В.А. Жуковский – переводчик и интерпретатор поэзии английских романтиков

Однако образ Матильды радикально отличается от образа Констанции не только внешне и характером, но и историей преступления. Как отмечает Э.М. Жилякова, "усилению драматизма в духовном облике Матильды способствовала XIV строфа, написанная Жуковским как бы по мотивам исключенных им пяти строф В. Скотта (XXVII--XXXI), но обладающая совершенно новой, балладной структурой" Автор. Примечания // Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем. Т.4. С. 446.

кого можно проследить на трех амого ьев, однако эпитет "описанный тыря.

а Жуковского "юда - прямой назвать еще более ранний

"Балладная структура", о которой говорит исследовательница, основывается на элементах готического романа Льюиса, как и та часть истории Матильды из "Суда в подземелье", что становится известной читателю. В описании неудачного бегства Матильды и суда над ней Жуковский опирается на историю другой героини романа "Монах", Агнесы де Медина. Сравним описание ее неудавшегося побега (курсивы и подчеркивания в следующих ниже цитатах наши - Е.Т.)

В роковую ночь, назначенную для бегства, непредвиденная случайность не позволила ей выйти из спальни в условленный час. Но наконец она решилась войти в комнату призрака, спустилась по лестнице в залу, увидела, что ворота открыты, как она ожидала, и не замеченная никем покинула замок. Каково же было ее удивление, когда я не кинулся к ней навстречу! Она осмотрела пещеру, обошла все дороги в ближайшем лесу, отдав целых два часа этим бесплодным поискам. Никаких следов ни меня, ни кареты она не нашла и, вне себя от тревоги и отчаяния, решила вернуться в замок, пока баронесса ее не хватилась Льюис М.Г. Монах. М.: Ладомир. 1993. С. 137-138. ,

с описанием из "Суда в подземелье":

Но кто же узница была?

Сестра Матильда. Лишь сошла

Та роковая полночь, мглой

Окутавшись как пеленой,

Тильмутская обитель вся

Вдруг замолчала; погася

Лампады в кельях, сестры в них

Все затворились; пуст и тих

Стал монастырь; лишь главный вход

Святых обители ворот

Не заперт и свободен был.

На колокольне час пробил.

Лампаду и кинжал берет

И в платье мертвеца идет

Матильда смело в ворота;

Пред нею ночь и пустота;

Обитель сном, глубоким спит;

Над церковью луна стоит

И сыплет на дорогу свет;

И виден на дороге след

В густой пыли копыт и ног;

И слышен ей далекий скок…

Она с волненьем в даль глядит;

Но там ночной туман лежит;

Все тише, тише слышен скок,

Лишь по дороге ветерок

Полночный ходит да луна

Сияет с неба. Вот она

Минуты две подождала;

Потом с молитвою пошла

Вперед -- не встретится ли с ним?

И долго шла путем пустым;

Но все желанной встречи нет.

Вот наконец и дневный свет,

И на небе зажглась заря... (IV, с. 110 - 111)

...

И вот за ней погоня вслед;

И ей нигде приюта нет;

И вот настигнута она,

И в монастырь увлечена (IV, с. 111)

Детали побега полностью совпадают: в названную "роковой" ночь, в одно и то же время (полночь как стартовая точка и час ночи - время, на которое назначено начало действа) героини, взяв с собой лампаду и кинжал, выходят через ворота замка / монастыря, которые остались открытыми на ночь (у Льюиса это мотивировано легендой об Окровавленной Монахине, в поэме Скотта по понятной причине этот пассаж отсутствует), не встречают своего сообщника и возвращаются обратно.

Заимствования Жуковского распространяются и на внешний вид героини: для побега Агнеса выбирает окровавленную рясу, чтобы притвориться призраком, Матильда предстает перед судьями в таком же облике ("Видна на белой рясе кровь") по неизвестной читателю причине. Напомним, что героиня поэмы Скотта была одета в мирской костюм, и история ее совершенно иная: сбежав из монастыря, некоторое время она жила в миру, что скорее напоминает историю Окровавленной Монахини из романа Льюиса.

Ср. Описание Агнесы:

Она была одета в точности так, как призрак на ее наброске. С запястья у нее свисали четки, голову окутывало белое покрывало. Монашеское одеяние покрывали кровавые пятна, и она позаботилась взять не только светильник, но и кинжал Льюис М.Г. Монах. С. 132. .

