Функции предметного быта в романе К. Вагинова

Другим значимым фактором, определяющим своеобразие Петербурга, становится социальный статус и основная сфера деятельности его обитателей: статус столицы и его уникальное морское местоположение на равнинном берегу Финского залива, с одной стороны, обуславливают разносторонность его бытия, как главного российского морского порта с промышленным потенциалом и, с другой стороны, его активная научная и художественная деятельность, статус "культурной" столицы.

Следующий фактор, который тесно связан с материально-культурной сферой города Ї его архитектурный облик, связанный с силой воздействия пространственного устройства на бытование и сознание обитателей Петербурга, а также художественной жизнью города, представленной творчеством писателей, музыкантов, ученых-гуманитариев, скульпторов и живописцев. Материально_культурная сфера Петербурга широко представлена в романе "Козлиная песнь" памятниками архитектуры, культуры и литературы. Однако известные архитектурные и культурные реалии, а также значимые городские локусы скорее упоминаются, нежели описываются, петербургский топос используется лишь для обозначения места действия: «вдали опять Адмиралтейская игла заблещет» Там же. С.492., «Молодые люди скрылись на Невском» Там же. С.35., «Пойдем, Сережа, в Летний сад!» Там же.. Город как лирический герой, обладающий душой и являющийся носителем культуры, у Вагинова обладает психологическими и эстетическими качествами. Архитектура и связанные с ней топосы в романе играет стратегическую роль. Она представляет собой проводник между философией и искусством и является метафорой, способом перевода между двумя системами. Изменения в материальном (архитектурном) пространстве города влекут за собой нематериальные (духовные и ментальные) изменения в быте и сознании его жителей, героев "Козлиной песни".

Таким образом, Петербург в романе становится художественным пространством литературного текста, входя в общий нарратив петербургского текста в литературе.

Петербург, зародившийся при великих потрясениях всей народной жизни, глубоко поразил воображение русского народа. Благодаря этому, новая столица поставила перед сознанием народа ряд вопросов: в чем заключается связь между Петербургом и Россией, какова будет судьба созданного, как будто наперекор стихиям, города? Личность строителя чудотворного тесно связалась в воображении со своим созданием. Необыкновенный город казался многим каким- то наваждением, призраком. Все эти мотивы вызвали в русской литературе ряд примечательных откликов и наполнили содержание образа Петербурга, передававшееся от поколения к поколению Анциферов Н.П. Душа Петербурга: Л.: Дет. лит.,1990. С. 27. (Н.П. Анциферов).

Уникальность Петербургского текста состоит в том, что язык этого текста формируется посредством предметного мира города, текст словно соткан из городских улиц, набережных, морских и речных вод, памятников и площадей, старинных европейских зданий, где живут писатели и их герои. Петербургский текст весь проникнут идеей гетерогенных вещественных знаков-символов, в которых заключена единая канва истории.

Другим важным свойством Петербургского текста, также непосредственно связанным с темой данного исследования, является его относительное несоответствие реальности., намеренная, даже очерченная определенными клишированными рамками, фикциональность. Допустимы определенные комплексы образов в природном и климатическом, архитектурно-топонимическом описании города, цветовая гамма, материально-культурная сфера, сквозной лейтмотив "жизни на грани", "безысходности", основывающийся на мифе о возникновении Петербурга как о столице, построенной на человеческих жизнях. Мифологический образ города обуславливает и фантастичность, фантасмагоричность Петербургского текста: обилие в нем видений, снов, пророчеств, чудес, призраков и галлюцинаций. Подобная взаимосвязь внешнего и внутреннего состояний Петербурга делает взаимопроникаемыми предметный и символический литературный быт. Несомненно это отражается и на тексте "Козлиной песни", в котором сложным образом переплетена автобиографическая действительность советского быта автора с метафизическими видениями Тептелкина и Неизвестного поэта.

Но к традиционному петербургскому тексту здесь добавляется исторический контекст: гибель прежней культуры, слом эпох Ї "Козлиная песнь" завершает отходную по Петербургу. Вагинов пишет роман в годы, когда Петербурга уже давно не существует, а значит, для писателя этот текст, ономастически обозначенный как трагедия Ї попытка преодолеть травму памяти, отрефлексировать её.

