она отдала со словами «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь» [Солженицын 1996:25]. Этого было достаточно, чтобы приковать внимание главного редактора.

По воспоминаниям Раисы Орловой-Копелевой, они вместе со Львом Копелевым полтора месяца ждали ответа от Берзер: «В воскресенье в 8 утра звонок. Ася предупреждает, что будет звонить Твардовский, он прочитал, потрясен. Долго говорил с Левой, сказал, что вызовет автора»[63:494]

3. История публикации

Редакторская политика А.Т. Твардовского сделала «Новый мир» одним из лучших и наиболее интересных журналов. Публикации журнала отличались не только высоким художественным уровнем, но и своей реалистичностью (настоящие человеческие характеры, ситуации, чувства), за счет чего и были новаторскими по отношению к предшествовавшей литературе. Ведущая позиция завоевывалась постепенно, все вышеперечисленные публикации были небольшими шагами к той качественной литературе, которую видел Твардовский. Публикация «Одного дня Ивана Денисовича» по сравнению с ними была большим шагом, который, несмотря на уже пройденный путь, расценивался как невозможный. А.Т. Твардовский потратил почти год на то, чтобы получить разрешение на публикацию.

С того момента, как рукопись автора под псевдонимом «А. Рязанский» попала к Твардовскому, он загорелся идеей опубликовать ее, хотя и понимал, что это очень трудно.

В своем дневнике Твардовский впервые упоминает Солженицына накануне встречи с ним: «Сильнейшее впечатление последних дней - рукопись А.Рязанского (Солонжицына), с которым встречусь сегодня. И оно тоже обращает меня к «Тёркину на том свете»» [Твардовский 2009:67]. Для Твардовского рассказ Солженицына был логичным продолжением его собственных мыслей, которые он излагал в «Тёркине» и в уже опубликованной поэме «За далью-даль». Твардовский настолько погружен в создание «Тёркина», что в его дневнике упомянутая запись о Солженицыне - единственная до момента разговора с В. С. Лебедевым, советником Н.С. Хрущева по культуре, что будет гораздо позже. Более подробно о своих впечатлениях от рассказа он не пишет. В мемуарах Солженицына «Бодался теленок с дубом» о первой реакции Твардовского можно понять только из телеграммы Льва Копелева: «Александр Трифонович восхищён статьёй («статьёй» договорились мы зашифровать рассказ, статья могла бы быть и по методике математики)» [Солженицын 1996:23]. Уже после знакомства с Твардовским и обменом впечатлениями Солженицын описывает реакцию главного редактора на рассказ: «он вечером лёг в кровать, и взял рукопись. Однако после двух-трёх страниц решил, что лёжа не почитаешь. Встал, оделся. <…> он всю ночь, перемежая с чаем на кухне, читал рассказ - первый раз, потом и второй <…> Для Твардовского начались счастливые дни открытия: он бросился с рукописью по своим друзьям и требовал выставлять бутылку на стол в честь появления нового писателя» [Солженицын 1996:26]

Первая встреча Солженицына и Твардовского 12 декабря 1961 года проходила в присутствии заместителей главного редактора А.И. Кондратовича и А.Г. Дементьева, ответственного секретаря Б.Г. Закса, А.М. Марьямова, Л. Копелева. Шло обсуждение рассказа. Никто из сотрудников журнала, кроме Твардовского, не считал возможным опубликовать рассказ. Были претензии к языку, к углу зрения, но, прежде всего, к теме. Члены редколлегии не готовы были встать в резкую оппозицию Твардовскому, цитировавшему и хвалившему вещь, поэтому мягко критиковали рассказ и сомневались в возможности его публикации. В итоге Твардовский публикации не пообещал, но заверил Солженицына, что приложит к этому всевозможные усилия. Тут же с Солженицыным заключили договор «по высшей принятой у них ставке» [Солженицын 1996:29]. В ходе обсуждения Солженицына попросили внести следующие крупные правки в рассказ: предложили сменить жанр - «для весомости» назвать повестью, изменить название с изначального «Щ - 854» на «Один день Ивана Денисовича». В декабре состоялось еще две встречи, на которых обсуждался рассказ и вносились некоторые изменения - Солженицын стремился не уступать просьбам переписать или вырезать. За это время он уже передал в редакцию несколько «Крохоток», стихи и рассказ «Матрёнин двор», который задел не только Твардовского-редактора, но и его внутренние, человеческие принципы - «Ну да нельзя же сказать, чтоб Октябрьская революция была сделана зря!» [Солженицын 1996:33]. Думать о публикации этого рассказа он пока не решался.

Первым шагом Твардовского к публикации уже повести «Один день Ивана Денисовича» было - заручиться поддержкой крупных писателей. Он обратился к К.И. Чуковскому, С.Я. Маршаку, К.Г. Паустовскому и К.М. Симонову с просьбой дать письменные отзывы на повесть. К.А. Федин и И.Г. Эренбург в этом ему отказали. В рецензиях К.И. Чуковского «Литературное чудо», С.Я. Маршака «Правдивая повесть», К.М. Симонова «О прошлом во имя будущего» повесть оценивалась очень высоко. Твардовский же составил краткое предисловие, о чем упомянул в дневнике: «еще раз переписал предисловие к Солженицыну - второй подвиг журнала в этом году» [Твардовский 2009:89], и письмо на имя Н.С. Хрущева. Девять месяцев отзывы и письмо пролежали у Твардовского. 6 августа 1962 г. он отправляет все материалы помощнику Хрущева по культуре, В.С. Лебедеву.