И Матильды:

Лампаду и кинжал берет

И в платье мертвеца идет

Матильда смело в ворота. (IV, с. 110)

Причина неудавшегося побега Агнесы читателю известна: ее возлюбленный, Раймонд, принял за героиню призрак окровавленной монахини, и уехал с привидением, не дождавшись появления своей невесты. Почему в подобной ситуации оказалась Матильда из "Суда в подземелье", читатель никогда не узнает. Впрочем, резонно предположить, что Жуковский не случайно столь настойчиво подчеркивает сходства между героинями, и что возлюбленному несчастной Матильды тоже помешали не зависящие от него обстоятельства.

В посвященной непосредственно суду сцене Матильда выступает в роли жертвы, преступниками же становятся ее судьи, что, как нам кажется, вновь обусловлено романом Льюиса, где хрупкость Агнесы настойчиво противопоставляется жестокости аббатисы. Здесь мы вынуждены не согласиться с Т.Н. Степанищевой, полагающей, что историей "кровавого суда" Жуковский хотел показать "крушение героя-волюнтариста" Степанищева Т.Н. История байронизма Жуковского.. Не согласны мы и с утверждением, что конечная правота, по Жуковскому, принадлежит судьям Матильды. Нам кажется, что Жуковскому важно было показать именно бесчеловечность свершившегося. Для этого он добавляет сцену заточения, отсутствующую у Скотта.

Сюжет романа Льюиса был известен Жуковскому давно - в его библиотеке сохранился перевод "Монаха" на русский язык, выполненный в 1802 г. Павленковым и Росляковым, однако мы полагаем, что во время работы над "Судом в подземелье" Жуковский читал или перечитывал английский оригинал. Соответствующее издание, сохранившееся в библиотеке Жуковского, относится к 1832 г., т.е. к периоду, совпадающему со временем его работы над "Судом в подземелье". Осмелимся предположить, что повторное (как минимум) чтение этого романа стало поворотной точкой в работе Жуковского над стихотворной повестью и решающим образом повлияло на выбор им главного героя и семантического наполнения текста.

Взаимодействие английских романтиков в переводах Жуковского может быть обусловлено их взаимовлиянием: важность для Скотта романа "Монах" и вероятность заимствования сюжета о заключении в подземельях монастыря именно у Льюиса уже отмечалась немецким исследователем См. Freye W. The Influence of «Gothic» Literature on Sir Walter Scott. Rostock: H. Winterberg's buchdruckerei. 1902. P. 36-41..

Таким образом повесть, изначально задуманная как один из этапов полемики с Байроном и образом байронического героя, в итоге стала сложным синтетическим произведением, сочетающем в себе черты поэмы и готического романа. Что касается задуманной полемики, то на раннем этапе, в начале 20-х гг., Жуковский перевел ее на уровень фабулы, что мы показали на примере баллад Скотта. Развитие она получила только десятилетием позже.



7. "Шильонский узник" и "Суд в подземелье"

Ориентацию на "Шильонского узника" во время работы над "Судом в подземелье", по мнению исследователей, подтверждает запись в дневнике поэта 27 (9) октября 1832 г.: "поездка в Монтре и в Шильон. Бейронова надпись Две тюрьмы" Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем: XIII. С. 336.

Скрупулезно сопоставляя тексты "Шильонского узника" и "Суда в подземелье", С.А. Матяш приходит к выводу, что несмотря на общие мотивы, образы, метрику и внешнюю композицию, повести "имеют различную внутреннюю композицию, разные концепции и жанровое содержание". К сходствам также можно отнести значительную роль, отведенную описаниям природы и эмоционально вовлеченного повествователя с экспрессивной манерой рассказа, напоминающего, правда, не о "Шильонском узнике", а о других произведениях Байрона. Вопросы: "Куда ж той позднюю порой // Через залив плыла она?" (IV, с. 100) и "Но кто же узница была?" (IV, с. 110) в поэме Скотта отсутствуют, зато подобные им можно встретить в восточных поэмах. Ср. появление гяура в одноименной поэме:

Who thundering comes on blackest steed,

With slacken'd bit and hoof of speed? The Complete Works of Lord Byron. In One Volume. Paris: Baudry's European Library. 1835. P. 219.

("Кто, словно гроза, несется не черном коне // На миг остановившись?")

Ориентация на "Шильонского узника" воспринимается исследователями как аксиома, однако здесь, как нам кажется, может таиться опасность слишком поспешных суждений.