По мнению Рикардо Пилья, аргентинского писателя и эссеиста, исследовавшего проблему памяти в литературе, главный феномен литературы нового времени (условно ХХ века) Ї процесс над памятью, попытка дознания прошлого и собственной личности Пилья Рикардо. Чужая память // Иностранная литература. 1999. № 9. URL: http://magazines.russ.ru/inostran/1999/9/pilia.html (Дата обращения 10.05.2017). Роман Вагинова можно интерпретировать с двух сторон: как личную попытку сохранить или восстановить свои дореволюционные воспоминания, осознать личность в контексте эпохи, подавляемую идеологией, а с другой стороны, как авторский прием, позволяющий проследить, как происходит манипулирование личностью и памятью в условиях нового советского государства, как личная память подменяется шаблонной.

Аргентинский исследователь в своих работах выводит закономерности работы памяти на уровне государства, которое путем внедрения поддельных воспоминаний внедряет безличный опыт. Все чувствуют одно, все помнят одно, и все чувствуют и помнят то, чего сами не пережили.

Именно такой процесс происходит с некоторыми героями "Козлиной песни", которые вынуждены адаптироваться под идеологические условия среды, мимикрировать Ї персонажи не просто меняются, их самость разрушается, что в итоге приводит либо к подмене личности, либо к её гибели. Память неразрывно связана со временем, как утверждает Пилья, не существует больше индивидуального прустовского времени, любое настоящее - чужое, а прошлое ненадежно и безлично. Эта идея смешения эпох заложена в романе Вагинова, его герои пытаются спастись, сбежать от реальности настоящего в эпохах расцвета эллинистической культуры или европейского Возрождения. Так, в попытке целительного заблуждения один из персонажей, Неизвестный поэт (прототип самого писателя), размышляет: "Интеллигентный человек духовно живет не в одной стране, а во многих, не в одной эпохе, а во многих и может избрать любую гибель, он не грустит, а ему просто скучно, когда его гибель застает дома, он только промычит: еще раз с тобой встретился, - и ему станет смешно"Вагинов К.К. Козлиная песнь// Вагинов К.К. Козлиная песнь: Романы. М.: Современник, 1991. С.36. .

Герои произведения погружены в архаичное и одинокое занятие литературой, которая, безусловно, является "параллельной вселенной", помогающей забыть о чудовищной реальности. Роман написан в 1926 году, революция и гражданская война прошли совсем недавно. Очевидно, что кровавые последствия нанесли травму поколению, мировидение которого складывалось в период свободного и творческого Серебряного века. (Кокаиновые нимфетки, голые старики, изнасилования девственниц Ї всё это искаженные последствия двух несовместимых миров (мира До и мира После). Травма памяти, а точнее, её преодоление, происходит в произведении по той же схеме, которую описывает Алейда Ассман в своей книге "Длинная тень прошлого". Изначально травма замалчивается, так как жертвы еще не готовы вспоминать пережитое и рассказывать о нем, а социальное окружение не желает выслушивать жертв, защищая себя таким образом от собственной травмы Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. Новое Литературное Обозрение, 2014..

Так, в самом начале романа ученый Тептелкин не хочет выслушивать воспоминания его домовладелицы о "прекрасной эпохе": "А хозяйка, сидя на краю постели, все трещала, пока не вспоминала, что пора идти в Политпросвет. Она вкладывала широкие ступни в татарские туфли и, колыхаясь, плыла к дверям. Это была вдова капельмейстера Евдокия Ивановна Сладкопевцева. Тептелкин поднимал свою седеющую, сухую голову и со злобой смотрел ей вслед. Никакого дворянского воспитания, - думал он. - Пристала ко мне, точно прыщ, и работать мешает" Вагинов К.К. Козлиная песнь// Вагинов К.К. Козлиная песнь: Романы. М.: Современник, 1991. С.16. .

При этом память побежденных имеет гораздо более действенный потенциал, ведь их императивы к объединению и сохранению памяти гораздо сильнее (попытка сбежать группы героев из Ленинграда в Петергоф Ї последнее убежище гуманистов).

Как и Рикардо Пилья, Ассман говорит о патологии идентичности ХХ века Ї ложных воспоминаниях Ї отказе проработки прошлого и формирование так называемого "диахронного двойничества". Ярче всего это отображается в образе главного героя Тептелкина, который с момента вступления в брак и, следовательно, вовлечения в чужеродную ему социальную среду, меняет собственную идентичность "последнего гуманиста эпохи" на идентичность председателя домового управления.

Итак, с индивидуальной памятью героев "Козлиной песни" происходит метаморфоза, которую описывает немецкий антрополог: индивидуальная память подключается к более крупным формам памяти (социальной или культурной), граница между тем, что герой переживает сам и что происходит с другими, стирается, оказывается легко проницаемой.