Некоторые цитаты из письма: «Речь идет о поразительно талантливой повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». <…> В силу необычности жизненного материала, освещаемого в повести, я испытываю настоятельную потребность в Вашем совете и одобрении» [63:451]

Спустя месяц Лебедев на даче в Пицунде прочитал вслух рассказ Хрущеву. Солженицын пишет: «Никита хорошо слушал эту забавную повесть, где нужно смеялся, где нужно ахал и крякал, а со средины потребовал позвать Микояна, слушать вместе. Всё было одобрено до конца, и особенно понравилась, конечно, сцена труда, «как Иван Денисович раствор бережёт» (это Хрущёв потом и на кремлевской встрече говорил)» [Солженицын 1996: 41] В телефонном разговоре Лебедев описывал чтение повести так: «Первую половину мы читали в часы отдыха, а потом уж он отодвинул с утра все бумаги: давай, читай до конца. Потом пригласил Микояна и Ворошилова. Начал им вычитывать отдельные места, например, про ковры» [Твардовский 2009: 112]

Параллельно с продвижением рассказа в редакции шла работа над рукописью. Твардовский озвучил Солженицыну замечания В. С. Лебедева и И.С. Черноуцана (сотрудник ЦК КПСС, которому Твардовский давал рукопись). Среди них были: прибавить возмущения кавторангу, дать кого-то из лагерного начальства в более сдержанных тонах. После свое мнение начал озвучивать Дементьев, раскритиковавший разговор с Алешкой баптистом, настаивал на политически точной оценке бендеровцев и т.д. В ходе монолога Солженицын все более болезненно воспринимал слова Дементьева: «Распалённым яростным кабаном выглядел Дементьев к концу своего монолога, и положить бы сейчас перед ним полтораста страниц моей повести - он бы, кажется, клыками их разметал» [Солженицын 1996:39] В итоге Солженицын попросил отдать ему его рукопись со словами, сказав: «десять лет я ждал, могу еще десять подождать» [Солженицын 1996: 40] На этом заседание закончилось, Твардовский поспешил успокоить Солженицына. Писатель зафиксировал все замечания и разделил их на три категории: те, которые он может принять; трудные для него и требующие размышления; и те, на которые он пойти вовсе не готов.

15 сентября Лебедев передал Твардовскому, что повесть была одобрена Хрущевым. Твардовский в своем дневнике пишет: «Счастье, что <…> я начинаю с записи факта, знаменательного, <…>, обещающего серьезные последствия в общем ходе литературных дел: Солженицын одобрен Н.С.-чем»[Твардовский 2009:111]

Несмотря на то, что Н.С. Хрущеву понравился рассказ, он чувствовал необходимость в поддержке партийной верхушки. К собранию Президиума ЦК КПСС Хрущев попросил Твардовского предоставить двадцать три копии рукописи. Между Твардовским, обеспокоенным этой просьбой, и Лебедевым состоялся такой разговор: «Л: Да, есть такое предложение. У нас часто говорят о культе, о единоличности решений, - ну вот, чтобы не было таких разговоров. Т: А не значит ли это, что дело худо? Л: Нет. Я думаю, не значит. Это, так сказать, предметный урок того, что культа у нас не может быть» [Твардовский 2009:116]

12 октября 1962 г. на собрании Президиума ЦК КПСС под давлением Хрущева рассказ был одобрен. 20 октября Хрущев принял у себя Твардовского со словами: «Я считаю, что вещь сильная, очень. И она не вызывает, несмотря на такой материал, чувства тяжелого, хотя там много горечи. Я считаю, что это вещь жизнеутверждающая» [Твардовский 2009:123]

Тираж журнала составил 96 000 экземпляров, по разрешению ЦК КПСС отпечатали 5 000 экземпляров дополнительно (стандартный тираж других номеров журнала составляет порядка 87 000 экземпляров). Затем повесть была переиздана в «Роман-газете»( М.: ГИХЛ, 1963. №1/277) количеством в 700 000 экземпляров и книгой (М.: Советский писатель, 1963) в 100 000 экземпляров. Лакшин писал в дневнике: «Солженицын подарил мне выпущенный «Советским писателем на скорую руку «Один день…» Издание действительно позорное: мрачная, бесцветная обложка, серая бумага. Александр Исаевич шутит: «Выпустили в издании ГУЛАГА»» [Лакшин 1991:133]

4. Контекст журнального номера

Важен не только общий контекст журнала, но и контекст журнальной книжки. Одиннадцатый номер «Нового мира» имел продуманную структуру, в которую А.Т. Твардовский поместил «Один день Ивана Денисовича». Несмотря на то, что «Новый мир» уже проделал четырехлетний путь к реалистичной и правдивой литературе, тема лагерей, открытая повестью, была острой и непривычной. Поэтому А.Т. Твардовский подготавливает читателей к восприятию «Одного дня Ивана Денисовича», помещая его в контекст стихов Э. Межелайтиса и рассказа А. Бруштейн «Простая операция». Тем самым А.Т. Твардовский расставляет акценты, необходимые для правильного понимания повести.

Но такая стратегия распространялась только на рядовых, ни о чем не подозревающих читателях, которые привычно откроют номер с первой страницы. Читая, они постепенно подойдут к «Одному дню…». Это касалось подавляющей части читателей. Были немногие (преимущественно, представители столичной творческой интеллигенции), кто еще до выхода в свет одиннадцатого номера частично знал о сложной истории публикации «Одного дня…». На них эффект от структуры номера не распространялся - они сразу же открывали страницы повести, пропуская остальное.