Мы полагаем, что сходство двух произведений во многом лежит за пределами проделанной Жуковским работы, и потому можно говорить не столько о байронических чертах "Суда в подземелье", сколько о возможных скоттовских мотивах в "Шильонском узнике". Выше уже отмечалось, что Байрон был хорошо знаком с поэмой "Мармион" уже к 1807 г., что отразилось в памфлете "Английские барды и шотландские обозреватели". Думается, что образ героя - не единственное, что он мог позаимствовать у Скотта. Например, описание героя Байрона

My hair is grey, but not with years,

Nor grew it white

In a single night

As men's have grown from sudden fears The Works of Lord Byron. London: John Murray, Albemarle Street. 1901. P. 13.,

переведенное Жуковским как

Взгляните на меня: я сед;

Но не от хилости и лет;

Не страх незапный в ночь одну

До срока дал мне седину (IV, с. 36)

может восходить к первой песни "Мармиона":

For deadly fear can time outgo,

And blanch at once the hair Там же. .

("Смертельный страх может преодолеть время // И мгновенно выбелить волосы человека").

Также и описание шильонской тюрьмы могло быть построено не только на непосредственных впечатлениях Байрона, но и на его воспоминаниях о соответствующем эпизоде "Мармиона". Линдисфарн, где происходит действие поэмы - это приливный остров, т.е. большую часть времени он отделен от суши водой, однако дважды в день, во время отливов, из-под воды появляется тропа, по которой можно добраться до монастыря. Скотт достаточно подробно описал это:

И остров, и не остров он;

Два раза в день морской отлив,

Песок подводный обнажив,

Противный брег сливает с ним:

Тогда поклонник пилигрим

На богомолье по пескам

Пешком идет в Кутбертов храм;

Два раза в день морской прилив,

Его от тверди отделив,

Стирает силою воды

С песка поклонников следы (IV, с. 101)

Вспомним, что и Шильонский замок кажется островом на озере, не столь далеко от берега. В то время, когда замком владели Савойские герцоги, а исторический Бонивар томился в темнице, замок и сушу соединял подъемный мост. Когда замок был захвачен бернцами (а Бонивар - освобожден), новые хозяева заменили его мостом, укрепленным на сваях и покрытым крышей. В таком виде должен предстать пред Байроном. Осмелимся предположить, что увиденная поэтом "двойная тюрьма" из каменных стен и вод озера и история о заключенном здесь узнике, должна была вызвать в его памяти монастырь на острове Линдисфарн, где происходил страшный суд. Быть может, поэма Скотта подсказала ему и композицию - деление текста неравные по объему пронумерованные главки. Тем более допустимым кажется нам, что, вспоминая перечитанного недавно "Мармиона", Жуковский заметил это сходство, вновь посетив берега Женевского озера.

8. Полемика с Байроном в 30 гг

Как было показано в предшествующей главе, образ Матильды, представляется нам далеким от байронического. На наш взгляд, если бы Жуковский действительно хотел решить образ героини в подобном ключе, он оставил бы его приближенным к Констанции из "Мармиона" или к Окровавленной монахине из романа Льюиса, а не стал бы заимствовать у последнего черты невинной Агнесы. Мы, однако, полностью согласны с предположением Т.Н. Степанищевой о намерении Жуковского вступить в спор с Байроном на материале других авторов и хотели бы предложить для иллюстрации иные тексты, помимо упомянутого уже выше незавершенного перевода "Родрига". Новый и более успешный этап этой полемики приходится на начало 30-х гг. О завершающем ее этапе уже было сказано Л.Н. Киселевой в статье "Байроновский контекст замысла Жуковского поэмы об Агасфере", мы бы хотели попытаться обозначить ее начало.

Исследователи, занимавшиеся историей создания поэмы об Агасвере Мы и далее будем использовать огласовку, выбранную Жуковским. , единодушно считают, что сюжет этот заинтересовал Жуковского задолго до 1851 - 1852 гг., на которые приходится основная работа. Однако в том, насколько раньше, мнения расходятся. Комментаторы полного собрания сочинений Жуковского называют стартовой точкой 1841 г., опираясь в первую очередь на письмо самого Жуковского П.А. Плетневу от 1 (13) сентября 1851 г., где он сообщал, что первые стихи своего итогового произведения, которым считается поэма об Агасвере, были написаны 10 годами ранее Автор. Примечания // Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем. Т.4. С.538. . Нам же ближе точка зрения исследователей, полагающих, что история поэмы о странствующем жиде насчитывает еще более долгий срок и начинается в 1831 г., когда в черновиках Жуковского появляется фрагмент, который принято связывать с этим замыслом, размещенный между автографами баллады "Королева Урака и пять мучеников" и повестью "Две были и еще одна" Там же. С. 537-538. . Это предположение ничуть не противоречит важной "улике", коей является письмо поэта: пусть первые фрагменты текста относятся к 1841 г., выбор темы мог произойти и раньше, особенно под влиянием текстов, находившихся в поле зрения Жуковского в то время К слову, если придерживаться мнения о возникновении замысла поэмы об Агасвере в начале 30-х гг., можно предположить еще один возможный источник - уже упомянутый роман Льюиса «Монах», где в одном из эпизодов появляется странствующий жид, который помогает Раймонду избавиться от призрака окровавленной монахини. .