Возвращаясь к статье Пильи, необходимо рассмотреть, как работает образ чужой памяти в "Козлиной песни". Аргентинский ученый выделяет данный аспект как ключевой: "Чужая память Ї это метафора поэтической традиции и культурного наследия. Переживание чужих воспоминаний -- не только вариация на старую тему двойника, но и лучшая метафора литературного опыта. А чтение есть искусство возводить собственную память из чужих поступков и воспоминаний" Пилья Рикардо. Чужая память // Иностранная литература. 1999. № 9. URL: http://magazines.russ.ru/inostran/1999/9/pilia.html (Дата обращения 10.05.2017).

В романе данной способностью обладают Неизвестный поэт и Тептелкин, чаще всего чужие воспоминания приходят к ним в качестве видений: "Неизвестный поэт остановился.

- Вспомни вчерашнюю ночь, - повернул он свое, с нависающим лбом, с атрофированной нижней частью, лицо к Сергею К., - когда Нева превратилась в Тибр, по садам Нерона, по Эсквилинскому кладбищу мы блуждали, окруженные мутными глазами Приапа. Я видел новых христиан, кто будут они? Я видел дьяконов, раздатчиков хлебов, я видел неясные толпы, разбивающие кумиры. Как ты думаешь, что это значит, что это значит?

Утром того же дня казалось неизвестному поэту, что он проснулся в доме терпимости: одетые гусарами, турчанками, польками, женщины сидят на полу и играют в карты; тапер, взмахивая шевелюрой, ударяет по клавишам. Ходят драгуны, позванивая шпорами. Улан поручик сидит на диване и пишет своей сестре письмо в стихах.

И хотя он (Тептелкин) не был дворянин, ему стало жаль дворян, разрушенных усадеб, коров с кличками Ариадна, Диана или Амальхен, Гретхен; всех многочисленных родственниц и приживалок, вечно зябнуших в серых, коричневых или черных платках, самоваров, варений, альбомов, пасьянсов, раскладываемых дрожащею рукой.

«Разве теперь, - думал он, - когда это все отошло, не трогательны розовые сады, где-нибудь в Харьковской губернии. Подростки женского пола, читающие только Пушкина, Гоголя и Лермонтова и мечтающие о спасении Демона; и не ужасна ли жизнь этих бывших подростков теперь, когда прежний быт, для которого они были созданы, кончился? Не обступает ли их теперь ужаснейшее отчаяние?»

Снова для Тептелкина наступила пора занятий в городских библиотеках, чтения писем и сочинений маленьких сотрудников гуманистов, скромных солдат армии, предводителями которой были Петрарка и Боккаччио. Видел он Петрарку бродящим вместе с Филиппом де Кабассолем по окрестностям Воклюза, занятых разговорами о научных, религиозных вопросах и проводящих целые ночи за книгами, и появлялся Клемент VI, награждающий за латинские стихи пребендой, или Henry Etienne, знаменитый издатель, или Etienne Dolet который полагал, что Господь послал его в мир, чтобы извлечь французский язык из варварства" Вагинов К.К. Козлиная песнь// Вагинов К.К. Козлиная песнь: Романы. М.: Современник, 1991. С.68-69..

Эпизоды прочитанных книг становятся, по мнению Рикардо Пильи, нашими личными воспоминаниями. Они примешиваются теперь к потоку жизни -- незабываемые события, приходящие на память, как музыка. Устройство литературной традиции ученый определяет как сон, в котором перед нами проходят воспоминания давно умершего поэта.

Но в романе Константина Вагинова работа памяти не исчерпывается личными и чужими воспоминаниями. Действие памяти распространяется на само место действия, главный топос романа Ї Петербург. Перемещаясь из фабулы на лейтмотивный уровень, память здесь становится основным констру ктом, направленным на создание оппозиции Петербург-Ленинград. В качестве методологической основы для подробного анализа функционирования памяти города была выбрана статья философа Елены Петровской "Город и память". Исследовательница определяет архитектурные объекты как результат некоторого группового (шире коллективного) аффекта. Память, нуждающаяся в человеческом соучастии, в постоянном возобновлении, включает в себя и некий аффективный фон, неотделимый от воздвигнутых строений. Память города необъективна, за ней всегда скрываются два образа города Ї реальный и идеальный. Даже если память отпечатана, к примеру, в камне, она не может быть объективной, нейтральной: образ городских построек тесно переплетен с некоторыми формами жизни сообщества, которое узнает в них себя. Память города делится на индивидуальную и коллективную: у каждого своя воображаемая карта городских пространств, но с другой стороны, в материальных артефактах (архитектурных сооружений и городских пространств) можно увидеть отпечаток коллективных фантазий определенной эпохи. Помимо идеи и её материального воплощения, материальные артефакты способны "стирать память". Так, замена одного объекта на другой (в романе это названия улиц, смена функций различных учреждений и т.д.) ведет за собой замену некоторого знака времени, который становится лишь пустым идолом, остаточным воплощением исторической памяти, к которой не существует индивидуального доступа Петровская Е. Город и память // Неприкосновенный запас. 2002. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2002/5/petr.html(Дата обращения 10.05.2017).