Одиннадцатый номер начинался со стихов Э. Межелайтиса «Гимн утру», «Ржавчина» и «Воздух» [31] в переводе с литовского Д. Самойлова и С. Куняева. Первые строки «Гимна утру» [31:3] перекликают с первыми словами повести: «Сперва различают на слух / луч, в стекла стучащийся звонко, / чистейший и утренний звук - / звук солнца - медного гонга» [31:3]. «Один день Ивана Денисовича» так же начинается с утреннего пробуждения, только не от луча-гонга, а от удара в рельс: «В пять часов утра, как всегда, пробило подъем - молотком об рельс у штабного барака. Прерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих» [Солженицын 1962:8]. Дальше стихи и повесть внешне расходятся: в первом случае герой Межелайтиса просыпается, улыбается утру, и идет работать, и эта самая работа его облагораживает: «Человек, / перед тем, как встать, / пробует вновь / человеком стать: / он к пахоте тянет / две длинные руки / и погружает / в нее кулаки» [31:4]. Но для того, чтобы стать человеком, есть еще одно условие: «Когда человек / хочет быть человеком, /он должен проснуться и заулыбаться. / Ибо слезы - как мелкие капли дождя, / заволакивающие стекла, - / и человек не видит своей дороги» [31:4]. День героя Межелайтиса и день Шухова сильно отличаются друг от друга: в лагере нет желания ни работать на морозе, ни улыбаться кому-либо - в таком месте улыбаться некому, да и не хочется. И просыпается Шухов не от приятного солнечного луча, а от звука в рельс, обязывающего идти на работу в любых условиях.

Однако несмотря на всю непохожесть двух произведений, стихи подсказывают те важные вещи, за счет которых Шухов каждый день «пробует вновь человеком стать». Первое - это работа, которую он выполняет тщательно и с искренним удовольствием. Второе - это, как ни странно, улыбка. Но в случае с Шуховыми это умение улыбаться и радоваться простым вещам: «Шухов поднял голову на небо и ахнул: небо чистое, а солнышко почти к обеду поднялось» [Солженицын 1962:32], «тут и печку затопили дровами ворованными. Куда радостней! -- В январе солнышко коровке бок согрело! -- объявил Шухов» [Солженицын 1962:31], «засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач <…>» [Солженицын 1962:74]. Мироощущение Шухова включает в себя радость не только от простых вещей, но и умение радоваться жизни в целом, несмотря на внешние обстоятельства (вопреки пребыванию в лагере). Таким образом А.Т. Твардовский уже в начале номера подсказывает читателю ориентиры, на которые он должен опираться при прочтении и оценке героя повести Солженицына.

Следующее стихотворение - «Ржавчина». Один из образов стихотворения - это кусок колючей проволоки, который видит лирический герой. Колючая проволока прочно связана с образом лагеря, следовательно, и с повестью Солженицына. Однако, сравнение здесь более сложное: лирический герой «очень долго шел, проволокой оплетен колючей» [31:5], затем эта проволока превращается в рыжую ветку розы, которую герой отбрасывает: «Мы бросаем проволоку прочь,/ ветку ржавую и неживую./ И уходим, покидая ночь,/ на дорогу, солнцем залитую» [31:6]. Согласно мнению Э.-Б. Вахтеля [9:184-197], данное стихотворение помогает увидеть правильный способ прочтения «Одного дня Ивана Денисовича»: осознать свое прошлое и через осознание преодолеть его.

Третье, завершающее стихотворение - «Воздух» [31:6]. Оно уже отражает результат преодоления прошлого, легкость, которая наступает после этого. Лирический герой говорит: «отвыкаю от трупного запаха, / привыкаю дышать глубоко. / Словом, жизнь начинается заново» [31:6]. В этих строках противопоставляется трупный запах свежему воздуху, что является метафорическим противопоставлением прошлого, мертвого (оттого и тяжелый запах) будущему, которое герой вдыхает как воздух. Так сталинское прошлое, осознанное и проговоренное, уходит и открывает дорогу будущему. Герой продолжает: «все яснее мне день ото дня, / что загадки еще не разгаданы. / Но, как хлеб, насыщают меня / эти неуловимые атомы» [31:6]. «Неразгаданные загадки» относятся к истории, которую невозможно постичь. Тем не менее, существуют «неуловимые атомы», которые дают возможность частично эти загадки разгадать. Таким «неуловимым атомом» (в масштабах всей истории) может быть и повесть «Один день Ивана Денисовича».

Но, даже подсказав читателю позиции, с которых надо подходить к повести, А.Т. Твардовский все равно считает необходимым предварить «Один день Ивана Денисовича» заметкой «Вместо предисловия». В первом абзаце автор прописывает цель публикации повести: «залог полного и бесповоротного разрыва со всем тем в прошлом, чем оно было омрачено - в правдивом и мужественном постижении до конца его последствий»[Твардовский 1962:8]. Тут же Твардовский подкрепляет свои слова цитатой из выступления Н.С. Хрущева на XXII съезде ЦК КПСС. Далее Твардовский указывает, что повесть является не документом, а художественным произведением, следовательно, здесь есть место и для художественного вымысла. Хотя тут же он оговаривается, что в основу был положен личный опыт автора, исключающий неправдоподобность. В следующем абзаце Твардовский призывает отнестись к героям повести не как к изгоям общества, вымазанным исключительно черной краской, а как к равным себе: «Многих людей, обрисованных здесь в трагическом качестве «зэков», читатель моет представить себе и в иной обстановке - на фронте или на стройках послевоенных лет. Это те же люди, <…> поставленные в крайние условия жестоких физических и моральных испытаний»[Твардовский 1962:8]. Далее Твардовский вновь возвращается к изначальной мысли об освобождении от прошлого: «впечатление от этого произведения <…> высвобождает душу от невысказанности» [Твардовский 19628]. Автор продолжает подсказывать читателю угол восприятия произведения, в конце статьи Твардовский и вовсе заранее формирует оценку в отношении Солженицына: «приход в литературу своеобычного и зрелого мастера»[Твардовский 1962:9]. В последнем абзаце автор предугадывает возможные упреки и недовольство языком повести и заранее на них отвечает.