Л.Н. Киселева полагает, что выбор сюжета, который потенциально мог бы быть решен в байроновском ключе, и создание на его основе собственной христианской версии демонстрирует намерение Жуковского вступить в спор с "обаянием байронизма" Киселева Л.Н. Байроновский контекст замысла Жуковского об Агасфере. Vковский 1960: Т.4ний Новгород -Супа исем, тся в тексте, в скобках. нает объем поэмы с няяушкин гоутренности"благородное и чт. Об этом же, как нам кажется, свидетельствует и выбор некоторых баллад для перевода в начале 30-х гг.

В это время наряду с сюжетами о "мучительном пути грешника к смирению перед Божественной волей", Т.Н. «Агасвер» Жуковского: история авторского замысла и возможный контекст // Stockholm studies in Russian literature. Северный сборник. Stockholm. 2000. С. С. 56. 839 с.ский узник”да (Песнь III)" С. ий В.А. ивом "альная тональность. 1835 г.) - налы перелагаемых баллад, но и сложно соотнесе Жуковский вновь обращается к балладам о преступниках, наказанным за свои прегрешения, но теперь он трактует эти мотивы в отличном от ранних текстов ключе, заставляющем нас вспомнить о байроническом герое.

Как отмечала Ю.В. Люсова, герой Байрона всегда представлен "не в развитии, а в раскрытии" Люсова Ю.В. Рецепция Д.Г. Байрона в России 1810 - 1830-х годов. Нижний Новгород. 2006. С. 29. . Статичность героев Байрона, отмеченную еще его современниками, можно считать важнейшим жанрообразующим мотивом "восточных" поэм и родовой приметой их протагонистов.

В ранних балладах Жуковского о грешниках, герои-преступники, напротив, всегда осознавали свою вину и мучительно ее переживали, пусть главным мотивом их терзаний и выступал страх наказания. Герои же Байрона не рефлексируют и не раскаиваются в своих прегрешениях хотя бы потому, что отказываются их признавать. В балладном корпусе Жуковского такими характеристиками обладают только герои двух переводов из Саути 1831 г.: епископ Гаттон ("Суд божий над епископом") и королева Урака ("Королева Урака и пять мучеников"). Каждый из них совершает преступление, в котором не раскаивается по той простой причине, что не осознает греховность совершенного. Епископ Гаттон радуется своей "шутке" - избавлению края от "голодных мышей", т.е. крестьян, пирует, веселится и "спит как невинный" и получает соразмерную своему преступлению кару от насланных свыше мышей:

Зубы об камни они навострили,

Грешнику в кости их жадно впустили,

Весь по суставам раздернут был он…

Так был наказан епископ Гаттон. (III, с. 178)

Преступление королевы Ураки несколько сложнее: чтобы понять степень ее вины необходимо вспомнить, насколько важная роль отводится Провидению в творческом мире Жуковского. Тема всеблагого Промысла красной нитью проходит через всю лирику Жуковского. Доверенность Творцу - обязательная составляющая гармоничной личности, которой проверяется величие как простых людей ("Певец во стане русских воинов"), так и сильных мира сего ("Императору Александру"). Намерение спорить с Провидением не просто заведомо обречено на поражение, но и преступно по сути своей как попытка поставить под сомнение справедливость Божьего замысла. Не случайно описывая крах Наполеона, прототипа и живого воплощения байронического героя, первым его преступлением Жуковский называет именно спор с Божественной волей: "Сказав: нет Промысла!" (II, с. 368). Преступление королевы из баллады Саути заключается не столько в попытке обменять жизнь супруга на свою, сколько в чрезмерном ее волюнтаризме - попытке оспорить Промысел и избежать уготованной судьбы:

Послушай, три пророчества тебе

Мы, отходя, на память оставляем;

То суд небесный, он неизменяем;

Смирись, своей покорствуя судьбе. (III, с. 196)

Как нам кажется, именно на примере этих баллад Жуковский пытается показать несостоятельность героя-индивидуалиста, столь близкого Байрону и абсолютно чуждого его собственному творческому миру, где "и зло - // Не зло, а только милость Бога" (II, с. 273), а цель человека заключается в "сознательном растворении своей воли в высшей воле, смирении" Фрайман (Степанищева) 2000. С. 56. .