В "Козлиной песни" такая замена или, точнее, подмена одного города на другой, показана одновременно остро, болезненно и иронично. Подобная выразительность достигается наложением индивидуальной памяти автора как рефлексирующего повествователя и коллективного приспосабливания к новой среде. К тому же, Петербурга в российском сознании и художественном творчестве имеет особый, уникальный статус. Филолог и литературовед В. Топоров отметил, что "существует ряд произведений русской литературы, в которых Петербург Ї не просто обозначенное место действия, но сущностное начало, активно влияющее и на план содержания, и на план выражения, и эти произведения складываются в особую общность, в «некий синтетический сверхтекст, с которым связываются высшие смыслы и цели»" Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: избранное. 1995. С. 259-367..

В романе постоянно происходит смешение эпох, наложение одного времени на другое и, одновременно, одного пространства на другое Ї город становится символическим топосом, неким Вавилоном.

Здесь стоит сказать о двух типах взаимодействия героев с новым городом, шире, новым государством: некоторые герои, как Асфоделиев или Кокоша Шляпкин мимикрируют, а значит, и эволюционируют со средой. Другие, внешне существующие в новом мире, либо теряют собственную личность (Тептелкин), либо погибают (Неизвестный поэт). Через образ города Вагинов выводит черты новой идеологии, город Ї хранитель идеологической памяти.

Заключение

Уникальное историческое, политическое и культурное положение, в котором был написан роман "Козлиная песнь", во многом определило его литературную судьбу. Вместе с тем, своеобразие поэтики и содержания произведения наделяет его особым статусом литературного "ключа" эпохи.

Что касается предметного мира вещей, которых чрезвычайно много в романе Вагинова, что приводит к усилению значимости интерьера (пейзажей в "Козлиной песни" очень мало), то они подчиняются "сущностно-отдельному принципу", а также принципам случайности и серийности. Несмотря на усилия героев по коллекционированию и систематизаторству, речь идет о настоящем хаосе вещей в раздробленном, распадающемся мире, обреченном на гибель. Не однажды упоминаемая в тексте фотография усиливает впечатление дискретности и ощущение смерти, с которой так или иначе связаны зеркала и окна в романах. Плоские, как и персонажи, лишенные глубины, "неостраненные" (Вагинов предпочитает "остранение" другого рода - за счет экфрасиса), подлинно неживые предметы только усугубляют атмосферу искусственности и смерти (не случайно появление в романах действительно плоских, двухмерных зеркальных отражений, а также фотографий, картин, теней).

Несмотря на нагнетание подчас натуралистических деталей, происходит развоплощение предмета: предметность, материальность оказывается мнимой, чему способствует, в частности, усиление роли экфрасиса. Предметы оказываются знаками культуры, в подавляющем большинстве индексами, а не символами, зачастую от предмета реально остается только имя - коллекционирование вещей оборачивается собиранием имен, понятий. Следовательно, если вернуться к Декларации ОБЭРИУ, вряд ли можно согласиться с "близостью предмета" в творчестве Вагинова. Нельзя сказать, что обилие вещей создает в романах Вагинова "эффект реальности", выражаясь словами Р. Барта.

Подводя итог данного исследования, следует сказать, что помимо художественной функции внутри произведения, предметный мир и созданный Вагиновым литературный быт Ленинграда являются не просто предметом изображения, но служат средством соединения фикционального и реального в тексте, что позволяет назвать произведение "Козлиная песнь" метапрозой.

Приложение

№1. Выпуск №1 от 1 января 1926 года.

№2. Выпуск №11 от 18 января 1921 года.

№3. Выпуск №2 от 2 января 1926 года.

№.4 Выпуск №80 от 8 апреля 1926 года.

Размещено на Allbest.ru