Таким образом, в заметке «Вместо предисловия» А.Т. Твардовский прямо прописывает все те подсказки, которые даны в предшествующих стихах Э. Межелайтиса. Помимо этого, он заранее формирует положительное отношение и к героям повести, призывая читателей увидеть в них равных, и к автору, называя его зрелым мастером. Тут же он описывает цель публикации и подкрепляет собственное мнение речью из выступления Н.С. Хрущева. Все это настраивает читателя на принятие произведения и стремление его понять.

Повесть Солженицына обрамлена еще двумя произведениями: следующей за ней в журнале напечатаны стихи С. Маршака «Десять четверостиший» и «Из Вильяма Блейка», затем - рассказ А. Бруштейн «Простая операция».

В стихах С. Маршака выстраивается связь между историей и искусством. Точно такую же связь пытается выстроить и А.Т. Твардовский в своем предисловии, говоря о личном опыте автора, но при этом напоминая о том, что «Один день Ивана Денисовича» - художественное произведение. Здесь же он говорит и о том, что художник черпает свой материал из жизни. Так история и искусство оказываются неразрывно связаны и поддерживают друг друга. Эта мысль перекликается со строками С. Маршака: «Над прошлым, как над горною грядой, / Твое искусство высится вершиной. / А без гряды истории седой / Твое искусство - холмик муравьиный» [28:76]. Публикуя эти строки, Твардовский как бы напоминает о том, что только что прочитанная повесть призвана вызвать в умах читателей реальные события.

За стихами С. Маршака следует рассказ А. Бруштейн «Простая операция». Главная героиня рассказа - женщина, которой скоро исполнится восемьдесят лет. С возрастом она стала терять зрение, в момент событий рассказа она решается на рискованную операцию по удалению катаракты (в ее случае операция рискованна из-за сильной близорукости). В итоге операция проходит удачно, и героиня вновь обретает зрение. В трактовке Э.-Б. Вахтеля рассказ «Простая операция» связан с повестью Солженицына мотивом внутренней свободы: «подчиненность болезни для рассказчицы воплощается в главный жизненный принцип: «Не сдаваться»»[9:191]. Кроме того, Вахтель утверждает, что «здесь мы сталкиваемся с типичным клише социалистического реализма: оптимизм перед лицом трудностей, пафос преодоления»[9:191]

На наш взгляд, между рассказом Бруштейн, повестью Солженицына и стихами Межелайтиса «Ржавчина» есть и другая корреляция. Героиня рассказа соглашается на операцию, в результате которой она прозревает, и окружающий мир открывается ей по-новому, в новых красках. В данном случае прочтение повести Солженицына и есть эта самая операция, которая помогает читателю «прозреть» от неведения. Опять-таки происходит изменение через осознание. В случае с рассказом Бруштейн эта же формула выражается метафорически: осознание есть операция, зрение - есть положительное изменение, достигнутое за счет операции.

Таким образом, за счет композиции одиннадцатого номера «Нового мира» А.Т. Твардовский «ведет» читателя через повесть и помогает расставить правильные акценты.

5. Реакция на публикацию

В статье «Первое слово о Советской каторге» В. Лакшин пишет: «На памяти моего поколения не было такого мгновенного и ослепительного успеха книги» [Лакшин 1991:514]. Одиннадцатый номер журнала «Новый мир» раскупался моментально, в библиотеках занимали очереди за книгой, читатели писали А. Солженицыну о том, что с трудом раздобыли номер. Повесть «взорвала» советское сознание, отношение к ней было разным, но никогда не равнодушным. Среди разных кругов - чиновников, писателей, простых читателей, бывших зэков - реакция сильно отличается.

Письма читателей и отзывы критиков показывают насколько закрытой была лагерная тема и сколь важна она была для читателей. Письма и рецензии призывают А. Солженицына полнее раскрыть характеры героев, представленных в повести, больше рассказать об их судьбе. Но, что самое интересное, почти все письма содержат самостоятельный анализ повести или хотя бы попытку такого анализа. И это - несмотря на шквал рецензий, которые так же содержат частичный или полный анализ. Некоторые цитаты из писем: «Очень хочу спросить: что Вы теперь пишете? Обращаюсь к Вам с просьбой: напишите роман из слов Ивана Денисовича «чем я виноват на войне»» [26:106], «по отрывочным воспоминаниям можно будет написать целую книгу «дорогами крови и слез»» [32:172]

Что касается рецензий, то «Один день Ивана Денисовича» еще не был по-настоящему прочтен критикой, осознание придет гораздо позже. Повесть и ее героя пытались причислить к партийной литературе, утверждая, что она отстаивает идеалы народа и революции: «Повесть «Один день Ивана Денисовича - глубоко партийное произведение» [23:88], почти в каждой рецензии рядом с книгой помещались слова Н.С. Хрущева на XX и XXII съездах партии о необходимости разоблачения культа [61:72]. Постоянно задавались вопросами о кавторанге Буйновском, «о людях - носителях идейного протеста». Многим критикам не хватало уже привычных в литературе идеологических наставлений, героев-моралистов, они цеплялись за образ Шухова как жертвы из народа: «русский крестьянин-хлебопашец, честный труженик»[61:76]. Того самого народа, который защищает социалистический строй, в том числе и для которого делалась революция. Тут же желание Шухова получить дополнительную пайку охарактеризовано как «темное и наносное», «унижение» [5:77], хотя желание поесть после тяжелого труда не является унижением. Унижением является то, что у него нет этой пайки и он вынужден ее добывать косвенными способами, а не то, что он хочет эту пайку получить. Многие наблюдения верны, но в то же время рецензии оказываются несколько беспомощными, поскольку авторам сложно осознать повесть вне привычных литературных стандартов. «Один день Ивана Денисовича» будет осмыслен гораздо позже, уже в 90-ые годы (за границей, в самиздате - раньше). Тем не менее, большинство рецензий 60-ых годов важны не столько своим анализом произведения, сколько своими вопросами. Эти вопросы далеко не всегда относятся к сути повести, они заданы не всегда к месту и часто приходятся к рассуждениям на тему сталинской политики. Однако важен тот факт, что вопросы постоянно возникают, что повесть наталкивает на эти вопросы, публично выражается интерес к лагерной теме и желание узнать больше.