Еще одним случаем полемики с Байроном мы полагаем уже не раз упоминавшуюся выше балладу "Братоубийца", перевод баллады Уланда "Der Waller" ("Паломник"). Работа над ней происходила в 1832 г. на берегу Женевского озера, как мы помним, тесно связанном в сознании Жуковского с Байроном. Еще более важным аргументом для нас становится изменение заглавия: мы полагаем, что, переименовывая балладу Уланда, Жуковский сознательно пытается актуализировать в памяти читателя образ первого и самого известного братоубийцы - Каина, мистерию о котором Байрон посвятил Скотту. Но если Каин как характернейший байронический герой не видит за собой вины и не раскаивается, то герой баллады Жуковского сознательно и добровольно посвящает жизнь покаянию:

Изломав проклятый меч,

Сталь убийства обратил он

В пояс; латы скинул с плеч,

И в оковах, как колодник,

Бродит он с тех пор и ждет,

Что какой-нибудь угодник

Чудом цепь с него сорвет. (III, с. 215 - 216)

Одной из ключевых черт Каина у Байрона становится его тоска по утраченному Эдему, вход в который он навсегда закрывает для себя, совершив убийство. Герой баллады Уланда молит лишь о божественной милости и посвящает жизнь ее поиску (что радикально отличает его от героя "Покаяния", странствия которого мотивированы скорее глубоким осознанием собственной вины). По мнению Жуковского, путь в Эдем невозможен без получения прощения свыше:

Цепи все еще вкруг тела,

Ими сжатого, лежат,

А душа уж улетела

В град свободы, в Божий град. (III, с. 216 - 217)

Таким образом, перечисленные нами баллады становятся подготовительным этапом к той заключительной полемике Жуковского с Байроном, которой станет итоговая его поэма "Странствующий жид". Полемика эта была неизбежна и предопределялась направлением, в котором русский поэт разрабатывал сюжеты о преступниках и уготовленном им наказании уже на ранних этапах своего творческого пути. Прямые высказывания нашего поэта, сделанные им в письмах и публицистике, это отчетливо подтверждают.

Заключение

Уваров, сближающий в письме 1814 г. образы Жуковского и Байрона, не был единственным кому приходило в голову такое сравнение. В 1821 г. Вяземский писал Жуковскому: "Ты на солнце Европейском (разумеется, буде не прячешься за Китайскую свою стену) должен очень походить на Байрона, еще не раздраженного жизнью и людьми" Русский Архив 1900, Т. 1. С. 182. . В.К. Кюхельбекер посвятил свою поэму "Кассандра" (1822) Жуковскому и Байрону (не названному по имени автору "Гяура" и "Манфреда), обозначив их равновеликими для себя ориентирами и одновременно противопоставив окруженного "небесных муз прелестной семьей" русского поэта английскому "ночному барду".

Мы не хотим, подобно перечисленным Э.М. Жиляковой исследователям Жилякова Э.М. В.А. Жуковский - читатель Байрона. С. 418, списывать равнодушие к Байрону Жуковского на консерватизм последнего. Справедливым кажется нам замечание Т.Н. Степанищевой, отметившей, что творческая система Жуковского, "тяготеет к замкнутости и внутренней непротиворечивости" Степанищева Т.Н. История байронизма Жуковского., и потому байронизм оказался ей чужд. Байрон и его взгляды вступали в противоречие со взглядами Жуковского на истинное предназначение поэта и поэзии, формировавшимися на протяжении всей его жизни.

Итог размышлениям Жуковского о Скотте и Байроне подводят его письма и статьи, содержащие прямые высказывания об обоих поэтах. Еще в сентябре 1825 г. Жуковский пишет Пушкину: "Дух же твой нужен мне для твоего "Годунова", для твоих десяти будущих поэм, для твоей славы и для исправления светлым будущим всего темного прошедшего. Слышишь ли, Бейрон Сергеевич! Но смотри же: Бейрон на лире, а не Бейрон на деле" Жуковский 1960: IV. С. 513. , разграничивая поэтическое дарование Байрона и его репутацию. Зимой 1833 г., описывая в письме И.И. Козлову свое путешествие, Жуковский делает очень важное замечание о поэзии Байрона, противопоставляя его Руссо:

Бейрон другое дело: многие страницы его вечны. Но и в нем есть что-то ужасающее, стесняющее душу. Он не принадлежит к поэтам-утешителям жизни. Что такое истинная поэзия? Откровение в теснейшем смысле. Откровение божественное произошло от Бога к человеку и облагородило здешний свет, прибавив к нему вечность. Откровение поэзии происходит в самом человеке и облагораживает здешнюю жизнь в здешних ее пределах. Поэзия Бейронова не выдержит этой проверки Там же. С. 600. .