Бывшие зеки в своих письмах А. Солженицыну не только благодарят его, но и обращают внимание на «недоговорки». Варлам Шаламов критикует тот факт, что рассказано слишком мало. В своем письме он высоко оценивает повесть («повесть как стихи - в ней все совершенно»[64:49]), после чего он переходит к критике: «Это лагерь «легкий», не совсем настоящий. <…> Около санчасти ходит кот - невероятно для настоящего лагеря - кота давно бы съели. <…> Блатарей в вашем лагере нет! Ваш лагерь без вшей! Где этот чудный лагерь?»[64:56]. Для Шаламова лагерь - это место, где человек «ни минуты не должен пробыть»[64:60]. Лагерь Шаламова - это Ижма и Колыма, где были невыносимые условия и люди выживали вопреки. Именно так он и скажет о Шухове: «остался человеком не благодаря лагерю, а вопреки ему»[64:60]. В данном случае важны не различия в позиции Шаламова и Солженицына, а настоятельные просьбы Шаламова показать больше, и показать худшие стороны лагерной жизни.

Письма читателей содержат в себе не только благодарности или критику, но и попытки самостоятельного анализа - попытки осознания собственного прошлого - и просьбы написать еще.

6. Литература после «Одного дня Ивана Денисовича»

Жорес Медведев, современник событий 1962 года, пишет: «Повесть <…> подняла вопрос и об откровенной правде, необходимой для литературы. Читатель получил наглядное представление о настоящем реализме, о настоящем мастерстве, и это создало эталон, уровень, до которого следовало поднимать социальную художественную литературу»[30:25]. Действительно, приход Солженицына в литературу повлиял на творчество многих авторов, поставив новую планку. По словам самого Твардовского, «Солженицын подрубил не только таких, как Бабаевский, но и побольше масштабом. Теперь после него уже никому неинтересно читать, как пишет Залыгин или Леонов. Я уже не говорю о его воздействии на других прозаиков. Залыгин, смотрите, как расписался. Ведь «На Иртыше» под сильным влиянием солженицынской прозы. А с этой повести начинается новый Залыгин. Возьмите Айтматова. <…> его «Гульсары» уже идет от Солженицына. И так много другое» [22:52]

«Солженицынская проза» - это не только «Один день Ивана Денисовича», но еще и рассказы «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кречетовка» (изначально - «Случай на станции Кочетовка», но рассказ переименовали, чтобы он не напоминал фамилии В.А. Кочетова, главного редактора журнала «Октябрь»).

А.Т. Твардовский впервые увидел рассказ «Не стоит село без праведника» (первое название рассказа «Матрёнин двор») в декабре 1961 года. Тогда Твардовский не решился напечатать рассказ о Матрёне. Но после того, как был опубликован «Один день Ивана Денисовича», Твардовский публикует и «Матренин двор», и «Случай на станции Кречетовка». После успеха «Одного дня Ивана Денисовича» Твардовский писал: «К сегодняшнему приезду Солженицына перечитал с пяти утра его «Праведницу». Боже мой, писатель. Никаких шуток. Писатель, единственно озабоченный выражением того, что у него лежит «на базе» ума и сердца. Ни тени стремления «попасть в яблочко», потрафить, облегчить задачу редактора или критика, -- как хочешь, так и выворачивайся, а я со своего не сойду. Разве что только дальше могу пойти» [Твардовский 2000:139] После повторного обсуждения рассказа и принятия решения о его публикации Солженицын пишет: «в тех же днях сказал мне Твардовский: теперь пускаем "Матрёну"! Матрёну, от которой журнал в начале года отказался, которая "никогда не может быть напечатана", - теперь лёгкой рукой он отправлял в набор, даже позабыв о своём отказе тогда!»[Солженицын 1996: 47]. Все три произведения оказали сильное влияние на литературу, каждое - по-своему.

Повесть Чингиза Айтматова «Прощай, Гульсары!» рассказывает о жизни табунщика Танабая. Танабай был свидетелем и участником революции 1917 года, участвовал в гражданской войне, раскулачивал зажиточных крестьян. В число раскулаченных попал и его сводный брат, которого Танабай не пожалел, и лично пришел раскулачивать. Затем Танабай стал кузнецом, после - табунщиком, пас лошадей, вслед за лошадьми - овец. Условия, в которых работал Танабай, были очень тяжелыми: табунщикам вечно не хватало соломы, овса, муки, юрта, в которой жила семья Танабая, рассыпалась от старости. Краем терпения стал период окота овец, когда выяснилось, что условий для окота нет никаких: кошара (сарай) полуразрушен, загажен, соломы нет, еды для овец и новорожденных ягнят нет, последние умирают как мухи от холода и истощения, овцы не дают шерсти из-за постоянного голода. В итоге Танабая исключают из партии за критику в адрес начальства, не сумевшего предоставить условия для работы, но постоянно требовавшего результатов. В этот момент Танабай падает духом и начинает осмысливать всю свою жизнь. Раскулачивание брата, тяжелая работа табунщика, нищета - все это делалось ради идеи, которой жил Танабай. Во время революции он искренне верил, что строит лучшее будущее, создает лучшую жизнь. Ради этой идеи он не пожалел даже брата, хотя потом раскаивался в содеянном. Однако, все, на что Танабай положил жизнь, оказалось мечтой. Жизнь не только не становилась лучше, но все больше ухудшалась, люди менялись, и прямота Танабая с его правдолюбием оказалась никому не нужной, старые дружеские связи рвались, обессмысливалось его существование. Между жизнью Танабая - честной и бесхитростной - проводится параллель с жизнью иноходца Гульсары. Гульсары - конь, которого, будучи табунщиком, вырастил и объездил Танабай. Иноходец Гульсары стал лучшим конем во всей округе. Гульсары забрали у Танабая для того, чтобы тот возил колхозных начальников местного значения. С этого момента иноходец служил разным хозяевам. Какие-то издевались над ним, какие-то были добры. Танабай и Гульсары вновь встречаются, оба уже будучи стариками. Иноходец умирает рядом с Танабаем, который всю ночь пытается его отогреть и облегчить боль. И Танабай, и Гульсары - оба прожили честную, бесхитростную жизнь, в которой каждый стремился к своему. Танабай жил идеей о лучшей, будущей жизни, идеей коммунизма. На ее воплощение он положил жизнь. Танабай и его Гульсары похожи тем, что оба всю жизнь работали, оба были преданны каждый своему, оба были забыты, когда их молодость и сила прошла.

Влияние «Одного дня Ивана Денисовича» на повесть Айтматова «Прощай, Гульсары!» заключается в степени свободы языка, степени свободы выражения мысли и описания жизни. Горечь от утраченной мечты и от жизни, в которой прожил Танабай, перекликается с жизнью Ивана Денисовича. В обоих случая это - обессмысленная жизнь людей, которые боролись за свободу и за эту самую жизнь. Иван Денисович боролся на войне, Танабай прошел и через войну, и через труд. Свобода, с которой говорит Айтматов, стала возможной только после появления в литературе повести Солженицына.

Повесть С. Залыгина «На Иртыше» была впервые опубликована в 1964 году в «Новом мире». Действие повести происходит в 1931 году, когда только устанавливается колхозный строй и коллективный труд. Уже год как идет раскулачивание. Старший брат главного героя, Степана Чаузова, был раскулачен, а сам Чаузов избежал этой участи потому, что женился на бедной девушке. Повесть «На Иртыше» перекликается с повестью «Прощай, Гульсары!»: в обоих произведениях главные герои - участники революции, гражданской войны, оба хотят построить новую жизнь, которую обещает Советская власть. Степан Чаузов отдает колхозу своих коней, свой хлеб с мыслью о том, что его дети при колхозе будут жить лучше, чем он жил сам. Чаузов остро реагирует на поступок своего односельчанина Александра Удальцова - последний поджигает амбар с общим зерном. Удальцова заставляют сдать свое зерно в колхоз, но при этом сам колхоз помогать ему с его хозяйством не стал. Держа обиду, Удальцов поджигает амбар и сбегает из села. Чаузов, как крестьянин и хлебороб, осуждает этот поступок. Вместе с другими мужиками из села он сбрасывает дом Удальцова в обрыв. Несмотря на то, что он разрушает чужой дом, Степан принимает жену Удальцова с его ребятишками к себе в дом. Теперь кормить надо всех.

Проходит время, и Чаузов попадает в ту же ситуацию, что и Александр Удальцов. От Степана требуют сдать в колхоз зерно, однако он отказывается, так как уже сдал все, что мог, а оставшееся необходимо для еды. В итоге Чаузова признают кулаком (хотя никогда он не жил богато и по меркам деревни был простым середняком), и высылают из деревни вместе с семьей.

В Чаузове борются две стороны: желание построить лучшую жизнь с колхозом и хозяйское чувство крестьянина, личная ответственность за жизнь своей семьи. «С докладов хлебушко не родится» [Залыгин 1964:56] - говорит Степан, осуждая вечные собрания и доклады в колхозе, которые отвлекают от основной работы.

«Дом-то (дом Удальцова - Е.Р.) добрый был, -- вздохнул зампредседателя Фофанов. -- От она с чего пошла, наша общая-то жизнь...» [Залыгин 1964:12] - та самая общая жизнь, к которой стремится все село, на самом деле начинается не с желания равенства или справедливости, а с разрушения и подчинения. Именно с этой разрушительной природой не может смириться Чаузов: колхоз требует его обречь свою семью на голод, то есть своими же руками свой же дом разрушить.

Залыгин так же передает народный язык, быт, уклад, стремится погрузиться в крестьянскую культуру. Обилие народных выражений так же роднит «На Иртыше» и с повестью Солженицына, и с рассказом «Матрёнин двор». Описание крестьянского быта с использованием народного языка - все это уже было сделано Солженицыным в «Матрёнином дворе», который задает художественный уровень повести «На Иртыше».

Степан Чаузов напоминает Ивана Денисовича, но не в лагере, а у себя в деревне. Обоим чуждо чувство разрушения, оба - мастера, созидатели. Герои Айтматова и Залыгина воевали и с чувством свободы, ощущением победителей возвращались в свой дом. Но и Иван Денисович, и Чаузов, и Танабай оказываются заложниками ситуации.