Признавая неоспоримое величие творческого гения Байрона, Жуковский все же подчеркивает принципиальную разницу его и своей творческих систем. Мысль эта будет развита в письмах (претворенных позднее в статьи) 40-х гг. "О меланхолии в жизни и поэзии" (письмо П.А. Вяземскому, 1846) - намеком и в большей степени - "О поэте и современном его значении" (письмо Н.В. Гоголю 1848).

В письме Гоголю Жуковский формулирует свои взгляды на поэзию и ее назначение. Акт творения, по его мнению, заключается в "осуществлении воли Творца", Жуковский 1985, с. 332. роль поэта - в поиске и открытии для других "повсеместного присутствия духе Божьего" Там же. С. 333. .

Но поэт, свободный в выборе предмета, не свободен отделить от него самого себя: что скрыто внутри его души, то будет вложено тайно, безнамеренно и даже противонамеренно и в его создание. Если он чист, то и мы не осквернимся, какие бы образы нечистые или чудовищные не представлял он нам как художник; но и самое святое подействует на нас как отрава, когда оно нам выльется из сосуда души отравленной Там же. С. 335. .

Байрон, по мнению Жуковского, "дух высокий, могучий, но дух отрицания, гордости и презрения" Там же. С. 336. , что не отрицает его поэтического дарования:

Но Байрон сколь ни тревожит ум, ни повергает в безнадежность сердце, ни волнует чувственность6 его гений имеет высокость необычайную (может быть6 от того еще и губительнее сила его поэзии): мы чувствуем, что рука судьбы опрокинула создание благородное и что он прямодушен в своей всеобъемлющей ненависти - перед нами титан Прометей, прикованный к скале Кавказа и гордо клянущий Зевеса, которого коршун рвет его внутренности Там же. С. 336. .

Поэтом в прямом значении этого звания" Там же. С. 335. для Жуковского становится Скотт, затронувший в своих произведениях и самое низкое, и самое возвышенное и "нигде не нарушил с намерением истины, нигде не оскорбил красоты, во всем удовлетворил требованиям искусства" Там же. С. 335.. Описывая его личность, Жуковский замечает:

Но посреди этого очарованного мира самое очаровательное есть он сам - его светлая, чистая, младенчески верующая душа; ее присутствие разлито в его творениях как воздух на высотах горных, где дышится так легко, освежительно и целебно Там же. С. 335..

На это А.П. Елагина отвечала: "И трогалось сердце, читая то, что вы говорите о Вальтере Скотте: все то, душа моя, обращаем мы к вам" Переписка В.А. Жуковского и А.П. Елагиной: 1813 - 1852. М.: Знак. - 2009. С. 572. .

Вероятно, заинтересовавшись поэмами Скотта как возможными образцами для своего "Владимира", Жуковский достаточно рано осознал близость творческих взглядов "шотландского чародея" собственным и потому неоднократно возвращался к его произведениям. Однако на причины этих обращений, как нам кажется, влиял и другой полюс английского романтизма.

Полагаем, настойчивые просьбы друзей обратиться к переводам Байрона не могли оставить Жуковского равнодушным, он искренне пытался найти среди произведений английского поэта наиболее себе близкое, все больше убеждаясь в том, что это едва ли возможно. Осуществив переводы лишь двух текстов Байрона, самых для него нехарактерных, Жуковский, как полагает Л.Н. Киселева, пытался противопоставить "обаянию байронизма" собственную, христианскую трактовку байроновских сюжетов и героев. Таковыми, по нашему мнению, становятся баллад Скотта, Саути и Уланда, написанные на разных этапах творчества Жуковского, встраивающиеся в текущий контекст его работы, преследующие разные цели, однако призванные служить одной глобальной - спору с Байроном.

Для ее же осуществления, как нам кажется, изначально задумывался и "Суд в подземелье", однако изначальный замысел изменился в процессе работы, и "повесть" стала повторным опытом Жуковского по претворению готического романа в поэтическую форму (впервые это было осуществлено при переводе романа Х. Гр. Шписа "Двенадцать спящих дев").

Список использованной литературы

1. Аверинцев С.С. Размышления над переводами Жуковского // Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. М.: Радуга. 1985. Т.2. С. 553 -- 574.

2. Алексеев М.П. Вальтер Скотт и его русские знакомства // Русско-английские литературные связи (XVIII век - первая половина XIX века). М.: Наука. 1982. С. 247 - 393.

3. Афанасьев В.В. Жуковский. М.: Молодая гвардия. 1987. 400 с.

4. Байрон Д.Г. Собрание сочинений: в 4 т. М.: Правда. 1981.

5. Батюшков К.Н. Нечто о поэте и поэзии. М.: 1895.

6. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. М.: Издательство Академии Наук СССР. 1955. Т.7. 737 с.

7. Библиотека В.А. Жуковского (описание). Томск: Издательство Томского университета. 1981. 418 с.

8. Библиотека В.А. Жуковского в Томске: в 3 т. Томск: Издательство Томского университета. 1978-1988.

9. В.А. Жуковский в воспоминаниях современников. М.: Наука. 1999. 726 с.

10. Вацуро В.Э. Готический роман в России. М.: 2002.

11. Веселовский А.Н. Байрон. Биографический очерк. М.: Типо-литография А.В. Васильева и Ко. - 1902. 312 с.

12. Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения. - СПб.: Типография Императорской академии наук. 1904. 548 с.

13. Вольпе Ц.С. В.А. Жуковский // Жуковский В.А. Стихотворения: в 2 т. Л.: Советский писатель. 1939. Т.1.

14. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М.: Художественная литература. 1965. С. 25 - 77.

15. Данте А. Божественная комедия. Ад. М.: Художественная литература. 1940. 336 с.

16. Долинин А.А. История, одетая в роман. М.: Книга. 1988. 319 с.

17. Дубенко М.В. Значение английской традиции в работе В.А. Жуковского над переводом баллады Бюргера "Ленора" // Вестник Томского государственного университета. 2009. №318. С. 18 -- 21.

18. Дубенко М.В. Поэзия В. Скотта в русской рецепции (Первая половина XIX века). Томск. 2010. 233 с.

19. Дьяконова Н.А. Скотт // Дьяконова Н.А. Английский романтизм. М.: Наука. 1978. С. 75 -- 103.

20. Жилякова Э.М. К вопросу об отношении В.А. Жуковского к поэзии Байрона // Художественное творчество и литературный процесс. Томск. 1983. Вып. 5.

21. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л.: Наука. 1978.

22. Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем: в 20 т. М.: Языки славянских культур. 1999 - издание продолжается.

23. Жуковский В.А. Собрание сочинений: в 4 т. М.; Л.: Государственное издательство художественной литературы 1960. Т.4. 784 с.

24. Жуковский В.А. Эстетика и критика. М.: Искусство. 1985. 432 с.

25. Загарин П. В.А. Жуковский и его произведения. М.: Типография М.Н. Лаврова Ко. 1883. 766 с.

26. Иванов В.И. Байронизм как событие русского духа // Иванов В.И. Родное и вселенское. М.: Республика. - 1994.

27. Киселева Л.Н. Байроновский контекст замысла Жуковского об Агасфере // Электронный ресурс / режим доступа http://www.ruthenia.ru/document/204437.html

28. Киселева Л. Н. Пушкин и Жуковский в 1830-е годы (точки идеологического сопряжения) // Пушкинская конференция в Стэнфорд. 1999. Материалы и исследования. М. 2001. С. 171 - 185.

29. Левин Ю.Д. Прижизненная слава Вальтера Скотта в России // Эпоха романтизма: из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука. 1975. С. 5 - 67.

30. Левин Ю.Д. В.А. Жуковский и проблема переводной поэзии // Левин Ю.Д. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода. М.: Наука. 1985. С. 8 -- 26.

31. Льюис М.Г. Монах или пагубныя следствия дурных страстей. Сочинение славной г. Радклиф. СПб: при Императорской Академии наук. 1802. В 4 частях

32. Льюис М.Г. Монах. М.: Ладомир. 1993. 343 с.

33. Люсова Ю.В. Рецепция Д.Г. Байрона в России 1810 - 1830-х годов. Нижний Новгород: 2006.

34. Костин В.М. В.А. Жуковский и А.С. Пушкин(восприятие английской литературы и становление жанра русской романтической поэмы). Томск. 1984. 207 С.

35. Маслов В.И. Начальный период Байронизма в России. Киев: Типография Императорского Университета Св. Владимира. 1915. 132 с.

36. Матяш С.А. "Шильонский узник" и "Суд в подземелье" В.А. Жуковского (Особенности жанра и композиции) // Вестник Оренбургского Государственного Университета. 2002. №6. С. 4 - 9.

37. Немзер А.С. "Сии чудесные виденья...": Время и баллады В.А. Жуковского // Зорин А.Л., Немзер А.С., Зубков Н.Н. Свой подвиг свершив... М.: Книга. 1987. С. 155 -- 264.

38. Остафьевский архив князей Вяземских. Переписка князя П.А. Вяземского с А.И. Тургеневым. СПб.: Типография М.М. Стасюлевича. 1899 -- 1908.