Повести Айтматова, Залыгина и Солженицына объединяет одно и то же чувство распада, разрушения не только прошлой жизни, но и желания построить лучшую жизнь. Все усилия, вложенные в создание будущего, оказываются бесплодными.

Андрей Синявский пишет: «До всей этой деревенской прозы был написан, в качестве основолагающей вещи <…> рассказ Солженицына «Матрёнин двор»[40:57]. Литература, критически осмысляющая колхозную жизнь, была и до Солженицына - это очерки Овечкина, Дороша, Яшина. Однако, основы «деревенской прозы» заложил рассказ «Матрёнин двор». На него опираются такие произведения, как повести Б. Можаева «Живой» и В. Белова «Привычное дело», проза С. Залыгина, В. Астафьева и др.

Проза Солженицына изменила последующую литературу, подняв планку по многим параметрам. Художественное мастерство, язык, реалистичность произведения, человеческие типы - будучи первым, Солженицын показал, как можно писать. Велика тут и заслуга Твардовского: если б массовая аудитория не увидела повесть в официальной печати, то и не узнала бы этой планки.

Если сравнить публикации в «Новом мире» до 1962 года, и приведенные выше произведения, опубликованные уже после, в глаза бросается несколько отличий. Прежде всего, литература стала более открытой: если до этого писатели критиковали действительность осторожнее, через детали, то свобода «Одного дня Ивана Денисовича» передалась и другим авторам. Если сравнить рассказ Айтматова «Верблюжий глаз», опубликованный в «Новом мире» в 1961 году, и повесть «Прощай, Гульсары!», видна разница в свободе выражения мысли. То же самое относится и к Залыгину - свобода мысли и художественный уровень его повести «На Иртыше» выше, чем в рассказе «Без перемен», появившегося в «Новом мире» в 1958 году, или же в романе «Тропы Алтая», опубликованных в 1962 году здесь же.

Сравнивая попытку А. Яшина в «Вологодской свадьбе» или Е. Дороша в «Сухом лете» передать народную культуру и дух деревни даже не с Солженицыным, а с повестью С. Залыгина «На Иртыше», мы видим, сколь значительно первые уступают последним в уровне художественности и степени погружения в материал, хотя рассказы и Дороша, и Яшина в свое время считались «прорывными».

Заключение

Появление повести «Один день Ивана Денисовича» в 1962 году в «Новом мире» не было случайностью, как тогда это многие восприняли. Редакционная политика А.Т. Твардовского, выражавшаяся его словами «говорить правду», привела к тому, что «Новый мир» занял ведущую позицию среди советских журналов. Путь к публикации солженицынского рассказа проходился постепенно: от критических статей 53-53 гг., рассказов и очерков Овечкина, Дороша, Залыгина, Тендрякова (в особенности его рассказа «Тройка, семерка, туз»), до более смелых произведений: Твардовский «Так это было» из поэмы «За далью-даль», Владимов «Большая руда», Некрасов «По обе стороны океана». Высшей точкой и стал «Один день Ивана Денисовича». Появление рассказа Солженицына именно в «Новом мире» подтверждает качество журнала.

Ведущей позиции «Нового мира» было недостаточно для того, чтобы опубликовать рассказ. Здесь сыграл важную роль сам Твардовский, который лично боролся за появление в свет «Одного дня Ивана Денисовича». Он обратился за поддержкой к крупным писателям и поэтам того времени - К.Г. Паустовскому, К.И. Чуковскому, С.Я. Маршаку, К.М Симонову, отправляет с письмом рассказ Солженицына Хрущеву, дабы заручиться и его поддержкой. Почти год усилий дал результат - высочайшее одобрение «Одного дня Ивана Денисовича».

Таким образом, публикация повести «Один день Ивана Денисовича» является закономерным следствием редакционной политики Твардовского.

Высокий уровень солженицынской прозы оказал влияние на всю литературу в дальнейшем, задав высокий художественный уровень, показав настоящий русский язык, от которого многие отвыкли, повлияв на свободу мысли и степень открытости литературы.

1. XXII съезд КПСС. 17 - 31 октября 1961 года. Стенографический отчет. - М.: Государственное издательство политической литературы, 1962

2. Айтматов Ч.Т. Прощай, Гульсары! - М.: Молодая гвардия, 1967

3. Архангельский А.Н. 1962. Послание к Тимофею.-М.: Астрель, 2008

4. Астафьев В.П. Царь-рыба: повествование в рассказах. -М.: Молодая гвардия, 1984

5. Афонин П. Чтоб вдаль глядеть наверняка // Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

6. Белов В.И. Привычное дело: повести, рассказы. - М.: Эксмо, 2005

7. Бондарец В.И. Записки из плена // Новый мир. - 1959. - №9 - №10.

8. Бруштейн А.Я. Простая операция // Новый мир. - 1962. - №11

9. Вахтель Э.-Б. «Один день…» пятьдесят лет спустя // «Солженицынские тетради: материалы и исследования». - М.: Русский путь, 2012

10. Владимов 1961 - Владимов Г.Н. Большая руда// Новый мир. - 1961. - №7

11. Владимов 1998 - Владимов Г.Н. Большая руда. // Собр. соч.: В 4 т.. - М.: НФК/2Принт, 1998 .

12. Войнович В.Н. Мы здесь живем // Новый мир. - 1961. - №1

13. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 2 т.- М.: Олма медиа групп, 2002. Т. 1.

14. Дорогой Иван Денисович!...: Письма читателей: 1962-1964. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Тюрина Г.А.

15. Дорош 1958 - Дорош Е.Я. Два дня в Райгороде // Новый мир. - 1958. - №7

16. Дорош 1961 - Дорош Е.Я. Сухое лето // Новый мир. - 1961. - №7

17. Залыгин 1958 - Залыгин С.П. Без перемен // Новый мир. - 1958. - №11

18. Залыгин 1964 - Залыгин С.П. На Иртыше // Новый мир. - 1964. - №2

19. Зедгинидзе Н.-Б. Литературная критика журнала «Новый мир» А.Т. Твардовского

20. Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

21. Казак В. Лексикон русской литературы XX века. -- М.: РИК «Культура», 1996

22. Кондратович А.И. Новомирский дневник 1967-1970. - М.: Собрание, 2011

23. Кружков Н. Так было, так не будет. О повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (Новый мир, №11) // Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

24. Лакшин 1991 - Лакшин В. Новый мир во времена Хрущева: дневник и попутное (1953-1964). -М.: Книжная палата, 1991

25. Лакшин 1991 - Лакшин В. Первое слово о советской каторге // Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

26. Лепснопсис А.А. Письмо А.И. Солженицыну // Дорогой Иван Денисович!...: Письма читателей: 1962-1964. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Тюрина Г.А.

27. Липатов В. Стержень // Новый мир. - 1961. - № 4

28. Маршак С.Я. Десять четверостиший // Новый мир. - 1962. - №11

29. Марьямов А. Снаряжение в походе // Новый мир - 1962. - №1

30. Медведев Ж. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича». - Лондон: Macmillan, 1973

31. Межелайтис Э. Гимн утру. Ржавчина. Воздух // Новый мир. - 1962. - №11

32. Мельников С. Письмо А.Т. Твардовскому // Дорогой Иван Денисович!...: Письма читателей: 1962-1964. - М.: Русский путь, 2012 / Сост. Тюрина Г.А.

33. Миронова Г.М. Мотивация-деривация-номинация (на материале терминологии восточно-славянской культуры) // Slavische Wortbildung : Semantik und Kombinatorik. - Mu?nster: LIT, 2002

34. Можаев Б. А. Живой: повесть и рассказы - М.: Советская Россия, 1977

35. Некрасов В. По обе стороны океана // Новый мир. - 1962. - №11

36. Овечкин В.В. Районные будни. - М.: Советская Россия, 1987

37. Панова В.Ф. Проводы белых ночей // Новый мир. - 1961. - №2

38. Ребель А. Читающая публика - это инвалиды // Gazeta.ru http://www.gazeta.ru/2006/07/21/oa_208953.shtml (дата обращения 22.05.2013 г.)

39. Сараскина Л.И. Александр Солженицын. -М.: Молодая гвардия, 2008

40. Синявский А.Д. Золотой шнурок // Русские цветы зла. - М.: Зебра-Е, 2001 / сост. Ерофеев В.В.

41. Слово пробивает себе дорогу.-- М.: Русский путь, 1998 / сост. Глоцер В., Чуковская Е.

42. Солженицын 1962 - Солженицын А.И. Один день Ивана Денисовича // Новый мир. - 1962. - № 11

43. Солженицын 1996 - Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни. - М.: Согласие, 1996

44. Солженицын 2006 - Солженицын А.И. Матрёнин двор // Собр. соч.: В 30 т. -М.: Время, 2006 - издание продолжается. Т. 1

45. Солженицын 2006 - Солженицын А.И. Случай на станции Кочетовка // Собр. соч.: В 30 т. -М.: Время, 2006 - издание продолжается. Т. 1.

46. Солженицын 2012 - Солженицын А. И. Раковый корпус. - М.: Время, 2012

47. Солженицынские тетради: материалы и исследования. - М.: Русский путь, 2012 / сост. Немзер А.С.

48. Таубман У. Хрущев.-М.: Молодая гвардия, 2005

49. Твардовский 1960 - Твардовский А.Т. За далью - даль // Новый мир. - 1960. - №5

50. Твардовский 1961 - Твардовский А.Т. Несколько слов к читателям «Нового мира» // Новый мир. - 1961. - № 12

51. Твардовский 1962 - Твардовский А.Т. Вместо предисловия // Новый мир. - 1962. - № 11

52. Твардовский 1965 - Твардовский А. Т. «По случаю юбилея» // Новый мир. - 1965. - №1.

53. Твардовский 2000 - Твардовский А. Т. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. -- 2000. -- № 7

54. Твардовский 2009 - Твардовский А.Т. Новомирский дневник: В 2 т. - М.: ПРОЗАиК, 2009 г. Т.1

55. Тендряков В.Ф. «Тройка, семерка, туз» // Новый мир. - 1960. - № 3

56. Троепольский Г. Кандидат наук // Новый мир. - 1958. - №12.

57. Устав Союза писателей СССР, «Информационный бюллетень секретариата правления СП СССР», 1971, № 7(55)

58. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 тт. Т. 1. - М.: Прогресс, 1986 г.

59. Флоренский П. А. Имена. - М.: Эксмо-Пресс, 1988 г.

60. Фоменко В.М. Память земли/ / Новый мир. - 1961. - №7

61. Чувакин А. Суровая правда. О повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 г. / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

62. Чуковский К.И. Дневник. 1930-1969. - М., 1994

63. Чупринин С.И. Оттепель. 1953-1956: В 3 т. - М.: Московский рабочий, 1989 г. Т.3

64. Шаламов В.Т. Письмо Солженицыну // Ивану Денисовичу полвека: Юбилейный сборник. - М.: Русский путь, 2012 г. / Сост. Спиваковский П.Е., Есина Т.В.

65. Шумилов Б. Стихи Комбайнера // Новый мир. - 1958. - № 7.

66. Яшин А.Я. Вологодская свадьба // Новый мир. - 1962. - № 12

Размещено на Allbest.ru