39. Переписка В.А. Жуковского и А.П. Елагиной: 1813 - 1852. М.: Знак. 2009. 728 с.

40. Пирсон Х. Вальтер Скотт. М.: Молодая гвардия. 1978. 303 с.

41. Письма В.А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М.: Унверситетская типография. - 1895. 321 с.

42. Проскурин О.А. Поэзия Пушкина или Подвижный палимпсест. М.: НЛО. 1999. 462 с.

43. Проскурин О.А. "Братья-разбойники" и "Шильонский узник" (Как и почему Пушкин сошелся с Жуковским) // Russian Literature and the West: A Tribute for David M. Bethea Stanford, 2008. Pt. I. P. 129 - 146.

44. Пушкин А.С. Собрание сочинений и писем: в 10 т. М.: Государственное издательство художественной литературы. 1962. Т.9. 494 с.

45. Резанов В.И. Из разысканий о сочинениях В.А. Жуковского. СПб.: Сенатская типография. 1916. [вып. 2]

46. Реизов 1965 - Реизов Б.Г. Творчество Вальтера Скотта. М., Л.: Художественная литература. 1965. 499 с.

47. Реизов 1985 - Реизов Б.Г. В.А. Жуковский, переводчик Вальтера Скотта // Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. М.: Радуга. 1985. Т.2. С. 544 -- 553.

48. Русский Архив. М.: Типография Грачева и К. 1867.

49. Русский архив. М.: Типография Грачева и К. 1871.

50. Семенко И.М. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. М.: Художественная литература. 1975. 255 с.

51. Скотт В. Мармион. Повесть о битве при Флоддене. СПб.: Наука. 2000. 359 с.

52. Скотт В. Собрание сочинений: в 20 т. М., Л: Художественная литература. 1965. 839 с.

53. Степанищева Т.Н. История байронизма Жуковского // Кириллица, или небо в алмазах: Сборник к 40-летию Кирилла Рогова // Электронный ресурс / режим доступа http://www.ruthenia.ru/document/539846.html#T5

54. Фрайман (Степанищева) Т.Н. "Агасвер" Жуковского: история авторского замысла и возможный контекст // Stockholm studies in Russian literature. Северный сборник. Stockholm. 2000. С. 54 - 62.

55. Фрайман (Степанищева) Т.Н. Творческая стратегия и поэтика В.А. Жуковского (1800-е - начало 1820-х годов) // Электронный ресурс / режим доступа http://www.ruthenia.ru/document/532393.html

56. Хэзлитт У. Застольные беседы. М.: Ладомир, Наука. 2010. 684 с.

57. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб. 1891. 488 с.

58. Якубович Д.П. Роль Франции в знакомстве России с романами Вальтер Скотта // Язык и литература. Л.: 1930. Т. V. С. 137 - 184.

59. Янушкевич А.С. В мире Жуковского. М.: Наука. 2006. 526 с.

60. The Works of Lord Byron. London: John Murray, Albemarle Street. 1901. 588 p.

61. Dennis I. "Making Death a Victory": Victimhood and Power in Byron's "Prometheus" and "The Prisoner of Chillon" // Keats-Shelley Journal, Vol. 50 (2001). P. 144 - 161.

62. Emerson O.F. The Early Literary Life of Sir Walter Scott // The Journal of English and Germanic Philology. 1924. Vol. 23. №. 1. P. 28 - 62.

63. Freye W. The Influence of "Gothic" Literature on Sir Walter Scott. Rostock: H. Winterberg's buchdruckerei. 1902. 68 p.

64. Ober K.H., Ober W.U. Zukovskij's Translation of The Prisoner of Chillon // The Slavic and East European Journal, Vol. 17, № 4 (Winter, 1973). P. 390 -- 398

65. Oliver S. Crossing "Dark Barriers": Intertextuality and Dialogue between Lord Byron and Sir Walter Scott // Studies in Romanticism, Vol 47, № 1 (Spring, 2008). P. 15 - 35

66. Scott W. Minstrelsy of the Scottish Border. Edinburgh. 1806. V. 3. 471 P.

67. The Complete Works of Lord Byron. In One Volume. Paris: Baudry's European Library. 1835. 970 p.

68. Thorslev P. L. The Byronic Hero Types and Prototypes. Universitu of Minnesota Press, 1962.

69. Ulmer W.A. The Dantean Politics of "The Prisoner of Chillon" // Keats-Shelley Journal, Vol. 35 (1986). P. 23 - 29.

70. Wood G.C. Nature and Narrative in Byron's "The Prisoner of Chillon" // Keats-Shelley Journal, Vol. 24 (1975). P. 108 - 117.

Размещено на Allbest.ru

...